Последние лучи осеннего солнца пробивались сквозь высокие окна исторического факультета, окрашивая мраморные полы в цвет старой меди. Из аудитории 314, расположенной на третьем этаже, медленно выплывал поток студентов, уставших, но оживлённо обсуждавших прошедшую пару. Аврора оставалась внутри, собирая свои вещи с той тщательной неторопливостью, которая была её отличительной чертой.
Её блокнот лежал открытым на странице, испещрённой чёткими, слегка наклонными записями и несколькими набросками, сделанными на полях. Профессор сегодня особенно увлечённо говорил о египетской концепции загробного суда, о «Взвешивании сердца», о том, как маат — правда и порядок — противостояла исефету — хаосу и лжи.
— Аврора, ты с нами? — раздался голос из дверного проёма. Это была Роуз, её одногруппница, уже закутанная в яркий шарф.
— Сейчас, — улыбнулась Аврора, аккуратно закрывая блокнот.Её зелёные глаза, цвета весенней листвы, мельком скользнули по записям. «А что оказалось бы на чаше весов, если бы взвесили моё сердце?» — пронеслась странная, неожиданная мысль.
Она встала. Её фигура — стройная, с мягкими, женственными изгибами — отбрасывала длинную тень в луче заходящего солнца. Блонд волосы, уложенные в простую, но изящную причёску, отливали золотом. Скинув тёмно-синий университетский джемпер и оставшись в простой белой блузке, она накинула на плечи лёгкое пальто цвета охры, взяла кожаную сумку через плечо, где мирно уживались конспекты по демографии Средневековья и потрёпанный томик стихов, и вышла в коридор.
Университет опустел. Её шаги гулко отдавались под высокими сводчатыми потолками. Здесь, в этом храме знаний, пахло старыми книгами, пылью и тишиной. Она всегда любила это время — когда шумный день умирал, превращаясь в безмолвный, почти сакральный вечер. Она была последней, кто гасил свет в аудитории, последней, кто проходил по длинному коридору с портретами бывших ректоров, чьи суровые лица в полумраке казались особенно ожившими и наблюдательными.
«Боги Египта, — размышляла она, спускаясь по широкой лестнице. — Они были так… человечны в своих страстях и так безжалостны в своей власти. Осирис, растерзанный и воскрешённый. Исида, собирающая мужа по кусочкам. Сет, олицетворение ярости пустыни. Не абстрактные силы, а персонажи грандиозной, вечной драмы. Профессор сегодня сказал, что они не жили «где-то там», а были частью ткани мира. Маат — это не просто понятие, это сила, которую нужно постоянно поддерживать, иначе мир поглотит исефет. Хаос».
Она вышла на улицу. Воздух, ещё недавно тёплый, теперь был пронизан холодным дыханием приближающегося вечера. Небо стало свинцово-серым, и в нём уже начинали проступать первые, едва заметные звёзды. Аврора застегнула пальто на все пуговицы, пряча руки в карманы.
Её путь домой лежал через небольшой сквер, примыкавший к университету, — короткая дорожка, с двух сторон обсаженная старыми, уже почти голыми клёнами. Днём здесь гуляли студенты, сейчас же было пусто и тихо. Фонари ещё не зажглись, и сумрак сгущался между деревьями, становясь почти осязаемым.
Именно здесь, в самом центре сквера, её охватило странное чувство. Оно пришло не сразу — сначала просто лёгкий озноб, который она списала на холод. Потом — ощущение, что за ней наблюдают. Не мимолётный взгляд случайного прохожего, а пристальное, неотрывное внимание, идущее из самой глубины сгущающихся теней. Аврора замедлила шаг, инстинктивно сжала ремешок сумки.
«Глупости, — сказала она себе. — Устала. Перегрузилась лекцией про богов и загробные суды. Просто нужно быстрее дойти до дома, заварить чаю и открыть конспекты по византийской экономике».
Но когда она вновь двинулась вперёд, её ухо уловило звук. Не шаги. Не шорох листьев. Это было похоже на… тихое, прерывистое дыхание. Хриплое, будто бы сочащееся из самой земли у неё за спиной. Сердце Авроры забилось чаще, ударяя по рёбрам тяжёлыми, глухими толчками. Она не обернулась. Правила выживания в большом городе, вдолбленные с детства, сработали автоматически: не показывать страха, не встречаться глазами с потенциальной угрозой, двигаться быстрее к свету и людям.
Она почти выбежала из сквера на освещённую улицу, где уже зажглись фонари и изредка проезжали машины. Обернувшись, она увидела лишь чёрный прямоугольник парка, поглощённый тьмой. Ничего. Ни души.
— Воображение, — прошептала она, чувствуя, как дрожь медленно отступает, сменяясь стыдливым облегчением.
Но когда она пришла домой, в свою небольшую, уютную квартирку в старом доме на окраине, и включила свет, первое, что она увидела, было собственное отражение в тёмном окне. Бледное лицо, широко раскрытые зелёные глаза, в которых всё ещё плавал отблеск недавнего страха. И за своим плечом, в глубине отражённой комнаты, на миг ей почудилось движение — неясный, удлинённый силуэт, скользнувший за край зрения.
Аврора резко обернулась. Комната была пуста. Тиха. На столе лежал открытый конспект.
Она медленно подошла к столу и провела пальцем по бумаге. В комнате было тепло. Но холод, пришедший из сквера, казалось, проник и сюда, поселившись у неё под кожей.
Ночь только начиналась. А где-то в густеющей тьме за окном, в мире, который всего несколько часов назад казался ей понятным и безопасным, качнулась невидимая чаша весов. И тени, которые она всегда считала просто игрой света, теперь смотрели на неё. И ждали.
Сон накрыл её, как волна чёрного, тёплого песка. Один момент — она ворочалась в подушках, пытаясь отогнать навязчивые образы из сквера, а в следующий — её сознание провалилось в бездну.
И вот она стоит. Не на своей кровати, не в знакомой комнате. Она стоит на бесконечной равнине из песка, цвета тусклого золота и пепла. Над ней повисло небо — но не небо вовсе, а гигантское, звёздное полотно, такое близкое, что, кажется, можно коснуться холодных, мерцающих точек пальцами. Но звёзды здесь были неподвижны, застыли в вечном, безмолвном крике. Воздух был сухим, безветренным и густым, как в склепе. И тишина... Тишина была настолько полной, что в ушах звенело.
«Дуат», — пронеслось в её мыслях, ясное и чёткое, как будто кто-то прошептал ей на ухо. Загробный мир египтян.
Перед ней, теряясь вдали, высились гробницы невероятных масштабов, чёрные силуэты на фоне мертвенных созвездий. Между ними медленно текли воды тёмной, как чернила, реки — подобие Нила, но лишённого жизни. И повсюду — тихо двигающиеся фигуры. Тени с неясными лицами, шепчущие что-то на забытом языке. Ба́ — души-птицы с человеческими головами, бесшумно скользившие в звёздной вышине. И ощущение вечности, которая смотрит на тебя пустыми глазницами.
Аврора не чувствовала страха. Только оцепенение и жгучий интерес, пронзивший её, как стрела. Она сделала шаг, и песок под её босыми ногами запел тихим, стеклянным шелестом.
И тут пространство вокруг сместилось. Тени расступились. Из-за громады полуразрушенного колосса вышел Он.
Он был воплощением пустынного зноя и ночного холода. Высокий гибкий, с телом сильного юноши и движением хищной кошки. Его кожа была мертвенно-бледной, как лунный свет, и казалась прохладной на ощупь. Волосы — пламенеющая медно-рыжая грива, ниспадающая на плечи и спину, будто застывшее пламя. Лицо... Лицо было идеальным и пугающим в этой идеальности: высокие скулы, прямой нос, тонкие брови. Но глаза... Глаза были цвета бури над красными песками — янтарно-жёлтые, с вертикальными зрачками, как у огромного кота. В них светился ум, древний, как сами пески, и дикий, неукротимый хаос.
Это был Сет. Бог пустыни, ярости, разрушения и чужеземных земель. Братоубийца. Повелитель хаоса.
Он шёл к ней, не обращая внимания на расступающиеся тени, и взгляд его жёлтых глаз пригвоздил её к месту. В его присутствии воздух зарядился статикой, запахом озона перед грозой и далёким, горьким ароматом полыни.
Он остановился в двух шагах. Аврора задрала голову, чтобы встретиться с его взглядом, и почувствовала, как по спине пробежали ледяные мурашки — от осознания запредельной, нечеловеческой мощи, исходившей от него.
— Аврора, — его голос был низким, бархатным, зловещим. В нём слышался скрежет песка на ветру и рёв далёкой бури.
Он медленно протянул руку. Его пальцы были длинными, изящными, но Аврора знала — они могли разорвать камень и плоть с одинаковой лёгкостью. Он не касался её, лишь водил кончиками пальцев в сантиметре от её щеки, и она чувствовала холодное покалывание на коже.
— Ты думала, мы просто мифы? Пыльные истории для твоих конспектов? — Он усмехнулся, и в этой усмешке не было ничего человеческого. — Мы — реальнее, чем твой мир. Мы — фундамент. Мы - истина!
Его янтарные глаза заглянули в самые глубины её зелёных. Аврора не могла отвести взгляд. Она была парализована, заворожена.
— Ты видела Тень у порога. Очень скоро ты поймёшь. Хаос стучится в дверь, дитя, — его голос стал тише, интимнее, страшнее. — И скоро дверь откроется.
Он сделал последний шаг, наклонился, и его губы почти коснулись её уха. Его дыхание было холодным, как воздух из гробницы.
— Скоро мы встретимся, Аврора. Не на страницах книги. А здесь. В самой гуще бури. Я приду за тобой. И весы начнут качаться...
Он отступил, и его фигура начала растворяться, словно мираж в зное. Последним исчезли его глаза — два горящих янтарных угля в наступающей тьме.
— Жди...
---
Она проснулась с резким, хриплым вдохом, как утопающий, выброшенный на берег. Сердце колотилось где-то в горле. Утро било в окна холодным серым светом. Она лежала в своей кровати, в своей комнате, укрытая скомканным одеялом.
Дрожащими руками она провела по лицу. Кожа была влажной — от слёз или пота, она не знала. Во рту стоял горький привкус песка и полыни. Или это показалось?
Она медленно села, обхватив колени руками. Сон был настолько ясным, настолько реальным, что граница между сном и явью расплылась. Она всё ещё чувствовала холодное покалывание на щеке, где почти коснулись её пальцы Сета.
«Скоро мы встретимся».
Эти слова отдавались в её черепе зловещим эхом. Она посмотрела на стол. Конспект все ещё лежал там.
Дрожащими пальцами она взяла ручку и, почти не отдавая себе отчёта, начала рисовать. Тонкие линии складывались в знакомые, ужасающе знакомые черты: высокие скулы, хищный разрез глаз, густые волны волос...
Когда она закончила и откинулась назад, по спине пробежал новый ледяной озноб. На бумаге, точь-в-точь как в кошмаре, смотрел на неё Сет. И его нарисованные янтарные глаза, казалось, следили за ней из глубины бумаги, полные ожидания и обещания бури.
За окном с резким звуком ударил ветер, гоняя по улице клочья тумана. Утро только началось, но мир уже казался другим — хрупким, как папирус, за которым шевелится что-то древнее, тёмное и бесконечно голодное.
-----
Лекция профессора о «Книге мёртвых» сегодня не захватывала Аврору, а преследовала. Каждое слово — «заклинание», «сердце», «весы», «Аммит, пожирательница мёртвых» — отдавалось в ней ледяным эхом. Она сидела, старательно выводя строки в блокноте, но её мысли были там, в том сне. На песке Дуата.
День пролетел как один миг, расплывчатый и неосязаемый. Разговоры сокурсников казались ей диалогами из-за толстого стекла. Она механически отвечала, улыбалась, кивала, но её истинное «я» было заперто внутри, разбирая по косточкам каждую деталь ночного кошмара.
Когда последняя пара закончилась, Аврора, почти не раздумывая, направилась в старую университетскую библиотеку — не в современный светлый корпус, а в Главное здание, с его бесконечными лабиринтами стеллажей из тёмного дуба и высокими арочными окнами.
Аврора вздрогнула, когда огромные окна погрузились в окончательную темноту. Уличные фонари снаружи давали лишь тусклое, размытое свечение, не способное проникнуть вглубь зала. Её островок света под лампой стал ещё ярче, ещё уютнее и… ещё более уязвимым. За его пределами царил чёрный мрак, в котором гигантские стеллажи превращались в монолитные тёмные стены ущелья.
Именно тогда она услышала звук.
Не скрип и не шаг. Это был… шорох. Сухой, отрывистый, похожий на звук переворачивающегося пергамента или — её кровь застыла в жилах — на шелест папируса. Он донёсся из самого конца зала, из той части, где хранились редкие, почти невостребованные фолианты и архивные коробки.
«Это сторож», — немедленно попыталась убедить себя её рациональная часть. «Или просто старый пол прогибается».
Но звук повторился. Чётче. Будто кто-то осторожно проводит пальцем по корешкам древних книг, выбирая одну. Особую.
Сердце снова застучало в висках. «Уйти. Сейчас же встать и уйти». Но её ноги не слушались. Любопытство — то самое, что привело её на истфак, — смешалось с леденящим страхом и необъяснимым чувством долга. Она должна знать.
Захватив сумку, она поднялась, и её стул оглушительно грохнул в тишине. Она замерла. Шорох на мгновение прекратился. Потом возобновился, будто подзывая её.
Аврора двинулась на ощупь, вдоль холодного дуба стеллажей, оставляя позади свой светящийся островок. Темнота сгущалась, обволакивала её. Воздух стал холоднее, пахнуть сыростью и плесенью. Шорох теперь вёл её, как нить Ариадны.
В самом конце зала, в нише, где хранились некаталогизированные поступления, она увидела слабый свет. Не жёлтый, электрический, а тёплый, медово-золотистый, будто от пламени масляной лампы или факела. Он лился из-за полуоткрытой массивной дубовой двери, которая вела в небольшое подсобное помещение — или, как она всегда думала, в глухую стену.
Золотой свет манил, обещал ответы. Она забыла про осторожность, сделала последний шаг и переступила порог.
Яркая, ослепительная вспышка белого света ударила ей в глаза. Она вскрикнула, закрывая лицо руками. Её отбросило волной невыносимого жара и гула, словно она попала в эпицентр взрыва тишины. Земля ушла из-под ног. На миг ей показалось, что её разрывает на атомы, стирают в пыль.
---
Очнулась она от обжигающего прикосновения к щеке. Солнца. Палящего, беспощадного, царственного солнца, которое висело в небе цвета растопленного лазурита. Воздух ударил в лёгкие — сухой, раскалённый, напоённый запахами, от которых закружилась голова: горячий камень, речная вода, пряности, пыль, животный пот и дымок тысяч очагов.
Аврора поднялась на колени, давясь кашлем. Под руками был не паркет, а твёрдая, утоптанная земля.
Перед ней, отбрасывая исполинские, чёткие тени, высились стены. Не просто стены — циклопические плоскости из золотистого песчаника, покрытые рельефами, от которых слепило глаза. Боги с головами зверей, фараоны в двойных коронах, символы анкхов и глаза уаджат — всё это тянулось ввысь на десятки метров. По обеим сторонам узкой улицы теснились дома из глинобитного кирпича с плоскими крышами; на них сушились ткани, росли чахлые пальмы в кадках. Воздух дрожал от зноя и гула жизни: крики торговцев, блеяние овец, стук медных инструментов, плеск воды. Люди — смуглые, одетые в простые белые схенти и калазирис — спешили по своим делам, бросая на неё лишь беглые, ничего не выражающие взгляды.
«Я сошла с ума. Это галлюцинация. Удар по голове в библиотеке», — лихорадочно думала она, вставая. Её осенняя одежда — шерстяное платье и пальто в руках — были здесь абсурдными. Её бледная кожа и светлые волосы выделялись, как маяк.
Но всё было слишком реально. Солнце жгло кожу. Пыль щекотала ноздри. Запахи были густыми и сложными. А где-то вдали, над морем плоских крыш, высился силуэт, от которого перехватило дыхание. Не просто дворец. Цитадель. Огромное, террасное строение из белого известняка, украшенное бирюзовой фаянсовой плиткой, которая сверкала на солнце, как чешуя гигантской рыбы. К нему вела широкая, мощёная дорога, обрамлённая рядами каменных сфинксов.
Это был не просто дворец. Это был дом бога. Или того, кто здесь правил.
Сердце Авроры бешено колотилось, но разум, отточенный годами учёбы, начал анализировать. Архитектура, детали одежд, иероглифы на стенах — всё говорило о периоде Нового Царства, возможно, о временах Рамсесов. Но масштаб, подавляющая мощь… этого не было в учебниках.
И тут её взгляд упал на барельеф на ближайшей стене. Среди процессии богов был он. Высокий, с хищной грацией, с головой загадочного зверя — не шакала, не собаки, а неведомого существа с длинными ушами и изогнутой мордой. Сет. И его каменные глаза, окрашенные в охру, казалось, смотрели прямо на неё с обещанием и насмешкой.
Вспомнились слова: «Скоро мы встретимся… Здесь. В самой гуще бури».
Буря. Здесь она была. Буря из звуков, запахов, цвета и ужасающей, абсолютной реальности этого места.
Инстинкт самосохранения кричал бежать, спрятаться. Но куда? Она была чужеземкой в буквальном смысле этого слова. И был только один маяк, одна возможная точка отсчёта в этом безумии — тот сияющий бело-голубой дворец на холме.
Сжав сумку — свой последний анахроничный якорь в исчезнувшей реальности, — Аврора сделала шаг, затем другой, и пошла по дороге, к сфинксам, навстречу сверкающему дворцу, чувствуя, как на неё со всех сторон давит тяжесть веков и пристальные, невидимые взгляды. Она перешла порог не только пространства, но и времени. И обратной дороги, похоже, не было.