Франсуа

Глава 1. Вечеринка у Родена

Где ты? Скажи, где ты?

Любишь ли еще меня?

Без тебя живу столько,

А казалось, не прожить и дня.

Любимым и любящим отцам посвящается.

Париж, декабрь 1966г.

Марион

Декабрьский вечер. Я вышла из такси у калитки роскошного особняка Родена в самом центре Парижа. Вокруг полно огней и машин. За изящной кованой оградой уютный парк. Даже не представляю, во сколько обошлись его хозяину все эти новомодные штуковины типа гравийных лужаек, замысловатых скульптур в стиле модерн, разноцветных фонариков и прочего. И хоть я никогда раньше не бывала здесь, но разглядывала фотографии поместья великого режиссера в журналах.

Невероятный дом в трёх уровнях, и сегодня я приглашена сюда на вечеринку.

Стою у калитки и смотрю на летящие мимо дорогие авто. Под ногами хлюпает жидкий подтаявший снег.

В самый раз достать сигарету и картинно закурить. Но я уже два года как бросила. Михельсон бросил меня, а я бросила курить, потому что уже не перед кем стало выпендриваться.

Надо бы нажать на звонок, но я топчу сапогами снеговую жижу и почему-то не тороплюсь.

Там уже, наверное, собрались гости. Те, кто будут задействованы в новом фильме Родена. Все эти знаменитости из мира кинематографа. Я тоже почти знаменитость, но из параллельного мира. Мира эстрадной музыки. Нас с группой внезапно вынесло на гребне волны популярности, и мы целый год не сходим с первых строк рейтинга лучших исполнителей. У нас бывает по три - четыре выступления в неделю, а ещё записи альбома, интервью, фотосессии для журналов и прочая суета.

И вот уже сам Роден предложил мне роль в своем новом фильме. Роден не потому, что родственник знаменитого скульптора. Вообще-то это прозвище в узком кругу посвященных. Роден, потому что те позы, которые он принимает наедине со своими молоденькими протеже, скорее всего нисколько не хуже чувственных поз, созданных великим воятелем.

Рада ли я, что мне уготована сомнительная честь стать очередным вдохновением стареющего мэтра? Польщена ли? Любая другая девчонка двадцати двух лет зубами бы уцепилась за эту возможность. Я же равнодушна ко всей этой мишуре. На свою беду я -- реалистка и понимаю, что успех нашей группы временный, а внезапная слава, как правило, быстро проходит. Ведь я вовсе не великий талант. Наши песни скоро забудутся, очередной фильм Родена тоже быстро устареет, как и все остальные его популярные фильмы-детективы. Его увлечение мною будет длиться ровно столько, сколько идут съёмки, а затем меня сменит очередная старлетка. Группа наша распадётся, уже разваливается -- у ребят головы снесло от денег и славы. И вообще все тлен, кроме...

Кроме небольшого домика на побережье Ла-Манша в маленьком провинциальном городке Ольт О-де-Франс. Я называю его домом с волшебными окнами. Окна волшебные, потому что за ними живёт Любовь. Там всегда меня ждут мой отец и мама. А остальное неважно. Все неважно, кроме прибоя у белых скал, на которых я любила сидеть ещё девочкой. Кроме потрепанных книг в моей комнате с засушенным цветком где-то между страницами. Кроме воспоминаний о далеком детстве, кроме грез и наивных мечтаний, что хранит моя подушка, ждущая меня там, в Ольте, уютном городе моего детства.

А здесь, в Париже, среди роскоши и огней, я только гостья и наблюдатель. Меня не заманить обещанием славы, не увлечь великими именами и огромными соблазнами. Здесь я только смотрю, а там… Там я живу. Здесь мое тело, а Там моя Душа.

Но... Не время сейчас о душе. Я приглашена на вечеринку к Родену -- известнейшему режиссеру Франции, живой легенде. Это честь. И дай мне бог выдержать эту честь достойно, не запятнав своей чести.

Нет, я не невинная девочка и не держусь за свои трусы двумя руками. Просто... Не продаю себя за роли, гонорары, обещания славы и прочее. Продавать себя -- дурной тон.

Тогда зачем я здесь? Почему стою у калитки и топчу мокрый снег, а рука вот-вот нажмёт на звонок?

О, это очень-очень большой секрет. Секрет всей моей жизни!

Я здесь не из-за роли, на которую мне плевать. И не из-за Родена, который для своих сорока шести все ещё очень красив, нереально загадочен и романтичен, действительно талантлив и неподдельно увлечен мной. Нет, я здесь потому, что надеюсь увидеть среди гостей Его, Франсуа.

Франсуа -- ровесник Родена и его друг ещё с юношеских лет. Они вместе учились в консерватории драматического искусства. Затем Роден стал известным режиссером, а Франсуа Гальен-- невероятно популярным актером.

Однако, пик популярности Гальена в кино прошел. Нет, он не растерял свой талант, напротив. На мой взгляд, время отточило его вкус, а невзгоды усилили трагизм создаваемых им образов. Вот только он перешёл из разряда главных героев в разряд отцов главных героев.

Да, время никого не щадит. Он все также на первых ролях в театре, много занят на радио, считается метром и гордостью Франции. В мире кино его уважают, чтут его заслуги и награды, вот только прежде с ним выходило 4-6 фильмов в год, а теперь он снимается от силы раз в год. Да и роли стали не в пример прежним блистательным ролям какие-то мелкие.

Роден, к примеру, регулярно подкидывает ему роли следователей в своих детективах. И как Франсуа умудряется подбирать ко всем этим следователям-близнецам такие разные выразительные детали? Один его герой обманчиво мягкотел и близорук, другой щеголяет шикарной шевелюрой и дорогими приталенными пиджаками, сшитыми на заказ, следующий – явный бабник. И все это так ненавязчиво, фоном к герою, ибо ничего этого в сценарии и близко нет.

Какой же Франсуа на самом деле и какое мне до него дело?

А дело в том, что я с детства увлечена им. Все началось с того, что, еще будучи девочкой, я обожала кино. И в нашем обшарпанном провинциальном «Аполло» несколько раз в месяц обязательно шел какой-нибудь фильм с Франсуа Гальеном в главной роли. Были, конечно, и другие замечательные актеры, но я выделила для себя именно его. Даже будучи ребенком, я могла оценить юмор, красоту и талант.

Глава 2. Встреча

Марион

Оказывается, я замёрзла на улице. В квартире очень уютно, тепло, и правда много гостей. Тихие звуки джаза и разговоров, запах духов и алкоголя. Из присутствующих я знаю только жену Родена Лену и еще Роже Буало. Он будет исполнять главную роль в новом фильме. Роден обожает Буало. Все обожают Буало. Я -- нет.

Франсуа не вижу, но тут же отвлекаюсь. Роден встречает меня у дверей.

Он искренне рад, что я все же пришла, а искренность всегда подкупает. Помогает мне снять пальто, и я мельком окидываю взглядом свое отражение в зеркальной стене. Ничего особенного. Темно-русые волосы и густая модная челка, серьезный взгляд и упрямый рот. Невысокая и худая. За моей спиной отражаются элегантные женщины в платьях. Не люблю платья. Предпочитаю брюки.

Здороваюсь со всеми, кому он меня представляет. Мне предлагают шампанское. Беру, но не пью. Я не пью алкоголь. Все пьют алкоголь. И много. Я не пью. Это мой принцип. Почему? Просто принцип.

Роден в мягком кардигане вместо пиджака. Гордый профиль, седеющие вьющиеся волосы. Шестым чувством понимаю, почему он имеет успех у женщин. Все еще красив, приятен в общении. Он естественный, у него прекрасный вкус во всем, что касается искусства. С ним рядом приятно. Это и есть харизма? Как такому отказать? Как вообще ему можно отказать? А я вот могу.

Лена здоровается со мной вскользь. Рыжая красавица с огромными голубыми глазами. Она идеальна во всем, как такой можно изменять? А Роден может.

Что бы я чувствовала на ее месте? Она часто играет главные роли в фильмах мужа. Живёт в роскошном доме. У них двое детей - подростков. Интересно, она страдает от его измен или сама тоже ему изменяет? Ревнует или привыкла? Любит или может жить и без него? Не знаю, какими бы ни были ее мотивы, я бы на ее месте не смогла смириться. Что бы я сделала? Убила бы его? Или себя? Ушла бы? У них двое детей, все главные роли -- ее... Ее смирение -- что это? Жертвенная любовь? Дань Минотавру искусства? Или всего лишь вынужденная слепота ради удобной жизни?

Ищу глазами Франсуа. Не вижу. Не пришел?

Я быстро утомилась от тяжелого смешения запаха духов и человеческих тел, от обрывков разговоров и пронзительных звуков джаза. И уползла в уголок, прикидывая, что неплохо было бы сбежать. Но тут меня отыскал вездесущий Роден.

-- Марион, вот ты где! Скучаешь? Боже, не шевелись… замри! Как ты прекрасна!

-- Ты пригласил Франсуа?

-- Гальена? – Роден нехотя огляделся, -- да, ведь у него роль в моем фильме, но что-то его не вижу.

-- И что за роль?

-- Он играет детектива.

-- Да неужели?! – язвлю я. Меня редко что-то выводит из себя, но тут я не выдержала, -- Я бы тоже на его месте не пришла.

И послала бы тебя вместе с твоей убогой ролью подальше! Но это уже не вслух.

Но он понял. И словно затаился, прищурившись. Посмотрел на меня странным взглядом. А потом взял за локоть и отвел в сторону.

-- Помнишь мой первый детектив «Одержимый»? С убийцей я определился сразу. Его сыграл Дюшон. Красивый, молодой, холодный. А вот следователь должен был быть полной противоположностью: умный, энергичный, горячий, как солнце. Одержимый -- это не о убийце, это о следователе, понимаешь? Я даже не смел подумать о Франсуа, он ведь звезда, только что получил награду на фестивале. Я стал описывать своей помощнице, мол, найди мне такого и такого. Она сразу сказала: «Так ты же Гальена описываешь! Он твой друг, позвони ему!». Я позвонил. А он… не спросил даже, что за роль. Сказал: «В твоем фильме, Жан? Неважно, какая роль, приеду». И приехал. И терпеливо пережидал все закидоны и капризы Дюшона. Сидел скромно, в уголке. Он, звезда! Загримированный, собранный, готовый в любую минуту. Представляешь? Я так уважаю Франсуа…

Слова Родена произвели на меня впечатление. Я оттаяла. Взяла его под руку.

-- Ты просил спеть… Что пожелаешь, Жан?

-- Могу выбирать?

-- Да. Для тебя сегодня – что угодно.

Он улыбнулся. Не пойму, какого цвета у него глаза?

Я сажусь рядом с Роденом на диван. Вокруг нас сразу образуется кружок. На меня почти не смотрят, потому что только он центр притяжения. Я осматриваюсь. Снова ищу глазами Франсуа. Его нет. Он не пришел.

-- Что же для тебя спеть?

Он просит "Рождественский романс".

Надо же! А у него хороший вкус. Я сама люблю этот романс. Он не из популярной программы, его я пою редко, не в широком кругу.

Приносят гитару. Настраиваю. Не люблю чужой инструмент, но делать нечего.

Пою только для Родена. Что бы ни было, я благодарна ему за теплые слова о Франсуа. Пою так, словно мы с ним наедине и никого нет вокруг.

Слушает внимательно. Какого цвета у него глаза? Не могу понять, что-то мутное. Но вдруг я понимаю, что в этих глазах нет ни капли теплоты, только холодный расчет. И желание. Желание молодого тела. А здорово он купил меня на добрые слова о Франсуа! И вся симпатия улетучивается в один миг.

Песня закончилась. Он просит ещё. Все просят еще. Не хочется, но что же делать, это моя работа. Петь для публики.

Подчёркиваю, что спою только одну песню. Какую?

Роден выбирает "Скрипача".

Откуда он знает?! Я исполняла ее считанные разы! Потому что слишком люблю. Это слишком личное. И все же, откуда он узнал? Интересовался, слушал мои песни?

Но отказывать поздно. Начинаю вступление…

Почему-то все, кто слышал "Скрипача" считают, что эта песня про Мельхельсона, моего бывшего парня. Мы с ним создали нашу группу и сначала пели дуэтом, но Мих как-то быстро свалил. Считал себя непризнанным гением. И он прав. Он и правда гений. Непризнанный.

Но я-то признавала! И ценила. И поэтому вдвойне было обидно, когда он бросил нас. Предал группу и меня. И да, он пиликал на скрипке. Впрочем, он бряцал и на гитаре, лупил в барабаны и бренчал на пианино. И все, гаденыш, делал одинаково гениально. Но песня "Скрипач" не о нем.

Глава 3. Ночь. Дорога. Ситроен.

Марион

Мы едем по ночному городу.

Его Богиня* и правда невероятна, идёт так мягко, словно плывет по облакам.

------------------------

*Citroën DS имел неофициальное название «Богиня» из-за того, что DS (de-es) по-французски звучит так же, как слово Déesse – богиня.

------------------------

Такая езда успокаивает. Настроение улучшается с каждой минутой. Хочется так ехать и ехать бесконечно.

Полутьма салона создаёт какую-то интимную атмосферу.

-- Куда вам? -- спрашивает он, не отрывая взгляда от дороги.

-- В Нейи, Булонский лес 27.

Это далеко.

Он улыбается, мельком взглянув на меня. Боже, как же я люблю эту улыбку! Начинаю почему-то думать, что я всего лишь примитивная фанатка знаменитого актера. Знаете, из тех, что визжат и хлопают в ладоши, стоит кумиру случайно глянуть на них или подарить автограф. И почему эти глупости лезут мне в голову? Я ведь совсем не такая. Ну да, все они не такие...

Ловлю себя на том, что не свожу с него глаз. И почему в нем все так идеально? Идеальная прическа, идеальное пальто, даже его замшевые перчатки идеальны и чертовски ему идут. Черт, я залипаю на деталях, ведусь, словно девчонка, впервые севшая в дорогой автомобиль.

А автомобиль у него и правда классный. Знаю, он заядлый автолюбитель.

Мы снова молчим, но на этот раз хочется прервать молчание.

-- Вы используете для волос бриалин? Он вроде уже вышел из моды, -- зачем-то говорю я и тут же кажусь себе идиоткой. К чему это я ляпнула?

-- Я и сам уже вышел из моды, -- как-то легко признается он. И он прав. И не поспоришь, его время в кино ушло, как и время любимых им приталенных пиджаков.

-- Остроумно, -- улыбаюсь я, пытаюсь сделать ему комплимент после неловкого напоминания о его возрасте.

-- Мда... -- констатирует он, как бы говоря: "А что, кроме остроумия, мне ещё остаётся?"

Вроде толком не поговорили, но атмосфера становится теплее, как и мой взгляд на него. Хотя, куда уж теплее. Об меня рядом с ним хоть списки зажигай.

И вдруг он спрашивает:

-- Что у вас с моим сыном?

Я каменею. Вот это неожиданный вопрос! Теплая атмосфера вмиг оборачивается ледяной.

Я молчу, не зная, что ответить. Язык словно примерз к небу.

Франсуа снова мельком смотрит на меня. В его взгляде тоже уже нет того тепла, которое было ещё минуту назад.

-- Ничего, -- отвечаю нейтральным тоном. И, видит бог, я не лгу.

-- Он говорил мне, что вы переспали, -- как-то вроде даже нехотя поясняет он.

Это конец. Просто конец. Смерть. Не знаю, как передать, что я почувствовала в тот момент. Просто хотелось умереть.

Зачем он спросил об этом? Это так принято, лезть в жизнь своих детей? Спрашивать такие интимные вещи?

-- Обычно о таком не спрашивают, -- говорю ледяным тоном.

Он просто убил меня своим вопросом. Захотелось выйти из машины прямо тут, посреди трассы, в ночь, куда угодно, только чтобы не испытывать перед ним этого мучительного стыда.

-- Зря я спросил. Не думал, что это правда. Просто хотел знать, как далеко я могу зайти. Вы так смотрели на меня, что мне показалось...

-- Вам не показалось. Но теперь это не важно, остановите машину, я выйду.

Смотреть на него совершенно расхотелось. И не потому, что он разонравился, а потому что он попал в самую больную точку. Мы ведь с Пьером и правда переспали.

-- Марион, простите меня, я не должен был... Я довезу вас. Куда вы пойдете, ночью в незнакомом районе?

Я молча соглашаюсь. Сижу и не делаю попыток выйти.

-- Не думала, что вы с Пьером обсуждает такие вещи, кто с кем переспал, -- я уже немного отошла, но в моем голосе обречённость и обида.

-- Мы не обсуждаем. Это был случайный разговор.

Случайный разговор, случайная встреча, случайный секс... Похоже, в жизни его сына Пьера слишком много случайностей.

А может, рассказать ему правду? Ехать далеко и времени достаточно, так что…

-- Этой осенью нас с ребятами пригласили спеть на дне рождения сына одного известного политика, -- начинаю я свой рассказ. -- Вечеринка была на крыше. Мы пели, гости танцевали. Я сразу заметила парня, который стоял отдельно от всех около ограждения. Но я отвлеклась и забыла о нем. Потом все спустились ниже на этаж, нас угощали. Я забыла сумочку на крыше и поднялась за ней. Парень все также стоял один. Но кое-что изменилось. Он стоял уже за ограждением. Он хотел прыгнуть...

Я почувствовала, как Франсуа напрягся. Что ж, он сам начал этот разговор.

-- Никого рядом не было. Нужно было что-то делать. Мне показалось, он был под кайфом. Или просто был не в себе.

-- Под кайфом? -- переспросил Франсуа, словно не расслышал. Неужели не знал? Продолжаю свой рассказ.

-- Я боялась, что он прыгнет. Тогда я перелезла к нему, туда, на самый край. Сказала: "Привет. Отличный вид отсюда." Он улыбнулся, и я узнала его. По улыбке.

-- Узнала Пьера? Вы были знакомы?

-- Узнала, потому что у вас улыбки похожи. А его фото я и раньше видела в журналах.

Франсуа помолчал.

-- Что было дальше?

-- Дальше мы разговаривали. Мне показалось, что с ним мало кто разговаривает по душам. А мы долго говорили. Я многое узнала о нем.

-- Что же?

-- Мы говорили о нашем детстве. О любимой музыке. Об одиночестве. А потом мы снова перелезли ограждение, спустились вниз к гостям, зашли в какую-то комнату и занялись любовью. Его необходимо было отвлечь. Знаешь, Франсуа, Пьеру очень плохо. Ты ему нужен.

-- У него есть жена, знаешь? Он любит ее.

-- Жена? Ты серьезно? Элизабет не умеет заботиться, ей самой нянька нужна. А Пьер хочет тепла, человеческого участия, хочет, чтобы его любили. Ему не хватает матери, которой он так рано лишился. Жаклин строит свою карьеру, ей всегда было не до детей. Ты постоянно снимался, пропадал на репетициях, тебя тоже не было с ним рядом. Послушай, Франсуа, возьми неделю выходных. Поезжайте с ним вместе куда-нибудь, где будете только вы вдвоем. Полистайте детские фотографии, посидите у воды, порыбачьте, поговорите. В тот раз я отвлекла его, но когда-нибудь он это сделает. От одиночества, от непонимания...

Глава 4. До и после Рождества

Марион

Скоро Рождество. Все куда-то спешат. Видимо, стараются всё успеть до праздников. Все, но только не я. Мне некуда спешить, потому что нашей группы больше нет. Она распалась. Вот такой вот подарочек ребятки устроили мне перед Рождеством. Теперь они сами по себе. Бросили меня также, как Мих. Занялись собственной карьерой. Но мы все ещё должны вместе записать альбом.

Это было серое зимнее утро, промозглое и без снега. Я ездила записываться на студию. Тома избегал смотреть мне в глаза, Люка надо мной безжалостно подтрунивал, и только Коди обнял при встрече и пригласил в клуб "Бешеный автобус", где он теперь поет свои песни с новой группой по вечерам.

Когда он обнял меня, то слезы едва не навернулись на глаза. Неужели все мы теперь разбредемся кто-куда, и нашей дружбе конец? Но я сдержалась, никому не показала своей слабости. Благодаря Коди запись прошла нормально, я собралась с духом и более-менее прилично спела.

Все померкло в обед, когда, включив новости, я услышала, что сегодня в девять тридцать утра сын известного актера Франсуа Гальена выбросился из окна своей квартиры на седьмом этаже в десятом округе Парижа на глазах у друзей и супруги. А двумя часами позже скончался, не приходя в сознание, в госпитале Сен-Луи.

Я почему-то стала лихорадочно вспоминать, что делала в девять тридцать утра. Бесцельно бродила по комнате и никак не могла сосредоточиться и вспомнить. А потом я подумала о Франсуа. Ужасно должно быть находиться в центре внимания, когда у тебя такое горе. Бросилась к телефону, чтобы позвонить, но в последний момент положила трубку. У него телефон, наверное, разрывается. Не хочу быть в числе многих звонящих.

Я вот, например, не люблю делиться своим горем, всегда пытаюсь забиться в раковину и оборвать связи с миром. А он должен находиться на публике. Выслушивать соболезнования, жать руки... Он сегодня, наверное, отменит вечерний спектакль. Или его просто заменят? Люди ходят именно на него, как его заменишь?

Что он будет сегодня делать? Там, в больнице, рядом с ним скорее всего Марк, его старший сын. Из колледжа наверняка отпустят на похороны его дочь Энн...

Я легла и долго лежала в тишине, пытаясь свыкнуться с новой реальностью и разделить с Франсуа его горе. Отсюда. Из тишины своего дома.

***

Месяц спустя. Перед вечерним спектаклем

Франсуа

Прошел месяц с тех пор, как Пьера не стало. Я уже почти взял себя в руки. Только от бессонницы никак не могу избавиться. И от разрушающего чувства вины. Я пытался помочь, видит бог, пытался. И все же не уберег своего мальчика.

Мой старший сын Марк приходит ко мне почти каждый день, чтобы поддержать меня. Конечно, он не говорит об этом прямо. Но я уверен, сын приходит именно для этого, ведь раньше он не бывал у меня так часто.

И я ему безмерно благодарен. Всё-таки Марион была права, очень важно, чтобы кто-то был рядом, когда тебе трудно.

У меня много работы в театре и на радио. Я в обойме. И, на самом деле, я рад. Это помогает отвлечься. Выходя на сцену, я словно влезаю в чужую шкуру. Изображаю чужие чувства, проживаю чужие жизни. Мне так легче. Забываешь о горе. Хоть на пару часов, но эта передышка мне необходима.

Марк удивился, увидев, что я убрал со стен все фотографии Пьера. Марк давно живет отдельно и бывает у меня от случая к случаю. В последний раз он был в нашем доме пару дней назад. Не обнаружив ни одной фотографии брата, он подумал, что я сержусь на Пьера за его поступок. Сын не понял, что мне просто так легче. Я бы сошел с ума, глядя на эти портреты. Остался один малюсенький портрет на столе в библиотеке. Его никто, кроме меня, не видит. Там Пьер только мой.

Помню, Марк, не обнаружив фотографий, сказал:

-- Папа, как ты можешь? Так от Пьера ничего не останется!

Я ему возразил:

-- Как ничего? А вот здесь?! -- и положил руку на сердце. Мой мальчик так крепко обнял меня, и мы вдвоем с ним чуть не расплакались. Но я не позволяю себе такой слабости. Стоит дать хоть в чем-то слабину, и не заметишь, как совсем расклеишься.

В тот день у меня был вечерний спектакль. Я готовился в гримёрке. В дверь постучали. Так обычно стучал Марк. И я крикнул ему привычно:

-- Заходи!

Но это был не Марк. Пришла Марион.

Я растерялся. Зачем она пришла? Запоздало выразить соболезнования? Весь месяц мне только и делают, что соболезнуют. Это невыносимо, но я стараюсь держаться.

-- Здравствуйте, -- начала она, и я понял, что она волнуется.

-- Здравствуйте, Марион, -- ответил я доброжелательно. Пусть успокоится и не считает меня таким уж чудовищем. Наш с ней прежний разговор не заладился, поэтому хотелось все исправить.

-- Хорошо, что зашли, Марион, садитесь.

Но девушка не тронулась с места. Она немного себе на уме. Оно и понятно, на девчонку вдруг свалилась популярность. Не говорю, что незаслуженно, она очень талантлива. Но по себе знаю, что вначале бывает сложно, пока не научишься абстрагироваться.

Я улыбаюсь, а она смотрит так странно. Ещё в прошлый раз поразился ее умению влезть своим взглядом прямо в душу.

-- Марион, что-то случилось?

-- Я беременна от Пьера. Почти три месяца.

Повисает пауза. Все так неожиданно, что я даже теряюсь. Молчу, пытаясь осознать, что же случилось. Внешне стараюсь быть спокойным, а внутри все переворачивается так, словно это мой ребенок. Даже когда Жаклин мне сообщала о своих беременностях, я так остро не реагировал. Да и неудивительно, молодой был, море казалось по колено. Что я тогда в этом понимал? В двадцать лет?

Пока я прихожу в себя, она продолжает:

-- Простите, что пришла к вам, но мне показалось, что для вас это может быть важно. Ведь Пьер... Ведь его... Словом, в другой ситуации я бы никогда не пришла, но теперь... Вы же должны знать, что у вас будет внук, верно?

А теперь я пойду. Буду держать вас в курсе. Всего доброго!

И она исчезает прежде, чем я успеваю броситься за ней.

Глава 5. В ночном клубе

Франсуа

Прошло несколько дней. Марион больше не объявлялась, а я не искал ее. Не хотелось на нее давить.

Это был понедельник. У меня по понедельникам нет спектаклей, только вечерняя репетиция.

Внезапно появляется Марк. Я почти пугаюсь, ведь он никогда не позволяет себе отвлекать меня по пустякам. Сын привык с детства, что театр -- это святое.

Но сейчас он взволнован. Говорит, что ему позвонили друзья. Марион видели в ночном клубе с дурацким названием «Бешеный автобус», и она вроде бы пьяная. Неплохо было бы ее забрать.

Я без лишних разговоров отпрашиваюсь, и мы едем в этот клуб.

Середина января, вечер, на улице холод и темень. Мы заходим в довольно большой зал, набитый веселящейся молодежью. В зале накурено, мигает свет, на маленькой эстраде идёт концерт, грохочет музыка. Вызывающая, но, как понимаю, довольно популярная.

Марк поясняет, что вокалиста зовут Коди. Этот парень был в группе Марион. Запоминающаяся личность. Эдакий харизматичный сорвиголова. Но сейчас он в совершенно непотребном виде.

Все мигает и гремит. Зрители в восторге.

Марк тащит меня куда-то сквозь толпу. Оказывается, к бару. Бармен указывает нам на группу беснующихся личностей. Сын идёт впереди, я за ним. Марк рослый, гораздо выше меня. Он возвышается над толпой, крепкий и надёжный, как пожарная каланча. Горжусь им. Всегда гордился.

Не сразу узнаю посреди этой дикой пляски Марион. Она словно не в себе. Марк берет ее за руку и тянет в сторону поговорить.

Она недовольна, ее веселье прервали. Они о чем-то говорят, но из-за грохота ничего не слышно.

Внезапно до меня долетают ее слова:

-- Я пьяная?! -- и она гневно подпрыгивает, чтобы дотянуться до него, и вызывающе выдыхает ему в лицо.

-- Я не пью алкоголь! -- орет она, чтобы перекричать музыку. Во всей ее позе -- вызов. Марк кажется растерянным от ее напора, но тут за его плечом она видит меня. Наши взгляды встречаются, и я наблюдаю, как весь ее боевой настрой тут же улетучивается, и она теряется.

Марк первым приходит в себя, берет ее за руку и тянет к выходу, подхватывая на ходу ее пальто.

Мы выходим из клуба. Она безропотно залезает в мою машину на заднее сиденье, Марк располагается рядом.

Я сажусь за руль и невольно разглядываю ее в зеркале заднего вида. Она смущена, видимо, чувствует себя виноватой.

Марк командует:

-- Мы едем за твоими вещами. А потом к Франсуа. Будешь жить с отцом, он за тобой присмотрит. Я понимаю, ты расстроена, ваша группа развалилась. Сначала вас бросил Михельсон, а теперь и остальные ребята сами по себе. Но это не повод ударяться во все тяжкие. Ты должна думать о ребенке!

-- Ударяться во все тяжкие?! Ты соображаешь, что говоришь?! -- Марион возмущена. Чувствую, они сейчас поругаются, и примирительно поднимаю руки вверх, все также глядя на них через зеркало.

-- Так, ребята, спокойнее, не вздумайте ссориться.

Марион снова послушно затихает, ловя мой взгляд в отражении.

-- Едем за вещами. Марион, ты согласна? -- интересуюсь я, но она молчит, уставившись на меня этим своим пожирающим взглядом. И во что Марк меня ввязал сейчас? Но я согласен с ним, за ней нужен присмотр. Хотя бы ради внука.

Петляя по темным закоулкам, выворачиваю на главную освещённую улицу.

-- Ты живёшь все там же? – спрашиваю я ее и ловлю на себе удивленный взгляд Марка.

-- Да, -- она сидит как примерная девочка, однако все же задаёт вопрос нам обоим.

-- Почему вы решили, что за мной нужно приглядывать? Марк, ты же убедился, что я не пила?

-- Не знаю... Не уверен, но думаю, так будет лучше, -- Марк ухмыляется, словно знает что-то, о чем не говорит. Потом все же не выдерживает.

-- Мне сказали, -- Марк вдруг покраснел, но мне показалось -- от возмущения, -- мне позвонили и сказали, что ты стояла перед Коди на коленях. Прямо там, на сцене. А зал ржал и улюлюкал. Тебе не стыдно?

Я вовсе был не готов к таким разборкам. Грязные подробности ночной жизни молодежи меня мало интересовали. Непонятно только, чего Марк так взъелся? Хотя, в принципе, я понимаю сына. Он сам очень ответственный и в других не приемлет распущенности. Марк столько возился с Пьером. Он устал наставлять других на путь истинный.

Из-за всех этих забот его собственная жизнь идёт для него фоном. А ведь Марк очень талантливый фотограф. Вот и теперь он снова должен кого-то вытаскивать из прокуренных ночных клубов. Ради чего? Из-за ребенка Пьера? Почему-то именно сейчас я усомнился, что ребенок вообще от Пьера. И почему эта мысль пришла мне в голову только теперь?

Однако то, что сказала дальше Марион, поразило меня. И я устыдился своих подозрений.

-- Да, я стояла на коленях. И мне не стыдно.

Она помолчала, словно решая, можно ли нам довериться.

-- Коди не такой, каким кажется. Он неплохой. Не циник. На самом деле он очень ранимый, добрый и неуверенный в себе. И ещё он -- мой друг. Единственный, кто помог мне когда-то в трудную минуту. Но слава сыграла с ним дурную шутку. Не те люди оказались рядом, и в какой-то момент он подсел на какую-то гадость. Я уговаривала его лечиться, даже предлагала оплатить лечение. Он сказал, что ляжет в клинику, если я встану перед ним на колени. Конечно, это была шутка. Но я решила поймать его на слове.

Сегодня я объявила со сцены о его решении и встала при всех перед ним на колени. И никто не ржал и не улюлюкал. Все стали хлопать и поддержали меня. Они кричали: "Давай, Коди, у тебя получится! Мы в тебя верим!" И он при всех пообещал…

Марион резко замолчала, и я увидел, что она трёт глаза ладонью, размазывая косметику. Она плакала.

Марк долго и молча смотрел на нее, но я не мог разглядеть его лица. Потом он отвернулся и уставился в окно.

Мы доехали до ее дома, не проронив больше ни слова.

Марк поднялся вместе с ней, чтобы помочь собрать вещи, а я, оставшись один в машине, задумался.

Смог бы я также, как эта девочка, переступить через свою гордость и встать на глазах у моих поклонников на колени в надежде спасти жизнь дорогому человеку?