Fuyubi

6

Через месяц я наконец вернулся на пост. Простуда ушла так же внезапно, как и появилась, самочувствие же было непривычно хорошим. Не часто я себя так чувствовал. Рутинную работу я закрыл ещё до обеда. За две недели что я болел накопилось множество бумаг. На работе нет никого, на кого бы я мог положится. Так уж вышло, что мало с кем я хочу держать близкий контакт, но ели дело доходит до общения я могу его поддержать, на мероприятия или другие праздники коллектива так же не очень люблю ходить, но моментами остаюсь по стечению обстоятельств. Но как говорил ранее я не сильно люблю общение.

Хотя в подростковом возрасте я был не таким. Да что уж там скрывать: у меня было уйма знакомых. Можно сказать, после школы времени на гулянки было куча. Домой всё равно идти не хотелось на то были причины. Да и с родителями, особенно с матерью, не хотелось встречаться. Обычно домой я приходил очень поздно. Родители сначала ругали меня за это, но позже им стало без разницы. Только сейчас я понимаю, что эти знакомые ничего не значили для меня. Я искал людей, но находил в них только мимолетные тени и не более. Наверное, во мне они так же не нашли ничего своего.

Сегодня, наверное, останусь до позднего вечера — иначе мне никак не разгрести эту стопку из листов разного содержания. Хотя ждать дома и так некому. С одной стороны, это радовало — свой дом, своя крепость. Но мне не хватало тепла. Не хватало кого-то, кто бы там ждал, от этого желание возвращаться всегда отпадало.

Перед тем, как начать нудную работу, надо было зайти к Рикай. Она — как всегда единственная, кто осталась кого мне надо было обследовать. Я вышел из кабинета и быстро пересек два этажа. На мне был халат, обычный, медицинский. Кафель, по которому я ходил, был мокрым, только что помытым, и обувь то и дело скользила. Меня это бесило, но что уж поделать. По всей больнице стоял слабый запах спирта и чего-то медицинского — стерильного и приторного. Этот запах был из тех, что въелись в нутро здания, и даже спустя тысячи попыток отмыть стены он бы не ушел.

Я открыл кабинет. Дверь тихим скрипом поддалась вперед. Девушка сидела в кресле. В её привычный образ странно не вписывались ярко горящие глаза. Она читала книгу, подаренную ей ранее. Она лишь взглянула на миг в мою сторону и продолжила чтение. Будь вместо меня кто-нибудь другой, может, они бы рассердились от того, что она даже внимание не обратила. Но я не другие — со временем ко всему привыкаешь, будь то болезненно или нет.

Я прошел мимо нее и сел на кровать. Выглядело это будто я стал пациентом, а она же — доктором. Еще бы напялить на неё мой халат, и будет самое то.

— Ну и как тебе книжка? — сказал я, пытаясь остановить нарастающую неловкость — Это моя первая книга от этого автора. Не самая лучшая, но и не самая худшая — золотая середина, — она так и не отрывала голову от книги, будто бы и не слышит меня.

После неудачной попытки завязать разговор я только хмыкнул. Иногда чувствую себя не врачом, а каким-то школьным психологом.

Наконец, спустя некоторое время она закрыла книгу на последней странице и бережно положила ее на колени, закрыв руками сверху. Все это время я ожидал, что же она сделает затем следующим действием Рикай глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Это заняло не больше десяти секунд. Затем она открыла глаза, посмотрела на меня, схватила меня за руку. Я был не просто ошеломлён, это ввело меня в конкретный ступор. Её рука была тонкой, по своему гладкой — будто хрупкая, но живая. Затем она проговорила быстро и тихо там чтобы только я слышал:

— Это было невообразимо. Спасибо.
А потом она — улыбнулась. Неловко. Искренне. Я улыбнулся ей в ответ говоря честно, моя улыбка тоже была до жути несуразной.

Я быстро провел привычное обследование и, убедившись, что все в порядке, вышел из кабинета.

Время — 6 часов вечера. Закончу с бумагами, видимо, к восьми, затем домой и спать. Ни работать, ни идти домой не хотелось. Я застрял меж двух мест, а серединой того был кабинет.

Открыв окна, можно было закинуть голову на кресло и задуматься обо всем нематериальном и материальном, о плохом и хорошем. Мыслей — бесконечность, настолько, что и за всю жизнь не раздумаешь.

5

Прекрасные вещи исходят от прекрасного человека.

Вчера я пошёл к стоматологу: один зуб побаливал, я решил не тянуть с этим. Всего я был у стоматолога раза три-четыре, включая этот визит. На удивление, у меня хорошо выровненные зубы ещё с рождения. Первый раз я был у стоматолога, ещё в младших классах. Честно говоря, я не помню этот период совсем, но помню одно: как я сидел в стоматологии, а рядом стояла мать. Мы ждали свою очередь. В обычных больницах очередь выстраивается с самого раннего утра.

Я тогда часто задумывался: зачем они так спешат с этим? Когда становишься взрослее, осознание некоторых вещей приходит само собой. Из того времени я помню лишь одно: как сидел на скамье возле кабинета, теребя замочек на куртке. На улице была зима, холода были сибирские, снег падал несколько дней подряд и, казалось, не думал останавливаться. Иней появлялся абсолютно везде, где мог. Спасала меня самодельная грелка для рук, но ноги всё равно замерзали. В мыслях были разные вещи, но самая главная — это как бы было приятно сидеть дома сейчас и играть во что-то. Обычные детские мысли.

Это было давно. Так, о чём это я? Когда дошла моя очередь, я дрожащими коленями вошёл в кабинет. Я до жутко боялся стоматологов. Могу сказать по-настоящему. За полчаса до этого мне ввели анестезию, но врач оказался не слишком опытным, и анестезия действовала не очень сильно. После этого инцидента мне больше не хотелось идти к стоматологам. Я бы лучше научился сам лечить себе зубы, чем снова переживать такое. Но как бы не хотелось, пришлось пойти.

Борьба с нападками судьбы — одна из причин того, что человек жив, говорила Эри.

Я любил родителей, но иногда было совсем наоборот. Моя мама — домохозяйка с крайне эмоциональным характером. Нередко она срывалась на меня, только из-за нечего делать. Как захочется, так и сделает, и плевать на чужие чувства. Такой она была женщиной. Но крайне доброй души: из тех, что простит самый худший поступок, если этот человек ей близок. Но, большинство случаев, когда она меня ругала, не было моих делом моих рук, допустим, если одни из моих братьев разбросают вещи по дому, а под руку попадался я — ругали меня. сказать честно, к чистоте у меня была любовь с самого детства, но зная, что через десять минут всё окажется не на своих местах желание, убирать моментально отпадало.

Вчера солнце светило крайне ярко, на улице то и дело гуляли разные парочки, руки их были сплетены. Весна — самое время для таких встреч с любимыми людьми, самое время для новой жизни. Но весна у меня вызывала только некий недуг. Обычно в эту пору я и заболеваю, как и сейчас. Будь то сезонная болезнь или что-то сильнее. Моё начальство уже привыкло к моим отгулам весной, ну а я так и не понимал, почему это происходит.

Эри жила в огромном доме на краю одной из улиц. Дом был до того огромным, что я первое время думал о ней как об достаточно зажиточной девушке, на самом деле, это её дедушка оставил этот дом как завещание семье. В остальном она была таким же человеком, как и другие. Я частенько заходил к ней, когда она сообщала, что никого нет, кроме неё.

В такие дни мы делали всё, что угодно. Дома уйма интересного, но мы не замечаем этого, забывшись в повседневных делах. Происходит так, что дом становится местом не лучше отеля. В отелях хотя бы обслуживание имеется. Эри хорошо готовила, она и научила меня этому мастерству. Говорила, что, когда её не будет рядом, поможет. Она считала знание ым материалом. Никогда не упускала момент, чтобы узнать что-то новое. Казалось, она живёт вторую жизнь. Может, она ушла, потому что я был не сильно умён для неё? Звучит слишком легкомысленно.

Как я ранее упоминал, в подростковом возрасте я любил писать рассказы, первым из которых был "Морской взор". Сам рассказ был о парне и девушке — ничего необычного. Показал я его лишь пятнадцати людям. Рассказ вёлся от лица парня, честно говоря, этот рассказ был бессмыслен. Простой рассказ для простой души, не более. Тем людям, кому я её показал, он очень понравился, по крайней мере, они так говорили. Не знаю, стоит ли им верить. С самого детства у меня появилось прозвище, связанное с одним писателем. Может, из-за этого я и стал писать рассказы, многие из которых я удалил в нежелании их видеть. они были хорошими, но слишком тесно связаны с тем, кого я больше не хотел вспоминать.