Gelato... Со вкусом шоколада

Пролог.

Почти полгода, а может быть, и больше, от начала основных событий нашей истории

«Остановись! Ну же!» – шепчу, затем рычу и сильно, почти до крови, закусываю нижнюю губу. – «Вот это шавочка дает! Разогналась, словно потомственная, с богатой родословной, тонконогая борзая. Гонит всполошённую загонщиками добычу, ждет лакомства и почесушки за ушами, а на команды хозяина плевать – почуяла свободу доходная? Да, чтоб ее черти в ад забрали! Так вольной и умрет…» – моргаю ближним светом и резким звуковым сигналом приказываю снизить скорость виляющему впереди меня по узкой асфальтированной загородной дороге дамскому автомобилю, затем к обочине прижаться, оставить газ в покое и наконец-то, как вкопанному, остановиться и... Спокойно ждать, когда хозяин подойдет, чтобы защелкнуть карабин к железному кольцу на кожаном ошейнике. Потом… Потом я накормлю ее, брюхо игриво почешу, помну заждавшиеся ласки сиськи и поцелую в мокрый нос.

«Стой, коза! Кому говорю?» – машина стонет и вопит, а я, не получивший седативку псих в неврологической палате, странным как будто металлическим голосом смеюсь.

Не выходит! Она неуправляема. Такое любезное обхождение на дороге избалованная девица совсем не догоняет. Похоже, мелочь выкупила свои водительские права и, как истинная голубая кровь и папенькина дочь, совсем не посещала автошколу – прогуливала теорию и практику Тонечка Смирнова. Мне кажется, или ее навороченная «швейная машинка», чихая и поплевывая намеревается уйти в отрыв, стараясь что-то доказать и выразить определенное желание? Это что, опять соревнование? Мы как бы заново играем? Ей, по-видимому, мало? Добавки просит, напрашивается на грубое и жесткое обращение? Сначала надо остановить ее «жука», затем словами воспитать и отсыпать сдачу, которую ей придется взять.

«Как буду отсыпать?» – бросаю беглый взгляд на свой расстегнутый пиджак, жесткую, стоящую колом белую рубашку, валяющийся галстук на соседнем пассажирском кресле, затем скашиваю вниз глаза и замечаю кожаный предмет мужского туалета, от которого девчонки фанатеют, когда, играя, мы охаживаем их по румяной попе, щелкая полоской по бледной дергающейся от предвкушения коже. Ремнем? Отличный вариант, а для меня, к тому же и привычный…

«Ты проиграла, проиграла, проиграла… Смирись и получи свою награду!» – ору в крышу салона отцовской машины и застываю нехорошим взглядом раззадоренного сексуального маньяка в зеркале заднего вида. – «Я раздавлю ее! Все равно поймаю. Надо только поднажать, а затем нагнать в лесу и отстегать… От всей души! Неоднократно!».

Не сомневаюсь, что она сбежит, когда затормозит в ближайшей яме. На это нужно время, а стерва точно ошибется. Я выслежу и загоню ее, как зайца.

Прибавляю скорость и, не касаясь бампером покатой задницы не сильно скоростной телеги, заставляю нервничать мелкого водителя, окутанного белым бантом.

«Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба! Да? Мое ты солнышко, так желала избавиться от меня, что готова была свою честь продать первому попавшемуся благородному и мужественному герою?» – напеваю и подмигиваю в зеркало. – «Ты, видимо, кое-что забыла, дрянь?».

Она моя! Моя! Моя, пока я не скажу обратное или, например:

«Финал! Довольно! Игра окончена, а я устал…».

Не напираю – безусловно, я ведь не хочу ее пугать, но скорость не снижаю – держусь позади маленького шарабана, периодически поскуливая клаксоном, выдавая в лес:

«Фа-фа, фа-фа!».

Пусть нервничает и ошибается. Преследую беглянку и нехорошую херню раскатываю на языке, но про себя в башке; помалкивая, надуваю пузыри из зажеванной несвежей, как тянучка, жвачки. Что меня взбесило больше всего? То, что мой лучший друг, компаньон и, вообще, отличный парень, так спешно сделал предложение руки и сердца бешеной эгоистичной засранке, которой на него, как на мужчину, по сути дела, откровенно наплевать, и от которой я не готов, как оказалось, отказаться, потому что не с кем будет в «детскую игру» играть; или то, что она приняла его и устроила сегодняшнее представление с этим свадебным нарядом и толпой расфуфыренных родителей, друзей и полезных на будущее знакомых? Младшая Смирнова на самом деле хочет замуж или подстраивается под современное течение женской моды, чтобы из легиона одиноких телок не отсвечивать и грудью из шеренги на выданье невест не выпирать? Или пари ее достало, наш голосистый Тузик не хочет выстраданный бизнес потерять?

О! Ну, наконец-то, а то я, бедненький, заждался. Не долго музыка играла, впрочем, как и эта свадьба, очень грубый фарс, «пела и плясала» на радость толпе, чрезвычайно озабоченной семейным счастьем трагически несостоявшейся красивой пары:

«Ах, как невеста была хороша. Жаль, что так не постоянна, ветрена и, вероятно, эмоционально нестабильна. Смиритесь и разъезжайтесь по домам, ребята. Ангажемент был сорван, а артисты просто не смогли выполнить условия возложенного на них театрального контракта!».

Похоже, наше дитятко устало и однозначно выдохлось, или натерло ножку, или еще какая-нибудь вожжа под шлейф свадебного платья инфантильному попала. Или здесь физическая рука и пресловутый факт отсутствия вечного двигателя в нашем, увы, несовершенном мире? Закончился бензин или электрический заряд ее «копейки» сдох, сошел на «нет», вынудив машину вильнуть в кювет?

Смирнова плавно притормаживает и, подмигивая нужным фонарем, мягко выкатывается на обочину дороги. Знает официальные правила, но простую водительскую жестовую лексику все же не сечет.

Глава 1. Антония

Шестью месяцами ранее, или немного больше

Мерзкий запах… Несвежий, тяжелый, затхлый, прелый… Отвратительный душок с мускусной нотой, ярко-выраженной кислинкой и потливой вонью. Морщу нос и ерзаю задницей по дерматиновой обивке сидения жутко старомодного стула, противно поскрипывающего от моих движений. Определенно очень странное место, впрочем, как и хозяйка этой конуры, с которой я пока что не знакома, но наслышана и ей же одним добрым человеком порекомендована. Прислушиваюсь, принюхиваюсь, прищуриваюсь и всматриваюсь в очень неопрятную окружающую обстановку:

«Что я здесь, вообще, забыла, зачем пришла, про что желала бы узнать или что такого важного хотела бы для себя приобрести?».

Чересчур тяжелая атмосфера – темно-бордовые стены, такого же цвета то ли велюровые, то ли драповые шторы, своим нижним краем усиленно подметающие несвежий пыльный пол, грязные, закопченные, жирные оконные стекла и полностью отсутствующие двери, специально снятые с петель. Я не заметила ни одного деревянного или иного полотна, пока следовала по квартире до места, в котором сейчас вынужденно нахожусь. Плотные мрачные занавески на дверных проемах, черные зияющие дыры, словно бесконечные туннели в потусторонние миры или вырванные глазницы у жилого помещения, пальцами подцепленные или выскобленные специальным инструментом. Место первобытного страха и дикого ужаса – зловещая ведьмовская колыбель тьмы.

Защипываю себе нос и запрокидываю голову. Мрачный потолок с гипсовой безвкусицей вокруг фактурной люстры с накинутой на нее дырявой марлей, выкрашенной в тот же цвет, что и панели комнаты… Высоко, но в то же время низко. Вся атмосфера этой чумовой квартиры давит вынужденного посетителя – меня, к чему-то даже принуждает – я чувствую себя обязанной покорно сидеть и разрекламированного медиума почти смиренно ждать; заставляет пресмыкаться и о малой благости высшие силы заклинать. Вздрагиваю и повожу плечами:

«Бр-р-р! Мрак какой-то, жуть и крипота. Пора бежать?».

Занавески, наконец-то, раздвигаются, а в дверном проеме я замечаю невысокую женщину приблизительно моего роста, одетую в какой-то черный балахон с золотой окантовкой глубокого декольте и краев широких, почти колоколообразных, рукавов. Модно, хоть и скромно, и довольно тускло – слава богу или увы, не мой стиль, да и колор не тот, но этой дамочке определенно хмурый «вещмешок» идет.

— Добрый вечер, – лакейски, с небольшим почтением, привстаю и даже кланяюсь хозяйке этого заколдованного заведения. – Меня зовут…

— Никаких имен, – женщина грубо обрывает. – Если возникнет в том необходимость, духи мне о тебе расскажут все. Не утруждайся и садись, вставать не нужно.

Любезное разрешение или надменное пренебрежение? Что еще за духи и острая необходимость? Пусть скажет прямо – официальный запрос от соответствующих спецслужб. Есть же правила приличия, в конце концов. Как мы с ней будем общаться, если понятия не имеем, как к друг другу следует обращаться? Ни имен, ни фамилий, ни кличек – всего лишь точный адрес на визитной карточке и условный сигнал, как в том старом добром фильме:

«Я от Зины! Три раза постучать, два раза сплюнуть через левое плечо, и пару раз приложить каблуком или открытой пяткой по двери?».

Я, между прочим, так и сделала, теперь вот в этой пыточной рассиживаюсь и благословение злобных духов жду. Вдох-выдох, вдох-выдох, глубокий, словно смиряющийся с чем-то вдох и покорный выдох – все хорошо! Спокойствие, терпение и умиротворение. Смотрю на это все, как на запланированное приключение и не более того. Да она, похоже, свято верит в то, чем занимается. Похвально! А дамочка – упоротая дока в этом деле, лицедейка, талантливо играющая свою смешную роль, двуногий попугай-предсказатель на лотке у хромого шарманщика, вышагивающего по городскому рынку. Куда мне гонорар следует засунуть? А самое главное, когда, в какой момент, и сколько? Вероятно, в ее золотой вырез, и дать столько, сколько кошелек и совесть мне позволят после мистического приключения, которое она мне тут устроит, жирно послюнявя ведическую карту с каким-нибудь висельником или принцем-полукровкой на истертой пальцами рубашке? Гадалки как будто денег не берут и запрещают говорить «спасибо», чтобы фарт от себя не отвернуть, но если вдруг осмелиться и не рассчитаться с потомственной каргой, вероятно, в каком-то забубенном по счету колене, то следует готовиться к неприятностям, случайно, по неосторожности и специально непроплаченным проклятиям и таким же заговорам на неудачу, повальному людскому отвращению или скорой смерти в своей нетопленной квартире в гордом и сознательном тотальном одиночестве.

Я все равно встаю… Ногами мягко отодвигаю стул, поправляю резинку своего гольфа и дергаю кожаный ремень на джинсах, продевая его хвостик в свободную петлицу, затем вытягиваюсь во весь свой небогатый на сантиметры рост и гордо расправляю плечи, выставляя грудь вперед:

— Хорошо. Мне Вас порекомендовали…

— Порекомендовали? – женщина степенно проходит в комнату и с той же скоростью приближается ко мне.

— Да, – я отступаю, делая корявый хлипкий шаг назад. – Просто…

— Любопытство гложет? – останавливается передо мной и пристально смотрит в глаза. – Разные по цвету, – тычет своим пальцем мне в лицо. – Очень интересно, а я рада, что не ошиблась. Глухая, милая? Плохо слышишь? – мощно раздвигает губы и высовывает язык, словно обращается к немому или слабослышащему человеку.

О! Мадам-провидица сейчас все точно угадала! Это было слишком просто для нее, как для профессионала. Я к откровенной фальши и глупостям всегда глуха, а еще совсем не слышу голоса несмело блеющих козлов, дебилов и уродов, чего-то нехорошего добивающихся от меня.

Глава 2. Он

Прямоугольный белый, сильно вытянутый почтовый конверт с логотипом специализированной медицинской лаборатории лежит на моем столе уже почти пятнадцать минут. Доставлен чересчур улыбчивым и весьма болтливым юношей-курьером и передан лично мне, в дрожащие от нетерпения или страха неизвестности руки вынужденного пациента – отменный сервис и своевременная доставка, нечего сказать. Ну, так еще бы! Внутри ведь нехороший приговор молодому человеку, у которого, как принято говорить, вся жизнь маячит впереди и все только-только начинается.

Не моргая все эти пятнадцать минут, я слепо пялюсь в одну точку, изучая красивую, чего уж тут, закрученную геральдическими лилиями монограмму холодного на сочувствия учреждения, которое через несколько мимолетных минут или секунд выдаст мне скупой почти автоматический вердикт о том, что я не годен к дальнейшей половой жизни, или, как вариант, на мне, как на когда-то абсолютно здоровом и молодом, до некоторого времени физически привлекательном человеке можно поставить жирный черный крест и забыть на весьма продолжительное время об отношениях сексуального характера с малышками, отбоя у которых у меня никогда не было. Пиздец!

Прикрываю глаза, сцепляю зубы, укладываю ровной линией губы и шумно носом забираю воздух. Застываю на живительном глотке, а затем резко распахнув глаза, громко выдыхаю:

— Бля-я-я-я…

— Привет! – оперевшись на дверной проем и почти просунувшись в мой рабочий кабинет, с добродушной и всегда располагающей к себе улыбкой здоровается Егор.

Не отвечаю, зато демонстративно отворачиваюсь от друга, выставляя ему напоказ спинку высокого кожаного кресла.

— Петь, ты чего? Не в духе? Кто обидел нашу голубую кровь?

Кажется, он все-таки вошел в мой кабинет? Какого черта? Я об этом не просил и не разрешил его визит, поэтому:

— Мантуров, выйди на хрен и оставь свой абсолютно неуместный юмор. Голубая, розовая или золотая. Не тебе об этом говорить, не понятно чей сынок! – рычу и снова прикрываю глаза, сильно воспаленные то ли спертым жестким воздухом, то ли солью мужских слез, которые показывать нельзя, если они не по весомым случаям или стоящим причинам – по долгожданному «да» от зазнобы, рождению первого, второго и последующего ребенка, например, или смерти родителей, уставших от тяжелой жизни и выбрыков собственных детей. В любой период жизни настоящий мужик должен быть героем и не увлажнять скупой слезой своих жестких и пытливых глаз.

— Что случилось? – Егор укладывает ладонь мне на плечо и пару раз сжимает. – Велихов, кто тебя обидел? За обедом ты вроде был как все. Как все нормальные мудаки – поправочка и уточнение. А сейчас? Неспокойно в датском королевстве? Чего там у тебя произошло?

— Ты еще здесь? – сиплю в ответ.

— Да. Петь…

— Иди на хрен! – дергаюсь, пытаясь скинуть его типа дружеский поддерживающий жест.

— Через пять минут совещание, если это интересно. Остынь и приведи себя в чувства. Ведешь себя, как в баба в ПМС.

Интересно? Чрезвычайно! А главное, очень своевременно – под конец сегодня и так слишком продолжительного рабочего дня. С чего бы? Отец решил в босса поиграть или дать разгон и проредить слишком многочисленные кадры? Контора – только на бумаге, а на самом деле – завод юридических крыс. Нас тут слишком много рядовых трудяг, зато начальников как будто двое. Вернее, они с Ланкевичем в чем-то соревнуются и по справедливости делят наши трудодни. Одну неделю Михаил Андреевич пилит штат, а через семь дней мой серьезный, временами хмурый, отче заступает в караул и устраивает начальственное представление в виде совещаний под конец службы, когда по домам уже пора, а не просиживать штаны в очень неудобных стульях вокруг круглого совещательного, почти рыцарского, стола. Но мне, сосунку-законнику, как говорит отец, деваться некуда – нужна работа и занятие по душе, которое бы приносило солидный заработок и увеличивало финансовый доход ежемесячным перечислением денежных средств на мой личный счет. Так что… Да! Я работаю на папу в прямом и переносном смысле слова. А вот Егор… Смешно до колик и слез из глаз, но «Егорыч» – это «разведенный», однако все-таки законнорожденный, отпрыск компаньона моего отца. Мантурова – девичья фамилия бывшей жены Ланкевича. При пышном, чего скрывать, разводе родительница довольно громко приложила дверью о стены полного комфорта и теплого уюта с дорогим спокойным адвокатом, но, увы, ничего из денежного или вещественного не взяла, зато больно уколола новой метрикой единственного сынка и, как следствие, первым паспортом мальчишки, наследника хорошо известной и зарекомендовавшей себя в соответствующих кругах фамилией. Мантуров Егор Михайлович – сын и престолонаследник Мишеньки Ланкевича, второго босса фирмы и единственного, по профессиональной линии, конечно, друга моего отца…

«Баба в ПМС? Серьезно? Если бы, дружок. Я за кровавые пятна на своих трусах сейчас отдал бы правую руку, только бы не знать неутешительный ответ, представленный в бумагах, аккуратно и красиво запечатанных в узкий почти глянцевый конверт» – почесываю бровь, мечтаю, безмолвно ересь думаю и проговариваю про себя. – «Грежу о таком, если это сможет оградить от жуткого клейма меня».

— А ты не приставай, когда накатывает очередной прилив, – еще раз дергаю плечом. – Егор! – рычу и зажимаю деревянные подлокотники кресла, впиваюсь пальцами в темную лакированную поверхность. – Иди один и займи мне место у кормушки или лобного места, только подальше от начальства и поближе к выходу. У меня сегодня запланированы небольшие темные дела. Я скоро подойду туда…