Пять лет назад
Вера
- А-а-а-а-а! - кричу я, не в силах больше терпеть разрывающую тело, боль.- Мамочки.
Дышать нечем, в глазах мерцают цветные вспышки. Очередная схватка скручивает узлом измученный организм.
- Вспомнила мамочку. Эх, девки, гуляли б еще да гуляли. В двадцать лет по танцулькам надо бегать, а не детей рожать. Я вот в восемнадцать сына прижила. Подружки мои все на танцах, а я сразу взрослая стала,- бурчит дородная акушерка, ощупывая мой раздутый живот.- Терпи, коза. Немного осталось. Зато потом...
Что потом я уже не слышу. Проваливаюсь в сон, который продлится всего несколько секунд. Тех самых, что мне даны для передышки высшим богом. Это даже не сон, а дрема. «Десять, девять, восемь, семь» - считаю про себя, ожидая очередной вспышки.
- Чуть – чуть,- пытаюсь растянуть в улыбке спекшиеся губы. И снова слепну от боли. Но теперь она другая. Моя доченька спешит увидеть свет. – Помогите.
Макар Ярцев
- Я не господь бог,- блеет докторишка в идиотской медицинской пижаме, разрисованной мультяшными аистами. – У вашей жены эклампсия – тяжелое состояние, усугубленное судорожным симптомом. Чего вы ждали? Тут мамочку спасти бы...
- Я не спрашиваю тебя что ты будешь делать и как. Я вполне определенно говорю, спасешь моих девочек – станешь очень богатым. Нет – извини, Пилюлькин...- хриплю я, задыхаясь от бессилия.
- Я вас понял, — вздыхает эскулап, медленно поднимаясь на ноги, - сделаем все возможное.
- И не возможное,- мой вид сейчас видимо настолько зверский, что я вижу промельк животного страха в глазах доктора, бликующий в стеклышках его очков.
- И невозможное тоже.
Время сливается в бесконечные какие – то спирали, в воняющем не пойми чем воздухе дешевого больничного коридора. Только до этой богадельни я и успел довезти свою беременную жену. Элитная клиника, подготовленная и проплаченная вперед, находящаяся у черта на рогах, оказалась слишком далеко в условиях сегодняшнего кошмара. Придурок. Надо было и это предусмотреть.
- Черт, у нас же было еще два месяца,- шепчу, борясь с желанием начать биться головой в шершавую стену, выкрашенную стремной краской.
Носиться по коридору уже нет сил. Бедные львы в клетке, теперь я начинаю понимать хищных кошачьих, бесящихся от бессилия. Клеенчатая тахта, насквозь провонявшая дезраствором похожа на раскаленную дыбу. Час, два, три. Сколько я уже тут? И как до сих пор не сошел с ума?
- У вас девочка,- наконец слышу я измученный баритон, который кажется мне божьим гласом.- Мы сделали невозможное. Вес три пятьсот, рост - пятьдесят один сантиметр. Шкала апгар около восьми.
- Она родилась семимесячной,- даже находясь в полубезумном состоянии я удивляюсь. Показатели уж слишком идеальные. Идеальные, даже для доношенного младенца.
- Просто крупный ребенок,- кривит в улыбке губы врач.- Ваша супруга вне опасности. Вы сможете увидеть дочь минут через тридцать. А потом отдыхать, отдыхать.
- Как моя жена?
- Порядок. Полный порядок,- не очень уверенно шепчет чертов эскулап.- Завтра и с ней пообщаетесь. Сегодня не надо. Пусть отдыхает.
-Доктор, я выполню свое обещание,- наконец снова превращаюсь в себя. Лютый страх разжимает свои ледяные клешни, сжимающие мою душу.
Вера
Что – то происходит. Что – то непонятное и страшное. Мою девочку, малышку уносят, даже не приложив к груди. Суета, какие – то странные перешептывания врача и акушерки. Я не понимаю ни слова.
- Эта дура что – то приняла, и я не знаю, что теперь делать,- шипит врач, прикрывая слова грохотом инструментов. Тома, черт возьми, девка кровит. Зови анестезиолога.
Я лежу расхристанная, измученная и не понимаю больше половины происходящего. Чьи – то руки давят на мой живот с такой силой, что кажется я должна бы умирать от боли, но боли нет. Ничего не чувствую. Совершенно. Словно парализованная. В сгиб локтя впивается игла, и мир вокруг начинает стихать.
- Эта чертова стерва явно не хотела ребенка, кто его знает, что там в башке у богатых дур,- слышу я, цепляясь за реальность ускользающим сознанием. – а мне теперь что делать? Этот зверь меня уничтожит. Тома, помоги мне.
- Эх, Федор, попали мы с тобой как кур во щи. Ладно. Этой то терять нечего. Не замужем, судя по тому, что у нас рожает нищая. Зачем ей ребенок? Рожают такие дуры, нищету плодят. Еще настругает. У таких не заржавеет. Шей давай.
- Как же мы ей скажем?...
- Что? Что вы должны мне сказать? – кричу я, но голос не идет. Только беспамятство, словно клочки тумана, витает в воздухе, пахнущем кровью.
- А это уж твоя забота, милок, мое дело дитё обиходить, да неонатологам передать,- отголоски женской фразы я не воспринимаю больше. Тает действительность, словно свечной воск, растворяя все вокруг.
Глаза открываю уже в палате. За окном розовеет закат, такой яркий, что хочется зажмуриться. Во рту сухо, как в пустыне. Поднимаюсь и пошатываясь бреду в коридор, стараясь не смотреть на пустую маленькую металлическую кроватку. Надо узнать, где моя малышка. Так хочется увидеть ее. Ту, что мечтала прижать к себе долгих девять месяцев. Мою доченьку, ради которой отказалась от всего, включая собственную жизнь.
- Вы зачем встали? – молодая медсестра угрюмо хмурит брови и не смотрит мне в глаза.
- Я хочу увидеть свою дочь,- звучу жалко, как Ивашка из мультика.- Она наверное хочет есть.
- Девушка, у нас прекрасные смеси. Дождитесь обхода,- не поднимает головы медичка от кроссворда.
- Вы же знаете, что для младенца важны первые капли молозива, а не адаптированная бурда? – опа, прорезался таки голос.
- А вы должны понимать, что в больнице есть правила,- странная истерика в голосе девчонки заставляет меня сдаться.- Детское отделение закрыто до утра. Идите в палату, не мешайте мне работать. Иначе я пожалуюсь врачу на ваши выходки.
Ничего, до обхода как-нибудь продержусь. Часы отсчитывают минуты и к десяти утра я уже хочу биться головой в стену. Напряжение, струной гудит где – то в груди. Поэтому когда порог палаты переступает доктор, я трясусь уже в нервной в лихорадке. Мою малышку так и не принесли, и я умираю от какого – то сверхъестественного предчувствия.
Вера
Наши дни
- В общем, бежал он от нее, как от ладана,- смеется Валентина, красивая и холеная. Про таких говорят – стерва.- Ты меня слушала вообще?
Конечно нет. Я сижу и смотрю в витражное окно дорогой забегаловки на декабрь, крутящий за окном снежные завихрения. Я умерла в декабре, пять лет назад. Нет, тело мое существует, и даже перемещается в пространстве каким то чудом. А вот все остальные функции отмерли за ненадобностью.
- Слушаю,- киваю, отхлебывая из маленькой чашечки кофе, ценой в полет на Майорку и обратно. Благородный напиток похож на жидкую грязь и по вкусу и по консистенции. И определенно не стоит тех денег. Что заявлены в карте меню.
- Так вот, этот старый пес, заслуженный какой –то там, на приеме подошел к нашей Кэт, взял ее за руку и начал клеить, Мойва ни в какую, естественно. Она же у нас фря вавилонская, вся такая воздушная, а у самой полная пасть зубок острых. Так хрыч положил ее ладонь на... Ну ты поняла.
Снова киваю. Если ледяная Валька начинает сплетничать, значит эта новость или сродни бомбе, или не все ладно в датском королевстве. Но сейчас декабрь. А в этом месяце мои подруги активизируются, чтобы не дать мне окончательно сойти с рельс.
- И Мойва такая говорит...
Мойвой зовут нашу с Валькой подругу, Катерину. Она модель, очень известная и совершенно безбашенная. Однажды, в детстве, Кэт явилась в школу в серебристом шикарном плаще, а учитывая ее стройность граничащую с болезненной худобой, классные пацаны сразу ее метко обозвали мелкой рыбой, представительницей семейства корюшковых.
- ...я согласна, но придерживаюсь определенных условностей, и у меня мать строгая, — голос Валентины дрожит от едва сдерживаемого смеха. Я вяло мешаю остывшую жижу, и представляю Мойву с вытаращенными глазищами, похожими на озера. У Катьки зрение ужасное, стекла в очках в палец толщиной. На приемы и выходы она надевает контактные линзы, в которых видит очень плохо. От этого, взгляд красавицы иногда напоминает взгляд безумного маньяка. – И этот хмырь ей, мол все что угодно, моя королева. Ну и Мойва наша ему говорит: «А принесите мне топор, черную курицу на перекресток который я укажу, в двенадцать ночи»
Валька больше не сдерживается, тихо хихикает, придерживаясь этикета. Прикрывает ладошкой рот, полный дорогущих зубов. Я вяло улыбаюсь, хотя история действительно смешная.
- А он ее спрашивает «Это еще зачем?». Так Кэт с улыбочкой своей этой кривой и глазами безумными и говорит: «Ах дорогой. Моя мать за разрешение соития требует кровавую жертву. А потом я должна буду вырезать у тебя на запястье пентаграмму, смешать твою живительную влагу с жертвенной кровью и я вся ваша навек. Получим благословение черной богини». Катька говорит, никогда не видела, чтобы столь почтенные и титулованные старые повесы так шустро бегали,- забыв об этикете гогочет во все горло Валентина, откинувшись на спинку стула. Я ей, наверное, завидую. Так уметь себя подать сможет не каждая. А еще не терзаться тем, что сделано, и не жить прошлым. Я так и не постигла эту науку.
-Бедный мужик,- через силу кривлю в улыбке губы.- Валь...
- Велла, меня зовут Велла. Ну или Валентайн на крайняк,- морщится подруга. Она ненавидит свое имя. И сочетание с фамилией Залетайкина приводят ее в ярость. Нет, понять ее можно, одиннадцать лет быть Валькой Залетайкой – удовольствие ниже среднего. Теперь она всем представляется Веллой Залтейн. Как по мне еще долее идиотски звучит. Но ей нравится. Валюшка юрист. Очень сильный и хищный. И все у нее по ранжиру. Все так, как должно быть: квартира в центре, машина бизнесс-класса, тряпки от кутюр, а счастья нет. И ощущение, что она уже с этим свыклась.
- Короче, сегодня все идем в «Берлогу». Мойве каким – то образом удалось заказать там столик. Они с нашей Мамой – козой месяц охотились за местом в этой харчевне.
- Я не смогу, наверное,- блею, понимая, что соскочить не удастся. Мама Коза наша третья подружка. Вообще – то ее зовут Инна, мать троих детей, жена полу олигарха, ни дня в жизни не работавшая. Она была идейным вдохновителем всех наших детских проказ. Да и сейчас с головой у почтенной дамы не копенгаген, надо сказать. Ее бедный муж с трудом вывозит экзерсисы супруги, скорее похожие на диверсии. Делает Мама – Коза все не со зла, а из чистой любви к искусству.
- Не просто сможешь, а даже полумертвая приползешь. Даже если тебя на «Карбюраторном» проспекте перережет пополам трамваем, ты возьмешь ноги в руки и доползешь, поняла? Нельзя себя хоронить, Верка. Ты живая, молодая и свободная. А живым жить надо. Пять лет прошло, а ты похожа на бледную моль. Колготки ты эти взяла где уродские? Даже кривые «нитки» Мойвы не вынесли бы подобной красотищи. Твои копыта похожи в них на рулоны туалетной бумаги, нанизанные на веревки. А шапка? Не найдешь ты себе мужика, если будешь рядиться, как тля колхозная.
- Я видела Славу на днях,- шепчу, вжимая голову в плечи. – И он даже не спросил меня про... Мне не нужны больше мужчины. Одной легче.
- Боже. Верка, ты блаженная,- вздыхает Валентайн, — он тебя брюхатую бросил. Чего ты ждешь? Да этот козел рад был, что... Прости. Прости, детка. Короче, мы все тебя ждем. В шесть в «Берлоге», не опаздывай. Мойве пришлось поступиться принципами ради трактира. А Инка... В общем, у нас девичник сегодня и точка.
- Я даже не знаю, где находится ресторан,- спорить больше нет сил. Слова Вали высосали из меня последние. А Славка... Он другой стал: оплыл, волосы поредели, но все еще красив. И я едва сдержалась, чтобы не уткнуться ему в грудь носом и не рассказать, что все эти годы чувствую. Только вот ему это было неинтересно. Я неинтересна, судя по жалостливому взгляду, которым меня окинул тот, кого я любила настолько, что отказалась от всего на свете.
- Интернет тебе в помощь, а мне на работу пора,- голос Веллы, тьфу ты, Вальки сочится брезгливостью. Явно поняла, о ком я думаю. Да и пофигу. Это моя жизнь.
Макар Ярцев
- Я честно не виновата, пап, — морщит нос – пуговку Маришка, от чего мелкие смешные веснушки на ее переносице начинают плясать. Интересно, откуда у нее эти солнечные канапушки? Ни у меня, ни у моей бывшей жены нет таких отметин. И глаза у нас карие, а у Маришки они ярко зеленые. Я таких и не видел никогда. Невозможные, таких и в природе не бывает. Дашка сказала, что в ее бабку. У меня нет причин ей не верить. Но иногда...
- Мне даже нравилась Серафима Павловна. Ну, точнее нравится. Она читала мне сказки и была самой не противной из всех нянек,- продолжает малышка, поправляя на переносице дурацкую маску. Психолог сказал, что она прячет за ней свое детское одиночество и борется с дефицитом внимания. Ребенок лишенный материнской ласки не может вырасти нормальным, как ни старайся. Черт, снова я прокручиваю в голове идиотские предположения детского мозгоправа. И понимаю, что он местами прав. Чертова дура Дашка бросила дочь. Просто сбежала. Странно, но материнский инстинкт в ней так и не проснулся. Маришку она едва терпела в моменты просветления. А когда пребывала в тумане своих нездоровых увлечений, так и вовсе не вспоминала о дочери. Кроме денег моя женушка ничего и никого никогда не любила. Чертова мразь, сумасшедшая стерва. Я вздохнул, когда она вычистив сейф свалила в неизвестном направлении, понимая, что мои юристы оставят ее без штанов, еще и упекут в клинику, где лечат зависимости, там ей самое место. Да и бог ей судья, как говорится. Но Маришка скучает. И это доводит меня до белого каления.
- И гель с блестками, разлитый на кафеле не твоих рук дело? – я хмурюсь, но сердиться на дочь долго не могу.
- Просто хотела посмотреть, будет Серафима похожа на единорожиху,- в голосе малышки раскаяние.- Я же не думала, что взрослая тетенька свалится и сломает ногу. Ой, она так шлепнулась, я думала проломит нам пол.
- А перед этим Анна Валерьевна чуть не лишилась глаза. А до нее Светлана Юрьевна осталась заикой. И костюм этот твой дурацкий? Давай тебе купим красивых платьев, шубку. Ты же девочка, а одеваешься, словно сбежавший из детского дурдома пациент. Я все понимаю и постараюсь уделять тебе больше внимания.
- Я супер – девочка, па,- показывает щербинку между зубами Маринка.- И костюм у меня клевый. Костюм супергеройский, и маска, между прочим тоже. А няни сами были виноваты, честное слово. Та. что заикается теперь, просто не оценила шутку. А кровь даже не похожа была на настоящую.
- Светлане Юрьевне так не показалось,- хмыкаю я, вспоминая сколько отсыпл нервной тетке богатств на лечение, щедрой рукой.
- Зато теперь она закаленный в боях боец,- хихикает дочура.- И, кстати, тебя тренерша вызывает, Юлька из балетной студии меня дразнит. Говорит, что я такая шумашедшая, потому что у нас семья не...Неполцевная, что ли. Не помню как она сказала. А Юльку я побила, хотя она больше меня и ей уже восемь. Она ведь тоже сама виновата, теперь тебе надо идти к моей учительнице, потому что у Юльки нос похож на сливу. Где справедливость? Вот я вырасту, стану супер – женщиной и наведу порядок.
- Девочки не должны драться,- включаю правильного папашу. Но в душе горжусь своей дочерью. Нельзя позволять глумиться над собой. Ответ всегда должен быть адекватным ситуации.- И говорить надо правильно. Не шумашедшая, а сумасшедшая,- машинально поправляю я, чувствуя зарождающуюся глухую ярость. Мое место на офисной парковке перегорожено какой – то колымагой. Вокруг чертова ведра с болтами мечется начальник охраны, снова не пойми чем занимавшийся раньше. Это уже становится традицией. Неужели так сложно выполнять работу, за которую я ему плачу хорошие деньги.
- Уволен,- рычу я, с силой хлопая дверцей своего джипа. Маришка вздрагивает от громкого звука и кривит губки. Вот – вот заревет. Черт, я снова напугал дочь. Она боится вспышек агрессии. Отстегиваю ремни, которыми малышка пристегнута к детскому креслу. Надо учиться держать себя в руках.
- Макар Семенович... – в голосе человека – горы, растерянно глядящего на меня, просительные нотки. Господи, пусть он заткнется.- Ну невозможно уследить. Центр города, люди место ищут, как ошалевшие. Я говорил, что надо барьер поставить.
-И даже получил на это деньги, Игоряша. Но шлагбаума до сих пор нет, а я каждый день не могу оставить проклятую машину на своем месте. Я тебе давал три шанса, как помнишь в том анекдоте про тещу и три предупреждения. Так что не обижайся. Расчет получишь в бухгалтерии,- выплевываю я, подхватывая на руки вполне уже тяжеленькую пятилетнюю девочку. Она дрожит и хнычет. Я снова потерпел фиаско, в глазах дочери стал злым драконом.
В кондиционированном воздухе старинного особняка, переделанного мной под офисное здание, слегка прихожу в себя. Стараюсь дышать через нос, так как меня учил мозгоправ. Выходит не ахти, но все равно, я уже не хочу убивать.
- Па, а дядя Игорь теперь как будет денежки зарабатывать? – тихо спрашивает Маришка.- У него же сынок маленький и мама болеет.
Я молча сажаю ее на стул. Плевать я хотел, как этот держиморда будет жить. Новенькая девка вскакивает с офисного кресла. Эти чертовы секретарши меняются у меня, как стекляшки в калейдоскопе, не выдерживают моего характера. Сбегают, или я их увольняю в припадке ярости. Чаще всего второе.
- Это моя дочь. Следи за ней, глаз не спускай. У меня сейчас важное совещание онлайн. Час меня не беспокоить. И еще, принеси мне договор с корейцами Как там тебя...?
- Мила,- черт, и эта лепечет как раненая курица. Все, как под копирку. Через неделю. Она начнет мне строить глазки, юбки будут становиться все короче и короче, а речь растянутой и невразумительной. Но в данный момент она еще просто не поняла, как себя вести.- Когда вам подать договор?
- Вчера, — ухмыляюсь, глядя на дочь, уже исследующую приемную. Сейчас она похожа на маленького охотничьего сеттера.- Мила, мою дочь зовут Марина.
- Я вас поняла. Марина Макаровна под надежным присмотром,- криво улыбается чертова девка, только что под козырек не берет, слава богу. Я б не вынес такого перфоманса. Что за день такой? И няня эта проклятая сломала ногу очень не вовремя. Праздники, я дал выходные прислуге, надеясь, что пятидесятилетняя дама справится с ребенком и сможет сварить дурацкую кашу. Сам я дома не собирался питаться.
Вера
- У вас глаза моей дочери.
Я размыкаю веки, и хочу снова зажмуриться. Мечтаю провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть лицо склонившегося ко мне мужчины. Куда я снова влезла?
-Если это подкат, то вы грязный извращенец, — ухмыляюсь, и тут же морщусь от боли в разбитой губе. Выгляжу наверное бомбически сейчас. Судя по ощущениям, сейчас я похожа на мисс Клювдию из мультика про уток. Хотя, головой то я видать приложилась. Какая разница, что подумает обо мне странный мужик, осматривающий мое распластавшееся по асфальту, не худенькое отнюдь, тело? Интересно, красавчик видел меня в роли свадебной куклы на капоте? Черт, да не интересно мне это. Я опоздаю в ресторан и Валька меня освежует. Так что мне сейчас гораздо интереснее сколько времени я провалялась на ледяном асфальте под пристальным взглядом этого извращуги? Еще часа четыре до встречи с подругами у меня есть. Успею добежать до канадской границы. Черт, о чем я думаю? Я же вытолкнула из – под-колес ребенка. И где он сейчас, точнее она – малышка с маленьким зверьком в руках. Неужели...? - Девочка, где девочка? С ней все в порядке?
- Было бы странно подкатывать к полумертвой женщине. Я конечно извращенец, но не до такой степени. Да и ваши колготки не будят во мне фантазий. Разве что шапка...- ухмылка, как у чеширского кота, какая – то абсолютно дикая, повисает в воздухе, постепенно тая. Надо же, шутник. - Не дергайтесь. Сейчас приедет «скорая», вдруг у вас внутренние повреждения,- приказ в голосе мужика, отчего – то, приводит меня в ярость.
- Вам то какое до этого дело? - пыхчу, пытаясь собрать конечности в кучу.
- Папа просто переживает,- детский голосок взрывает пространство, и я чувствую, как меня отпускает лютый страх.- Ты супергероиха, ведь правда? А папа сказал, что супергероих не бывает, зато полно толстых...
- Маришка, замолчи,- стонет мужчина, и я наконец то могу его рассмотреть. Небритый, похожий на медведя, глаза уставшие, больные. И копна растрепанных темных волос, судя по всему ранее, аккуратно уложенных, но теперь топорщащихся во все стороны, как «взрыв на макаронной фабрике»
- Вы спасли мою дочь. И я не могу позволить вам вести себя безрассудно,- надо же, не может он. Значит называть меня толстой может, а позволить вести себя неподобающе канонам и благоразумию не имеет возможности. Наглый, нахальный, самоуверенный мерзавец, считающий себя хозяином жизни. Это все написано на, словно выточенной из камня, физиономии. И как только у него получилось стать отцом такой красивой малышки? Сам то похож на дикого вепря. Смотрю на девочку и чувствую, что сердце пропускает удары. Моя дочь сейчас такой бы могла быть.
- У вас просто шок. Сознание не теряют без причины,- продолжает занудничать мой новый знакомый. Не объяснять же ему, что эта оказия всегда со мной случается в моменты сильных душевных волнений, выплеска адреналина в кровь и страха. С детства мама таскала меня по врачам, считая припадочной. И болит у меня сейчас только часть организма, чуть пониже спины, на которую пришелся основной удар. Но моя подушка безопасности вполне способна вынести и более сильные потрясения.
- Шок у вас, судя по всему,- парирую я, не понимая почему вредничаю и стараюсь вывести из себя такого заботливого кавалера. И почему мне страшно хочется сбежать? Может потому, что маленькая девочка, стоящая рядом с медведем будет страшные воспоминания о моей потере? И они больнее. чем травмы полученные в этом происшествии, и гораздо глубже.
У меня наконец – то получается подняться на ноги, и мир вокруг начинает раскручиваться, словно огромная карусель. Делаю шаг, и понимаю, что сейчас свалюсь снова к дорогим бареткам красавчика, и тем самым подтвержу его правоту. Только не это. Валька как в воду смотрела, про трамвай то. Сейчас у меня ощущение, что я все же сыграла в Анну Каренину. Сильные руки подхватывают, не дают рухнуть. По телу разливается приятное тепло. Черт, да что ж такое? Мужик прав, у меня шоковое состояние. Иначе чем объяснить помутнение рассудка? Его прикосновения приводят в чувства, заставляют дышать. Как раз в этот момент я слышу вой сирены скорой помощи. А потом все заканчивается. И я чувствую спиной только ледяное покрытие носилок, и словно сквозь вату слышу обрывки фраз.
- В какую больницу повезете? – спрашивает наглый хам.
- На Революционной.
- Здесь думаю хватит на то, чтобы обеспечить женщине нормальные условия.
- Еще как, командир,- отвечает невидимка. Наверное фельдшер со скорой.
-Я навещу вас, — это хам шепчет уже мне. – Вы мне жизнь сегодня спасли. Дочь – все что у меня есть.
- А у меня нету, никого и ничего. И вы мне не нужны, — выдыхаю в пространство и вдруг вспоминаю. Я его видела. Давно, в другой жизни. И тогда на его лице были написаны гордость, торжество и безграничное счастье. Я стояла на пороге роддома пять лет назад, боясь, что потеряю связь с планетой и улечу в космос. Наверное поэтому и запомнила отца с охапкой цветов, красивую, но злую женщину и пищящий сверток в руках детской медсестры. Врезался мне в память, но сейчас он мало похож на себя прежнего. Морщинки в уголках губ, потухшие глаза его изменили не в лучшую сторону. Странная штука жизнь.- Не приходите. Не затрудняйте себя. Я ничего особенного не сделала. И вы не должны мне ничего. Это просто нормальный человеческий инстинкт. И на вашем месте я бы не размахивала монтировкой на глазах у дочери.
Я и вправду не хочу его видеть, и малышку не хочу. Слишком болезненные воспоминания. Слишком страшная встреча. Все слишком, чересчур.
- Вы не на моем месте,- рычит вепрь.
Он прав. Я никогда не буду на его месте. Потому что у меня нет того, что имеет он.
-Конечно, — соглашаюсь. Потому что спорить с зазнайкой глупо, да и в принципе он не далек от истины,- поэтому просто скажите, сколько сейчас времени?
- Странный вопрос,- хмыкает мой собеседник. – К четырем уже подходит. Вы торопитесь?
Я закатываю глаза. Времени до встречи с подругами почти не осталось. Правда больница, в которую меня собираются везти находится в двух шагах от дома. Эх. Не светят мне сегодня обновки. Придется надевать платье, в котором я ходила на Мойвино дефиле. Девчонки меня четвертуют.
Вера
- Ты реально ползла? – интересуется Инка, прищурившись как недовольная кошка. – Мы полчаса на венирах жалистные песни тут исполняем, с голодухи. А она является в платье из старой коллекции, содранными коленями, и прической в стиле «Поцелуй меня с разбегу, я за деревом стою». Садись, давай, пока я не начала убивать.
Я уже жалею, что пришла. Капроновые чулки еще надела. Но это только от того, что не смогла натянуть на пострадавшую часть тела даже нормальных трусов, не говоря уж о колготках. «Подушка безопасности» болит нещадно. Зеркало в стенном шкафу моей квартиры аж зазвенело, когда я показывала ему огромный сине - черный синяк на филе. Но не объяснять же подругам, что я не могу даже на стул нормально сесть. И хочется мне сейчас сказать «Нет, спасибо, я пэшком пастаю», в стиле горячего грузина, влюбленного в «Ларысу Иванавну», а не есть и уж тем более не танцевать и горланить в караоке песню про Императрицу, на что явно настроились зырящие на меня во шесть глаз полуграции. И что уж греха таить, делать попой опа – опа я смогу не раньше чем через месяц, по моим прикидкам.
- А с губой что? – в голосе Мойвы столько любопытства, что я хихикаю.
- А на что похоже, по-твоему?
- По моему, это похоже на засос, или укус горячего мачо. И колени содранные твои просто орут о том, что кто – то прекратила целибат и пустился во все тяжкие. Признавайся, кто он, или запытаем,- хмыкает Валька, но ее глаза остаются серьезными.
Но я уже не слушаю разошедшихся подруг, а смотрю на идущего через зал ресторана мужчину. Он меня выследил что ли? Что он там обещал со мной сделать?
- Ярцев пришел,- шипит Валька, в мгновение ока превращаясь в Валентайн: глазки с поволокой, манерно отставленная ножка, уголок губы прикушен. Черт. Она выходит на охоту. И на кого? Нестерпимого дурака, у которого из хорошего только маленькая доченька.- Он смотрит? Смотрит? Ну, Верка, у тебя же обзор лучше.
- Не смотрит,- вредно бурчу я, рассматривая своего недавнего знакомца, целеустремленно шагающего в сторону вип зоны ресторана. Нет, он не глядит по сторонам, и это внушает небольшую надежду, что мы не столкнемся. Хотя. Зная моих подружек. К концу вечера нас не заметит только ленивый, или уж совсем слепой калека, случайно забредший в эту обитель порока. А еще мне отчего – то очень не нравится, что наглая моя подруженька расставляет сети на этого зверя, и пялится во все глаза на мужской зад, облизываясь при этом, как лиса вылезшая из курятника. Голова начинает кружиться.
- Оооо, — по округлившимся глазам Мойвы, наливающимся безумием, можно судить о степени восторга.
- А кто он? – наконец собравшись с духом, спрашиваю я, стараясь не выглядеть особо заинтересованно. Но на самом деле мне хочется выхватить у Инки из рук стакан с каким –то пойлом и жадно его выхлебать.
- Ярцев? – Мойва смотрит на меня, как Ленин на зажравшуюся буржуазию, явно прикидывая степень моей тупости.- Влажная мечта всех не блаженных баб нашего немаленького городишки. Правда говорят, что он жуткий козлина, и ядовитая злюка. Но я б его облизала, пусть мне бы плохо стало.
- Я бы тоже,- куртуазно пыхтит Валька поправляя свои три волосины, взбитые в пышную прическу руками умелого парикмахера, а я смотрю на стакан в руке Мамы –козы. И уже не хочу пить, зато хочу дать по башке стеклотарой озабоченным нахалкам. Хотя, что он мне этот злой синьор – помидор? Какое мне дело, с кем и где он будет проводить сегодняшнюю ночь?
- Хорошо, что я замужем за Бусиком, и мне не надо больше выпускать из задницы радужный хвост, чтобы сразить харизмой самца тестикулоносца,- ухмыляется Инна. – И потом, вам слишком калорийным покажется этот сладкий аленький цветочек, подруги мои ненаглядные. Об Ярцева зубки сломать, что пописать сходить. Андестенд? Уж поверьте, я такого наслушалась от жен Бусиковых компаньонов про этого шоколадного зайку, волосы в жилах стынут. Под красивой фольгой, которую Мойва в детстве разглаживала и копила со страстью помоечного кротишки, кроется атомный монстр.
- Кровь
Что? – вскинула ясны очи Мама Коза.
- Кровь только может в жилах стыть,- поправила я машинально и тут же решила перевести опасную тему. Ярцев – красивая фамилия. И сам он... Господи. Что происходит? Наверное все же зря я сбежала из клиники, не дождавшись МРТ головы. – Инна, что ты пьешь?
- Это смузи из зеленых овощей и семян чиа. Мне его мой гуру посоветовал,- фыркнула Мама – коза, забрызгав мое платье из старой коллекции гадостью, похожей на сопли.
- Ага, а гуру зовут Вовка Рябинкин,- заржала было Валька, но вдруг захлебнулась смехом и подозрительно посмотрела в сторону моей персоны, аккуратно примостившейся на краешке шикарного мягкого стула.- Так, погоди. Верка переводит стрелки только.... Ооооо. ООООО.
Я, стараясь не отвести взгляд, уставилась Валюшке в переносицу, Но поймать меня на вранье – раз плюнуть. Не умею я врать от слова совсем.
- Вы же знакомы, да детка? И поэтому ты боялась повернуться в сторону этого хлыща? Не стоит притворяться косой дебилкой, я тебя насквозь вижу.
- Так это Ярцев тебя так укатал? – задохнулась Мойва, от пронзившей ее, бесконечно умной догадки
-Это было шапочное знакомство,- хныкнула я, понимая, что вечер перестает быть томным.- И видеться с ним я больше не желаю.
- И поэтому ты не можешь сидеть полной грудью? – щурится Инка. Надо же, наблюдательная какая.
- Нет, не поэтому. И болит у меня не в груди, а существенно ниже. Меня сбила машина, похожая на танк, а не то что вы подумали,- мой голос звенит от злости, и обиды и еще кучи чувств, вдруг превративших мою и без того расшатанную нервную систему в драную сетку от комаров. А еще жутко бесит Мойва, таращащая свои глазища и дергающая тонкой шейкой. - И не надо кривляться и строить физиономии, Катька, потому что я не желаю больше видеть этого сноба, даже мельком, который обещал мне надрать задницу. Ясно?
- И надеру,- раздается у меня за спиной насмешливый голос, от чего сердце проваливается куда – то в район левой коленки.- кстати, танком меня еще не звали. Я польщен.
Вера
Мне кажется, что если я обернусь на голос и посмотрю на говорящего, то превращусь в каменную статую. Жертва Медуза Горгона. Смешно. В теле звенит каждый нерв, каждая мышца. А еще чертово эластичное кружево на моей ляжке предательски скручивается бубликом. И это означает только одно – я снова опозорюсь.
- Потанцуем? – глупо шепчу я, резко разворачиваясь. Шепчу куда – то в широкую грудь, обтянутую прекрасной белой тканью, боясь поднять глаза выше, чтобы не встречаться взглядом с насмешливыми ружейными дулами.
- Я только пою, Супергероиха,- мурлычет этот огромный кот, глуша все посторонние звуки вокруг. – И, кстати, обычно чулки с женщин в моем присутствии падают быстрее. Ты выбиваешься из графика.
- Хам,- наконец – то сбрасываю с себя первое оцепенение. Он ловит мою руку возле своей щеки, когда я уже зажмуриваюсь в предвкушении звонкого шлепка.
- Терпеть не могу, когда меня колотят по физиономии,- хрипит он, склонившись ко мне настолько близко, что я чувствую горячее дыхание. Проклятый чулок болтается уже где – то на щиколотке. И где мои подружки, интересно? Почему не спешат спасти меня? Я вдруг осознаю, что мы двигаемся в унисон с Ярцевым, танцуя какой – то странный, хаотичный танец.
- Придется вам смириться. Потому что когда вы наконец меня отпустите, я повторю попытку.
- Как тебя зовут, Супергероиха? – пропустив мимо ушей угрозу, этот нестерпимый мужлан вдруг склоняется к моей ноге. И я чувствую, как щеки заливает огонь. Его пальцы гладят кожу через тонкий капрон, пока мерзавец натягивает чулок, все выше и выше и выше. Черт. В голове звучит песня про полет наших птиц и спро то, что сказка часто становится былью. Нервно хихикнув я дергаюсь, делаю маленький шаг назад, пытаясь выпутаться из чар.
- Ооооо,- стонет где – то в пространстве одна из подруженек. Боже, Мойва, спасибо. Стряхиваю остатки странного гипноза.
- Что вы себе позволяете? – еще один рывок и я свободна: от рук, от чар, от глаз этого чертяки.
- Я задал вопрос,- он больше не смеется, и сузившиеся глаза прожигают меня отнюдь не добрым взглядом. – Как тебя зовут? И какого хрена ты шляешься по забегаловкам, вместо того, чтобы лечить свой чертов толстый зад?
- А кто ты такой, чтобы задавать мне эти вопросы? - от такой наглости у меня наконец прорезается голос, и я слышу за спиной одобрительную поддержку подруг, выражающуюся в перешептываниях и похрюкиваниях.
- Правильно, Верка,- Мама – Коза наконец прерывает повисшее в воздухе, трещащее напряжение.- Я бы ему за толстый зад еще наподдала.
- Вера, значит, — кривая ухмылка расцветает на лице, покрытом темной щетиной. Слова моей подруги уходят в молоко. Его совсем не задевая.- А я Макар.
Он приближается резко, и как тюк с мукой, нагло перекидывает меня через плечо. Черт, а на мне же стринги. Господи, только бы платье не задралось. Стоп, о чем я думаю, пока этот проклятый захватчик под визги Вальки и Мойвы прет меня к выходу из ресторана, даже не обращая внимания на моих подруг, как на назойливых мух?
-Поставь меня на место,- рычу я в спину наглого подонка.
- Мы полицию вызовем,- слышу неуверенный голос Кэт. И судя по злому сопению Ярцева, он взбешен и сейчас очень опасен. – Верка, Вер...
- Ты нужна моей дочери,- голос Макара дрожит, и теперь похож на раскаты небесного грома. Холод улицы только усугубляет мой страх. Ярцев волочет меня под ночным небом к машине. Крупные снежинки залетают мне в рот, и дышать становится трудно. И хочется орать от ужаса. Но судорогой сведенное горло не позволяет выдавить и звука. - Считай, что я тебя нанял нянькой. Или кем там...
- А меня ты забыл спросить? Я работаю. И вообще, давай обсудим все. Поставь меня на землю,- хнычу я, как обиженный воробей.
- Да плевал я на твою работу. Считай, что ты в отпуске,- рычит этот подонок, сваливая меня на заднее сиденье дорогущей машины.
- Это похищение, тебя посадят. Подумай о дочери. У нее же наверное мама есть, которая сама прекрасно справляется с воспитанием. Им будет плохо без кормильца, когда тебя упекут на зону. Ну зачем тебе толстая, глупая, неуклюжая нянька? - все еще на что – то надеясь, взываю я к голосу разума обезумевшего мужика.
- Ты себя недооцениваешь,- шепот заполняет салон машины, — и я тоже недооценил. Вздрагиваю, от звука центрального замка, блокирующего двери. Господи, он же маньяк. Как же меня угораздило?- Даже не думай напасть сзади, — читает мои мысли красавчик – похититель. Мне придется тебя переложить в багажник, а ты без верхней одежды. Ничего, завтра утром я закажу тебе гардероб. Ты любишь шубы?
- Я люблю, когда меня не крадут из ресторана,- фыркаю вредно, чувствуя, как развеивается напряжение.- А шубы я не ношу, и мясо не ем. У меня принципы.
- Принципы – это прекрасно,- он смотрит на меня в зеркало заднего вида, и я не могу понять, что в его глазах: насмешка, презрение или просто интерес. Так глядят на зверушек в зоопарке. Откидываюсь на спинку дорогого сиденья. Говорят, если не можешь ничего предпринять, просто расслабься и получай удовольствие. Рано или поздно бешеная поездочка завершится, и я сбегу.
- У Маришки нет матери. Точнее, она существует где-то, но... Вера, помоги мне,- Макар замолкает на полуслове. И мне вдруг становится его жаль. Этого сильного, богатого, озверевшего хозяина жизни. А еще я вспоминаю глаза маленькой девочки, так похожие на мои, и понимаю, что попалась, как глупая муха в паутину. Боже, какая я дура.
Макар Ярцев
И смотрит она на меня без страха. В ее глазах какая – то боль затаенная, такая глубокая, что кажется я проваливаюсь в бездну. А еще в зеленых омутах я читаю жалость, смятенье. Что – то такое непонятное моему разуму. Гремучая смесь женственности, ума и страха.
- Зря я это затеял,- выдыхаю в лобовое стекло, стараясь не смотреть в отражение зеркала заднего вида, транслирующее женский взгляд.- Простите. Я сейчас отвезу вас обратно.
Вера
Этот мужчина зло в чистом виде, завернутый в человеческую кожу, словно невкусная конфета в абсолютно шикарный фантик. И я уже жалею, что решила поддаться искушению. И теперь боюсь подавиться.Он шагает за мной по ступеням родного подъезда, а мне кажется, что я всхожу на эшафот. И он мой палач. На площадке перед моим этажом света нет. Опять сперли лампочку, видимо. Они пропадают со скоростью света, как бы не смешно это звучало.
- Давай,- слышится из темноты истеричный шепот. Ярцев не успевает среагировать. Мелкая тень кубарем бросается ему в ноги. Любимый прием моих дорогих подруг. Как же я не подумала про них. Девчонки страшнее урагана носящего женское имя. Я смотрю, как он взмахнув руками валится назад, сползает по лестнице вниз, не произнеся при этом ни звука.
- Ты видала, как мы сделали этого подлеца? Вы долго, кстати. Коза вон свалила не дождалась. Ее Бусик такой скандал закатил. Что мать семейства шарится ночами не пойми где, — радостный голос Вальки похож на вопль индейца, получившего первый приз в соревновании по сдиранию скальпов с бледнолицых.- Мойва – торпеда. А говорила то «Да не смогу, да навык потеряла. Фря вавилонская». Срвесть ты, Катька, потеряла, а не навык. Врешь, как дышишь. А дышишь часто.
- Чуть шею не свернула, блин. Кабан такой, за перила еще цеплялся, — бухтит Кэт. – А она, между прочим дорого стоит у меня, моя шея. В следующий раз твоя очередь, Валюха.
- Не. Мне нельзя. Я в голову не только ем, не то что некоторые,- хихикнула Валька, и замолчала, уставившись на меня блестящими в темноте глазами.- Верка, ты чего?
-Ничего.
Я холодею от ужаса, слыша яростный рев поверженного титана. Значит жив здоров и невредим мальчик Вася Бородин. И это для нас сейчас смертоубийственно, судя по звукам, несущимся с подножия лестницы.
- Вечер перестает быть томным. У тебя дверь выдержит налет ядерной боеголовки?- поинтересовалась Мойва, выхватывая из моих сведенных судорогой пальцев связку ключей.
Господи, я определенно сошла с ума. Видно мой мозг в момент автоаварии находился не в голове. Хотя, скорее всего в заднице его законное место.
- Убью,- слишком бодро Макар взлетает по ступеням. А меня начинает душить смех при виде Катьки, судорожно пытающейся попасть в замочную скважину элементом брелока в форме скелета.
- Ключ, ключ, — как охранник из советской сказки про близняшек и зеркала, завывает Валентайн.
Ярцев замирает напротив меня. Ест поедом взглядом, буквально сжирает. Его лоск остался видимо на пересчитанным им же ступенях. На лбу растет шишка размера фулл сайз, и сейчас он еще больше напоминает выползня из преисподней. Красивого, злого, и ужасно опасного демонюку.
- А не надо было строить из себя проклятого скота. И голова бы не болела, — мой писк тонет в его рыке, и судя по звуку, Мойва начинает сползать по стене и пытается растечься по грязной подъездной плитке серебристой лужицей. И черт меня возьми, даже чулки, так и болтающиеся на моих конечностях, съеживаются, превращаясь в колодки. Потому что я буквально примерзаю к полу, не могу пошевелиться. Куда уж там думать о побеге? Дуба бы не врезать от такого стресса.
- Собирай свои гребаные вещи, пока я не начал убивать этих поганок по одной в полчаса. Тебе же хватит двадцать минут, чтобы собраться?
- Я не поняла, мы что зря жизнями рисковали? – любопытство Вальки все же пересиливает чувство самосохранения.- Кэт, мы тут лишние, похоже.
- Нет,- задыхаюсь от ужаса, при мысли, что сейчас мои подруги тихо свалят и я снова останусь один на один с Макаром Ярцевым.- Девочки, вы все неправильно...
- Если бы я не сходил с ума от злости, и ты бы не была нужна моей дочери, я бы сейчас растерзал тебя на тряпки. Тебя, и двух этих проныр. Но я едва дышу от ярости, слепну,- шепчет он мне прямо в ухо, обжигая своим раскаленным добела жаром.- Поэтому я буду великодушен и отпущу чертовых баб. А ты ответишь за шишку на моем лбу и каждый синяк на теле.
- Я вообще – то нанималась няней к девочке. Никто не говорил, что мне придется приглядывать еще и за вами,- да что же это такое? Мне тоже начинает не хватать воздуха. Голова кружится, а по телу проносится горячая волна гнева. Она выжигает все остальные чувства. Кто он такой, вообще? Что себе позволяет?- И если я позволила себе минутную слабость в вашем присутствии, это не означает, что можно вести себя как последний козел.
- Кто козел? – теперь несносный мужлан смотрит на меня с интересом.- Я козел?
- Да, вы – проклятая прядь падает мне на левый глаз и я пытаюсь ее сдуть, раздуваю щеки, становясь похожей на рыбу –учительницу из мультика про глупую губку.- Смесь козла с гиббоном. Брызжете тестостероном как кашалот. А сами только и можете, что запугивать и унижать меня. Ваша дочь сейчас одна. Не удивительно, что у малышки дефицит внимания. Ей нужен отец, а не Бармалей.
- Ты уж определись, к к какому виду млекопитающих я отношусь, — ох, как он зол. Раздувает ноздри так, что кажется они порвутся сейчас. Его рука держит меня за затылок так крепко и настойчиво.
- Нам пора,- гнусит где – то в пространстве Валька, - было приятно познакомиться и все такое, но у Мойвы режим. Ей пора на горшочек. И мне, собственно тоже. Верунчик, позвони, как сможешь. Мысленно Мы всегда рядом.
Я слышу топот несущихся по ступеням подруг, предательницы блин, но сейчас мне абсолютно не до них. Сейчас я хочу... Стоп, а чего я хочу то?
- Черт, почему у тебя такой цвет глаз? – вдруг шепчет Ярцев, ухватив меня пальцами за подбородок. – Невозможный.
- Это наследственная аномалия, — так же шепотом отвечаю я. И кажется что из меня выходит весь воздух. Как из воздушного шарика.- Так моей маме сказали врачи. Она связана с пигментацией радужки. Это не опасно для жизни, просто я не все цвета вижу правильно.
Он вдруг резко отталкивает меня от себя, и я от неожиданности оступаюсь и повисаю, ухватившись за сильную мужскую шею.
- Это было лишним. Женщины обычно падают к моим ногам более изящно,- хмыкает Макар, но его лицо не смеется.- Вера, Маришке плохо у моей матери, постарайтесь не задерживаться. А еще – я хороший отец, зарубите себе это на конопатом носу. Я буду ждать вас в машине. И бога ради, снимите чертовы чулки. Белые колготки вам идут больше.
Вера
А я, оказывается, не умею петь колыбельную. Точнее не могу вспомнить слов ни одной из них. Дую на розовую щечку маленькой засони, и шепотом напеваю строчки из главной темы любимого сериала. Девочка восхитительна, причмокивает маленькими губками, подперев кулачком висок и тихо-тихо сопит, улыбаясь во сне. Моя дочь была бы вот точно такой сейчас если бы...
- Вера, вы так и будете сидеть у кровати всю ночь? – Макар проскальзывает в детскую словно тень. Или я просто так напряжена, что не услышала его шагов.- Ваша комната готова.
Он кивает на дверь ведущую в, смежную с детской, спальню. Это мое прибежище скорее всего специально спроектировано, чтобы няня могла находиться возле воспитанницы неотлучно.
- А если она проснется. А меня не будет рядом? – шепчу я, не в силах встать с краешка детской кровати. Она маленькая такая и беззащитная. Хрупкий цветочек, который нуждается в защите. Я машинально мну в руках детскую кофточку, украшенную супергеройскими эмблемами, более подходящую мальчику чем крошечной рыжеволосой фее и боюсь, что Ярцеву придется тащить меня за шиворот в отведенные мне владения. – Проснется и испугается?
- Не глупи. Если ты завтра будешь чуть живая и опухшая от недосыпа – это страшнее будет для Маришки чем проснуться в своей комнате. Это будет даже ужаснее чем пятничный хоррор по телевизору, про восстание зомби – толстух, — снова издевается чертов мерзавец, но у меня уже нет сил даже на обиду. Он прав, я страшно устала. Просто нервное состояние не дает организму расслабиться.
Я валюсь в кровать даже не до конца раздевшись. Сил нет даже дойти до ванной. Так и рушусь на чужие простыни в колготках и водолазке.
«Не засну» думаю я, и тут же проваливаюсь в душную темноту.
По ощущениям я просто моргнула. Прикрыла веки на секунду. Но это не так. Меня подбрасывает на кровати, ритмично и пугающе. Вроде же мы живем не в сейсмоопасной зоне, откуда землетрясение? В панике размыкаю слипшиеся от сна веки и смотрю в чужой потолок, силясь понять, что же все таки происходит. События вчерашнего дня заползают в, не до конца проснувшийся мозг, словно присосчатые щупальца. Господи, я в чужом доме. Ныряю рукой под одеяло и выдыхаю – одежда на месте. Но кровать качает, словно лодку в открытом море. И я чувствую чужое присутствие.
- Ты проснулась? – звенит в пространстве чужой комнаты детский голосок.- Я ждала – ждала, а потом подумала, что ты не рассердишься, если я немного попрыгаю тут.
Мои губы расплываются в улыбке. Маленькое рыжее солнце обрушивается прямо на меня. Надо же, как можно вот так просто отказаться от такого счастья: радостно верещащего, лучисто кудрявого и абсолютно безусловного? Если бы это была моя дочь...
- Конечно я буду сердиться,- притворно хмурю брови, подхватывая малышку, все еще одетую в пижаму и босую. – Ты шла сюда без носков, что не приемлемо для маленьких девочек, и за это мне придется тебя наказать овсяной кашей. Ты любишь кашу?
-Нет,- заливисто смеется Маришка, пока я надеюсь, что найду в кухне нужные ингредиенты для обещанного ей деликатеса.- Каша буэээ.
- Ты просто никогда не ела настоящей супергеройской овсянки. У каши, которую я варю, есть секретное название. И я его тебе раскрою, только если ты съешь все до последней крошки, — больше не сдерживаясь смеюсь, совсем забыв о том, что расхаживать по чужому дому в колготах и тонкой водолазке неприлично. Но мой саквояж остался в машине Ярцева. И я вдруг с ужасом понимаю, что остальные вещи испарились, хотя я точно помню, что повесила их на спинку, стоящего рядом с кроватью, кресла.
- Я согласна, согласна,- радуется девочка, не обращая внимания на мою панику. Ну не в одеяло же завернувшись, мне идти кашеварить?- Папа, мы будем есть сверхсекретную кашу.
Маришка смотрит мне за спину, и я едва сдерживаю стон. Ну за что? Поворачиваюсь медленно, уже зная, что сейчас увижу издевательскую физиономию нахального монстра.
- Я вот думаю, эти колготки нужно засылать во вражеские армии, чтобы подорвать боевой задор захватчиков. Вера, недостатки надо скрывать, а не подчеркивать, вы лучше других должны это понимать.
На его лице кривится эта вечная ядовитая ухмылка. И мне хочется сквозь землю провалиться, лишь бы не видеть ее.
- Мне нужна моя одежда,- стараюсь звучать ровно, но голос срывается, и я себя за это сейчас ненавижу.
- Слышала, Маришка, твоя няня не Супергероиха. Она жидкий терминатор,- хохочет чертов мерзавец.
- Почему жидкий? – господи, ну зачем я задаю этот глупый вопрос. Только еще больше раззадориваю хама, для которого нет никаких правил.
- Чтоб ты спросила,- хмыкает Ярцев, ощупывая меня прожигающим взглядом.
- Это вы унесли мои вещи? – от злости у меня все таки прорезается голос.
- Палкой бы не притронулся к уродству, — смотрит Макар на меня честными глазами.- Я приказал горничной унести тряпки нашей спящей красавицы и сжечь в камине. Хотел и колготки с вас стянуть, но побоялся, что вы обвините меня в харасменте. А это такое пятно на репутации. Тут можно было бить в барабаны и палить из пушек, пока вы пускали слюни в подушку.
- Пап, ну каша же,- нетерпеливо вертится рядом с отцом Маришка, как маленький спутник, вокруг раскаленной планеты. – Вера мне кашу обещала.
- У нас есть повар. И сегодня на завтрак твой любимый бутерброд с авокадо,- отвлекается на дочь Ярцев, а я снова могу дышать.
- Не хочу, — кривит губки маленькая принцесса и топает маленькой ножкой. И, о чудо, глаза монстра смягчаются, начинают походить на плавящийся янтарь, — кашу, кашу, кашу.
- Вы насмотрелись? - спрашиваю, борясь с адской усталостью. Каждый нерв во мне дрожит от ярости, но пугать малышку вспышкой истерики мне не хочется. – Ваша дочь ждет завтрак. И я пойду сейчас в кухню в чем есть. Представляете, что скажут люди из обслуживающего персонала, что подумают.
Медленно обхожу прищурившегося Ярцева, и резким движением сдергиваю с кресла тонкое покрывало, которое выцепила взглядом из всего интерьера.
Вера
- А потом мы купим Всесильному домик, миски, туалет и мышку. Так папа сказал,- стрекочет Маришка возбужденно, и загибает пальчики, перечисляя все блага, что скоро свалятся на голову мелкого найденыша, еще вчера отдававшего богу душу на улице.
Я сижу привалившись спиной к неудобной диванной спинке и рассматриваю интерьер ветеринарной клиники: белые стены, белая мебель, белый пол. Все белое, разбавленное металлическим блеском хрома и картинками с изображением жизнерадостных «кошечексобачек» заключенных в стеклянный плен дорогих фото рамок. Холл лечебницы больше похож на фойе современного дворца, и пахнет в ней не страданиями четвероногих, а дорогим ароматизатором, кофе и роскошью. Как и все, что окружает Макара Ярцева. Этот мир чужой для меня, а Маришка чувствует себя прекрасно.
- А у тебя был когда-нибудь котенок или песик? – интересуется она, болтая ножками, обутыми в смешные угги, усеянные блестящими каменьями.
- Нет,- дергаю плечом. Не было у меня никого. Мама запрещала в детстве. У Славки была аллергия, когда мы начали с ним встречаться, во время беременности я боялась токсоплазмоза. А потом... Потом я боялась, что не смогу подарить спокойствие и безопасность даже животному. Что просто не справлюсь с ответственностью, и несчастный усатый – полосатый просто не выживет рядом со мной. Но разве можно все это рассказать смешной малышке, сидящей рядом в ожидании своего питомца.
- Жалко. Я не умею воспитывать котиков,- вздыхает Маришка,- а ты умеешь? Ну, котиков же легче чем детишек воспитывать? Ты же детишек то умеешь же? Вер, у тебя есть ребенки? У всех же тетенек есть, и у тебя должен. Ты чего, плачешь?
Слова девочки заставляют меня вздрогнуть. В груди начинает жечь застарелая боль, ищущая выхода. Я снова заталкиваю ее глубоко – глубоко, лишь бы не напугать малышку своими слезами, не травмировать.
- Я неправильная тетенька,- вымученно улыбаюсь я, прижимая к себе рыжее счастье. Чужое счастье, к сожалению.- У меня нет детей.
- Теперь у тебя есть я, и папа, и капитан Всесильный, — гладит меня по руке доверчивая куколка. Нет у меня никого. И я даже не представляю, что буду делать через неделю, когда Ярцев выгонит меня в мою пустую квартиру и такую же бесполезную жизнь.
- Ура! - кричит Маришка, срываясь с места, будто кудрявый метеор.- Папа, дай, дай мне его. Это мой котик.
Ярцев стоит возле регистратуры, похожей на космический корабль, и улыбается губастой длинноногой красотке в белом халате, едва прикрывающем шикарные бедра. Она выше его на полголовы. И каблук у ветеринарши настолько головокружительный, что если бы я нацепила такие на свои лапы, у меня бы развилась еще одна фобия – боязнь высоты.
- Маришка, стой,- зову я воспитанницу, на космической скорости несущуюся к, распустившему павлиний хвост, отцу.- Некультурно прерывать беседу взрослых.
- Некучто? – как вкопанная застывает малышка.
- Некультурно, неправильно,- запыхавшись отвечаю я, стараясь не смотреть в сторону флиртующего мерзавца, держащего в руке переноску с Маришкиным котенком.
- Неправильно так долго с чужими тетьками разговаривать. Улыбается еще, - супится девочка, и я вдруг понимаю, что она ревнует.- Смотри какие у нее брови, как гусеницы и вообще тетька эта мне не нравится. Я хочу другую маму, не такую.
- Подожди, какую маму? – непонимающе спрашиваю я.
- Ну смотри, у всех мамы есть. А у меня нету, потому что она нас бросила,- вздыхает взросло маленькая девочка, и у меня сердце пропускает удар. – Даже у Юльки с танцев мама есть, и бабушка старенькая. Она ее встречает. А меня только няни. А девчонки говорят, что я неполноценная. Вот. А если папа обженится, то у меня будет мама, как у всех. А Юлька сказала, что у меня будет злая мачеха, как у Золушки. И она меня скормит дракону.
- Эти девчонки глупые и завистливые,- перебиваю я поток детской обиды. – Твой папа никогда не сделает тебе плохо, поверь.
Я говорю уверенно, но сама не верю в свои слова. Сейчас мне хочется подойти к Ярцеву, излучающему столько обаяния, что можно решить что он душка и милаш. Подойти и дать ему по прилизанной башке чем нибудь тяжелым. И он видимо чувствует мое настроение, потому что оборачивается и смотрит прямо мне в глаза, с превосходством и насмешкой.
- Слушай, Вер, а может ты моей мамой станешь? – спрашивает с надеждой Маришка, дернув меня за руку. Мне кажется, что я до земли сгибаюсь от этого простого детского простодушия. Как бы я хотела быть ее мамой. Все бы отдала на свете.- Я с папой договорюсь.
-Это невозможно,- шепчу, словно в глубины ада проваливаясь.- Он меня не любит.
- Полюбит. Вот увидишь. Но ты же согласна? Правда же? Еще как в тебя папа влюбится. Я его попрошу.
- Так не бывает, детка.
- А у нас будет,- притопывает ножкой принцесса, привыкшая, что все до единого ее желания исполняются.- А сейчас, я тебе покажу, как надо правильно себя вести неправильно.
- Что ты задумала? – напрягаюсь, наблюдая за расслабленно – шагающей в сторону воркующих голубков, малышкой. – Мариш.
- Спокойно. Я мильен пятьсот раз так делала,- личико ребенка озаряет хитрющая улыбка. – Вера, я пить хочу.
- Сок будешь?
- А у тебя какой? – приподнимает бровку девочка.
- Томатный,- выдыхаю, нащупав в сумке коробочку с напитком.
- Самое оно, — кивает Марина.
Я даже среагировать не успеваю. Только слышу, что медичка диктует Макару номер своего телефона, а он заносит его в контакты смартфона. Дочь Ярцева врезается в красавицу на полной скорости. Алое пятно, расплывается на белоснежной ткани халата в самом интересном месте, прямо спереди. Холеное лицо девушки искажает гримаса ярости и отвращения. И мне кажется, что сейчас она отвесит Маришке затрещину. Но женщина справляется с собой. Переводит полный ненависти взор восхитительно огромных очей, обрамленных пушистыми ресницами на меня.
- Ты, толстая дура? Кто вообще впустил нищебродку в клинику? У нас дорогое заведение. Если не можешь смотреть за своим выродком...