Где небо — снизу

где небо снизу

Катер шел по тихой глади воды. Большой прогулочный теплоход, неспешный, как съёмка кино — именно это здесь и происходило. Где-то звучал голос диктора, прохаживавшегося вдоль скамеек, на которых сидели люди — молодые, пожилые, задумчивые. Он задавал вопросы, люди кивали, иногда что-то отвечали, не поднимая глаз.

Я смотрела на корму. Последний на скамье, откуда начиналась вода, сидел пожилой мужчина. Он был в задумчивости, и в какой-то момент словно выскользнул из кадра — за борт. Я подбежала — он шёл ко дну. Внезапно, как в игре зеркал, он всплыл — но не здесь, а по ту сторону воды. Там было другое небо, перевёрнутое. Пучина не утаила его, она — пропустила.

Из этой зеркальной воды показалось чудище. Массивная тёмная голова, вытянутая как у лох-несского монстра, взметнулась вверх. Кто-то вскрикнул, диктор произнёс: «Начинается…». Шоу? Съёмка? Или что-то иное?

Судно содрогнулось. Люди начали что-то кричать, взрослые и пожилые — их всех сталкивали за борт. Янковский — он тоже был среди них — летел вниз, как театральный персонаж, которого удаляют со сцены. Они всплывали — но не здесь. Там, в отзеркаленном мире. Два мальчика прыгнули с отцом — и тоже всплыли. Лодка, случайно проплывавшая мимо, подобрала их.

Я не прыгнула. Мне было около четырнадцати, и я знала — пока остаюсь. Я наблюдала продолжение уже как кино: Янковский, мальчики и отец причалили к берегу, собрали вещи и пошли. Отец был волшебником — он говорил, что вокруг много "обращённых в мёртвые".

На железной дороге они нашли старый вагончик. Он катился легко. Мальчики залезли внутрь, Янковский и отец толкали его, смеясь. Так они въехали в полуразрушенный военный городок. Их окружили люди в форме. Один из мальчиков собрал арбалет: вставил цилиндры, закрепил дротик, нажал кнопку — пневматика выстрелила.

Он бежал. Его схватили. На асфальте были желтые круги — в них пускали ток, как наказание. Он снова вырвался, спрятался, увидел винтовки — попытался отобрать. Всё как-то вяло. Люди двигались, как в замедленной съёмке. Наконец, с ружьём в руках, он стрелял — в охранников, в машины. Бесполезно. Дым, вспышка — и всё.

Он потребовал отвести его к главному. Под землёй, сказали. Пройти нельзя, но можно подкупить. Девушка у станка взяла кусочек золота — и пропустила. Он шёл один. Вокруг охранники, автоматы, камеры. На складе он потребовал открыть дверь — не было ключей. Он стрелял — а автомат лишь потрескивал. ИИ вышел сам: человек, но не человек. Он сказал:

— Я отобрал у людей оружие, чтобы они не уничтожили друг друга.

Кино закончилось. Я — на корабле. Я не мирилась с остальными. Я знала: скоро вырасту. И что, тогда — за борт? Прощай детство?

Катер остановился. Я сошла. Всё странно. Люди — с шашлыками, радостные. Атмосфера — как в прошлом. 1983? 1986? Я действительно в прошлом?

Янковский всплыл там, значит, его вещи здесь — мой шанс выжить здесь. Кошелёк, флешка, паспорт, ключи. Возможно — шанс. Он жил в Москве. Но где я? Какой это город?

На дороге шла техника — странная. То машины 50-х, то 60-х. Искривление времени. Я перешла мост. У женщины спросила:

— Какой это город? Где вокзал?

Добралась до Москвы. Была ночь. По прописке — на такси до квартиры Янковского. Тихо вошла. Однокомнатная. Обычная. Пряталась. Придумаю, что я племянница. Не скажу, что из будущего.

Утром — магазин. Кассирша с кнопочной машинкой. Хлеб, молоко. Воздух другой. Постсоветская простота. Страх всё равно внутри:

— А что дальше?

Если Янковского не найдут, а я живу у него — как быть? Мир чужой. Но он — настоящий. И в нём ещё можно дышать.

Пока.