Где твой истинный лик?

Пролог

- Молодца, браток! Давай еще раз!

Упираюсь руками в землю и ногами, вытянутыми вверх, ловлю изгибами коленей широкую балку. Выпрямляюсь, удобнее устраиваясь на срубе.

Бросаю короткий свист внизу. Олег поднимает голову и прячет ухмылку. Одной рукой хватает из общего ряда широкую балку и как соломинку вытягивает руками над головой. Нагибаюсь и беру ее. Вместе с мужиками устраеваем брус надрезом в стык. Сруб почти закончен.

Еще пару дней, и можно будет крышу укладывать сушеными снопами камыша. Но жара лютая, видно, сам Ярила из солнца льет огненный свет. И пот струится по моему обнаженному торсу.

Только куда сильнее солнечных лучей мою широкую спину обжигают девичьи взоры.

Я уже свыкся, я давно на это и внимание не обращаю. Если оборачиваться на каждый похотливый да восхищенный взор, обращенный на меня, то можно и шею себе свернуть.

- Данислав, спускайся! - кричат приятели внизу. - Брюхо набьем! Бабы трапезничать зовут.

- Ну, али зовут... - кидаю взор на оседлавшего напротив меня верхний брус Яна. - Потопали!

- Погодь. - осаждает тот меня, приостановив рукой. Подбирается ближе и оглядывается внизу, нет ли лишних ушей подле нас. - Я спросить хотел.

- Спрашивай.

- У тебя с Миланой что?

- Да ничего, - жму плечами, ощущая, впрочем, ничего, кроме зверского голода. Недоуменно ломаю брови, глядя на друга. - Пару раз на сеновале покувыркались еще весной. Да больше не виделись.

- Это я знаю, - машет рукой Янислав, прикусывает нижнюю губу, да бросает на меня обережный взор. - То есть она сейчас свободна?

Так вот он куда ведет.

Широко улыбаюсь и хлопаю по широкому плечу.

- Да, Миланка завсегда свободна, она баба, что ветер: сегодня с одним, завтра с другим. Желаешь с ней поваляться у пруда, так делай и не помышляй лишнего. Я не в обиде.

- Ну и ладушки, если так. - облегченно выдыхает тот и спрыгивает на землю, я следом за ним. Наблюдаю, как друг отряхивает с рук стружку от дерева. - А то я думал, на ней ты и привязался уздой.

- Ой ли! - закатываю глаза к небу, снисходительно рыча. - Не родилась еще самка, что привяжет меня к своему подолу!

- Ой, не надо тут хвастаться! - рядом проходит тетка Глафира, широким боком пробивает себе путь меж мной и Яниславом. - О твоих кобелиных геройствах всем, кому не лень, ведомо! Ой, Данька! Не был бы ты на хорошем счету у самого вождя, да единственным сыном у своих стариков, клянусь тебе!

Размахивает широким серпом. Да кровожадно улыбается.

- Клянусь тебе своей косой, петушка бы тебе подрезала!

Переглядываемся с другом и не сговариваясь на шаг назад отходим. Но старая медведица лишь тяжко выдыхает и отворачивается от нас на крик из соседнего курятника.

- Ах ты ж потаскун проклятый!

Олег выбегает оттуда как ошпаренный, за ним следом дочь пекаря Держана. Вся раскрасневшаяся и тяжело дышащая.

- Я тебя со всей душою любила! А ты сегодня уже с другой! Эту выдру ласкаешь!

- Задкнись, пышнозадая! Может быть, ей я сильнее нравлюсь!

- Ах ты ж коза такая! На моего мужика полезла?

Девки забывают об Олеге, кидаются друг на друга, и дело идет до самой настоящей драки. Тетка Глафира возмущенно охает и идет их разнимать.

Я же хмыкаю и незаметно краду из ее корзинки краснобокое яблоко. Откусываю со вкусом и чувствую, как рядом хмыкает Янислав.

- Ой и попал Олег, пекарь же вождю нажалуется. Как бы жениться не заставил.

- Не заставит. - авторитетно качаю головой. - Пока не залетела одна из них от него. Да и потом все по согласию было! Никто их насильно за косы не таскал на сеновал.

- Ну это да... И все же...

Рукой ощупываю в корзинке, не глядя, еще одно яблоко, но в отместку чую под пальцами лишь пустоту. Недоуменно оглядываюсь и глазами наталкиваюсь на женскую узкую спину, что увела мое угощение и теперь неспешно их чистит от кожуры.

- Эй, красивая, яблочко кинь мне!

По своему обычаю кидаю медведице сладким голосом. Толком ее и не рассмотрев.

Но в ответ тишина.

- Глухая что ли? - начинаю закипать от подобного невежества. Не любо мне дважды одно и тоже повторять! Но та, даже не оборачиваясь на меня, да не отвлекаясь от своего дела, кидает через плечо.

- Поднимись и возьми себе, аль хочешь.

- Тебе лень мне яблоко кинуть? - в полном разборе ворчу на нее. Впрочем, взглядом подмечая, что силуэт мне незнаком. И голос тоже.

- А тебе лень встать и взять?

В тон мне отвечает, продолжая куховарить. Избавляя сочные плоды от сердцевины и кидая их в чан для варки. Повидло, наверное, закатывать собрались.

- Если я встану, то возьму не только яблоко.

Понижаю голос до чувственного шепота и бесшумно приподнимаюсь с лавки. От самки не чуется запаха другого мужика. Значит, свободна, значит, нечья...

В одно мгновение оказываюсь за хрупкой спиной. Ладони мои отпускаются сами на покатые бедра, а носом ощущаю дивный аромат яблок, исходящий от ее волос. Осознаю, что он не ее родной аромат, она просто промариновалась в этих чертовых яблоках.

Но во рту уже хлынет водопадом слюна. Пробую на мягкость ее бока, упираюсь почти грудью в вытянутую, как тетива, спину. Опускаю чарующий шепот у ее ушка.

- Я многое что могу взять, красавица... И отдать... За непослушание тоже могу...

- М-да? - томный шепот срывается с ее дивных губок, и предвкушение сладким медом тянется внутри меня. Даже не прячу довольную усмешку. А в голове лишь одна мысль: куда ее побыстрее затащить: в конюшню или в старых хижинах возле елейника?

- И что же? - тихонечко сладким голосом спрашивает она у меня, и внутри растет сильнее шар возбуждения, пуская кипяток по крови.

- Ласку... - оглаживаю бедра, радуясь, что мы под навесом пушистых веток старой рябины, и мало кому есть дело до нас. Но все равно выпрямляю спину, пряча ее от чужого взора. - Сладость... Страсть...

- И все?

Невинно любопытствует она, дразня зверя внутри меня. Ты ж маленькая бесовка.

Глава 1

- Ай! Да за что?!

Уворачиваюсь от еще одного подзатыльника, но старшая ловко вытягивает ногу вперед, ставя мне подножку. Спотыкаясь, лечу вниз, но, вытянув руку, тащу ее следом.

Купава куда ловчее меня в ближнем бою. И, несмотря на мою сильную хватку на ее плече, сестра умудряется опрокинуть меня на лопатки и, оседлав мои бедра, локтем давит на горло.

Не сильно, но так, чтобы проникнуться понятием.

Я и прониклась.

- Приказ был не привлекать к себе лишнего внимания. - Ее голос звучит с легкой хрипотцой, от неразговорчивости он будто прорезается с каждым новым словом, что покидает ее уста. Из нас двоих балаболка я, а вот Купава, старше меня на целых пять мгновений, тишь да гладь. Если, конечно, не вывести ее из себя.

- Я сама тень. - Безвинно хлопаю ресницами, и сестра лишь печально вздыхает.

- Ты сама лживость. - Строго хмурит чернявые брови. - Что опять-то натворила?!

- Ничего.

- Забава, не заговаривай мне зубы, - Сестра чуть придавливает мое горло локтем, нагибаясь ниже. Удерживает в плену серо-голубых глаз. Вкрадчиво произносит: - От тебя несет азартом и охотой. Но нет запаха крови и дичи. Значит, охотились на тебя. А, судя по тому, что отправила я тебя к госпоже, принеси ей свежие вести, то ты опять во что-то вляпалась.

- Это даже звучит обидно. - Фыркаю я, закатывая глаза, тем самым пытаясь спрятать от пытливого взора своей близняшки еще не успевшие угаснуть искринки охоты.

- Что. Ты. Натворила?

Чеканит она каждое слово, на подобии кузнецу в наковальне. Громко вдыхаю. Не отстанет же!

- Всего-навсего натолкнулась на стражей границ бурых.

Близняшка щурит взгляд и смотрит на меня недоверчиво.

- Всего-навсего? - Возмущенно рычит. - Забава, ты опять?! А если бы тебя споймали?!

- Ну не споймали же. - Пожимаю плечами, да поздно прикусываю язык. Ой, зря я это ляпнула... Ой, зря.

- Больше так не делай! Услыхала мою молву?! - Купава хватает меня за плечи и пару раз встряхивает не щадя. У меня голова чуть от туловища не отскачила. Сестра была в бешенстве. И, по большей мере, я даже понимала отчего.

Мы с Купавой сироты. Попали в Орден Луны и Солнца совсем маленькими. Не зная еще и имен своих. Но уже тогда неведомым мне образом в ее голове расцвела мысль, что я младшая, что обо мне стоит заботиться.

Я свыклась с этим очень легко. Ибо Купава была ведомой, она носила ответственность за нами обеими. Если мы работали в паре, а зачастую только так и работали, то она была старшей.

Мне оно не мешало, пока я сама не поднялась в годах, и вечные учения, да наставления старшей начали бесить.

Да, я чаще Купавы вляпывалась в неприятности. От силы своего «чудесного» характера и вражденого шила в заднице, как говорил один из мастеров.

Но это не дает ей право быть выше меня!

Вот только спорить смысла нет. Одно ведь остается незаменимым: по возрасту да по силе сестра меня обскакала.

Мы часто дрались. Бывало шутки ради, а то и до крови да ломаных костей. В ближнем бою у Купавы ровни нет. Даже госпожа Гроза сочла ту за достойного противника.

А ту, если что, кличут никак иначе как дочь Перуна!

Итак, раз сестру я в ближнем бою уложить на лопатки не могу, то и не стоит ее сейчас дразнить... Пока я под ней по крайне мере.

В конце концов не может она контролировать каждый мой шаг!

Да, ведать, что я творю и с кем.

Качаю ей головой в знак покорности, и сестра слезает с меня.

Изящным движением откидывает волосы назад, да шагает в дальний угол избы, к нашему сундуку, где пылиться одежка.

Достает мужские зауженные штаны да плотную рубаху.

- Ты кудой?

Приподнимаюсь на локтях, да щурю взор, глядя, как она, не стесняясь меня, стаскивает с тела серый сарафан.

- На границу степей.

- Близнецам весть отвести?

- Нет, - Качает она головой. - К Яре и Зору вызвалась приказ госпожи отнести сама Ветрана.

Морщу нос, вспоминая спесивую волчицу. Та еще сука!

- Дай угадаю, она сама попросилась!

- Да. - Спокойно жмет плечами Купава, натягивая через голову мужскую рубаху. - Нам работы меньше, аль сама хочет весть донести.

- Она не весть хочет донести, а лишний раз перед Зоряном хвостом своим блохастым вильнуть!

Закатываю глаза, да цокаю языком о непрошибаемости Купавы. Никаких сплетен с ней не пообсуждаешь, да никому косточки не помоешь, потому что...

- Это не наше с тобой дело!

Вот!

Поэтому! Аррр, невозможная женщина.

- Да ладно, ты еще ее защити! Я вообще не ведаю, как Яра ей все космы еще не повыдергивала за брата, он же сам не свой ходил после ее отказа.

- Забава, это не нашего с тобой ума дело.

Спокойно кидает через плечо сестра, застегивая широкий пояс на талии.

- Но, Купав, эта сучка его помотросила и бросила... - Мученически вздыхаю. И та повертаеться ко мне словно ураган.

- Зорян не баран, чтобы его насильно кто куда тащил! - Цедит сквозь зубы она, с пугающим холодом в голосе. - Он с самого начала знал, на кого позарился, что Ветрана — стерва. Думал, что покорит? Приручит? В этом проблема всех мужчин, их манит огонь стерв, а потом жалуються, что те не стелются под ними!

- По-твоему, в случившемся виноват сам Зорян, - Выразительно приподнимаю правую бровь вверх.

Сестра бросает на плечи плотный плащ, да завязывает тесемки.

- По-моему, у нас и своих бед полно. - Кидает в мою сторону небольшой холщавый мешочек. - Собери цветы цикория и чебреца. У дядьки Добрана сон беспокойный, надо ему отвар сварить.

- Ну почему я... - Мучительно выдыхаю. - Давай малявок напрежем, пущай они собирают. Ну а что? Целый день сидят и лодарничают!

- Забава! - Рычит та на меня, да зыркает, наставчески чеканя каждое слово. - Привлекать к себе внимание нельзя! Мы сестры-сироты, терема лишний раз покидать опять-таки нельзя. Ну не сопливая же ты, но дурнааая.

- Ой, да все! - Отмахиваюсь от нее рукой. - Соберу я, соберу! Иди уже... А кстати, куда ты так и не сказала.

Глава 2

Смотрю на нее, и придушить охота!

Так мне последние крошки самообладания съедает!

Бурых дозорщиков же сам Добрыня тренирует! Тот же малость поехавший на всю башку! Да и норов что раскаленная печь — рванет в любое мгновение.

Держит он своих солдат в ежовых рукавицах. И те что гончие псы — словят, отмутузят, а уж потом будут разбираться — что?! Почем?!

Забава даже не представляет, как близко была сегодня к переломаным костям — в лучшем случае.

Если бы я не поспел рвануть вниз в ров, а мужики прикрыть нас, то этим вечером Забава бы рискнула не вернуться в терем своего дядьки.

Хотя она так и не вернется туда одна!

Передам дежурство утром новой связке дозорщиков и сам ее домой поведу.

Понять не могу, как она очутилась в этих местах?! Поздно ночью, еще и одна?! Да куда ее дядька-кузнец только смотрит!

Ловлю себя на том, что обычный внутренний голос, не отягощенный моралями, сейчас походит на сердитый голос старого ворчуна.

И этот голос переходит на благий мат, когда по ту сторону костра к молча жующей похлебку Забаве подходит Ярмак.

Глава северной заставы.

Тот нагибается к ее уху, что-то коротко шепчет, разворачивается и уходит. Забава, оставив похлебку в сторону, резвой кобылкой идет следом. Вот ведь... коза!

Срываюсь с места, сам не осознавая данного момента. Ноги сами ведут меня вслед за ними.

Олег что-то талдычит за моей спиной, но я не слышу.

Бесит!

Я не могу распознать запах тела Забавы. Страстность и не только! Примесью трав от нее несет, как от хижины лекаря! А природного аромата не слышу! И это доводит до разъярённого рыка внутреннего медведя.

Не припомню, дабы он был так капризен к запахам наших услад для темных ночей. Но я с ним согласен.

Замираю в десятке шагов, узрев вдали на полянке этих двоих. Свет луны оседает серебристым сиянием прямо на Забаву.

Он хмурит брови и что-то ей выговаривает.

Забава закатывает глаза, уложив руки накрест на пышной груди. Взор Ярмака невольно соскальзывает к женским прелестям, и мне как будто солью плеснули в глаза.

- Вот, держи и не бухти, — всовывает ему в руки короткий свиток, чем-то похожий на письмо, — А науку, какими тропами идти, оставь уж мне. Пущай каждый своим делом занимается.

Тот недовольно щурит глаза, но ничего ей в ответ не говорит, прячет весточку за пазухой. И когда девка уже собирается развернуться да уйти прочь, ловит ту за локоть.

И в взгляде, которым она его одаривает, нет ни капельки игривости, которым она щедро делилась, когда была рядом со мной. Только это меня и успокаивает. Только это и заставляет усидеть на месте, а не сломать эти гребаные пальцы пусть и старшего по службе бера.

- Что у тебя с Даниславом?

- А с какого перепуга тебя волнует, что у меня с Даниславом? — копирует она его тон с высокомерной усмешкой. Демонстративно отпускает взгляд на его руку, что клещом ухватилась за ее локоть.

Тот отпускает, неловко прячет руку в кармане штанов, поджимает губы, отводя взгляд.

- Просто не путайся с ним, пожалеешь потом.

- Пожалею?

- Он редкостный блядун, девонька. — со знанием дела фырчит тот и лишь ведет плечом. — Ты просто очередная пташка, попавшая в силки матерого хищника.

Хочу сорваться с места и приласкать ему челюсть кулаком, но насмешка в голосе Забавы меня останавливает.

- А ты, стало быть, свят да целомудрен?

- Забава, оно не так. Но у меня есть принципы.

- Какие принципы, Ярмак? Налил меда в уши наивной человечки, да ночами тело ее пользуешь. Вот только подстилка она для тебя, не больше.

- Я ей ничего не обещал! — упирается тот, а вот Забава фырчит, загоняя того в угол.

- Но она грезит о браке с тобой, и ты это знаешь. Как и то, что узнай о ее бесчинстве, никто из сельских замуж не возьмет. Пройдет время, и ты женишься на медведице, а эта девочка либо утопится, либо озлобится на весь мир.

- Это разные вещи! Она человек!

- Она женщина. И оно одно и тоже. Если он потаскун, то как называется то, о чем помышляешь ты?

Разворачивается и уходит, приложив того длинными косами по лицу. Ухожу в тень, позволив ей ускользнуть обратно в лагерь. А сам бесшумно подбираюсь к Ярмаку.

- Данислав? — выгибает тот бровь недоуменно, я же нависаю над ним горой, не скрывая гнева и злобы.

- Приказку не копай другому яму, сам в нее упадешь, слыхал?

- Слышал. — твердо качает головой. — Как и то, что на чужой каравай рот не разевай.

- Она свободна! — рычу, твердо будучи уверенным в своей правде. Хотя, по правде говоря, сейчас ловлю себя на том, что даже будь кто-то, кто положил глаз на девку вперед меня, то ему пришлось бы подвинуться!

- То, что от нее не несет мужиком, оно не означает, что свободна.

По словам бера понимаю, что больше он мне не расскажет. И так хочется треснуть по наглой роже. Но нельзя, черти! Нарвусь на яму смирения на семицу, а кто будет мою бедовую Забаву покорять?!

- Я дважды повторять не буду, к племяшке кузнеца не лезь. Уяснил?

В глазах напротив зарождается недовольство пополам со злобой.

- А что, страстные да похотливые перестали удовлетворять? Перешел к неопытным и чистым!

"Неопытные и чистые" отдает сладостью на языке моего зверя. Хоть я и ведаю, что Забава не дева, ибо пахнет отнюдь не так. И по своему обыкновению я дев избегаю, дабы не нарваться на кипеш. Но сейчас внутри что-то ноет. От одного видения Забавы в объятьях кого другого тошнота поднимается по горлу, а перед глазами пелена ненависти.

- Позаботься о своих вкусах! — бью наотмашь словами. — На человечек потянуло? Или если такую обрюхатить, никто жениться не заставит?

- Заткнись!

Рычит на меня, готовый наброситься с кулаками. Но в зарослях слышится шум.

- Мужики, у вас всё лады?

Олег собственной медвежьей мордой, чтоб его! Хотя, может, и хорошо, что появился, а то мы бы с Ярмаком точно отдубасили друг друга этой ночью.

Глава 3

- Случилось что-то хорошее?

- С чего ты взяла?

- Ты улыбаешься, как блаженная, уже полдня. - Голос сестры звучит хмуро и устало, она подходит к столу и недоуменно рассматривает полевой букетик, воткнутый в кувшин. - Это что?

- Цветы.

Жму плечами, внутренне напрягаясь.

- Цветы... - повторяет она следом, тянет руку к пышным цветочкам цикория, касаясь только кончиками, ласкает ребром ладони ромашки. - И почему они здесь?

Оборачивается на меня, приподняв вопросительно бровь. Я же беру первую попавшуюся тряпку в руки и начинаю хозяйственно вытирать несуществующую пыль на полках.

- Красиво же! - Жму плечами, пряча от нее лицо. - Пущай порадует глаз, осень на дворе! Скоро кончится лето, до весны не почуять будет дивного аромата. А для дядьки я соберу отдельно травы.

- Ну если так, - не спорит со мной Купава. Она вернулась какая-то задумчивая от предсказательницы. Витает где-то в облаках, стала рассеянной, да растеряла из внимательности. Мне на руку, кстати! - Пущай радуют взор.

Не спешу облегченно выдохнуть, ибо еще слышу, как сестра копошится в своих вещах. Спустя пару длинных мгновений она все-таки покидает терем, напоследок мне кинув через плечо:

- Я на охоту. Собери дядьке вечерю, он скоро должен вернуться из главного терема.

Уходит.

И мой взор опять возвращается к цветам. Ноги подводят ближе, и я с непонятным мне восхищением оседаю на лавку, упираясь подбородком в сложенных локтях.

Любуюсь.

И такое ощущение, будто ничего красивее ранее не видала.

Он притащил.

Уж не знаю, сам собрал или кого сопряг. Но оставил на моем подоконике. И пускай запах бера выветрился, уступая цветочному аромату, мне до сих пор кружит голову аромат спелой груши.

Такой сладкий.

Такой манящий.

Такой...

- Купава? Забава? Есть кто дома, девки?

Дядька вернулся. Подскакиваю со своего места, идя встречать старого медведя.

По сущности, дядька Благодар нам не совсем родной. Но так уж вышло, что госпожа Гроза сильно его попросила взять нас под свое крыло, да назвать своими.

Сам медведь потерял любимую жену при родах, а единственного сына на человеческой войне, где беры выступали под знаменами князя Назара.

Одинокий медведь оттого нас и принял, наврав соседям про дальних родственниц. Те и поверили, ибо были рады молодым самкам в клане.

Но клевещать мне не пристало, сам бер, несмотря на суровый вид, относился к нам с сестрой с теплотой и заботой, как к родным. Все качал головой недовольно, когда мы уходили в ночи в обход дозору, выполняя указы госпожи.

Дядька Благодар мужик старой закалки. Для него женщина — великое чародейство и хрупкое существо, для которой место у печи в тереме за правильно.

В тепле, безопасности и заботе.

Ему не по нраву то, чем мы с сестрой помышляем. Но, с другой стороны, сам всё зреет. Вождя Всемила всё нет и нет, госпожу Грозу отослали, выдав замуж за бурого вождя.

А крысы медленно, но уверенно идут к власти.

Подсупаются, выгрызая стены на своем пути, выгрызая живых к своей цели.

- Ну что вы? Как тут без меня?

Бер тяжело отпускается на лавку, отточенным движением поправляя свои пышные, уже успевшие побелеть от гнета возраста усы.

- Не обижал ли кто?

Хмурит густые брови, разглядывая меня. Да, он у нас пускай и ворчун, и вроде как не родной, но если что, быстро за свой молот берется.

Это как-то... Сносит с ног, что ли? Мы с сестрой не привыкшие к заботе посторонних.

А тут вот...

- Да нет! - Жму плечом, доставая из печки горшочки с строганиной из оленьей тушки да томленной репой, щедро припорошиваю рубленным чесноком и зеленью. Ставлю на стол. Разворачиваюсь за хлебом. - Тебе и самому ведомо, что я кого хочешь обижу.

Тот прячет довольную ухмылку и берется за деревянную ложку. Наливаю ему квасу, да достаю пирожки с вишней.

Кузнец призывно похлопывает по соседней лавке.

- Садись подле меня, Забавнушка, да откушай хлебца с мяском со старым ворчуном. А то хрупкая такая, там глядишь и ветром сдует.

- Ой, да не голодная я, дядька Благодар!

Отмахиваюсь от его слов, но все равно падаю рядом с ним на лавку. Подпираю ладошкой щеку. Да стараюсь сильно не заглядываться на букет.

Ой, ну хорош же!

- А это чего такое? Трава на столе?

Зыркает старик на диво дивное в кувшине. Я тут же фырчу, дуя губы на подобные оскорбления.

- Ничего не трава, а цветочки оно! Красиво же! Аль не нравится, я в нашу с Купавой комнату отнесу.

Уже подымаюсь, как старик меня осаждает.

- Ой, да сиди ты на заднице смирно! Нравиться мне оно. Моя покойная Любомира любила эти ромашки. Все лето их собирала да в тереме тащила.

Придаваясь воспоминаниям, мужчина мягчает в лице. И крохотная улыбка мелькает на тонких устах. Стряхивает с себя флер грустных образов прошлого.

Отпивает из кружки квасу.

Вытирает усы ребром указательного пальца и ловит мой взор.

- Так кто притащил тебе этот веник?

Теряюсь на мгновения. Но это уже много, старик улавливает мою растерянность. И чертята довольно поблескивают в побелевших от тяжелых зим очах.

Врать, что сама собрала, смысла уже нет.

И как говорил один из мастеров Ордина, в котором мы выросли с сестрой:

Если ложь, которую ты уже сложил в голове, не подходит, то просто продолжи ту, что предоставял тебе собеседник.

- Не ведаю, - жму плечами и поправляю еще не раскрывшихся буточинки колючего дикого шиповника. - На крыльце нашла.

- Ох, да же так! - Старик трет свою бороду и хмыкает. - Чего-то за молодец такой трусливый?! Раз девка по нраву пришлась, так подойди и заяви это открыто! Добивайся! Окружи собой, возьми в плен душу ее! Покори, в лепешку расшибись, но своей сделай!

- А если нет? - Поворачиваюсь к нему, не понимая до конца, как мы дошли до таких речей. Но неожиданно чуя такую острую нужду в совете. - Если нет уверености, что по нраву?

Глава 4

Почему мы с сестрой часто скрываем, что близняшки?

Оттого, что это сильно удобно при шпионаже. По факту все вокруг привыкают к тому, что есть только одна девушка. И если надо одной незаметно отвести весть, аль убить кого из-под навесы тени, то вторая отвлекает взор, да обеспечивает тем, что никто и не подумает на одну из нас.

Зачастую в тени держится Купава. Ей легче. Порой сестра может спокойно обойтись без общения с живыми существами месяцами. Я же та еще балаболка, говорливая и ищущая крупицы истиной правды в разговорах с людьми.

Почему это не всегда так хорошо?

Потому что каждая из нас, когда заменяет другую, должна честно рассказать, вплоть до незначительных деталей, что произошло за время вылазки. С кем встретилась? Что сказала? О чем говорили? Что увидала?

Дабы не раскрывать друг друга и не вызвать подозрения.

Беда в том, что я не была так уж и искренне честна с сестрой, утаив правду об одном наглом и настойчивом кобеле.

И вот, ранним утром выбираясь сонно из постели, чтобы выпить воды, я имею счастье лицезреть недовольную Купаву в зале.

Сестра еще не скинула с себя вещи и, уперевшись бедром в край стола, поправляет бутончики еще не раскрытых цветов из моего букетика.

А сладкий аромат груш, исходящий от нее, наводит на мысль, с кем она столкнулась по пути к хате. И прямо нашептывает, что настал полярный писец лично мне.

- Цветочки, говоришь, собрала?

Ровно интересуюсь у меня шепотом, не подымая взора. Гулко сглатываю.

- Купава, так я... Ну, нашла их на крыльце. Подумала, зачем выкидывать?

Пожимаю плечами.

- Ты завралась, мелькая, совсем! - зло зыркает на меня. - Твой бер сдал тебя с потрохами. И что ты там ему пообещала взамен на этот веник?

Сложив руки на груди, стреляет в мою сторону строгим взглядом.

Ой, всё! Что еще этот крендель ей успел сказать? Надеюсь, что не полез целоваться да тыкаться хозяйством, как со мной? Купава же это... Шуток не понимает, оторвет хозяйство, в глотку запихнет и скажет, что так и было. Вертела она на одном месте то, что Данислав у своих родителей единственный сын и надежда на будущих внуков!

- Слушай, это всё он! - сразу спихиваю все грехи на Данислава. Ну, во-первых, он мужик, как завещал дядька Благодар! Во-вторых, сейчас в опасности моя шкура. Сестра не посмотрит, что мы уже здоровые кобылы, так приласкает по ребрам, спать месяц буду сидя! - Ну я его и отшила, послав за этим веником. Ну а он и собрал. Я ж не думала, что бравый солдат будет мне цветочки собирать и...

Увожу взор, но старшая наступает, загоняя меня в угол.

- Ты кому брешишь, паршивка мелькая? - щурит серые очи и тут же зыркает на меня почти обидно и зло. - Да меня чуть не отлюбили среди гарбузов попутав с тобой! Свята вера, что ему «обещено»?

- Что, прям так?

Изумляюсь в голос. Ну ты, Данислав, конечно, кобелище! Обида за Купаву неожиданно сталкивается с жгучей ревностью.

Мама моя родная! Это что еще такое? Откуда!?

- Так чего ты ему не врезала?

Рычу, скрывая раздражение за злостью. Ибо обескуражена собственными чувствами. Никто никогда не был мне ближе, чем единоутробная сестра, с которой у меня одно лицо на двоих.

И эта тяга, да чувство собствености к этому беру. Которого я от силы знаю пару дней, это пугает неслыханно сильно. И меня даже чуточку подтряхивает. Благо Купава не замечает моего состояния. Сестра отходит в сторону, давая мне возможность выдохнуть, когда поворачивается ко мне спиной.

Сама тяжело вздыхает, трет устало лицо и, не поворачиваясь, неожиданно начинает говорить виноватым голосом.

- Послушай, Забава, я... Понимаю, что мы уже не дети и даже не девки молодые.

Сглатывает, будто слова колючие и ей больно их говорить. Следом замолкает на долгое мгновение, и у меня складывается впечатление, что Купава что-то от меня утаивает. Опять вздыхает.

- Мы оборотницы, рожденные из крови человека и медведя. Наши инстинкты берут вверх с возрастом. И оно... Естественно. Ведь так оно должно и быть. Медведица к весне своих лет хочет ласки и любви, хочет детей. Я понимаю твой интерес к нему и...

Подхожу к ней, хватаю за локоть и разворачиваю к себе, недовольно зыркая.

- Ты о чем молвишь, я не пойму?

- Постой. - Стопорит меня, призывая замолчать. - Дай сказать.

Послушно замолкаю, ощущая, как незнакомая ранее тяжесть давит на сердце. Такого не было раньше, и чудесным способом появилось именно в данный момент, когда сестра заговорила о семье и детях.

- Как бы сильно Ордин не пытался в нас загубить к корню женское начало этими печатьми, нашу природу им не изменить. Мы - рожденные женщинами. Самками. У нас в крови тяга быть матерями и женами. Но сейчас не время, милая моя.

Обычно Купава скупа на ласку и нежность, но сейчас ее глаза настоль тепло на меня смотрят, что я теряюсь. Сердце ноет в груди от ее слов.

И я чувствую себя подобно тому, что долгое время мучалась от болезни, не зная, где найти лекарство. А сейчас, с наглым появлением Данислава в моей жизни, будто нашлись разом все ответы. Те, к которым я, как оказалось, совсем не готова.

Купава берет мою ладонь в свои, крепко сжимает. Кленеться:

- Я обещаю тебе, что как только госпожа решит беду с повстанцами, я попрошу ее даровать тебе свободу. Уверена, она согласится. Найдешь себе достойного мужчину, построишь с ним семью, родишь медвежат. Но этот бер...

На мгновение в ее глазах блестит жалость. Ей как-будто жалко, что я мучаюсь от подобного, и это меня отрезвляет. Вырываю стремительно резко руку из ее ладошей и грубо отшучиваюсь.

- Ой, да перестань! Влюбилась? Я? Да ты верно где-то головой ударилась!

- Но, Забава. Этот бер, он же что вольный ветер, не доведет до...

- Перестань! Что ты пристала к нему?! - злобно шиплю на нее, неожиданно даже для самой себя принимаясь защищать бера. - Букет полевых цветов подарил? Ну и что? Многих мужиков ты видала с цветами подмышкой для девки?

Глава 5

- Не считается.

В голосе Янислава слышится игривость и довольство. Подымаю взор и тут же ловлю массивный зад этого дуралея, свисающего с нижней ветки сосны. Спрыгивает на землю и, подбросив зеленое яблочко вверх, сверкает довольной ухмылкой.

- От тебя не несет запахом спаривания. От того не считается. Попробкй еще раз...

Пальцы неосознанно сжимаются в кулаки. Ловлю себя на том, что начинаю терять самообладание и хочу треснуть друга по роже.

Не пойму отчего? Что не так?

Откуда эта лютая ненависть только при одном упоминании о нашей с Забавой близостью его губами?

Ян продолжает хрустеть яблочком, самодовольно улыбаясь.

Не успеваю ему ответить ни кулаком, ни словом, позади нас протяжно скрипит дверь землянки. На дворе уже вечер, и все вокруг нежится в розовых лучах осеннего заката.

- Данислав?

Забава.

Ее голос звучит чуть хрипло, немного потерянным. И я спешу к ней, краем глаза подмечая, как Янислав срывается в противоположную сторону, покидая нас.

Не хочет мне мешать? Или же...

Да к черту! Не хочется об этом мерковать. Хочется совсем другого. И я, подхватив девчонку на руки, кружу вокруг себя. Она теряется мгновение, а следом хватает меня за шею.

Крепко-крепко.

- Почему босая вышла?

Бубню ей на ушко, словно старый ворчун, проживший с ней в браке по меньшей мере сорок зим.

- Если заболеешь? Тебе же еще детей рожать!

Отпускаю ее с рук на деревянные доски.

- Ворчишь так, будто от тебя рожать.

Смеется коротко она, почти мимолетно потираясь своей щекой об моей. Что-то внутри меня тихо трещит. Оно ноет, будто я теряю... теряю воздух из легких, землю под ногами и мысли. От, казалось, вполне себе разумной фразы.

- Может и от меня.

Застывает на месте, изящная спина напрягается, и Забава вмиг теряет весь свой запал и игривость. Еще ласковым голосом просит.

- Не говори так.

- Почему?

Она по-прежнему спиной ко мне, но мне кажется, в ее глазах боль. И мне обидно, как никогда ранее. Потому что любая другая на ее месте может назвать меня ублюдком и тварью, но только не она.

Потому что обидеть ее... я еще не успел.

- Потому что от таких, как ты, не рожают, Данислав.

Как серпом по яйцам.

Я чувствую, что эти ее слова сбивают меня с ног, втыкают кинжал в грудь. И крутят, крутят... выкручивая все нутро к чертям!

Подхожу к ней решительно, отпустив руки на талию, жму к себе практически больно. Трусь колючей щекой об нежную шею. Зная, что царапаю, но продолжая это делать. Как маленькая месть. Как отдушина...

- А от кого рожают?

- От верных... - пальцами расчесывает свои кудри, которые манят меня с первого дня. Намотать бы их на руку, да сзади пристроиться, - От любивших... от заботливых...

- Разве я не заботлив?

Цепляюсь хотя бы за последнее слово, так как совесть, зная все мои прошлые геройства, не позволяет заикнуться о первом и втором.

- Ты заботлив. - качает Забава головой, а следом тяжело вздыхает, - Здесь и сейчас. Когда мое тело манит хищника внутри тебя. Пока трофей еще не завоеван. А потом...

Усмехается.

- Потом ты и имени моего не вспомнишь.

И я неожиданно пугаюсь. Не от правдивости ее слов, не от их жестокости.

А оттого, как чудовищно грязно я выгляжу в ее глазах.

А ведь мы знаем друг друга совсем недавно. И именно эти слова, покинувшие ее уста, озаряют мой разум, достигая сердца.

Сколько раз меня называли мерзавцем? Сколько пощечин дарили, проклиная?

Не сосчитать.

- Что мы обо мне только?

Меняю русло разговора, чувствуя тяжесть своего глупого спора, что оседает ледяной глыбой на плечах. Олег прав, это было глупо и жестоко.

Делаю шаг вперед и толкаю ее на узкую койку. Забираюсь следом, нависая сверху и удерживая вес своего тела на одних локтях.

- Сама ведь не святая, - хмыкаю чуточку зло, будто пытаясь хоть немного проникнут и в ее душу. Тянусь ближе, губами касаюсь острого подбородка, искушенно шепчу ей прямо в уста: - Расскажи мне о своих грехах...

- Мммм... - протяжно выдыхает через нос от удовольствия, и следом прикрывает веки, когда я губами проделываю себе путь ниже по горлу, - Я убивала...

- Мм, тетерей, кабанов?

Усмешку не в силах удержать, спускаясь вниз к точке между ключицами, готовый нырнуть в ворот рубахи.

- Мужиков, баб...

В тон мне отвечает. Только бесцветно как-то, будто лишенная жизни. Замираю, теряю интерес к телу, и неожиданно обретая желая нырнуть глубже в душу.

- Сколько тебе лет?

- Зачем тебе знать, бер? - усмехается немного зло. Тянет руки и, ухватив меня за голову, заставляет глянуть ей в глаза. Глумливо выгибает брови.

- Уже не нравлюсь? Или кровь на моих руках не по нраву тебе?

Тянусь вверх по ее телу, оставляю нежный поцелуй на ее лбу.

- Убивать должна была не ты.

- Отчего не я? - искрит злым взглядом, - Ты же убивал? Убивал ведь!

- Я воин. - холодно отвечаю, и Забава досадно поджимает губы, падает обратно на подушку, отворачиваясь к стене. Прикрыв от боли глаза.

И мне становится неожиданно так больно. Чувство вины душит, хоть и не ведаю за что. Не могу видеть ее такой.

Подавленной.

Измученной.

Потереной.

Хочу ее слышать. Хочу ее видеть. Хочу чувствовать и любить. И душу и тело! До кончиков пальцев рук и ног!

Пальцем очерчиваю едва ли заметный шрамик на ее левом плече. Обычно шрамы на наших телах по долгу не задерживаются, так как мы беры. И боги нас благословили выносливостью и нечеловеческой силой.

- Откуда это?

- Стрела... - тяжело вздыхает, раскрывая глаза, но не давая мне их увидеть, - Словила ядовитую стрелу.

- Сколько тебе было?

- Кажется, пятнадцатую зиму только переступила.

- А это?

Отпускаю взгляд ниже, стаскивая окончательно рукав с ее плеча. Пальцем веду по длинном белом шраме на ее локте.

Глава 6

- Ммммррр... Добрый уже уходишь..?

Милаха поворачивается на живот, нарочно подставляя мне округлую пышную задницу и ровную спину. Шлепаю душевно по упругой голой мягкости. Следом ласково оглаживаю кончиками пальцев покраснение на светлой коже.

- Я мясо тебе наловил с утра, на заднем дворе кинул.

Шепчу на ухо медведице и тут же выпрямляюсь. Затягиваю ремень на поясе штанов и покидаю почевальню. Свою рубаху нахожу свисающей с угла приоткрытой двери. Тянусь за ней, ощущая, как молодуха льнет ко мне со спины.

Зубами царапает мою лопатку, а потом губами касается, словно прося прощения.

- Когда еще заглянешь?

Сладким голосочком шепчет, мурлыча на манер дикой кошки, при этом потираясь об мою голую спину своими твердыми сосками. Кровь медленно начинает нагреваться, хоть вчера я и не давал Милахе передохнуть, драл не щадя.

Но плотскими ласками я уже насытился, так что не стоит отдаваться искушению. Да и служба зовет.

Оттого я спешу выбраться из ее объятий, да и не искушаю лишний раз похотливую самку своим обнаженным ликом, надеваю рубаху.

Оборачиваюсь коротко на Милаху.

Нагая и расслабленная.

Как сонная кошечка, совсем не стыдясь, упирается плечом об дверной косяк. Пышные груди украшены полумесяцами, подаренными моими губами. На бедрах еще не засохли следы нашей страсти, а мои пальцы оставили маленькие синяки на талии и широких бедрах.

Рыжие кудри медведицы доходят до округлой задницы, медовые очи шаловливо поблескивают. И Милаха демонстративно медленно облизывает бледные губки, призывно усмехается.

- Мммм... Добрый, может, задержишься немножечка?

Немножечка у нас не получится. Потому что если я выпрыгну из штанов, то буду ее драть, пока сознание не потеряет. Милахе, впрочем, оно и нравится. Похотливая сучка, вечно прыгает по постелям.

Я ведаю, что к ней бегают молодые беры, вкушая среди первых раз сладкую женскую плоть.

Те прячутся, еще стыдятся, а то и бояться меня. Думают, я всех убью за то, что они к моей бабе поползли.

Только вот Милаха не моя баба.

Она вольная, считай, что общая.

По мимо меня и этих юнцов, в свое время она грела и постель Третьяка, младшего брата вождя. Да и среднему тоже.

Ей такое по нраву. Ведь каждый бер, приходя за лаской, оставляет что-то взамен. Дорогие подарки, богатый улов, купеческие заморочки...

Она не бедствует, но при этом не обременена лишними обязанностями. Редко когда я останусь у нее покушать. И то сам себе накрошив чего сьестное. У Милахи, увы, руки растут из задницы! Ну зато в постели она ими хорошо владеет.

- Так когда еще зайдешь?

Порхает следом за мной и, не стыдясь наготы, выходит меня провожать на крыльцо, лишь рыжие лохматые локоны перебрасывает через плечо, укрывая пышную грудь.

- Не ведаю. Когда освобожусь.

Закатывать мне скандалы деваха не смеет. Как и приказывать, что да как мне делать, просто не имеет права. Пару зим назад попыталась, но я быстро затянул ей удавку. Она мне не в разу не жена, чтобы предьявлять!

Милаха, хвала богам, обмозговала всё и затихла. Оно и к лучшему, а то искать поблизости другую любовницу запарно. У нас баб в долине, считай, и так кот наплакал. А незамужних и еще вот таких свободолюбивых, с которыми можно забыться, и того меньше. А мужиков до хрена, и все хотят ласки.

- Ну ты не забывай обо мне...

Печально вздыхает и бровками играет. Чую неподалеку ребятню. Видно, с утра пораньше собрались на речку. Порыбачить, пока погода в край не испортилась.

- В избу иди, - хриплю ей, спускаясь по ступенькам вниз, - простынешь еще...

Прогоняю побыстрее, дабы не попадалась детишкам нагая на очи. И так понятно, что те что постарше пошли рыбачить. Но не для их глаз пока еще эта услада.

Милаха задирает нос кверху.

- Так у меня кровь горячая! - и следом ладошкой прячет зевок.

Улыбается мне хищно напоследок и, виляя пышной задницей, уходит в терем. Вот и славно.

Разминаю руками шею, прикрыв за собой калитку.

Не выспался ни черта, зато отдохнул чутка телом, выпустив мохнатого похотливого ублюдка погулять. А то со своей службой хрен когда выберусь в следующий раз.

Но и держать в себе тот грозящий разнести всё вокруг нее было невозможно. Я рисковал кого ненароком убить изо этого проклятого шпиона.

Ооооох, наш вождь, который еще и мне хороший друг, недавече женился. На дивной девке-медведице из соседнего племени черных беров.

Внебрачная дочь вожака оказалась не девочкой-одуванчиком, а скорее шипастой розой, которой принято хлестать по морде.

Дивная девка в своем упрямстве и обворожительная в умении срывать любые попытки обрести спокоиства нашего вожака.

Да, Грома штырит не по-детски. Будто набухался маковой настойкой, теперь не ведает ничего вокруг, кроме этой самки. И ведь упирается, как баран, причитая о ненавести к ней! Будто я не слепой и не вижу.

Не вижу, как он голубых очей с нее не поднимает, как теряет умение дышать, когда она проходит мимо. Как жадно вдыхает запах ее кожи, стоит медведице оказаться подле него.

Как бесится, рычит, проклинает! Но глазами раздевает. Пальцы сжимает в кулаки, дабы удержаться и не наброситься на нее с примитивным желанием отлюбить на месте.

Всё я вижу, да давно понял: потеряли мужика.

Но я за него все равно рад. Гром заслужил подобного счстья, после столько зим душевных метаний и одиночества. Гроза сильная самка, под стать вождю, уже и свекрови успела поставить на место да отправить восвоясь. Она потянет должность главной самки в племени, сможет навести порядок. И к Грому, я думаю, рано аль поздно воспламениться чувствами.

Ибо такую безбашенную девку, не ведающую никаких запретов и границ, сможет обуздать и удержать в колыбели спокоиствия только тот, кто властнее нее. Гром справиться. Только будь она чуть к нему помягче, поласковее.

А от ее взгляда пока что можно только зарыться где-то в кургане и не вылезать оттуда до поры до времени.

Глава 7

«Гроза нас всех прибьет».

И это не моя молва, а если сам вождь произнес эти слова, то тут и гадать не приходится, какова сила удара его молодой жены в гневе.

Она и в обычном состоянии не шибко ласковая, а тут так вообще можно могилку начинать себе копать!

Но куда сильнее опасения за целосность собственной шкуры меня волнует состояние и здравие той девчонки-вестницы. К собственному стыду и сожалению, я бил ее не щадя.

Слишком сильно она уж разодрила моего внутреннего мишку, и тот в край озверел, когда я таки сумел поймать ее в свои лапы.

Смущало только одно.

Тогда в лесу, кинув мимолетный взгляд на меня, серые очи пылали недоумением. Она искренне не улавливала, что я на нее так взъелся! Будто это не она, зараза такая, мне все сердце съела уже вторую семицу как! Прыгкнья паршивая! Ну зачем раздразнила? То в рощу дикого шиповника заведет, то на болотах! Она же прям напрашивалась на трепку!

Но это с меня вины не снимает.

Я как-то окончательно растерял все крохи здравомыслия. Поступил не по совести.

Надобно было словить и притащить вождю под светлые очи. А не избивать...

- Добрый, ты ничего не скушал. - с обидой в голосе тянет Озара, моя сестричка. Сам по себе я бер холостой, и вечера, если не тянуло полапать женской плоти, проводил в тереме своей единственной сестры и ее мужа. - Аль, не нравится похлебка? Так я с олениной сготовила, как ты любишь. Аль стряслось что?

Озара пчелкой бежит туда-сюда по избе. Все вокруг блестит от чистоты и убрынства. И пылинки не сыскать.

Холостая берлога Мирона преобразилась до неузнаваемости. Плетеные коврики на ступеньках. Разноцветные накидки на кровати и кушетки в зале. Тарелочки всякие. Пахнет сдобой и цветами.

В зале раскиданы на полу пару деревянных погремушек поверх белоснежной шкуры, по которой иногда ползает маленький человек.

Тот самый, который удобно лежит на моих руках и дергает меня за бороду.

Глажу племяшку по кудряшкам, и та безубо мне улыбаеться. Дивно чудное, а не дитя!

- Я дома, семья!

Мирон входит внутрь твердой поступью хозяина. Слегка припорошенный, взгрузив на плечо мешок с мукой и держа в другой руке полную торбу.

- Мироша. - по губам Озары плывет легкая улыбка, она спешит к нему. И у меня на сердце становится спокойно.

Моей сестренке вначале крупно не свезло. Она потратила до черта зим в браке с одним убожеством, которого мне, к сожелине, не дали порвать на ленточки.

Тот выродок чуть не довел ее до смерти. Настругал другой дитя, еще и Озару не хотел отпускать. Двоеженец проклятый!

Видя, в каком состояние моя родная кровь, я был взбешен настолько, что даже за Мирона не хотел ее выдавать замуж! И плевал я с высокой сторожевой башни на законы предков и что скажут остальные жители племени!

Но Мирон тоже оказался не лыком шит, слишком сильно он в нее вцепился. И даже малявочку, что Озара нашла в лесу и взяла себе на воспитание, тоже признал своей. Не задумываясь.

Это подкупило сестру, но не меня.

Я был начеку все это время, готовый оторвать ему богатство и запихнуть в горло при любой оплошности. К добру ли оно, но, глядя на этих двух со стороны, я понимаю, что не то что бы изменить жене с другой бабой. Мирон, кажись, уже и не видит вокруг себя других баб.

Наблюдая, как Озара подымается на носочки и робко целует того в щеку. Медведь недовольно сопит. Ловит ее губы, утащив в страстном поцелуе.

Сестра краснеет. Прячет взгляд и руками тянется ему помочь.

- Сам я, не волнуйся. - уворачивается от ее рук Мироха. Тянет набитую торбу. - Вот, там тебе с Желаной гостинцы.

Уходит в кладовую, чтобы вернуться через миг. Тянет мне руку для рукопожатия.

- Здоров, Добрый.

- Здорова.

Пожимаю руку в ответ, наблюдая, как бер мимолетно треплет кудряшки Желаны на макушке. Та весело агукает, узнав батьку.

- Ой, Мирош, я тебе щас похлебки наложу и вяленую утиную грудку порубаю. Я быстро.

Сестра даже не заглядывает в торбу, кружит вокруг своего благоверного.

Пользуясь тем, что жена занята, Мирон ловит мой взгляд.

- Нормально всё там у вас на границах? Говорят, тебя можно поздравить с уловом?

- Ага, - кисло киваю головой. - У вас-то как?

Мироха начинает рассказывать о вылазке неподалеку от наших границ. По приказу вождя они шерстят наши земли в попытках словить печенегов. Поговаривают, пропала младая целительница, которую мы должны были вернуть белым волкам.

Надо быть слепым, чтобы не подмечать, как он не сводит взгляда с Озарки. Вроде и со мной толкует, а то и дело ее касаеться. Как бы невзначай, и все же.

Таааак, понятно.

Решительно встаю с места, выходя изо стола с Желанкой на руках.

- Добрый, ты куда? Уходишь уже?

- Да мы с племяшей немножечко погуляем перед сном. Правду дядьку лопочет, малявочка моя?

Желанка довольно дергает ручками и улыбаеться. Ну прям краса моя ненаглядная! Вырастит, пацаны шею будут сворачивать, глядя ей в след. А я по ихним бошкам постучу! Ибо не фиг! Мою кровиночку так разглядывать!

- Ой, а как так... - теряеться Озара. - Тебе не тяжело? Ты же после службы.

- А вот так. - сдергиваю со спинки стула шаль сестры и кутаю мелочь в нее. Малышка человеческих кровей, а за окном уже осень. Холодные нынче ночи пошли. - Нагуляем сон, да, малявочка?

- Ага-га...!

Весело елозит на спинке малышка. Беру ее на руки и демонстративно кидаю молодой паре.

- Через час вернемся.

Мимолетно подмечаю, как Озара краснеет от моего намека. А вот Мироха прячет ту в свои объятья и благодарно мне кивает.

Ох уж эти молодые пары.

Хотя родители из них получились замечательные.

Я же о своих отпрысках могу только мечтать. Служба у меня опасная, да тяжелая. А норов грубый и не приласканный.

В общем, медведь я неотесанный, что по природе, что по духу.

Такого не каждая выдержит. Да и потом, мне каждая и не нужна. Свою бы отыскать... Эх, мечтами-мечтами.

Глава 8

- Добрый, подзабыл ты обо мне. Не заходишь нынче, аль другую кралю себе cнайшел?

Милаха... чтоб ее!

Пальчиками своими по моему плечу гуляет, глазищами не стыдясь жрет и губы свои греховные облизывает. Трется об мое тело не стыдясь.

И я замечаю, что если остальные мужики лишь прячут понятливые усмешки, говоря меж собой о своем, то один юнец, что помоложе всех нас будет, уводит стыдливый взгляд в сторону. На короткое мгновение я улавливаю в младых очах... нет, не осуждение, а разочарованье.

Именно мной.

И вроде как бы мне чужое мнение всегда побоку было. А сегодня что-то внутри торкнуло. Вспомнилось наше знакомство с Купавой.

"- А я Добрый.

- Да ладно? Я и не заметила..."

А хочется что бы не только заметила, но и поверила! Оценила!

Ловлю загребущие пальцы Милахи, что по-хозяйски устроились на моем плече, да отвожу их в сторону.

Обережно, но твердо.

Медведица разом ловит мой настрой, не скажу, что ее не задевает моя холодность.

Ломает пухлые губы, что сочные вареники, в усмешке, не желая показывать, что ее кинули.

- Ах, так я гляжу, наш глава стражи нынче не в добром настроении! - морщит изящный носик, грациозно выкручиваясь из-под моего бока и падая прямо в объятья другого воина. Тот ее ловит и трепетно усаживает на свои коленки. Милаха устраивается удобней и закидывает тонкие руки Никифору за плечи. - Утешишь меня, милый? А то я в печали...

Игриво фырчит беру на ушко, но так, чтоб услыхали все.

- Ну какая печаль, Милаха! Ты глянь, какая краса... ты у нас.

Едва ли он в состоянии увести взор от ее полной груди, которая того гляди сейчас вывалиться из ворота тесного платья.

Вроде бы не рожавшая она медведица, но грудями и задницей и вправду Лада наградила щедро.

Есть там и за что подержаться, и что пожамкать, дабы успокоиться после долгой ночи дежурства. Но не трогает, что ли?

- А Добрый-то меркует по-другому! - все царапает меня словами плутовка на чужих коленях, полюбому глазами сверкает в мою сторону. - Неужто нашел бабу краше меня, мим?

Мужики смеются, заверяют ее, что краше нет. И я, будь в другой раз, лишь шлепнул по округлой заднице, смеясь над ее капризным упрекам.

Но не до смеха ныне, ибо перед внутренним взором появляется нежный лик молодой девчонки.

Серые дымчатые очи с бликами голубизны. И эта спокойная улыбка на обсохших губах.

В Купаве было все до неприличия простым. Черты лица, стан и даже голос. Это вроде как делало ей быть серой и унылой, легко теряемой в толпе. Но мерещилось мне в ней особое таинство, которое манило и не отпускало.

Вот и сейчас Милаха почти в лицо мне тычет своим грудастым богатством. А думы мои совсем о другой.

Искреннее восхищение в девичьих очах при виде Желанки пробило меня как стрела насквозь. Она так легко сняла кулон со своей шеи, отдав ребенку, как будто это был сущий пустяк.

Я знал много женщин в своей жизни, но таких простых и в то же время замысловатых еще не встречал.

- Так что, что затих, Добрый? Неужто и вправду нашел кого-то лучше меня?

Мое молчание сильно напугало Милаху, она прикусила пышную нижнюю губу, и пусть ластилась к Никифору, взора не сводила с меня.

Ее шутка постепенно начала принимать реальные очертания. И дабы не разжигать сильнее пламя, я спешно подымаюсь с насиженного пенька.

- Юран с Всеволодом присматривайте за южной заставой. Микита и Тэймур, не забудьте к рассвету подменить Олега с Владимиром.

- Да, командир.

Слаженный ответ мужиков заглушает недовольный вздох Милахи. Я же покидаю их посиделки, нырнув под широкой веткой яблони, да вниз по тропинки устремил свой шаг подальше от шумных, гогочущих мужиков.

Иду сам не зная куда.

Вроде и занять себя нечем. К Озарке, что ли, зайти? Так я и так у них там каждый день, что ни на есть старший ребенок, честное слово! К друзьям?

А нельзя, Гром ныне ничего и никого кроме своей Грозы не видит. Третьяк за Наталкой бегает хвостом, а Тихий, как всегда, замуровался в своей почевальне с книжонками.

Эх, беда, печаль... Дожил, теперь и заняться нечем.

И по бабам неохота идти. Нет, голод по женской плоти хрен кто мне отобьет, вот только что-то капризный я стал в последнее время. Интересно с чего?

Так и гуляя в собственных думах, я и не заметил, как завернул к бережку речки. Вот и папортник внизу заметен, и тихий шелест бегущей воды.

Спускаться к речке я и не помышлял. Но что-то внутри прям толкало меня туда. Инстинктивно медведь повел носом и лишь недовольно заворчал. Он ведал, что должно было чем-то пахнуть, желал уловить дивный запах, но не мог его найти, это его ужасно выбешивало, и я не понимал, чего именно он желает?

Пока не достиг берега, и из зарослей не показалась младая девичья фигура.

Изящная спина, тонкая как рама лука, аккуратные плечики. И чернявые кудри, что блестели на солнце, задорные кончинки которых нежно ласкают обнаженные полушария ягодиц.

Мама ты моя родная, будто впервые вижу обнаженую самку, да шевельнуться не в состоянии!

Тяжесть с грудины медленно ползет вниз, и я уже чую, что мне тесно в одежке. Да чего уж там в одежде! Пусть и заведомо не строил планы искупаться, сейчас был бы не против. И даже за!

Медленно, словно время остановило свой бег, молодая медведица все сильнее и сильнее заходила в воду. Темные волны ласково омывали округлые, сочные ягодицы, а осенний, теплый ветер трепал в легкой ласке пружинки волос.

Как я им завидовал в это мгновение, словами не передать! И ветру! И водам!

Даже солнечным лучам, что могли коснуться белоснежной кожи и поцеловать теплую плоть.

Постепенно воды тащили ее в свой плен, медленное движение обеих рук по поверхности воды, и волосы шелком потянулись следом, не желая промокать.

Я любовался ею, убеждая себя, что это мелочно и глупо. Недостойно для воина. Я взрослый мужик! Я...