Форточница

Пролог. Бесславное начало моей истории

Пролог. Бесславное начало моей истории

Вы любите ходить в гости? Разглядывать разные вещички, мечтать, что это милое кресло-качалка твоё, а на этой кухне ты каждый день обедаешь...

Побывать в гостях – это как попасть внутрь каталога интерьеров. Потрогать можно, но, как в магазине, всё дорого и не твоё.

Я вот люблю бывать в чужих домах. Когда была маленькая, часто ходила к подружкам в гости. Самое любимое – пить чай с вкусняшками. Конфеты, игрушки, смех – всё то, чего не бывало у меня дома.

А сейчас… Сейчас меня никто не зовёт в гости, поэтому я наведываюсь к вам без приглашения, когда вас нет дома. Я – воровка-форточница. И если вы забыли закрыть окно – тогда я иду к вам!

***

В далёком полузабытом детстве у меня были мама и папа.

Папа Саша умер от рака лёгких, когда мне было пять, а мама Ира всё время плакала и говорила, что не хочет так жить.

Однажды мама Ира приютила дома бомжа, сказала, что ей невыносимо одной, и дядя Саша будет мне вместо папы. Даже отчество менять не придётся.

Вместе с дядей Сашей в нашем доме появились стеклянные бутылки: зелёные, коричневые, белые. Сожитель научил маму курить красную «Приму», и с тех пор у нас дома стало плохо пахнуть.

Мама дымила прямо дома, даже когда готовила еду или смотрела телевизор. Я так и запомнила её: с вечно тлеющей сигаретой в губах и стаканом в руке.

Однажды я случайно смахнула со стола зелёную бутылку. Та упала и разбилась. Содержимое разбрызгалось по полу.

– Ах ты дрянь ты такая! – завизжала мама Ира.

Она подобрала с пола стеклянную розочку от разбитой бутылки и бросилась на меня. От непоправимого её удержал дядя Саша.

– Уймись, дура! – гаркнул на неё он и отнял розочку.

Я стояла в дверях кухни в оцепенении. Только что мама хотела меня убить. Значит, мама меня не любит. Я ей не нужна. Маме дороже бутылка.

Мне было десять. Сделанные выводы шокировали меня. Пришло первое осознание, что до меня никому нет дела. У моих одноклассников есть любящие родители, а моя мама почему-то меня не любит.

Наутро мама протрезвела и была неправдоподобно добренькой. Она даже позвала меня с собой в ларёк, а я с опаской, но всё же согласилась. Может, мама на самом деле меня любит, а вчера она просто перенервничала?

В ларьке она взяла блок «Примы», бутылку «Балтики» и Чупа-чупс для меня.

– Не хватает двух рублей, – сказала маме продавщица, когда посчитала деньги.

Мама бросила на меня мимолётный мутный взгляд.

– Тогда Чупа-чупса не надо, – ответила она продавщице.

На глазах у меня выступили слёзы.

– Чего уставилась? – сказала мне мама. – Сладкое вредно для зубов. Потом ещё веди тебя к зубному… Перетопчешься. Поешь варёных рожков дома.

С этого дня я перестала любить маму. Не то чтобы совсем, но я больше не пыталась подойти и обнять её, не рассказывала, как дела в школе. Что ей до моих четвёрок и оторванных подошв на изношенных кроссовках?

***

Мне было около десяти, когда родители стали запрещать подружкам дружить со мной. В школе одноклассники объявили мне бойкот, потому что я «из плохой семьи».

Я не понимала, чем их оскорбляют мои небрежно заштопанные на коленях и пятках колготки. Но раз со мной не хотят дружить – что ж, я как-нибудь сама.

Однако по ночам мне снились уютные, вкусно пахнущие квартиры моих бывших подружек. И конфеты! В снах я запускала руки в вазы со сладостями и рассовывала вкусняшки по карманам.

Увы, утром я неизменно просыпалась с пустыми карманами…

***

Вместо сладостей я открыла для себя сухое молоко. Как-то мама притащила два пакета, но так и не использовала, потому что ей лень было делать из сухого молока жидкое.

А для меня белый молочный порошок превратился в угощение. Я зачерпывала его ложкой, засовывала в рот и медленно рассасывала. Слюна наполнялась мягким сливочным вкусом, от белой массы на ложечке медленно отваливались маленькие комочки, и я смаковала их. Чем не конфеты? Знай себе запивай тёплой водичкой. И, главное, этих двух пакетов мне хватит надолго, если экономить.

***

Несколько лет мама меняла одну работу за другой, но отовсюду её выгоняли. Любые траты мне на одежду или школьные принадлежности выливались в скандалы. Мама почему-то во всём винила меня.

После очередного увольнения мама вернулась домой с опухшими сильнее обычного глазами, двумя бутылками бормотухи и пакетом рожков.

Мама Ира накричала на своего сожителя, что он не работает и только пролёживает кости на матрасе (раньше на его месте стоял диван, но мама продала его, когда у нас совсем не было денег).

– Дя Са, – так я звала его, – не давай маме больше пить…

– Хех! – крякнул он. – Смешная ты, Наталка. Как не пить-то, если жизнь такая!

До меня, пятиклассницы, дома никому не было дела. Мамка с горя залпом выпила пойло до дна, потом включила на кухне чёрно-белый телевизор и уснула прямо за столом.

Глава 1. Конфетный криминал

Глава 1. Конфетный криминал

Так я оказалась в бомжатнике. Забрала из дома пожитки в два мешка, оставила дверь квартиры открытой, чтобы маму обнаружили, и ушла за дядькой Сашей.

Местные называли бомжатник ласково: гнёздышко. Это был аварийный каменный дом сталинских времён. Окна в нём были забиты снаружи железными листами, а изнутри подоткнуты разной ветошью типа старых тулупов, штанов или пеньки.

Внутри гнёздышка было темно. Только на площадке первого этажа четверо мужчин в хламидах жгли костёр и варили в котелке похлёбку.

Молодых, кроме меня, в гнёздышке не было. Зато дядьку Сашку бомжи приветствовали, как родного. Наверное, поэтому мне дали место в одной из самых тёплых хат на втором этаже.

Нашими с дядькой Сашкой соседями были Нинок – женщина неопределённого возраста, и деда Вася – сухонький тихий старичок. Оба беззубые и улыбчивые, вонючие, но добрые. Они, в отличие маминого бывшего сожителя, мне понравились.

Раз в два дня мы маленькой стайкой ходили в соседний, ещё жилой дом, чтобы помыться и постираться у бабы Нюры. Старушка была полуслепая и больная, и из жалости пускала нас к себе. Взамен на услугу мы прибирались у неё дома и варили ей молочную кашу. Жаль, конфет у бедной старушки не бывало.

***

С того дня, как умерла мама Ира, я бросила школу. Иначе меня нашли бы и отправили в самое страшное место на земле – детский дом.

Почему-то я безоговорочно верила дядьке Сашке, что меня бы там били и унижали. Навидалась я в школе насмешек из-за моей поношенной одежды. Знаю...

Зато к новой жизни я привыкла быстро: еду мы всей честной компанией караулили на заднем дворе магазина «Родина». Продавцы нас уже знали и отдавали всю просрочку нам.

Дядька Саша вовсю строил глазки толстой продавщице и делал ей комплименты. Она хоть и воротила от него нос, но всё равно улыбалась.

***

Однажды неподалёку от нашего гнёздышка выгорел дом. Тоже двухэтажный, сталинский. Дело было ночью. Всех жителей вовремя эвакуировали и развезли по ночлежкам. Полиция оцепила территорию и тоже уехала.

Я подумала: вдруг там не всё сгорело? Надо идти, пока другие стервятники не набежали.

Все окна на первом этаже оказались закрыты. Видимо, люди с первого этажа покидали жилища через двери. Сильнее всего горел второй этаж. В каждой квартире окна были нараспашку.

Я залезла по водосточной трубе в самую легкодоступную квартиру.

В платяном шкафу нашла целый склад одежды и возблагодарила небеса за щедрый дар. Затем я пробралась на кухню и в полусгоревшем кухонном гарнитуре нашла… целый пакет расплавленных слипшихся конфет! Да я буду обсасывать каждый фантик, лишь бы дольше чувствовать во рту сладкий вкус, пусть и с ароматом дыма и плавленого целлофана.

Сокровища уместились в три с половиной мешка. Я все их выкинула из окна, а затем спрыгнула сама. Всё прошло идеально гладко, как в рекламе лезвий для бритья.

Так я стала самой богатой в гнёздышке. Новые, слегка подплавленные сапоги, тёплый пуховик с шапкой, ворох штанов, кофт и футболок и… вкусняшки!

Помимо пакета конфет, я забрала печенье, пару шоколадок из холодильника, пакет пельменей и мясо! Настоящее не тухлое замороженное мясо! Это был самый счастливый день на моей памяти. Мы пировали всем гнёздышком.

И пускай вещи были мне велики на три размера, я берегла их и надевала только на прогулки. Это была моя маскировка, чтобы прохожие не догадались, что я бродяжка, и не вызвали полицию.

А ещё есть опасность попасться бродяжным барыгам. Это те, кто заставляет беззащитных бомжей просить милостыню, а потом всё отбирает. Бизнес такой. Правда, я с такими пока не сталкивалась. Это мне соседка Нинок рассказала.

***

Зима в этот год выдалась лютая. Наше гнёздышко промёрзло насквозь, и чтобы не окочуриться во сне, мы устроили общую лежанку и спали вчетвером. Воняло от моих не слишком чистоплотных соседей крепко, но между вонью и холодом я без колебаний выбрала первое.

Нинок и деда Вася, привычные ко всему, захрапели сразу, как только легли, а я всё не могла принять удобную позу.

Дядька Сашка за моей спиной тоже не спал. Я почувствовала, как его ладонь ребром проехалась мне между ягодиц.

– Эй! – прошипела я.

– Эх, хороша! – прошептал мне в ухо дядька.

– Руки убери от меня!

– Да ладно тебе. Мамка-то твоя посговорчивее была. Хочешь, расскажу, что тебя дальше ждёт? – он не дождался ответа и продолжил. – Через год-другой сдашь свою крепость какому-нибудь мерзавцу, который обрюхатит тебя и смоется. Вот так-то. А я – мужик опытный, не обижу. Да и головастики у меня без хвостов, – и он плотнее прижался к моей спине.

Я ткнула дядьку Сашку локтем, что было сил. Он ойкнул, но не угомонился.

– Дура ты, – с поучительной интонацией зашептал он. – Я, может, тебя уму-разуму научить хочу. Пропадёшь ты, одна-то. Вот, мамка твоя плохо кончила. Хочешь так же?

– Отвали от меня, кобель вонючий! – громче, чем хотела, выпалила я.

Храп резко оборвался. Нинок проснулась.

Глава 2. Цветок-предатель и мужчина моей мечты

Глава 2. Цветок-предатель и мужчина моей мечты

В двери заворочался ключ.

Страх длинноногим пауком устроился у меня на затылке и такой бяк-бяк-бяк лапками мне по шее.

Я поставила лейку на подоконник – возвращать на место не было времени – и метнулась в форточку. Полные карманы «Няшечек» создали мне дополнительный непролазный объём. Как я ни изворачивалась, попа в форточку не пролезала. «Няшечки» упорно не хотели выпускать меня.

Вдруг кто-то с криком: «Куд-да?!» – схватил меня за бёдра и потащил обратно в квартиру.

Я задрыгала ногами, пытаясь отогнать от себя мужика, который держал меня за бёдра.

– Уй ты ж... – вырвалось у него, когда моя пятка врезалась ему в лицо. Но попу мою не отпустил и вцепился в неё ещё крепче.

Безуспешно я цеплялась за форточку и тянулась к свободе. Попалась...

Цветочным извергом оказался мужик. Такой весь в доску приличный с виду.

– Ты как сюда залезла? – требовательно спросил хозяин квартиры, держа меня на этот раз за плечи.

«Как-как, не видно, что ли, что через окно?» – проворчала я про себя, а для мужика сделала самое жалобное лицо. Бровки домиком, глазки невинно-виноватые. Вдруг он сжалится и отпустит меня?

– В карманах что? – задали мне второй вопрос.

Я запустила руку в свою леопардовую прелесть и достала шуршащую конфету.

Мужик изогнул одну бровь.

– Остальное доставай! – потребовал он.

Когда все десять украденных помятых конфет вернулись к нему, он лично проверил мои карманы и убедился, что других его вещей при мне нет. Это изумило мужика ещё больше.

– И всё? Ты залезла на четвёртый этаж за конфетами? – поинтересовался он, сменив строгое выражение лица на крайне озадаченное.

Я всем своим видом изобразила раскаяние.

– Лет-то тебе сколько, сладкоежка?

– В-восемнадцать, – соврала я.

А про себя повторяла: «Только не в детдом. Только не в детдом...»

– Что-то не похоже, – усомнился мужик. – А на самом деле сколько?

– Шестнадцать, – наконец, призналась я.

– А родители твои знают, чем ты промышляешь?

Я вспомнила размытый образ папы, вечно пьяную маму и пожала плечами.

– Так… – он упёр руки в бока и задумался. – Что же мне с тобой делать?

– Не вызывайте, пожалуйста, милицию! – взмолилась я. – Хотите, я у вас дома буду цветок поливать и прибираться? Я даже кашу умею варить и рожки!

– Погоди-ка, а родители твои где? Допустим, я не стану сообщать в милицию. Но твоим родителям я обязан сообщить. Где ты живёшь?

– Мама с папой это… – я сглотнула, прежде чем произнести трудное для меня слово. – Умерли.

– Эй, – снова строго посмотрел на меня мужик. – Такими вещами не шутят!

– Меня дядя забрал, когда мама умерла. Спилась она. Два года уже как, – рассказала я.

– Не врёшь? К дяде тогда веди. Пусть знает, чем ты тут занимаешься вместо школы, – он протянул руку в сторону выхода.

– Не-не-не-не! Только не к дяде! – я представила, как этот с иголочки одетый дядечка наносит визит в гнёздышко, и поняла: тогда мне точно грозит детдом. Слёзы навернулись на глаза, и я завыла. – Не на-а-адо…

– Понятно, – вздохнул хозяин квартиры. – Значит, всё непросто у тебя.

– Угу, – закивала я, попутно всхлипывая.

– Сейчас поставлю чайник, и за чаем ты мне всё расскажешь, – сказал он. – Идёт?

Стыдно мне так стало: я чуть не обокрала его, а он мне предлагает попить чая.

– Прости-и-ите меня за конфеты… – жалобно протянула я и снова в слёзы.

– Да ладно, – махнул он рукой. – Я всё равно их не ем. Детям раздаю. Будем считать, что ты у меня в гостях.

Меня словно унесло на райские небеса. Я взаправду в гостях! Да и хозяин квартиры такой… Такой… Вроде не с обложки журнала, а смотришь на него – и готова молить его, чтобы приютил.

– Меня так давно не звали в гости… – пискнула я.

– Звать-то тебя как, гостья?

– Наташа. А вас?

– Константин. И давай на «ты». Мне и на работе «выканья» хватает.

Вскипел чайник. Мы сели пить чай. Я потихоньку таскала «Няшечек» со стола, а Костя прикусывал расколотыми в руке маковыми сушками.

«Няшечки» напомнили мне счастливые деньки из детства, когда я ложками доставала из пакета сухое молоко и рассасывала его. Тот же молочный вкус, только послаще и с мягкой карамелью. Конфетки укладывались в моём желудке приятным грузом, и я разомлела.

– А зачем ты конфеты эти покупаешь, если не ешь их? – поинтересовалась я.

– Их любила моя жена.

– А сейчас, что, уже не любит?

– Она умерла пять лет назад. А я всё по привычке покупаю их. Сам не знаю, зачем…

Глава 3. Ловушка для наивной форточницы

Глава 3. Ловушка для наивной форточницы

Когда я открыла глаза, был уже день, обеденное время.

Надо мной с озадаченным видом стоял Костя в белой футболке и домашних штанах. Весь такой, будто вылез из моей мечты об идеальной семье.

– Ты чего это? – пробубнила я, неохотно отрывая голову от мягкой подушки.

– Да вот, думаю, как с тобой лучше поступить, – ответил он.

– Не надо со мной никак поступать, – нахмурилась я. – Я оденусь, уйду и больше не потревожу тебя. Идёт?

Он покачал головой и сел рядом.

– Ты же наверняка бросила школу. А тебе обязательно нужно учиться, чтобы состояться в жизни. К тому же, судя по запаху от твоей одежды, ночуешь ты где попало, и питаешься чем придётся.

– Наташа нигде не пропадёт, – уверенно заявила я, хотя в душе понимала, что Костя прав. Я бы с радостью вернулась в школу, не к одноклассникам, а именно к учёбе. Да и покушать люблю, чего уж лукавить…

– Верю, но мне хочется, чтобы у тебя были лучшие условия жизни, чем есть. Тем более, если не бросишь ползанье по форточкам, тебя могут поймать и посадить в тюрьму. А тюрьма куда хуже детского дома.

И это я понимала. Поэтому так тщательно следила за квартирами, в которые собиралась влезть. Надо же было вляпаться…

– Паспорт у тебя хотя бы есть, скалолазка? – осведомился Костя.

– Не-а, – качнула я головой.

– А вообще какие-нибудь документы?

– Ничего нет. Я не знаю, где мамка их хранила. Когда сбегала, думала только о том, чтобы меня не поймали… – ответила я.

– Одежда у тебя не то чтобы приличная, – добавил он. – Давай заедем в магазин и купим тебе новую?

– А чего это ты такой добренький да щедрый? – подозрительно прищурила глаза я.

В то, что Нинок и деда Вася добрые, я верю. А вот Костя... Он богатый. А богатые, они все с подвохом.

Я крепко сомневалась, что Костя рвётся мне помочь бескорыстно.

– Мне очень хочется, чтобы ты обрела свой дом. Ты хорошая добрая девушка, и не место тебе на улице, – ответил Костя.

Складно да ладно, но почему моя филейка чует подвох?

– Ну так что? – спросил он. – Приоденем тебя?

Я сначала пожала плечами, а потом всё-таки кивнула. Ах, как манит дебютный шопинг в моей жизни… А то у меня в качестве обуви лыжные ботинки с помойки. Это осенью-то, ага. Зато как в них удобно ползать по карнизам! Подошва твёрдая, угловатая – самое то.

– Но сначала заедем поесть. Дома шаром покати, – объявил Костя, и тут я была полностью согласна с ним.

***

В подъезде, на площадке возле лифта мы столкнулись… С мужичком с шестого этажа и той самой девицей, чьи штаны улетели ко мне. Помирились, голубки.

– Ты-ы-ы! – взвизгнула девица, и её обильно припудренное личико стало похоже на физиономию самурая, с громким кличем рвущегося в последний бой. Когтями она метила мне прямо в волосы, а каблукастой ногой попыталась сделать подсечку, чтобы я упала.

Но мой видавший виды лыжный ботинок, заменявший скалолазное снаряжение, ловко наступил на её бархатную цырлу и хорошенько потоптался на ней. Руки у меня, не дожидаясь команды от мозга, ринулись на защиту моих и без того многострадальных волос.

– Верни мои штаны, гадина! – вопила девица, ещё не зная, что я одним взмахом руки лишила её накладных ресниц на левом глазу.

Знатная выдалась бы махаловка, но нас растащили с обеих сторон.

– Пусти! – кричала моя противница своему мужчине. – Эта гадина украла мои штаны! – и уже мне: – А ну снимай их, зараза, не то я найду тебя и придушу!

– Они сами ко мне прилетели! – крикнула я ей в ответ. – Значит, они мои!

Двери лифта, в который мужик с шестого этажа утащил свою раскрасавицу, закрылись.

Костя приобнял меня за плечи и вывел на улицу. Мы молча дошли до машины и сели в неё.

Раньше я ездила только на автобусе и в маршрутке. Но это было давным-давно, когда мама ещё была жива.

И вот я сижу на переднем пассажирском сидении иномарки! Да ещё какой! Вот-вот мы поедем, и мне хочется запомнить каждую деталь происходящего, чтобы потом похвастаться соседям по гнёздышку.

– Что это такое было? – спросил Костя.

– А? Где? Что? – не поняла я.

Инцидент с бывшей хозяйкой моей леопардовой прелести мигом забылся, когда я оказалась в чудесном и вкусно пухнущем салоне автомобиля. «Маши-и-инка-а-а!» – ликовало у меня всё внутри.

– Та девушка, что вцепилась в тебя в подъезде… – напомнил Костя.

И я рассказала, как летящие из окна штаны сами выбрали меня. Это была судьба. Просто судьба.

– Купим тебе новую одежду и вернём, – за меня решил мой спутник.

– Эй! – возмутилась я. – Никому я не отдам мою леопардовую прелесть!

– Наташ, Михаил, тот самый, что был с девушкой, работает ведущим новостей и имеет широкие связи. Так что штаны лучше вернуть. А мы купим тебе новые, какие захочешь, чтобы их у тебя никто не попытался отобрать. Идёт?

Глава 4. Батор

Глава 4. Батор

Я залилась визгом, начала отбрыкиваться, но без толку. Два дяденьки схватили меня под руки и повели по коридору.

Из-за дверей повыглядывали любопытные моськи моих собратьев по несчастью. Эх, вот и тюрьма…

Костя, гад такой, куда-то смылся под шумок. Чтоб ему как на иголках спалось! Чтобы рога у него отросли, а на лбу вылезла надпись большими буквами «ПРЕДАТЕЛЬ»!

Да как он мог?!

***

Ждать разговора с заведующей меня от греха подальше посадили в изолятор.

Вообще это место, как мне рвано объяснили, предназначено для внезапно заболевших детей, чтобы они не перезаражали других, пока едет скорая. Но что-то я сильно сомневалась, что изолятор использовался по назначению. Меня, вон, здоровую затолкали сюда.

На бежевых, неровно покрашенных стенах очень атмосферно были нацарапаны прямо-таки трагические надписи: «жить в детдоме – как в *опе гнома», «без рваного г****на не было бы детдома», «скорей бы мне смыться из этой темницы», «будь хоть в стельку ты послушный, мамке всё равно не нужен» и ещё много разных криков души на все лады.

Особенно выделялось на фоне остальных жирное слово «БАТОР». Такое чувство, что над его выцарапыванием трудились коллективно. Слишком уж глубоко, до штукатурки, въелись в стену борозды букв. Такое художество, если и закрасить десятью слоями краски, всё равно будет читаемо. Что нацарапано гвоздём, то не вырубишь топором. Видимо, для здешних сидельцев это не просто слово, а ёмкое описание, передающее суть жизни в этом месте.

Вот подозрительно: изоляторные сидельцы специально берут с собой гвоздь, чтобы накорябать свои измышления, или корябалка припрятана здесь?

Я заглянула под койку – и правда, в щёлке под плинтусом лежит орудие настенного творчества. Кривой и уже изрядно затупившийся гвоздь.

Во у меня смекалочка!

А так как сегодня я осознала одну ранившую меня в самое сердце истину, на стене появилась и моя запись: «девчонки не верьте мужикам, они козлы». Получилось криво, но кому надо, тот прочтёт. Обвести каждую буковку по второму разу для эффектности я не успела, услышала шаги за дверью.

***

Меня вызволили из темницы и снова повели по коридору, на сей раз в кабинет к главной по сироткам.

Заведующая, Эвелина Захаровна, оценивающе взглянула на меня из-под очков.

– Ну что, успокоилась, дорогуша? – как-то чересчур высокомерно поинтересовалась она.

– Изолятор у вас довольно усмиряющий, – ответила я.

– Мне сказали, что у тебя нет никаких документов. У нас два варианта: либо найти их, либо сделать новые. Ты знаешь, где лежат твоё свидетельство о рождении, полис и остальные документы?

– Дома где-то лежали, – пожала я плечами.

Пришлось назвать адрес, а то Эвелина Захаровна, похожая на дирижабль, как-то плотоядно на меня смотрела. Ух, не женщина, а гора!

– Полное имя? – продолжила она допрос.

– Пестова Наталия Александровна, – произнесла я и сама удивилась. Давненько я не вспоминала свою фамилию и отчество. Даже непривычно. Как-будто и не мои вовсе.

– Дата рождения?

– Десятое марта тысяча девятьсот девяносто второго года.

– Как давно бродяжничаешь?

– Где-то два года…

– Сколько классов окончила?

– Восемь. Девятый начала...

– Значит, в девятый и пойдёшь, – заведующая погрузилась в перелистывание бумажек. – В какой школе?

– В шестнадцатой, – покорно ответила я.

– Пойдёшь в двадцать третью. Все наши дети в неё ходят. Ох, и возни будет с тобой… – надула и без того пухлые губы Эвелина Захаровна и со вздохом пробубнила себе под нос. – Но как тут откажешь…

Она спросила меня, в каком городе я родилась, ещё кое-что о родителях, а затем вызвала воспитательницу, чтобы та проводила меня в комнату, где мне предстояло жить.

***

Меня привели в мою спальню. Ну, то, что она моя, – сильное преувеличение. Там уже жили, судя по наличию кроватей, двое таких же несчастных, как я.

На одной из кроватей сидела девушка примерно моего возраста. Смущал только ребенок у неё на руках, которого она кормила грудью.

– Привет, – соблюла приличия я.

– Привет, – на удивление радушно отозвалась она. – Новенькая?

– Типа того. Но это ненадолго.

– Думаешь, заберут тебя?

– Нет. Сбегу просто.

Собеседница неподдельно изумилась:

– На фига?

– Ну, чтобы не били и не издевались... – пожала я плечами.

Девушка тихонько прыснула со смеху и ответила:

– Да кому надо тебя трогать? Пф! Скажешь тоже! Сиди на жопе ровно и лопай казённые харчи. Потом-то несладко придётся.

– Тут никого не бьют? – задала самый животрепещущий вопрос я.

Глава 5. Не так уж и плохо. Даже конфеты есть

Глава 5. Не так уж и плохо. Даже конфеты есть

Спалось мне… Да кого я обманываю! Вообще не спалось. Эй, боженька, это я козлу этому желала спать, как на иголках, а не себе! Вот опять ты всё перепутал. И думы, как назло, думаются о том, кто по-свински со мной вчера поступил. Каков подлец! Ну, попадись ты мне…

Полночи плакала Танина Машенька. То ли колики, то ли зубы, то ли ещё что…

– Может, позвать кого? – спросила я, слипающимися от усталости глазами глядя на приплясывающую из последних сил с ребёнком на руках Таню.

– Кого? – чуть не плача, ответила она. – Грыжа у неё, вот и орёт. Они ничего не сделают всё равно. Скажут: «Сама родила, вот и крутись».

– И часто она так кричит?

– Теперь почти каждую ночь. Раньше у меня было две соседки: Катя и Гульнара. Катька выпустилась неделю назад, а Гульнара ушла жить в другую комнату, как только там освободилось место.

– Ясно.

– Так что привыкай. Тебе всё равно некуда идти. В ближайшее время никто не выпустится. Вон, Вовке в мае стукнет восемнадцать, а сейчас ноябрь. Но к парням тебя стопудово не поселят.

Ну, раз мне некуда деваться, придётся как-то приспосабливаться. А уж это я умею!

– А можно мне? – я кивнула на Машеньку.

– Уверена? – с сомнением посмотрела на меня Таня.

Я встала с кровати и решительно протянула руки к младенцу. Если честно, понятия не имела, как держать ребёнка и что вообще с ним нужно делать. Зря боялась: Машенька как-то сама взялась и расположилась у меня на руках. Она уже не визжала, как поросёнок на бойне, а просто монотонно ныла.

Таня, передав мне дочку, мешком рухнула на свою кровать.

И вот я один на один с совершенно непонятным мне маленьким существом. Детских колыбельных я не знала, только смутно помнила песенку из телепередачи «Спокойной ночи, малыши», и начала тихонечко подпевать.

– Капец, ты ни в одну ноту не попадаешь, – уже в полудрёме сказала Таня, но вдруг заметила, что слышит только мой голос. – Чудеса…

Машенька, утомлённая ночным ором, уснула. Её личико преобразилось и стало ангельским. Трудно представить, что эта мирно сопящая куклёха только что терроризировала свою маму и меня истошными криками.

Когда я уложила ребёнка в детскую кроватку, Таня уже спала, раскрыв рот и пуская слюни на подушку. Бедняга. Как она ещё успевает учиться?

***

Этой ночью мне снился Костя. Дурацкий сон, где он позвал меня, а я, доверчивая идиотка, снова пошла за ним. Я вцепилась в его руку и, счастливая, что хоть кому-то нужна, летела, едва касаясь ступнями земли. Забыла все обиды и смотрела на Костю, как та самая группа горячих поклонниц. Очков ещё розовых мне не хватало для полного идиотизма картины.

Наутро я с облегчением выдохнула, что это был только сон. Ибо ни за что и никогда за этим предателем больше не пойду. Да и вообще весь мужской род в лице Кости мне противен.

В этот день я вместе с воспитательницей Ниной Алексеевной отправилась по инстанциям – восстанавливать документы.

В ЗАГСе нашли учётную запись о моём рождении, и в экстренном порядке выдали свидетельство о рождении.

Уф! Без Нины Алексеевны я бы застряла в ЗАГСе. Ибо во всяких там свидетельствах, сериях, органах выдачи я – как то самое круглое отверстие в бублике.

Дальше мы забрали из старой школы моё учебное дело и отправились в новую – переводить меня.

Последнее место – паспортный стол. Оказывается, получить паспорт я должна была ещё в четырнадцать, но моей маме было не до того. И вот, за четыре месяца до моего семнадцатилетия, я получу свой первый взрослый документ.

***

Вечером завхоз выдала мне всё необходимое для учёбы и жизни в детдоме, и я до ночи раскладывала по местам свои вещи и обустраивала рабочий стол. Неплохо. Жить можно.

В это время года в гнёздышке становится некомфортно от холода, а здесь батареи шпарят, постельное бельё пахнет стиральным порошком и утюгом, да в окошках виден свет уличных фонарей. Благодать!

Только вот вторую ночь подряд мне снится тот, имя кому: ПРЕДАТЕЛЬ. Нет, ну это уже слишком! Кыш из моей головы! Ну вот и чего мой глупый мозг вспоминает о нём?

Погорячилась я тогда, пожелав остаться жить в Костиной квартире. Ну, оказался этот мужик не принцем на иномарке, а козлом распоследним. Так всё уже, проехали. Теперь мой дом на год и четыре месяца здесь. Буду учиться в школе и думать о будущем. И никаких там подлецов мне в голове не надо. Кыш, говорю!

***

На следующий день меня протащили по врачам. Точнее, Нина Алексеевна привела меня в поликлинику, проконтролировала, чтобы мне в регистратуре завели карту, и убежала по своим делам. Бросила меня на произвол судьбы.

И вот стою я посреди коридора с анализами в пакетике, а куда их девать – не знаю. В урну что ли бросить? Все так мельтешат, суетятся, толпятся в очередях, что фиг чего разберёшь.

Вдруг смотрю, парень с такими же баночками в пакетике, как у меня, свернул влево. Я – за ним. Ага, вот, значит, куда надо сдавать продукты жизнедеятельности! И зачем они сдались врачам? Им своих, что ли, мало? Или это такой ритуал откупа, чтобы меня пропустили дальше на медосмотр?

Глава 6. Благими намерениями…

Глава 6. Благими намерениями…

А на следующий день я в первый раз пошла в школу! В девятый класс, где я старше всех на год или два.

Школа была всего в километре от детского дома, так что я, прибившись к стайке сирот, ходила пешком. Младших водила в школу воспитательница, а старшие ходили кто кучками, кто по одиночке. А мне страшно было идти одной. С мелкашами и воспитательницей оно как-то поспокойнее.

Таня училась на класс выше меня и уроки у нас совпадали редко: то ей к третьему уроку, то мне ко второму. Так что вместе мы ходили только по пятницам, а после раздевалки разбредались кто куда и почти не пересекались.

***

В классе я одна была детдомовская. Когда я впервые вошла в кабинет и села за парту, за моей спиной зашушукались. Мне всё казалось, что во мне что-то не так: может, петух вылез на голове или я где-то нечаянно испачкала белую блузку. Одежда-то на мне красивая, дорогая, козлом купленная. Вряд ли она стала предметом шушуканий.

Учебников в первый день мне выдали столько, что они заполнили весь рюкзак, да ещё в руках пришлось нести.

Вернулась я в свою комнату с языком на плече, сгрузила тяжесть на стол и только хотела плюхнуться на кровать, как заметила на ней пакет.

Таня, которая вернулась из школы раньше, сидела за своим столом и делала уроки.

– Это тебе просили передать, – сказала она.

Я заглянула внутрь, а там… а там…

– Моя пре-е-е-елесть! – чуть не плача, воскликнула я.

Они, они, родимые! Леопардовые, с карманами!

Я достала их из пакета и обняла, как самое родное существо на свете. Права была Таня: моё ко мне обязательно вернётся.

– Ого, какие клёвые! – оценила штанишки Таня. – Дашь погонять?

– Э-э… – не то чтобы я была жадиной, но делить с кем-то мою леопардовую прелесть мне как-то не хотелось. – А, может, я тебе другие свои брючки подарю? – предложила я.

– Ну хоть примерить-то дашь? – Таня сделала щенячьи глазки. Видать, все сироты профессионально умеют жалобно, умоляюще смотреть. Как тут не уступить?

– Примерь… – вздохнула я.

Таня бодренько выскочила из-за стола и выхватила из моих рук штаны.

– О, они совсем новые. Вон, бирка внутри, – заметила она.

– Да? – изумилась я. – И правда… – только теперь я увидела различия: потёртостей на коленях нет, затяжка под левым карманом тоже не торчит, а пахнет от них не остатками парфюма и не чердачной пылью, а швейной фабрикой.

«Это что же получается? – недоумевала я. – Костя где-то нашёл такие же и купил мне? И как это понимать? Виноватым себя чувствует? Задобрить хочет?»

Но даже злость на Костю не заставила меня отослать леопардовую прелесть обратно. Я теперь буду беречь их, как зеницу ока, как курочка – коко.

Только я отвлеклась, а моя соседка уже суёт ноги в штанины…

Пуговица с трудом застегнулась на Таниных бёдрах, а ноги ей обтянуло так, что они стали похожи на сардельки с леопардовым принтом. Сама Таня заметно скисла, глянув на себя в зеркало.

– Что-то разнесло меня… Пока не залетела, была, как ты, худышка. А теперь… – и она, раздосадованная, начала стягивать с себя мои штанишки.

Я, конечно, посочувствовала Тане, но в душе возликовала, что соседка больше не будет покушаться на мою прелесть. На мне-то вещица сидит, как влитая.

На душе у меня от полученного подарка стало теплее. А вот козлов всяких прощать не собираюсь! Пусть не показывается мне на глаза. И имя его забуду. Уже почти забыла.

***

Прошла уже неделя, как я в детдоме, а навестить деду Васю с Нинком все не было времени. Мне даже стало как-то стыдно. Они, хоть и чужие люди, но были добры ко мне. Нинок так вообще честь мою девичью перед дядькой Сашкой отстояла.

«Навещу. Как только выдастся свободный часок, обязательно навещу», – пообещала себе я.

***

Жизнь била ключом, и мне не давали ни времени, ни повода, чтобы задуматься о побеге. Я никогда не чувствовала себя такой занятой.

А ещё меня отправили на секцию скалолазания. Вот уж не знаю, кто и откуда узнал о моём увлечении, но скалодром – это лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь.

В тренеры мне досталась Саша – девушка года на четыре старше меня. Такая красивая, что я, увидев её в первый раз, залюбовалась и напрочь выпала из реальности. Вот идеал, к которому я хочу и буду стремиться! И дело вовсе не в идеальной внешности, точёной фигурке и потрясной спортивной форме. Саша – человек-гармония. Она занимается любимым делом, тренирует деток, сама заряжается от них и счастлива, потому что чувствует себя на своём месте. Вот бы и мне так же!

Саша выбрала меня сама. Когда я впервые пришла на скалодром и опробовала стенки разной сложности, Саша, посмотрев на меня, практически висящую под потолком, крикнула:

– Я тебя забираю!

– Чего? – не совсем поняла я и, так как дальше ползти было некуда, отпустила руки и начала спускаться вниз на верёвочной страховке.

Глава 7. Охота на подкроватного монстра

Глава 7. Охота на подкроватного монстра

Зря Эвелину Захаровну прозвали Эверестом. Такая аналогия знатно портит репутацию самой высокой в мире горы. Величественная горная снежная шапка не идёт ни в какое сравнение с меховым норковым набалдашником нашей Эверест.

И объясните мне, зачем на шапку вешаются шарики из меха? Когда наша Эверест гордо вышагивает по улице, шарики, болтающиеся на ниточках на её шапке, такие тынц-тынц-тынц...

Эвелина Захаровна похожа больше не на директрису, заступницу сиротских душ, а на охотницу за норковыми мошонками. Ой. Что-то меня распирает от «любви» к этой женщине. Мне никогда не понять такого извращения с меховыми шариками. И ради этого убивают животных.

В общем, не Эверестом её надо было прозвать, а Снежной Коров... Нет, не так. Эвелиной-истребительницей норок... Нет, не звучит. Для злобной героини харизмы ей не хватает катастрофически.

Эх, оставайся же ты Эвелиной Захаровной, так уж и быть. Только меня больше не трогай и пальцем своим сарделькообразным с нанизанными на него двумя золотыми колечками мне не грози. Не то я меховые шарики-то тебе поотрываю, останешься без трофеев.

***

Если Эверест думала, что, испепеляя меня презрительными взглядами, как-то пристыдит меня, то она глубоко ошибалась.

«Слова-слова, одни слова…» – мысленно напевала я, когда вспоминала её угрозы.

Никуда меня не перевели. Скалолазания не лишили. В чулан или изолятор не посадили. Живём!

Только вот вход в дом малютки мне был заказан. Таня с Машенькой ходили туда без меня. А я тосковала в своей комнате и питала надежду, что история эта вскоре забудется.

Может, сторож, которой Галина Николаевна строго-настрого велела не пускать меня, уволится, а новая не будет знать меня в лицо? Всякое же бывает… Или через крышу буду ползать, по пожарной лестнице. Как же там Аришка без меня?

***

На удивление, Нина Алексеевна и Алёна Евгеньевна встали на мою сторону. Нет, конечно, они обе пожурили меня и сказали, что так делать нельзя, но в их глазах я осталась доброй девочкой.

Только от их отношения обе директрисы – та, у которой туго завязан пояс, и та, на которой пояс не сходится, – не перестали смотреть на меня, как на врага народа.

А Эверест зачем-то вызвала меня к себе ещё раз. Наверное, накопила в своей хищной пасти новых пакостей и решила излить их на меня. Срочно, пока не забыла.

У меня в этот день как раз не было тренировок по скалолазанию, и я сразу после уроков вернулась в детдом. На свою голову.

***

Захожу я в директорский кабинет, а там... Сидит Костя, тот самый, что сдал меня в детдом. Весь такой благородный, с иголочки одетый в серо-голубую рубашечку и пиджачок. У-ух! Аж бесит!

Обида разъедающей кислотой всколыхнулась у меня в душе.

«Сидят двое, – комментировал мой внутренний ворчун. – Обманщик и жирная Эверест. Чаёк попивают...»

А дальше, клянусь, всё случилось как-то само. Моя рука схватила Костину чашку, и обжигающе горячий чай оказался на его физиономии.

– Ай! – вскрикнул он.

– Ненавижу тебя! – от всей души выпалила я. – Ненавижу! Гори в аду, козёл!

Костя закрыл руками лицо и отвернулся. Видимо, в чашке был кипяток, раз его так перекосило.

– Константин Николаевич, о господи! – трагически воскликнула Эвелина Захаровна и подскочила к нему с невесть откуда достатым полотенцем. – Сильно обожгло? За стенкой есть туалет с раковиной. Сходите ополосните лицо. Авось, обойдется без ожогов.

И Костя, выставив одну руку вперёд, чтоб никуда не врезаться, вышел.

– Ты что творишь, маленькая дрянь?! – грозовой тучей нависла надо мной Эверест. – Пшла вон, паршивка неблагодарная! – прошипела она. – Мерзавка!

Меня не нужно просить дважды. Я вымелась вслед за Костей и припустила по коридору со всех ног.

«Ой-ёй, – напряглась моя филейка. – Дело-то пахнет жареным. После такого точно будут бить. Спасай меня!»

Да уж. Вытворяет буйная голова, а получает за это попа.

Но ничего. Пусть эти взрослые знают, что Наташа не на помойке себя нашла. И даже если на помойке, то не им меня судить.

***

Я влетела в комнату, торопливо захлопнула дверь и вжалась в неё.

На своей кровати полулежала Таня с Машенькой в одной руке и учебником в другой. Малышка с упоением посасывала мамину грудь.

– Ты чего опять? – удивилась моя соседка.

– Хана мне, – выдала я. – Короче, если что, меня нет, – с этими словами я шмыгнула под кровать.

– Если что – это что? – не поняла Таня.

– Прикрой меня. Потом расскажу.

Пролежала я, как дурочка, под кроватью минут пять, и уже собиралась вылезти, как в дверь постучали.

«Вряд ли это Эверест. Та вломилась бы без стука, а от топота её ног случилось бы землетрясение. Нина Алексеевна стучится по-другому. Значит, это… Ох, нет! – догадалась я. – Мало ему было кипятка…»

Глава 8. Первое свидание и голуби

Глава 8. Первое свидание и голуби

Несмотря на то, что Костя поговорил с директрисой, Эверест сотворила мне подлянку чужими руками.

Мой поступок предали огласке перед всеми детьми. Эвелина Захаровна поставила меня лицом к товарищам по детдому и объявила, что из-за моего поступка никто не получит новогодних подарков. Провинилась я, а накажут всех. Это нам в назидание, чтобы не повадно было нарушать правила.

Сначала я насмешливо фыркнула: мол, Аришкино здоровье стоит куда дороже каких-то там безделушек. Но потом, после открытого порицания, Таня мне всё прояснила: подарки – это единственное, что скрашивает унылую сиротскую жизнь. Многие дети только и ждут дня рождения или Нового года, чтобы получить сюрприз. А я, гадина такая недальновидная, лишила сироток радости.

И чем ближе к новому году, тем сильнее росло общественное осуждение меня. На двери нашей с Таней комнаты появилась надпись «Пестова – крыса!!!», неряшливо выведенная белой замазкой. И сколько я её ни стирала, на следующий день надпись появлялась снова.

В мой новенький светло-бежевый пуховик кто-то сунул разбитое тухлое яйцо. Ткань настолько пропиталась зловонной яичной слизью, что снаружи расползлось уродливое тёмное пятно. Ужас…

Эх, ребята-ребята, не ту вы крысой обозвали.

Я, конечно, понимаю, что все мы сироты и отказники, и состраданию ближним нас никто не учил, но я не хотела лишать подарков всех. И не я придумала такое наказание.

Пуховик-то я отстирала за два раза. И походила несколько дней в тонкой осенней куртке, пока он сохнет. Прохладно, да ладно.

Но тот, кто напакостил мне, не заслуживает подарка. Так что поделом!

***

Вторая четверть лениво доползла до своего конца и зазвенела новогодними колокольчиками.

А если по существу, то по геометрии и химии мне за четверть поставили тройки. Печально. По всем остальным предметам я выклянчила у учителей четвёрки, а по географии и физкультуре и вовсе сделалась любимицей и отличницей.

Всё равно обидно. Вот, Таня в десятом классе, с ребёнком – и всё равно хорошистка. Поставила себе цель выучиться на педагога-воспитателя и идёт к ней.

Я, сколько ни пыталась задуматься, кем пойду работать, ничего в голову не приходило. Только если спорт. Но разве это профессия?

Так что остаётся мне скалодром покорять да спать в обнимку с учебниками.

***

Угадайте что?

Тридцатого декабря к нам в детский дом приехала делегация – дарить подарки.

Эвелина Захаровна, конечно же, выставила щедрость спонсоров как свою заслугу. Мол, выползала на коленях (или на пузе), моля о празднике для бедных сироток, ага.

Все дети тут же про меня забыли, а я забыла про них, потому что… среди делегатов заметила Костю.

Что же меня тянет бегать, прыгать и на голове стоять, когда его вижу? Беда просто.

Вот смотрю на него, а самой хочется вытворить что-нибудь этакое. Мысленно я прокрутила в голове, какой переполох могла бы устроить, если бы была совсем дурочкой. Сердце в груди отбивало ритм колёс скорого поезда. Тудух-тудух, тудух-тудух…

Эверест сверлила меня своим фирменным плотоядным взглядом, как бы говоря мне, что я, убогая, не достойна даже самого захудалого подарка.

«Ну и ладно. Мне всё равно ничего не надо», – мысленно ответила я ей и показала фигу. Тоже мысленно, разумеется.

Тем временем младших уже одарили всевозможными игрушками, и процессия плавно двинулась к старшим, то есть ко мне в том числе.

Костя взял подарочный пакет с подоконника, стоявший отдельно от остальной горы коробочек, и направился в мою сторону.

«Ой, пройди мимо, – взмолилась я про себя. – Меня нет. Фу! Это не я! Кыш, кыш!»

Увы.

– Привет. Это тебе. С Новым годом! – сдержанно поздравил он, будто забыл, как я облила его кипяточком.

Я опустила взгляд в пол, спрятала руки за спину и отрицательно покачала головой.

– Наташа, возьми подарок, – всё ещё вежливо попросил он.

– Мне не нужен подарок, – ответила я. Хотела сказать это уверенно, как сильная и независимая героиня фильма, а получился лепет провинившейся первоклашки. Ну что за ёксель-моксель!

Неловкую паузу нарушил плюгавенький мужичок с блестящей лысиной.

– Вы и есть та самая девочка, которая подделала письмо? – спросил мужичок, однако без обвинительных интонаций в голосе. По его улыбке я поняла, что он находит ситуацию забавной.

– Да, Игорь Анатольевич, это Наташа, – за меня ответил Костя.

Я почувствовала себя совсем уж лишней на этом празднике и поддалась порыву – сбежала. Всё равно не верю в Деда Мороза. И не нужны мне ничьи подачки. Ишь, раструбили мою историю на весь белый свет! Сами, можно подумать, святые младенцы с розовыми пяточками.

***

«Может, под шумок пробраться в дом малютки и проведать Аришку? Актовый зал-то на оба учреждения один. Вон, мелкие ещё хоровод будут с Дедом Морозом водить…» – я притормозила у окна на лестничном пролёте между первым и вторым этажами и задумалась, есть ли у меня шанс увидеться с малышкой-Аришкой. И это было… крайне опрометчиво.

Глава 9. Школьная любовь

Глава 9. Школьная любовь

Я думала, что в девятом классе девочки ещё не умеют дружить с мальчиками, но нет: умеют, и не только дружить, но и встречаться.

Так я узнала, что Герман (имя-то какое! Вау!) встречается с Линой и у них любовь. Герман даже на уроке физики вставал перед Линой на одно колено и кричал, что любит её. Надо же… Он такой красивый. Как Лина там в обморок не упала от счастья? А она просто мило улыбнулась ему, словно признания в любви для неё – обычное дело.

Мне вот никогда ещё не признавались в любви. А ведь это так здорово, когда тебя любят. Да ещё такие красавцы расписные. Это ж нужно набраться смелости, чтобы открыто перед всеми прокричать о своей любви. Не шутки ведь.

Я бы сама влюбилась в Германа, но он уже занят. Да и, чего уж там, слишком красив для меня. Я гожусь разве что отпугивать прекрасных девочек-бабочек, что порхают и липнут к нему, как мухи… к мёду.

Нет, ну серьёзно, полюбоваться на Германа прибегали даже девицы из других школ, не говоря уж о женской половине нашего класса. Ах, хорош!

Мой же удел – полюбоваться, получить эстетическое удовольствие и… отойти в сторонку.

***

Класс, в который меня перевели из старой школы, был как на подбор: детки из обеспеченных благополучных семей. Одна я сиротка, да ещё Оксана из многодетной малообеспеченной семьи.

Девочки на переменках развлекались тем, что выбирали себе обновки из каталогов с одеждой. Я же довольствовалась теми вещами, которые мне купил один… Как там его зовут?

Остальные необходимые принадлежности и предметы одежды мне предоставило государство.

Больше всего мне нравился мой спортивный костюм-тройка. Чёрный, с белыми полосками. Удобный, красивый, почти невесомый. Какой-то фирменный. Не я его выбирала, мне его принесли в пакете уже купленный, и он идеально подошёл. Чудеса, да и только! Я поклялась себе беречь его и стирать только руками.

***

Однажды Эля, лучшая подружка Лины, забыла дома физкультурную форму и попросила у меня олимпийку, чтобы ей не поставили прогул (ибо в белой блузке на физру не пустят).

Я поделилась. Как от сердца оторвала.

После урока Элю, как назло, оставили дежурить в зале на целую перемену, поэтому я, переодетая, осталась ждать её в раздевалке.

Очень странное помещение было отведено нам под переодевание: коморка без окон с фанерной перегородкой посреди комнаты. А лампочка горела так тускло, что там вечно кто-нибудь что-нибудь забывал.

Прозвенел звонок на урок. Хорошо, что мне никуда торопиться не надо, физкультура стояла последней.

Вдруг в дверь ввалились двое, и один из них был явно не девочка.

Сначала я подумала, что кто-то решил подраться, но, когда парочка приблизилась ко мне, я поняла, что они целуются!

Двое закрыли дверь раздевалки изнутри на массивную кованую щеколду. Она очень скрипуче закрывается и открывается. Свет выключили. Лишь из-под потолка пробивалось коридорное освещение.

«Ну всё. Буду невольной свидетельницей чьих-то шур-мур», – с содроганием подумала я.

Высокий и сложенный, как аполлон, парень в оранжевой футболке – Герман. А на девушке… была моя олимпийка! Эля! Но как же так: ведь Герман – парень Лины, её лучшей подруги! Ну дела!

Двое так охали и ахали во время поцелуя, что не заметили меня в потёмках. Я на цыпочках пробралась за перегородку, подальше от них, но любопытство заставило меня выглянуть.

Олимпиечка моя, небрежно брошенная на скамейку, начала сползать на пол. Буквально в метре от меня – только руку протяни. Эх, подхватить бы её и убежать прочь… Так ведь заметят, и несдобровать мне будет после увиденного.

Как в боевике: меня убьют за то, что я слишком много знаю.

Герман и Эля устроились на узкой скрипучей скамейке, которая будто бы озвучивала мои мысленные взывания о помощи. Чем они там занимались, можно только догадываться.

Больше я не выглядывала. Вжалась в перегородку и старалась дышать медленно и через раз. Я – мебель. Я ничего не вижу и не слышу. Отпустите меня домой…

Вот было бы эпично, застукай их здесь кто-нибудь, кроме меня. Ишь, взрослыми себя возомнили! Но ведь предусмотрительно закрылись изнутри, этакие пакостники.

– Ох, чёрт, ты забрызгал Пестовскую олимпийку… – сказала Эля, и они с Германом засмеялись без капли сочувствия к моей любимой вещице.

– Круто было, да? – довольный собой, спросил Герман.

– Улёт, – ответила наша одноклассница.

Они зашуршали одеждой, собираясь. А я вздохнула с облегчением, ожидая, что они вот-вот уйдут.

Вдруг перегородка, которую я подпирала плечом, с громким «пуньк!» отвалилась, и я вместе с ней полетела на пол, прямо к ногам малолетних развратников.

Эля завизжала, затем выдала:

– Она же всё видела! Твою мать! Я же говорила, что надо было идти ко мне!

– Ага, чтобы нас спалили по дороге? – огрызнулся Герман, затем посмотрел на меня и угрожающе прошипел: – Одно лишнее слово, и тебя не найдут. Ясно тебе, шмара подзаборная?

Глава 10. Козлы познаются в сравнении

Глава 10. Козлы познаются в сравнении

Весна – это такое время, когда не только на улицах оттаивают «подснежники», но и в людях тоже. Если у кого есть говнецо в душе, весной оно обязательно всплывёт. Точно говорю.

А обладателями самых пышных «подснежниковых рассадников» оказались Герман Маркелов и его дружок. Вот нет бы им отстать от меня, но они… Эх!

В тот апрельский день мы проходили по биологии генотипы и фенотипы. Каждый должен бы составить задачку по своему типажу, выбрав как основной параметр цвет волос или глаз.

И если мамины мутные серые глаза и белёсые вечно нечёсанные волосы я помнила, то образ папы беспросветно замылился в моей памяти.

– Людмила Александровна, – подняла я руку, – а если я не знаю, какие волосы и глаза были у моих родителей?

Зря я это сказала. Надо было просто взять параметры с потолка и всё.

На меня уставился весь класс.

– Оу, – задумалась Людмила Александровна. – Тогда у тебя всё ещё интереснее. Можешь составить вероятные варианты, отталкиваясь от своего цвета глаз и волос, – попыталась сгладить неловкость она.

– От тебя даже родители отказались, недоделанная! – фыркнул Герман и оскалился своей препротивной белозубой улыбкой.

Вот это было по-настоящему обидно. А когда мне обидно, я…

– Они умерли, придурок! – вскочила на ноги я и запустила в Маркелова баночкой с белилами.

Баночка, к слову, была с незакрученной крышкой и очень удачно разлила всё своё содержимое на красивый и, несомненно, брендовый свитер Германа.

– Ах ты ш-шавка! – тоже вскочил он, оглядывая нанесённый ущерб. – Ты хоть знаешь, сколько он стоил? Век будешь отрабатывать!

– Это тебе за мою олимпийку, козёл! – не осталась в долгу я.

– Тихо! – призвала нас к порядку Людмила Александровна, но без толку.

Маркелов в два прыжка оказался возле меня и больно дёрнул за волосы.

– Да я тебя… Мало тебе было за гаражами, шмара подзаборная?

Моя нога пяткой врезалась ему под колено, и он взвыл, но от этого вцепился мне в волосы ещё больнее. Ему-то стыдоба какая – лезть к девчонке, которая на две головы ниже его. Неужели этого Германа так все обожают в классе, что не прозвучало ни слова осуждения в его адрес? Только Людмила Александровна разоряется по долгу службы.

– А ну разошлись! – снова закричала учительница, и снова её никто не услышал.

В итоге мы сорвали урок. Нас с Маркеловым отвели к директору и, дословно цитируя реплики, передали суть конфликта.

Директриса вызвала в школу родителей Германа и Нину Алексеевну, мою воспитательницу. Основные шишки полетели на Маркелова, так как он первый бросил оскорбление в мой адрес. А мне достались остатки – за нарушение дисциплины в классе.

Я, что, должна была промолчать, что ли? Да вот это живописное белое пятно от замазки на его плече – лишь малая мстя за обиды, нанесённые мне. В унитаз башкой надо этого гада! Да притопить, чтобы глубже окунулся в родную стихию.

Вот интересно было бы посмотреть на родителей Маркелова. Но увы, биология стояла третьей с конца, и с остальных уроков нас никто не освобождал. А уйти, если честно, хотелось.

На перемене Маркелов со своим дружком из десятого «в» класса как-то нехорошо косились на меня и посмеивались. Чую, опять затевают подлянку. Как говорится, чем сосуд наполнишь, то из него и польётся.

Как в воду глядела. Унитазную, ага. Вот оно, всплыло.

Подлянка не заставила себя долго ждать. Когда я спускалась со школьного крыльца, мне сначала в спину, а потом и в голову прилетело что-то твёрдое и увесистое. И если крутка сгладила силу удара, то по затылку мне досталось знатно.

От боли я согнулась и зажмурила глаза. Не хватало ещё зареветь на потеху обидчикам и пасть поверженным воином. За моей спиной радостно улюлюкали до тошноты знакомые противные голоса.

Сволочи!

Вдруг меня кто-то схватил, куда-то повёл, и я сама не поняла, как оказалась сидящей в машине.

– Сиди здесь! – сказали мне и закрыли меня внутри автомобиля.

Мне всё ещё было больно, и я, наконец, дала волю эмоциям. Все-то норовят меня, такую маленькую, обидеть. И никому-то я не нужна…

Синие циферки часов в машине показали, что моего саможаления хватило на пять минут. Больше не ревелось.

А потом я вспомнила шедевральной формы белое пятно на германовском плече и подумала: как же символично… Он мне пятно – и я ему пятно. Глаз за глаз, как говорится. Пойти, что ли, учебником Маркелова по башке огреть? Или придумать что-то более изощрённое?

Когда боль в затылке притупилась, а здравомыслие вернулось ко мне, я огляделась: кажется, я уже когда-то сидела в этой машине, да и голос, который велел мне сидеть на попе смирно, какой-то знакомый…

«Да ладно, не может быть! Это глюки после травмы, – саму себя уверяла я. – Я же, блин, никому не нужна. Зачем Костя стал бы приезжать в школу? Кто бы ему так быстро доложил? Нет-нет, как-то это невероятно…»

Сидеть и ждать пришлось долго, почти полчаса. А потом я увидела, как с крыльца спускается Костя и быстрым шагом направляется к машине.

Глава 11. Радость, разбивающая сердце

Глава 11. Радость, разбивающая сердце

Чем ближе экзамены, тем реже поцелуи.

Никогда бы не подумала, что скажу это, но экзамены спасли меня от вездесущего Маркелова. Ибо неземная красота и внимание прекрасного пола мешали ему учиться во время учебного года. Так что пред ликом грядущих экзаменов Герман рассудил и временно променял поклонниц на учебники.

О том, что наш аполлон и тыкатель мордой в сугроб собрался нас покинуть и поступить в училище связи, я узнала на репетиции последнего звонка в актовом зале. А куда ему ещё поступать? Ведь он лучше всего умеет устанавливать разного рода связь… с девушками. Кобель этакий.

Ну, что ж… Скучать не буду. На выпускной ради последней встречи тоже не явлюсь.

***

Косте я так и не позвонила. Перед сном я грезила, как переезжаю к нему с Аришкой на руках, и мы втроём живём счастливо. Я, не умеющая готовить ничего, кроме овсяной каши и яичницы, Костя, весь такой идеальный и благородный, и малышка-Аришка, которую я не могу удочерить в силу возраста и отсутствия всего остального.

Доводы мозга о том, что моё «жить счастливо» несбыточно, я по-детски игнорировала и продолжала мечтать. Бывало, всплакну в подушку, потянусь к телефону, чтобы позвонить… Нет, нельзя. Что я, дурочка какая-то влюблённая – звонить по ночам?

Первый довод не звонить: я должна заботиться об Аришке.

Второй довод: у меня всё хорошо. Маркелов отвял, начинаются экзамены, а от секции по скалолазанию меня в июне на две недели заберут в горы! Вот что от меня до последнего скрывала Саша. Я буду взбираться на настоящие скалы! Природа, небо, солнце – красота! Комары…

Третий довод: что бы там Танька ни говорила про любовь, а Костя меня не полюбит. Как меня такую вообще можно полюбить? Я ведь мелкая и ничего не умею. И что я буду делать у него дома? Слюни пускать? Томно вздыхать и краснеть, когда его вижу? Уж лучше не травить душу.

Поэтому, когда Костя сам позвонил мне, я не взяла трубку.

В тот вечер я после возни с малышами сидела за столом и учила билет по биологии: большой и малый круги кровообращения.

Телефон мёртвым грузом лежал под лампой. Мёртвым – потому что это бесполезное для меня изобретение. Звонить мне некому. Изредка воспитательница интересовалась, вовремя ли я вернусь с тренировки и не сбежала ли в очередной раз. Ещё иногда Таня баловалась от нечего делать. А больше – никто.

И вдруг – Костя, записанный в телефонной книге официально: Константин Зорин. Это, наверное, чтобы напомнить мне, что я должна относиться к нему с должным пиететом, а не с выкрутасами.

Мобилка вибрировала, а я гипнотизировала её взглядом, чтобы скорее замолкла.

– Бери давай! Ты чего? – пуще меня разволновалась Таня.

– Не хочу. Нет настроения, – замотала я головой. – Мне вон ещё сколько всего учить, – и показала на конспекты билетов.

– Дура ты! – Таня сделала вид, будто сплёвывает. – К тебе счастье само в руки плывёт, а ты… Как есть дура.

Я заметила, что она куда-то собирается.

– Ты-то куда? – спросила у неё.

– А меня, в отличие от некоторых, не предлагает забрать к себе всеми обожаемый инвестор. И принца на белом коне у меня тоже нет. Поэтому мне приходится самой устраивать личную жизнь! Посидишь с Манькой? – и невинно так захлопала глазками.

– У меня же экзамен завтра… – я с тоской посмотрела на список билетов, не помеченных галочками.

– Да она тихо посидит. Я её покормила, но если проголодается, дай ей бутылочку. Если её опять посетит мадам Пер’жу, сделай ей массажик, и она успокоится.

– А как ты пройдёшь через вахтёра и новенькую? – поинтересовалась я.

Таня небрежно махнула ручкой.

– Парни с первого этажа вскрыли замок на решётке. Я уже договорилась, чтобы меня выпустили.

– Да главное, чтобы обратно впустили. И давай там недолго.

– Ага-ага! – и выпорхнула за дверь.

Помимо Нины Алексеевны, нас, старших, курировала ещё одна воспитательница, но она уволилась, и на её место пришла новенькая, совсем молодая, видимо, только после института. Её никто не воспринимал всерьёз, а парни и вовсе приставали – незамужняя ведь.

Но всё же Анастасия Игоревна, так её звали, очень любила заглянуть без предупреждения в комнату. Это откровенно бесило, и не только меня.

Первый час я и впрямь просидела в тишине и покое, пока Машенька агукала в люльке, покусывая свой любимый мягкий паровозик.

И всё вроде бы было хорошо: ребёнок не орёт, телефон молчит, знания потихоньку забиваются в голову…

«Тук-тук-тук!»

– Наташа, а куда делась Таня? – спросила принесённая лешим Анастасия Игоревна.

– А она к ребятам вышла. Скоро придёт, – соврала я и снова уткнулась в учебник.

– Ну ладно, сейчас поищу, куда это она вышла на ночь глядя.

Вот что этой новенькой телевизор не смотрится? Она мне с первого дня не понравилась. Слишком доставучая и какая-то… неприятная.

Глава 12. Цирк клоунов на выезде

Глава 12. Цирк клоунов на выезде

Наверное, если бы я проснулась дома у Кости, то сразу бы там и осталась жить. Но, так как мы имеем дело с экземпляром благородным и не пристающим к несовершеннолетним девочкам, то и спать меня уложили на мою привычную кровать.

Костя привёз меня обратно в детдом, умудрился вытащить из машины, отнести в комнату и уложить в постель так, что я не проснулась.

О том, как бережно меня укладывали, мне воодушевлённо и, несомненно, приукрашенно, поведала Таня.

По её словам, Костя хоть сегодня готов вести меня под венец. Ага. У кого что болит…

А мне… Мне было тоскливо, что мою Аришку забрали, да ещё, как оказалось, увезли в другой город. Она меня и не вспомнит, когда вырастет, а я буду помнить о ней всю жизнь.

***

До самого отъезда в горы я каждый день таскалась в дом малютки, чтобы хоть кем-то заполнить пустоту после расставания с моей малышкой. И ведь помогло. Не сразу, конечно.

Я начала понимать, что мать из меня получилась бы хуже, чем из опытной замужней женщины. Я-то одна и ещё совсем мелкая. Что бы я смогла дать Аришке? У меня ни работы, ни денег… только девять классов образования. А ребёнку нужна семья прямо сейчас.

Ну а я сгожусь для чего-нибудь ещё. Например, по горам ползать, как козочка.

***

За время, пока я готовилась к отъезду, мы с Костей больше не виделись и не разговаривали.

Конечно, Таня без конца зудела над ухом, чтобы я ему позвонила, но о чём мне с ним болтать? О том, что он мне сегодня приснился? Или ни с того ни с сего начать расспрашивать его о работе и личной жизни? Нет уж. Я не настолько дурочка. Не стану отвлекать занятого человека своими глупостями.

Перед дорогой я отправила Косте одно короткое смс: «Привет. Сегодня мы едем на две недели в Карелию». И в ответ получила только: «Хорошо тебе отдохнуть». Вот и всё общение.

Если бы я отважилась признаться Косте в симпатии, он бы мигом отказался от затеи взять меня под опеку. Чует моя филейка, что эту секретную информацию выдавать нельзя. Да и мне надо влюбиться в кого-нибудь попроще, чтобы не травить душу.

Пригляжусь-ка я к парням со скалодрома.

***

Долгожданный день наступил. Наш скалолазный автобус под барабанную дробь ливня отправился в Карелию.

Как меня отпустили без сопровождения опекающего – загадка. Наверное, никто из воспиталок не захотел переться в мухосрань кормить комаров на природе, да ещё и без удобств.

Вон, наши детдомовские едут в июле в лагерь на Чёрном море. Там и пляж, и шезлонги, и трёхразовое питание. Туда все хотят. Ну а я… А мне больше нравится ползать по скалам. Правда, моря я ни разу в жизни не видела.

И всё равно, я считаю, мне повезло: природа, свобода, никаких жиртрестов-Эверестов и надзирателей… Саша сказала, что в какой-то из дней приедут проверить, всё ли со мной в порядке, но когда – неизвестно.

Всего нас набралось шестнадцать человек, если считать водителя. А ещё Сашина собачонка Боня, похожая на вечно трясущуюся крыску-мутанта. И Боня эта зыркала на нашу честную компанию горящим пучеглазым ненавидящим взглядом.

– Она так-то добрая, просто боится незнакомых людей, – прижимая Боню к себе, сказала Саша.

Я как раз сидела прямо за Сашей и Игорем, её парнем, а Боня злобно подглядывала за мной в щёлку между сидениями. И вроде бы мне хотелось подружиться с ней, но она явно мечтала вырасти в тысячу раз и разорвать меня, а заодно и остальных скалолазов, на клочки. Так что нам всем крупно повезло, что эта зверюга мелкая.

Ехать нам предстояло четырнадцать часов. То есть прибыть на базу мы должны были рано утром.

Вечером, чтобы хоть как-то скоротать время, мы сели играть в карты. Облюбовали пол в автобусном проходе и включили палаточный ночной фонарик. За игрой в подкидного дурака время потекло веселее.

На кочке меня тряхнуло, и мои карты рассыпались. Только я наклонилась, чтобы их собрать, как острые крысиные клыки вцепились в мой нос.

– Адай! – завизжала я.

– Р-р-р! – воинственно зарычала Боня, намертво зажав в мизерной пасти кончик моего носа.

Я не заказывала себе прокалывание носа в четырёх местах! Больно-то как, батюшки, аж слёзы брызнули. Вот правду говорят: мал клоп…

Саша кое-как оторвала свою истеричную Боню от меня, но к тому времени я уже была, как Дед Мороз красный нос. В прямом смысле.

Одно хорошо: Боню заперли в переноске. Наказали.

К ночи Золушкина карета превратилась в тыкву, а мой нос – в картошку.

Да уж, славное выдалось начало горных приключений. А в том, что это будут именно приключения, я не сомневалась.

Так уж истерически сложилось, что, помимо меня, в нашей компании было ещё три клоуна. Дима, который работал по выходным детским аниматором в пиццерии. Толик, просто клоун по призванию. И Ярик по прозвищу Щекотило, который защекочет кого угодно до обморока.

А вот роль грустного и гнусавого клоуна досталась… угадайте кому? Мне бы ещё рукава длинные и комбинезончик белый с тремя большими пуговицами спереди. Вот тогда был бы завершённый образ. Тёмные круги под глазами – есть, раздувшийся и заклеенный пластырем нос – тоже есть, глазки заплаканные – аж два!