Френдзона

Глава 1. Юлия

Дверной колокольчик задорно тренькает. Он в виде коровы, вымя которой представляет собой этот самый латунный колокол. В качестве сувенира мне подарила его Диана*, когда была на Гоа, ибо придумать что-то более скучное эта девчонка категорически не могла, но я и сама в восторге от этой нелепой вещицы.

Вскидываю голову и смотрю на вошедшего мужчину.

Молодого мужчину.

Стойка, за которой я сижу, находится аккурат напротив входной двери, поэтому первым делом утренний посетитель вычленяет меня. Мы встречаемся с ним взглядами, и его глаза тут же заинтересованно вспыхивают, а лицо приобретает приветливое выражение флирта. Но я не обольщаюсь, улыбаюсь ему в ответ, и это не ответная реакция на его внимание. Это рабочая дежурная улыбка продавца цветов потенциальному покупателю. Я не высокомерная стерва, и тем более не зазнавшаяся брюзга, но отвечать на заигрывания в очередной раз, когда новый посетитель клюнет на мое смазливое лицо, а следом схлопнется, как воздушный шарик, мне надоело.

Я абсолютно точно уверена, что как только встану из-за стойки, этот мужчина, к слову, привлекательный, изменится в лице.

— Доброе утро! — доброжелательно приветствую посетителя, укладывающего локоть на лаковую поверхность столешницы.

Наши глаза находятся примерно на одном уровне, но с разницей в том, что он стоит, а я сижу.

— Доброе! — улыбается мужчина, и его заинтересованный взгляд проходится по моему лицу.

Ему нравится. Я знаю.

Мое лицо и мои длинные волосы, которые я не подстригала со времен школы, нравятся всем. Диана сказала бы сейчас, что такая длина — моветон, а подобные косы носят только в сёлах. Возможно, но у меня рука не поднимается их отстричь, и, судя по блеску в глазах этого мужчины, его они тоже устраивают.

Но это пока. Мое лицо и волосы — единственное, что устраивает мужчин, поскольку смотреть на свою женщину снизу вверх не каждый готов и способен.

— Действительно, доброе! — усмехается мужчина. — Оказывается, вот вы где!

Я непонимающе выгибаю бровь.

— Сегодня по центральному каналу сообщили, что сбежал ангел и его разыскивают, а он, выходит, прячется здесь. — Он обводит рукой мой салон. —Среди благоухающих цветов!

Я чувствую, как краснею, и уверена, что даже на моей коже, совершенно не белой, проступили пятна.

Комплимент засчитан, и мне становится капельку грустно, потому что … потому что этот мужчина мог бы мне понравиться.

Смущенно улыбаюсь, давая понять, что его слова донесли до меня то, что он пытался в них вложить.

— Спасибо, — благодарю. — Вам подсказать? — перехожу к делу. Нам с ним определенно не светит, но скидку я ему сделаю. Он был неплох.

Мужчина внимательно меня разглядывает и не торопится отшиваться. Ну ничего, когда я встану, это произойдет само по себе.

Его пальцы приходят в движение, и, настучав незатейливый ритм по столешнице, он задает вопрос, от которого я распахиваю глаза:

— Вы замужем? В отношениях?

А я… я на мгновение теряюсь и отрицательно кручу головой.

— Тогда позвольте пригласить вас на ужин.

Какой прыткий и настойчивый! Ну ладно.

— Приглашайте. — Вздёргиваю подбородок.

Мужчина светится, как фонарь, и мне его жаль, но я все равно диктую ему свой номер. Когда он делает дозвон на мой телефон, вопящий из холодильной витрины, я поднимаюсь со стула и с наслаждением слежу за реакцией моего несостоявшегося ухажера, у которого по мере моей выправки отвисает челюсть. Чем выше становлюсь я, тем ниже она падает.

Прохожу мимо него, захожу в холодильник, подхватываю телефон и выхожу. Останавливаюсь рядом, и уже моему новому приятелю приходится запрокинуть голову.
— Как записать? Меня зовут Юля, а вас? — Я вижу, как меркнет свет в его лице. Вижу, как огорчение набрасывает вуаль, и мне тоже грустно.

— Дмит… кхм… — откашливается в кулак. — Дмитрий.

И пока я ему предлагаю, какие цветы можно подарить его сестре на день рождения, остро чувствую, что озадачен он не выбором букета, а тем, как бы тактично слиться.

Кажется, он покупает цветы не глядя, и пока я жду, когда аппарат выплюнет чек об оплате, слышу дверной колокольчик.

Слинял!

Мне не обидно, разве что совсем немного.

Я привыкла.

Мой рост далеко не Дюймовочкин, и это главный мой комплекс.

В моем окружении существует всего один мужчина, который выше меня, пока я без каблуков, и этот мужчина — мой отец. Собственно, его и стоит благодарить за мой гигантский рост, ведь моя мама едва достает мне до плеча. В детстве, когда я превосходила своих сверстников, мне нравилось быть высокой. В подростковом периоде, когда со мной знакомились парни постарше и предлагали встречаться, поскольку выглядела я соответствующе, мне льстило тоже. Сейчас, когда подруги поочередно выходят замуж, я ругаю свои гены, которые, видимо, подзабыли, что я девочка, а не спортсмен NBL**.

Иногда мне кажется, что я до сих пор расту. Хотя понимаю, что это бред. Мой комплекс развился тогда, когда парни стали от меня шарахаться, а мой единственный парень, с которым мы встречались больше года в университете, сказал, что нам нужно расстаться, потому что его друзья считали меня оглоблей, и ему некомфортно, что его девушка видит его перхоть. Мой единственный парень был баскетболистом. Пять лет назад это казалось мне крутым: популярный высокий старшекурсник обратил внимание на меня.

Глава 2. Юлия. Спустя два дня

Как только щелкает замок с внутренней стороны кованой двери, я с первой космической ныряю во двор, чтобы скорее оказаться под тенью виноградных лоз. Жара в этом году беспощадная! В тени под пятьдесят, и это с утра!

Раскаленный воздух плавит легкие и мозги, и в интервале с рассвета до заката город кажется вымершим.

— Привет, Паш! — улыбаюсь пропускающему меня внутрь парню.

— Я — Миша. Привет, — бурчит в ответ и запирает за мной замок.

Хохотнув, поджимаю губы. Я еще ни разу не назвала их точно по именам. Миша и Паша* — одно лицо. Серьезно, они — одно лицо, вышедшее из одного яйца. Кажется, таких близнецов называют однояйцевыми.

Их сложно различить, но парни и не стараются в этом помочь, одинаково одеваясь, подстригаясь, параллельно вытягиваясь в рост и имея абсолютно идентичные физиономии кирпичом.

— Прости, — каждый раз извиняюсь, чувствуя неловкость.

А Паше… то есть Мише… короче, им обоим до лампочки, они уже привыкли. Кроме тети Агаты, их матери, парней не различает даже собственный отец, мой крёстный дядя Леон. Раньше с этим было проще, примерно до того, как близнецам исполнилось по году. У Миши на заднем месте родимое пятно — это единственное, что отличает братьев друг от друга, но сейчас лазить в штаны к шестнадцатилетним парням не каждый решится: эти двое профессионально занимаются кикбоксингом, и этого достаточно, чтобы держаться от них подальше.

— Привет, Герман! — Треплю за толстую шкурку зажатого под мышкой у Миши английского бульдога. — Жарко тебе, приятель, знаю. — Пес, высунув язык, тяжело дышит. — Гуляете? — перевожу внимание на Мишу, успев поймать его взгляд в глубоком вырезе своего летнего сарафана.

Закатываю глаза.

«Шестнадцать лет», — напоминаю себе. Это для меня они с Пашкой до сих пор голожопые мальчуганы, а что творится в их шестнадцатилетних головах, я даже не собираюсь представлять.

Но надевать сарафан на голое тело в дом, где мужиков — как на стадионе во время футбольного матча, безрассудно, но в такое пекло, когда с меня по спине стекают три водопада, заталкивать себя в поролон — самоубийство.

— Типа того, — басит Миша, побуждая меня поморщиться.

Шестнадцать лет… А не скажешь.

Герман аппетитно зевает, чем искренне меня умиляет.

В семье Игнатовых он появился два года назад. После смерти от сердечного приступа шпица Германа тетя Агата долго не решалась заводить собаку. Она переживала кончину любимого пса очень лично и глубоко. Но два года назад дядя Леон принес в дом маленького бульдога, с которым пришлось смириться. Он тоже получил прозвище Герман. Не знаю почему Игнатовы не рассматривают другие клички, но английский бульдог не против. В общем-то, он не спорит в своей собачьей королевской жизни ни с чем, потому что очень ленивый — настолько, что гулять его выносят на руках. И если Германом попробовать протереть полы, он даже не пискнет.

— Соня в доме? — уточняю, потому как вполне вероятно, что подруга в такую погоду может отмокать в бассейне на заднем дворе.

— Угу.

По тенистой придомовой дорожке устремляюсь к террасе: здесь у тети Агаты цветник, для которого многие растения подогнала я, но ухаживает за ним мой крёстный дядя Леон.

Тяну на себя тяжелую дверь и вхожу, втягивая в себя прохладный кондиционированный воздух. Внешне дом Игнатовых кажется небольшим, но внутри в нем очень просторно, ведь пространство использовано с умом. Агата приложила к его созданию свою творческую руку.

В доме тихо.

Сегодня пятница, и крёстный, уверена, на работе, и тетя Агата тоже. Она очень востребованный в городе визажист, и практически каждая пятнично-субботняя невеста накрашена Агатой. У близнецов летние каникулы, и Пашка, наверное, рубится сейчас в приставку или качает свои бицухи, а Дианка в Москве. Она приедет к девичнику. Сейчас у нее напряженный график съемок в модельном агентстве, в котором Ди работает второй год. Именно по этой причине мы не отгуляли холостые дни Сони раньше. Мы все ждем Диану. И хоть организацией как свидетельница должна заниматься я, но наше мероприятие от начала и до конца спланировала Ди. С ролью эвент-устроителя она справляется лучше всех. Я достаточно скромна в этом.

Сбрасываю сандалии и, прихватив подол длинного сарафана, взбегаю по лестнице.

Дверь в комнату Сони приоткрыта, и я слышу голос подруги.

Осторожно просовываю голову в проем и вижу, как, стоя у окна, София болтает по телефону.

Вхожу на носочках, но от подруги не укрывается мое присутствие, и она резко оборачивается.

— … представляешь, даже родителей не предупредил! — негодует Сонька. — Да я сама в шоке, прикинь, каково будет им! — Заметив меня, она задумчиво показывает указательный палец, давая понять, чтобы я обождала минуту. Киваю и подхожу к её рабочему столу, собираясь выложить из сумки браслеты и заколку-цветок. — Ладно, Богдаш, ко мне Филька пришла. — Закатываю глаза. Это прозвище тянется из детства из-за созвучия с моей фамилией — Филатова. — Перезвоню. Целую.

— Привет! — улыбаюсь подруге и киваю на выложенные в ряд браслеты. — Все готовы!

— Круто! — растерянно отвечает Софи, мимолетно скользнув по украшениям. — Привет!

Глава 3. Юлия

— Почему ты мне не сказала? — укоризненно бурчу на Софию, копошащейся в холодильнике.

Я сижу на высоком стуле в обеденной зоне на первом этаже и нервно гоняю стакан с водой по поверхности столешницы. Слежу за мельтешащей подругой и пытаюсь унять оголтелое сердцебиение.

— Я орала вслед твоим сверкающим пяткам, но ты…

— Я не про это, — перебиваю ее. Моя агрессия пугает меня саму, потому что я тот человек, который разговаривает с цветами и за мир во всем мире. — Почему ты мне не рассказывала, что у твоего брата есть девушка?

То, что я не дослушала Соню и влетела без стука в комнату Степана — мой косяк, осознаю. Не знаю, на что я рассчитывала, врываясь к взрослому парню, которого не видела шесть лет. Это раньше не было проблемой, и в этом доме я была как родная: мы бегали из комнаты в комнату без преград, но это было в детстве, а сейчас никто из нас давно ни ребенок, но только я, видимо, живу прошлыми пережитками.

— Я сама узнала об этом меньше часа назад! — фыркает Софи. — Представь, я открываю дверь, а на пороге торчит мой брат, который должен приехать за день до свадьбы, с незнакомкой, которую он представил как свою девушку. Когда мы с ним разговаривали о том, что он приедет не один … — Соня задумывается, попутно выкладывая на стол блюдца с нарезанными сыром и ветчиной, — а это было чуть больше недели назад, Стёпа ничего не говорил.

Это действительно странно, с учетом того, что месяц назад родители Стёпы и Сони ездили в Тель-Авив на вручение диплома и после возвращения не заикались о том, что в Израиле у их сына появилась возлюбленная.

Черт! Я чувствую себя неловко за свое поведение. Но я… я просто хотела поскорее его увидеть. Мы не виделись шесть лет. После окончания одиннадцатого класса Степан уехал в Израиль и поступил на медицинский. Об этом я знаю точно. Во-первых, он все детство трезвонил о том, что пойдет по стопам деда и его брата-близнеца. Во-вторых, Сонька на протяжении шести лет была моим основным осведомителем, потому что странички в соцсетях у Степки нет (я искала его, да), а в Россию друг приезжал на каникулы всего несколько раз, и в это время, по удивительной случайности, в городе отсутствовала я. Месяц назад Стёпа окончил Тель-Авивский университет и, как рассказывала тетя Агата, по израильским правилам, выпускники после получения диплома должны пройти обязательную годовую стажировку, поэтому Стёпа остался решать вопросы по практике, а приехать на свадьбу сестры планировал точно к её дню.

— Понятно. — Делаю глоток воды, смачивая пересохший рот.

Мне ничего не понятно. И то, что наличие девушки у Стёпы выбило меня из колеи мне тоже непонятно. Почему меня это задело? Ничего удивительного в этом нет, ведь у него в отличие от меня комплексов по поводу его роста априори быть не может.

— Ты успела ее разглядеть? — София понижает голос и кивает на лестницу.

— Нет. — Кручу головой, понимая, о ком говорит подруга. Я успела увидеть только ее смоляные мокрые волосы и невысокий рост.

— Она мне не понравилась! — Презрительно скривив физиономию, Соня морщится. Она такая: открыто и в лицо может обнародовать то, что думает. Я так не умею. Я умею в своей голове вести переговоры, умею ругаться и мысленно даже послать, но вслух не скажу, по крайней мере, сейчас. До четырнадцати лет я могла двинуть в челюсть. — Её, кстати, Сара зовут, — закатывает глаза подруга под мой нервный смешок.

— Главное, что она нравится твоему брату, а тебе…

— Доброе утро! — Стакан в моих руках чуть ли ни трескается от глубокого бархатного баритона.

Я сижу спиной к входу в столовую и ею же ощущаю холодок. Умоляюще смотрю на подругу, но о чем я умоляю, не знаю. Возможно, о спасении меня от неловкости встречи со Стёпой после того, как я нагло ворвалась к нему в комнату. Свой пульс я слышу у себя в ушах. Нужно приветливо развернуться и попробовать начать нашу встречу с начала, но я сижу, как приклеенная к стулу, и боюсь даже моргнуть.

— Привет еще раз! — отзывается Софи.

Сидеть вот так спиной в гостях (а сейчас я именно так себя ощущаю в этом доме, который для меня, как родной) — нагло и бесцеремонно. Поэтому слегка откашлявшись, кручусь на высоком табурете и поворачиваюсь к парню и … девушке. Прежде всего я замечаю их сцепленные руки, следом поднимаю глаза и пересекаюсь ими со Степкиными. Ровно секунду они жгут мне сетчатку, а затем устремляются на брюнетку, меняясь в оттенке.

—Доброе … кхм… утро, — выдавливаю из себя таким голосом, словно я три дня просидела в морозильнике. — С приездом! — растягиваю губы в доброжелательной улыбке.

— Ага, — равнодушно бросает Стёпа. — Сара, — представляет девушку друг детства и оглаживает ее лицо мягким взглядом, совершенно не таким, каким одарил меня секундой ранее. А следом его речь становится для меня журчанием ручья, потому что он переходит на другой язык, и, кажется, это еврейский… или как правильно он называется? Арабский, иврит?

Кошмар!

Стёпа о чем-то говорит этой Саре, на что она неохотно улыбается, а потом смотрит исключительно на меня:

— Шалом льхулам! Наим ляки отха. Ани Сара.*

Надеюсь, мое лицо не выглядит, как у слабоумный, потому что я смотрю на нее и ни фига не понимаю. Оборачиваюсь к Соне, но та тоже не помощник, потому что ее лицо выглядит еще хуже, но она и не старается это скрыть. Не помню, чтобы София владела ивритом.

Глава 4. Юлия

— Юлька, че приуныла? — Рядом со мной тормозит дядя Леон. Слегка приподнимаю подбородок и смотрю на крестного, в руках которого дымится полный тазик шашлыка.

Пахнет аппетитно, но я не думаю, что сегодня мне что-нибудь полезет в рот.

— Нет, — непринужденно улыбаюсь. — Отдыхаю.

Дядя Леон подозрительно осматривает меня, словно не верит моим словам.

— А София где? — Он крутит головой по сторонам в поисках дочери. — С-с-с, — шипит и морщится, — горячий. — Дует на пальцы, удерживающие эмалированную громадину.

— Они с Богданом поднялись в комнату, — необдуманно брякаю и поджимаю губы, осознавая, как неоднозначно прозвучала фраза. — Ну, в смысле, Соня переодеваться пошла, а Богдану, кажется, по работе позвонили, — тут же исправляюсь.

— А-а-а, — мягко улыбается крёстный. — Ну не кисни, сейчас за стол будем садиться, — подмигивает и уходит к столу, накрытому на террасе на заднем дворе у бассейна. Поздний вечер — время суток, когда можно дышать. Солнце село, давая возможность выползти на улицу, не обливаясь лошадиным потом.

Поэтому решено было накрывать стол во дворе. Здесь очень уютно: фонарики, развешанные по садовым деревьям и отражающиеся в голубой прозрачной воде бассейна, аккуратно подстриженный газон, выстланные диким камнем дорожки, фоновая музыка, настроенная близнецами, и журчащий стрекот сверчков — всё это меня всегда расслабляло, и сегодня я могла бы чувствовать себя уютно, но дядя Леон прав: я страдаю.

Подтянув колени к груди, я сижу в низком ротанговом кресле недалеко от бассейна и ощущаю себя тем самым пятым колесом для телеги.

Сонька удрала с женихом наверх, близнецы сидят в беседке и рубятся в игры на телефонах, папа с крёстным колдуют над шашлыком, а Агата и мама выгнали молодежь, сервируя стол без нашей помощи. Я не знаю, куда себя приткнуть. Мне жутко неуютно. И я хотела бы соврать, что мне нет никакого дела до того, что Степан, мой давний друг детства, меня игнорирует, но меня это чрезвычайно волнует, потому что я все-таки надеялась на этот вечер и на то, что Стёпа уделит мне капельку своего ценного внимания. Но как только мы с родителями вошли в дом Игнатовых, это внимание было подарено всем: моей маме, с которой он долго и тепло обнимался и чуть ли не подбрасывал её к потолку, моему отцу, с которым они мерились ростом, и даже спящему Герману, любезно потрепав того за холку. Мне же достался кривой, скошенный мимолетный кивок в знак приветствия, и всё. Это единственная эмоция за то время, которое я сижу в одиночестве в кресле и наблюдаю за воркующей парой. Они сидят на террасе за столом.

Мне отлично их видно.

Они снова одеты одинаково, но не выглядят довольными.

Я слежу за ними, да. В те моменты, когда Сара не смотрит на меня, я слежу за ними. И, кстати, она единственная, кто поглядывает на меня этим вечером. Ее колючий взгляд я чувствую открытыми участками своего тела.

Сара сидит на плетеном диванчике, нахмурив брови. Она лупит себя то по щеке, то по руке, отмахиваясь от комаров. Она злится. Я не знаю, как насчет кровопийц в Израиле, но у нас, как только скрывается солнце, вылазят мелкие пакостные вампиры, и каждый горожанин знает, что выходить на улицу, не искупавшись в спрее от укусов насекомых, опасно для жизни. В отличие от нее Степан сидит расслабленно, расставив колени в стороны. Он себя не лупит, и меня удивляет, почему он не позаботился о своей девушке, у которой от злости скоро повалит дым из ноздрей.

Сара поворачивается к нему и о чем-то возбужденно говорит. Я не слышу, но вижу, как она резко вскакивает. Нависнув над Стёпой, ее губы шевелятся, а потом девушка порывается уйти, но Игнатов поднимается и хватает ее за локоть, притягивая к себе.

По мне пробегает холодок от того, что я никогда не видела у друга такого искаженного агрессией лица. Он что-то втолковывает своей девушке, отчего та стискивает губы, а затем смиренно усаживается на свое место.

Они спорят, ругаются?

Прикрыв глаза, Стёпа смотрит, кажется, в никуда, но в ту же секунду я не успеваю спрятаться, потому что его взгляд пересекается с моим всего на сотую долю секунды, а потом вновь ускользает.

Промаргиваюсь от того, что в глазах стало сухо.

Когда я оборачиваюсь к девушке, до меня долетают глухие шипящие звуки иврита, когда Стёпа обращается к Саре, и через несколько секунд он размашистыми шагами направляется в сторону наших отцов.

Я провожаю его широкую спину взглядом.

Жадно цепляюсь за ткань черной футболки, плаваю по коренастому телосложению. Крепкие икры и мощные плечи привлекают внимание, уверена, каждой женской особи, а мое троекратно, потому что я не узнаю. Я не узнаю в этом Голиафе своего друга детства. И как бы мне сейчас ни было досадно и обидно, но стоит признать, что этот парень чертовски привлекателен.

Когда он успел так вымахать, и самое главное — в кого?! Агата — аккуратная миниатюрная женщина, и даже сейчас в свои пятьдесят один год, она — беспрекословная Богиня. Такая же тонкая, изящная и утончённая, как в молодости. Кажется, что ни одна беременность не испортила ее хрупкую фигуру, зато изрядно поиздевалась над дядей Леоном. Крёстный немного сдал. За последние несколько лет его виски заметно поседели, а на лице появилась парочка глубоких морщин. Но в целом он все такой же позитивный, потрясающий мужчина, в которого в детстве я была влюблена. Ну мне казалось, что я была влюблена в своего крёстного, потому что в этого мужчину, порядочного семьянина, весельчака и добряка, ну просто невозможно не влюбиться!

Глава 5. Юлия

Я гоняю по тарелке кусок шашлыка, к которому ни разу не притронулась, демонстрирую максимальную озабоченность его прожаркой, но на самом деле мне на него плевать, даже если бы он был из динозавра.

Меня посадили напротив Сары и Стёпы. Я не прячусь от них, но испытываю дискомфорт.

— Степ… кхм… — откашливается тетя Агата и нарушает тишину, которая установилась после того, как крёстный провозгласил первый тост в честь приезда сына и его «подруги» (так он окрестил Сару, но думаю она не в обиде, потому что понимает русский язык так же, как я иврит). — Почему Сара не ест шашлык? Она вегетарианка?

Я поднимаю лицо, которое до этого прятала в своей тарелке, и смотрю вперед. Действительно, на блюде девушки аккуратной горкой разложен овощной салат, заправленный растительным маслом. Кажется, что все вокруг тоже перестают жевать и смотрят в тарелку Сары.

Стёпан невозмутимо оставляет вилку на салфетке и откидывается на спинку плетёного диванчика, на котором они с Сарой сидели с самого начала вечера.

— Нет, она ест мясо, но только кошерное. Сара — еврейка, мам. — Стёпа насмешливо выгибает бровь по типу «Тебе ли не знать?».

Молниеносно перевожу взгляд на Агату, которая после слов сына закашливается сильнее и хватается за стакан с водой. Обмахиваясь свободной рукой, тетя судорожно делает огромные глотки. В ее тарелке несколько кусков свиного шашлыка, а Агата наполовину еврейка.

— Сын, — вклинивается дядя Леон, порицательно глядя на Стёпу, — а ты мог бы и предупредить, что Сара придерживается правил иудаизма. Мы бы… сообразили куриный шашлык, правда, милая? — Леон поворачивается к Агате, и они безмолвно разговаривают между собой, будто только им двоим известен скрытый смысл сказанных Леоном слов.

Агата вновь кашляет и стучит себе по груди.

— Не страшно, пап, — усмехается Стёпа, складывая руки на груди. — Сара не останется голодной этим вечером, — посмеиваясь, изрекает он.

Одновременно с Агатой закашливается моя мама, и только мой отец расслабленно смеется и одобрительно показывает Степану поднятый вверх большой палец.

Я одна чего-то не понимаю?

А нет, не одна, потому что после прозвучавшего имени Сары девушка смотрит на Стёпу круглыми вопросительными глазами. Должно быть, ей более некомфортно, чем мне, потому что, не улавливая смысла, я хотя бы понимаю саму речь, а она вообще как в вакууме. Мне даже становится ее жаль.

Стёпа поворачивается к своей девушке и с обаятельной ухмылкой, понизив голос, шепчет:

— Халайла мхаке лану лайла кхам. Кэн, мотек? *

Сара смущенно поджимает губы, но тут же испуганно вздрагивает под резкий вскрик тети Агаты:

— Стёпа! — каркает та, возмущённо округляя глаза и краснея, как рак. — Твоя мать наполовину еврейка! И я еще помню иврит! — И выгибает бровь так же, как это сделал ее сын несколькими минутами ранее, намекая на «Тебе ли не знать?».

— Прости, мам! — смеется Стёпа, слегка запрокинув голову.

Я бы хотела полюбоваться смеющимся другом, но в другом месте и в иное время, а не тогда, когда Агата злобно зыркает на сына, стиснув губы в тонкую, еле заметную линию. Никто за столом не понял, о чем они трое говорили, и это напряжение коснулось всех, кроме близнецов, наяривающих, как в бездонную бочку, шашлык, и Германа, спящего у водяного распрыскивателя.

Я не знаю, как тетя Агата отреагировала на появление Сары, я не знаю, как вообще ее приняли в доме, но то, что мамина лучшая подруга поглядывает на девушку настороженно, говорит о том, что она не в восторге. Но у Агаты своеобразный характер, и я не знаю, кем должна быть та, которая достойна ее любимого сынка. А вот дядя Леон крайне обходителен и доброжелателен, но он по своей натуре такой, кто примет даже адвентистов Седьмого дня.

— Стёпа! — звенит голос моей мамы. Она выглядывает из-за плеча папы и растягивает губы в улыбке. Моя мама психолог, и понять, что ситуацию за столом нужно спасать, для нее не проблема. — Я еще раз хочу поздравить тебя с окончанием университета. А какую ты специализацию выбрал?

Парень ставит один локоть на стол и разворачивается к моей маме, чтобы было удобнее иметь с ней зрительный контакт.

— Спасибо! — Его улыбка приторная до тошноты. Он раздает ее всем, кроме меня. — Пластический хирург, — поясняет он.

У меня челюсть падает в тарелку. Уверена, звук ее падения слышат все, потому что в ту же секунду мой бывший друг поворачивается ко мне и нахмурено смотрит мне в глаза с читаемым в его взгляде вопросом: «Что-то не так?»

— С таким ростом? — Кажется, это мой голос.

Ну да, совершенно точно эту несусветную чушь спросила я.

Господи, я чувствую, как мои щеки печет!

Теперь все присутствующие смотрят на меня, делая центром внимания. Я не люблю быть в центре внимания.

Даже Герман поднял голову и сдвинул толстую шкуру на лоб, ментально изрекая: «Это спросила рельса длиною в 180 см?»

Рядом куском мяса давится Сонька.

— А что с ним снова не так? — Степан подается корпусом вперед, заставляя меня прижаться к спинке ротангового стула.

В смысле «снова»?

Глава 6. Юлия

Кожа под джинсами взмокла. Герман лежит у меня на коленях, как грелка, но он так вкусно спит, что мне жалко его сгонять.

Погружаюсь пальцами в его толстую шкурку, массируя парня. Он похрюкивает, а я, как идиотка, смотрю на Стёпу и Сару.

Мы переместились к бассейну. Здесь прохладней, и брызги, долетающие от ныряющих в воду помилованных близнецов, приятными каплями оседают на разгорячённой коже.

Музыку выключили, потому что время достаточно позднее, а от соседского двора дом Игнатовых отделяет только тонкий забор из профнастила. Зато мне отлично слышен разговор Стёпы и Сары, и пусть я не понимаю, о чем они говорят, но по интонациям ясно, что пара расслабленно беседует. Они сидят на ротанговых стульях близко к друг другу. Стёпа лениво потягивается, поднимая руки вверх, а Сара жадно выхватывает открывшийся из-под его футболки участок оголенного живота. Она имеет право смотреть, а я — нет. Поэтому ворую чужое.

Сара приподнимает руку и пробегается пальцами по его животу, отчего Стёпа напрягает живот и несколько хмуро смотрит на свою девушку. За всё то время, что я за ними наблюдаю, это касание Сары — самое интимное и откровенное. До этого ребята не позволяли себе никаких вольностей. Они ведут себя сдержанно, открыто не проявляя чувств, но, наверное, это правильно: Сара пока незнакомый, чужой для всех человек.

Пластический хирург… Надо же!

Это, должно быть, престижно и прибыльно. Я такая дура, когда ляпнула про рост Стёпы! До сих пор ощущаю на себе изумленные взгляды наших родителей. Почему я решила, что хирург не может быть крупным и высоким? Наверное, именно такие крепкие и большие руки должны говорить о надежности и вере врачу.

Пластический хирург… Это очень ответственно. Да. Ему определенно подходит.

Степка всегда отличался ответственностью, покладистостью и основательностью. На него можно было положиться. А сейчас я не знаю, какой он, и это незнание отчего-то огорчает.

Но я все же надеюсь, что когда-нибудь нам удастся нормально поговорить. Когда моя мама спросила у Стёпы, надолго ли они приехали, он неопределённо пожал плечами, ответив, что обратный билет еще не покупал. У него начались каникулы перед серьезной стажировкой, и в течение года он вряд ли сможет вырваться в родительской дом, поэтому, как сказал Стёпа, он хочет по максимуму побыть в родных пенатах. Значит, у меня есть шанс.

Тяжко вздыхаю и улавливаю на себе Сонин взгляд.

Как долго она вот так на меня смотрит, нежно улыбаясь и с легкой грустинкой в глазах ласково оглаживая мое лицо? Успела ли она заметить, как я пялилась на ее брата?

Они с Бо сидят рядом. Ее жених с опущенной головой юзает в телефоне.

— Спит? — киваю на Германа, чтобы отвести от себя ее пристальное внимание.

— Спит, — улыбнувшись, отвечает Софи, не взглянув на собаку.

— Степ, ты в дом? — Голос Агаты заставляет нас с Соней оторваться друг от друга и посмотреть в ту сторону, где наши мамы разливают чай. Парень кивает, успев стащить из пиалы конфету. — Захвати еще одну чашку, — просит Агата.

Провожаю взглядом спину Степана и смотрю на Сару. Девушка сидит одна, закинув ногу на ногу и покачивая стопой.

— Богдаш, вставай! — Поворачиваю голову и вижу возвышающуюся над парнем Софию. Она тянет своего жениха за руку, принуждая подняться. — Отлипни от телефона! Давай! — Богдан непонимающе убирает девайс в карман и вопросительно смотрит на Софию. — Пошли. Я хочу поболтать с Сарой, а ты единственный владеешь английским чуть выше уровня «лузер».

— Сонь, я ничего не помню, — отнекивается Бо, но послушно встает.

Я нахожусь в таком же непонимающем состоянии, что и парень.

— Вот и вспомнишь. Пошли. — Соньке действительно удается утащить Богдана и перехватить Сару, которая успела вскочить с кресла.

Они вдвоем атакуют девушку, взяв её под руки по обе от нее стороны.

Взгляд Сары взволнованно мечется по их лицам, а я… я замечаю, как Сонька мне заговорщически подмигивает.

В смысле?

Хмурю брови и мимикой спрашиваю: «Что?».

И когда Сонькино подмигивание становится похожим на нервный тик, а глаза удручённо закатываются а-ля «ну ты и дубина!», меня озаряет.

Сбросив под недовольное ворчание Германа в лужу рядом с бассейном, вскакиваю со стула и под Сонин взгляд «да неужели!» несусь в дом.

Закрыв за собой дверь, прислушиваюсь к звукам.

Я слышу удары своего сердца и пульсирующую в ушах кровь. Дышу рвано и быстро, но это не от того, что моя дыхалка сбоит вследствие отсутствия в сегодняшней моей жизни спорта, поскольку это не повод растерять ту форму, с которой я крошила кирпичи во время кумите на татами в прошлом; мое дыхание частое от предвкушения встречи.

В доме мы одни: я и Стёпа.

Не знаю, для чего это нужно было Софи, но сейчас я ей благодарна.

Звуки глухих хлопков доносятся из кухни. Впрочем, то, что парень там, подсказывает свет, льющийся только оттуда, потому что в остальных частях дома темно.

Сбрасываю балетки и бесшумно двигаюсь в сторону столовой.

Мои стопы вспотели.

Глава 7. Степан

От автора: в главе диалоги между героями происходят на иврите

— Стэф!

Не оборачиваюсь.

— Стэф! Я с тобой разговариваю. Стой!

Перешагиваю несколько ступеней сразу.

— Ты ведешь себя отвратительно! — рычит мне в спину Сара, еле поспевая за мной. — Нам нужно поговорить. Я знала, что так будет.

Хара,* я тоже!

Сдерживаюсь.

Собачиться при родителях — долбаное, мать его, неуважение, но я придурок, раз считал, что нас это обойдет стороной!

Вхожу в свою комнату. Сара влетает следом.

И как только за ней закрывается дверь, я оборачиваюсь, складывая руки на груди.

— Эта Джулия… — тут же начинает шипеть Сара. — Ты мне соврал: она тебе не кузина. Теперь мне все понятно. Поэтому ты не хотел меня брать с собой. — Она зеркалит мои действие и встает напротив меня.

Ее глаза горят. Она сама горит и готова взорваться.

Я же… я сдерживаюсь.

Леазазэль**, я и не думал, что «моя болезнь» из прошлого под названием «Филатова Юлия» устроит мне проблемы практически с того самого момента, как я переступлю порог своего дома! Я знал, что мы с ней увидимся, но не представлял, насколько скоро и при каких обстоятельствах. Моя детская болезнь ворвалась в комнату тем самым смерчем, каким раньше крушила деревянные бруски и мои юношеские чувства.

Мы не виделись шесть лет, и я бы предпочел не видеть ее столько же.

Возбужденная, приветливая до тошноты — она всем видом кричала, как рада меня была видеть, ну а я… Моя болезнь излечилась, и я был уверен, что не почувствую ничего. Ничего.

Это было так давно, что я успел ее забыть. Я заставил себя ее забыть, вырвав из памяти каждую улыбку, игривый смех, голос и каждую черточку на ее лице. Я не думал о ней чертовых лет пять, а если и думал, то примерно так же, как о любом своем однокласснике.

К слову, я и собирался общаться с ней на свадьбе сестры как с одноклассницей.

Но Юлия Филатова всегда отличалась непредсказуемостью и накинула мне говна на вентилятор сразу, как только появилась в поле моего зрения.

Я не собирался вести себя с ней, как дерьмо, но повёл. Потому что Сара, после того как пунцовая Филатова вылетела за дверь, устроила то, чем планомерно занималась в последние два месяца: вынесла мне мозг с тщательной изощренностью.

Я очуметь какой терпеливый! Я сам себе удивляюсь, и мне кажется, что последние два месяца я терплю Сару и ее нездоровую ревность.

Она ревнует меня ко всему, что пишется в женском роде. Она считает, что я трахаюсь с каждой пациенткой, которую веду в медцентре у деда и его брата Натана.

Несколько дней назад Сара сказала, что я выбрал специализацию пластического хирурга только ради того, чтобы тискать бабские сиськи, а каждая наша встреча стала начинаться с её слов: «Сколько сисек ты облапал сегодня?»

Когда я на работе, для меня женская грудь — это молочные железы, выделяющие грудное молоко для вскармливания младенцев, а пластический хирург — это не только про увеличение сисек. И как бы я ни старался донести до нее эту информацию, с аргументом «Если ты познакомился во время приёма со мной, почему ты не можешь сделать этого с другой?», мне с каждым разом становится сложнее спорить с ней.

С Сарой мы познакомились полгода назад, на приеме у деда Натана, которому я ассистировал и у которого уже полтора года как подрабатываю, набираясь врачебного опыта. У него же я планирую проходить годовую стажировку.

Шесть месяцев я встречаюсь с девушкой, которую четыре первых месяца трахал я, а последние два — она меня. Точнее, мой мозг.

Сара пришла на консультацию по исправлению носовой перегородки. Она хотела убрать горбинку, которая тогда мне показалась очень милой. Мои младшие братья сами не в курсе того, насколько близки оказались к истине, когда неудачно прикальнулись над ней. И если бы за столом я рассказал, при каких конкретно условиях мы познакомились с моей девушкой, очередного троллинга избежать бы не удалось.

Проржавшись внутри, я сберег Саре репутацию.

Ее горбинка — то, что делает Сару уникальной.

Я до сих пор считаю ее милой — горбинку, не Сару. Милота и Сара — понятия несовместимые, но понял я это позже, когда Сара решила познакомить меня со своими родителями, считая, что у нас — рука об руку прямо до гроба.

Если бы моя сестра Софья знала иврит, думаю, они бы неплохо спелись. Они похожи характерами. Но, увы, Софи не в её команде. Это я понял ещё на пороге дома, когда сестра после того, как я представил Сару как свою девушку, мерзко скривила физиономию.

Моя мама сделала примерно так же, но с толикой удивления и снисхождения в то время, как любимый сын зажал её в крепких объятиях, а отец… Отец — мировой мужик, хотя даже в его выгнутой брови я прочитал изумление. Оно и понятно: месяц назад родители приезжали ко мне в Тель-Авив на вручение диплома, и о Саре даже близко никто не знал.

То, что я в отношениях полгода, не знал никто. И Сара тоже не подозревала того, что наши скупые встречи в течение недели не результат моей дикой занятости в медцентре, а всего лишь приезд моих родителей.

Глава 8. Степан

Втягиваю в дом два чемодана со шмотками младшей сестры. Еще два прикатит отец. Он во дворе загоняет тачку в гараж.

Когда мы ждали багаж Ди, я не думал, что половина курсирующих на ленте баулов принадлежит моей сестре.

На вопрос, для чего ей столько вещей, если она прилетела всего на неделю, Диана ответила в свойственной ей манере: "Я что, должна каждый день ходить в одном и том же? И не завидуй так громко!".

Закрываю за нами дверь и смотрю на сестру, падающую на пуф в прихожей.

— Ну и жара! Чокнуться можно! — Ди стягивает с головы шляпу и бросает ее на пол.

В аэропорту, куда мы поехали вдвоем с отцом, чтобы встретить Ди, я долго ржал над ее головным убором.

Из гейта Ди выплыла так, что под полями ее шляпы уместились два корейца, выходящие следом, а внимание всех встречающих и провожающих аэропорта мгновенно переключилось на сестру, поскольку в нашем небольшом южном городке так не ходят.

Но Диане, конечно же, до звезды.

— М-м-м… — Сестра втягивает носом ароматы, доносящиеся из кухни, и сбрасывает босоножки на бесконечной шпильке. — Пахнет фирменной игнатовской курицей, — хохотнув, заключает Ди.

Так оно так и есть. С раннего утра все на ушах: принцесса же должна приехать!

Мать даже близнецов припахала помогать готовить, и Сара тоже должна была. По крайней мере, я оставил ее с матерью, потому что они хотя бы как-то контактируют на иврите.

— Дочка! Приехали! — появляется мама.

Дианка влетает в раскинутые руки мамы, а я смотрю и поражаюсь: когда моя младшая сестренка успела так повзрослеть? Ди девятнадцать, и я больше не вижу в ней той мелкой щекастой рыжей девчонки, строившей по стойке «смирно» всю нашу семью. Я вижу взрослую, яркую кудрявую девушку, строящую по стойке «смирно» любого, попавшего в зону её очарования.

Они с мамой раскачиваются из стороны в сторону, как подружки. Они абсолютно не похожи друг на друга. Ди вообще ни на кого не похожа в нашей семье, но мама рассказывала, что ее еврейская бабушка по отцовской линии была рыжей.

— Герман, малыш, привет! — Через плечо мамы Диана замечает еле выползающего на брюхе бульдога, но, услышав голос сестры, срывается с места с такой скоростью, что оставляет после себя следы, как от жженых покрышек. Никогда не видел, чтобы Герман так бегал. — Что это с ним? — хмурится Ди и поворачивается ко мне.

А я… Я ржу.

Год назад Ди случайным образом забыла бедолагу в погребе (я как раз приезжал на летние каникулы). Парень просидел в темноте и холоде несколько часов, и, думаю, после этого его психика слегка пошатнулась.

Следом за Германом из кухни вываливаются близнецы.

— Полундра! Сушите весла! Диана приехала! — ржет… кажется, Пашка.

— Шухер, пацаны, сейчас рванет! — поддерживает его второй.

— Я культурно и вежливо прошу вас обоих исчезнуть из поля моего зрения, — закатывает глаза Ди, а затем обращается к матери: — Мам, ты чем их кормила? Дрожжами?

— Чем удобряли, то и выросло. — Улыбаясь, мама игриво пожимает плечами.

— Жесть! — брезгливо морщится Ди. — Их же не прокормишь!

— Э-э-э!!! Мы — два растущих организма! — возмущаются близнецы.

— Вы — два растущих дебилизма! — фыркает Ди, а мама обречённо качает головой.

Ну, началось!

У близнецов и Дианы три года разницы в возрасте, и всё детство прошло в их вечных препирательствах. Но пацанов двое, а Ди одна, однако это не мешало ей давать просраться обоим.

В принципе, у нас с Софи было так же, но я уступал сестре.

— Мам, заметь, она первая начала! — жалуется Мишка.

— Диан, а ты корону привезла? — подкалывает сестру Павел.

— Она всегда на мне. — Ди делает движения руками над головой, словно поправляет корону, и высокомерно задирает подбородок.

Но в данном случае к сестренке не подкопаешься. В восемнадцать лет она получила титул «Мисс Поволжья». После этого Ди заключила контракты с модельным агентством и брендовым салоном одежды в Москве, став их эксклюзивным амбассадором. Сегодняшняя жизнь сестры — это постоянные перелеты, фотовспышки, позирования, локации и восхищенное внимание —короче, то, к чему Принцесса привыкла с детства.

— Дашь погонять? — хохочет Пашок.

— Облупишься! Закатай губу!

— Диана, мальчики, перестаньте! — шутливо сокрушается ма.

— Ты не настолько красивая, чтобы так хамить. — Близнецы отбивают друг другу «пятюню».

Диана кривится.

— О ваше чувство юмора можно порезаться! — парирует Ди. — Ладно, засранцы, идите сюда! — И расправляет руки, в которые близнецы мгновенно влетают.

Дианка заливисто визжит, когда братья начинают подбрасывать сестру.

— Что здесь происходит? — Сонька замирает на лестнице, а затем, увидев нашу компанию во главе с Принцессой, срывается вниз галопом. — Дианка!

Девчонки обнимаются и расцеловывают друг друга в щеки. Близнецы присоединяются к ним, и, образовав кольцо, мои братья и сёстры утыкаются лбами, весело щебеча.

Глава 9. Юлия

— И какая у нас программа? — спрашивает Софи, прикладывая к груди белый топ на атласной шнуровке спереди. Подруга крутится у зеркала, а Ди копается в океане барахла, которое она вывалила на ковер в своей комнате.

Я сижу рядом и поочерёдно смотрю на девчонок.

— Держи. — Откопав точно такой же топ, как у Софьи, Ди бросает его мне. — Это твой. В шесть за нами заедет джип. — Диана закусывает губу и продолжает рыться в куче шмоток. — Блин! А где мой? — раздражается.

Она привезла нам троим одинаковые белые топы, в которых мы планируем пойти на девичник. Вещи брендовые, и Ди сказала, что они для нее ничего не стоили, может быть, поэтому она так легко ими разбрасывается.

Расправляю свой топ на коленях и прохожусь пальцами по шнуровке. Ощущения приятные, и, глядя на Софи, которая успела натянуть его прямо поверх футболки, я понимаю, что смотреться на голом теле они будут сексуально.

Я не знаю, как насчет Сони, но думаю, эта вещица не станет поводом для их разлада с Богданом, поскольку топ ну очень провокационный. Я сама не уверена, что готова его надеть, но об этой неуверенности боюсь даже заикнуться перед Дианой.

— Круто! Джип с открытым верхом? — восхищается Софья и, получив кивок от Ди, подлетает к нам, усаживаясь рядом. — А что еще у тебя тут есть? — заинтересованно начинает шурудить в Дианкиных вещах.

— Не знаю. Посмотри. Если что понравится, можешь забрать себе, — беспечно отзывается Ди. Она такая. При своем эгоцентризме эта девчонка настолько щедра, что вполне способна отдать последние трусы. — Кстати, пункт отправления отсюда, так что позвони своим подружкам и скажи, чтобы к шести были здесь. Без опозданий, — по-учительски наказывает Ди. — Сколько нас вообще будет? — уточняет она.

Понятия не имею, каким образом на расстоянии ей удалось организовать наш сегодняшний девичник. У Ди воистину вездесущая длинная рука!

— Пятеро, — на автомате отвечает София, вытягивая из кургана вещей что-то непонятное. — О! А это что такое? — Подруга крутит в руках… кажется, женские трусы.

— Можешь забрать себе! — начинает хохотать Ди. — Гляди, здесь карманчик имеется! — Дианка расправляет труселя, отчего нам с Софи действительно становится виден большой карман, пришитый к переднему месту. — Можно, как вариант, презерватив туда положить! На сегодняшний девичник! О! Или лучше надень их на свадьбу, а потом спрячешь туда деньги, которые вам подарят! — Дианка заваливается на бок и сотрясается от смеха.

Смеюсь вместе с девчонками.

— Фу! — морщится Софи и брезгливо отбрасывает тряпку. — Они хотя бы чистые?

— Обижаешь! — хмурится Ди и выпячивает нижнюю губу. — На показе нижнего белья с манекена стянула.

— Боюсь представить, как ты это делала! — Соня закатывает глаза. — Так, ладно, с машиной я поняла. А дальше что? Ой, я забыла! — вдруг ее осеняет. — Нас шестеро. Сару забыли, — морщится.

— Сочувствую, — поджимает губы Ди, и это выглядит так искренне, что они с Сонькой в один голос начинают хохотать. — Не понимаю ее, — продолжает она, — согласиться пойти на девичник, не зная ни языка, ни нас толком, глупо. Откуда она вообще взялась? — обращается Ди к Софи, задавая точно такой же вопрос, как недавно Софи мне.

— Они на приеме познакомились! — фыркает подруга. — Еще и маман мне ее с собой подсуропила! — гневается она.

Я не знаю, почему девчонки так сразу невзлюбили Сару. Может, она вообще скоро станет их родственницей, когда мой бывший друг детства на ней женится. И неплохо было бы с ней подружиться.

Лично у меня нет к ней неприязни. В первый день нашего знакомства, не скрою, была, но дома, успокоившись и разложив всё по полочкам, я поняла, что у меня не должно быть вопросов конкретно к ней. Вопросы у меня имеются к ее парню, ответы на которые мне найти не удалось. Его поведение, его слова и вложенная в руку конфета все эти дни не давали мне покоя, доводя до закипания.

Я зла на него. Я даже сочувствую Саре, что ее парень такой грубиян и … дурак. Да!

Я вообще не хотела больше сюда приходить и его видеть, и, если бы не приезд Ди и наша сходка конкретно здесь, я бы не ступила сюда ни ногой — по крайней мере, до его отъезда.

Я буду вести себя с ним так же, а именно — никак. Игнорировать. И пусть скажет спасибо: я два дня пыхтела над браслетом для его девушки, чтобы Сара не чувствовала себя ущемленной.

— Ладно, забудь про нее. Так что там дальше по расписанию после катания на джипе? — воодушевленно интересуется София, примеряя супер-узкие лаковые брюки Ди. — Какая пошлятина! — морщится и отбрасывает штаны в сторону.

— Мы покатаемся, поорем песни, пофоткаемся, а потом… — Дианка понижает голос и прищурено смотрит на нас. — Не скажу! — смеется она. — Это будет мой подарок для тебя, сестренка!

— Что-то мне волнительно! — кривится Соня. — Диан, только без стриптизёров и их эротических танцев, пожалуйста!

— Положись на меня, сис! — заверяет ее Диана.

— Это и пугает.

Обожаю их! Обожаю этих девчонок, и я вновь чувствую укол тоски в сердце. После свадьбы Соня уедет жить в Сочи. Там у Богдана живет отец, которому нужен помощник. У них гостиничный бизнес. А Соня и Бо учились в одной группе на «Сервис и туризм» и хотят вместе попробовать себя в специальности.

Глава 10. Юлия

— Красавицы! — Агата с умилением нас осматривает. — Ой, девочки, вы сейчас втроем так похожи на меня, Александру и мою давнюю институтскую подругу в день нашего с Леоном Борисовичем развода: светленькая, темненькая и рыжая!

Софья, пытающаяся пристроить заколку-цветок на уложенные набок волосы, начинает сдавленно кашлять.

— Спасибо, мам! — бурчит она. — Это мило, с учётом того, что у меня впереди маячит свадьба, ага! Ты умеешь ободрить!

Дианка, взбивающая свои пышные кудрявые рыжие волосы у зеркала, улыбается, ну а я переминаюсь с ноги на ногу, периодически оттягивая мега-короткие джинсовые шорты, и стараюсь дышать. Делать это чертовски сложно, когда топ-корсет стянут так, что я ощущаю себя инвалидом: не могу пошевелиться и набрать в легкие воздух.

Это всё Ди. Она меня шнуровала, приговаривая, что прятать мои «девяностые достоинства» чрезвычайно для них оскорбительно. Я не знаю, каково им, но мне жутко некомфортно. Я, словно голая, но успокаивает одно: мои длинные волосы, слегка подкрученные на концах, могут служить плащом, если я почувствую свой предел. Но, кажется, я уже его чувствую, когда Дианка скользит по моим оголенным ногам:

— Тебе надо было в модели идти, а не прятать такие ноги в холодильнике. — Это она намекает на мой цветочный салон, где температура поддерживается на уровне не более десяти градусов и где я работаю в основном в брюках. Подобную фразу я слышу с детства и устала доказывать и объяснять всем, что, во-первых, мне нравится то, чем я занимаюсь, во-вторых, мой рост не гордость, а недостаток, а, в-третьих, ну какая из меня модель, когда я скукоживаюсь при излишнем внимании посторонних к себе? — Девочки… — Диана вглядывается в экран телефона. —Карета подана! На выход, леди!

— Я провожу! Хочу посмотреть на вас! — Тетя Агата вскакивает с места.

Первой из комнаты Сони выходит Ди, следом — виновница нашего собрания, за ней я, а Агата замыкает нашу демонстрацию.

Она, скорее всего права: мы выглядим ярко и броско, и у меня вновь начинает сосать под ложечкой, потому что такое положение вещей говорит о том, что внимание окружающих нам сегодня обеспечено.

Ради Софи я его вытерплю. Хочу, чтобы у подруги остались приятные воспоминания об этом дне. Скоро настанут будни, когда я буду скулить и страдать, вспоминая такие моменты, поэтому, растянув губы в улыбке, мы гуськом идем к лестнице.

Его я замечаю поверх голов девчонок. Это не сложно с учетом моего роста.

Он и Сара стоят внизу напротив друг друга. Сложив руки на груди, Игнатов беседует со своей девушкой, которая слушает его, открыв рот.

Волна негодования, обиды и злости поднимается от стоп, распространяется по голым ногам, взмывает вверх и концентрируется в груди.

Хочу опустить глаза и смотреть исключительно себе под ноги, чтобы не слететь кубарем с лестницы и не видеть его в принципе.

Но… к черту!

Я буду делать то, что решила: попросту игнорировать его, а не чувствовать себя безропотной овечкой на заклании.

Наш синхронный топот обращает на себя внимание, но из четырех пар глаз Игнатов находит мои.

Я не отведу! Не отведу!

Мне нечего прятать, и чувствовать себя виноватой тоже не в чем. Это он оказался бесчувственным дровосеком!

Его взгляд становится внимательнее, словно он пытается меня вспомнить или узнать. Я не знаю, но он не отпускает меня до первой ступени. Кружит по моему лицу острым, как бритва, взглядом, и меня это… мамочки, меня подбивает! Подстегивает делать то, что я делала в детстве: намеренно провоцировать, дразнить, чтобы получить как можно больше его эмоций. Расправляю плечи, чтобы гордо внести себя в люди, но Сара, обхватив лицо своего парня ладонями, поворачивает его голову к себе и обрубает мои смешные потуги в зачатке.

И я сдуваюсь, теряя этот контакт, этот фитиль, разжигающий во мне желание быть заметной и раскрепощённой. Обнимаю себя руками, пряча под ними то, чем, по мнению, Дианы, стоит гордиться.

— Танька и Даша на улице, — оповещает Софи, — ждут нас.

— Тогда не будем терять времени, — отзывается Ди, перебрасывая через голову цепочку микроскопической сумочки.

— Воу-воу! — оборачиваюсь на голос одного из близнецов. Скрестив на груди руки, то ли Паша, то ли Миша, где-то потеряв второго, что несказанно странно, потому что эти двое ходят как приклеенные, окидывает нас горящим взглядом. — Вы че, на кастинг в дом терпимости собрались?

— Павел! — охает Агата. Все-таки Павел. — Прикрой рот! Немыслимо! Что ты себе позволяешь?! — возмущается она и пытается дотянуться до сына, чтобы отвесить тому воспитательный подзатыльник.

— Мам, — останавливает её Диана, касаясь руки, — смирись. Даже судьба делает ошибки. Одна из них — эти двое, — кивает на Пашку и подоспевшего к нему Михаила.

— Паразиты! Ну-ка, исчезли с глаз моих! — ругается Агата.

— Девочки, пойдёмте! — поторапливает нас Ди.

— Диана! — гремит голос Степана, на который я реагирую, как собака Павлова. Смотрю на парня: он в шортах и очень летний, и можно было бы решить, что расслаблен, но его челюсти стиснуты, а желваки синхронно перекатываются на скулах. — Я могу не беспокоиться за Сару? — прищуривается он.

Глава 11. Степан

Пролистываю свои исходящие.

Двадцать три долбаных вызова, не отвеченных Сарой, пятнадцать — Дианкой и шесть — Софи.

Мне стоит обзванивать службы спасения?

Я как бы переживаю не столько за девчонок, сколько за наш город в целом, потому что комбинация «Диана-Соня-и-Юлия-чертова-Филатова» у меня срабатывает как красная тревожная кнопка.

— Че там? — Юрок по-свойски заглядывает в мой телефон. — Чё путёвое есть? — он считает меня своим корешем, раз два часа сидим за общим столом.

Заблокировав экран, кладу трубку на стол и смотрю на Богдана, сидящего напротив меня. Мой будущий деверь казался мне неглупым малым. Сегодня моя вера слегка пошатнулась, поскольку выбрать себе свидетелем вот этого динозавра — решение человека, планирующего обосрать собственную свадьбу.

Богдан снисходительно лыбится, а я ментально посылаю ему проклятия на иврите, потому что два часа мое ухо насилует Юрок, считающий, что его рассказы о годе, проведенном в армии, до усрачки меня впечатляют.

Он три года назад дембельнулся, но, видимо, его до сих пор не отпустило. Я не знаю, что с ним делали весь тот год в армии, но он отбитый придурок.

А я… я звездец какой терпеливый! И послать его сейчас на хрен — слишком гнусно с моей стороны, когда жизнь его и так нехило потрепала.

— Есть, — отвечаю ему, повернув голову. — Калькулятор.

Юрок, скривив физиономию, подтупливает, перерабатывая информацию.

— Ты сидишь в калькуляторе? — уточняет он, а следом, не дождавшись моего ответа, ржет так, что долбит меня под столом своими острыми коленками. — Да ты реальный пацан! — хлопнув по плечу, одобряет меня контуженный.

Ага, еще и шутник, как оказалось, фееричный!

Мой внутренний нерв вибрирует из-за того, что эти козы не отвечают, и из-за отбитого, когда представляю его рядом с Филатовой, которой предстоит весь свадебный день находиться рядом с этим «афганцем».

Мечусь взглядом по набитому залу, обдумывая… не знаю, что обдумывая, но у меня вот уже несколько дней диссонанс в голове. Я будущий врач, но конкретно мне это не помогает.

Это — как сапожник без сапог. Я знаю о чем говорю. Мой прадед-хирург умер от перитонита из-за разрыва аппендикса. Я же, будущий пластический хирург, скоро сдохну от стояка-будь-здоров, который, ожидаемо, случается, как только мне стоит подумать о Юлии Максимовне. А делаю я это часто и бессознательно. Это, твою мать, происходит само собой, и у меня крыша съезжает от того, что я не хочу делать больно своей девушке даже у себя в башке, когда вместо нее представляю другую!

— Так ты тоже, получается, еврей? — Не улавливаю сути разговора, поскольку последние пять минут меня прилично наваливало девушкой из детства. — Ну, если твоя сестра на четверть еврейка… — дышит мне в лицо Юрок.

— Получается… — глубоко вздохнув, подтверждаю и вновь смотрю на Богдана. Я надеюсь, он правильно растолковывает мой ему посыл. Пусть уже его заткнет. Или мне придется сделать это самому, а у меня нет желания портить свадьбу сестре.

— По отцу или по матери?

— По жизни.

Гомерический хохот «афганца» перебивает басы. Он лупит себя по коленям и подбивает меня с ним оценить мои же слова, но резко затихает, выдавая очередное говно:

— Так ты, выходит, обрезанный?

Захнах, я убью его сейчас!

И чтобы не довести себя до греха, а свое будущее врача не пустить коту под хвост, я вскакиваю с дивана, задевая коленями стол, и решаю проветриться. Я не знаю предела своего гребаного резинового терпения, но чувствую, что где-то на подходе к нему.

Пробираюсь через танцпол, глуша в себе фейерверки. Стробоскопы ослепляют, и я, морщась, выбираюсь в длинный затемнённый коридор.

— Стёп! Игнатов, погоди! — слышу позади себя голос Богдана. Оборачиваюсь и дожидаюсь будущего родственничка. — Степ, я что сказать хотел… — мнется он, — ты не обращай внимания на Юрка. Он чумной немного становится, когда прибухнет, а так нормальный мужик.

Да, пиздец, вообще отличный парень!

— В твоем окружении настолько всё плохо, что вариантов со свидетелями не было вообще? Уж лучше бы Кира взял, — намекаю на четвёртого из нашей компании. Он больше на адекватного похож.

Я искренне удивлен, с учетом моей скрупулёзной сестры. Неужели ее могла устроить такая кандидатура в свидетели?

— Ты прикинь, как Юлька будет смотреться рядом с Киром? Он же ей в пупок дышит. А Юрок… он хотя бы высокий. — Он смотрит в его сторону — Я решил, они подойдут друг другу.

— Иногда перед тем, как что-то решить, всё же стоит подумать, — накидываю как вариант. — Ладно, дело ваше. — И, хлопнув будущего деверя по плечу, показываю на трубку, давая понять, что у меня срочный звонок.

Богдан, поджав виновато губы, кивает.

Я ему почти не соврал.

Думаю, что стоит позвонить матери. Может, хотя бы она владеет какой-нибудь информацией касательно девчонок, но как только я захожу в мужской сортир, мой телефон приходит в движение в заднем кармане джинсов.

Глава 12. Юлия

— Красавица, ты заметила, как мы с тобой подходим друг другу? — Сглатываю рвотный позыв и стараюсь дышать через раз, чтобы не отравиться зловонными парами, выдыхаемыми ртом Юры, с которым нам предстоит быть свидетелями на свадьбе Софи. Поворачиваю голову к моему соседу, замечая в его пальцах прядь моих волос. — Ю и Ю, сечёшь?

Бросив в него предупреждающий взгляд, выдергиваю волосы и собираюсь отодвинуться дальше, но заброшенная мне на плечи рука не дает этого сделать.

Смахнув с себя это недоразумение, грозно смотрю на Софи, сидящую на коленях у Богдана напротив, зрительно спрашивая, кого мне благодарить за такую подложенную свинью.

У подруги вид, уверена, не лучше моего, отсюда допускаю, что Юрий — полностью инициатива Богдана.

Я вижу этого парня второй раз в жизни. Недели три назад мы вчетвером — я, Соня, Богдан и он — встречались в кафе, чтобы познакомиться. Тогда он показался мне безобидным и никаким. Обычным немногословным парнем.

Сегодня же Юра довольно красноречив, и виною тому рюмки, которых за пять минут нашего здесь пребывания было две.

Кошмар!

Если он будет так надираться на свадьбе, то я готова быть единственной свидетельницей. Я знаю, что такое практикуют. Лучше уж один адекватный свидетель, чем бесполезный второй.

От него отвратительно пахнет алкоголем. Это либо я уже заведомо его невзлюбила, либо он сидит ко мне слишком близко.

Как только я собираюсь сделать предупреждение, чтобы этот Юра не прижимался ко мне, игривый возглас Дианы заставляет вспомнить то, почему я категорически не хотела садиться конкретно за этот стол:

— О! Братец!

«Братец» … Вот да, из-за него.

Из-за него же я не хотела сюда вообще ехать, когда еще там, на причале, узнала от Софи, что Богдан и его компания гуляют в «Галактике».

Я поддалась на уговоры Ди точно так же, как Сара, запрыгнув на яхту. Я не знаю, как у нее это получается, но мы здесь, и я взбешена — от того, что теперь это — не девичник, из-за того, что я не смогу расслабиться, зная, что поблизости есть человек, который «не рад меня видеть», а теперь еще и из-за парня, подпирающего мое оголенное бедро.

Игнорировать нависшую тучу не получается, и я медленно поднимаю голову вверх и… Не знаю… Он смотрит мне в глаза, а я готова простить ему, кажется, всё, но только пусть что-нибудь делает.

Я что, его прошу?

Да, я взглядом умоляю его мне помочь.

— Двигайся! — звучит грубо.

Но я согласна, потому что тут же юркаю на другой конец дивана, давая возможность Игнатову усесться между мной и Юрой, и я ему благодарна за это.

Я смотрю вперед, держа спину ровно, будто вместо позвоночника у меня арматура. Я заблуждалась, раз считала, что, избавившись от Юры, почувствую себя комфортнее. Игнатовское бедро прижимается к моему, и от этого ничего не значащего касания моя кожа на ногах покрывается мурашками.

Свожу колени, глядя перед собой.

Напротив меня сидят Соня, её жених и Диана, а по бокам в отдельных креслах — Даша и неизвестный мне парень.

Неловкость за столом разбавляется голосом Богдана:

— Как повеселились?

Но никто из нас не успевает ответить, потому что следом гремит Игнатов:

— А где Сара?

Меня подбрасывает, как от удара под дых, словно обвинили в преступлении, на которое я не успела придумать себе алиби. Смотрю на Диану и требую ответа, потому что ответственность за девушку брата она брала на себя.

— Она не захотела с нами ехать, — непринужденно отвечает Ди. — Сара почувствовала себя плохо после катания на яхте и решила поехать домой.

Ужас!

Сказала она, а стыдно мне!

Вот уж кто точно успешно пройдет испытания любого детектора лжи! Сидеть с таким невозмутимым фейсом и при этом так врать не каждый способен. Но если вскроется правда, я надеюсь, их родственные связи помогут Диане остаться в живых. Хотя… эта девчонка выберется из любого заднего места.

— Ясно… — неопределённо звучит голос Стёпы, и я периферийным зрением вижу его вытянутую руку.

Кошусь на нее, прослеживая, как ровные пальцы Игнатова подхватывают со стола квадратный стакан… с водой? Или что там белое и прозрачное?

И что ему ясно?

Ясно то, что он сейчас соберётся и поедет домой к своей девушке?

Это же логично!

Когда она чувствует себя плохо, логично о ней заботиться?

— А кто такая Сара? — подает голос Юра.

— Девушка Стёпыча, — отвечает ему Богдан, когда Игнатов с глухим ударом втрамбовывает пустой стакан в стол.

— А-а-а, понял.

О, это радует!

— Что-то у вас тускло, — кривится Диана, покачивая кудряшками в такт музыки. На ее лице хмельная улыбка и приятный румянец. Она красива и раскрепощена, а я вся натянута тетивой.

Просто несмотря на многообразие парящих в клубе запахов, я выделяю один. Он исходит от сидящего рядом Игнатова и волнует меня.

Глава 13. Юлия

Я обнимала его триллион раз.

Касалась — еще больше.

Это не было чем-то феерическим или вроде из области фантастики — это было буднично и привычно.

В детстве мы даже спали втроем, обнявшись: я, Стёпа и Соня. А позже к нам подкладывали еще и Ди.

Это было больше шести лет назад, и это не вызывало головокружения.

Сейчас, когда Стёпа принудительно закинул мои руки себе на шею, а кончики пальцев ощущают его кожу, я не знаю, куда смотреть, что говорить и как вести себя с ним.

Меня опутало оторопью от всего: от того, что под своими пальцами я чувствую его мурашки, которые беспрепятственно перепрыгивают на меня и носятся по моему телу, словно у себя дома. От того, что лаванда и грейпфрут щекочут мои рецепторы и уговаривают втянуть этот аромат обильнее.

Безусловно, я не сделаю этого. Я вообще не понимаю, что мы делаем на танцполе, потому что наша поза сомнительно напоминает танец, когда вокруг все отрываются под стандартный клубняк. Мы выглядим странно, с учетом того, что мои руки у него на шее, а его — висят вдоль корпуса, не касаясь меня нигде.

— Мы… кхм… — Сглатываю, стараясь унять сухость во рту. — Танцуем? —Приподнимаю лицо, чтобы посмотреть на парня, бегающего глазами по кому угодно, но игнорирующего меня.

Я надеюсь, он меня услышал. Во всяком случае, касание моих слов он должен почувствовать своим подбородком, поскольку с двух сторон нас жмут тела, а между нашими не протиснется даже луч стробоскопа.

Игнатов услышал, медленно опуская глаза и врезаясь ими в мои.

— А на что это похоже? — выдыхает он.

Опять?!

Он опять ведет себя как паршивец, задавая вопросы вместо ответов? Когда он успел стать таким заносчивым?! Разве этому учат на медицинском?!

— Это похоже на то, что ты меня попросту выдернул из-за стола! — Я завожусь. Он начинает меня раздражать сильнее, чем Юра. Тому хотя бы простительно, у него на лице написано то, что он выдает ртом, а этот… Этот бесит. Этот запускает бессознательные процессы, которые я не могу растолковать и обозначить.

— Может быть… — неопределённо пожимает плечами Стёпа.

В его интонации ничего нет. Его односложные ответы мне ни о чем не говорят, и это холодное равнодушие действует на меня, как хлыст на коня. Рядом с ним я становлюсь неуравновешенной.

— Может быть? — переспрашиваю, прищуриваясь. Достал! Как же он меня достал! Дергаю руками, но этот упрямец резко выбрасывает свои и не дает мне этого сделать. — Отпусти! Кажется, ты собирался домой? Так иди!

Мои смешные потуги по спасению своих рук и нервов ни к чему не приводят. Я обездвижена силой и ростом друга детства, который сам себе противоречит: видеть меня он не рад, а вжимает в себя, как любимую нательную майку.

— Я помню, куда собирался. И мы едем вместе. — Стёпа перехватывает меня за одну руку. — Отвезу тебя домой.

Я сейчас не ослышалась?

Торможу пятками и врезаюсь в пол.

— Ты сейчас так неудачно пошутил? — ору, перекрикивая басы, когда Степан оборачивается и вопросительно выгибает бровь.

— Нет. Я предельно серьезен.

Я вспыхиваю от такой наглости и выдергиваю из захвата свою руку, применяя прием из каратэ по мышечной памяти.

— Если ты помнишь, я приехала сюда не одна, и уйду я отсюда вместе со всеми. — Набираю в грудь больше воздуха, потому что собираюсь сказать то, что не решилась бы любому другому, но ему… С ним я становлюсь худшей версией себя. — А ты будешь командовать своей девушкой, понял?

Я даже не смотрю на него. Прущим локомотивом расталкиваю толпу, но делать это не сложно, когда она сама передо мной расступается.

Невероятно! Командир, тоже мне, нашелся!

— … да он просто шаблон для построения идиота…— слышу голос Дианы, падая на диван. Если она о своем брате, то я полностью с ней согласна. — Не хочешь потребовать у него справку из психдиспансера? — Ди поворачивается к Богдану.

— Он не подведет, Диан, — отвечает ей жених Сони, и я понимаю, что речь шла о Юре.

Кстати, где он?

— А где Юра? — Обвожу взглядом нашу компанию, обнаруживая диван пустым. Я нарочно не смотрю в сторону танцпола. Надеюсь, что мой раздражитель ретировался, и я наконец смогу облегченно выдохнуть.

— Пошел в туалет. Об этом он подробно сообщил нам три минуты назад, — кривится Соня.

— Я надеюсь, он заблудится. Или по пути встретит своих однополчан, — корчит гримасу Ди. — О, наконец-то! — Подруга радостно взвизгивает.

— Добрый вечер! — выкрикивает подошедшая к нашему столику официантка в неоновом костюме. — Что будете заказывать?

И пока девчонки наперебой сообщают о том, что будут пить, я смотрю в никуда, прокручивая в голове наш с Игнатовым «танец».

Я трогала его, Степана Игнатова. Не Степку, милого мальчишку, а взрослого парня, молодого мужчину, и это…О, ужас, я забыла каково это — трогать мужчину!

Мы с моим единственным парнем расстались четыре года назад, и за это время меня обнимали только папа и крестный Леон.

Глава 14. Степан

То, что эти крепкие ребята — артисты, я понял сразу, как только хилое освещение подсветило лицо моей младшей сестры со знакомой звездинкой в прищуре. Так Ди выглядит, когда что-нибудь отчебучит, ну а когда ребята наставили на нас бутафорские автоматы, моя внутренняя команда «фас» слегка приутихла. Эта команда давно вышла из обихода, поскольку в последний раз я слышал ее в себе шесть лет назад, и причиной тому была всё та же заноза, на которую у меня стоит всё, что способно стоять: от волос на затылке, где касались ее порхающие пальцы, до моего необрезанного «младшего брата». Эту команду еще шесть лет назад я отправил в папку «по умолчанию», потому что в моей заботе и в том, что я готов был свернуть шею любому обидчику, Филатова не нуждалась. Но когда она подняла глаза, в которых плескался крик… крик о помощи от придурковатого Юрка, я не подозревал, что тривиальный зрительный контакт может так знатно наваливать.

Я все детство и юность был какой-то больной рядом с Юлей. Мои чувства к ней росли прямо пропорционально её возрасту и росту, а желания и фантазии с каждым годом становились низменней. Всегда ощущал упоротое влечение, от которого моя крыша нехило отъезжала. Но сумел ее починить, свою крышу, поставил ее на место и, казалось, забыл, что значит, когда тебя кумарит от того, как девушка ест, крошит кирпичи и раскидывает крепких парней, как щепки.

Сегодня я вспомнил. Вспомнил так, что забыл о своей девушке. Дерьмо, но я даже не сразу понял, что за столом не хватает Сары! Просто эти Юлькины ноги… бесконечные голые ноги, которые лапали лучи светомузыки, всегда действовали на меня, как волшебная дудка Нильса на крысятник. Мне пришлось собрать все внутренние ресурсы и покопаться в закромах, чтобы суметь выглядеть равнодушным и уточнить, где Сара, а узнав, по закону здравого смысла, я должен был ехать домой и быть рядом со своей девушкой, но, повторюсь, вблизи Филатовой я болею. Детские болезни тяжело переносятся в зрелом возрасте. Не подозреваю, как рубанет по мне, но уже чувствую, как хроническое заболевание начинает рецидивировать.

Я сопротивляюсь, как могу.

Отгуляю свой отпуск и снова свалю из страны. Не собираюсь после собирать себя воедино, как делал целый год шесть лет назад, пока не погрузился с головой в учебу. Я больше не романтичный сопляк, пускающий слюни на подругу детства. Сейчас я гораздо хуже, когда, занимаясь с сексом со своей девушкой, думаю о губах другой, и меня это напрягает.

Я обещал себе...

Каждый день с моего момента приезда и встречи с Филатовой твердо обещаю себе, что ни хрена Филатова не значит. Ни хрена! Но «афганец» уже запустил во мне команду «фас», и теперь любой посыл в сторону «моей болезни» я воспринимаю как покушение на частную территорию. На мою личную частную территорию.

Клуб беснуется. Кучка мужиков у сцены вызывающе свистит, когда танцоры закидывают девчонок себе на спины, предварительно надев им на головы свои шляпы, и становятся их ковбойскими кватерхорсами* под зажигательную мелодию.

Я бы тоже присвистнул, поскольку стою неподалеку и наблюдаю за зрелищем, но упорно удерживаю пафос на роже, чтобы не потёк.

В танцах на сцене нет ничего пошлого и развратного. Их импровизированный ансамбль смотрится слаженно и гармонично, но вопреки всему я выделяю длинные волнистые волосы, короткие шорты, прикрывающие разве что только трусы, и белую тряпку на шнурке, позволяющую очень картинно дофантазировать всё, что находится под ней и что так активно вздымалось во время нашего с Филатовой «танца». Мне чертовски сложно было удерживать зрительный контакт на уровне наших глаз, чтобы не скатиться ниже. Туда, где под шнуровкой угадывалось более чем прилично.

Сейчас у меня есть возможность беспалевно рассмотреть Филатову. Яркое, даже слепящее освещение помогает мне в этом, чего я был лишен все эти дни. Чтобы не провоцировать Сару, у меня не было ни малейшей минуты, чтобы вот так, не воруя, прогуляться глазами по подруге из детства.

Юля Филатова, дочь близких друзей моих родителей, практически сестра, вершина, до которой я так и не смог дотянуться.

Она изменилась и внешне, и внутренне, а торкает все равно, как прежде.

Волосы стали еще длиннее, практически до задницы. Если оттянуть кудряшку, думаю, точно достанут.

В детстве я дурел от этого. Они у Юльки слегка подкручиваются на концах, и я часто перебирал их в пальцах, когда смотрели вместе фильмец. Я так успокаивался. А она, вроде, не жадничала. Мягкие они у нее, как сейчас помню, и цвет такой… будто хамелеон. На ярком солнце в медь отливают, а при тусклом свете — зрелой пшеницей колосятся. Ни блондинка, ни брюнетка… И к шатенкам не приткнешь. Не знаю, но меня трогало будь здоров!

А лицо… Всегда улыбки раздаривала. Ее милота не вязалась с выбором её спортивного увлечения. Ангел со стальными яйцами!

Сегодня я не знаю её: с кем она, где она и кто.

Я принципиально не узнавал, пока жил в Тель-Авиве, и сейчас не уверен, что хочу узнать ее, настоящую.

Зачем?

Я ведь так и останусь у нее во френдзоне, а она вновь переколошматит мне то, что под ребрами. Дружбой своею затопит, а мне потом выгребай. Проходили уже, помню!

Каламбур на сцене набирает обороты.

Знаю, что давно уже должен был уйти, но ноги, как приклеенные, не несут. Или я приклеенный, черт его знает, но слежу только за Филатовой.