Где Земля Цветет Слезами

Глава 1. Где Искусство Встречается с Кровью

Дождь стучал по стеклянным стенам галереи, словно пальцы невидимого пианиста, отбивающие тревожный ритм. Внутри модного пространства, залитого мягким светом софитов, толпа богемы жужжала, как рой пчел: звон бокалов, приглушенный смех, обрывки разговоров о смысле искусства и цене вдохновения. Адриан стоял в стороне, у стены, где тени от картин ложились на его лицо, будто маска. Его темные глаза, глубокие, как омуты, скользили по залу без интереса, пока не замерли, словно пойманные капканом.

Она вошла, и время, кажется, споткнулось. Элина. Ее светлые волосы, пепельные, с едва уловимым серебряным отливом, струились по плечам, будто лунный свет, пойманный в шелк. Простое платье цвета слоновой кости подчеркивало ее грациозную фигуру, но не кричало о красоте — оно лишь намекало, как шепот. Ее глаза, серо-голубые, словно море перед штормом, скользнули по толпе, и в них мелькнула тень — то ли усталость, то ли что-то более глубокое, потаенное. Адриан почувствовал, как его сердце ударилось о ребра, будто птица о клетку. Он не знал ее имени, но уже знал: она — его буря.

Галерея, с ее белыми стенами и абстрактными полотнами, вдруг стала слишком тесной. Воздух наэлектризовался, как перед грозой. Адриан оттолкнулся от стены, его кожаная куртка скрипнула, а пальцы нервно пробежались по темным волосам, падающим на лоб. Он не замечал, как его собственная тень, длинная и хищная, тянулась за ним по полу, словно хотела догнать добычу. Его взгляд не отрывался от Элины, пока она медленно двигалась вдоль картин, задерживаясь у одной — хаотичного взрыва красок, похожего на его собственные мысли.

— Красиво, правда? — голос Адриана, низкий, с легкой хрипотцой, прозвучал ближе, чем он сам ожидал. Он оказался рядом с ней, не осознавая, как его ноги сами сделали эти шаги. Элина вздрогнула, ее рука, державшая бокал с вином, слегка дрогнула, и капля рубинового напитка едва не пролилась на платье.

Она повернулась, и их взгляды столкнулись. Адриан почувствовал, как что-то внутри него треснуло — не больно, но оглушительно. Ее глаза, такие живые, такие осторожные, смотрели прямо в него, будто видели больше, чем он готов был показать. В них была тоска, но и сила, как у зверя, который знает, что его загнали в угол, но еще не решил, бежать или драться.

— Красиво, — ответила она, и ее голос был мягким, но с едва уловимой прохладой, как утренний туман.

— Но немного… пугающе. Как будто художник пытался закричать через краски.

Адриан улыбнулся, но его улыбка была острой, как лезвие. Он наклонился чуть ближе, и запах ее духов — что-то цветочное, с ноткой дождя — ударил ему в голову, как глоток виски.

— Может, он и кричал. Искусство — это всегда крик. Или шепот, который никто не слышит, пока не подойдет ближе. — Его взгляд скользнул по ее лицу, задержался на губах, потом вернулся к глазам.

— А вы… вы кричите или шепчете?

Элина приподняла бровь, и уголок ее губ дрогнул в едва заметной улыбке. Она отступила на полшага, будто ставя невидимую стену между ними. Ее движения были плавными, как танец, но в них чувствовалась настороженность.

— Я слушаю, — ответила она, и в ее тоне мелькнула искра вызова.

— А вы, похоже, из тех, кто кричит.

Адриан рассмеялся, коротко, но искренне. Звук его смеха утонул в гуле галереи, но для него в этот момент существовала только она. Он провел рукой по щетине, привычка, выдающая его нервозность, хотя его поза оставалась расслабленной, почти хищной.

— Может, и так. Но иногда я умею слушать. Особенно, когда вижу что-то… — он замялся, подбирая слово, — настоящее.

Элина посмотрела на него внимательно, будто пытаясь разгадать, игра это или правда. Ее пальцы легонько сжали ножку бокала, и Адриан заметил, как тонкое серебряное кольцо на ее указательном пальце блеснуло в свете софитов. Она была загадкой, и он уже знал, что готов разгадывать ее всю жизнь, если понадобится.

— Настоящее? — переспросила она, и в ее голосе прозвучала легкая насмешка, но глаза оставались серьезными.

— В этом зале полно масок. Как вы узнаете, что настоящее, а что нет?

— Я чувствую, — ответил он, и его голос стал тише, почти интимным. Он шагнул ближе, нарушая ее личное пространство, но не настолько, чтобы она отступила снова.

— Это как удар тока. Или как… музыка, которая звучит только для тебя.

Элина молчала, но ее взгляд не отрывался от его глаз. В этот момент дождь за окнами усилился, и его дробь стала громче, словно аплодисменты их встрече. Она вдохнула, будто собираясь что-то сказать, но вместо этого отвернулась к картине, пряча лицо за завесой волос.

— Осторожнее с ударами тока, — сказала она наконец, и ее голос был почти шепотом.

— Они могут обжечь.

Адриан не ответил. Он смотрел на ее профиль, на то, как свет играет на ее скулах, как тень от ресниц ложится на кожу. Его пальцы сжались в кулак, чтобы не протянуть руку, чтобы не коснуться ее волос, не проверить, такие ли они мягкие, какими кажутся. Он знал: эта женщина — его наваждение, его шедевр, который он еще не создал. И в этот момент, под шум дождя и гул голосов, он понял, что уже не отпустит.

Галерея продолжала жить своей жизнью: кто-то обсуждал следующую выставку, кто-то спорил о цене картины, но для Адриана мир сузился до одного человека. Элина сделала шаг в сторону, собираясь уйти, но он уже знал, что найдет ее снова. Это было не просто желание — это было обещание, данное самому себе.

Два дня после вернисажа Адриан не спал. Его студия, пропахшая масляной краской и кофе, превратилась в хаотичное святилище его одержимости. Холсты, небрежно прислоненные к стенам, пестрели набросками: размытые линии, напоминающие ее силуэт, всполохи пепельных волос, глаза, в которых он тонул, как в бурном море. Ее имя — Элина — он узнал, подкупив знакомого куратора галереи за бутылку виски и обещание новой картины. Теперь это имя звучало в его голове, как припев невыученной песни, и он знал: он должен ее найти.

Глава 2. Чудо, Рожденное из Боли

Дождь перестал, но воздух оставался тяжелым, пропитанным запахом мокрого асфальта и далекого дыма. Элина стояла у входа в небольшой бар, спрятанный в переулке старого города. Фасад, обшарпанный, с облупившейся краской, был украшен неоновой вывеской, мигающей неровным красным светом. Внутри гудела толпа: сме смех, звон бокалов и обрывки песен, вырывавшихся из колонок, создавали хаотичный ритм, под который билось сердце ночи. Элина не хотела сюда приходить, но Адриан настоял, прислав ей сообщение, короткое, как выстрел: «Бар 'Красный Фонарь'. 22:00. Нам нужно поговорить». Она чувствовала, что это ошибка, но что-то — любопытство, страх или, возможно, надежда — тянуло ее сюда, как магнит.

Она вошла, и ее взгляд сразу нашел его. Адриан сидел в дальнем углу, за столиком у окна, где свет от уличного фонаря падал на его лицо, вырезая резкие тени на его скулах. Его кожаная куртка висела на спинке стула, а черная рубашка, расстегнутая на верхнюю пуговицу, подчеркивала его поджарое телосложение. Темные волосы падали на лоб, а глаза, горящие, как угли, уже поймали ее, едва она переступила порог. Он не улыбался, но его взгляд был таким интенсивным, что Элина почувствовала, как ее сердце дрогнуло, будто пойманное в капкан.

Она подошла, ее шаги были уверенными, но внутри нее бурлила тревога. На ней было простое черное платье, облегающее, но сдержанное, а пепельные волосы струились по плечам, слегка влажные от вечерней сырости. Ее серебряное кольцо блеснуло, когда она положила сумку на стул, и Адриан заметил это, его взгляд на мгновение задержался на ее руке, прежде чем вернуться к ее лицу.

— Ты пришла, — сказал он, и его голос, хрипловатый, пробился сквозь шум бара, как нож сквозь шелк.

— Я боялся, что ты передумаешь.

Элина села напротив, скрестив руки на груди, будто ставя барьер. Ее глаза, серо-голубые, как предгрозовое небо, смотрели на него внимательно, но с осторожностью, как у зверя, готового к прыжку.

— Я здесь, — ответила она, и ее голос был ровным, но с едва уловимой дрожью.

— Но я не уверена, зачем. Ты сказал, нам нужно поговорить. Так говори.

Адриан наклонился вперед, его локти легли на стол, а пальцы сжали край стакана с виски, который он еще не тронул. Его взгляд был таким тяжелым, что Элина почувствовала, как воздух между ними наэлектризовался, как перед ударом молнии. Она видела его страсть, его одержимость, но теперь в его глазах мелькало что-то еще — отчаяние, почти мольба.

— Я не могу перестать думать о тебе, — сказал он, и его слова падали тяжело, как камни.

— С того самого вечера в галерее, ты... ты во мне, Элина. В каждой моей мысли, в

каждом мазке кисти. Я рисую тебя, даже когда не хочу. Я слышу твой голос, даже когда ты молчишь. И я знаю, что это пугает тебя, но... прочти в моих глазах. Я не лгу.

Элина почувствовала, как ее горло сжалось. Она смотрела в его глаза — темные, глубокие, как бездонные колодцы, — и видела там бурю. Страсть, да, но и опасность, как будто он был готов сгореть сам и утянуть ее за собой. Ее пальцы сжали край стола, и она заставила себя дышать ровно, несмотря на то, что ее сердце колотилось, как барабан.

— Адриан, — начала она, и ее голос был тише, но тверже, — ты не знаешь меня. Ты видишь... какую-то версию меня, которую сам придумал. Но я не картина. Я не твоя муза. Я человек, и у меня есть свои страхи, свои стены. И ты... ты давишь на них слишком сильно.

Он откинулся назад, и его губы изогнулись в горькой улыбке. Он провел рукой по волосам, и этот жест, такой знакомый, выдавал его нервозность. Свет от фонаря высветил его щетину, делая его лицо еще более резким, почти хищным.

— Я не хочу тебя ломать, — сказал он, и его голос дрогнул, выдавая трещину в его броне.

— Я хочу... черт, я хочу быть рядом с тобой. Хочу видеть, как ты танцуешь, как ты смеешься, как ты злишься. Я хочу все, Элина. И я не могу притворяться, что это не так.

Элина отвернулась, глядя в окно, где неоновая вывеска бара отражалась в луже на асфальте. Шум толпы в баре казался далеким, как будто они были в своем собственном мире, где каждое слово весило тонну. Она чувствовала его взгляд, чувствовала, как он ждет, как он жаждет ее ответа, и это давление было почти физическим, как рука, сжимающая ее сердце.

— Ты не понимаешь, — сказала она наконец, поворачиваясь к нему. Ее глаза блестели, но она не позволила слезам пролиться.

— Я уже была в такой любви. Где кто-то хотел «все». И это... это уничтожило меня, Адриан. Я не хочу снова стать чьей-то одержимостью. Я не могу.

Его лицо изменилось — смесь боли и гнева промелькнула в его чертах, но он сдержался, хотя его пальцы сжали стакан так сильно, что Элина подумала, что он сейчас треснет. Он наклонился ближе, и его голос стал тише, почти шепотом, но от этого не менее интенсивным.

— Я не он, — сказал он, и каждое слово было как удар.

— Я не хочу владеть тобой, Элина. Я хочу... любить тебя. И если ты посмотришь в мои глаза, ты увидишь, что я не лгу. Прочти в них. Пожалуйста.

Она посмотрела. И пожалела об этом. Его глаза были открытой книгой, полной страсти, боли, надежды и чего-то темного, что пугало ее больше всего — обещания, что он не остановится. Она видела его искренность, но видела и бурю, которая могла поглотить их обоих. Ее дыхание сбилось, и она отвела взгляд, чувствуя, как ее стены начинают дрожать.

— Я не могу, — прошептала она, и ее голос был почти неслышным в шуме бара.

— Не сейчас. Не так.

Адриан молчал, но его взгляд не отпускал ее. Он отпил виски, и его горло дернулось, когда он проглотил, будто пытаясь прогнать боль. Он поставил стакан на стол с тихим стуком и наклонился еще ближе, нарушая ее пространство, но не касаясь ее.

— Я подожду, — сказал он, и его голос был низким, почти угрожающим, но полным решимости.