Жаркий летний день

***

Знойный летний воздух был густым и тяжёлым, словно пропитанным мёдом и сонной истомой. Даже в спасительной тени векового дуба, чьи ветви простирались подобно гигантскому зелёному балдахину, стояло марево. Адран Валентайн, сбросив с себя парадный камзол и оставшись в одной тонкой рубашке с расстёгнутым воротом, полулёжа растянулся на прохладной траве. Спиной он чувствовал шершавую, твёрдую кору, а в руках держал спасение — потрёпанный томик любовной лирики. Пальцы скользили по пожелтевшим страницам, но глаза лишь скользили по строчкам, не в силах воспринять смысл. В голове, назойливее жужжания мошкары, звучал спокойный и неумолимый голос отца, прозвучавший за завтраком.

«Тебе уже двадцать, Адран, — будто бы снова сказал герцог, откладывая нож. — Не мальчик. Пора подумать о серьёзных вещах. О продолжении рода. О будущем нашего дома».

— Будущее... — Адран с резким движением перевернул страницу, отчего старый переплёт жалобно хрустнул. Какое уж тут будущее, когда его настоящее готовились обменять на выгодную партию, как мешок зерна. Он откинул голову назад, уставившись на безмятежно плывущее по лазурному небу облако. О, чтобы быть таким же свободным! Не связанным титулами, условностями, долгом...

«Идеальная невеста... — мысленно вздохнул он, закрывая глаза. — Неужели такая вообще существует?»

Он попытался нарисовать её образ в воображении. Это точно не была бы одна из тех кукол с фарфоровыми личиками и пустыми глазами, что повторяли заученные в пансионе фразы и падали в обморок от вида мыши. Нет, его избранница... она была бы другой.

Она должна была любить книги. Не просто держать их в руках для вида, а читать — запоем, при свете свечи, с настоящим огнём в глазах. Чтобы она могла с жаром спорить о мотивах поступков героев до хрипоты и цитировать любимых поэтов к месту, с лёгкой, естественной улыбкой. Чтобы можно было часами говорить с ней о прочитанном, сидя в этой же самой библиотеке, делясь впечатлениями так, как делятся самым сокровенным.

Она должна была иметь свой собственный, живой, пытливый ум. Не бояться высказывать своё мнение, даже если оно шло вразрез с мнением света или, о ужас, его самого. Чтобы в её глазах плясали искорки непослушания и озорства, а на устах играла дерзкая, чуть насмешливая улыбка, способная смутить даже его, видавшего виды.

Она должна была понимать его. Чувствовать его настроение без слов. Не требовать постоянного внимания и развлечений, но интуитивно знать, когда ему нужно побыть в одиночестве. И в то же время быть рядом, когда на душе скребут кошки сомнений и тяготят обязанности. Чтобы в её присутствии он мог просто молчать, глядя на огонь в камине, и это молчание было бы комфортым, тёплым и наполненным безмолвным пониманием.

И... конечно, она должна была любить природу. Чтобы, как и он сейчас, могла наслаждаться простыми, но истинными радостями — шепотом листвы на ветру, заливистой трелью соловья, теплом летнего солнца на коже. Чтобы её не пугала простая трава под ногами, и она, не задумываясь о приличиях, могла снять свои изящные туфельки и пробежаться босиком по утренней росе, заливаясь счастливым смехом.

Открыв глаза, Адран с горьковатой улыбкой посмотрел на книгу в своих руках.

— Мечты, — прошептал он, и слово почти потонуло в стрекотании кузнечиков. — Одни лишь прекрасные, но несбыточные мечты. Отец никогда не согласится на такой выбор. Ему нужна «выгодная партия» с безупречной родословной и полной сундуков приданым, а не мечтательница с пылающим сердцем и лёгкими на подошве. Кто бы что ни говорил...

Да. Его родители меньше всего любили следовать правилам двора, но даже Адран понимал, что им хотелось бы, чтобы их хоть сколько-то меньше обсуждали.

С тяжёлым вздохом он отложил книгу в сторону, стряхнул с замшевых штанов налипшие травинки и поднялся на ноги. Пора возвращаться в поместье, в этот величественный каменный мешок, полный условностей, церемонных поклонов и давящих обязанностей. Но, отряхивая ладони, он украдкой бросил ещё один взгляд на томик, лежащий в траве. И в глубине души, вопреки всему, теплилась крошечная, упрямая надежда — а вдруг, однажды, его книжная принцесса сойдёт со страниц любимого романа и окажется реальной? Вдруг её глаза будут такими же живыми, ум — таким же острым, а смех — таким же заразительным, как у тех героинь, что населяли его воображение в этот знойный, пропахший полынью и мёдом, летний день?