Жатва I. Жертва

Пролог

Пролог

Я проснулась от громких хлопков, доносящихся с улицы. Соседи взрывали фейерверки, и огни разных цветов сквозь задернутые шторы освещали комнату. Помню, как подумала, что Резники совсем из ума выжили, и спрятала голову под одеяло. У меня заложило уши. Пришлось сглотнуть и даже зевнуть, чтобы слух вернулся. Хлопки становились громче. В ушах запульсировала боль. Ее сменил звон.

Мое одеяло откинул отец. Он кричал на меня. Я не могла разобрать слов из-за звона в ушах. Вспышка, толчок. Отец упал на пол. Я бросилась к нему, чтобы помочь подняться. Снова вспышка и толчок. Стеллажи, полки, тумбы, стулья, стол — перед глазами все ходило ходуном.

Я встала на четвереньки и поползла следом за отцом к двери. Мама и Соня…

Отец указал рукой на лестницу. Я поняла, что нужно ползти на первый этаж.

Запах гари. Ядовитый. Неужели Резники опять купили паленую пиротехнику и на этот раз разнесут и наш дом вместе со своим?

Ничего! Приедут архиереи, и тогда их празднику наступит конец. Отец спустит с них три шкуры в суде, и на деньги, которые мне выплатят в качестве компенсации за боль в ушах и бессонную ночь, я прикуплю себе новую сумку из последней коллекции L.

Об этом я размышляла, пока пятой точкой протирала мраморные ступени. Слух все не возвращался, а в горле запершило.

На полпути вниз я увидела мать. Она ползла мне навстречу, держась за перила.

Очередная вспышка света осветила холл. Она осветила маму, ее белоснежную ночную рубашку, распущенные иссиня-черные волосы. Вспышка осветила и Соню, пригибающуюся к полу. Та зажимала ладонями уши и, кажется, верещала.

Я помню, как испугалась в тот момент. По-настоящему испугалась. Поняла, что происходит нечто ужасное. И Резники, похоже, были ни при чем.

Удар. По всему телу сразу. Болезненный, сильный. А потом стало холодно.

Я открыла глаза и уставилась в ночное небо, освещаемое вспышками разных цветов. Появились облысевшие деревья, украшенные разноцветными лампочками. Лицо отца, окровавленное. Он склонился надо мной и что-то говорил. Не помню, что именно. Что-то важное, наверное. Его лицо исчезло, и перед глазами вновь поплыли облысевшие ветки деревьев. Холодно. Мне было так холодно!

Потом я узнала, что отец тащил меня за руки по снегу. Через задний двор, через пролесок за домом, тащил по льду обледенелой реки, чтобы спрятать меня под мостом. Он умер там, лежа рядом со мной и держа меня за руку. Он объяснил, зачем притащил меня именно туда. Он сказал, что мне делать и чего не делать никогда. Он назвал имя человека, которого я должна найти во что бы то ни стало. Папа умер ради того, чтобы жила я. Папа умер, а я продолжила жить.

Глава 1

Семнадцать лет спустя. Город Р. округ Т.

Я вошла в приемное отделение местной больнички и остановилась. Похоже, недавно здесь был апокалипсис. На полу салфетки, перчатки, кровь… А вокруг никого, даже уборщика… Когда я была здесь в прошлый раз, в приемном отделении яблоку упасть было негде. Пациенты атаковали стойку регистрации и требовали немедленно их принять.

Сейчас, глядя на пустой холл, я непроизвольно покосилась на настенные часы. Двадцать минут восьмого… Н-да, рановато я заявилась. Поскольку при оформлении на работу руководитель отделения, в котором я должна работать, был в отпуске, директор клиники предложил мне приступить к моим обязанностям через неделю, когда мой новый непосредственный начальник вернется. Конечно же, я согласилась.

Я присела в одно из пластиковых кресел в холле, бросила сумку на пол и стала ждать. Рабочий день начнется только в восемь утра: тогда-то я и смогу нанести руководителю клиники запланированный визит.

— Эй! Эй, вы!

Я обернулась на столь странный возглас.

— Да, вы! Кто такая?!

За стойкой регистрации как будто из ниоткуда появилась помятая медсестра. Хуже гнезда из ее перепаленных краской белых волос были только черные стрелки на испещренных морщинами веках.

— Я жду руководителя клиники, — ответила я и отвернулась.

— Ишь ты, фифа какая! — услышала я в свой адрес.

— Простите? — Я обернулась. — Это вы мне?

— Нет, что вы…

Я не ответила. Демонстративно пожала плечами и вновь отвернулась. Спустя минут десять, проведенных в умиротворении, я услышала тревожный звук, похожий на визг тормозов. Плохой знак для приемного отделения больницы. Очень плохой…

Парадные двери распахнулись, и в них вбежал мужчина.

— Помогите! Пожалуйста, помогите!

Одежда его была в крови, а за спиной в распахнутых дверях стоял пикап. Медсестра побежала к мужчине, а я встала и подошла к переносному блоку у стены. Переместила затвор в торце блока в положение «включено», и панель поднялась в воздух, превращаясь в смотровой стол. Меня, конечно, о помощи еще не просили, но судя по «обилию» персонала вокруг, скоро попросят.

— Господи! — возглас медсестры с улицы. — Что случилось?!

— На трассе бросилась пацану прямо под колеса, — объяснял мужчина. — Я проезжал мимо!

А вот это уже серьезно. Я покатила смотровой стол к парадным дверям.

— У нас все в операционной! Свободных врачей сейчас нет! — Медсестра обернулась ко мне. — Да-да, тащите стол сюда!

«И почему это делаю я, а не она?» — промелькнуло в голове.

Взгляд зацепился за парня, что сидел в багажнике пикапа. На вид ему было не более семнадцати лет. Руки в крови… Мать твою…

Владелец пикапа переложил пострадавшую женщину из багажника на стол, в то время как парень, заливаясь слезами, пытался всем что-то объяснить.

— Что случилось?! — спросила я, пытаясь определить пульс пострадавшей.

— Говорю же, бросилась с обочины прямо под колеса! — повторил мужчина. — Хорошо, что я проезжал мимо… Решил сразу к вам везти!

Зря он принял это решение. Бригада неотложной помощи помогла бы поддержать жизнь женщины на месте происшествия, а теперь… Иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять, чем именно все это закончится. Мы не боги, всего лишь врачи, которые обезличивают своих пациентов, дабы в процессе работы с тем, на что нормальные люди смотреть не могут, остаться профессионалами. Сделать все от нас зависящее, чтобы снять с плеч бремя ответственности и спать ночью спокойно.

Сдавленная грудная клетка и развороченный таз… То, что осталось от женщины после столкновения с «чудом техники» под названием автомобиль. А за рулем этого «чуда» был молодой парнишка, жизнь которого сломалась в тот момент, когда на капоте его автомобиля оказалась незнакомка.

— Позовите хоть кого-нибудь, — попросила я, помогая медсестре толкать стол с пациенткой.

— Сигнал тревоги подала! Когда кто-нибудь освободится — прибегут!

Раньше я никогда не задумывалась над тем, как действовать в подобных ситуациях. Все было отработано и неслось по накатанной. Мы были сыгранной командой инструментальщиков, исполнявших свои партии в одном симфоническом оркестре. Сейчас же, в этот самый момент, на сцене осталась я одна. При том же количестве партий мои шансы на блестящую игру казались скорее вымыслом, нежели реальностью. Новая сцена, другие инструменты и огни софитов, направленные на меня.

Что ж, врачу нельзя отступать. А значит, настало время начать игру со смертью за чужую жизнь.

— Смотровая левее по коридору! — командовала медсестра.

— Ее в ремзал нужно вести. Где он тут у вас?

— А вы что, врач?

«Что»? Я теперь «что»?

— Да, я травматолог.

— Значит, чем-нибудь да поможете, — подытожила медсестра, указывая рукой направление нашего с ней движения.

Откуда в голове выстреливают мысли? Почему заученные с таким усердием строчки обретают словесные формы именно в тот момент, когда в них есть необходимость?

Глава 2

Я забрала новый пропуск с сестринского поста приемного отделения и покинула больницу. Снятый мною одноэтажный домик находился в относительном отдалении от центра города. Я приготовила ужин, заставила себя съесть половину, остальное выбросила в мусорное ведро. Да, с аппетитом опять проблемы, хотя мне нельзя голодать…

Запив таблетку снотворного водой, я прошла в гостиную и прилегла на диван. Рана на спине только сейчас начала болеть. Ничего, переживу.

Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Перед взором возникла заснеженная дорога, и я, босая, в ночной рубашке пробираюсь вдоль нее по сугробам к сервисной станции, принадлежащей моему двоюродному дяде. На станции есть небольшой магазинчик. Если мое появление будет обнаружено, я попрошу служащего записать все покупки на счет моего отца, и, если он этого не сделает, завтра же дядя его уволит.

Огни машин впереди. Я рухнула в снег и замерла. Колонна военной техники проехала по дороге в сторону центра города. Станция находилась на пригорке. Утопая в снегу, я вскарабкалась наверх и оказалась прямо у черного входа в магазинчик. Недалеко от него вход с улицы в туалет, а из туалета был второй выход в торговый зал.

Я осмотрелась и никого не заметила. Пробравшись в туалет, я сначала заперла дверь, ведущую в торговый зал, а затем вернулась и заперла выход на улицу. Подошла к раковине, включила теплую воду и начала греть руки. От боли они тряслись. Затем настал черед отогревать и ноги. Когда стало легче, и боль в стопах начала накатывать при каждом движении пальцев, я поняла, что пора выходить из туалета и, если меня все-таки запалят, просить помощи у сотрудника станции.

Хранителей на работу дядя Петр принципиально не брал. Всегда утверждал, что только страх послушника перед начальником-райотом способен сделать из подчиненного идеального сотрудника. Отец при его заявлениях всегда приходил в ярость, и в дело вмешивалась ма…

Я заставила себя не думать о ней. Ни о ней, ни о Соне. Папа сказал, что я должна справиться. Причин ему не верить у меня не было.

Я вытерла руки и ноги бумажными полотенцами и подошла к двери в торговый зал. Прислушалась. Музыка в зале не играла, голосов слышно не было. Разблокировав замок, я приоткрыла дверь.

Абсолютная тишина показалась мне странной, ведь раньше здесь всегда ставили динамичный блюз. Очередная прихоть дяди Петра, хотя, если подумать, подобных прихотей у него было слишком много, чтобы обращать на них внимание.

Юркнув в торговый зал, я спряталась за стеллажами с одеждой. Сняла с себя мокрую ночную рубашку и надела первую попавшуюся кофту, что висела на вешалке. К стеллажу со штанами пробиралась ползком. Дядя продавал одежду исключительно туристам, и на каждой из дешевых тряпок был налеплен какой-нибудь бредовый логотип с городской символикой.

Джинсы я натянула, не расстегивая их, и подпоясала каким-то ремнем. Оставалось найти носки. Желательно, несколько пар и теплые.

Стеллаж с носками находился через широкий проход.

Жаль, что обувь в магазине дядя никогда не продавал. Но я собиралась перешерстить личные шкафчики сотрудников и позаимствовать у кого-нибудь из них рабочие кроссовки, которые входили в комплект униформы.

Я снова осмотрелась и юркнула на карачках через проход. Нашла носки, натянула на ноги две пары и еще несколько рассовала по карманам джинсов. В такой холод не мешает стащить не только кроссовки, но и куртку.

Мысль о том, почему меня все еще не заметили и не поймали с поличным, несколько раз мелькнула в голове. Но я списала все на то, что служащий вполне мог прилипнуть в наушниках к телевизору и смотреть последние новости о том, что творится в городе. Этим же я объяснила себе и молчание в динамиках в магазине. Растяпа, не заметил даже, что музыка не играет.

Дверь в служебное помещение. Я приняла решение обзавестись курткой, кроссовками и, возможно, чужой наличкой или брелоком и покинуть магазин, не вступая в контакт с послушником, который сегодня работает на смене.

Проникнув в служебное помещение, я замерла как вкопанная. На полу перед распахнутыми настежь и пустующими шкафчиками были разбросаны вещи. Тулуп моего дяди, который он сшил на заказ, шуба тети, которую та надевала по праздникам, куртки моих троюродных племянниц. Шапки, шарфы, рукавички, кофты, брюки, штаны, зимние ботинки на меху, мужские и женские, и детские, носки, теплые колготки… Все было сброшено в общую кучу. И никаких следов борьбы вокруг. Как будто кто-то украл все эти вещи из дома дяди и тети и оставил их здесь, либо…. Либо кто-то добровольно здесь разделся и свалил все вещи в кучу.

Думать о том, что здесь сегодня произошло, я больше не хотела. Надела тетины сапоги, шубу натянула на плечи, шапку на голову и собиралась покинуть служебку через черный ход, когда поняла, что не могу просто так уйти оттуда. Эти вещи неслучайно там валялись. В семье дяди Петра — все райоты.

Я повернула назад. Я собиралась только проверить свою бредовую идею о том, что семья моего дяди может находиться здесь, на этой станции. И возможно, им нужна моя помощь… Возможно, я смогу им чем-то помочь.

Я вышла из служебного помещения и медленно вдоль стены стала пробираться к кассе. Миновала стеллажи со всякой электронной утварью, с едой и напитками, с запасными аккумуляторными блоками…

За стойкой кассира никого не было.

Я подошла к ней и медленно повернула голову к центральному входу в магазин. Помню, как осела, увидев их всех. Тела лежали в лужах крови. Кровью были заляпаны двери. А на входе, прямо перед дверями, в ряд были выставлены их головы.

Глава 3

В семь утра я пересекла порог приемного отделения больницы. Поднялась на этаж, переоделась, вошла в пустую ординаторскую и присела за стол. Открыла в сети план операций. Итак, сегодня я должна участвовать в двух операциях. И… Не может быть! Уже в трех?! Откуда? Посмотрим… Два остеосинтеза и… холецистэктомия. Оператор — доктор О. Ригард. И я — единственный ассистент. Очень интересно. Вчера в этом списке фигурировала фамилия Патриксона. Ладно, как бы там ни было, перед началом операционного дня я собиралась сделать обход.

Софи, увидев меня, начала заметно нервничать.

— Здравствуйте, Софи. Я пришла узнать, как у вас дела.

— Все хорошо, — ответила она и сразу же отвернулась.

— Мне бы хотелось поговорить с вами, — перешла на шепот я.

— Здесь не о чем говорить.

— Ваш супруг… Вы можете изменить свою жизнь.

Софи вдруг резко обернулась ко мне.

— Это не его проблема.

— Но…

— Это не его ребенок. И супруг об этом знает, — добавила она.

— Понятно…

— Я поговорила с доктором Оусен. Она мне поможет.

— Доктор Оусен объясняла вам возможные последствия этой процедуры?

Софи очень странно взглянула на меня. Взглянула так, будто об осложнениях прерывания беременности ей никто и никогда не рассказывал.

— Вы понимаете, что есть вероятность… — продолжала я, — что вы после аборта не сможете больше иметь детей?

— Не смогу забеременеть? — переспросила женщина.

— Или выносить, — добавила я. — Доктор Оусен не говорила об этом с вами?

— Она хороший врач. — Софи откинулась на подушку и укрылась одеялом. — Она все сделает как надо.

— Иногда это не зависит от врача, — пробурчала я и вышла из палаты.

Мы не можем влиять на решения наших пациентов. Мы можем только рассказать о перспективах и возможных последствиях. Последнее слово всегда за пациентом. И неважно, как считаем мы. Я должна была согласиться с решением Софи. Но с тем, что Кейдж не поговорила с пациенткой о возможных осложнениях аборта, я мириться не собиралась.

Приход моих коллег на работу ознаменовался наступлением ледникового периода в ординаторской. Никаких диалогов, монологов и реплик в принципе. Словно статуи, они восседали на своих рабочих местах, то и дело бросая на меня косые взгляды. В какой-то момент мне даже стало смешно, ведь со своим игнорированием они напомнили мне шестнадцатилетних подростков, которым отказала последняя свободная девчонка на танцполе. Это немного огорчило меня, но все же именно к такому повороту событий я и готовилась.

Ровно в восемь сорок я покинула злосчастную ординаторскую и поспешила в гинекологию. Дежурная постовая сестра встретила меня с нескрываемым удивлением. С еще большим удивлением меня поприветствовала доктор Оусен.

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Да. Мы можем поговорить где-нибудь наедине?

— Конечно, — хмыкнула Кейдж и повела меня в ближайшую подсобку.

Как только за нами закрылась дверь, я перешла к сути своего визита:

— Доктор Оусен, я бы хотела поговорить с вами о моей пациентке.

— Софи? — с сомнением уточнила гинеколог.

— Да, о ней.

— Девушка хочет сделать аборт — это ее право, — пожала плечами доктор Оусен.

— Вы не рассказали ей о последствиях этой процедуры, — сказала я, стараясь сохранить в тоне профессиональную сдержанность.

Кейдж прищурилась. Кажется, она только что поняла, что легкого разговора не получится.

— Я собиралась сделать это сегодня, — с явным безразличием сообщила Оусен.

— То есть вы сначала взяли с нее письменное согласие на процедуру, а предупреждать об осложнениях решили после?

— Вы забываетесь! — взвилась Кейдж.

— Нет, забываетесь здесь вы! — припечатала я. — Нарушение протокола взятия согласия на медицинское вмешательство допустили вы.

Оусен не смогла скрыть веселья и рассмеялась в голос.

— О-о-о!!! Какая правильная! — Она наклонилась ко мне и прошептала: — Ну так иди и пожалуйся на меня.

— Жаловаться я никому не буду. Прошу только поговорить с Софи о возможных осложнениях.

— Я поговорю, — пообещала Кейдж и вышла из подсобки.

Я постаралась взять себя в руки. Кажется, будто проблемы Софи стали моими собственными, и теперь я бьюсь головой о стену, пытаясь их решить. Впереди еще целый рабочий день, а нервы уже натянуты до предела.

Я посмотрела на часы и поняла, что опаздываю в операционную. Бросившись со всех ног в оперблок, я все-таки опоздала: доктор Патриксон начал операцию без меня.

— Простите за опоздание, — извинилась я.

— У меня нет времени нянчиться с вами, молодая леди. Либо приходите вовремя, либо не приходите вообще!

Я стояла перед всей бригадой и стекала на пол. Как же все они меня достали! Кто бы говорил?! Патриксон! Тот самый Патриксон, которого вчера ждала вся бригада десять минут, а не две!