Генерал дракон моей сестры

Пролог

— Я думала, у меня есть… дом, — прошептала я дрожащим от слёз голосом. — Я думала… что у меня есть место, где меня ждут… и примут. Любой. Где меня защитят от всего… Я шла двадцать лиг! Пешком! Проваливаясь в снег! И ты… ты просто выставляешь меня из дома?

Мои посиневшие от холода губы едва выговаривали слова. А голос срывался от отчаяния. По щекам текли слёзы — такие горячие, будто тело ещё помнило, каково быть живым, даже когда душа уже замёрзла.

Я стояла в дверях уютной, обставленной со вкусом гостиной. Снег таял, и вода капала с моих волос прямо на роскошный ковёр. Двадцать лиг пешком. Без плаща. Без имени. Только с этим платьем, разорванным у плеча, и туфлями, вышитыми жемчугом, а теперь покрытыми коркой льда — будто их украсили для бала в аду.

Бабушка не подняла глаз. Она сидела у камина в позолоченном кресле и невозмутимо размешивала ложечкой сахар в фарфоровой чашке. Тиканье часов на каминной полке было громче моего дыхания.

Она наконец посмотрела на меня. Не с сочувствием. Не с гневом. С тем выражением, с каким хозяйка смотрит на пролитое вино: досада, раздражение, необходимость убрать.

— Вилена! Твой дом там, где твой муж, — строго произнесла она, позвякивая кружкой горячего чая.
Хоть бы мне предложила!
Я такой путь проделала!
— Поэтому я немедленно сообщу твоему мужу, барону Димеру Раумбалю, что ты здесь. Пусть приедет и заберёт тебя в Мариедал!

— Нет!!! — закричала я, задыхаясь от отчаяния.

Слово вырвалось громче, чем я хотела. Я сжала пальцы в кулаки — от холода или от страха, не разобрать.

Я представила, что меня ждет дома, у меня сразу началась паника. Силы мне изменили, и я опустилась на роскошный ковёр.

— Димер запер меня в комнате, — продолжила я тише. — За то, что я увидела, как он привёл в дом ту певичку, Сесиль с «Роуз Гардена»… за руку, будто она — хозяйка. А когда я заговорила… — Я запнулась. Не от стыда. От ярости. — Он снова проигрался в карты. Я просила его прекратить играть, иначе он проиграет всё, что у нас есть! Но он сказал, что я сошла с ума. И, чтобы показать, что я в этом доме не имею права голоса, ударил так, что я не могла говорить два дня. Димер сказал, что объявит меня сумасшедшей! И запер в комнате! Что он получил своё приданое, а меня ждёт лечебница! Или… или хуже! Что мне никто не поверит! И я остаток дней проведу в заточении в собственном доме! В одной комнате! Без слуг, без свежего белья, без новой одежды, пока он спускает всё моё приданое на актрисок и певичек!

Бабушка не подняла глаз от кружки. Просто сказала — так, будто вытирала пыль с фарфора:

— Мне всё равно, что у тебя там происходит!

— Что значит «всё равно»?! — задохнулась я. — Он меня избивает! Я прошла…

— Молчи и слушай внимательно! — резко повысила голос бабушка, вставая с кресла.
Её тонкие ноздри свирепо раздувались, а глаза обжигали холодом.
— У нас сегодня помолвка! К твоей сестре приезжает её жених! И мне не нужен скандал в доме! Так что убирайся! Я прикажу немедленно подать карету, чтобы тебя отвезли в ваше поместье! Чтобы ты не портила помолвку своим неподобающим приличной женщине поведением! Не хватало, чтобы господин генерал решил…

— Я не вернусь! — задохнулась я, уцепившись пальцами за столик. — Я к нему не вернусь!

— Вернёшься, как миленькая! Ты понимаешь, что ты портишь репутацию семьи? Не сумела быть хорошей женой — так тебе и надо! — скрипнула зубами бабушка. — Почему-то других жён не бьют! Бьют только тебя! Тебя это ни на какие мысли не наводит?

— Может, другие терпят, но я терпеть не стану! — произнесла я, обнимая себя за плечи. Я говорила это так, словно давала клятву самой себе.

Она остановилась. Повернулась. Впервые за всё время — по-настоящему посмотрела на меня. Не как на внучку. Как на проблему, которую надо решить.

— Тогда уходи, — сказала она. — Пешком. Как пришла.

Я поднялась. Медленно. Дрожа, но не падая. Подошла к зеркалу над камином — не чтобы привести себя в порядок, а чтобы увидеть, кем я стала: мокрые волосы, ссадина на скуле, взгляд… в котором читались отчаяние и сталь.

— Пусть будет так, — сказала я, глядя не на неё, а на своё отражение. — Я лучше умру на дороге, чем вернусь к нему. Лучше замёрзну насмерть, чем…

Я не договорила. Горло сжалось от чувства захлестнувшей обиды. Резко развернулась, распахнула дверь и бросилась в коридор.

Ледяной воздух хлестнул в лицо, словно напоминая: за этим порогом — уже не дом. Да и здесь мне никто не рад.

Я не смотрела вперёд. Не думала.
И врезалась во что-то твёрдое, горячее — будто в стену живого пламени. И схватилась за него, чтобы не потерять равновесие.

От удара я отшатнулась — но сильная рука взяла меня за локоть, не дав упасть. Не нежно. Не осторожно. Просто — взял.

Я подняла глаза, пытаясь отдышаться от слёз, и замерла. И только сейчас разжала пальцы, чувствуя неловкость.
Рефлекторно я выставила вперёд руку, легонько по привычке едва-едва погладив его одежду в качестве извинений за свою неловкость.

Передо мной стоял мужчина.

Чёрные короткие волосы. Глаза — цвета стали, что остыла после боя. Они смотрели не просто на меня. Через меня. Прямо в ту боль, которую я пыталась спрятать под дрожью и мокрыми прядями.
На его груди сверкали ордена — будто звёзды, сбитые с неба войны. Эполеты подчёркивали ширину плеч. У него была такая широкая грудь, что если бы я попыталась его обнять, то у меня бы не сомкнулись руки. Мундир, безупречно сшитый, облегал тело, как будто каждая линия была выкована в битвах и дисциплине.

Он пах дымом, дорогой кожей, парфюмом с нотой полыни — и чем-то острым, неуловимо звериным.

Я выдохнула. Не от страха. От шока. От того, как тело моё вдруг вспомнило, что значит быть женщиной.

Незнакомец не отпустил мой локоть.
Я не могла дышать. Не могла шевельнуться. Его прикосновение жгло. Я хотела отстраниться — и в то же время прижаться ближе, спрятаться в его тени, где меня спасут, защитят, укроют.

Обложечка книги

Глава 1

— О, господин генерал! — тут же защебетала бабушка.

Голос её звучал подчёркнуто радостно и взволнованно, почти испуганно.

— Вы так рано! Мы ждали вас через четверть часа!

“Господин генерал? Жених сестры?!” — пронеслось у меня в голове. И сердце бешено заколотилось. Не от страха. От чего-то другого. От ощущения, что этот человек — не просто жених сестры. Что он… опасен. Для всех. Особенно — для меня.

— А вы… — вдруг голос бабушки стал неуверенным. — Вы давно прибыли?

Я замерла. Подошла ближе к двери.

— Достаточно, чтобы, стоя в коридоре, услышать ваш разговор с внучкой, — произнёс он. Голос — бархатный, но с ледяным лезвием.

— Так вы подслушивали? — опешила бабушка.

— Ну почему сразу подслушивали? Судя по вашим крикам, подслушивать вас могли только в королевском дворце в самой столице. Остальные просто слышали! — в голосе генерала послышалась насмешка. — Ужасно неудобно для слуг, правда? Приходится постоянно притворяться глухими, чтобы не мешать вашему... э-э... семейному общению.

Тишина. Потом — шаг. Медленный. Тяжёлый. В щели мелькнул алый мундир.

— О, не обращайте внимания! — поспешила бабушка с ответом.

Ее голос растекался в оправданиях.

— Она у нас немного… того! С приветом! Но это не наследственность! В роду у нас таких не было! С тех пор как пять лет назад она упала с лестницы, с ней явно что-то не так! И я бы на вашем месте не воспринимала её слова серьёзно!

— Вы правы, совершенно нет повода для беспокойства! Ну и что с того, что продрогшая женщина в порванной одежде просит убежища в собственном доме? — его слова, словно лезвие меча, рассекли липкое кружево оправданий и лжи. — Пустяки. Видимо, у вас это происходит слишком часто.

— Она сама ушла от мужа! — взвизгнула бабушка. — Он, бедняга, терпит все её выходки! Даже после того, как она устроила истерику при гостях!

— Выходит, он терпеливый человек, — сказал генерал. В его голосе прозвучала такая ледяная насмешка, что у меня по спине пробежали мурашки. — Жаль. Я не люблю терпеливых. Особенно — когда они бьют женщин.

Моё сердце остановилось.

— Понимаете, тут еще не доказано. Она вполне может придумать это! Или повредиться сама! — бабушка понизила голос до шёпота, но мне было прекрасно слышно, — она часто ведёт себя как… сумасшедшая. Девочка при падении повредилась головой… Мы были уверены, что она умерла! Доктор сказал, что она не дышала! Но тут случилось чудо, и её сердце снова забилось! Правда, теперь с головой у неё не всё в порядке…

Я сжала зубы, чтобы не вскрикнуть. Всё в порядке. Всё. Я просто из другого мира! Я не сумасшедшая! Просто попала в это тело! И я бы посмотрела на эту старуху, если бы вдруг она пришла в себя посреди незнакомых людей, в совершенно другом мире!

— Видимо, настолько повредилась, что согласилась на брак с негодяем, — настойчиво произнёс генерал.

Бабушка никогда не признает своих ошибок. А мой брак с бароном был ошибкой с первого дня.

— Ах, выдумывать она умеет! Чего она только не выдумывала! Но по секрету скажу, она просто завидует сестре! И хочет испортить помолвку! Её муж — барон, а вы… вы герцог! Очень завидная партия! И большая честь для нашей семьи!

— Тогда позвольте выразить эту честь конкретнее, — сказал он. — Я хочу, чтобы старшая внучка леди Хейверинг стала подружкой моей невесты.

“Жених моей сестры”, — вновь пронеслось в голове. И в этот миг что-то внутри треснуло. Не от горя. От желания — жгучего, непозволительного — сбежать не от мужа, не от семьи… а к нему.

— Что?! — выдохнула бабушка. — Но она не подходит! Она… непредсказуема! Мы не знаем, что ей взбредет в голову! Я лучше позову нашу соседку, Мариэтту Флинниган! Она отлично справится. Девушка послушная, хорошая, благопристойная, из очень хорошей семьи!

Он не ответил сразу. Я видела, как генерал медленно повернулся. Почти чувствовала его взгляд сквозь дерево двери — тяжёлый, внимательный, оценивающий.

— Я, конечно, глубоко уважаю ваше мнение, но не настолько, чтобы наплевать на собственное, — сказал он наконец. — Подружкой невесты будет она.

Или помолвка отменяется.

Тишина. Густая, как кровь.

И этого было достаточно, чтобы в моей груди вспыхнула не искра надежды —

а пламя гибели.

Когда дверь гостиной распахнулась, он вышел, не глядя на меня. А потом остановился посреди коридора. Замер.

— Завтра в девять мы едем выбирать платье невесте. Не опаздывай.

Иллюстрация к главе 1

Глава 2. Дракон

Общество давно меня научило, чем белее и пушистей человек, тем больше это плесень. И сейчас я слышал голос старой плесени, доносившийся из комнаты. Он резко изменился после разговора со мной.

— Вилена, дорогая, — послышался елейный, словно яд в меду голос леди Хейверинг.

Я не двинулся с места, стоя у двери гостиной, наблюдая, как она входит — мокрая, дрожащая, словно призрак, вырвавшийся из собственного кошмара.

Вилена.

Имя ударило в грудь, как удар сабли. Короткое. Острое. Знакомое — хотя при мне его говорили крайне редко.

Теперь у моей проблемы появилось имя. Не только глаза, красивые губы, нежное лицо и хрупкие плечи.

Я вспомнил, как ее рука едва-едва коснулась моей груди и легонько провела по ней, словно пытаясь загладить вину.

«Моя!» — зарычал дракон во мне, и я пошатнулся от силы этого зова.

Я не ожидал этого. Не готовился. Не разрешал себе даже думать, что однажды это случится — что я встречу её. Свою.

Я не двинулся с места. Не потому что слушал — я контролировал. Контролировал дверь, за которой исчезла та, чьё имя я только что узнал.

— Я не заметила, что ты приехала! Ах, эти слуги… Заняты подготовкой помолвки твоей сестры и совершенно забыли о своих обязанностях! Доложить мне о приезде моей драгоценной внучки!

Я не ушёл. Не мог. Мои ноги будто вросли в пол, а мой взгляд запомнил — каждую каплю талой воды на ресницах, каждый синяк, спрятанный под растрепанными прядями, каждый изгиб её тела под мокрой тканью порванного платья.

Боги… Она была хрупкой. Но не сломленной.

— О, неужели? У тебя сломалась карета, и ты шла пешком через метель?

Я слышал каждое слово. Слышал, как эта старая салфетка, леди Хейверинг лжёт — легко, как дышит. Как будто не она пять минут назад сказала внучке: «Уходи пешком, как пришла».

Вилена молчала. И в этом молчании было больше правды, чем во всех фразах старухи, вместе взятых.

Я сжал челюсти так, что заскрипели зубы.

— Ты вся продрогла, девочка моя! Сейчас тебе принесут одеяла и чай! Присцилла! Как ты посмела! Ты должна была сразу же бежать ко мне и кричать, что приехала моя дорогая внучка! - в интонациях старой салфетки прозвучал явный укор.

— Госпожа! — в голосе служанки — страх, но и упрёк. — Я вам сразу же сообщила! Вы сказали прогнать её и не пускать на порог!

— Я? Я не могла такого сказать! Ты, видимо, все неправильно поняла! Ты позоришь меня перед господином генералом!

Господином генералом.

Как будто я не стоял у двери пять минут назад. Как будто не видел, как Вилена вылетела из гостиной — дрожащая, мокрая, с лицом, изуродованным слезами и ужасом. Как будто не чувствовал, как её лоб врезался мне в грудь, и как её пальцы впились в мою ткань, будто я — последняя опора в этом проклятом мире.

Моя.

Слово ударило изнутри — не мыслью, а рёвом. Глубоким, первобытным, таким, что я пошатнулся.

Моя. Моя. МОЯ.

— Быстро! Чего встала! Чай для моей внучки! О, милая, сядь поближе к огню! Ты совсем продрогла! Полагаю, твой муж не смог приехать? Опять дела? Ну ничего… Сейчас мы выделим тебе комнату. И поищем что-то из твоих старых нарядов. Не волнуйся, дорогая. Ты дома.

Вилена ничего не ответила, и дверь в гостиную мягко закрылась.

Я медленно отступил в коридор. Сердце стучало так громко, что, казалось, стены вибрировали.

Я становился у окна, оперся ладонями о подоконник — и сжал его так, что дерево заскрипело под пальцами. Холод стекла обжигал лоб, но не мог унять жар, разливающийся по венам.

Эта женщина… должна принадлежать мне. Так решил дракон внутри.

Когда она выбежала из гостиной — ослепленная слезами, ничего не видя, — я едва успел среагировать. Она врезалась в меня всем своим хрупким телом, и в тот миг что-то внутри меня взорвалось.

Я почувствовал её — не просто плоть, не просто тепло. Я почувствовал своё. Как будто моя кровь узнала её, как будто зверь внутри меня впервые за долгие годы нашел то, что было предназначено мне задолго до моего рождения.

Она подняла глаза. Большие, тёмные, полные слёз — но в них не было покорности. Только гордость, ярость и отчаяние. И в этом взгляде я прочёл всё: побои, предательство, одиночество… и несокрушимую волю.

Я не заметил, как схватил её за локоть. Не из вежливости. Из инстинкта — чтобы удержать, чтобы не ускользнула.

Я смахнул снег с её виска — не задумываясь. Просто нужно было коснуться.

Я не осознал, что держу её за локоть. Что касаюсь пальцами её ледяной кожи. Что смахиваю кусочек льда с её влажных волос. Что смотрю на неё так, будто мог бы сжечь весь мир, лишь бы защитить её.

Жар поднялся от живота к груди, и я едва сдержал стон.

Хочу её. Хочу. Хочу.

Сейчас. Здесь. Сорвать это жалкое платье. Прижать к стене. Скрыть от всех. Увезти. Сделать своей — навсегда.

Но…

Она — сестра моей невесты.

Арт к главе 2

Глава 3. Дракон

Если я нарушу помолвку — если хоть на шаг отклонюсь от пути — Виталия будет уничтожена. Её репутация, её будущее, её жизнь. Леди Хейверинг не просто выбросит её — она сотрёт её с лица земли, как свою ошибку, как свой позор.

Столько лет я строил себе клетку из чести, долга, клятв и титулов. И теперь она держала меня крепче, чем цепи. Я не мог позволить себе даже взглянуть на неё — не так, не с таким жаром. Не с такой жаждой.

Я — человек долга. Я — герцог. Я — жених.

А это… Это было не человеком. Это был зверь. Мой зверь. Дракон, которого я годами держал на цепи. И вот он рванул — не из-за золота, не из-за власти…

А из-за неё.

И тогда я почувствовал.

Не только жар от прикосновения.

А тягу.

Как будто сердце давно билось в такт её пульсу, и сейчас, наконец, их ритмы совпали — с такой силой, что в груди заныло.

А потом — ниже.

Жгучая, неумолимая волна прокатилась по телу. Кровь хлынула вниз, и штаны вдруг стали тесными, почти мучительными.

Я хотел её. Не просто обладать.

Я хотел разорвать этот мир, который посмел поставить между нами стену.

Но я — не зверь.

Я — человек, и мой долг — выше желания.

Сестра моей невесты.

Эти слова — как цепь на шее. Я вспомнил Виталию — нежную, покорную, с глазами, полными надежды. Она ничего не заслужила, кроме чести. А я?

Если я сейчас сделаю шаг… Если позволю себе даже взглянуть на Вилену с тем, что горит во мне…

Я прижался лбом к холодному стеклу окна. Ледяной холод — как напоминание: ты в клетке.

Не из золота. Не из этикета.

А из клятвы.

Я вдохнул. Глубоко. Словно пытался выдавить из лёгких не только воздух, но и желание. Дракон внутри взревел в бессилии, но я сжал его железной волей.

Даже если я умру от этого желания — я не подам виду.

Даже если дракон внутри будет рвать меня на части — я не позволю ему вырваться.

Пусть лучше сожрёт меня изнутри, чем погубит её.

Но… Я не мог просто уйти.

Не мог оставить её в этом доме, где её предали, где её боль — повод для театрального лицемерия.

Поэтому я вошёл.

Сказал, что хочу видеть её — Вилену — подружкой невесты.

Знал, что леди Хейверинг будет против. Женским чутьём она чувствовала — старшая внучка опасна. А я?

Я дал Вилене крышу над головой.

И одновременно — новую клетку.

Но сейчас я понимал. Я не мог ее отпустить. Вернуть домой, где ее ждет ее супруг, про которого уже давно ходит слава как о человеке, готовом спустить все на карточные игры и красивых девиц. Я должен был вступиться, даже если бы это была не она…

Я сжал кулаки.

Что же я наделал? По-хорошему бы не видеть ее никогда. Что стоило нам разминуться на пару минут? И никогда не встречаться? Буквально несколько минут решили бы судьбу, но нет…

Я не могу ее отправить из дома, чтобы не видеть ее. Не могу вернуть к мужу. Не могу попросить уехать. Ведь этот дом — ее убежище.

Зато теперь она будет рядом.

Каждый день.

Каждый вздох.

Каждый взгляд.

Я буду стоять, как статуя, в железной рубашке долга, чувствуя, как под ней сгораю заживо.

Да.

Я хочу её.

Больше чести. Больше жизни.

Но она никогда об этом не узнает.

Глава 4

Глава 5

До этого я была на трех свадьбах, где невесты годились жениху во внучки. И меня пугала перспектива первой брачной ночи с омерзительным стариком. Меня просто передергивало от мысли, что его вечно мерзнущие холодные пальцы будут скользить по моему телу, меня пугал запах, который не скроешь никакими дорогими духами, пугала мысль о том, как беззубый рот откроется для поцелуя.

Один жених напоминал полуразложившийся труп, который одели в роскошные одежды. И я всю свадьбу с ужасом представляла себя на месте бедной бледной как смерть невесты, покорно сказавшей свое тихое: “Да”.

И тогда, когда я увидела своего будущего мужа, у меня как камень с души упал. Он был молод и симпатичен. И мне этого казалось достаточно. Я даже думала, что мне повезло! Куда больше, чем другим. Но как оказалось, нет… Сейчас я бы уже овдовела и могла бы спокойно распоряжаться в своем доме, пользуясь некоторой свободой. Но мой муж умирать не собирался еще как минимум лет сорок-сорок пять.

Присцилла вышла. Дверь в комнату мягко закрылась.

И только тогда я позволила себе упасть.

Не на пол. А внутрь себя. В эту тьму, где желание и стыд сплелись в один узел.

Я не могла понять, что со мной происходит. Откуда взялось это странное чувство. Словно мне страшно, но при этом как-то волнительно. Мне казалось, что внутри меня начинает вращаться огромный маховик, все время набирая обороты.

Но самое странное, что все эти чувства были связаны с генералом.

“Ты просто забыла о том, как это приятно, когда мужчина защищает тебя!” — подумала я. — “Он поступил как настоящий джентльмен! Поддержал, не дал упасть. Заступился за тебя перед бабушкой! Ты должна быть просто благодарна за то, что тебя не вышвырнули на улицу и не сдали мужу!”

Я прислушалась к своим ощущениям. И… да, и… нет!

Было что-то еще. И это что-то меня тревожило.

Что-то было в его взгляде.

Но мне могло показаться… Он смотрел слишком пристально…

Хотя я… я была не в том состоянии, чтобы адекватно оценивать реальность. И… может, он меня просто рассматривал? Не каждый день же увидишь порванное платье и мокрые растрепанные волосы у дамы.

Но мне же показалось, что в его глазах было что-то другое… Мне показалось, что я понравилась ему как… женщина!

Вот оно что… Я почувствовала, как внутри вдруг стало как-то приятно тепло. Словно это внимание польстило мне.

А кому не польстит внимание красавца-генерала!

Но так нельзя! Это было бы неправильно! У него есть невеста. Моя сестра! Он… он любит ее…

И тут я вспомнила, что генерал пользовался у женщин огромным успехом. И его счет любовных побед поражал даже бывалых ловеласов.

“А если он предложит мне стать его любовницей?” — сглотнула я. — “А что? Женился на сестре, а тут и любовница рядом. К тому же я замужем!”

Нет! Никогда!

Мне вдруг стало еще тревожней. Словно в мыслях я была почти согласна. Почти… То, что сейчас происходит между мужем и мной, трудно назвать счастливым браком. И я…

Нет, нет, нет…

— Не смей, — прошипела я сквозь зубы, сжимая кружку так, что чай выплёскивался на колени. — Не смей даже думать о нём. Он — чужой. Хуже чем чужой. Он — жених твоей сестры. Единственного человека, который не бросил тебя, когда все остальные повернулись спиной. Даже если предложит — я откажусь! Сразу же! Без колебаний! Это будет свинством по отношению к сестре!

Я замерла. Зажмурилась.

Пыталась вспомнить лицо сестры. Её улыбку. Её доброту.

Но вместо этого перед мысленным взором вставал он — с пронзительными серыми глазами и тенью на скулах, будто он тоже знает, что между нами что-то началось.

Он вряд ли что-то чувствует ко мне. Он наверняка влюблен в сестру, а меня он просто… пожалел. Да, все именно так… Пожалел. Я тогда выглядела жалко в своем порванном платье, несчастная, с растрепанными волосами, которые еще помнят ледяной ветер, вырывающий душу.

— Ты — взрослая женщина, — прошептала я, будто убеждая призрак. — Ты можешь себя контролировать. Ты понимаешь, как глупо, как унизительно — спать с мужчиной, который обещал любить твою сестру и дал клятву верности. Ты должна искренне желать им счастья… И ни в коем случае не лезть в эти отношения! Как бы тебе он ни нравился.

Глава 6

А мне он понравился…

Вот в чем дело.

Это чувство испугало меня. Так ведь не должно быть! Глупая! Прекрати об этом думать! Выбрось из головы! Тебе все показалось! Ну посмотрел на тебя мужчина разок, а ты уже столько всего придумала!

Плед сполз с плеч.

Я не стала поднимать его.

Пусть холод напомнит мне: я — в клетке. В клетке неудачного брака.

И единственный, кто мог бы открыть эту дверь, — он.

И он никогда этого не сделает. Потому что я ему не позволю.

И тут дверь открылась.

Она ворвалась ко мне с мороза — сияющая, живая, дышащая счастьем. Снежинки ещё не успели растаять в её каштановых локонах, а те, что уже растаяли, сверкали на свету, как бриллианты на короне принцессы. Её щёки — румяные от холода, губы — чуть припухшие от улыбки. Всё в ней дышало жизнью.

И будущим.

— Велли! Милая! — бросилась мне на шею сестра, и я автоматически обняла её, уткнувшись лицом в её меховую опушку. Пахло дорогим парфюмом, свежестью и чем-то детским — как будто время остановилось для неё пять лет назад и забыло, что мир бывает жесток.

— Я так рада! Ты всё-таки приехала! Я писала тебе четыре раза! Но твой муж отвечал, что тебе нездоровится!

Я не получила ни одного письма. Ни одного.

Слова застряли в горле, как осколки стекла. Я сглотнула их. Проглотила. Потому что не хотела отравлять своим горем ее счастье. Потом как-нибудь скажу. Но не сейчас, когда в ней столько радости.

— Бабушка сказала, что у тебя сломалась карета, и ты вынуждена была бросить её и добираться пешком! О, это просто настоящий подвиг! — шептала Витта, расцеловывая меня в обе щеки.

Её кожа была холодной. Свежей. Чистой.

А моя, наверное, пахла страхом, слезами и отчаянием.

— Да, судя по всему… раз карета не доехала, они повернули обратно! — соврала я, голос звучал слишком ровно, будто я репетировала эту ложь всю дорогу. — О, ты представить себе не можешь, какие у нас там сугробы!

— Представляю! — кивнула она, снимая перчатки и протягивая руки к камину. — Мы только что были в Столице. Свадебное платье ещё шьётся, а помолвочное можно будет забрать уже завтра! Надо будет ещё столько всего купить! У меня голова идёт кругом…

Я улыбнулась.

И тут же почувствовала, как эта улыбка трещит по швам.

«Искренне!» — рявкнула я на себя в голове. «Что это за кислая улыбка, как у увядшей розы?!»

Но как быть искренней, когда каждое её слово — как лезвие, вонзающееся в грудь?

— А почему ты ещё в этом платье? — спросила Витта, и её глаза упали на мои руки, прикрывающие разорванный рукав.

Арт. Две сестры

Глава 7

Я натянула плед выше — будто он мог скрыть не только порванную ткань, но и стыд, и слабость, и то, что я — не такая, как она.

— А, я и забыла, что твой багаж не приехал! У меня есть много красивых нарядов! Сейчас мы и тебе что-то подберём! Пойдём! Пойдём быстрее в мою комнату! — воскликнула она, хватая меня за руку.

Её пальцы были тёплыми. Мои — ледяными.

Она потащила меня в коридор. Перчатка выпала из её руки. Я наклонилась, чтобы поднять, — и в этот миг почувствовала, как всё внутри сжалось.

Потому что в конце коридора, у окна, стоял генерал. Он разговаривал с молодым красивым рыжеволосым мужчиной в костюме дворецкого, который что-то ему объяснял по поводу украшения зала.

Молодой дворецкий лет двадцати пяти, стройный, но не хрупкий: плечи — прямые, четкие. Его лицо обрамлено густыми вьющимися рыжевато-каштановыми волосами, которые он упрямо зачёсывает назад, но отдельные пряди всё равно выбиваются, будто напоминая миру: под лакеем — живой человек. Глаза — цвета янтаря, тёплые, но взгляд холодный.

И тут генерал повернулся в нашу сторону. Дворецкий тоже повернулся и поприветствовал нас изящным поклоном.

Неподвижный. Тёмный. Как тень, вырезанная из самой ночи, генерал смотрел не на Витту.

Он смотрел на меня.

Только на меня.

На секунду мне показалось, что в его глазах промелькнула — не вежливость, не любезность, не «будущий зять».

Там был огонь.

Там был вопрос.

Там был голод.

И я отвела глаза, испугавшись, что это было на самом деле.

— Ты не представляешь себе, как я счастлива! — продолжала Витта, не замечая ничего. — Просто представить себе не можешь! Я скоро выйду замуж!

Её слова ударили в сердце, как нож.

Потому что я представляла.

Представляла, как это — быть на её месте.

Как это — быть его невестой.

Как это — чувствовать его руки на своей талии во время свадебного танца, его голос, который произносит клятвы не ей, а мне, его взгляд, в котором я — всё.

Но я — не она.

И в этом осознании — вся моя боль.

Вся моя тоска.

Вся моя зависть, которую я должна убить…

…прежде чем она убьёт меня.

Я встала. Подала сестре перчатку. Улыбнулась — на этот раз шире, ярче, лживей.

И пошла за ней.

Но с каждым шагом чувствовала —

Он всё ещё смотрит.

Глава 8

— С каких пор у нас новый дворецкий? — спросила я, когда дверь в комнату сестры закрылась.

Сердце все еще колотилось. Нет, мне не показалось… Я почти физически почувствовала этот взгляд. Почему он смотрел на меня, а не на невесту? Причем так пристально?

— А… Мистер Аиртон старший умер год назад, — прошептала сестра. — И теперь его сын занимается всеми делами. Пока старый мистер Аиртон болел, Хорас взял на себя все его обязанности. И когда его отец умер, он остался у нас дворецким. О! Покупки уже занесли в комнату! Пойдем, я тебе покажу! Это просто невероятная красота!

Десятки коробок занимали стол и пол. Все они были перевязаны шикарными бантами.

— Ты посмотри, какие красивые розетки, — прошептала сестра, доставая кружевную розетку. — Я хочу, чтобы все гости примерили их… Тут брошка и камушки… Очень красиво!

Она играла камнями, как ребенок игрушкой. И от этого мне стало ещё тяжелее дышать. Её радость была такой чистой. А моя душа — такой грязной.

Я вдыхала запах её духов. Жасмин. Нежный, цветочный, невинный.

И вдруг — вспомнила его взгляд.

— Ты глянь, какие туфли! — хвасталась сестра, а я не глядя опустилась в кресло, кивая и стараясь изобразить радость. — Если платье чуть-чуть поднимется, все умрут от зависти!

— Это точно! — бодрым голосом произнесла я. — Я за такие половину приданого отдала бы!

— Хочу видеть лицо Мариэтты Флинниган, когда она их увидит! — рассмеялась сестра. — Я ее терпеть не могу! А знаешь почему? Потому что она плохо о тебе отзывалась! Она назвала тебя сумасшедшей! И сказала, что тебя чудом удалось пристроить замуж из-за того, что у тебя с головой не все в порядке! Я это услышала, прямо подошла к ней и все ей высказала! Вот бабушка разозлилась. Ей было так стыдно за меня!

Мне стало невыносимо стыдно.

Не за то, что сестра защитила меня.

А за то, что я не заслуживаю этой защиты.

Потому что в моих мыслях — взгляд чужого жениха.

Потому что я ловлю себя на том, как мечтаю…

… разгадать его тайну.

— О! Я тебе сейчас такое расскажу! — прошептала сестра, подходя ближе. Ее глаза горели от тайны, которая жгла ее изнутри. — Мадам Флинниган, кажется, влюбилась в нашего дворецкого! Она раньше приезжала по четвергам пить чай, а сейчас она здесь под любым предлогом. И мне сказали по секрету, что она пыталась его сманить деньгами. Чтобы он работал у нее! И это при условии, что у нее есть муж!

И почему-то меня не возмутила пошлость мадам Флинниган.

Я думала только об одном.

Генерал смотрел на меня в коридоре.

Один раз.

Мимолётно.

И в этом взгляде было слишком много. Я почувствовала слово: «Хочу».

И внутри словно взрыв.

Жар приливал к щекам, я вдруг ощутила самое настоящее волнение. «Хочу!» — прошептал его взгляд.

Я не знаю, как, но я, к своему стыду, имевшая эмпатию табуретки, ощутила, что мое тело разгадало его взгляд раньше, чем до меня дошел его смысл.

Я даже не слышала щебета сестры. Её голос, обычно такой ласковый, будто звенел в пустоте — как если бы кто-то пел в разрушенной церкви.

Мне было стыдно. Не просто «стыдно», а так, что желудок сворачивался в узел, и в глазах темнело от собственного предательства.

Я крала её счастье.

Мысленно. Невидимо. Тайно и безгрешно — и потому ещё более мерзко.

Генерал — жених Витты.

А я…

А я на мгновенье представила, как его пальцы впиваются в мои бёдра.

Как его голос страстным шёпотом повторяет моё имя.

— Так, хватит! Возьми себя в руки! Просто прекрати думать о нём! Ты же можешь! — приказала я себе. Голос внутри был жёстким, почти отчаянным.

— Не могу! — проныло что-то тёмное, живое, моё.

И я вспомнила: когда он коснулся моей щеки, я дрогнула не от холода — от прозрения.

Будто душа, спавшая в этом теле пять лет, наконец-то проснулась… и узнала своего хозяина.

Я снова улыбнулась. Сжала зубы так, что боль в челюсти отвлекла от того, что бушевало ниже.

Сестра уже вытаскивала платья из шкафа — и я узнала своё старое, изумрудное, с вишнёвой подкладкой. То самое, что носила на балу перед свадьбой. Теперь — с новыми розетками, чужими кружевами, будто его решили обновить.

— Я думаю, что вот это тебе подойдёт! — сияла она, прикладывая ткань к себе. — Оно будет смотреться просто невероятно!

— Спасибо, — кивнула я, голос — ровный, как лёд озера.

— А вот тебе заколки! Любые! — протянула она шкатулку. — Подарил мой жених, Гессен Моравиа!

Имя ударило — не в ухо, а прямо в сердце, будто его вырезали раскалённым клинком.

Гессен.

Моравиа.

— Правда, они чудесные? — улыбнулась сестра, протягивая шкатулку. — Я хочу, чтобы завтра у тебя была красивая прическа, ведь мы едем в город за платьями! Кстати, я нашла полушубок! Ты можешь поехать в нем!

Я брала подарки, чувствуя себя нищей — не от бедности, а от того, что жизнь меня поставила в ужасную ситуацию. Да, я расскажу сестре о том, что происходит. Но не сейчас, потом.

“Гессен”, — ударило сердце. Так я узнала его имя. — “Гессен Моравиа”. Теперь мне казалось, что каждая буква этого имени вырезана каленым железом на моем сердце.

— Прости, милая, — прошептала я, голос дрогнул от искренности. — Я… очень устала.

— Это ты меня прости! — спохватилась сестра, и в её глазах мелькнула вина. — Ты прошла столько… а я сразу со всем этим — наряды, новости… Я даже не спросила, как ты себя чувствуешь…

Ее слова так тронули меня, что я почти поверила, что всё пройдёт.

Что любовь к сестре заглушит этот чёрный огонь в груди.

Что я смогу уйти — и забыть.

— Я забыла, что ты проделала такой долгий путь и тебе нужно отдохнуть! — прошептала сестра, обнимая меня.

— Да, я, пожалуй, прилягу! — обрадовалась я. — Извини, что так получилось, но я и правда едва стою на ногах.

Я направилась к двери с платьем, туфлями и полушубком.

Арт. Дворецкий

Глава 9

Он стоял у окна — всё ещё разговаривая с дворецким — но я ощущала его. Как тень, как жар, как дыхание на затылке. Моя кожа покрылась мурашками, а внизу живота разлилась та самая жгучая пустота, которую он оставил во мне прикосновением.

Пройди поворот. Просто пройди. Не оборачивайся. Не дыши. Не живи, пока он рядом.

Я ускорила шаг.

И тогда послышался голос дворецкого.

— Миледи!

Его голос, несмотря на свою вежливость, был настойчивым и проникающим. Я застыла на месте, словно время вокруг меня остановилось. Его слова эхом звучали в ушах, заставляя сердце биться быстрее.

Я вынуждена была остановиться.

Внутри была паника! Он знал всё. Он видел, как я бежала от него. Это было не просто бегство — это было бегство от самой себя. От странных мыслей, которые грозят обернуться большой бедой.

Я обернулась, пытаясь придать своему лицу спокойное, приветливое выражение. Я должна была выглядеть как подружка невесты, улыбающаяся и беззаботная. Но внутри меня бушевал ураган эмоций.

Генерал посмотрел на меня еще раз. И теперь сомнений не оставалось.

Когда наши глаза встретились, всё внутри меня оборвалось.

Этот взгляд был не просто взглядом мужчины. Это был взгляд хозяина. Он смотрел на меня не как будущий зять, не как вежливый аристократ, а как человек, который имел власть и не собирался её упускать.

В его глазах не было ни вопроса, ни сомнения. Только приказ: "Ты!"

А я… Я не могла дышать. Мои лёгкие отказывались работать. Кровь прилила к щекам, но пальцы стали ледяными. Я сжала руки в кулаки под полушубком — чтобы не дрогнуть, чтобы не протянуть их к нему.

— Миледи, рассудите нас, — сказал дворецкий, не замечая, как воздух между нами стал густым, почти осязаемым. — Как лучше украсить зал? В один цвет или два?

Я услышала собственный голос — сухой, далёкий:

— Два… Наверное. Голубой и золотой. Или… серебряный. Он сочетается с любым цветом.

Я тут же опустила глаза, пытаясь выбросить из головы все глупости, и не осмеливалась поднять взгляд на Гессена.

Сердце колотилось, словно пойманная птица в клетке, и я ощущала, как воздух вокруг меня сгущается, становясь вязким и тяжёлым.

Он не шёл, нет, он приближался ко мне волнами, как тёмная, зловещая приливная волна, готовая поглотить всё на своём пути. Его присутствие ощущалось физически — как холод, проникающий под кожу, как невидимая, но ощутимая сила, растягивающая пространство вокруг меня.

Низкий, глубокий, с нотками металла голос прозвучал совсем близко, заставив меня вздрогнуть и поднять глаза. Я почувствовала, как по телу пробежала дрожь, а сердце замерло на мгновение, прежде чем вновь начать бешено колотиться.

— Серебряный, — произнёс генерал, и в этом слове было столько власти, будто он не выбирал цвет, а выносил приговор моему сердцу. — Холод. Блеск. Тайна. Мне нравится!

— Вы правы, господин генерал! — выдохнул дворецкий, что-то записывая в блокнотик.

Я стояла, не в силах пошевелиться, прикованная взглядом генерала.

Его присутствие парализовало меня, как будто я была пленницей в клетке из его глаз. Сердце колотилось в груди, как пойманная птица, а в ушах стоял звон, заглушающий все остальные звуки.

Тело горело, будто охваченное невидимым пламенем, но это был не жар, а огонь, сжигающий меня изнутри.

И тут я осознала: я не смогу это вынести.

Не смогу стоять рядом с ним, сохраняя молчание, как будто ничего не происходит.

— Простите, — прошептала я. — Это все?

— Да, да, — поспешил меня заверить дворецкий. — Просто нам нужен был женский взгляд.

— Обычно женщины обладают хорошим вкусом, — произнес генерал, а я представила немыслимое. Как его язык скользит по моей коже.

— Мне пора, — отмахнулась я. — Я сегодня очень устала за день и… И хотела бы отдохнуть! Извините, господин генерал.

— Как вы себя чувствуете? — спросил генерал, словно его тревожило мое самочувствие.

— Нормально, — ответила я. — Хорошо… Да… Спасибо за заботу…

Я почувствовала, как генерал взял меня за руку, а я затаила дыхание.

— Вы нам очень сильно помогли, мадам. Благодарю вас, — послышался безупречно вежливый голос, а он склонился к моей руке и… поцеловал.

Глава 10

Мою руку целовали часто. Это был обычный жест вежливости, который не вызывал у меня никаких чувств. Но сейчас в глазах потемнело. Дыхание перехватило.

Я чувствовала, как его дыхание скользнуло по коже. Горячее, почти обжигающее. Почувствовала прикосновение губ. Я ощущала, как его мягкие губы раздвигаются на моей коже и задерживаются чуть дольше, чем положено.

Внутри вспыхнуло пламя. Кожа запомнила его прикосновение: твёрдое, уверенное, словно он не просто держал меня, а забирал. И в этом прикосновении было что-то древнее, животное, не подвластное разуму. Я почувствовала, как по спине пробежал жар, как живот стянуло, как дыхание перехватило — и я едва не застонала.

— Спокойной ночи, — безупречно вежливо пожелал генерал, а я кивнула и с усилием выдавила из себя улыбку.

Я поспешила уйти, но этот взгляд, этот поцелуй… Они настолько взволновали меня, что я почти бежала в свою комнату.

И только закрыв дверь, я постаралась успокоиться.

Но попробуй тут успокойся!

Мне хотелось выть. Сжать зубы до крови. Содрать с себя кожу, чтобы избавиться от этого жара.

Желания, которое пожирает меня изнутри.

Желания, которое я не просила.

Моё тело пульсировало. Каждый вдох был мукой. Я ловила себя на том, что представляю — как его руки обнимают меня не в коридоре, а в постели. Как его губы скользят по моей шее. Как он шепчет не «моя невеста», а «моя» — только для меня, только моё имя.

— Хватит! — я сжала кулаки до боли. — Тебе что? Думать не о чем? Ты влипла в такие неприятности, что неизвестно, как из них выбираться! Допустим, тебе удастся продержаться здесь до свадьбы. А дальше что? Домой? К муженьку?

Жар сменился холодом и паникой.

Он уже подготовил самую дальнюю комнату. Из нее вынесли всю мебель, на окно поставили решетку… Теперь у него есть предлог, чтобы привезти меня домой и запихнуть меня в мое новое жилище. И кормить, как зверя в клетке.

Именно так поступают с душевно больными женами.

Пройдет месяц, другой, от меня будет вонять, как от помойки. А муж горестным голосом будет рассказывать всем, что я сама отказываюсь купаться и расчесываться. Что он только, бедненький, не делал.

А через год, другой я действительно начну потихонечку сходить с ума от одиночества. И вот тогда приедут доктора и быстренько все засвидетельствуют. Того и гляди, умрет моя бабушка, я буду признана недееспособной, и на наследство от моего лица будет претендовать уже муж.

И после того, как он получит это наследство, я тихонько умру в своей комнате, оставив безутешного вдовца очень богатым человеком.

Расчет муженька был верен изначально. Он не просто так согласился на меня. Недавно, в пылу ссоры, он так и заявил. Он знал, что обо мне ходят слухи и при этом за меня дают огромное приданое. Он умудрился раскрутить бабушку удвоить приданое. И только после этого согласился на брак.

Тогда, стоя под венцом, я об этом не знала.

Не знала о переговорах за моей спиной. О том, что приданое удвоили. Не знала истинной цели этого афериста в бархате. Не знала, сколько у него накопилось долгов за карточные проигрыши.

Я действительно верила, что можно будет построить семью.

Какой же дурой я была!

Глава 11. Дракон

Её грудь вздымалась под тонкой тканью платья — не от страха, нет. От сдерживаемого дыхания. От попытки не выдать, как сильно она чувствует моё присутствие.

Она нервно поправила прядь волос — и это движение заставило кровь закипеть у меня в венах. Не просто пальцы у неё дрожали. Каждая её жилка пульсировала в такт моему сердцу, будто тела наши уже давно договорились о чём-то, чего разум ещё не осмеливался признать.

Я не мог оторваться. Она не могла не прикусить нижнюю губу — ту самую, что я уже представлял в своих губах, мягкой от поцелуя и дрожащей от моего касания.

Не потому что она была красивой — хотя она была остро, мучительно красива, как рана, которую невозможно не трогать.

Каждое её движение — как острая тугая нить, обмотанная вокруг моего сердца.

А потому что всё в ней отзывалось во мне. В моей душе, в моих штанах. Это было невыносимое чувство для того, кто привык получать всё, что он хочет. Власть, деньги, армия за спиной. Я никогда не знал ни в чем отказа. Женщины сами падали к моим ногам, а мне лишь оставалось выбирать самых красивых. Даже крепости, которые казались неприступными, тоже сдавались под моим натиском. Только что я стоял возле ее стен, а вот уже иду по разрушенным коридорам, глядя на тела последних защитников.

И впервые в жизни я не могу получить то, что хочу. Только потому, что меня душит этот мундир, душит этот проклятый воротник, душит эта честь и благородство. Душит клятва, которую я дал прекрасной женщине о том, что буду любить ее вечно. И которая не заслужила быть брошенной у алтаря.

— Мне пора, — прошептала она. — Я сегодня очень устала за день и… хотела бы отдохнуть. Извините, господин генерал.

Ложь.

Она не хотела отдыхать.

Она боялась остаться.

Боялась, что если задержится еще на секунду — ее взгляд снова встретится с моим… и она прочтёт то, что я не смел сказать вслух.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я, глядя на ее лицо с тревогой. Мне показалось, что у нее жар.

Ее щеки пылали, и выглядела она нездорово.

— Нормально, — ответила она. — Хорошо… Да… Спасибо за заботу…

— Вы нам очень сильно помогли, мадам. Благодарю вас, — произнес я.

Я взял ее руку и склонился для поцелуя. Я хотел проверить свою догадку. Одна часть меня хотела узнать, нет ли жара. Бедная женщина проделала такой путь на морозе, без верхней одежды. Не хватало, чтобы она заболела!

Но другая часть меня умоляла меня коснуться ее кожи. Вдохнуть ее запах. Почувствовать ее. Хоть на миг, хоть на мгновенье.

Когда мои губы коснулись ее руки, я почувствовал, что рука горячая. Не успел я подумать, что это может быть началом лихорадки, как вдруг внутри меня взревел дракон.

“Моя!” — раздался внутри меня дракон, а я, вопреки всему, задержал поцелуй на несколько секунд.

“Дай ее мне!” — ревело все внутри.

“Нет!” — заревел я в ответ.

И тогда — она подняла глаза.

Там был страх.

И желание.

Глава 12. Дракон

То самое — грязное, тёмное, запретное, которое не прячется, а смотрит прямо в душу, требуя признания.

Она покраснела — не как девица на балу, а как женщина, пойманная на мысли о грехе.

Я выдохнул, когда она двинулась прочь.

Шаг. Второй. Третий — ускоряясь, будто бежит не от усталости, а от меня. От моего жара. От моего взгляда, который уже сдирает с неё платье, оставляя только кожу, дрожь и отчаянное «да», которое она никогда не произнесёт вслух.

Я хотел запечатать ее шёпот поцелуем, таким глубоким, что она забудет, кто она.

Забудет, что у неё есть сестра. Забудет, что я — чужой жених.

Но я не двинулся. Просто кивнул, словно не было огня внутри и напряжения в штанах.

Я — человек долга. А она — сестра моей невесты, о которой я тоже обязан позаботиться.

Её шаги по коридору были слишком быстрыми — не «я иду в свою комнату», а «я бегу от тебя, потому что знаю: если останусь — сгорю».

И я… я стоял.

Смотрел, как её платье обвивает бёдра при ходьбе.

Как шея, тонкая, как у лани, напряглась.

Как пальцы сжали полушубок — не от холода, а от внутреннего пламени, которое разгорелось в ней с того самого момента, когда мои губы коснулись ее кожи.

Я хотел её.

Не просто тело.

Я хотел её боль, огонь, страсть, любовь. Я хотел всё, что в ней есть, без остатка.

Хотел её шёпот в темноте.

Хотел её слёзы на моей коже и вкус ее губ на моих губах.

Хотел, чтобы она кричала моё имя, когда мир рушится, а я — единственный, кто её держит.

— Бедная женщина, — вздохнул дворецкий, глядя ей вслед. — Эх, если бы не её безумие, то она бы сыграла куда более выгодную партию, чем барон. Наверное, тяжело жить с женой, у которой с головой не всё в порядке!

Я резко повернулся к нему.

Внутри — дракон зарычал, и я едва удержался, чтобы не схватить этого болтуна за идеальный галстук и не прижать к стене так, чтобы его кости хрустнули под моими пальцами.

— С чего ты решил, что она — безумная? — голос мой прозвучал тише, чем шёпот, но тяжелее, чем приговор. — Она не производит впечатление сумасшедшей.

Он замялся, пряча блокнот.

— Девушка очень сильно ударилась головой. Все думали, она умерла. А когда она очнулась, то не узнавала никого, просилась домой. Хотя она была дома! Однажды с ней случилась форменная истерика, когда она посмотрела на себя в зеркало. «Это не я!» — кричала она. «Это не мое отражение! Это не мое лицо!» Пришлось вызвать доктора. Он дал ей успокоительных капель, но новость о ее сумасшествии просочилась в высшее общество. И, разумеется, дебют пришлось отложить, а женихов поубавилось. Можно сказать, поток почти иссяк. Ее пришлось заново всему учить! И вот этот побег! Посудите сами, разве может здравомыслящая женщина идти двадцать лиг в одном платье и туфлях по снегу? Разве это не признак безумия?