Гарри-звероморф

Глава 1. Знамение

— Удачи тебе, Гарри… — шепнул Дамблдор, смотря на сверточек, лежащий на крыльце дома номер четыре, после чего повернулся на пятке и исчез в вихре мантии вслед за полосатой кошкой — Минервой МакГонагалл.

Налетел ночной прохладный ветер на Тисовую улицу, зашевелил аккуратно подстриженные кусты, ухоженная улица тихо спала под чернильным небом, и казалось, что если где-то и могут происходить загадочные вещи, то уж никак не здесь. Но ветер так не считал. По его мнению, загадочные вещи уже начали происходить — на крыльце лежал маленький волшебник, и наш любопытный безголосый певец-ветерок очень заинтересовался данным обстоятельством. Подлетев поближе, вечный странник пролетел над спящим младенцем, внимательно разглядывая его носик пуговкой и пухлые щечки. Что и говорить, младенец выглядел умилительно, и ветерок заложил над ним ещё несколько кругов, рассматривая малыша во всех подробностях.

Разбудили Гарри весьма неоднозначные ощущения: носу и щекам было холодно, а телу в тяжелых одеяльных складках, напротив, душно и очень-очень жарко. Ребёнок, говоря банально, просто-напросто взопрел. Пропотел насквозь. От этого Гарри начал ворочаться в ворохе одеял, постепенно вырываясь из глубокого сна. Гарри нащупал и сжал в кулачке коричневый конверт, от громкого шуршания смятого пергамента проснулся и, ощутив сильный дискомфорт, тут же постарался от него избавиться — деловито распинал «пеленки». Но, понятное дело, сделал только хуже: новорожденный ноябрьский холод обрушился на малыша, больно вгрызаясь во влажную горячую кожу. Гарри поежился и жалобно захныкал, безотчетно комкая одеяло и подтаскивая к себе. Увы, закутаться он не смог, не сумел и мог только беспомощно прижимать его к груди, как подушку.

А вокруг — вот ужас-то! — улица. Совсем не то место, где должен находиться маленький беззащитный ребёнок. Не уютная кроватка в теплой комнате, а УЛИЦА! Голое крыльцо, чей-то дом, чужой, конечно, разве у него такое голое крылечко? Гарри помнил широкую веранду, на которой он ещё летом играл с огромной черной собакой, в которую так забавно превращался дядя Силя. И главное — мамы нет. Непорядок!

И прохладную ясную ночь пронзил робкий детский голосок:

— Ма-а-ааа… Мама…

В ответ — тишина, лишь морозец поскрипывал, рожденный в ночь с тридцать первого октября на первое ноября. Потаращив в темноту испуганные зеленые глазки, Гарри решил перейти к более активным действиям — поискать маму самостоятельно. Вытянув шейку, он с опаской оглядел край крыльца и увидел верхнюю ступеньку, что его весьма приободрило, ведь это означало, что он сможет спуститься. Одеяло сильно мешало — запутывалось складками вокруг ног, вдобавок оказалось тяжелым для годовалого малыша (Хагрид постарался, завернул дитёнка во взрослое покрывало, снятое с супружеской кровати, потому что счел детское одеялко слишком куцым и легоньким). Повоевав с ним, Гарри сдался, бросил неудобную тряпку и деловито протопал к краю крыльца, сел на попу, свесил ножки и скользнул на ступеньку, потом повернулся и, хватаясь руками за верхние кромки, стал спускаться задом наперед. Добравшись до низу, он посидел, отдыхая, всё-таки пять ступеней — это не шутки. Отдышавшись, Гарри поднялся и пошел по дорожке, внимательно оглядывая окрестности в поисках мамы. Сначала посмотрел за изгородью, потом обошел по кругу мусорный бак, но за ним мама тоже не нашлась. Одетый в ночную пижамку, Гарри очень замерз, становилось плохо и страшно. Снова наивно позвал, с плачущими нотками:

— Ма-а-ама.

На этот раз его услышали, увы… Бандит, Космач и Пул, три громадных бродячих пса. Бандит, помесь ротвейлера и добермана, имел такие же повернутые и дурные мозги, как и его ненормальная родословная, доставшаяся от добермана-невротика. А как ещё отозваться о псине, которая давно утратила все моральные качества, присущие хорошей собаке? Нет, Бандит был монстром, как и двое его приятелей-отщепенцев, тоже давным-давно утратившие всякий собачий облик. Чутко принюхиваясь и прислушиваясь, три пса, крадучись, направились в сторону детского хныканья. Учуяв и увидев ребёнка, псы настороженно оглядели горизонты — известно ведь, что маленькие дети обычно находятся под присмотром взрослых. Но тут им, кажется, повезло… Сделав пару стратегических кругов, псы убедились в том, что удача на их стороне — ребёнок был один. Он вкусно, восхитительно, пленительно пах. Смесью нежной плоти, молока и страха.

Вязкая слюна наполнила рот Бандита, и он громко сглотнул, уже захлебываясь и давясь жадностью. Это же… мясо, святые Небесные Пёсики, мясо!!! Глухо взрявкнув, ротвейлеродоберман распластался в длинном прыжке, спеша вонзить клыки в желанную добычу. Услышав рык, а главное, увидев перед собой раззявленную слюняво-клыкастую пасть, Гарри перепугался не на шутку — эта жуткая собачка явно хотела не поиграть. И в тот кратчайший смертоносный миг, когда клыки сомкнулись на нежной плоти, произошел спонтанный выброс детской сырой магии, разметавший псов-убийц во все стороны мощным энергетическим взрывом.

Световая вспышка куполом пронеслась по спящей улице, вышибая напрочь окна и двери близстоящих домов. В том числе и под номером четыре. От грохота и звона проснулись Дурсли и соседи. Спешно натянув халаты и всунув ноги в левые тапочки, заспанные благочестивые люди повыскакивали на крылечки, взбудораженно вопрошая друг друга и небеса — а что случилось??? Постепенно лихорадочно обшаривающие улицу взгляды сошлись на одной точке в двадцати метрах от четвертого дома — на щенке и трех дохлых псах. Псы лежали веером, словно их откинула от щенка неведомая сила. Сам щенок, трогательный белый далматин, сидел на толстом задике, смешно раскорячив передние лапки и озадаченно наклонив головку на бок.

Недоуменно фыркнув в усы, Вернон грузно развернулся к двери, чтобы зайти в дом и позвонить в аварийную службу срочного ремонта, но был остановлен супругой. Петунья стояла прямо позади него и очень внимательно смотрела вниз. Сильно нагнувшись, Вернон тоже посмотрел туда же вдоль своего пуза и увидел, что стоит на пледе. Удивившись, Вернон осторожно сошел с него, Петунья присела и, приподняв краешек пледа, взяла выглядывающий из-под него конверт. Узнав печать Хогвартса, Петунья громко икнула и бросилась в дом, подумав, Вернон пошел за ней, пунктуально прикрыв за собой дверь.

Глава 2. Чего не знал Дамблдор?

Итак, Северусом было принято судьбоносное решение — усыновить Гарри Поттера. Человеком Северус был хорошим, надежным и, главное, давним знакомым для Петуньи, так что на правах тёти она была всецело за. Всё бы ничего, но…

Ночью приперся Дамблдор со своим верным адъютантом и подпевалой МакГонагалл. Без церемоний вышибив дверь, старик дождался, когда на шум в холле соберутся жильцы и гость. Оглядев Петунью с тяжелой статуэткой в руках, Вернона с ружьем и Северуса с палочкой наизготовку, Альбус сверкнул голубенькими глазками и укоризненно начал журчать:

— Петунья, девочка моя, ну я же объяснил в письме, что Гарри должен жить в вашем доме до самого своего совершеннолетия! Какое-такое усыновление, вы о чем?! Тем более таким… — косо оглядев Северуса, Дамблдор скривился. — Таким ненадежным человечком. Петунья, дорогая, вам известно, что он состоял в рядах убийц, ходил правой рукой того, кто убил вашу сестру?

Вернон в ответ передернул затвор, Петунья поудобнее перехватила бронзовую кошку на высоком и тяжелом постаменте, Северус поднял бровь. Дамблдор разочарованно покачал головой.

— Нет? Жаль, очень жаль. Северус, я запрещаю вам усыновлять мальчика! Гарри не должен покидать дома дяди и тёти до своего полного совершеннолетия! Только так он может обезопаситься от происков Темного Лорда и его приспешников. Поймите, Гарри здесь находится под защитой крови своей матери, которую ему может обеспечить родная по крови тётя.

— А что, есть гарантии того, что Темный Лорд вернется? — ровным тоном спросил Северус, как бы невзначай поведя плечами. На нем были черная майка и серые пижамные штаны, и взгляд Дамблдора сам собой приковался к совершенно голым рукам, а точнее, к предплечью левой конечности: чистой и абсолютно не-Пожирательской. Рука честного и добропорядочного гражданина, без татушек и шрамов. Ничего не понимая, Дамблдор досадливо прикусил волосатую губу. Странно… очень странно. По идее, Темный Лорд не мог сгинуть с концами, причем настолько, что с рук верных последователей пропадут рабские клейма — Черные метки. Хотя… если он пока без тела и, значит, физически не может присутствовать в этом мире, то, возможно, метки исчезли лишь на время? А когда Лорд вернется, то и метки восстановятся. Ну вот, всё просто. И Дамблдор, утвердившись в своей правоте, настойчиво повторил наказ:

— Северус, мальчик должен оставаться в доме дяди и тёти, а вам я запрещаю заявлять на него права и как-то влиять на его дальнейшую жизнь. Вам всё ясно?

Северус был слишком взбешен, чтобы отвечать, лишь желваками заходил, стараясь не скрипеть зубами, поэтому за него ответила Петунья:

— Ты, старый вонючий козел, немедленно починил нам дверь и вышел вон!

Дамблдор гневно взглянул на неё и демонстративно потер пальцем в ухе.

— Я не расслышал, что ты сказала, девочка моя… Но будем считать, что ты всё поняла и проследишь, чтобы Пожиратель Снейп не стал опекуном Гарри Поттера.

— Не станет! — сквозь зубы выцедила Петунья. Дамблдор умиротворенно покивал и развернулся было к выходу, подобрав полы мантии, но его остановил тихий рык Вернона:

— Дверь почини, телячий ты хрен!

Но Дамблдор на его требование лишь презрительно фыркнул и отмахнулся. Вернон побагровел, чуть опустил ружье и мстительно нажал на курок. Грохнул выстрел, за ним — испуганный вопль боли и сизый дым, заволокший весь холл. Когда он рассеялся, стали видны старик с простреленными ногами, перепуганная Минерва, склонившаяся к нему, и упрямо покрасневший Вернон, налившийся бешенством до отказа.

— Дверь почини, скотина! И вообще хватит с нас ваших идиотских шуток с летающими тортами и подкидышами, брошенными на пороге! Вы чем там себе думаете, урр-р-роды, положили младенца на порог и досвидоси, да? А то, что его буквально через пять минут собаки сожрут, до этого вам и горя мало, так, что ли?

— Как?! — от ужаса у Минервы ноги подкосились, и она мешком свалилась рядом с Дамблдором. — Как собаки сожрут?.. Гарри что, погиб???

— А то! — встряла Петунья, решив дожать сволочей. — Вон как знатно рвануло! Слышали — пол-улицы вдребезги снесло? Стаю собак в куски, ещё какие-то ошметки… м-м-минуточку… а это что, то, что от мальчика осталось??? Да что ж вы за изверги такие, постучать или позвонить в дверь не могли? По-человечески передать маленького ребёночка на руки, что ж вы его на пороге-то бросили, да ещё и ночью?!

Тут Вернон снова передернул затвор. Этот многообещающий хищный ружейный лязг на фоне драматизма заставил колдунов быстрее принять решение — вспомнив о своих неотложных делах, они похватались друг за дружку и, спешно пробормотав «извините!», канули прочь в парной трансгрессии, не вставая с пола.

Петунья хмыкнула и посмотрела на Северуса. Ласково улыбнулась и сообщила:

— Ну, Снейпом не Снейпом, а Эвансом ты вполне можешь усыновить нашего Гарри.

На что Северус лишь криво ухмыльнулся, прислушиваясь к звукам приближающейся полицейской сирены. Бдительные соседи, услышав выстрел, вызвали полицию. Вошли двое копов, строгие, подтянутые и праведные до мозга костей, развернули планшеточки, занесли перьевые ручки над бланками и начали:

— Что у вас случилось? Кто стрелял? Почему дверь выломана?

— Ну так мародеры же! Стрелял муж, он настоящий защитник…

— Кто? Мародеры? Сколько их было?

— А двое их было! — Петунья выставила два пальца для точности. — Оба совсем ненормальные! Дед в балахоне, хиппующий по самое не могу, с бородой до Мерлина! Тётка в твиде, в зеленом, под ведьму выряженная!

— Понятно, — суровый полисмен без тени юмора на постной роже коротенько черкнул в бланке. — Идиоты ряженые, Хэллоуин у них по сию пору в головах, никак не наиграются. У вас они ничего не украли?

— Так не успели же! Говорю, муж выстрелил, прогнал негодяев!

— Прекрасно… — тяжелый взгляд блюстителя порядка перетек на Северуса. — А это кто?

— А это мой брат, Северус Эванс, — ласково приобняла Петунья гостя и почти родственника. Взгляд полисмена потеплел.

Глава 3. На страже здоровья

Дико болели ноги. Старые кости (даже колдунские) срастаются плохо, и простреленные ружейной картечью голени долго не могли зажить, не помогал даже хваленый-перехваленый Костерост. Стальные дробины перебили кости в нескольких местах до осколочного состояния, а некоторые дробинки и вовсе застряли в костном пространстве навсегда, препятствуя полному заживлению. В общем, маггл с ружьем в очередной раз доказал, что с ним шутки нельзя шутить — костерок для ведьмы он всегда готов развести…

Это Дамблдор запомнил накрепко и навеки зарекся приближаться к тому дому. После того, как верная Минерва трансгрессировала его в Хогсмид и тут же призвала к раненому директору мадам Помфри, прошло не так уж много времени. А Костерост так и не справился с задачей, бедная Поппи никогда не имела дел с огнестрельными ранами и поэтому обработала только видимые её части — сами раны, а пули-дробины из костей выковырять не додумалась, да и не смогла их найти вообще-то, если честно.

Дамблдору потом ещё долго икалось, особенно после истерики МакГонагалл, когда, переместившись в Хогсмид, она с воем упала ему на грудь.

— Ооо-о-о, что мы натворили, Альбус?! Гарри разорвали собаки! А я-то, я! Я Хагрида утешала, уговаривала его не шуметь, а то магглов перебудит, ой, я ду-у-ура… Говорила же, что нельзя его отдавать тем ужасным магглам, видите, что случилось?

— Не порите ерунды, Минерва, — прокряхтел Дамблдор, едва не оря от боли в ногах. — Кого, по-вашему, Северус усыновлять собрался?

Минерва замерла соляным истуканом на его груди, изображая жену Лота, застигнутую с любовником. Гневно запыхтела, раздувая ноздри и сминая пальцами мантию.

— Вот же, подонки… так они что, блефовали?!

— Ну да!.. — простонал Дамблдор. Минни недоуменно посмотрела на него, увидела перекошенное гримасой боли лицо, вздрогнула и, спохватившись, кинула Патронуса-послание Поппи.

Ну, старческие косточки она кое-как сложила и срастила, кривенько и косенько, но ходить дедок зато смог, хоть и хромая на обе ноги. Шкандыбал потом по школе аки Грюм, но гораздо смешнее, как милейший комик Граучо Маркс, изображающий колченогого ковбоя. Только без цоканья, шляпы и шпор…

Позднее старушка Фигг проблем добавила, заплутав поначалу, но вроде нашла дом, устроилась неподалеку, кошек перевезла, весточку прислала, Снейпа на горизонте не видно, всё хорошо. И Дамблдор расслабился, окунулся в школьную рутину и больные ноги, которые почему-то начинали болеть особенно сильно при воспоминании о Поттере. Это стало каким-то наваждением — стоило только подумать о Гарри, как ноги простреливало жуткой болью, как тогда, при выстреле. Ну прямо хоть заклятие Забвения на себя накладывай, чтоб забыть треклятого младенца со шрамом на лбу и кошмарного толстого маггла с адской палкой, которая, оказывается, причиняет ТАКУЮ сильную боль. Но увы, мозг — слишком ценный орган, чтоб подвергать его каким-то изменениям в угоду даже самому себе. Так что приходилось терпеть. Сцепить зубы, вспомнить Поттера и его дядю с ружьем, получить ещё одну порцию боли в нижние конечности, вздрогнуть и терпеть. Иногда в голову закрадывалась пугливая мыслишка — а не было ли то ружье заколдованным? Иначе с чего ж так ноги болят при малейшем воспоминании о мальчишке?!

Ну, ружье было ни при чем, просто дядя Вернон, когда жал на курок, жаждал мести подлым колдунам, а святая месть имеет свойство становиться материальной при очень сильном желании. Так что молодец дядюшка Вернон, не промахнулся, дробью и местью приложил подлеца прицельно метко.

***

В два года Гарри уже довольно бойко тараторил, строя сложносоставные предложения, радуя этим взрослых. Мама к тому времени стерлась из памяти окончательно, и он её больше не ждал. И перестал о ней спрашивать, на время потеряв интерес к несуществующей матери. Ему вполне хватало папы, дяди и тёти. К трем годам Гарри стал совершенно очаровательным живчиком — смешным, вертлявым и непослушным, как и Дадли, впрочем. Они оба всем задавали жару. Зовет Петунья к столу, прибегают пацанята с громким топотом и с такой подкупающей готовностью, что мама-тётя готова умилиться, а сорванцы, узрев на столе кашу, начинают концерт.

— Бэ… Дад, этожеовсянка!

— Фу, ма, мы не будем это есть! — тут же солидарно надувается Дадли.

— Ну, мальчики, ну, хорошие мои, ну ложечку, а? — начинает умолять Петунья.

Паршивцы отнекиваются, дуются и топают ногами, заместо каши выпрашивают тянучку, пудинг и сливочную помадку. Петунья рычит, ругается, требует сесть за стол и начать жрать! Дадли и Гарри переглядываются, берут тарелки и, опрокинув, вываливают кашу на стол, доводя Петунью чуть ли не до бешенства. Так они, негодники, развеселившись, начинают играться с овсяной жижей на столе: размазывают её по всей поверхности, облизывают ладони, вымазанные в каше, комкают, что-то в рот, что-то лепят, а что-то кидают друг в дружку и в стену. А Петунья вдруг успокаивается — ну и ладно, что перемазались, хоть так, да поели!

— Мальчики, у вас игрушки повсюду разбросаны, приберите, пожалуйста!

— Мама, а это они спать легли, а не разбросаны, не видно, что ли?

— Да, тётя Тюни, мы завтра придем и доиграем! А пока они спят, тсс-с-с…

— Так, это что за фокусы? Немедленно уберите всё в коробку! — гневно начинает воспитывать мальчиков Петунья, а те — ни в какую, упрямятся изо всех сил.

— Не хочу!

— Не буду!

— Сама убирай!

— Упс…

— Что-о-о??? А ну марш в угол!

Угол для наказания у мальчишек был давно облюбован, ещё с первого года их жизни. Он располагался в прихожей, по двум сторонам от входной двери, на стыке косяка и стены. И вот закономерность детской солидарности: если наказывали Дадли, другой угол занимал Гарри, сам, без подсказки. И наоборот, если наказывался Гарри, то в свободный угол вставал Дадли, тоже просто так — за компанию. А уж когда наказание настигало обоих сорванцов…

Вот и сейчас, услышав строгий приказ, мальчишки с готовностью убежали в холл и заняли каждый свой угол с ободранными обоями, с царапинками, со следами чернильных и карандашных клякс. Стоя носом в угол, Дадли незаметно пошарил в кармане штанишек и вздохнул: карандашика нету — забыл, придется поскучать. Гарри что-то бросил на пол в его сторону, маленький цилиндрик прокатился по направлению к Дадли и ткнулся ему в ботинок. Дадли скосил глаза на предмет и просиял — мамина губная помада!

Глава 4. Дети Балинора

Немного поразмыслив над этими странностями, Северус решил обратиться к своему другу. Потому что было слишком странно всё. И воспаленный мозг требовал хоть какого-то объяснения.

К счастью, Сметвик, помимо Мунго, обитал ещё и дома. Дом его стоял в Годриковой впадине, сам городок, как и деревушка Оттери Сент Кечпоул, географически располагались в Девоне, правда, в разных концах Девонширского графства. Устав колебаться, Северус написал Гиппократу, дождался от него приглашения, собрал Гарри и поехал в гости. Прибыв поездом в Северный Девон, отец и сын направили стопы в сторону Кентисбери, в недрах которого хитренько спрятался городок Годрика.

Старательно поплутав по окрестностям, чтобы обойти как можно дальше ту улицу, на которой стоял дом Поттеров, Северус и Гарри добрались до жилища Гиппократа Сметвика. Он, слава богу, стоял совсем в другом конце Ущелья Годрика и вдобавок глубоко закопался в дубовую рощу, так что и не виден был с дороги. Гарри почему-то пришел в восторг от кудрявых дубков, он так радостно смотрел на них, как будто увидел что-то родное…

Слегка удивившись этому, Северус постучался в дверь. Выросший на пороге Сметвик окинул гостей пристальным взглядом и, посторонившись, пригласил в дом. Накрыв для Гарри маленький столик и подав ему угощение — сливочный пудинг — Гиппократ и Северус расположились в другом конце гостиной у камина.

— Ну, Северус, какие проблемы привели тебя ко мне? — поинтересовался хозяин. Гость ответил, озабоченно потирая лоб:

— Странные способности Гарри. Умеет превращается в разных животных, на моей памяти он успел стать белым щенком, серым котёнком, утёнком, белым кроликом и пегим жеребёнком уэльского пони.

Северус замолчал, но Сметвик понял — друг не всё сказал.

— Что-то ещё? — прозорливо спросил он.

— Да… — Северус замученно потер пальцами переносицу. — Звери Гарри имеют целительские свойства. Всё бы ничего, но произошел очень невероятный случай… — далее Северус обстоятельно рассказал об исцеленной онкобольной девочке. Описал, как пони лизал руки ребёнку. Сметвик внимательно слушал, весь подавшись вперед, опершись локтями в колени и не сводя с Северуса напряженного взгляда. Гарри доел пудинг к тому времени, когда папа закончил рассказ, так что Гиппократ тут же перехватил мальчика для осмотра.

— Гарри, иди-ка сюда, мой хороший, давай знакомиться, меня зовут Гиппократ. Не слишком длинно, а?

— Не, — помотал головой Гарри. Гиппократ улыбнулся, взял мальчика к себе на колени и осмотрел его пальчики на руках и голову, мимоходом заглянув в уши и рот, провел ладонью по гладкому чистому лбу, проверяя температуру. Ласково спросил:

— Хочешь мозаику пособирать или кубики?

— Хочу! — обрадовался Гарри. И тут же попросил: — А можно мне веточку от дуба, дядя Гиппи?

— Можно. Почему нет? Пойдем, садик посмотрим…

В дубовую рощицу вышли втроем и неторопливо пошли по аллейке. Гарри обрадованно ускакал к молодым дубкам и закружил вокруг них, приветливо поглаживая стволики. Именно это поведение мальчика подсказало Сметвику кое-что…

— Говоришь, его отец — Поттер? — взглянул он на Северуса. Тот кивнул, а Сметвик покачал головой. — Но мать у него магглорожденная Лили Эванс. Это я сам помню, так как лично принимал у неё роды. Должен сказать, это была очень тяжелая беременность, у Лили несколько раз создавались угрозы выкидыша, и она дважды ложилась на сохранение. Твой случай был очень похожим, Северус: из записей Гиппериона Апписа я читал, что плод Эйлин Снейп дважды был под угрозой… Роды у неё были долгими и трудными, младенец — недоношен. Аппис объяснил это несоответствием генов. Слишком разные родители у детей: отец — волшебник, мать — маггла, в твоем случае почти то же самое, только наоборот: мать — волшебница, отец — маггл. Редкое и весьма случайное сочетание генов. И если в твоем случае всё более-менее обошлось нормально, я имею в виду, гены маггла и волшебницы сошлись хорошо, то в случае Гарри всё не так однозначно. В жилах Эвансов течет кровь друидов. Именно их способности проснулись в мальчике. А он, помимо прочего, ещё и волшебник, очень такая гремучая смесь, Северус. А на фоне всего этого вытанцовывается уникальный дар в каком-либо направлении, в Гарри, судя по всему, пробудился Дар Единорога — Целительства. Чуточку замешанный на звериной магии, о чем свидетельствует уникальная способность принимать облики животных.

Северус растерянно моргнул, обдумывая поступившие сведения, и неуверенно спросил:

— А друиды что, не волшебники?

— Ну почему? — хмыкнул Сметвик. — Как раз волшебники. Ведь, по сути, магия друидов — это древняя магия Природы, практикуемая женщинами и мужчинами. Строго ориентирована на взаимодействие с окружающей средой и позволяет им располагать к себе диких зверей, принимать облик животных и оживлять деревья и растения. Друиды использовали заклинания с большой осторожностью, чтобы их действия не нарушили естественный природный баланс, и старались не злоупотреблять животными. Просто потом люди разделили магию, стали больше использовать так называемую бытовую, а природную волшбу отодвинули на задний план. Даже зверомагию упростили, выбрав из неё самое необходимое и повсеместное, общедоступную и всюду применяемую анимагию. Утратив при этом самые ценные качества вроде понимания звериного языка, многообразие животных образов, их чувств, инстинктов, способностей и, увы, целительских навыков, ибо нет зверя, который не знал бы, как вылечиться от смертельной болезни или раны. Люди-волшебники решили, что бытовых знаний им вполне достаточно для полноценной жизни, и друидов отодвинули в небытие, позабыв примитивные — на их взгляд — умения. Ибо современному магу неинтересно, может ли он вызвать дождь или разбудить дерево. Зачем, если дождь и сам может пролиться в положенный сезон, а дерево проще срубить, чем пробуждать его и просить перейти куда-нибудь подальше от окна…

Помолчали, смотря на мальчика, о чем-то шепчущегося с деревцом, потом Сметвик снова заговорил:

Глава 5. Судьбоносная встреча

Имя Соломон древнееврейского происхождения, значит «мир», «мирный», «покой» от древнееврейского слова שָׁלוֹם («шалом»). Но, кроме древней прародины, оно используется почти повсеместно, став интернациональным: этим именем с понятной гордостью называют мальчиков в Беларуси, Украине, Южной Осетии, Абхазии, Польше, Испании, Соединенных Штатах Америки, Англии и Уэльсе, России. Назвали им и нашего героя в тайной родительской надежде, что это имя принесет их сыну благополучие и почет. Ведь не зря же его когда-то носил мудрейший царь мировой истории — Соломон.

Что ж, надежд родителей Соломон не обманул, пойдя по стопам своего прадеда Балинора и переняв от него волшебный дар друида. Слава Мерлина к тому времени гремела на весь мир, затмив даже когда-то известного Балинора и его противника — дракона Килгарру. С раннего детства наслушавшись о похождениях знаменитого родственника и поплескавшись в тоннах жидкой грязи, которой столь же щедро полили седую голову Мерлина, Соломон решил занять нейтральную позицию, как можно дальнюю от нежелательной славы. В этом, как ни странно, ему помогло само время, вернее, эпоха, в которую он родился. А родился Соломон не так уж давно — к моменту получения письма от Сметвика он праздновал свой сорок четвертый день рождения. Для друида это был, можно сказать, сопливый возраст, но как человек он прожил уже свыше четырех десятков и считался достаточно зрелым мужем.

Свой дар предков он обнаружил в сознательном возрасте и сумел спрятать его от колдунов Визенгамота, потому что в то время ещё бушевал Темный Лорд и было на слуху грозное имя Грин-де-Вальда. И теперь перед ним встала похожая задача — скрыть пришествие нового друида. Нельзя было допустить, чтобы о нем прознал Дамблдор… Слишком хорошо Соломон знал его и понимал, что Дамблдор приложит все усилия для того, чтобы подавить древнюю магию мальчика. Это просто счастье какое-то, что он до сих пор не прознал о маленьком друиде.

Уладив все срочные и не очень дела, а некоторые отложив на потом, Соломон начал собираться в путь. Поняв из письма, что мальчик живет у обычных людей, Соломон долго колебался — принимать ли более современный вид? Состоя в сообществе клуба любителей старины, он трепетно поддерживал свой имидж: длинные волосы и аккуратная «классическая» борода, черная с проседью, коротенькая и очень ухоженная. Подняв брови домиком, Соломон жалобно смотрел на свое отражение в зеркале — волосы было безмерно жаль… глянцево-блестящие, густые, они волнами струились по плечам, сзади достигая лопаток. В остальном внешность Соломона была довольно простецкой: в первую очередь на лице выделялся крупный нос картошкой с приметной горбинкой и львиная черточка над переносицей. Посмотрев в свои карие глаза, Соломон упрямо сдвинул густые брови — не будет он стричься! Поедет так, в своем натуральном виде, а если придерутся к его внешности в семье мальчика, то так и быть, соберет волосы в хвост, возможно…

Это не было блажью, просто его дедушка, Энгус Гвинедд Эмрис, обладал памятью прошлого и сказал внуку по секрету, что он очень похож на дальнего предка, самого Балинора, и подробно описал, как тот выглядел в зрелости с длинными волосами и бородой. И понятное дело, что в юности Соломон гордился своим нечаянным сходством с прародителем Балинором — Повелителем драконов. Свою любовь и почитание к предку он пронес сквозь годы и хранил верность сейчас, попросту привыкнув к вечному имиджу «святого лика», из-за чего некоторые люди сравнивали его с Христом, чему он не шибко радовался, будучи закоренелым язычником. А точнее говоря — друидом.

Детство Соломона пришлось на военные годы, в те времена хоть и тщательно следили за детьми-магами, но отсеивали при этом слабых, а ему совершенно случайно удалось остаться незамеченным ни Гитлером, ни Черчиллем, ни Дамблдором с Грин-де-Вальдом, ни прочими профессорами Ксавьерами, благодаря чему мог считаться простым человеком, виртуозно спрятав свой дар. По правде говоря, его спрятал дедушка, точно знавший, как относятся к знахарям-ведунам современники. Признав во внуке зачатки древней магии, Энгус собрал нехитрый скарб, жену, детей и внука в том числе и перевез семью в самую дикую глушь, какую смог найти в то время. В Шеффилд, милый городок в Йоркшире, затерявшись у всех на виду, как кленовый лист в кленовой роще, то есть идеально.

Именно здесь вырос Соломон, на тихой зеленой улице в одном из тех спрятанных магических друидских лесов, в коих затерялся исторический кусок старого города. По сути, это была улица с несколькими кварталами, магазинчиками, мастерскими, публичной библиотекой с клубом и парочкой промышленных фабрик, одна из которых была переоборудована из старинного замка, заброшенных за ненадобностью. Да тут, собственно, все муниципальные здания были перестроены из старых строений, например, библиотека располагалась в бывшем дворце какого-то местного герцога, сейчас она поражала красотой фасада, рядами колонн, высокими стрельчатыми окнами, эркерами и башенками. Такой же была и городская клиника в самом Шеффилде, где работал Соломон, пришедший сюда сразу после окончания медицинского колледжа и ради конспирации взявший нейтральную фамилию, чтоб не светить свое происхождение — Рейн. Так и представлялся он своим пациентам — Соломон Рейн, доктор Рейн.

Именно в его клинику привезли однажды детей, порванных бродячими псами… Так, во всяком случае, решили люди-врачи, даже в страшном сне не предполагавшие наличия волков в Англии. Но не Соломон, он, в отличие от них, сразу признал в ранах волчьи укусы, только волк может нанести такой ровный разрез своими рубящими ударами клыков. А волки здесь водятся в полнолуние и вылезают из шкур оборотней. Уж об этом Соломон знал. Так что, подлечив детишек, разъяренный друид направился в Западный Йорк вершить правосудие над местным кланом оборотней, мол, совсем сбрендили, твари, детей резать?!

И познакомился с Фенриром, его местью и горем. Выслушав, от души приложил крепким словцом, да так, что Феня озверел, перекинулся в волка и попытался наказать наглеца-маггла, порвать его на кусочки. Прыгнул с ощеренной пастью и… влетел в «теплые» объятия огромного бурого медведя. Медвежий рык едва не оторвал волку уши, столько ультразвуковой мощи было в нем! Что не удивительно, кстати, генетически Соломон превратился в пещерного исполина, ибо, как известно, последние бурые медведи сгинули с лица Англии ещё в поздний неолитический (или бронзовый) период либо в раннем средневековье. Ухватив волка за шкирку, Соломон душевно растряс ему кости и выбил пыль, как из коврика, по-своему вразумляя, чтоб детей он больше — ни-ни!