Герцогиня поместья на окраине империи

Глава 1

«Рассвет еще не успел разорвать сизую пелену тумана, а деревня уже пробуждалась. С первым хриплым криком петуха, сорвавшимся с покосившегося плетня, из низких изб, крытых подгнившей соломой, потянулись крестьяне — мужчины с заскорузлыми, в трещинах руками, женщины в потертых платках, выцветших от солнца и стирки, дети, едва оторвавшиеся от земли ростом, босоногие, с перепачканными в глине коленками.

Хозяйские поля ждали: черные, вспаханные накануне полосы земли, испещренные следами борон, тянулись до самого леса, где в сыроватой тени пахло прелой хвоей и грибной сыростью. Воздух был густым, пропитанным запахом перегноя и конского пота.

Староста Аристах, в выцветшем кафтане с продранными локтями и сапогах, сбитых на бок от долгой носки, выкрикивал указания, сверяясь с берестяной грамоткой, испещренной неровными значками. «Сеять будем рожь, как велел барин! — гудел он, поправляя помятую шапку, из-под которой выбивались седые пряди. — Чтоб к осени амбары ломились, а не то…» Не договорил, но все поняли: неурожай — это потрепанная плеть старосты, долги, которые впишут в потрескавшуюся долговую книгу, и голодные глаза детей, смотрящие в пустые котлы.

Мужики, кряхтя, брались за деревянные сохи, потемневшие от времени, с выщербленными рукоятями. Кони, худые, с проступающими ребрами, но покорные, фыркали, впрягаясь в оглобли, оставляя в земле глубокие следы подкованных копыт. Землю рыхлили повторно — глубже, чтобы «семя легло в ладонь земли», как бормотал дед Сивер, самый старый в деревне, чья спина давно согнулась дугой, а пальцы, скрюченные от ревматизма, все еще ловко вязали узлы на мешках с зерном.

Женщины, подобрав подолы домотканых плахт, носили воду в дубовых бочонках, обвязанных веревками, — питье и для коней, и для людей. Вода была холодной, с привкусом болотной ржавчины, но никто не привередничал.

Семена ржи, отборные, золотистые, хранились в амбаре господина под замком, окованным железом. Мешки вскрывали с благоговением — каждое зернышко, круглое, тяжелое, было словно капля жизни. Дети, стараясь не просыпать, рассыпали их по лукошкам из ивовых прутьев, а женщины, двигаясь цепью вдоль борозд, горстями разбрасывали зерно широким, отработанным жестом, будто сеяли не только рожь, но и надежду. Руки их, шершавые от работы, двигались ритмично, словно в молитве: «Взойди-взойди, солнышко обогрей, дождичком напои».

Мужчины шли следом, заделывая семена граблями с редкими, стертыми зубьями. Земля, влажная от утренней росы, мягко обволакивала зерна, словно укрывая их одеялом. Аристах ходил по краю поля, щурясь, и следил, чтобы не оставалось проплешин — барин объезжал поля раз в неделю на сытом гнедом жеребце, и любая оплошность стоила штрафа, вычтенного из и без того скудного жалования.

— Эх, нынче земля добрая, — вздыхала Илга, вытирая лоб краем платка, — только бы дожди не забили зерно…

— Молчи, — обрывал её сосед Викар, коренастый мужик с обветренным лицом. — Сглазишь.

Дети, устав от скучной работы, бегали вдоль межи, пугая ворон криками и бросая комья земли, но к полудню и они притихли. Солнце жарило немилосердно, и пот, смешиваясь с пылью, стекал по спинам и лицам. Кое-кто присаживался в тень кургана, поросшего чахлой травой, жевал черствые краюхи хлеба с солью да лук, вытащенный из кармана. Староста не гнал. Знал: без сил люди — не работники.

К вечеру, когда последняя полоса была засеяна, Григорий, высокий, сутулый мужик с глубоко запавшими глазами, пробормотал.

— Ладно, справились. Теперь уж как боги скажут.

Возвращались молча, волоча ноги. Женщины несли пустые лукошки, дети дремали на плечах отцов, обнимая их за шеи. Над полем кружились грачи, а вдалеке, у господской усадьбы, уже зажигались огни — там пировали, звенели бокалами, смеялись чужими голосами, не зная цены хлебу.

Темнело. Первые звезды, бледные, как искры, отражались в лужах, оставшихся от вчерашнего дождя. Крестьяне, бредя по раскисшей дороге, шептали: «Взойди, рожь…» — и эта молитва, тихая, как шелест листьев в придорожных ветлах, витала над полем, сливаясь с дыханием земли».

Я перевернула последнюю страницу и закрыла книгу, ощутив под пальцами шершавую поверхность потрепанного переплета. За окном лил дождь — неспешный, очень сильно похожий на осенний, бесконечный. Его частые холодные капли барабанили по подоконнику, оставляя мокрые следы на выцветшей краске.

Я встала из кресла, старого и обшарпанного, с протертой до дыр бархатной обивкой, как и все в этой усадьбе, подошла к окну, ощущая под босыми ногами неровности дубового пола. За стеклом — сад. Раньше он был аккуратным: подстриженные кусты, розы на клумбах, белые мраморные вазы с вычурными завитками. Теперь дождь превратил его в мокрую тряпку. Розы поникли, будто им стыдно за свой вид, их алые лепестки почернели по краям и плавали в лужах вместе с грязью и прошлогодними листьями. Дорожки, когда-то посыпанные гравием, размыло, превратив в глинистые ручейки. Качели у беседки, некогда белые, а теперь серые от времени, скрипели на ржавых цепях, будто старуха кашляет. Я приложила ладонь к холодному стеклу — пальцы сразу запотели, оставив мутные отпечатки.

«Нельзя отчаиваться!» — рявкнула я мысленно, стиснув зубы. У меня все еще есть еда – в кладовке лежат сухари, завернутые в холщовый мешочек, на кухне, в потрескавшемся глиняном горшке, прикрытом деревянной крышкой, ячменная каша, несколько яблок с пятнышками парши. И Анара. У меня есть Анара. Она умеет варить похлебку даже из старой вяленой рыбы, добавляя в нее дикий чеснок и сушеные грибы. Это ли не счастье?

Глава 2

Барон Алексис горт Арнакский был смеском – наполовину оборотень с серой шерстью на сгибах рук, наполовину орк с выдающимися клыками. Он владел обширными землями, тянувшимися от Черного бора до реки Стикс, имел три десятка крестьянских семей для их обработки и просто мечтал переженить всех своих семерых сыновей. Увы, пока что нашлись жены только троим старшим – толстобоким, но добродушным парням, что неимоверно расстраивало домовитого и семейного барона.

Здесь, на самой окраине империи, где дороги зарастали бурьяном, а почтовые кареты появлялись раз в сезон, вообще были проблемы с выбором пары. Молодые все были просватаны с рождения – крестьянские девки за пастухов, купеческие дочки за приказчиков. И чем больше детей рождалось у семьи, тем больше была вероятность, что кто-то из чад останется без пары, как третий сын мельника, тридцатилетний дылда, так и не нашедший себе невесты.

И потому, когда в разрушенной усадьбе, стоявшей без хозяев добрых пятнадцать лет, внезапно появилась я, барон, мой ближайший сосед, посчитал это знаком с небес. С тех пор он активно обхаживал меня, намекая, и прямо, и косвенно, на возможное родство. То пришлет слугу с корзиной лесных орехов, то явится лично – потный, важный, в бархатном камзоле, пахнущий псиной и дешевым табаком.

— Милейшая госпожа, – говорил он, прижимая к груди свои волосатые руки, – мой младший такой воспитанный юноша! Играет на лютне, стихи пишет...

Я вежливо улыбалась, а он тем временем то и дело присылал со слугами то мешок картошки, то десяток вяленых рыбин, то кролика из своих угодий. Без этих подарков мы с Анарой давно бы умерли от голода, как прежние обитатели усадьбы – от чахотки и безысходности.

Анара, вытирая заскорузлые руки о засаленный фартук, буркнула, помешивая похлебку:

— Опять его слуга глазами стрелял – мол, когда уже свадьбу сыграем? Я ему кочергой пригрозила.

Я фыркнула. Анара, бывшая солдатская маркитантка, была быстра на расправу с равными себе. Со знатью – другое дело.

Она наложила мне тушеных овощей в старую фаянсовую тарелку с позолотой по краю, оставшуюся от прежних хозяев.

— Ешьте, госпожа. Баронский «подарок» еще два-три дня поможет продержаться.

Я благодарно кивнула и молча заработала деревянной ложкой.

Еще несколько недель назад я, Артова Виктория Андреевна, высокая, стройная блондинка с голубыми глазами и начинающейся близорукостью, школьная учительница тридцати семи лет, жила в одном из земных городов-миллионников. Я учила детей истории и географии, после работы бегала по ближайшим супермаркетам, чтобы успеть купить товар со скидкой до восьми вечера, и больше всего в жизни боялась просрочить платеж по ипотеке.

Я жила одна в однушке в старом фонде, с облупившимися обоями и вечно забитым сливом. Не общалась со склочными соседями – пенсионеркой Марьей Ивановной, вечно жаловавшейся на шум, и пьяницей Сергеем Власовичем с пятого этажа. По вечерам зачитывалась книгами о приключениях в других мирах, пряча бумажные томики в ящик от комодов – чтобы мама не увидела и не начала ныть про «когда уже внуки».

Я читала фэнтези и фантастику, втайне ото всех мечтала о принце на белой иномарке и отсчитывала дни до ближайшего отпуска – две недели в Турции по горящей путевке.

По воскресеньям я закупалась гречкой и тушенкой по акции, а в свободные от работы дни смотрела сериалы, укрывшись дешевым пледом с оленями, купленным на распродаже. Иногда звонила маме – обсуждали ее огурцы, мою ипотеку и «почему все подруги уже с внуками».

А потом, внезапно, я очутилась в магическом мире, феодальном и насквозь патриархальном. Здесь таких как я – одиноких, безродных, без приданого – в глаза и за глаза звали старыми девами, а жизнь без денег, связей и прислуги означала нищенское существование.

Теперь не надо бояться, что банк отнимет квартиру. Теперь боишься, что крыша рухнет прямо на голову, когда в очередной раз пойдет дождь.

На мое счастье, в усадьбе находилась Анара. Я понятия не имела, что она тут делала и как оказалась среди этих полуразрушенных стен. Сама она об этом не распространялась, лишь однажды обмолвилась, что "осталась после прежних хозяев", а я не лезла ей в душу, благодарная за каждую оказанную услугу. Ее комната — бывшая кладовка за кухней, с земляным полом и крошечным окошком под потолком. Там висит кривой нож на вбитом гвозде, связка сухих трав, пахнущих пылью и полынью, и деревянная фигурка какого-то божка с выщербленным лицом. Так и сосуществовали вместе, проживая, считай, врозь — она в своем углу, я в бывшей господской спальне.

Ложка звякнула о дно миски, оставив на фаянсе очередную трещинку. Анара тут же подсунула мне яблоко, аккуратно срезав подгоревший край своим засапожным ножиком.

— Ешьте, госпожа. Вам бы поправиться. Худая вы больно, — пробурчала она, косясь на мои запястья, резко выделявшиеся косточками.

Я только хмыкнула про себя, откусывая от запеченного яблока. Кожица хрустела на зубах, а мякоть отдавала дымком. Худая слишком. Ну, для этого мира, где ценились дородные бедра и пышная грудь, может, и так. А вот на Земле коллеги-учительницы завидовали моей фигуре, а кассирши в супермаркете спрашивали, не модель ли я.

После обеда, во время которого сама Анара поела только подгоревшую ячменную кашу со дна горшка, мы вместе с ней устроились у камина штопать одежду. Из-за непрекращающихся дождей работы на крохотном огородике позади дома, где едва пробивалась зелень, пришлось отложить. И оставалось только возиться внутри усадьбы — перемывать заплесневевшую посуду, чинить шатающуюся мебель, перебирать скудные запасы. В общем, заниматься тем, на что хватит сил и скудных умений.

Глава 3

Дождь лил весь день, до самой ночи, монотонно барабаня по прохудившейся крыше. И как только стало темнеть, мы с Анарой разбрелись по своим спальням, экономя свечи, которых в запасе оставалось всего с десяток - тонкие, кривые, с наплывами воска. Я улеглась на продавленную постель, уставилась в потолок с трещиной, похожей на молнию. Свеча на тумбе коптила черным дымком - фитиль давно не стригли, и он обуглился, как сухая ветка. На душе было тоскливо и пусто.

Эта сволочная тоска давила, как мокрое шерстяное одеяло, которое не согревает, а только тянет вниз. На Земле я хоть знала правила: заплати за свет до десятого числа, не опоздай на работу больше чем на пятнадцать минут, не спорь с начальством на педсоветах. Здесь же я ощущала себя слепым котенком, тыкающимся мордой то в пустую миску, то в острый угол. Как торговаться на рынке, где все цены в медяках? Как лечить простуду без аптеки? Что делать, если барон передумает слать свои жалкие подачки? Мысли путались, как разноцветные нитки в корзине для шитья - все в одном узле, и не распутать.

В этом насквозь патриархальном мире, где даже календарь считал по урожаям, большую роль играла семья. Та самая, разветвленная, где дяди помогали племянникам, тещи – зятьям, а кузены выручали кузин. У меня здесь не было никого. Помогать мне было некому. Рядом была только Анара, которая, кажется, и сама не понимала, зачем держалась за эти развалины - то ли по привычке, то ли от безысходности. Денег и связей тоже не нашлось. И вот как жить в таких условиях? Что делать, когда заканчиваются последние сухари? Чем заниматься, если даже иголку в руки взять толком не умеешь?

От безысходности я даже подумывала, не согласиться ли на брак с кем-то из сыновей барона Арнакского. Все же и родня появится, и вполне официальная помощь молодой семье - мешок муки к зиме, сало к праздникам. Их род стоял как крепость: вместе пашут, вместе воюют, вместе детей плодят. Я бы хоть есть нормально стала. А любовь... Как будто на Земле все вокруг играли свадьбы исключительно по страстному чувству. Вон, моя соседка Люська Бетова выскочила замуж в двадцать пять, потому что "часики тикали", и теперь ходит по двору с вечно кислой миной. Мужа не любит, а уйти некуда - ипотека общая. Так что, может, и мне...

Я повернулась на бок - кровать жалобно скрипнула, будто стонала под моим весом. С горечью вспомнила, как на Земле зачитывалась книгами и мечтала о приключениях. Вот они, приключения: штопаешь носки и гадаешь, хватит ли еды на завтра-послезавтра.

Свеча догорела с последним хриплым потрескиванием. Темнота накрыла комнату, но спать не хотелось. Я лежала и слушала, как дождь стучит по жести водосточного желоба - то чаще, то реже, будто кто-то перебирает горошины. Хоть бы крыша не протекла в этот раз. Завтра снова - ячменная каша, штопка дырявых чулок, тяжелые вздохи Анары. А потом, глядишь, и барон пришлет свата с очередным "подарком". Решать придется. Или голодать зимой. Или замуж идти за незнакомого оркооборотня.

Я натянула колючее одеяло по самые уши, стараясь не думать о том, как сильно чешется спина от грубой ткани ночной рубахи. На Земле ипотека в двадцать пять тысяч казалась концом света. Теперь бы эти проблемы... Теперь бы просто не замерзнуть этой зимой.

Я не заметила, как погрузилась в сон. Передо мной возник зал, огромный и безмолвный, будто вырезанный из цельного куска ночи. Высокие своды, украшенные фресками с потускневшими красками, терялись в полумраке, а бледный свет, пробивавшийся сквозь витражи стрельчатых окон, рисовал на каменном полу причудливые узоры - синеватые и багровые, как застывшие лужи вина. В центре, на ступенчатом возвышении из черного мрамора, стоял трон - массивный, покрытый потускневшей позолотой, с резными ножками в виде грифонов, изъеденных временем. На нем сидела фигура в плаще из золотой парчи, перехваченном изумрудной пряжкой, но лицо скрывалось в тени, словно его намеренно стерли неумелой рукой.

— Не бойся, девочка, — произнес голос. Он звучал отовсюду: из потемневших стен, из самого воздуха, густого, как сироп, из разноцветных бликов на полу. — Ничего ужасного с тобой не случится. Скоро всё изменится.

Я попыталась сделать шаг, но ноги не слушались, будто вросли в каменные плиты с выбитыми на них странными символами. И в этот момент проснулась. Комната была залита холодным рассветным светом. Дождь прекратился, небо очистилось от туч, и через мутное, с разводами стекло виднелась узкая полоска розовой зари над лесом.

Я села на кровати, покрытой мятым бельем, пытаясь уловить остатки сна, но они ускользали, как вода сквозь пальцы.

— Что это было? — ошарашенно пробормотала я, потирая ладонями лицо, на котором оставались следы от складок простыни. – Мироздание, а мироздание, кто мне приснился?

Мироздание, конечно, промолчало. Только за окном чирикнула какая-то птица, да где-то вдали скрипнули ворота. И мне не оставалось ничего другого, как вставать с продавленного матраса и идти приводить себя в порядок.

Возле спальни находилась мыльня, по-земному – ванная. Там, к моему удивлению, имелись все необходимые удобства, включая душ с жестяным поддоном и фаянсовый унитаз с деревянным сиденьем. Вот в той комнате, где ржавые трубы тоскливо подвывали при включении воды, я и застряла минут на сорок, если не больше, стоя под слабой струей едва теплой воды и размышляя о странном сне.

Вымывшись и вытершись старым полотенцем с вылезшими нитками, я, закутавшись в домашний халатик с вытертыми локтями, вернулась в спальню. Желудок урчал от голода, напоминая, что вчерашний ужин был более чем скромным. Пора было спускаться в кухню. Анара обычно к этому времени успевала что-нибудь приготовить на завтрак - хотя бы разогреть вчерашние остатки. Это только я, как настоящая барыня, могла разлеживаться допоздна.

Глава 4

Весь день мы с Анарой не выходили из дома. После вчерашнего ливня двор превратился в настоящее болото — густая грязь липла к подошвам, оставляя жирные коричневые следы на пороге. Анара выставила за дверь старую циновку из камыша, чтобы вытирать ноги, но это мало помогало — глина все равно просачивалась сквозь дырявые плетения.

Закончив со штопкой, Анара взяла жестяное ведро с отбитыми краями и тряпку из мешковины. Я слышала, как она ворчала себе под нос, скребя пол на первом этаже — засохшие пятна от грязных луж не поддавались, оставляя серые разводы. Самодельная щетка из связанных прутьев шуршала по потемневшим дубовым доскам, а вода из колодца, которую она принесла еще утром, отдавала тиной и ржавчиной.

Я устроилась в спальне на втором этаже, устроившись на кровати с подложенной под спину подушкой, решив заняться самообразованием. Книга, которую нашла в дубовом сундуке на чердаке, была массивной, с потрескавшимся кожаным переплетом, украшенным стершимся тиснением. Страницы пожелтели от времени, чернила местами расплылись, образуя причудливые кляксы, но читать можно было. Я осторожно листала хрупкие страницы, внимательно изучая ее содержимое. Узнала, что здесь, в этом мире, существует целая иерархия потусторонних существ — от безобидной нечисти до опасной нежити. Главы делились по регионам: «Лесовики Восточных долин», «Болотные духи Юга», «Нежить Приграничья». Иллюстрации, выполненные неумелой рукой, выглядели как детские каракули — кривые человечки с клыками, бесформенные тени с красными глазами.

То есть те же домовые, лешие, кикиморы могут вполне мирно сосуществовать бок о бок с зомби и упырями. Последнее меня, конечно, не обрадовало. Не хотелось бы ночью столкнуться нос к носу с каким-то излишне голодным упырем. Впрочем, Анара как-то обмолвилась за ужином, что разозленный домовой может быть похуже десятка упырей. И посоветовала не доводить "батюшку хозяина", как она почтительно назвала домового.

Я послушно покивала тогда, не решаясь уточнить, как именно его можно довести. Моя психика, воспитанная на земных реалиях с их электричеством и наукой, плохо воспринимала местную экзотику. Но просвещаться было необходимо. И потому я сидела, поджав ноги, и внимательно изучала описание сущностей, населявших этот странный мир.

«Домовой, или "батюшка хозяин", — гласил раздел о домашних духах, — требует уважения: крошки со стола по вечерам, каплю молока на порог в новолуние. Прогонит крыс, предупредит о пожаре стуком в стену. Но оскорбленный — испортит урожай, насшлет бессонницу, может даже удушье ночью». Я вспомнила, как Анара вчера бросила кусок черствого хлеба под печь, не утруждая себя объяснениями. Теперь стало понятно — это подношение для него.

Про зомби и упырей писали скупо, будто автор и сам не хотел вдаваться в подробности: «Восстают из могил при нарушении погребальных обрядов. Боятся железа и огня, не переносят запах чеснока». Никаких конкретных инструкций, как от них убегать или где искать укрытие. Ну или с ними сражаться, если уж совсем отчаянный. Зато кикиморы, согласно книге, в основном воровали носки и пугали скот по ночам. Смешно звучало, если бы не зловещее примечание: «разгневанная кикимора может задушить во сне, особенно детей».

На Земле такие вещи казались безобидными сказками, которыми пугали непослушных детей. Здесь же, где по ночам завывал ветер в трубах, а тени в углах двигались странным образом, приходилось верить каждому слову. Я осторожно закрыла книгу, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. За окном уже смеркалось, и мысли о ночных визитерах становились все менее абстрактными.

К вечеру солнце, наконец, высушило самые крупные лужи, но выходить всё равно не хотелось — в воздухе стояла тяжелая влажность, а земля на тропинках еще хлюпала под ногами. Анара приготовила ужин — тушеную репу с луком, приправив скудной щепоткой сушеных трав. Ели молча, при тусклом свете сальной свечи. Я думала о том, что на днях придется проверить закрома в подвале — вдруг домовой уже ворчит из-за беспорядка.

После ужина разошлись по своим спальням. Я уснула быстро, утонув в жесткой постели, и на этот раз снов не видела. Наверное, оно и к лучшему. Ведь никто ничего не пытался мне объяснить. Сразу ставили перед фактом: «Пока терпи. Потом будет лучше». И все. Я так и не смогла понять, почему именно меня перекинуло в этот мир, какова моя роль в этом хаосе, да и вообще, что здесь происходит?!

Так что я просто выспалась, проснулась утром от крика петуха где-то вдалеке, потянулась, чувствуя, как хрустят суставы, и вернулась к привычным домашним делам.

На этот раз мы с Анарой решили заняться огородом. Ну и надо было заглянуть в заброшенный сад — проверить, не побил ли дождь те немногие плоды, еще незрелые, но такие долгожданные.

После скудного завтрака — ячменной каши с остатками вчерашней репы — мы с Анарой переоделись в рабочее: я — в старые мужские штаны из грубого сукна, подвязанные веревкой на талии, и заплатанную рубаху с выгоревшими на солнце плечами; она — в холщовый фартук, испещренный подпалинами, и сапоги с оторванными голенищами, оставшиеся от прежнего хозяина. На заднем дворе грядки, которые мы с таким трудом засадили весной, теперь напоминали болото. Земля слиплась в серые комья, между которыми стояли мутные лужи, отражающие небо.

Анара, засунув руки за пояс, покачала головой. Ее широкое лицо с приплюснутым носом выражало досаду.

— Сильный дождь. Все залил. Орчишка не взойдет. Нарта еще — может быть.

Я только вздохнула, чувствуя, как в груди сжимается неприятный комок. Орчишка была «зерном для бедных», как ее называли местные. Этакая помесь земных пшеницы и ржи — неприхотливая, но невкусная. Богачи ее презирали — не престижно было подавать на стол хлеб из такого дешевого зерна. Нарта была местной разновидностью свеклы — жесткой, волокнистой, но сытной. Из нее обычно варили густые похлебки, спасавшие от зимнего голода. И оба этих растения должны были помочь нам пережить зиму. Должны были... если бы не этот проклятый ливень.

Глава 5

Мы привели себя в порядок, отмыв руки до локтей в жестяном тазу, и переоделись в домашние платья, прежде чем приступить к исследованию находки. Потом уселись на кухне за столом с неровной столешницей. Я взяла сундучок в руки, ощутив его неожиданную тяжесть, и покрутила, разглядывая со всех сторон. Поверхность была шершавой от окислившегося металла, а углы - острыми, несмотря на явные следы времени.

— Госпожа, попробуйте ладонь к крышке приложить, — посоветовала Анара, вытирая мокрые руки о передник.

Я прижала ладонь к холодной металлической поверхности. Ветви клейма на крышке вдруг дрогнули, будто живые, и по пальцам пробежал странный толчок, напоминающий удар слабого тока. Я вздрогнула и чуть не выронила сундучок. Чертовщина какая-то!

В следующую секунду крышка щелкнула, словно ее кто-то поддел изнутри невидимым инструментом, и приоткрылась на палец.

И мы с Анарой замерли, уставившись на темную щель. Чуть поколебавшись, я перевернула сундучок над столом, и его содержимое с глухим стуком высыпалось на потертую деревянную поверхность. Стала разбирать находки, ощущая легкое разочарование.

Пригоршня медных монет с потускневшими изображениями, несколько серебряных с неровными краями, три железных ключа разной формы: самый большой — ржавый, с зубцами, как у пилы; средний — тонкий и изящный, будто для шкатулки; маленький — совсем простой, как от амбара. И еще колечко, простенькое на первый взгляд, явно не драгоценное, может быть из латуни или просто из железа. Вот и все сокровища. На мой взгляд, ничего действительно ценного внутри не было. Разве только ключи могли открывать какую-нибудь неизвестную мне сокровищницу, наполненную золотом и драгоценностями, но это казалось маловероятным.

Анара аккуратно потрогала монеты своими корявыми пальцами, перевернула одну из них, рассматривая стершийся профиль:

— Это еще при старом императоре чеканили. Лет пятьдесят назад, не меньше.

— А ключи? — спросила я, поднимая самый большой и ощущая его вес.

— Может, от погреба? Или от чердачных сундуков, — пожала плечами Анара.

На чердаке и правда стояли несколько сундуков, но выглядели они настолько ветхими и покрытыми вековой пылью, что я, по своей воле, не стала бы проверять, подходят к ним эти ключи или нет.

Кольцо я примерила сначала на безымянный палец — оказалось велико и сразу соскользнуло. Зато идеально подошло для среднего пальца, чем я и воспользовалась, надев его скорее из любопытства, чем из практических соображений.

Мы перебрали все вещи еще раз, перевернули каждый предмет, проверили, нет ли на дне сундучка потайного отделения. Ни карт, ни писем, ни драгоценностей — ничего, что могло бы пролить свет на происхождение этой находки.

Анара тяжело вздохнула, собирая монеты в кучку:

— Хоть монеты. У мельника на муку обменяем. Или у мясника — кусок солонины купим.

Сундучок мы поставили на кухонную полку между глиняными горшками — вдруг еще пригодится. Ключи, связанные вместе куском бечевки, решили проверить позже, когда будет время обследовать чердак. Кольцо я, сняв с пальца, спрятала в жестяную шкатулку с пуговицами, где оно затерялось среди разноцветных кружочков.

Что ж, хоть что-то. Те же монеты, пусть и потертые, помогут нам продержаться еще несколько недель. О том, что будет потом, когда ударят морозы и снег завалит дороги, я старалась не думать. Тут попробуй проживи хотя бы до завтрашнего утра.

Да и вообще, может, я все же решусь и выйду за одного из сыновей барона. Вот тогда точно не придется считать каждую медную монетку и дрожать при мысли о зимнем холоде.

Поели мы вчерашние тушеные овощи, уже подсохшие по краям, запили их тепловатой водой из бочки и разошлись по спальням. Еды оставалось совсем ничего — на одних кореньях и крупе долго не протянешь.

И Анара во время ужина сообщила, ковыряя ложкой в миске:

— Завтра с утра к мельнику пойду. Муки взять надо — пару мешков. Подмастерье за медяшку довезет.

Я только кивнула, зная, что спорить бесполезно. Мельница здесь была одна на всю округу — старинная, с покосившимися крыльями, в семи километрах от нашего дома. Мельник, корявый старик с седыми, как лунь, волосами и вечно недовольным выражением лица, работал там, кажется, со времен основания деревни. Говорили, он помнил не только всех покупателей, но и сколько муки каждый брал десять лет назад.

С этими мыслями я и легла спать. Спала без снов, как убитая, проснулась утром от непривычной тишины — Анары дома не было. Она ушла затемно, чтобы к полудню вернуться с мукой.

Без нее дом сразу осиротел. Кухня, обычно наполненная звоном котлов и ее ворчанием, теперь казалась огромной и пустой. Я бродила между стола и печи, как потерянная, не зная, за что взяться. Руки дрожали, когда попыталась поднять ведро с водой — оно выскользнуло из пальцев и грохнулось на пол, обдав ноги ледяными брызгами.

— Черт! — вырвалось у меня, пока я вытирала лужу тряпкой. — Как же она все успевает?

Желудок сводило от голода, но я боялась даже прикоснуться к скудным запасам. В кладовке нашла только проросшую луковицу с длинными белыми корешками и горсть сушеных ягод, похожих на мышиный помет.

— Это все? — прошептала я, перекатывая на ладони сморщенные ягоды. Без нее я даже нормально поесть не могла.

Глава 6

С хлебом в доме жизнь стала если не веселей, то хоть немного вкусней. Анара испекла каравай и разломила румяную корочку, раздала нам по краюхе - мне побольше, себе поменьше. Мы макали хлеб в подливу от вчерашних тушеных овощей, и даже эта простая еда казалась праздником.

На следующий день, едва закончив завтрак - ячменную кашу с остатками меда, мы с Анарой отправились к мяснику. Он жил в ближайшей деревне, до которой было всего три километра - вдвое ближе, чем до мельника. Мясо в нашем доме появлялось редко, разве что когда барон присылал дичь - зайца или куропатку. А вот домашнюю скотину... Я уже и не помнила, когда в последний раз ела курицу или свинину. Наверное, еще на Земле, в том переполненном людьми торговом центре, где пахло жареным луком.

Дорога к мяснику петляла через заброшенное поле, заросшее репейником и чертополохом. Мы шли по узкой тропинке, обходя глубокие колеи от телег, заполненные дождевой водой. Анара несла на плече пустую плетеную корзину, я шагала рядом, вдыхая терпкий запах полыни и запоминая каждую кочку на пути. Вдруг пригодится. В этом мире лучше знать все дороги - мало ли что случится.

Деревня встретила нас клубами дыма из труб и едким запахом навозной жижи у скотных дворов. Мясная лавка ютилась на самом краю, рядом с кузницей, откуда доносился звон молота по наковальне. Над входом болталась вывеска с потрескавшимся изображением свиньи - когда-то ярко-красной, теперь выцветшей до грязно-розового.

Мясник, толстый мужчина с закатанными по локоть рукавами и окровавленным фартуком, рубил топором свиные ребра на дубовой колоде. На железных крюках за его спиной болтались тушки кроликов с неощипанными лапками и жесткие окорока, покрытые коркой соли. На прилавке стояла плетеная миска с яйцами - некоторые еще в курином пуху, и клетка с тощим петухом. Тот яростно бился о прутья, выщипывая перья на своей красной шее.

- Окорока подешевле, - сказала Анара, тыкая пальцем в самые жилистые куски. - И петуха возьмем. Старого, вижу, но на бульон сгодится.

Мясник фыркнул, вытирая пот со лба, но скинул цену на две медяки. В нашем положении каждая монета была на счету. Анара бережно уложила в корзину два окорока, завернутые в желтоватый пергамент. Жир проступал маслянистыми пятнами, а мясо пахло дымом и можжевельником - видимо, коптили по старинному рецепту. Яйца она перебрала своими корявыми пальцами, отложив три треснувших. Петуха связала за лапы грубой веревкой и сунула в мешок - тот захлопал крыльями, осыпая нас перьями и поднимая облако пыли.

Дома я развернула пергамент, пропитанный жиром и дымом. Окорока оказались жесткими, как старые подошвы, с прожилками сухожилий, но Анара только хмыкнула:

- Вымочим - размякнет.

Петуха она привязала во дворе к колышку вбитому возле сарая - тот орал на всю округу, хрипло и злобно, распугивая ворон. Яйца, пятнистые, еще теплые от куриного тела, я бережно сложила в плетеную миску, выстланную соломой.

— Серебрушку оставлю на соль, — сказала Анара, рассыпая медяки по столу и пересчитывая их корявыми пальцами. — А медяки... Может, на рынке пряжи купить. Шерсть хоть на носки, а то зима не за горами.

Я только кивнула, не споря. Экономная Анара, выросшая в этих суровых краях, знала цену каждой вещи. Ее руки умели выжимать максимум из самого скудного запаса.

На обед мы ели яичницу с луком — первую за долгие месяцы. Желтки, взбитые деревянной ложкой, шипели на чугунной сковороде, становясь ярко-желтыми, почти оранжевыми — не то что бледные магазинные с Земли. Я причмокивала, обжигая язык горячими кусочками, а Анара косилась в окно на петуха, который все еще орал во дворе:

— Завтра зарежу. Бульон сварим, мясо посолим. Хватит на неделю, если не жадничать.

Я с сомнением посмотрела на тощую птицу — его мяса, пожалуй, хватило бы разве что на пару скромных обедов. Но промолчала — Анара лучше знала, как растянуть провизию.

Поев, мы разошлись по комнатам. Анара засуетилась у печи, готовясь к вечерним хлопотам, а я поднялась в свою спальню, захватив с полки в книгохранилище потрепанный том в кожаном переплете — "Хроники Империи: от основания до наших дней". Книга пахла пылью и плесенью, страницы пожелтели по краям, но текст еще можно было разобрать. Устроившись на кровати, подложив под спину подушку, я начала читать, пытаясь понять мир, в который так нелепо попала.

Арганарасар, или Империя Множества Рас, как переводилось с орочьего наречия, был основан представителем династии орков - что казалось невероятным, учитывая нынешнее положение вещей. Автор писал сухим, бесстрастным языком, будто пересказывал детскую сказку: «Ольтарас, вождь орков Красных Холмов, разбил племя оборотней у бурной реки Тарн. Взяв в жены Нарину, дочь побежденного вождя с лунной меткой на плече, он заставил разрозненные племена склониться перед их кровавым союзом. Так родилась империя, где кровь оборотней течет в жилах правящего дома, а орки веками держат меч наготове».

Это случилось восемь веков назад. С тех пор в империи на троне прочно обосновались драконы. Лишь изредка их кровь разбавлялась - то оборотническими генами, то орочьими. Но в основном правили именно те, кто мог взлететь под облака.

Карта в конце книги, выцветшая от времени, все же позволяла разглядеть контуры: Арганарасар напоминал спрута, раскинувшего щупальца. Столица Вальтара, окруженная тройными стенами, сидела в центре, как жирный паук в паутине дорог. От нее территории расходились лучами - к Дымным горам на востоке, где копошились в шахтах каторжники, добывая железо; к Трясинам Вейна на юге, где в туманах скрывались драконьи кланы; к Чернолесью на западе, где прятались последние дварфы-изгои. Наши земли помечались на самом севере - стилизованным клинком, вонзенным в пустоши. Крошечная сноска поясняла: «Холодные степи, бедные ресурсами. Население: люди, орки-переселенцы, беглые оборотни без стаи».

Глава 7

Целых двое суток нас с Анарой никто не тревожил. Мы занимались домом и огородом, проверяли подрастающий урожай в саду, ели свежий хлеб и подкопченное мясо, сознательно избегая разговоров о том, что принесет нам ближайшее будущее.

Те два дня текли медленно, как густая смола на солнцепеке. Каждое утро начиналось одинаково - мы с Анарой обходили грядки, проверяя, как орчишка потихоньку выпрямляется после дождя, а нарта пускает новые, сочные листья. Поливали из старого ведра с отбитым краем, воду таскали из колодца - ржавая железная цепь скрипела так, что звук разносился по всему двору. Потом Анара, засучив рукава холщовой рубахи, копала землю у покосившегося забора, пытаясь посадить последние луковицы с проросшими корешками, а я, стоя на коленях, выдергивала упрямые сорняки, которые лезли даже сквозь щели между камнями. Мои руки покрылись сетью мелких царапин от репейника, но хоть работа отвлекала от навязчивых мыслей, так и норовивших испортить настроение.

В доме царила уборка. Я выметала клочья паутины из темных углов, где они висели, как седые бороды, а Анара, перепачканная сажей, чистила печь березовой золой. Посуду мыли в жестяном тазу, мутную воду потом выливали под корни яблони - "чтоб не пропадало", как говорила Анара. На обед мы обе ели вчерашний хлеб, размоченный в наваристом петушином бульоне. Мясо приходилось долго жевать - жесткое, волокнистое, но зато давало ощущение сытости. Не одними же тушеными кореньями питаться.

Вечерами я читала на покосившемся крыльце, пока Анара, сидя на ступеньках, чинила старую ивовую корзину, периодически перебраниваясь с ней на своем гортанном орочьем наречии - то ли ругалась, то ли заговаривала.

Все было тихо и мирно, что вызывало у меня странное чувство - смесь облегчения и тревожного ожидания. Как будто эта идиллия была лишь передышкой перед новой бурей.

А на третий день ко мне пожаловали гости. Внезапно. Так сказать, без объявления войны. Я никого не ждала и не приглашала. Мне хватало общества книг и Анары. Да и кого можно приглашать в эту развалюху с древней мебелью и практически полным отсутствием посуды? Я же со стыда сгорю, просто сидя за столом с кем-то более богатым и нарядным.

Но судьба, как я уже поняла, не интересовалась моими планами и желаниями. И потому в один из дней, после обеда, к подъезду моей усадьбы подъехала карета. Большая, новая, с неизвестным гербом на дверце.

Она была черной, как смоль, с окнами из матового стекла. На дверцах — герб: серебряный дракон на синем фоне, держащий в пасти кольцо. Колеса с медными шинами блестели на солнце, лошади — вороные, в упряжи с бронзовыми бляхами. На козлах сидел кучер в ливрее, а рядом — слуга с тростью.

Вышли из нее барон Алексис горт Арнакский и какой-то неизвестный, хорошо одетый тип, явно неместный.

Я пристально наблюдала за ними из окна гостиной, мысленно гадая, что же они оба здесь забыли, и почему барон сопровождает незнакомца, тем более – ко мне.

Карета остановилась так близко к воротам, что колеса вмяли грязь в рыхлую землю. На дверцах, под гербом с драконом, блестели бронзовые заклепки в форме когтей. Лошади, вороные с белыми «носками», тяжело дышали — на шеях у них выступила пена. Кучер, краснощекий детина в ливрее с золотым шитьем, бросил в сторону усадьбы презрительный взгляд. Его спутник, слуга с тростью из черного дерева, поправил перчатку и постучал рукоятью в дверцу.

Барон Алексис вылез первым, неуклюже выпрямляясь в дверном проеме. Его зеленоватая кожа блестела на солнце, клыки торчали из-под губы, как у старого кабана. На нем был камзол из грубого бархата, перетянутый ремнем с медной пряжкой — явно парадный, но уже потертый на локтях. За ним последовал незнакомец: стройный, в плаще из сизого шелка, отороченном горностаем. Его лицо, бледное и гладкое, словно вырезанное из слоновой кости, не выражало ничего, кроме легкой скуки. На пальце — перстень с аметистом, который ловил солнечные лучи, бросая лиловые блики на ступени.

Я прижалась к оконной раме, стараясь не шевелиться. Барон что-то говорил, размахивая руками в сторону огорода, но слова терялись за стеклом. Незнакомец кивал, поправляя кружевной манжет. Его взгляд скользнул по облупившимся ставням, пустым цветочным горшкам у крыльца, задержался на трещине в стене — будто оценивал стоимость развалины.

«Зачем он здесь? — ёкнуло у меня в груди. — Если это сваты, то где подарки? Если сборщик налогов — где охрана?»

Раздумывала я несколько секунд, не больше. Все равно ведь вломятся в дом, раз приехали. Тот незнакомец выглядел решительным. Вряд ли они появились здесь, чтобы постоять перед закрытой дверью, развернуться и уехать.

Так что я, в своем домашнем и не особо чистом платье, сама вышла им навстречу. Открыла входную дверь, встала на пороге, вопросительно глядя на нежеланных гостей.

И? Что интересного мне сейчас расскажут? Ради чего вы проделали долгий путь, господа аристократы?

Барон вышел вперед, как старый знакомый, слегка поклонился мне.

- Ваше сиятельство, позвольте представить вам графа Арчибальда шорт Нортанского.

И уже гостю:

- Ваша светлость, перед вами герцогиня Виктория горт Артова.

Угу. Нищая герцогиня, у которой только и есть, что титул. Впрочем, сейчас меня беспокоило вовсе не мое благосостояние.

Шорт – приставка драконов, причем чистокровных. Считай, высшая раса, надменные умники, которым ни до кого нет дела. И что такой высокородный тип забыл в моем доме?

Глава 8

После приветствий мы втроем зашли в дом, уселись гостиной. Она, несмотря на вчерашнюю уборку, все равно дышала бедностью. Солнечный свет из окна падал на потертый ковер, выцветший до неопределенного серо-коричневого оттенка. Диван с просевшими пружинами был накрыт выцветшей скатертью, чтобы скрыть дыры на обивке. На столе стоял глиняный кувшин с полевыми цветами — единственная попытка украсить комнату. Запах сырости смешивался с ароматом сушеных трав, которые Анара развесила у камина для защиты от моли.

Граф Арчибальд занял кресло у окна, его поза была безупречно прямой, будто он сидел на тронном стуле, а не на скрипучем деревянном обломке. Его пальцы, обтянутые белыми перчатками, лежали на подлокотниках, не касаясь потрескавшегося лака. Барон Алексис устроился на краю дивана, его массивное тело съехало в сторону, и он то и дело поправлялся, стараясь не задеть графа локтем.

Я села напротив, стиснув руки на коленях. Под платьем ощущалась шероховатость старой ткани, а воротник натирал шею. Граф осматривал комнату медленным, оценивающим взглядом: потрескавшиеся потолочные балки, пустые полки, заштопанные занавески. Его глаза остановились на сундучке, который мы так и не убрали с полки.

Я не стремилась начинать разговор. Раз этот граф-дракон сюда прибыл, значит, ему что-то нужно от меня, что-то конкретное. Иначе зачем надо было заморачиваться сначала знакомством с бароном, а затем и путешествием ко мне в карете? Мог бы сразу порталом сюда шагнуть. Благо эти порталы доступны для богатеев. А передо мной сидел как раз богатей.

Так что я молча ждала, что мне скажут.

— Ваше сиятельство, я слышал, вы совсем недавно появились в этих краях? – начал беседу граф. Говорил спокойно, безэмоционально. Смотрел так же. – Вам нравится здесь?

— Вы правы, ваша светлость, недавно. — Я кивнула, стараясь не моргнуть под его тяжелым взглядом. — Здесь чудесная природа.

В уголках глаз барона мелькнула и исчезла усмешка. Мол, природа природой, а есть-то надо каждый день.

Граф лишь кивнул, все так же не проявляя эмоций. Похоже, его ничуть не интересовал мой ответ. Да и сам-то вопрос был задан исключительно из вежливости, потому что так велел этикет, всего лишь.

— Эта земля досталась вам в наследство? — продолжил он, будто заполняя анкету.

— Именно, ваша светлость.

Угу, знаю, что вру. Но вы оба попробуйте это докажите. Не можете? Ну вот и идите лесом тогда. И вообще, где там Анара? Куда пропала? Бросил меня на произвол судьбы.

— Не хотите ли продать эту землю, вместе с усадьбой, конечно же? – огорошил меня внезапным предложением граф. – Уверяю вас, я дам за ней хорошую цену. При желании вы сможете купить дом в самой столице.

А вот тут я насторожилась, причем мгновенно. Кому нужна эта рухлядь, усадьба? И зачем дракону моя земля на окраине империи? Ой, что-то тут нечисто.

Барон сидел на своем месте расслабленно, делая вид, что его предложение графа вообще не касается. Как будто не он собирался ко мне сватов засылать. С другой стороны, если я продам этот участок, то с деньгами в этом крае будет легче развернуться. И потому, возможно, барону как раз на руку желание приезжего аристократа выкупить эту землю. Боги, как же тяжко, когда не обладаешь всей информацией! Ну вот что отвечать? Я не хотела соглашаться, прикипев сердцем и к дому, и к земле. Но, с другой стороны, где гарантия, что мы с Анарой переживем эту зиму? Тут дай бог до холодов продержаться и от голода не помереть.

— Ваше предложение довольно неожиданно, ваша светлость, — я старалась говорить спокойно, чтобы не выдать своих эмоций. – Честно сказать, я не задумывалась о продаже. И потому мне нужно подумать, хотя бы сутки.

Граф кивнул, словно и не ждал другого ответа. Жестом фокусника он вытащил из нагрудного кармана визитку – карточку с золотым обрезом – и положил на столик возле себя.

— Решитесь дать ответ, ваше сиятельство, напишите на обратной стороне, согласны или нет. Карточка сразу же вернется ко мне.

Сказал, поднялся со своего места и отправился на выход. Его плащ скользил по полу беззвучно, будто ткань плыла сама по себе. Барон сразу же заспешил за ним, даже не посмотрев в мою сторону. Действительно, кто граф и кто я. Надо уметь делать верный выбор.

Я взяла карточку. Бумага оказалась плотной, почти как пергамент, с едва заметными узорами по краям. На обратной стороне — пустое поле для ответа, обрамленное тонкой серебряной линией. Прикосновение к ней вызвало легкое покалывание в кончиках пальцев — магия, без сомнений.

В моей голове крутились мысли: дом с прогнившими балками, огород, где едва всходила орчишка, Анара, рубящая дрова за сараем. Если продать — будет ли легче? Или это ловушка? Графу явно что-то нужно, чего я не понимаю.

Положив карточку обратно, на стол, я обнялась и отправилась на кухню. Анара должна была уже вернуться с огорода. Следовало обсудить с ней предложение столичного аристократа. Да, принимать решение о продаже мне. Но надо же услышать и мысли моей верной помощницы. Понять, что лучше. И есть ли вообще выход из этой ситуации.

Глава 9

Обсуждали мы за едой. Жевали остатки мяса петуха, хлеб, запивали водой и старательно насыщались.

- Не слышала я раньше, госпожа, чтобы столичным нужна была здесь земля, - сообщила Анара, разделываясь со своей порцией мяса. Разгрызая жилистый кусок, она морщила нос. Ее вилка царапала тарелку, издавая скрежет. – А уж дракону – тем паче. Вежливый он больно. Будто не хочет вас обидеть.

- Меня? - я обмакнула хлеб в лужицу бульона на дне тарелки, стараясь вытянуть из него последние крохи вкуса. – Мы с ним первый раз в жизни увиделись. Какое ему дело до меня?

- Так кто бы знала, госпожа. Но странно это все. Еще и барон так и крутился вокруг гостя. Словно знал что-то о нем.

- Думаешь, к нам кто-то важный приезжал? – нахмурилась я. Вот уж чего не хватало.

Анара кивнула, заняв рот хлебным мякишем.

Из коридора доносился скрип половиц — дом будто вздыхал вместе с нами. Ветер за окном шевелил ставни, стучал ими о раму, а где-то на чердаке скреблась мышь. Я прислушалась к этим звукам, словно пытаясь уловить в них совет. Старые балки над головой тихо потрескивали, словно напоминали: «Зима близко».

Уезжать отсюда не хотелось. И если бы не угроза голодной смерти зимой, мой ответ был бы отрицательным. Но у нас почти не имелось ни дров, ни провизии.

Я подавила вздох. Вот что делать в подобной ситуации? На что решиться?

Так и не придя к однозначному ответу, сразу после ужина мы разошлись по своим комнатам. Как говорится, утро вечера мудренее. Может, что приснится. Или сам собой ответ придет.

Я переоделась в спальне, решив завтра затеять стирку. Сняла платье, пропахшее потом, бросила его в корзину с остальной одеждой. Из окна виднелось закатное небо — розовые полосы меж туч, словно мазки кистью. Пока погода хорошая, надо делом заниматься. Все перестираем, просушим, подготовимся к возможным дождям. Говорят, до начала осени сильной жары ждать не стоит. А вот ливни могут зачастить.

С этими мыслями я и легла спать. Завернулась в теплое покрывало, как в кокон — ткань была грубой, но привычной. Его запах, смесь трав и старой шерсти, успокаивал. Под ухом скрипнула подушка, набитая сухим сеном. Глаза закрылись сами собой. И я мгновенно заснула.

Приснился мне просторный зал с высокими «французскими» окнами, залитыми солнечным светом. Стены, покрытые позолотой, переливались теплым янтарным блеском, а вставки из лазурита и малахита напоминали мозаику. На потолке вились гирлянды лепнины — фигурки диковинных зверей, застывших в вечном танце.

Посередине зала стояло кресло, больше похожее на трон — из черного дерева, с подлокотниками в виде драконьих голов. Их глаза, инкрустированные рубинами, следили за мной. На сиденье, укутанная в бархатную мантию цвета спелой вишни, сидела фигура. Лицо скрывалось в тени капюшона, но сквозь складки ткани проглядывали длинные пальцы, сжимающие посох с хрустальным навершием.

— Не бойся испытаний, они закаляют характер, — прошелестел по залу бестелесный голос. И не поймешь, кто с тобой разговаривает – мужчина или женщина. Он звучал одновременно везде и нигде: в витражах, в позолоте, в трепете воздуха. — Не продавай свою землю. Все у тебя будет хорошо. Верь в себя.

Миг – и я вернулась в свою комнату в имении. За окном занимался бледно-розовый рассвет. На душе не осталось ни грамма тревоги. Как будто ее смыло ливнем.

Я провела ладонью по одеялу — грубая шерсть, вытертая до блеска, напомнила о реальности.

Ну, и что это было? Можно ли верить снам в данном мире? Да и вообще, верить в себя – это, конечно, хорошо. Но хотелось бы конкретики. Голос из сна не дал ни чисел, ни имен. Только туманное «верь». А на столе лежала визитка, требующая ответа.

Вздохнув, я отправилась приводить себя в порядок. Потом переоденусь и спущусь завтракать. И буду решать проблемы уже на полный желудок.

Водопровод в доме представлял собой ржавые трубы, тянувшиеся вдоль стен подвала до медного крана в углу ванной. Вода лилась холодная, с песчинками — видимо, фильтр давно забился.

Вымывшись, я растерлась жестким полотенцем. Домашнее платье, когда-то голубое, теперь больше походило на серое, с выцветшими цветочками на подоле. Пуговицы на вороте давно оторвались — пришлось скреплять края булавкой.

На кухне Анара месила тесто, ее руки в муке напоминали призрачные силуэты. На столе дымилась миска с овсяной кашей.

— Госпожа, приходил слуга от барона, — бросила она, не отрываясь от работы. Лоб ее блестел от пота, а фартук был усыпан белыми пятнами муки. — Приглашал вас на обед сегодня. Сказал, за вами карету пришлют.

Я хмыкнула про себя, разминая одеревеневшие плечи. Вот так вот, да? Очень интересно.

— Карету? — переспросила я, поднимая бровь. — Вчера граф, сегодня барон… Может, они решили торги устроить?

Анара шлепнула тесто на стол, отпечатав ладонь:
— Слуга сказал: «По важному делу». Но глаза бегали, как у вора.

Какая прелесть… Ладно, посмотрим, что мне сообщит за обедом барон.

Глава 10

Поев, я поднялась к себе. Нужно было подготовиться к встрече с бароном. Правда, надеть мне было нечего – все платья имели какие-то дефекты. Ну так и барон знал, кого в гости приглашал.
И потому, к нужному времени, я спустилась в холл в том же платье, в котором вчера встречала гостей. Солнечный луч из щели в ставне подсветил пыль, витавшую в воздухе. На ступеньках крыльца валялись сухие листья — Анара не успела подмести после утренней суеты.
За окном заскрипели колеса — карета барона, черная, с позолоченным волчьим гербом на дверце, резко остановилась у ворот. Кучер, тот же краснощекий детина в ливрее с потускневшим шитьем, дернул поводья так, что лошади встали на дыбы, подняв клубы пыли. Был бы клаксон, точно сработал бы, грубо и резко. А так, тот же кучер всего лишь обязан был ждать моего появления. Грязь с колес брызнула на покосившийся забор, а слуга в синем камзоле, сидевший рядом с кучером, спрыгнул и бросился открывать дверцу.
Сиденья, обитые темно-синим бархатом, прогибались подо мной, как перина. На стенах — деревянные панели с резными волчьими головами, их глаза инкрустированы крошечными агатами. Занавески из плотного шелка глушили стук копыт, а под ногами лежал ковер, такой мягкий, что хотелось снять башмаки.
Кучер тронул поводья – лошади бодро отправились назад, домой, в конюшню. Ну а я поехала в гости, первый раз за все время моего пребывания здесь. И, чтобы не скучать, прилипла к окошку, отодвинув занавеску.
За стеклом мелькали поля с пожухлой орчишкой, покосившиеся избы, стадо коз, пасшееся у обочины. Мужик в заплатанной рубахе, тащивший телегу с сеном, снял шапку и низко поклонился карете.
Дорога виляла между холмов, обнажая корни старых дубов. Вдали, за речкой, дымились трубы кузницы. Похоже, ехали через деревню к усадьбе барона.
Карета катила по ухабистой дороге около часа. Сначала мы проехали мимо нашего огорода — орчишка, несмотря на вчерашний совет из сна, всё так же чахло клонилась к земле. Дальше дорога пошла через редкий сосновый лес. Стволы, обожженные прошлогодними пожарами, торчали как черные пальцы, а между ними мелькали фигуры лесорубов-орков. Они, сгорбившись, тащили бревна на плечах, даже не взглянув на карету.
За лесом потянулись поля — но не баронские, а крестьянские. Узкие полоски земли, засаженные картошкой да репой, огороженные плетнями из ивняка. Избы стояли покосившиеся, с провалившимися крышами. Возле одной из них старуха-оборотень, с седой шерстью на руках, доила козу. Дети в заплатанных рубахах гоняли по луже деревянную тележку, но замерли, увидев герб на карете.
Потом дорога пошла в гору. Открылся вид на долину: вдали работала та самая мельница, где Анара брала муку. К реке спускались женщины с корзинами белья, а на другом берегу, за частоколом из кольев, виднелись крыши баронской усадьбы — массивные, покрытые красной черепицей.
Сама усадьба возникла неожиданно: карета въехала через каменные ворота с волчьими головами на столбах. Двор вымощен плиткой, по краям — клумбы с розами, которые даже здесь, на севере, цвели неестественно ярко. Слуги в одинаковых камзолах метались, подметая дорожки, будто готовились к приему императора.
Карета остановилась у крыльца с мраморными ступенями. Пора было выходить.

Барон встретил меня у дверей, проводил в холл.

— Прошу, вашсиятельство, — добродушно прогудел он, — пообедайте с нами, сделайте милость.

Его большая семья уже сидела за накрытым столом в обеденном зале. Все семеро сыновей, трое старших – с семьями. Все они жили в этой усадьбе, ругались, мирились, работали, отдыхали вместе. Не скажу, чтобы я одобряла подобный образ жизни. Но здесь, на окраине империи, членам рода было не выжить по-другому.

Обеденный зал барона напоминал медвежью берлогу — низкие потолки с черными балками, стены, увешанные шкурами волков и рогами оленей. Длинный дубовый стол, покрытый царапинами от ножей, ломился под тяжестью глиняных мисок с тушеной бараниной, копченой рыбой и лепешками из грубой муки. По углам стояли факелы, их дым оседал сажей на потолке. Запах жира и лука перебивал даже аромат дымящихся мясных пирогов.

Семья барона шумела, перебивая друг друга. Старшие сыновья, бородатые и грузные, как их отец, громко спорили о границах пастбищ. Их жены, в платьях из некрашеного льна, молча разливали похлебку, изредка одергивая детей, которые дрались под столом. Младшие сыновья, подростки с еще зеленой кожей, тыкали вилками в еду, хихикая над шутками про соседских девок.

Меня усадили рядом с одним из сыновей, средним, Закарием. Он был моим одногодкой и, судя по всему, отчаянно хотел жениться. По крайней мере, никак по-другому я не могла истолковать его внимательно-оценивающие взгляды, которые он постоянно бросал в мою сторону. Он был выше всех, его плечи не помещались между спинками стульев, и он сидел, сгорбившись, как медведь в клетке. Рукава рубахи закатаны до локтей, открывая руки, покрытые шрамами от косы или топора. Он ковырял ножом в дереве стола, оставляя свежие зарубки, но как только я села, спрятал лезвие под ладонью.

Высокий, неуклюжий, внешне похожий на медведя, Закарий был немногословен.

— Ешьте, — пробурчал он, толкая ко мне миску с мясом. Глаза, желтые, как у волчонка, скользили по моему лицу, потом вниз, к рукам. Видимо, проверял, нет ли обручальных браслетов.

Барон, сидевший во главе стола, наблюдал за нами, причмокивая. Его жена, орчиха с седыми висками, налила мне игристого в деревянную кружку.

— Выпейте, согреетесь, — улыбнулась она, но глаза остались холодными.

Шум, крики детей, чавканье — все сливалось в гул, от которого звенело в ушах. Закарий молча подкладывал мне мясо, словно откармливая на убой. А я думала о том, как на Земле ненавидела семейные ужины. Здесь же они напоминали поле боя, где каждый выживал как мог.

Глава 11

Сразу после обеда народ разошелся по своим делам. Разделились на «мальчиков и девочек» и разбежались, кто куда. Меня же в дверях зала остановил сам барон.

— Вашсиятельство, нам поговорить бы, - он кивнул в сторону коридора, который вел в глубину дома. – Вдали от лишних ушей.

— Да, конечно, ваша милость, — откликнулась я, гадая, что им всем от меня надо.

По коридору мы дошли до небольшой комнаты – кабинета барона. Именно там он решал всевозможные вопросы и разбирался с бумагами и счетами. Ну и отдыхал от шумных домочадцев.

Кабинет оказался тесным и душным. Стены были обшиты темными панелями из еловой древесины. На полках, заставленных пыльными свитками и глиняными кувшинами с печатями, валялись обломки перьев. В углу стоял железный сундук с толстыми засовами — видимо, для налоговых сборов. Возле него, на полу, лежала свернутая волчья шкура, ее желтые глаза поблескивали в полумраке.

Барон плюхнулся в кожаное кресло, протертое до блеска на подлокотниках. Его массивное тело заставило деревянные ножки скрипнуть вполголоса. Я села напротив, на табурет с просевшей соломенной подушкой. Между нами стоял стол, заваленный пергаментами с восковыми печатями — одни треснули, другие сохранили оттиск волчьей головы.

Я молчала, предоставляя моему собеседнику начать разговор.

— Вашсиятельство, зима близко, — барон явно был слаб в дипломатии. Он пер нахрапом. – Вы здесь недавно, припасов у вас нет, рабочих рук – тоже. А морозы здесь сильные. Как зимовать-то будете?

Его пальцы нервно перебирали край пергамента, сминая угол документа с долговой распиской. За окном, прикрытым тяжелым гобеленом, слышался лай собак и крики слуг, гонявших гусей в сарай.

Как, как. Да так и буду. Завернувшись во все свои одеяла. Ну что за дурацкий вопрос. Сразу бы говорил: «Выходи замуж за моего сына, не пожалеешь».

— Дрова есть? — спросил он вдруг, указывая пальцем в мою сторону. — У вас печь-то хоть топится?

В его голосе слышалась не забота, а досада — будто я стала обузой, о которой пришлось вспомнить. Он шумно вздохнул, откинулся в кресле, и оно снова жалобно скрипнуло. Его взгляд упал на мои потертые рукава, потом на сундук, будто ища подсказку, как перейти к главному.

— Холодно будет, — пробурчал он наконец, складывая руки на животе. — Одной-то…

Его палец барабанил по столу, выбивая дробь, которая сливалась с тиканьем часов на полке. Стрелки показывали время, но механизм, видимо, сломался давно — они застыли на половине третьего.

Я с тоской вспомнила свою земную жизнь в городе. Вот уж где мне точно не была страшна зима, даже одной. Отопление, вода, свет – все имелось в наличие. Магазины в шаговой доступности. До работы можно добраться и в сильные морозы. Ну чем не жизнь? А я не ценила, ворчала на судьбу! Ну и вот, получила: полуразвалившуюся усадьбу, одну служанку и настырного соседа, которому нужно женить сына, и уже все равно, на ком.

И теперь точно не попривередничаешь. Не хочешь замуж за сына барона – замерзнешь зимой в холодном доме. Отличная альтернатива! Просто шикарная!

— Вы же прекрасно знаете, ваша милость, что ни дров, ни провизии у меня нет в достаточном количестве, — ответила я, сдерживая раздражение. – И перезимовать я, при всем своем желании, не смогу. Не те условия.

— Знаю, — он кивнул, вытирая пот со лба. – И если решитесь продать земли его светлости, то сможете купить любое жилье. Но вы уверены, что нужно продавать? Мой Закарий – мужчина умелый, он будет хорошим мужем. Да и я помочь смогу в случае чего, те же припасы подкину.

Да что ж такого в моих землях, что им всем как медом там намазано? И не спросишь ведь прямо. Если сами не сказали, ни граф, ни барон, значит, есть, что скрывать. И при прямом вопросе только увиливать начнут, врать.

В общем, в любом случае надо думать, кому отдать земли: сыну барона или графу.

Слуга за дверью между тем зашаркал ногами — видимо, подслушивал. Где-то в доме закричал ребенок, и барон вздохнул с облегчением, будто это был сигнал закончить разговор.

— Подумайте, вашсиятельство, — сказал он, вставая и поправляя ремень с волчьей пряжкой. — Зима не спросит, готовы вы или нет.

Он проводил меня до двери и ушел вглубь дома, давая понять, что теперь я могу рассчитывать только на себя.

Когда я вышла во двор, Закарий чинил телегу у конюшни. Увидев меня, он уронил молоток, который прокатился по камням с грохотом. Его уши покраснели, как осенние листья, когда он поднял инструмент.

— Провожу? — пробурчал он, указывая на карету.

Я кивнула. Мы дошли до кареты. Слуга барона открыл дверцу. С помощью Закария я забралась внутрь. Пора было возвращаться домой, чтобы успеть до темна.

Глава 12

Домой я вернулась в густых чернильных сумерках, уже успевших окутать окрестности. Кучер барона, едва я ступила на скрипучие ступеньки крыльца, резко дернул поводья. Лошади рванули так, что карета подпрыгнула на ухабе, оставив в воздухе облако пыли и запах конского пота. Тоже не хотел по самой темноте до постели добираться.

В прихожей пахло сыростью и золой. Анары не было видно — видимо, легла спать. Я прошла на кухню, зажгла сальную свечу. Ее тусклый свет выхватил из темноты глиняный кувшин с водой, пустую хлебницу на столе, тень паука на потолке. Визитка графа лежала там же, где я оставила утром, — рядом со шкатулкой.

Я взяла карточку. Бумага была холодной и гладкой, как речной камень. Обмакнула перо в чернила. Вывела на обратной стороне одно слово: «Нет». Буквы получились корявыми, расплывчатыми.

Едва перо оторвалось от бумаги, визитка задрожала. Края ее засияли синим огоньком, потом она свернулась в трубочку, истончилась и растворилась в воздухе, оставив запах озона и легкий холодок на ладони.

«Что ж, еще одно дело сделано», — подумала я, вытирая чернильные пальцы о подол. Надеяться было не на что, кроме сна да упрямства.

В спальне я скинула платье, бросила его на сундук. Надела ночную рубаху — грубый лен, потертый на плечах. Одеяло пахло полынью, которую Анара раскладывала в комнатах от моли. Я зарылась в него с головой, как крот в нору.

Темнота за окном была абсолютной. Ни луны, ни звезд, ничего, ни единого пятнышка света — будто мир накрыли иссиня-черным покрывалом. Только ветер выл в щелях рам, да мышь скреблась за стеной.

Уснула я мгновенно. Сны не запомнились — только ощущение: будто кто-то большой и теплый накрыл ладонью дом, словно защищая от холода.

Утром я проснулась с четкой мыслью: «За Закария не выйду». Не знаю почему. Может, сон подсказал, а может, просто осточертела навязчивость барона.

— Ладно, — проворчала я, спуская ноги с кровати. Пол под босыми ступнями был ледяным. — Посмотрим, что будет дальше.

Из окна виднелся огород. Орчишка, вчера еще относительно чахлая и слабая, сегодня стояла ровнее. Может, и правда — зря я не продала свое хозяйство? Но решение принято. Осталось выжить.

Сегодня была на удивление ясная и солнечная погода. Воздух прогрелся настолько, что в кои-то веки было жарко. И мы с Анарой затеяли стирку. Своими силами, руками. В большой, наполовину рассохшейся бочке, что стояла во дворе для разных нужд.

Солнце палило так, что камешки под ногами нагрелись, а воздух дрожал над землей. Мы с Анарой выволокли во двор ту самую бочку — дубовые клепки рассохлись, между ними сочилась вода, но дерево все же держало форму. Анара, пыхтя, залила в бочку ведром воду из колодца (несколько раз ходила, чтобы добрать нужное количество). Холодная влага забурлила, смешиваясь с пылью на дне.

Затем Анара насыпала в ведро золы из печи — серую, с угольками. Залила кипятком, размешала палкой до мутной взвеси. Потом процедила через тряпку в бочку. Вода стала мутно-серой, пахнущей дымом и горечью. Я тем временем собрала все обмылки: крошечные кусочки, слипшиеся в комок. Бросила их в старый чулок, завязала узлом — импровизированный "стиральный пакет".

После этого Анара запустила в бочку груду белья: рубахи, портки, мои платья с выцветшими пятнами. Деревянной лопаткой придавила, чтобы мокло. Потом взяла "пакет" с мылом и стала тереть им особо грязные места — воротники, под мышками. Мыльная вода пенилась слабо, давая жирные разводы.

— Так, госпожа, давайте по очереди, — сказала она, протягивая мне лопату с длинной ручкой. — Мешайте, чтоб зола не оседала.

Я ухватилась за черенок. Густая масса белья сопротивлялась, как живая. Зола щипала кожу между пальцев, оставляя серые разводы. Анара же, засучив рукава, полезла в бочку руками. Ее красные от щелока ладони терли ткань о ребра бочки, выбивали грязь. Пена, серая и жидкая, стекала по ее локтям.

Через час вытащили белье — тяжелое, пропахшее дымом. Прополоскали в корыте с чистой водой, но желтоватые разводы от золы остались. Анара скривилась:

— Не вымылось. Надо бы второй раз...

Но воды в колодце оставалось мало. Решили: сойдет.

В конце концов, вдвоем мы развесили все постиранное на веревке, протянутой между сараем и березой. Мокрые рубахи повисли, как призраки, капая на пыль. Солнце быстро сушило ткань, делая ее жесткой, как картон. Анара поправила юбку, заметив:

— Дырку на подоле завтра зашью.

К вечеру руки горели, спина ныла. Но на веревке болталось чистое белье — хоть и в пятнах золы, зато без запаха пота. "Эко-стирка по-деревенски", — грустно усмехнулась я про себя, глядя на покрасневшие ладони. На Земле бы такой подвиг в соцсетях выложили. Здесь же — просто еще один день борьбы с грязью и нищетой.

Глава 13

На купленных мясе и муке мы прожили целых две недели, экономя во всем. Анара исхитрялась готовить еду буквально из воздуха. Но, конечно же, долго такое счастье не могло продолжаться. И припасы наши снова подошли к концу. В кладовке осталась лишь горстка соли да пустые банки, пылящиеся на полках. Перед нами снова замаячил призрак пустого котла. Ни барон, ни граф не подавали признаков жизни, будто ждали, когда нужда сама пригонит меня к их порогам.

Когда была доедена последняя краюха позавчерашнего хлеба – жесткая, как камень, и безвкусная – вопрос о выживании встал ребром. Незрелые яблоки в саду кислили на ветках, огород щетинился лишь орчишкой да чахлой морковной ботвой. Надеяться было не на кого. Я в сотый раз кусала губы, вспоминая тот сон и свое гордое «нет» графу. Глупая, глупая гордость.

Лето сдавало позиции. Вечера становились сырыми и колючими, а в доме зияла пустота: ни полена у печи, ни горсти крупы в закромах. Запах сырости въелся в стены.

В тот вечер я сидела в гостиной на первом этаже, кутаясь в единственный плед. Тусклый огонек свечи, оплывшей до лужицы воска, едва разгонял мрак. Я уныло смотрела в черное зеркало окна, гадая, как теперь связаться с графом и не передумал ли он покупать это разоренное гнездо. Мысли путались, как нитки в распущенном клубке.

Внезапно в дверь гулко постучали. Три четких удара, слишком громких для тишины умирающей усадьбы. Открывала Анара. Я, подавленная из-за безнадежности, даже не шевельнулась. Ни гостей, ни добрых вестей я не ждала. Потому очень удивилась, сначала услышав в холле непривычно веселые голоса – звонкий смех и оживленный говор, – а затем и увидев в слабом свете догорающих свечей, как порог гостиной переступают неясные силуэты незнакомцев.

Послышался непонятный звук, вроде громкого щелчка пальцами, и затем в комнате загорелся свет. Сам собой, что странно. И я увидела двух молодых женщин и двоих мужчин постарше. Все четверо выглядели здоровыми, довольными жизнью, радостными. И смотрели на меня с неясной теплотой.

Надо сказать, я напряглась. Привыкнув и на Земле, и здесь, что всего следует добиваться самостоятельно, не умея ни на кого рассчитывать, я в первую очередь подумала, что непонятные существа или ошиблись адресом, или решили меня обобрать. Хотя что брать-то в этой развалюхе?

- Здравствуй, сестра, - мягко улыбнулась одна из женщин, постарше, высокая, худая шатенка, в темно-синем платье. Карие глаза, теплые и глубокие, как лесные омуты, смотрели на меня с такой нежной уверенностью, что у меня перехватило дыхание. Ее улыбка была мягкой, словно луч солнца сквозь тучи. – Наконец-то мы тебя нашли.

Я моргнула, раз, другой, третий, пытаясь рассеять туман от голода и усталости. Потом осторожно уточнила:

- Чья сестра?

- Наша, - еще одна улыбка, на этот раз от женщины помладше. Она выглядела проще и спокойней той, первой. Синеглазая брюнетка, она была одета в ярко-голубое платье из дешевого, но чистого ситца и казалась спокойнее, как тихая заводь после бурного ручья. Ее темные волосы были туго заплетены в косу, лежавшую на плече. — Наша родная старшая сестра. Магия привела нас к тебе. — Она слегка кивнула в сторону мужчин, стоявших позади, как тени. — Я — Аглая, это — Жанна. А это наши мужья: Дирк и Стив.

Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша. Ну вот у меня и родня появилась. Интересно как девки пляшут. А может, я сейчас лежу в палате на Земле? И добрый дядя доктор ставит мне укольчик, чтобы не буйствовала?

У меня никогда не было братьев или сестер. Родители говорили, что с их доходами и меня одну вырастить было тяжело. Кредиты, ипотека, счета… Какие уж тут другие дети.

И потому все, что мне оставалось в этой странной ситуации, - уточнить:

- Вы не ошиблись?

Жанна, та, кареглазая, решительно покачала головой.

- Магия не может ошибаться. Здесь – наше родовое поместье, ты – наша старшая сестра.

Она вытянула вперед руку. И из ее ладони появились красные нити. Они начали оплетать нас троих.

- Мы рады, что ты вернулась сюда, и готовы помочь тебе возродить наш род, - сообщила между тем Аглая.

- Какой род? – все, что пришло мне в голову.

Что называется, почувствуй себя недоумком. Похоже, я скоро привыкну к необходимости переспрашивать по несколько раз.

- Наш, сестра. Наш род, который почти исчез. Из кровных родственников остались только мы трое. Ты – старшая в роду. Тебе и стоять во главе.

Боги, какая чушь! Что я могу возродить, если даже прокормить себя саму не в состоянии?!

Глава 14

Ночь прошла сумбурно. Аглая с Жанной увели меня в одну из спален, начали рассказывать о себе, своих мужьях, наших общих родственниках, которых, по их словам, уже не осталось в живых. Если верить их словам, мы трое происходили из некогда знатного рода, богатого и влиятельного. Потом, по непонятным причинам, род пришел в упадок.

— Род наш владел землями от Северных ущелий до реки Сарн. Были у нас кони, драгоценности, даже свой маг при дворе… — Аглая махнула рукой, будто отгоняя мошкару. — Потом все рухнуло. Пожар, чума, голод, долги… Не знаем точно.

И в данный момент от него остались только мы трое. Три сестры, две из которых вышли замуж. Третья, я, самая старшая, по уверениям сестер, должна была возродить род. Именно так гласило семейное предание, о котором самим сестрам практически ничего не было известно. В общем, ситуация напоминала фразу из земных сказок: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

- Едва мы почувствовали твое возвращение в поместье, как продали все, что у нас было, и отправились сюда, - рассказывала Аглая.

- Почувствовали? – удивилась я.

- Магия, сестра.

А, ну да. Конечно. Как я могла забыть. Магия, угу.

- Я появилась здесь из другого мира, - все еще пыталась я отбиться. Честь стать родоначальницей меня не прельщала ни разу. – Там нет магии. Там… электричество, машины, банки. Я учительница. У меня там квартира, ипотека… — Слова звучали бессмысленно даже для меня. — Я не могу быть вашей сестрой. Я не ваша.

— Тебя выкрали, — Жанна сказала это просто, как факт. — Младенцем. Из колыбели в Родовом Зале. Кто-то открыл портал. Бабушка клялась: следы магии остались… сильные, чужие. Почему не убили? Не знаем. Может, пожалели. Может, враги хотели, чтобы род угас без наследницы. А теперь ты здесь. Домой вернулась.

Ой, как удобно. Пришел кто-то злой, выкрал младенца, не убил почему-то, а переправил в другой мир. А потом другие личности вернули меня сюда, уже взрослой. Нет, пора, пора к лекарям душ, пока я окончательно не свихнулась.

Сестры видели, что я им не верю, но не настаивали.

Легли спать мы под утро, встали поздно, почти в обед. Солнце уже стояло высоко, пробиваясь сквозь пыльные стекла. Во дворе, у покосившегося сарая, стояла старая карета — деревянная, с облупившейся краской, запряженная парой тощих кляч. Рядом, сбившись в кучу, стояли трое орков-слуг: двое мужчин в потертых холщовых штанах и девушка, повязавшая голову платком. Их сумки и узлы валялись прямо на земле. Анара, подбоченясь, оглядывала их с выражением, будто ей подкинули трех непослушных щенков.

Провизию выгружали во дворе, под присмотром Жанны:

Два мешка муки — грубого помола, пахнущие полбой. Один из орков, кряхтя, взвалил мешок на плечо — мука просыпалась сквозь дырявый угол, оставляя белый след.

Глиняный кувшин с маслом — тяжелый, обвязанный тряпицей. Жанна бережно поставила его на крыльцо.

Связка вяленого мяса — темные, жесткие полосы, пахнущие дымом и солью. Слуги-орки тут же утащили ее на кухню.

Холщовый мешочек с сухофруктами — сморщенные яблочные дольки и пара пригорелых груш. Мы с Аглаей пересыпали их в глиняную миску.

Соль в берестяном туеске и маленький горшочек с медом — густым, темным.

"На неделю, если не жрать как не в себя", — прикинула я мысленно, наблюдая, как Стив вносит последний мешок.

Кроме еды, у нас теперь оказалось пять золотых монет и с десяток серебрушек. Все эти деньги мы планировали потратить на свежее мясо. Анара планировала на днях прогуляться к мяснику за окороками. Теперь, когда в доме появились сразу четверо мужчин, включая слуг, надо было готовить в несколько раз больше. Ну и чаще, да.

Решили, что завтра Дирк со Стивом заберут троих слуг и отправятся искать дрова, пусть и в виде сухостоя. Ну а сегодня мы пытались устроиться в новом составе: убирали, двигали мебель, думали, кто где будет жить.

Жанна со Стивом заняли соседнюю спальню на втором этаже. Аглая с Дирком переехали в комнату чуть дальше.

Орки отправились в небольшую комнатку рядом с кухней. Места мало, зато зимой не так уж холодно.

Карету и двух полудохлых лошадей поставили в сарай, наполовину развалившийся, пропускавший дождь и ветер. Его следовало утеплить перед морозами, если мы не хотели потерять животных.

Народ вокруг суетился, спорил, активничал. А я… Я чувствовала себя как во сне и все ждала, когда же наконец-то проснусь. Слишком неожиданным было появление новых родственников.

Глава 15

Из новых припасов Анара и девушка-орк в две руки быстро приготовили вкусный ужин. И этим вечером мы все легли спать сытые. Можно сказать, наелись от пупа.

А на следующее утро занялись подготовкой к скорым холодам.

Дирк, Стив и трое орков, вооружившись топорами и веревками, ушли в сторону леса – их фигуры быстро растворились в серой дымке тумана над полями.

Мы с Жанной и Аглаей пошли проведать сад и огород. Анара осталась на хозяйстве – готовить обед.

Сад предстал перед нами печальным зрелищем.

Яблони стояли согнутые под тяжестью мелких, кислых плодов. Жанна, подоткнув подол синего платья, ловко залезла на самую корявую ветку старой антоновки. Она срывала яблоки, складывая их в подол, а Аглая принимала добычу в плетеную корзину.

- На сухофрукты и повидло хватит, – констатировала Аглая, вытирая испачканную соком щеку.

Кусты смородины и крыжовника были почти голы – ягоды давно осыпались или высохли на ветках. Мы собрали жалкие остатки – горсть сморщенных черных ягод и несколько жестких крыжовин.

- Хотя бы на кисель, – вздохнула я, вспоминая земные банки с вареньем.

У забора, в тени, лежала горстка полузеленой земляники – последние ягоды, тронутые утренником. Мы собрали их бережно, как драгоценность. Холодные капли росы замерзали на пальцах.

Огород выглядел еще безнадежнее.

Орчишка чахла, ее колосья так и не налились. Стебли были тонкие, бледные, зерна – мелкие, как песок.

- Скоту отдадим, если успеем косить до снега, – решила Аглая, сминая колос в ладони.

Нарту копала Жанна. Клубни оказались мелкими, но крепкими, с сочной бордовой мякотью.

- Хоть что-то! – облегченно выдохнула Жанна, стряхивая землю с корнеплода размером с кулак. Мы наполнили нартой целую корзину.

Морковная грядка была почти пуста – лишь несколько хилых, кривых корешков. Мы выдернули их вместе с пожелтевшей ботвой.

- В суп пойдет, – бодро сказала Аглая, но в ее глазах читалась досада.

Капуста кочанов не завязала вовсе, лишь раскидистые сизые листья.

- На голубцы или просто потушить, – предложила Жанна, срезая ножом лучшие листья. Они были жесткими, с толстыми прожилками.

Работали молча, сосредоточенно. Жанна, казалось, чувствовала растения – ее руки двигались точно и быстро, не повреждая корни. Аглая больше наблюдала, ее острый взгляд отмечал каждую проплешину, каждое слабое растение. Мои собственные руки, непривычные к такой работе, быстро покрылись землей. Я чувствовала себя лишней, неумелой наблюдательницей рядом с их сноровкой.

К полудню наши корзины были наполнены скромным урожаем. Мы несли их к дому, где из трубы уже валил дымок.

Анара порадовала нас нехитрым обедом из ароматного овощного супа, мягкого пирога с сухофруктами и компота из них же, и мы, сытно поев, уселись в креслах в одной из гостиных – штопать, вязать, ну и заодно – болтать. О жизни здесь, об обычаях моего бывшего мира.

Разговор начался с обыденного:

Жанна с любопытством спросила про мою «другую жизнь»:

- А как там, в том мире, одежду шьют? Без гномьих станков?

Я рассказала в подробностях про фабрики, магазины. Сестры слушали, широко раскрыв глаза. Потом Аглая, вглядываясь в петли своего вязания, задала главный вопрос:

- Как же можно жить, когда всего одна раса? Да еще и магии нет? – в ее глазах плескалось искреннее недоумение. Игла с шерстью замерла в тонких пальцах. – Кто ж там всем занимается?

Я удивленно взглянула на нее, отложив кофту:

- В каком смысле, кто? Люди и занимаются. Все. От уборки улиц до управления страной.

Аглая покачала головой, ее брови сдвинулись:

- Здесь – четкое разделение, – она перечислила на пальцах, будто азбуку: – Драконы, оборотни – раса аристократов. Вампиры – ученые, лекари душ. Гномы – ремесленники, торговцы. Тролли, орки – воины, прислуга. Да, бывают исключения, но редко. И обычно это касается смесков... полукровок.

Я только плечами пожала. Записать целую расу в слуги – это надо иметь поистине имперские замашки снобов. Но здесь это казалось нормой, как смена сезонов. Мои доводы о равноправии на Земле звучали бы здесь как бред сумасшедшего.

Прежде чем я успела согласиться с этим разделением (или опровергнуть его), в холле грохнуло. Дверь распахнулась, впуская порыв холодного влажного воздуха и группу промокших мужчин. Дирк, Стив и орки-слуги стояли на пороге, засыпанные хвоей и мокрой листвой. За их спинами дымилась куча сырого валежника – кривые сучья, обломанные ветром сухие стволы. Лица у всех были усталые, но довольные. Рукава одежды пропитаны влагой, сапоги в грязи по колено.

- Натаскали! – прокричал Стив, сбрасывая с плеч вязанку тонких березовых жердей. – Хватит на пару дней! Пока не промокло насквозь!

Дирк молча кивнул, вытирая рукавом лоб. Орки тем временем тащили охапки валежника к сараю. Запах мокрой древесины, пота и леса заполнил холл, проникая и комнаты усадьбы. Аглая вскочила:

- Сушиться! И теплого супа! Быстро!

Глава 16

Весь следующий день, не переставая, лил дождь. Не легкий летний дождичек, а тяжелый, назойливый, как слезы неба. Серые струи непрерывно стекали по оконным стеклам, превращая мир за окном в размытое, мутное пятно. Воздух пропитался сыростью до костей. И мы занимались исключительно домашними делами – бессмысленной возней, чтобы заглушить тоскливое ожидание. Погода неуклонно портилась, с каждым днем становясь все хуже и безнадежнее. Она даже не намекала, она глухо, неумолимо откровенно говорила, что лето подходило к концу. И скоро придет осень, дождливая, холодная, со свинцовым небом и промозглыми ветрами, безжалостная к тем, кто не успел подготовиться перед ее появлением.

Меня это ни разу не радовало – напротив, холодный ком тревоги сжимал грудь все сильнее – мы как раз готовы не были. Анара ждала, беспомощно поглядывая в залитое водой окно, когда распогодится, чтобы потратить всю нашу наличку у мясника и мельника. Но даже с такими запасами мы вряд ли дотянули бы до середины осени. Цифры вертелись в голове, безжалостные и неумолимые. Слишком много едоков у нас было, и слишком мало еды. Каждый кусок хлеба теперь казался драгоценным камнем, а закрома выглядели жалко и пусто.

Аглая с Жанной, похоже, не беспокоились на этот счет. Они были убеждены, что все обойдется, и наш род возродится, а значит, и еда появится сама собой, словно по мановению волшебной палочки. Эта слепая вера раздражала меня, как скрип несмазанной двери. Я не разделяла их оптимизма. Мой оптимизм утонул где-то в грязных лужах за окном, оставив после себя лишь трезвый, ледяной расчет и гнетущее предчувствие.

- Боги вытащили тебя сюда, в твой родной мир, не затем, чтобы тут погубить, - тепло и убежденно утверждала Жанна, ее глаза светились верой. – Уверена, они хотят, чтобы наш род возродился и вернул себе былое величие. Мы не погибнем этой зимой.

Я слушала и пожимала плечами в ответ. "Величавость не наполнит желудки", – язвительно думала я про себя. Может, и не погибнем, если повезет, если найдется чудо, но уж явно не потому, что смогли сами запастись всем необходимым. А надеяться только на благосклонность богов, когда осень вползает в дом ледяными щупальцами, казалось мне верхом глупости и опасной безответственности. В горле стоял горький привкус беспомощности, а за окном все так же монотонно стучал дождь, отсчитывая последние дни тепла.

Дождь прекратился поздно вечером, оставив после себя мир, вымытый до скрипа, но промокший насквозь. За ночь, конечно, земля не высохла; наутро почва во дворе все еще хлюпала под ногами, а с крыш капало упрямыми, тяжелыми каплями. И все же Анара, окинув взглядом серое, но уже не плачущее небо, решила рискнуть и отправиться за мясом. На этот раз – не со мной, а в компании слуг-орков, чья грубая сила могла уберечь драгоценный груз в размытой дорожной грязи. Они всей толпой, шумной и деловитой, вышли из дома пораньше, сразу после скудного завтрака. Ждали мы их не раньше обеда, но уже с запасом мяса – этой мыслью я пыталась приглушить подступающую тревогу. Хватит ли денег? Удастся ли пройти?

Дирк со Стивом пошли в сарай – разбирать принесенные дрова, их стук и негромкие голоса доносились со двора. Нам же, трем сестрам, оставшимся в неожиданно тихом и пустом доме, было смертельно скучно. Домашней работой мы заниматься не хотели – вчерашняя "бессмысленная возня" исчерпала себя. Готовить было не из чего – последние припасы берегли к возвращению Анары. Урожай в саду и огороде был практически собран, лишь жалкие огрызки капусты да пустые грядки напоминали о летнем изобилии. И мы, томимые бездельем и гнетущей тишиной, решили еще раз обследовать дом. Может, найдется забытый мешок зерна? Или завалялась старая, но еще годная вещь? А может, обнаружим пригоршню монет? Хотя бы меди?

Мы бродили по комнатам, бесцельно трогая пыльные полки в кладовке, заглядывая под кровати, где копились клубки пыли и потерянные тряпки. Безнадежность витала в воздухе, густая, как паутина в углах. Жанна и Аглая болтали о чем-то своем, о благосклонности богов и будущем величии рода, но их слова лишь раздражали, натыкаясь на глухую стену моей озабоченности. В старой, почти не использовавшейся гостиной, обставленной тяжелой, потемневшей от времени мебелью, я остановилась у массивного дубового буфета. На его поверхности лежал ровный слой пыли, как саван. Но что-то привлекло мое внимание – узкая щель между буфетом и стеной казалась неестественно ровной и глубокой. Я присела, отодвинула тяжелую ножку буфета в сторону (она скрипнула, поддавшись неохотно) и провела пальцем по плинтусу. Под слоем грязи и паутины я нащупала едва заметный выступ, крошечную металлическую петлю, вмурованную в камень пола. Сердце неожиданно ёкнуло.

– Смотрите! – позвала я сестер, голос дрогнул от внезапного волнения.

Жанна и Аглая подошли, с любопытством наклонившись. Втроем мы расчистили пол вокруг петли. Под пылью проступили контуры каменной плиты, искусно вписанной в остальной пол. Дирк, услышав наши возбужденные голоса, принес из сарая лом. Вставив его конец в петлю и налегая всем весом, он с громким скрежетом приподнял тяжелую плиту. Под ней зияла черная проваливающаяся вниз дыра, откуда пахнуло холодом, сыростью и вековой пылью. Вниз вел крутой каменный лестничный пролет.

С замиранием сердца, со свечой в дрожащей руке (Дирк пошел первым, держа факел), мы спустились по грубо сделанным ступеням. Лестница вывела в небольшую, низкую каморку, явно вырубленную в фундаменте. Воздух стоял неподвижный и ледяной. И тогда свет факела выхватил из мрака невероятное зрелище. В дальнем углу комнаты стоял дубовый сундук, почерневший от времени, но крепкий. Его крышка была сорвана с петель, будто кто-то спешил. А вокруг... вокруг на каменном полу, словно ненужный хлам, были разбросаны груды золотых монет. Они лежали холмиками, переливаясь тусклым желтым блеском в свете огня. Некоторые были свалены в глиняные кувшины, опрокинутые и разбитые. Между монетами поблескивали другие сокровища: тяжелые слитки не то серебра, не то олова, пара потускневших серебряных кубков, и несколько потрепанных кожаных мешочков. Когда Аглая осторожно развязала один, на ладонь ей высыпался поток разноцветных камней – тускло-красных, мутно-зеленых, глубоко-синих. Не идеальные, не ограненные дворцовые драгоценности, но несомненно настоящие и очень, очень ценные. Здесь же валялись несколько массивных, некрасивых колец и пара браслетов, больше похожих на оковы, чем на украшения.

Глава 17

При тщательном разборе клада, в тусклом свете факела, выяснилось нечто ошеломляющее. Под грубыми слитками и пестрыми камнями, на самом дне сорванного сундука, лежали предметы иного порядка. Это были магические амулеты, изготовленные с невероятным искусством: один из темного, мерцающего внутренним огнем обсидиана в оправе из сплетенных серебряных змей, другой – из резной слоновой кости, покрытой крошечными рунами, которые казалось, двигались в полутьме. Еще несколько амулетов были завернуты в тряпицы. И мы не решились разворачивать их.

Рядом лежали золотые украшения такой тонкой работы и изысканности, что они выглядели достойными того, чтобы в них появиться перед самим императором. Тяжелая подвеска в виде солнца с сапфировыми лучами, изящная диадема, усыпанная мелкими, но чистейшими бриллиантами, словно инеем, браслеты с переплетенными драконьими головами, множество серег, обручей на головы, перстней с драгоценными камнями – это было не просто богатство, это была история, власть, магия, спрятанная под нашими бедными ногами. Каждое прикосновение к этим вещам вызывало мурашки по коже – не только от их ценности, но и от ощущения прикосновения к чужой, давно угасшей судьбе.

Еще, в отдельных, прочных, промасленных кожаных мешочках, затянутых шелковыми шнурами, лежали более приземленные, но от этого не менее желанные сокровища: аккуратные стопки серебряных монет с профилями давно забытых королей и горстка медяков – мелких, потертых, но звонких. Вот именно это последнее – серебро и медь – мы и решили забрать первым делом, чтобы покрыть ближайшие нужды. Золото и драгоценности были слишком опасны для внезапного появления на рынке, а магические артефакты – и вовсе непонятно как продать, не привлекая ненужного внимания. Серебро же было универсально, ликвиднo и не вызывало лишних вопросов. Следовало торопиться – пока земля хоть немного подсохла после дождей, закупить и дрова, и провиант до ближайшего похолодания, о котором неумолимо напоминал ледяной сквознячок, гулявший по подземелью.

Мы осторожно прикрыли сундук куском грубой холстины, найденной в углу, и оставили основную массу клада на месте, замаскировав вход плитой и придвинув буфет так, чтобы пыль на полу выглядела нетронутой. Вернулись в усадьбу, неся с собой лишь несколько скромных мешочков с монетами, которые, однако, казались невероятно тяжелыми – не физически, а грузом ответственности и новой, тревожной надежды. Настроение даже у меня, вечного скептика, было приподнятым, словно камень с души свалился, пусть и ненадолго. Что уж говорить об Аглае и Жанне. Они просто сияли, перешептывались, строя планы не только на зиму, но и на будущее возрождение рода, подпитанное нежданным богатством. Их вера в божественное провидение казалась теперь не наивной, а почти пророческой. И только Дирк шел мрачнее тучи, с глубоко задумчивым, почти суровым лицом. Стив, встретив нас наверху у сарая и узнав о находке, сначала широко улыбнулся, но, взглянув на Дирка, тоже потемнел и задумался, почесывая щетину на подбородке.

Тишину нарушил Дирк, его голос прозвучал низко и тревожно, как отдаленный раскат грома перед бурей:

- Не нравятся мне такие подарки божеств, - покачал он головой, взгляд его был устремлен куда-то вдаль, за ворота усадьбы. – Хорошо, если наши жизни изменятся к лучшему. Серебро потратим, запасы сделаем. А если нет? Если это не подарок, а... испытание? Или приманка?

- Почему? – уточнила я, внезапно ощутив, как приподнятое настроение начинает таять, уступая место знакомой тревоге. – Почему они должны поменяться к худшему? Мы же никому не сделали зла!

- Потому что тот тип, из столицы, граф этот или кто он там, – пояснил Дирк, поворачиваясь к нам, и в его глазах читалась неподдельная озабоченность, – скорее всего, не просто так предлагал купить поместье. Он знал о кладе. Или догадывался о нем. Очень уж настойчиво он пытался купить именно эту развалюху и землю вокруг. Явно имел виды на нее. Исследовал, наверное, старые бумаги, слухи местные собирал. Ну и на то, что в земле хранится. Такие вещи редко забываются насовсем. Слухи здесь, в округе, расходятся быстро, как лесной пожар. А со связями столичного гостя – да еще быстрей. Думаю, уже через пару недель, скоро он узнает о наших внезапных тратах. Как мы серебром заплатим мяснику и мельнику, а потом еще и дров воз полный привезем. И снова появится здесь – не с улыбкой и кошельком, а с вопросами и, возможно, стражей – выяснить, что к чему. Откуда у нищих дворян внезапно серебро? – Дирк тяжело вздохнул. – И нам надо как-то срочно укреплять оборону. Хоть частокол поправить, хоть ворота новые поставить. А лучше – и то, и другое. И оружие проверить. Пока не поздно.

Его слова повисли в воздухе, холодные и тяжелые, как слитки из подземелья. Радость находки внезапно обрела горький, металлический привкус опасности. Богатство, которое должно было спасти, могло стать нашей погибелью.

В любом случае, о выживании – и безопасности – следовало думать уже сегодня. Праздновать было некогда, предупреждение Дирка висело в воздухе холодным облаком. И мы уселись в гостиной, вокруг тяжелого дубового стола, испещренного царапинами и пятнами от кружек. На столе лежали наши скромные запасы: карандаш, пожелтевшая бумага и, главное, несколько туго набитых мешочков с серебром и медью. Теперь, когда средств было достаточно, мы могли позволить себе не просто выживать, а действовать. Многое казалось возможным, но список угроз рос быстрее списка покупок.

Дирк и Стив, отхлебывая остывший чай из жестяных кружек, решили завтра на рассвете проехать по ближайшим деревням. Цель: посмотреть, есть ли там кто живой после недавних невзгод, да попробовать сманить на работу (причем на долгий срок) в усадьбу мужиков покрепче и баб-умелиц. "Сманить" означало предложить твердую плату серебром, кров и еду – то, чего не могли дать разоренные деревни. Нам были нужны не просто руки, а надежные люди: служанки для бесконечной уборки и готовки, садовник чтобы хоть как-то оживить запущенный сад и подготовить его к зиме, кучер с функцией конюха, рабочие для ремонта построек, заготовки дров и прочей черной работы, охранники – это слово прозвучало особенно весомо после предупреждений Дирка. Да мало ли… Могли понадобиться и кузнец, и плотник, если найдутся такие умельцы, согласные жить в нашей глуши.

Глава 18

Анара с орками, запыхавшиеся и довольные, приволокли мясо ближе к обеду, когда солнце уже стояло высоко и запах готовящейся еды начинал витать в кухне. Сказали, что буквально скупили у мясника в деревне все, что было – остатки говяжьих туш, пару старых кур да несколько связок потрохов. А это значило, что на предстоящей ярмарке Жанне придется покупать любое мясное, все, что станут предлагать, без права выбирать лучшие куски.

В этой местности, где зимы были долгими и суровыми, обычно перед самым началом холодной осени и грядущей морозной зимы устраивалось что-то вроде последней ярмарки. На рыночной площади, расположенной на перепутье между двумя дальними деревнями, выставлялись все скудные излишки продуктов, которые только можно было выменять или продать за звонкую монету. А так как зажиточных крестьян здесь было крайне мало, земля не баловала урожаями, то и продуктов имелось не так много: мешки с грубой мукой, корзины с последними корнеплодами, немного солонины да копченостей сомнительной свежести. Нам привередничать действительно не приходилось. С нашими пустыми, пропахшими пылью закромами следовало брать без раздумий все, что предложат, лишь бы продержаться до весны.

Купленное сегодня мясо – жилистое, с желтоватым жиром и кровоподтеками – почти сразу ушло на готовку. Сразу на несколько дней вперед, чтобы хоть как-то заполнить животы и запастись силами. Анара, засучив рукава грубой холщовой рубахи, колдовала у очага: жарила толстые ломти на сковороде с салом, тушила жесткие куски в большом чугунном котле, варила наваристый, густой бульон из костей и обрезков… В общем, извращалась, как могла, пытаясь вытянуть из посредственного сырья хоть какой-то вкус и сытость. Воздух пропитался смесью дыма, жареного сала и трав.

А на следующий день, едва рассвело и позавтракали тем, что осталось от вчерашних трудов Анары, мы занялись уже серьезной подготовкой к зимовке. План был ясен.

Мужчины – Дирк, Стив и один из слуг-орков, самый рослый и молчаливый – отправились в ту самую ближайшую деревню. Им предстояла не просто прогулка: провести разведку боем, осторожно выяснить настроения, узнать, кто из местных мужиков, закончив со своими скудными уборочными, готов прийти подзаработать в усадьбе. Нужны были руки для мелкого ремонта покосившихся сараев и прохудившейся крыши главного дома, для починки забора, а может, и крепкие парни, согласные остаться на всю долгую зиму в качестве сторожей и охранников. Без дополнительных сил и глаз зима грозила стать еще опаснее.

Жанна с Анарой, решив, что сидеть без дела не стоит, а заодно и ноги размять, собрались прогуляться к тому же мяснику. Дорога была неблизкая, но ровная – хорошая тренировка перед холодами. Ну и заодно расспросить его поконкретнее о возможных припасах на ярмарке, о том, не слышал ли он о каком мастеровом – бондаре, кузнеце, плотнике – который мог бы быть поблизости и нуждался в работе. Всякая информация сейчас была на вес золота.

Мы с Аглаей и двумя оставшимися орками пока сидели дома, ждали результатов поездки. Ну и караулили дом от незваных гостей.

Орки расположились в просторном, но прохладном холле усадьбы, заняв стратегические позиции у окон. Их мощные спины были напряжены, а широкие уши чуть подрагивали, улавливая каждый звук снаружи – шелест листьев под ветром, крик сороки вдали. Они внимательно, почти не мигая, наблюдали за сероватым пейзажем за окном, отслеживая любое движение на подступах к усадьбе, готовые в любой момент поднять тревогу, если заметят что-то или кого-то чужого.

Мы же с Аглаей устроились поуютнее в соседней гостиной на первом этаже. Небольшой камин едва тлел, отгоняя сырость, но не давая настоящего тепла. Мы сидели на грубоватых, но крепких деревянных стульях, склонившись над корзиной со старой одеждой. В руках у нас были иголки и грубая нитка; мы старательно штопали потертые рукава платьев и прохудившиеся штаны – каждый дырявый предмет сейчас был ценностью. Тишину комнаты нарушал только тихий шелест ткани и мерное постукивание наперстка Аглаи.

- Почему ты не вышла замуж в том мире? – спросила Аглая вдруг, оторвавшись от заплатки на колене штанов Дирка. Ее голос был мягким, но в карих глазах светилось неподдельное любопытство. – Неужели там все так плохо с мужчинами, и ты не смогла никого выбрать? Ты же миловидная.

Я отложила в сторону поношенную рубашку, над которой корпела, и пожала плечами, глядя на прыгающее пламя в камине.

- Да как сказать, Аглай. Не до того просто было, – я сделала паузу, подбирая слова. – Я думала не о выборе жениха, а о выживании: о том, как заработать на кусок хлеба, о работе, которая отнимала все силы, о крошечной квартирке, которая требовала постоянного ухода и оплаты… В общем, мужчина в мою тогдашнюю жизнь совсем не вписывался. Да и выглядела я… очень скромно, обыденно. Влиятельные, состоятельные мужчины на меня внимания не обращали. А ровни мне, такие же вечно усталые и озабоченные завтрашним днем, тоже как-то мимо проходили. В общем, – я махнула рукой, – не сложилось. Иной раз кажется, что и не должно было.

- Пустое! – Аглая отложила свое шитье и посмотрела на меня с такой уверенностью, что я невольно откинулась на спинку стула. – Это все потому, что боги тебя берегли, Вика. Берегли именно для замужества в этом мире. – Ее лицо озарилось теплой, почти материнской улыбкой. – Вот посмотришь, совсем скоро у тебя и надежный муж появится, и детишки заплачут в колыбели. Вика! – воскликнула она, заметив, как я побледнела. – Не бледней так! В семье, в детях нет ничего плохого, это великое счастье!

Да при чем тут само замужество или дети, – я нервно отмахнулась от ее слов, будто от назойливой мухи, и снова схватила свою штопку, ткнув иголку в ткань резче, чем нужно. – Я… я подумать боюсь, как стану рожать в вашем… ну, в этом технически отсталом мире. – Голос мой дрогнул. – Тут же ни нормальных врачей, ни операций кесарева, если что, ни сильных обезболивающих, ни антибиотиков на случай заражения – ничего! Одна мысль об этом… – Я не договорила, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

Глава 19

Собрались мы все в усадьбе уже глубоким вечером, когда за окнами давно стемнело, а злой, пусть и летний, ветер начал завывать в щелях ставней, принося с собой ощутимый холод. В большой зале, служившей гостиной, было сумрачно и прохладно. На нашем длинном, грубо сколоченном столе горели несколько дешевых сальных свечей, вставленных в глиняные плошки – их сегодня прихватили Жанна и Анара в деревне. Тусклый, дрожащий свет отбрасывал гигантские, пляшущие тени на стены, создавая странную смесь уюта и тревоги. Мы сидели, теснясь вокруг стола, после скромного, но сытного ужина (похлебка с мясом и кореньями), обсуждая, кто что успел сделать за долгий день. Воздух был густым от запаха еды, воска и жуткой усталости.

Жанна, сидевшая напротив меня, протянула ладони к ближайшей плошке, пытаясь согреть озябшие пальцы. Ее лицо в мерцающем свете казалось изможденным, но сосредоточенным.

- Мы нашли, – начала она, и голос ее слегка хрипел от усталости или холода, – бондаря и плотника. Старика и его зятя. – Она обвела взглядом присутствующих. – Придут завтра-послезавтра, как только управится с последними заказами здесь. Дадим им задание, пусть работают, пока время терпит и морозы не сковали землю. – Она помолчала, собираясь с мыслями. – Мясник… тот самый, у которого Анара все скупила, сказал, что ярмарка состоится довольно скоро, через несколько дней. Но вот будет ли там нужное нам количество припасов… – В ее голосе зазвучала тревога. – Поговаривают, урожай в этом году совсем плохой, крестьяне еле-еле себе на пропитание собрали. Продавать будут мало и неохотно. В общем, – Жанна вздохнула, – надо быть готовыми брать все подряд, что предложат, без разбора. И торговаться за каждый мешок зерна.

Когда Жанна замолчала, устало прикрыв глаза, слово взял Дирк. Он сидел чуть в стороне, его фигура казалась особенно массивной в полутьме. Два орка, вернувшиеся с ним, слушали внимательно, их желтоватые глаза блестели в темноте.

- Мы договорились, – его низкий голос заполнил паузу, – что крестьяне из дальней деревушки, что за Рябиновым оврагом, поживут у нас эту зиму. – Он посмотрел на Жанну, ища подтверждения или просто разделяя ответственность. – Две бездетных семьи, в общей сложности семеро взрослых работников. Четверо мужчин и три женщины. – Он перечислил на пальцах. – Мужчин припряжем к срочному строительству сарая и капитальному ремонту крыши на кухне. Женщины… – Дирк кивнул в сторону Анары, – сказали, шить умеют неплохо. Вроде как у них даже запас домотканого полотна есть. Принесут с собой. На продажу нам или на обмен. – Он сделал небольшую паузу, его взгляд скользнул по лицам орков. – Конечно, со всеми будет взята магическая клятва верности. Без этого никуда.

Тишина после его слов повисла густая. Треск свечей и завывание ветра за окном стали единственными звуками. Каждый переваривал услышанное: и перспективу ярмарки со скудными припасами, и появление новых существ в доме, и надежду на ремонт, и тяжесть магических клятв. Орки переглянулись – дополнительные руки для стройки были хорошей новостью. Аглая тихо вздохнула, ее мысли, казалось, были уже с тканями и шитьем. Я же сидела, кутаясь в свой платок, и думала о том, как эти "бездетные семьи" впишутся в нашу и без того непростую зимовку, и насколько надежны могут быть клятвы, даже магические, в мире, где каждый выживает как может. Холодный ветер снова рванул в щель, заставив пламя свечей яростно заколыхаться, будто напоминая, что зима уже стучится в дверь.

Закончив с обсуждением, мы медленно разошлись по своим комнатам, унося с собой глиняные плошки с догоравшими свечами. Не знаю, как остальные, но я эту ночь спала удивительно крепко, без привычных кошмаров и той странной мути в голове, что обычно приходила под утро. Все же найденное золото существенно укрепило не только наш бюджет, но и мою психику. И как бы Дирк ни пугал нас возможными последствиями такого "подарка судьбы", я уже не дрожала мелкой дрожью, как раньше, когда страх голода или лютого холода сковывал все тело.

Утро началось с привычной рутины. Позавтракав густыми остатками вчерашней похлебки, в которой плавали редкие кусочки мяса и разваренные коренья, мы разошлись по своим делам. Дирк со Стивом сразу же отправились рыться в глубине усадьбы - в тех самых полуразрушенных кладовых и подвалах, куда до сегодняшнего дня мы боялись заглядывать. Они перебирали заржавевший инструмент, вытаскивая из-под слоев пыли и паутины то топор с расщепленной рукоятью, то кривое долото, то наполовину сгнившие грабли. По их хмурым лицам было видно, что ситуация с инструментами хуже, чем мы думали. Периодически доносились их приглушенные споры о том, где можно раздобыть новый инструмент - вывод, увы, был очевиден: только на предстоящей ярмарке, если повезет.

Анара вместе с молоденькой девушкой-орком ушли на кухню, где сразу начался адский труд по подготовке еды для внезапно увеличившегося количества ртов. Из открытой двери доносился стук ножей, шипение раскаленного жира на сковороде и их негромкий разговор - Анара терпеливо объясняла помощнице тонкости местной кухни.

Мы с Аглаей тем временем встретили пришедших бондаря и плотника - сухопарых, загорелых мужчин в потертых кожанках. Старший, бондарь, с седыми висками и руками, покрытыми старыми шрамами от топора, внимательно осматривал нашу усадьбу, оценивающе постукивая по деревянным стенам. Младший, его зять, помалкивал, только кивал и что-то записывал на вощеной дощечке. Мы провели их по всем проблемным местам, обрисовали круг работ - протекающая крыша, скрипящие половицы, расшатанные двери. Бондарь хмыкал, называл цены, мы вздыхали и торговались.

Жанна сегодня отдыхала после вчерашней "прогулки". Я видела, как она сидела у камина в гостиной, завернувшись в шаль, с закрытыми глазами, но все равно каждые полчаса кто-то подходил к ней с вопросами.

Глава 20

Следующие несколько дней пролетели в непрерывной работе, где каждый час был на счету. Мы трудились от рассвета до заката, занимаясь всем подряд и без раздумий тратя медяки и серебряные монеты. Благо, погода благоволила нам – стояли удивительно сухие дни, когда небо оставалось кристально чистым, без единого облачка, а солнце, уже не такое жаркое, как в середине лета, мягко освещало наши трудовые будни. Это невероятное везение позволило нам успеть до первых заморозков и сезона затяжных дождей полностью перекрыть протекающую крышу над кухней. Старую, прогнившую дранку сняли, заменив свежими сосновыми досками, которые Дирк лично промазал смолой в местах стыков.

В углу двора, под навесом, бондарь дни напролет колдовал над своими заготовками. Стук его молотка разносился по всей усадьбе. В итоге он изготовил шесть добротных дубовых бочек разного размера, которые мы с орками аккуратно спустили в подвал. Пока они стояли пустые, пахнущие свежей древесиной и смолой, но после ярмарки планировалось заполнить их соленьями, мочеными яблоками и, конечно же, уксусом – без него зимой никак.

Плотник, худощавый молчаливый мужчина с вечно задумчивым взглядом, пока занимался починкой старой мебели. В его мастерской, устроенной в сарае, скрипели петли, стучали молотки – он приводил в порядок расшатанные столы, чинил сломанные стулья и даже взялся за огромный буфет, дверцы которого давно не закрывались как следует. На новую мебель материалов не хватало – все пригодные доски ушли на крышу и замену самых прогнивших половиц в коридорах.

Крестьяне из дальней деревни прибыли быстрее, чем мы ожидали – уже на третий день, нагруженные узлами с пожитками и инструментами. Они быстро втянулись в работу: мужчины с загорелыми, обветренными лицами помогали завершать крышу, а потом вместе с нашими орками взялись за строительство просторного сарая для зимних запасов. Их жены – крепкие, привыкшие к труду женщины – сразу же присоединились к Жанне и Аглае, развернув в одной из комнат настоящую швейную мастерскую. Скрип ткацкого станка, доносившийся оттуда, смешивался с мерным постукиванием наперстков и деловыми переговорами о фасонах зимней одежды.

Анара с утра до вечера не вылезала из кухни, где в огромных котлах кипели супы, а на сковородах шипело сало (Посуду привезли с собой на телеге те же крестьяне). Ароматы жареного лука, тушеного мяса и свежеиспеченного хлеба стали постоянным фоном нашей жизни. Орки, как всегда, были на подхвате – то дрова поднесут, то воду из колодца притащат, то помогут перенести тяжелые мешки с мукой.

Вечерами, собравшись за общим столом, мы с удовлетворением отмечали, что работа спорится. Да, все были уставшие, с мозолями на руках и землей под ногтями, но в глазах появилась уверенность – мы успеем подготовиться к зиме. Даже воздух в усадьбе изменился – пропах не страхом и сыростью, а древесной стружкой, свежим хлебом и деловой суетой. Каждый, от хозяев до последнего работника, знал свое дело и выполнял его без лишних слов.

Последняя в этом году ярмарка проходила в на редкость удачное время – за несколько дней до начала сезона затяжных дождей, когда дороги еще не развезло в грязи. Мы собирались отправиться туда всем скопом – даже орки, обычно остававшиеся сторожить усадьбу, на этот раз должны были ехать с нами для охраны. На хозяйстве планировали оставить только недавно прибывших крестьян, которые уже успели освоиться и заслужить некоторое доверие.

Но судьба внесла свои коррективы – накануне поездки Жанна слегла с простудой. Ее обычно румяные щеки побледнели, а голос стал хриплым. Видимо, сказалось переутомление после недели беспрерывной работы. Пришлось оставить ее дома под присмотром Анары, которая нахмурилась, но кивнула – мол, справлюсь.

На рассвете мы собрались у ворот. Утро выдалось прохладным, с легким туманом, стелющимся по низинам. Дирк проверял упряжь у нашей старой кареты, скрипучей, но еще крепкой. Орки грузили на телегу, привезенную крестьянами, пустые мешки и бочонки для будущих покупок. Я куталась в шерстяной платок, наблюдая, как мое дыхание превращается в белые облачка на холодном воздухе.

Дорога петляла между пожелтевших полей, где кое-где торчали последние неубранные снопы. Карета подпрыгивала на ухабах, заставляя нас хвататься за деревянные сиденья. По обочинам уже виднелись первые признаки приближающейся ярмарки – одинокие торговцы с корзинами брели в том же направлении, а вдали показались дымки костров.

Чем ближе мы подъезжали, тем оживленнее становилось вокруг. Вот показались первые шатры, вот заслышались крики зазывал, вот потянуло дымком жареных каштанов. Рыночная площадь, расположенная на перепутье между двумя деревнями, представляла собой хаотичное скопление лотков, телег и шалашей.

Сама ярмарка оказалась шумным, пестрым зрелищем. В центральном кругу толпились покупатели у мясных рядов, где на крюках висели туши. Рядом торговали зерном – мешки с мукой разных сортов стояли пирамидами. В углу старуха в цветастом платке расхваливала свои травы и снадобья. Детишки бегали между лотков, выпрашивая угощение. А над всем этим витал густой запах – дыма, специй и жареного сала.

Мы разделились: Дирк со Стивом отправились торговаться за инструменты, я с Аглаей – осматривать ткани и нитки, орки тем временем караулили наши покупки у телеги. Каждый метр ярмарки таил что-то нужное – то глиняные горшки для кухни, то пучки сушеных грибов, то бочонки с солеными огурцами. Время летело незаметно, солнце уже клонилось к горизонту, когда мы начали собираться в обратный путь, нагрузив телегу доверху.

Обратная дорога казалась длиннее. Телега теперь скрипела под тяжестью покупок, а мы, уставшие, но довольные, молчали, перебрасываясь лишь короткими фразами. В усадьбу вернулись уже в сумерках, когда первые звезды появились на темнеющем небе. Из труб валил дым – Анара наверняка уже готовила ужин для возвратившихся хозяев. Эта поездка стоила потраченного дня – теперь у нас был шанс пережить зиму без лишений.