Формула магии

Пролог. Попадание

Дождь барабанил по подоконнику моей старой «девятки» мерным, убаюкивающим тактом. Я прикрыла глаза на секунду, наслаждаясь этой минутой тишины. Этот стук был куда приятнее, чем визг мела по доске шестым уроком подряд или гробовая тишина в классе, когда я задаю вопрос, а в ответ вижу тридцать пар скучающих глаз.

Я потянулась, костяшками пальцев неловко упираясь в потёртый руль. Конец сентября в нашем городке — это сплошная серость: небо в пасмурной дымке, под ногами хлюпает пожухлая листва, и только и ждёшь, когда ЖЭК наконец-то соблаговолит включить отопление. В машине, доставшейся от отца, пахло остывшим кофе из термоса, мокрым собачьим мехом, и вечной пылью от школьного мела.

«Ну вот и всё, рабочий день окончен, капитан», — мысленно проскандировала я сама себе, поворачивая ключ зажигания. Двигатель взревел с неохотой, кашлянул пару раз и затарахтел, вливаясь в монотонный стук дождя.

Обычная жизнь. Именно так я это и называла. Без лишних драм и восторгов. Рутина, знакомая до каждой трещинки на асфальте по дороге от школы до дома.

Всего год прошел с тех пор, как я получила диплом и вернулась в родной городок, устроившись учителем физики и математики в свою же бывшую школу. Мечта? Ну, в каком-то смысле да. Мне всегда нравилась строгая, неоспоримая красота теорем, кристальная ясность аксиом. Подставь известные в уравнение — и получишь единственно верный, идеальный ответ. В жизни так не бывало, а вот в математике — пожалуйста.

Но реальность оказалась куда сложнее. Мой энтузиазм разбивался о стену абсолютного равнодушия. «Татьяна Сергеевна, а зачем нам эта ваша производная? Мы же не в космос собираемся», — вот самый частый и убийственный аргумент. Я пыталась спорить, объяснять, что математика — это гимнастика для ума, основа логики. Но мой тихий голос тонул в гулком звонке с урока.

Я свернула на свою улицу, прижатая к обочине фурами, неспешно ползущими по трассе. Дождь усиливался. Ветер швырял в лобовое стекло комья мокрых листьев. Я щёлкнула переключателем, и дворники заскользили быстрее, размазывая водяные потоки.

Дом. Моя однокомнатная «хрущёвка» на третьем этаже. Книги, сложенные стопками на полу — полок на все не хватало, — ноутбук с полдюжиной открытых вкладок, готовилась к завтрашним урокам, и моя единственная роскошь — быстрый электрический чайник, чтобы заварить себе чашку чего-то горячего и согревающего.

Мысленно я уже составляла список дел: проверить стопку тетрадей, разогреть вчерашнюю лазанью, позвонить маме… В голове вертелась навязчивая мелодия из дурацкой рекламы, и я пыталась вспомнить вывод формулы корней квадратного уравнения, чтобы перебить этот мотив.

И в этот самый момент мир вспыхнул ослепительно-фиолетовым.

Это был не свет фар встречной машины и не удар молнии. Это было нечто другое. Яркая, беззвучная вспышка, которая прожигала мне глаза и заставила сердце на мгновение застыть. Воздух в салоне затрещал, словно наполнился статикой. Волосы на моих руках встали дыбом.

Я инстинктивно дёрнула руль вправо, к обочине, и стукнулась головой о боковое стекло. Машина заглохла.

На секунду воцарилась оглушительная тишина, в которой отдавался только бешеный стук моего сердца в ушах и всё тот же монотонный стук дождя по крыше.

«Что это было? Ослепление?» — лихорадочно подумала я, протирая глаза. Перед ними плясали лиловые и зелёные пятна.

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоить дрожь в руках. Наверное, просто переутомилась. Нервный срыв у молодого учителя — классика жанра. Надо просто доехать до дома, выпить чаю с мятой…

Я снова повернула ключ зажигания.

И тогда мир провалился у меня под ногами.

Не снаружи. Внутри салона. Пространство вокруг исказилось, будто мою «девятку» внезапно поместили в сердцевину гигантской линзы. Панель приборов поплыла, растянулась в странные, неестественные полосы. Стекло лобовое отразилось всеми цветами радуги и рассыпалось на миллиард сверкающих пикселей.

Меня бросило в кресло с такой силой, что перехватило дыхание. Невесомость. Давление. Оглушительный рёв, которого на самом деле не было. Меня закрутило, понесло в каком-то немыслимом вихре, где не было ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего. Только хаос из света и звука, рвущий сознание на части.

Я не кричала. У меня не было на это воздуха. Я лишь судорожно впилась пальцами в потёртый кожзам руля, в единственную твёрдую и знакомую вещь в этом безумии, и изо всех сил зажмурилась.

А потом всё резко прекратилось.

Тишина.

Абсолютная, оглушающая тишина.

И запах. Вокруг не пахло бензином, мокрым асфальтом и остывшим кофе. Пахло… пылью, озоном, сладковатым дымком и чем-то ещё, совершенно незнакомым. Тяжёлым и пряным.

Я медленно, боясь пошевелить хотя бы веком, приоткрыла глаза.

Лобовое стекло было на месте. По нему всё так же струились струйки дождя. Но за ним…

За ним были не мокрый асфальт и знакомые до слёз серые пятиэтажки.

За стеклом, в сгущающихся сумерках, высились остроконечные крыши из тёмного камня и дерева, увенчанные причудливыми флюгерами. По брусчатой мостовой мимо моей припаркованной «девятки» проехала запряжённая в странную повозку… нет, в карету… крупная лохматая лошадь. А навстречу ей шли люди в длинных плащах и с капюшонами — как я тут оказалась?!.

Глава 1. Новый мир

Я не знаю, сколько времени я просидела так, вцепившись в руль, словно он был моим якорем в этом внезапно перевернувшемся мире. Дыхание срывалось, сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухим, частым стуком в висках. Мозг отчаянно пытался найти логичное, выверенное объяснение происходящему.

Галлюцинация? Слишком ярко, слишком… материально. Розыгрыш? Да кто в нашем городе сможет до такой степени изменить декорации!

Я медленно, будто на шарнирах, повернула голову, осматривая салон. Всё было на своих местах: смятая на пассажирском сиденье папка с тетрадями, болтающаяся на зеркале заднего вида смешная кукла-неваляшка, которую мне подарили ученики на прошлый Новый год. Моя знакомая, уютная вселенная внутри «девятки» была нетронута. Но за её стёклами бушевал чужой, незнакомый космос.

Мне нужно было на воздух. Мне нужно было проветриться, иначе я задохнусь от этого сладковато-пряного запаха, от паники, сжимающей горло.

Дрожащей рукой я потянулась к рычажку двери. Скрип открывающейся дверцы прозвучал оглушительно громко в звенящей тишине. Холодный влажный воздух ворвался в салон, и с ним ворвалась какофония звуков: далёкие крики, скрип колёс по брусчатке, чей-то смех.

Я выставила ногу, упираясь в мокрый, грубо отёсанный камень мостовой. Он был реальным. Твёрдым. Холодным. Это не был сон.

Сделала шаг. Ещё один. Оторвалась от машины, как космонавт от шлюза, и медленно обошла её кругом, прикасаясь ладонью к мокрому металлу крыши, будто проверяя, что это всё ещё она. Моя синяя, чуть облезлая «девятка». Последний островок моего мира.

И вот тогда до меня стало доходить. Медленно, неумолимо, как схождение ледяных глыб.

Я посмотрела на небо. Ни единого просвета в тяжёлых тучах, ни намёка на знакомые созвездия, на тусклую полоску зарева от городских фонарей, которая всегда висела над нашим городом. Только чужое, низкое небо, из которого моросил всё тот же бесконечный дождь.

Я посмотрела на людей. Мимо прошла женщина в длинном платье и плаще, неся корзину с какими-то странными, похожими на свеклу, корнеплодами. Она бросила на меня беглый, безразличный взгляд, скользнула глазами по моей машине — и не удивилась. Не остановилась, не указала пальцем. Как будто синие железные коробки на колёсах были здесь обычным делом. Но это же было невозможно!

Я обернулась, чтобы посмотреть на то место, откуда я должна была только что приехать. Вместо знакомой трассы с фурами за моей спиной уходила в темноту узкая, извилистая улочка, вымощенная тем же камнем, с нависающими фахверковыми домами.

Логика, моя верная подруга, начала выдавать первые, ужасающие результаты.
Вокруг нет ни одной точки, знакомой мне по карте.

Предметы и одежда людей будто сошли со страниц средневековой книги, приправленной фэнтезийной фантазией. Моя машина — странная и чуждая здесь аномалия, но, к удивлению, никого это не смущает.

Физика мира неподкупна: запахи, температура воздуха, твёрдость камня под ногами — всё подтверждает, что это не сон.

Вывод, следующий из этих аксиом, был единственным, неопровержимым и леденящим душу.

Меня не просто занесло в незнакомый район. Меня не разыгрывают. Я не сплю.

Меня здесь не должно быть. Вообще.

Словно подкошенная, я прислонилась спиной к холодному боковому стеклу машины. В горле встал ком. В глазах заструились предательские слёзы, смешиваясь с каплями дождя на лице. Я сжала кулаки, стараясь дышать глубже, но паника, холодная и липкая, уже заползала внутрь, под рёбра, сжимая лёгкие.

«Мама… — прошептали мои губы без звука. — Что же теперь делать?»

Я осталась совсем одна. Без денег. Без документов, имеющих здесь хоть какую-то силу. Без понимания, где я и что это за место. Без возможности позвонить, написать, сесть на поезд и уехать домой.

Дороги назад не было. Вообще. Никакой.

Это осознание обрушилось на меня всей своей тяжестью, и мир поплыл перед глазами. Я съехала по боковой дверце вниз, присев на корточки на мокрую, холодную брусчатку, и спрятала лицо в коленях, пытаясь заглушить рыдания, которые рвались наружу. Я тряслась, как в лихорадке, чувствуя себя абсолютно потерянной, крошечной и бесконечно одинокой в этом огромном, чужом и безразличном мире.

Мой старый, верный мир с его скучными уроками, надоевшей лазаньей и проблемами, которые сейчас казались такими мелкими и незначительными, — он был там. Где-то далеко. За гранью какой-то чёрной, безвозвратной дыры.

И я осталась здесь. Одна.

Следующий удар по моей и без того расшатанной реальности нанёс чей-то грубый толчок в плечо.

— Эй, ты! С дороги! — прогремел над самым ухом хриплый, незнакомый голос.

Я вздрогнула и подняла голову. Надо мной возвышалась широкая фигура в потрёпанных кожаных доспехах, с мокрой от дождя бородой и насупленными бровями. Он смотрел на меня с нескрываемым раздражением, а за его спиной стояла та самая повозка с лохматой лошадью, которую я видела из машины. Теперь я разглядела её получше: деревянная, скрипучая, гружёная какими-то бочками.

Я заморгала, пытаясь стереть слёзы и дождь с лица, и беспомощно попыталась встать. Ноги подкашивались, одежда промокла насквозь и неприятно липла к телу. Я, наверное, выглядела как утопленница, выброшенная на берег неизвестного моря.

Глава 2. Поиски работы

Первый «объект» для моего безумного плана наметился сразу — небольшая пекарня, из дверей которой валил соблазнительный пар и плыл умопомрачительный запах свежего хлеба. Запах, который заставил мой желудок сжаться от голодного спазма. Идеально. Еда и, возможно, тепло.

Я заставила себя подойти к открытой двери, заглянув внутрь. За прилавком, ловко орудуя широкой лопатой, стояла полная женщина с красным от жара лицом, повязанным платком.

— Пять медяков за каравай, с прошлой выпечки — три! Не задерживай очередь, Гарна! — бодро выкрикивала она.

Я постояла секунду, собираясь с духом, а затем робко постучала костяшками пальцев по косяку. Женщина обернулась, её быстрые глаза оценивающе скользнули по мне с ног до головы, задержавшись на моей явно не по-местному выглядящей куртке и джинсах.

— Тебе чего, девонька? Хлеба? — спросила она, уже чуть менее доброжелательно, заметив мою неуверенность и, вероятно, отсутствие кошелька в руках.

Я сделала шаг вперёд, в благоухающее тепло, и набрала воздуха в грудь, пытаясь подобрать слова. Звуки рождались с трудом, горло пересыхало от страха.

— Мне… мне не хлеба. Мне работу. Я могу… мыть, подметать, — мой голос прозвучал хрипло и неестественно, но я была почти уверена, что меня поняли.

Женщина нахмурилась, отложила лопату и внимательнее меня оглядела.

— Работу? — переспросила она, и в её тоне зазвучало сомнение. — А кто ты такая? Из каких краёв? Говоришь странно. Рекомендации есть?

Я почувствовала, как по спине бегут мурашки. «Из каких краёв» — это был тот вопрос, на который у меня не было правдивого ответа.

— Я… из далека. Очень далека. Рекомендаций нет. Но я трудолюбивая, честная! — я пыталась вложить в голос максимальную убедительность, но он предательски дрожал. — Мне просто поесть и немного погреться. Я поработаю за это.

Хозяйка пекарни покачала головой, её первоначальное любопытство сменилось практичной суровостью.

— Нет у меня работы для непонятных пришлых. Сама справляюсь. А кормить каждого голодного бродягу — себя не уважать. Иди с миром, не отвлекай.

Она отвернулась, демонстративно занявшись раскладыванием булок на прилавке. Разговор был окончен. Меня отшили потому, что я была чужой, подозрительной и ненадёжной. Горечь ударила в горло. Я отступила назад, на мокрую улицу, и дверь пекарни захлопнулась, отсекая меня от тепла и еды.

Но я не сдалась. Алгоритм был запущен и я шла дальше.

Следующей была лавка кожевенника. Сквозь открытую дверь был виден седой мужчина с мощными руками, склонившийся над каким-то ремнём. Запах кожи и химикатов ударил в нос.

— Добрый день, — начала я, заходя внутрь и стараясь говорить чётко. — Я ищу работу. Могу помогать: убирать, чистить инструменты, считать…

Кожевенник поднял на меня глаза, хмурые и пронзительные. Он молча оглядел меня с головы до ног.

— Считать? — переспросил он насмешливо. — А у меня что, бухгалтерия целая? Сам свои шкуры считаю. А убирать… Видал я таких «помощниц». Схлопочешь потом, что чего-то пропало. Нет. Не надо. Иди-ка отсюда.

Его тон был не грубым, но твёрдым и не оставляющим пространства для спора. Я снова получила отказ. Чёткий и ясный.

Потом была прачка у общественного колодца. Женщины, полоскавшие бельё в ледяной воде, перестали болтать и уставились на меня, когда я приблизилась.

— Простите, не нужна ли вам помощь? Я сильная, — солгала я, чувствуя, как подкашиваются уставшие ноги.

Одна из них, с обветренным лицом и острым взглядом, фыркнула:

— Помощь? Вижу, помощь. Сама чуть не падаешь. У нас каждая монета на счету, девочка. Места на всех не хватит. Иди в богатый квартал проси, может, там кому служанка нужна.

Другая, помоложе, крикнула мне вслед, когда я уже отходила:

— В академию попробуй податься! Говорят, они там вечно народу ищут, для опытов своих! — и она злорадно захихикала, вызвав смех у подруг.

Я шла, почти не видя дороги перед собой. Каждый отказ ранил больнее, чем если бы меня просто не поняли. Я слышала их аргументы, их логику, их разумное, практичное нежелание связываться с подозрительной незнакомкой. И не могла с ними спорить. Они были правы. На их месте я бы, наверное, ответила так же.

Отчаяние превращалось в острую, физическую боль под рёбрами. Я чувствовала себя последним нищим на этой земле. Невидимкой, призраком, которого никто не хочет видеть и тем более принимать.

Я присела на краю какого-то пустого постамента, спрятав лицо в ладони. Что я делаю не так?

И тогда в отчаявшемся сознании, как эхо, отозвались насмешливые слова прачки: «В академию попробуй податься!»

Слова прачки засели в голове, как заноза. «Академия». Звучало грандиозно и пугающе. В моём мире это означало бы строгих профессоров, толстые учебники и студенческую общагу. Здесь же это слово пахло чем-то другим — тайной, магией, тем, о чём я читала только в книгах. И ещё — последней надеждой.

Ночь я провела, съёжившись на переднем сиденье машины. Спала урывками, просыпаясь от каждого скрипа повозки или окрика ночной стражи. Холод пробирал до костей, а желудок ныло пустотой. С рассветом, когда серое небо начало светлеть, я выползла из своего железного убежища, окоченевшая и продрогшая, но с твёрдым намерением. Мне нужно было найти еду и информацию.