Желанная для двух жестоких драконов

Глава 1. Билет в один конец

Ночь в ветеринарной клинике пахнет стерильностью и тишиной. Гул холодильника в ординаторской – единственный звук, нарушающий покой. Я заканчиваю вечерний обход, проверяя показания на мониторах у стационарных пациентов, и возвращаюсь в свой маленький кабинет.

Шестьдесят два года. Сорок из них я – Алина Уокер, ветеринар. Почти вся жизнь прошла в этих стенах, и я ни о чем не жалею. Спасать тех, кто не может попросить о помощи сам, – единственное, что всегда имело смысл. Устало опускаюсь на скрипучий стул. Взгляд цепляется за диплом в рамке, висящий на стене. Он немного перекосился. Раздраженно вздыхаю и, подойдя, поправляю его. Смахиваю невидимую пылинку с деревянной поверхности.

Порядок – единственное, что еще поддается моему контролю в этом мире.

Тишину прорезает тихий, но отчетливый звук. Словно кто-то провел по старой краске двери одним когтем – медленно, требовательно. Звук повторяется. Я хмурюсь. Не похоже на панику раненого зверя. Слишком... размеренно и настойчиво.

Открываю дверь. На пороге сидит кот. Идеально черный, гладкошерстный, с огромными, неестественно яркими зелеными глазами. Он не выглядит бездомным. Спокойный, уверенный взгляд, будто он не просится внутрь, а требует пропустить его. Он грациозно проходит мимо меня, хвост трубой.

– Какой важный, – усмехаюсь я, закрывая за ним дверь.

Профессиональный инстинкт берет свое. Я подхватываю его на руки. Он на удивление тяжелый, плотный, и совершенно не сопротивляется, лишь оглядываюсь с видом ревизора.

В смотровой я опускаю его на холодный металлический стол.

– Ну-с, посмотрим, что у нас тут за принц, – говорю я, начиная осмотр. – Ты точно с нашей планеты, красавец?

Какой кот, будто из сказки. Шерсть у него не просто черная, она кажется, впитывает свет. Я отворачиваюсь к шкафчику, чтобы достать пару стерильных перчаток. Привычка.

– Принц, говоришь? Пожалуй, ты не так уж и далека от истины.

Голос, раздавшийся у меня за спиной, заставляет меня замереть. Глубокий, бархатный, с легкой насмешкой. Я медленно поворачиваюсь. В смотровой, кроме меня и кота, по-прежнему никого нет.

– Это ты сказал, мой милый? – шепчу я, обращаясь к коту, и тут же мысленно себя одергиваю. – Ну конечно. Совсем свихнулась на старости лет. Галлюцинации.

– Я тебе не какая-то галлюцинация, – раздается тот же голос, полный снисходительного терпения. – Ах да. Ваши коты ведь не говорят. Упс... – он отводит взгляд и начинает чесать шею задней лапой.

Мои глаза округляются до размера блюдец, и я теряю дар речи. За все мои сорок лет практики говорящие коты мне не встречались.

Я щипаю себя за руку, сильно, до боли, в надежде проснуться.

– Но это не сон... или сон? – шепчу я, глядя на него во все глаза. – Что происходит, как такое возможно?

Мои пальцы, дрожа, тянутся к его черной шерсти. Теплая, живая, настоящая.

– Боже, не сон, – выдыхаю я.

– А ты неплохо соображаешь для смертной, – флегматично продолжает он, игнорируя мою панику. Он спрыгивает со стола и обходит меня по кругу, словно оценивая. – Все так, как я и чувствовал. Твоя душа... она чистая. Не заражена. Как якорь в бушующем море.

– Что это значит? Какой еще якорь? Кто ты? – наконец прорывается мой голос, дрожащий и срывающийся. – Изыди, демон! – выпаливаю я, выставляя перед собой руку с растопыренными пальцами, будто это защитит меня. – Отче наш, Иже еси на небесах... да святится имя...

Я бормочу слова молитвы, которую не произносила с детства, но кот даже ухом не ведет. Он просто сидит, смотрит на меня своими огромными зелеными глазами, и в них плещется вселенская скука. Я замолкаю на полуслове, понимая всю абсурдность происходящего.

Кот едва заметно вздыхает, будто я отняла у него драгоценные секунды вечности.

– Ты закончила?

Я пытаюсь переварить его слова, но они ускользают, как песок сквозь пальцы.

– Кто ты? – повторяю я, цепляясь за единственный понятный вопрос.

Кот останавливается и смотрит на меня с легким высокомерием.

– Морфеус.

Имя щелкает в моей памяти, всплывая из десятков прочитанных книг.

– Бог сновидений?

– В точку, – он начинает демонстративно вылизывать лапу, будто разговор ему уже наскучил. – А раз разобрались с формальностями, мне пора возвращаться. И ты идешь со мной.

– Что? Я никуда не пойду! – паника наконец берет верх, и я отступаю на шаг.

Но его голос окутывает меня, как теплый, тяжелый туман. Он не звучит громко, но проникает прямо в сознание, убаюкая, лишая воли. Мои веки наливаются свинцом, и я проваливаюсь в непроглядную темноту.

Пробуждение плавное, будто я выныриваю из глубокой, темной воды. Первое, что я вижу, открыв глаза, – это пара огромных зеленых глаз, наблюдающих за мной. Морфеус сидит рядом, идеально неподвижно, будто ждал этого момента.

– О, ты проснулась, – небрежно замечает он, когда наши взгляды встречаются, и тут же начинает умываться с самым невозмутимым видом.

Глава 2. Право сильного

Силуэт выходит из-за дерева, и лунный свет падает на него, вылепливая из темноты каждую деталь. Он именно такой, каким я его увидела на обложке своей судьбы – высокий, с широкими плечами и узкими бедрами, словно высеченный из древнего камня. Его темные, густые волосы взъерошены, будто их трепал ветер, а может, он просто провел по ним рукой. На нем нет ничего лишнего – лишь штаны из грубой кожи и расстегнутая на груди темная рубаха, открывающая вид на мощные, рельефные мышцы.

Он не просто большой. Он излучает первобытную, необузданную мощь, которая заставляет воздух вокруг него вибрировать. Он двигается медленно, плавно, с грацией огромного хищника, вышедшего на охоту. И его взгляд, темный и пронзительный, прикован ко мне. Он не смотрит на Морфеуса, не обращает внимания на поляну. Для него в этом мире существую только я.

Он начинает медленно обходить меня по кругу, не сводя глаз. Это не человеческий взгляд. В нем нет любопытства или удивления. Только оценка. Холодная, собственническая оценка, будто он решает, что делать с вещью, которую нашел на своей территории.

Несмотря на колотящееся в груди сердце, я заставляю себя стоять прямо. Спина прямая, подбородок поднят. Я сорок лет усмиряла испуганных, агрессивных и раненых существ. Я не позволю этому... мужчине запугать меня.

– О, прекрасно, – раздается рядом тихий, саркастичный шепот Морфеуса. – Молчаливая инспекция. Значит, он в хорошем настроении.

Я не реагирую на его слова, мой взгляд пойман взглядом хозяина леса. Он останавливается прямо передо мной, так близко, что я чувствую жар, исходящий от его кожи. Запах от него густой, терпкий – запах влажной земли, хвои и чего-то еще, дикого, мускусного. Он медленно поднимает руку, и я инстинктивно напрягаюсь, готовая отпрянуть. Но он не касается меня. Его пальцы замирают в сантиметре от моей щеки, и я чувствую покалывание, словно он ощупывает мою ауру.

Напряженная тишина звенит в ушах. А потом он говорит.

Голос у него низкий, гортанный, в нем слышится рокот камнепада и шелест вековых деревьев. Он произносит всего одно слово, но в нем – вся его суть, весь его закон.

– Моя.

Первоначальный трепет, смесь страха и странного влечения, мгновенно испаряется, уступая место ледяному возмущению. Вся моя жизнь, весь мой опыт кричат внутри меня.

– В каком это смысле, молодой человек? Я ничья! – мой голос звучит на удивление твердо и ясно.

В ответ на мою дерзость уголок его рта медленно ползет вверх, обнажая хищную, завораживающую усмешку. Его не злит мое сопротивление. Оно его забавляет.

– Мы это еще увидим, – произносит он так же тихо, но с абсолютной уверенностью.

Он бросает на меня последний, долгий, собственнический взгляд, который, кажется, проникает под кожу. А затем так же бесшумно поворачивается и растворяется в лесной чаще, будто его здесь никогда и не было.

Поляна снова погружается в тишину, но теперь эта тишина кажется оглушающей. Я стою, дрожа от смеси гнева и пережитого шока, и медленно поворачиваюсь к единственному существу, которое может дать мне ответы.

– А теперь, – шиплю я, глядя в невозмутимые зеленые глаза Морфеуса, – ты мне все объяснишь.

Глава 3. Логово лесного духа

Не успевает Морфеус даже рот открыть, чтобы съязвить в ответ, как воздух снова густеет. Тень, отбрасываемая гигантским деревом, темнеет, и из нее без единого звука выступает Риан. Он вернулся. И судя по выражению его лица, время для разговоров закончилось.

Он подходит ко мне, и я инстинктивно делаю шаг назад, но упираюсь спиной в невидимую стену. Его рука находит мое запястье. Хватка не причиняет боли, но она стальная, абсолютная, как кандалы из живой плоти. Он не смотрит на меня, его взгляд устремлен куда-то в чащу. Он просто разворачивается и тащит меня за собой.

– Эй! Пусти меня! – кричу я, упираясь ногами в мягкую землю. Но это бесполезно. Там, где ступает он, трава и корни словно расступаются, создавая ровную тропу. Но стоит мне попытаться вырваться, как ветки ближайшего куста цепляются за мою одежду, а корни деревьев, кажется, намеренно вырастают на моем пути, заставляя спотыкаться.

Я борюсь не с мужчиной. Я борюсь с целым лесом, и он на его стороне.

– Морфеус! Сделай что-нибудь! – в отчаянии кричу я коту, который невозмутимо трусит за нами.

Он останавливается, садится и начинает демонстративно вылизывать лапу.

– Прости, дорогая, – доносится до меня его саркастичный голос. – В чужие семейные разборки не лезу.

Я замолкаю, осознавая всю глубину своего одиночества. Ярость сменяется холодным расчетом. Кричать бесполезно. Сопротивляться – глупо. Остается только одно – наблюдать. Я изучаю его широкую спину, напряженные мышцы, проступающие под тканью рубахи, его плавную, хищную походку. Он не оглядывается. Он уверен, что я никуда не денусь. И он прав.

Мы идем сквозь лес, который кажется живым и разумным. Стрекот сверчков оглушает, смешиваясь с шелестом листвы и тихим уханьем невидимых птиц. Лунный свет пробивается сквозь густую крону, ложась серебряными пятнами на его широкую спину. Каждый раз, когда он движется, свет играет на его напряженных мышцах, подчеркивая их рельеф. Я вижу, как перекатываются лопатки под тонкой тканью, как напрягаются бицепсы на руке, что все еще держит мое запястье.

Вдруг Морфеус, до этого трусивший рядом с видом крайнего недовольства, замирает. Его тело напрягается, как натянутая струна. В следующий миг он молниеносной черной тенью метнулся в кусты. Раздается отчаянный писк, который тут же обрывается. Через секунду Морфеус выходит из зарослей, держа в зубах за хвост маленькую полевую мышь.

– Вот и мой ужин, – цедит он сквозь зубы, не выпуская добычу, и снова принимается невозмутимо трусить рядом.

Светящиеся грибы на стволах деревьев загораются ярче, когда мы проходим мимо, освещая нам путь. Я никогда не видела ничего подобного. Красота этого места пугает и завораживает одновременно.

Наконец, мы выходим на поляну, в центре которой стоят три гигантских, древних дерева. Их стволы, толщиной с небольшой дом, переплетаются высоко над землей, образуя единую крону. Но самое невероятное – это то, что находится между ними.

Это дом. Настоящий дом, созданный из живых, переплетенных ветвей и корней этих самых деревьев. Они сплелись так плотно, что образовали стены и покатую крышу, сквозь которые пробиваются тонкие лучики лунного света, создавая на полу из мягкого мха причудливые узоры. Внутри пахнет деревом, влажной землей и озоном после грозы. В центре – очаг, выложенный из гладких речных камней. Это не постройка. Это живое творение, продолжение самого леса. Продолжение его самого.

Оказавшись внутри, Риан наконец отпускает мою руку. На запястье остается красный след. Секунду я стою, ошеломленная этой первобытной красотой. Но инстинкт выживания берет свое. Я разворачиваюсь и бросаюсь к выходу.

Я не успеваю сделать и трех шагов.

Живые ветви, образующие широкий дверной проем, с тихим шелестом приходят в движение. Они сплетаются друг с другом, образуя плотную, непроходимую стену из дерева и листвы.

Риан даже не пошевелился. Он просто стоит и смотрит на меня сверху

Глава 4. Дар, которого я не просила

Тишина, воцарившаяся после исчезновения Риана, давит сильнее любого крика. Я стою посреди этого живого дома, запертая волей самого леса. Воздух густой и тяжелый. Риан не просто ушел. Он оставил здесь часть себя, свое гнетущее, молчаливое присутствие.

Он не сказал ни слова, но его послание было кристально ясным. Ты в моей власти. Ты никуда не уйдешь.

Я медленно опускаюсь на мягкий мох, покрывающий пол. Тело дрожит, но разум, закаленный десятилетиями кризисных ситуаций, начинает работать. Паника – это роскошь, которой я не могу себе позволить. Я перевожу взгляд на единственную живую душу, кроме меня, в этом странном месте.

Морфеус сидит у каменного очага и деловито доедает свою мышь, громко хрустя косточками.

Адреналин и гнев, которые я сдерживала, наконец находят выход. Я поднимаюсь.

– Объясняй. Все. Сейчас же, – мой голос – это сталь.

Кот медленно дожевывает, тщательно облизывается и с видом невероятной усталости смотрит на меня.

– Ты всегда такая громкая? Это очень утомляет.

– Морфеус!

– Ладно, ладно, – он лениво зевает, демонстрируя ряды острых белых зубов. – Слушай внимательно, потому что повторять я не буду. Этот мир, как ты уже, наверное, заметила, немного... сломан. Существуют две силы, два полюса, два невероятно высокомерных ящера, которые считают себя венцом творения. Один – Порядок и Пламя. Другой – Хаос и Жизнь.

Он делает паузу, будто ожидая аплодисментов за свое драматическое представление.

– Когда-то давно они были равновесием. Теперь – они ненависть. Чистая, дистиллированная ненависть, которая длится уже столько веков, что начала разрывать саму реальность. Мир умирает, Алина. Медленно и мучительно.

Его слова, несмотря на саркастический тон, ложатся на меня ледяной тяжестью.

– И при чем здесь я?

– А ты – это нечто уникальное, – он подходит и обнюхивает мои ботинки. – Твоя душа. Она чистая. Не заражена ни огнем, ни жизнью. Ты – якорь в этом шторме. Единственное, что может удержать ткань мира от окончательного разрыва.

Я ошарашенно смотрю на него, потом на свои руки. Молодые, сильные руки, которые я не узнаю.

– А это? – мой голос дрожит. – Что со мной? Почему я... выгляжу так?

Морфеус фыркает, будто я спросила какую-то глупость.

– Твое старое тело просто рассыпалось бы от магического давления. Этот мир не терпит слабости. Он просто... откатил тебя к заводским настройкам. К пику физической формы.

Он умолкает, а затем смотрит на меня с едкой усмешкой.

– Мир дал твоему телу второй шанс. Вернул молодость. Разве это не прекрасно?

Его слова бьют гораздо больнее, чем вся первобытная власть Риана. Второй шанс? Я не просила о нем. У меня была моя жизнь. Мои воспоминания, мои морщины, моя спокойная старость.

– Ну, да, наверное, – едва слышно отвечаю я, и горечь в моем голосе, кажется, удивляет даже кота.

Я чувствую себя полностью раздавленной. Запертая в чужом теле, в чужом мире, где я лишь инструмент. В груди зарождается отчаяние, и я задаю единственный вопрос, который еще имеет значение.

– Я смогу когда-нибудь... вернуться домой?

И тут происходит метаморфоза. Сарказм и высокомерие исчезают из его взгляда. Морфеус подходит ко мне, трется о мои ноги и смотрит снизу вверх огромными, невинными, полными мировой скорби зелеными глазами. Его уши жалобно опускаются.

– Мой мир умирает, Алина, – его голос становится тихим и умоляющим. – Может, я и смогу вернуть тебя... если ты поможешь мне его исцелить. Ты ведь поможешь мне?

Он слегка бодает мою ногу. Чертов манипулятор. Но я смотрю на него и вижу не древнее божество, а просто кота, просящего о помощи. Ветеринар во мне, та самая часть души, что заставляла меня сорок лет вставать по ночам к больным животным, не может отказать.

– Хорошо, – выдыхаю я, ненавидя себя за эту слабость. – Я помогу.

Мгновение – и вся его жалостливость исчезает. Он отскакивает, садится и снова принимает свой привычный самодовольный вид.

– Вот и славно.

Глава 5. Эхо жизни

"Вот и славно," – эхом отзывается в моей голове самодовольный голос Морфеуса, когда я остаюсь одна в тишине живого дома.

Славненько. Меня похитили из моего мира, засунули в чужое молодое тело, заперли в логове первобытного дракона, а теперь еще и втянули в сделку с котом-манипулятором, пообещав спасти его мир в обмен на призрачный шанс вернуться домой. Просто замечательно.

Я поднимаюсь с мшистого пола и осматриваюсь. Страх и гнев все еще бурлят внутри, но сорокалетний опыт работы в экстренных ситуациях берет свое. Паника не поможет. Нужно оценить обстановку.

Логово Риана, несмотря на всю свою дикость, удивительно гармонично. Стены из переплетенных ветвей кажутся прочными, как камень, но сквозь них просачивается мягкий лунный свет, рисуя на полу живые узоры. Воздух чистый, пахнет дождем и зеленью. В центре комнаты, в очаге из гладких речных камней, догорают угли, оставленные, видимо, еще с прошлой ночи.

Мой взгляд цепляется за детали. В углу свисает одна особенно длинная лиана, нарушая общую симметрию. Возле очага разбросаны перья какой-то крупной птицы. На каменной кладке – пятно сажи.

И тут во мне просыпается та самая женщина, которая сорок лет поддерживала идеальный порядок в своей клинике. Та самая, которая не могла спокойно работать, если инструменты на лотке лежали не по ранжиру.

Прежде чем я успеваю себя остановить, я подхожу и аккуратно заправляю свисающую лиану в плетение стены. Затем подбираю перья и бросаю их в остывающий очаг. Нахожу кусок мха пожестче и начинаю оттирать сажу с камня. Это абсурдно. Я – пленница, а веду себя как хозяйка, решившая сделать генеральную уборку. Но эти простые, осмысленные действия успокаивают. Это мой маленький акт контроля над ситуацией, в которой я не контролирую абсолютно ничего.

Морфеус, свернувшись клубком в самом теплом углу, приоткрывает один глаз, смотрит на мою возню с нескрываемым презрением и снова засыпает. Помощи от него не дождешься.

Внезапно я застываю. В дверном проеме, который всего несколько минут назад был плотной стеной из веток, теперь зияет проход. И в нем стоит Риан. Он появился так же бесшумно, как и исчез. В руках он держит тушку свежеосвежеванного кролика. Кровь еще капает с нее на мох, но тот, кажется, тут же впитывает ее без следа.

Он подходит и, не говоря ни слова, бросает тушку на большой плоский камень у очага. Это жест. Недружелюбный, но и не враждебный. Это... еда.

Я смотрю на сырое мясо, потом на него.

– Спасибо, конечно, – произношу я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Но я предпочитаю готовить пищу перед употреблением.

Он смотрит на меня своими темными, непроницаемыми глазами, и я не могу понять, о чем он думает. Он просто стоит и смотрит, огромный и молчаливый. Это молчание давит, заставляет чувствовать себя маленькой и уязвимой. Я решаю пойти ва-банк.

– Меня зовут Алина. А тебя? Или мне так и называть тебя "хозяином леса"?

Он чуть склоняет голову набок, будто впервые слышит человеческую речь. Пауза затягивается так надолго, что я уже думаю, что он не ответит.

– Риан.

Его имя, произнесенное низким, гортанным голосом, звучит как древнее заклинание. Просто и веско.

– А меня ты так не кормил, громила, – раздается сонный, недовольный голос из угла. Морфеус проснулся и с укоризной смотрит на тушку кролика.

Риан переводит на него взгляд, и в его глазах мелькает тень презрения.

– Радуйся, что я разрешаю тебе ловить мышей на моей земле. Иначе ходил бы голодный.

Морфеус оскорбленно шипит, демонстративно поворачивается к Риану задом и садится, подогнув под себя лапы, уставившись в стену.

Риан снова смотрит на меня, затем на очаг. Он протягивает руку, и над камнями вспыхивает яркое, ровное пламя, которое тут же охватывает сухие ветки, лежащие внутри. Магия. Простая, бытовая, но от этого не менее шокирующая.

Я сажусь у огня, чувствуя, как тепло начинает разгонять холод, сковавший меня изнутри. Риан садится напротив. Мы сидим в молчании, разделенные пляшущими языками пламени. И в этот момент я начинаю чувствовать что-то странное.

Тепло. Оно исходит не только от огня, но и от меня самой. Я опускаю взгляд и вижу, как маленький росток папоротника, пробивающийся сквозь мох у моих ног, начинает расти. Прямо на глазах. Он вытягивается, его листочки разворачиваются, наливаясь сочной зеленью. Я испуганно отдергиваю ногу.

Рядом со мной, на одной из ветвей, образующих стену, набухает почка. Секунда – и из нее распускается маленький белый цветок с сияющей сердцевиной. Затем еще один, и еще. Целая гирлянда цветов оживает под моим взглядом.

– Что... что это? – шепчу я.

Морфеус, забыв про обиду, подходит ближе и с интересом обнюхивает один из цветков.

– Это ты, – констатирует он с неожиданной серьезностью. – Твоя душа. Ты для этого мира как... концентрированное удобрение. Твоя чистая энергия заставляет все живое вокруг тебя расти с неестественной скоростью.

Риан тоже смотрит на это чудо, и впервые в его глазах я вижу не просто собственничество, а нечто похожее на благоговение. Он протягивает палец и осторожно касается лепестка одного из цветков.

Глава 6. Повелитель Огня

Слова Морфеуса повисают в воздухе, тяжелые и холодные. Он его почувствовал.

Я смотрю на Риана. Благоговение в его глазах, с которым он смотрел на распустившиеся рядом со мной цветы, исчезает, сменяясь чем-то древним и яростным. Он больше не смотрит на меня. Все его существо обращено наружу, к невидимой угрозе. Он медленно, с текучей грацией хищника, поднимается на ноги. Мышцы на его спине и руках перекатываются, напрягаясь до каменной твердости. Он не просто насторожился. Он приготовился к битве.

Его взгляд, до этого темный и непроницаемый, теперь горит первобытной, территориальной ненавистью. Он смотрит сквозь живые стены своего дома, в сторону далеких, едва видных на горизонте гор, и из его груди вырывается низкое, вибрирующее рычание. Это не звук животного. Это гул самой земли, предупреждающий о вторжении. Он чувствует его. Чужака на своей земле.

И тут меняется все вокруг.

Атмосфера в лесу, до этого наполненная жизнью – стрекотом сверчков, шелестом листвы, тихим уханьем невидимых птиц – внезапно замирает. Наступает абсолютная, мертвая тишина, от которой закладывает уши. Воздух, влажный и пахнущий зеленью, становится сухим, колючим, горячим, будто рядом с моим лицом открыли раскаленную печь. Я чувствую, как влага испаряется с моей кожи, в горле мгновенно пересыхает.

Я смотрю на вход в логово и вижу, как сочная зеленая трава и нежный мох на пороге начинают буреть, скручиваться и рассыпаться в прах. В дверном проеме разгорается неестественное оранжевое свечение. Оно не греет, как огонь Риана в очаге. Оно выжигает. Это не живое пламя. Это сама аура Порядка, холодная, стерильная и абсолютно враждебная этому дикому, живому лесу.

Морфеус издает утробное шипение, от которого у меня по спине бегут мурашки. Его черная шерсть встает дыбом, искрясь в сухом воздухе. Он молниеносной тенью взмывает вверх и запрыгивает на одну из высоких ветвей-балок под самым потолком. Оттуда, из безопасной темноты, на меня смотрят два зеленых огонька, полных тревоги.

В проходе, залитом этим мертвым, пульсирующим светом, появляется фигура.

Он высокий, как и Риан, но его сила совершенно иного рода. Не первобытная мощь дикой природы, а холодная, отточенная, дисциплинированная сила аристократа и воина. Его длинные серебристые волосы, похожие на расплавленный металл, мягко колышутся в несуществующем ветерке, создаваемом его аурой. Черты лица – идеальные, безупречные, будто высеченные из слоновой кости: высокие скулы, прямой нос, тонкие, решительно сжатые губы. На нем дорогое, но функциональное одеяние из черной, матовой кожи, которое сидит на его мускулистом теле как вторая кожа.

Он не смотрит по сторонам с любопытством или удивлением. Его взгляд, холодный и полный аристократического презрения, скользит по живым стенам, по мягкому мху, по нашему скромному очагу, будто он видит перед собой лишь грязь, беспорядок и хаос. Он видит Риана, и в его янтарных глазах вспыхивает ненависть, такая же древняя и глубокая, как этот мир. Затем его взгляд находит меня.

Он задерживается на моем лице, скользит ниже, к цветам, что все еще светятся нежным светом на стене рядом со мной. И в его глазах я вижу не просто любопытство. Я вижу понимание. Осознание. И холодную, расчетливую, хищную жадность коллекционера, нашедшего бесценный артефакт.

Он говорит первым. Его голос – ровный, спокойный, как звон стали, и от этого еще более угрожающий. И он обращается не к Риану. Он обращается ко мне, полностью игнорируя хозяина этого леса, будто тот не более чем часть интерьера.

– Значит, это ты. Аномалия.

Риан делает шаг вперед, полностью заслоняя меня своей широкой спиной. Его ответ – низкое, яростное рычание, переходящее в слова, пропитанные ненавистью.

– Каэлан, убирайся с моей земли.

– Твоей земли? – в голосе среброволосого появляется едва заметная, ледяная насмешка. Он обводит взглядом живой дом. – Ты называешь землей эту гниющую, заросшую сорняками яму? Я пришел не к тебе, дикарь.

Он делает шаг в мою сторону, обходя Риана.

– Эта вещь пойдет со мной.

Вещь. Это слово, сказанное с холодным, бесстрастным презрением, заставляет меня содрогнуться от гнева. Вещь? После шестидесяти двух лет жизни, после сорока лет работы, после всего, что я видела и пережила – я для него просто вещь?

Риан не бросается в драку. Вместо этого он замирает, и я чувствую, как меняется сам дом. Живые ветви и корни, образующие стены и потолок, с тихим, угрожающим треском приходят в движение. Они вытягиваются, заостряются, кора на них твердеет, превращаясь в сотни острых, как копья, шипов, направленных на незваного гостя.

Воздух между ними начинает трещать от невидимого напряжения. Я чувствую это физически. С одной стороны, от Каэлана, идет волна сухого, обжигающего жара и стерильного, колючего порядка. С другой, от Риана, – волна влажной, первобытной, хаотичной жизненной силы. Они как два полюса гигантского магнита, а я стою точно между ними.

Я стою между воплощением дикой Жизни и холодного Порядка, и чувствую, как их силы, их вековая ненависть вот-вот столкнутся, используя мое тело как эпицентр. И разорвут меня на части.

Глава 7. Битва Драконов

Я стою, застыв от ужаса, в эпицентре бури. Две силы, две первобытные ненависти, направленные друг на друга, а я – точка их пересечения. Шипы, выросшие из стен живого дома, острые и твердые, как сталь, нацелены на среброволосого дракона. Риан, стоящий передо мной, – это натянутая до предела тетива, готовая выпустить стрелу.

Каэлан делает первый ход.

Он не двигается с места, даже не меняет позы. Он просто слегка приподнимает руку, и воздух вокруг него взрывается сухим, обжигающим жаром. Это не просто тепло. Это абсолютная, стерильная пустота, в которой умирает любая влага, любое проявление жизни.

Сотни шипов, созданных волей Риана, вспыхивают и осыпаются на пол серым пеплом, даже не коснувшись его. Цветы, что распустились на стене рядом со мной, мгновенно чернеют и рассыпаются в прах. Живые стены дома стонут, ветви высыхают и трескаются. Он не просто защищается. Он убивает сам дом, оскверняет его своим присутствием.

Из груди Риана вырывается рев, полный ярости и боли. Это крик не просто мужчины, чью территорию осквернили. Это крик самого леса. В следующий миг он срывается с места.

Его движение – размытое пятно, неудержимая сила природы. Он не бьет, он врезается в Каэлана, намереваясь смести его, сломать, втоптать в землю. Но Каэлан встречает его с холодной, отточенной точностью воина. Он не уклоняется, а делает неуловимое движение в сторону, и кулак Риана с оглушительным треском врезается в живую стену дома, пробивая в ней дыру.

Их бой – это хаос и порядок, столкнувшиеся в смертельном танце. Риан – это первобытная ярость, град сокрушительных ударов, каждый из которых способен раздробить гранит. Каэлан – это смертоносная точность, ледяное спокойствие, каждое его движение выверено и направлено на уязвимые точки.

Ударная волна от их первого прямого столкновения – кулака о блок – отбрасывает меня, как тряпичную куклу. Я лечу спиной вперед и больно ударяюсь о стену. В глазах темнеет. Воздух выбивает из легких. Я сползаю на пол, пытаясь вдохнуть, и с ужасом смотрю на двух титанов, размытые силуэты которых мечутся по комнате, круша все на своем пути.

– Классика, – раздается сверху саркастичный голос Морфеуса, который с комфортом устроился на самой высокой ветви-балке. – Неудержимая сила против несокрушимого объекта. Ставлю на того, кто первым выдохнется.

Они равны. Ярость Риана не может пробить идеальную защиту Каэлана, а смертоносные выпады Каэлана вязнут в дикой, непредсказуемой манере боя Риана. Напряжение нарастает, достигая предела. И этот предел взрывается.

Первым меняется Каэлан.

Его кожа на моих глазах начинает темнеть, покрываясь сетью трещин, из которых вырывается оранжевый свет. Я слышу отвратительный, влажный хруст ломаемых и перестраивающихся костей. Его тело вытягивается, меняет форму. Одежда из черной кожи сгорает, превращаясь в обсидиановую чешую, гладкую и геометрически правильную. Из-за его спины с оглушительным ревом вырываются два огненных крыла, сотканных из чистого пламени. Через мгновение передо мной стоит не мужчина, а изящный, смертоносный дракон из черного камня и огня, каждая линия которого кричит о порядке и разрушении.

Риан, видя трансформацию врага, издает ответный рев. Его тело тоже начинает меняться. Кожа грубеет, покрываясь корой древнего дерева, мышцы разрастаются, превращаясь в узловатые корни. Его тело раздувается, ломая остатки живого дома. Вместо кожистых крыльев за его спиной разворачиваются два гигантских листа, прочных, как сталь, с узором из зеленых прожилок. Он становится громадным драконом из дерева, мха и живых лиан, воплощением неукротимой, хаотичной мощи самой природы.

Их человеческие обличья были лишь бледной тенью их истинной сути.

Остатки дома рушатся, и битва перемещается на поляну, которая мгновенно превращается в ад. Каэлан выдыхает концентрированный поток чистого жара, и вековые деревья на его пути вспыхивают, как спички, превращаясь в обугленные столбы. Земля под его лапами трескается и плавится.

Риан отвечает ему не огнем. Из его пасти вырывается густое облако изумрудной пыльцы. Там, где она оседает, земля взрывается. Из нее с чудовищной скоростью вырываются гигантские, толщиной с мою руку шипы, удушающие лианы и хищные цветы, которые щелкают зубастыми бутонами. Лес сражается на его стороне.

Я стою на границе двух миров. С одной стороны – выжженная дотла пустыня, с другой – ядовитые, аномально разросшиеся джунгли. И посреди всего этого, прямо над моей головой, два бога, две стихии, два воплощения ненависти сцепляются в яростной схватке.

Их когти рвут кору и крошат камень. Их рев сотрясает землю. Потоки их магии – сухой, испепеляющий жар Каэлана и влажная, удушающая сила жизни Риана – сталкиваются в воздухе прямо надо мной.

Они создают невидимый вихрь, воронку из чистой, концентрированной ненависти. И я оказываюсь в самом ее центре.

Я чувствую невыносимое давление. Будто мою душу, мой разум, каждую клетку моего нового тела хватают две гигантские руки и тянут в разные стороны. Одна пытается сжечь меня дотла, превратить в стерильный пепел. Другая – заставить неконтролируемо расти, прорасти сквозь саму себя, утонуть в буйстве дикой жизни.

Боль. Не физическая. Гораздо хуже. Это агония раскола.

Я кричу.

Крик, полный нечеловеческой боли, вырывается из моей груди. И в этот миг магическая отдача от столкновения их сил, усиленная моей "чистой" душой, ударяет по мне, как молния.

Глава 8. Эхо ее боли

Темнота отступает медленно, неохотно. Первое, что я осознаю, – это боль. Тупая, пульсирующая боль, которая гнездится в основании черепа и расходится волнами по всему телу. Каждый вдох – усилие. Каждое движение век – пытка. Кажется, будто из меня выкачали не только силы, но и саму жизнь, оставив лишь пустую, гудящую оболочку.

Я с трудом открываю глаза. Мир расплывается в месиве серых и зеленых пятен. Пахнет озоном, горелой древесиной и чем-то тошнотворно-сладким, как гниющие фрукты. Я лежу на земле. На том, что от нее осталось. Вокруг меня – ужасающее поле битвы. Черные проплешины пепла соседствуют с аномально разросшимися, уродливыми сорняками, которые уже начинают вянуть и чернеть. Земля под моей спиной одновременно и сухая, как пустыня, и влажная, как болото.

Мой взгляд медленно фокусируется. И я вижу их.

Они стоят на разных концах разрушенной поляны, молчаливые и неподвижные, как изваяния, поставленные в память об этой битве. Оба в человеческом обличье. Риан, темный и первобытный, стоит у края своего искалеченного леса. Его руки сжаты в кулаки, в его позе – сдерживаемая ярость. Каэлан, светлый и холодный, стоит посреди выжженной им проплешины. Его поза выражает аристократическое презрение, но напряженная линия плеч выдает готовность в любой момент сорваться в бой.

Они не смотрят друг на друга. Оба смотрят на меня.

Битва окончена. Наступила тишина. Гнетущая, тяжелая, наполненная ненавистью, которая никуда не делась. Она просто затаилась, ожидая следующего повода для взрыва.

Волна гнева поднимается во мне, придавая сил. Из-за них. Все это из-за них. Я пытаюсь сесть, опираясь на локти. Мышцы не слушаются, тело кажется чужим и ватным.

– Вы... – шепот срывается с моих губ, слабый и жалкий. – Вы идиоты...

Мое движение нарушает их молчаливое противостояние. Они одновременно поворачивают головы друг к другу.

– Это результат твоего хаоса, дикарь, – голос Каэлана холоден, как лед. – Твоя неуправляемая сила чуть не уничтожила ее.

– Этого бы не случилось, если бы ты не вторгся на мою землю, пепельный выродок! – рычит в ответ Риан. – Ты принес свою смерть в мой лес!

– Поздравляю, идиоты. Вы чуть не убили своё единственное спасение.

Голос Морфеуса, лишенный обычной лени и полный холодной ярости, заставляет их обоих замолчать. Он спрыгивает с чудом уцелевшей высокой ветки и приземляется между ними. Его шерсть все еще стоит дыбом.

– Что ты несешь? – цедит Каэлан.

– То, что до ваших куриных драконьих мозгов не дошло, – шипит Морфеус. – Ее душа – чистый сосуд. Мост. Когда ваши силы сталкиваются, они не просто создают фейерверк. Они проходят через нее. Ваша ненависть, ваша магия, вся эта грязь – она становится эпицентром. Деретесь вы – страдает она.

Он поворачивает голову сначала к одному, потом к другому.

– Еще одна такая битва, и ваш драгоценный якорь просто разорвет на части. И тогда можете прощаться с этим миром. И друг с другом. Наслаждайтесь апокалипсисом.

На поляне снова воцаряется тишина. Но теперь она другая. Драконы смотрят на меня уже не как на приз, а как на... проблему. На хрупкий артефакт, который они чуть не разбили.

Первым, что удивительно, нарушает молчание Каэлан. В его глазах нет ни раскаяния, ни сочувствия. Только холодный, трезвый расчет.

– Он прав. Мы не можем продолжать в том же духе. Это нелогично.

Он смотрит на Риана взглядом, полным презрения.

– Я объявляю перемирие. Временное. Ради сохранения... ее. Никакого прямого магического противостояния в ее присутствии.

Риан смотрит на меня, на мою слабость, на разрушенную поляну. Ненависть в его глазах борется с инстинктом собственника, который не желает портить свою вещь.

– Я согласен, – рычит он. – Но с одним условием. Мы остаемся здесь. На моей земле. Она слишком слаба, чтобы ее перемещать.

Это не забота. Это еще один способ утвердить свою власть. Каэлан на мгновение прикрывает глаза, явно борясь с желанием испепелить все вокруг, но кивает.

– Пусть будет по-твоему. Пока что.

Перемирие. Хрупкое, основанное на ненависти и прагматизме. Я чувствую крошечное облегчение, но оно тут же тонет в океане слабости. Мне нужно встать. Я не могу лежать перед ними, как сломанная кукла.

– Я сама... – шепчу я, пытаясь опереться на руки.

Но тело предает меня. Ноги подкашиваются, в глазах снова темнеет, и я падаю, проваливаясь в спасительную темноту.

В последнюю секунду я вижу два размытых силуэта, одновременно сорвавшихся с места. Две тени, бросившиеся ко мне.

Но одна оказывается быстрее.

Меня подхватывают сильные, горячие руки. Я чувствую запах леса, земли и хвои. Риан. Он держит меня на руках, легко, будто я ничего не вешу.

Я успеваю увидеть лицо Каэлана, застывшего в шаге от нас. Его рука, протянутая ко мне, сжимается в кулак. В его янтарных глазах вспыхивает такая холодная, такая собственническая ярость, что у меня по спине пробегает мороз.

Он проиграл этот раунд. И он этого не простит.

Глава 9. Язык сострадания

Пробуждение похоже на медленное всплытие из вязкой, темной трясины. Тело ломит, каждая мышца ноет тупой, изнуряющей болью, но острая агония, разрывавшая меня на части, ушла. Я открываю глаза и понимаю, что нахожусь в логове Риана. Я лежу на мягком, упругом мху, укрытая тяжелой, пахнущей лесом и зверем меховой шкурой.

В центре живого дома горит ровное, спокойное пламя, отбрасывая на плетеные стены танцующие тени. У огня, скрестив на груди мощные руки, сидит Риан. Он не смотрит на меня, его взгляд устремлен в огонь, но я чувствую, что все его существо напряжено, он знает о каждом моем вздохе.

У входа, преграждая единственный выход, стоит Каэлан. Он стоит спиной ко мне, глядя на изуродованный лес, и сама его неподвижная фигура излучает ауру ледяного контроля и сдерживаемой ярости. Морфеус спит, свернувшись в тугой черный клубок у самого очага, в единственном месте, куда не долетает холодное дыхание Повелителя Огня.

Между ними – ледяное, звенящее молчание. Они не говорят. Не смотрят друг на друга. Они просто... существуют в одном пространстве, связанные хрупким перемирием, и я – причина этого перемирия. Заложница, ставшая замковым камнем в арке их ненависти.

Тишину разрывает жалобный, протяжный крик.

Это нечто среднее между плачем испуганного ребенка и криком раненой птицы. Звук высокий, дрожащий, полный боли и отчаяния. Он доносится снаружи, с изуродованной поляны.

Риан мгновенно вскидывает голову, его тело напрягается. Взгляд дикого зверя, готового разорвать любого, кто посмел нарушить покой его логова. Каэлан медленно поворачивает голову, и на его лице появляется брезгливая гримаса.

– Еще одно порождение твоего хаоса, – цедит он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Но я слышу в этом крике другое. Я слышу то, что слышала сорок лет своей жизни. Боль. Настоящую, физическую боль живого существа, которое не может себе помочь. И я понимаю, откуда доносится этот звук. С того самого места, где столкнулись их силы.

– Оно ранено, – шепчу я, пытаясь сесть. Тело протестует, мышцы сводит судорогой.

– Не выходи, – голос Риана низок и тверд, как камень. – Это не твое дело. Закон леса прост: выживает сильнейший.

– Ваш бой. Ваша ненависть, – я смотрю сначала на одного, потом на другого, и мой голос крепнет от подступающего гнева. – Ваша битва покалечила его. И это мое дело.

Не дожидаясь их ответа, превозмогая слабость, я поднимаюсь на ноги. Каждый шаг отдается тупой болью, но инстинкт сильнее. Я выхожу из логова на поляну.

Там, на границе выжженной земли и удушающих сорняков, лежит он. Лунный олененок. Я никогда не видела таких существ, но узнаю его инстинктивно. Его шерсть светится мягким, жемчужным светом, а на голове только-только пробиваются крошечные, похожие на перламутр рожки. Одна из его тонких, изящных ножек неестественно изогнута – открытый перелом. А на нежном боку – страшный ожог, от которого шерсть обуглилась и слезла, обнажая красное мясо. След магии Каэлана.

Олененок пытается встать, но снова падает, издавая тот же жалобный крик. Его огромные, темные глаза, полные слез и боли, смотрят прямо на меня.

Я забываю обо всем. О драконах, стоящих у меня за спиной. О своей слабости. О том, что я в чужом, враждебном мире. Я вижу только пациента.

– Тише, тише, мой хороший, – мой голос становится спокойным, убаюкивающим. Тот самый голос, которым я успокаивала тысячи испуганных собак, кошек и даже лошадей. – Я не причиню тебе вреда. Я помогу.

Я медленно, чтобы не напугать его, опускаюсь на колени. Он дрожит всем телом, но не пытается убежать. Он смотрит на меня, и в его глазах я вижу не только боль, но и проблеск доверия.

Я чувствую на себе два тяжелых взгляда. Драконы вышли за мной и молча наблюдают. Я знаю, что они думают. Риан, для которого слабость – это смертный приговор. Каэлан, для которого это существо – просто бесполезный, испорченный элемент хаоса.

Я игнорирую их. Осторожно осматриваю рану. Ожог страшный, но не смертельный. Перелом сложный, но его можно вправить. Я оглядываюсь в поисках того, что можно использовать как шину. Нахожу две прочные, прямые ветки, отломившиеся от дерева во время их битвы. Затем, не колеблясь ни секунды, я подхватываю подол своего белого, теперь уже грязного и рваного платья и отрываю две длинные полосы ткани.

– Сейчас будет немного больно, малыш, – шепчу я, одной рукой фиксируя ножку, а другой готовясь к резкому движению.

Он снова издает жалобный писк, но не брыкается. Я делаю резкое, выверенное движение. Слышится тихий щелчок. Олененок вздрагивает, но не отстраняется. Кость на месте. Я быстро накладываю шину из веток и туго перевязываю ее полосками ткани. Затем так же аккуратно обрабатываю ожог, очищая его от грязи и пепла. Я использую не магию. Я использую то, что у меня есть: знания, опыт и сострадание.

Закончив, я отстраняюсь. Олененок, пошатываясь, поднимается на три здоровые ноги. Он смотрит на меня мгновение, а затем делает то, чего я никак не ожидала. Он подходит ко мне и осторожно тычется своим влажным носом в мою руку.

В месте его прикосновения вспыхивает мягкий, серебристый свет. Тепло, похожее на солнечный луч, разливается по моей руке, прогоняя остатки боли и слабости. Это его благодарность.

Он бросает последний испуганный взгляд на двух драконов, стоящих неподвижно, и, хромая, исчезает в лесной чаще.

Глава 10. Уют для Дракона

Я просыпаюсь от тишины. Не той мертвой, звенящей тишины, что предшествовала битве, а спокойной, умиротворенной. Боль в теле почти прошла, оставив после себя лишь легкую, ноющую слабость, как после тяжелой болезни. Я все еще лежу на мягком мху, укрытая шкурой.

Осторожно приподнимаюсь на локтях и осматриваюсь. В очаге в центре живого дома тлеют угли, отбрасывая на стены слабые, оранжевые блики. У огня, скрестив ноги, сидит Риан. Он не смотрит на меня, его взгляд устремлен в огонь, но вся его поза говорит о том, что он знает о каждом моем движении. Он больше не кажется просто диким зверем. В его молчании теперь есть какая-то задумчивость.

У входа, как и прежде, стоит Каэлан. Его имя, холодное и острое, теперь прочно засело в моей памяти. Он стоит, глядя на утренний лес, но его напряженная, идеально прямая спина говорит о том, что он контролирует все, что происходит у него за спиной. Они соблюдают перемирие. Хрупкое, натянутое до предела, но все же перемирие.

Морфеус, разумеется, спит. Свернувшись в тугой черный клубок в самом теплом углу, он выглядит как воплощение безмятежности, которому нет дела до драконьих разборок.

Я сажусь, откидывая шкуру. Воздух прохладный, но не холодный. Слабость все еще окутывает тело, но сидеть без дела я не могу. Это выше моих сил. Мой взгляд цепляется за беспорядок, который я не заметила вчера в шоке и панике.

Возле очага валяются обглоданные кости от нашего вчерашнего ужина-кролика. В углу небрежной кучей свалены какие-то полуобработанные шкуры, издающие слабый, терпкий запах. Рядом – набор странных, но явно острых инструментов для резьбы по дереву, разбросанных без всякой системы. Это не грязь в привычном понимании. Это хаос. Первобытный, естественный, как сам этот лес. И он невыносимо раздражает ту часть моей души, которой шестьдесят два года.

Ну уж нет, – думаю я. Я могу быть пленницей, но я не буду жить в беспорядке.

Я медленно поднимаюсь на ноги. Оба дракона никак не реагируют, но я чувствую на себе их внимание. Они ждут. Наблюдают.

Первым делом я собираю кости и аккуратно складываю их в очаг. Они сгорят, не оставляя следа. Затем я подхожу к куче шкур. Они влажные. Их нужно просушить. Я нахожу место у входа, где чувствуется легкий сквозняк, и, найдя выступающие сучки на живой стене, развешиваю шкуры одну за другой.

Затем наступает черед инструментов. Я нахожу естественную нишу в стене, похожую на полку, и начинаю методично, один за другим, складывать туда ножи, скребки и резцы, сортируя их по размеру. Я не спрашиваю разрешения. Я просто делаю. Это абсурдно. Я – пленница, а веду себя как хозяйка, решившая затеять генеральную уборку. Но эти простые, осмысленные действия успокаивают. Это мой маленький акт контроля над ситуацией, в которой я не контролирую абсолютно ничего.

– О, прекрасно, – раздается сонный, саркастичный голос. Морфеус проснулся, сел и с нескрываемым презрением наблюдает за моей деятельностью. – Ты здесь и дня не пробыла, а уже затеяла ремонт. Что дальше, занавесочки из листьев?

Я игнорирую его. Закончив с инструментами, я оглядываю результат своей работы. Стало лучше. Не идеально, но лучше.

И в этот момент я понимаю, что в логове я одна с котом. Риан исчез. Я не слышала, как он ушел. Каэлан тоже пропал со своего поста у входа. Эта мысль заставляет тревогу снова шевельнуться в груди.

Не успеваю я запаниковать, как Риан появляется снова, так же бесшумно, как и исчез. Он просто шагает из-за дерева на поляне и заходит внутрь. Он останавливается на пороге и замирает, его взгляд обводит преобразившееся логово. Он смотрит на аккуратно развешанные шкуры, на пустой пол у очага, на инструменты, сложенные на полке. На его лице отражается полное, абсолютное недоумение. В его мире вещи просто есть там, где их оставили. Концепция порядка ему чужда. Я вижу, как он пытается обработать эту информацию. Он не злится. Он заинтригован.

Каэлан стоит снаружи, на краю поляны. Я вижу его сквозь проход. Он тоже смотрит. На лице его – непроницаемая маска, но я почти физически чувствую его реакцию. Он – воплощение Порядка, и он должен был бы это одобрить. Но я навожу его порядок в логове его врага. Я "одомашниваю" его врага. И это вызывает в нем сложную смесь любопытства и глухого раздражения.

Риан молча проходит мимо меня и снова уходит. Я провожаю его растерянным взглядом. Что это было?

Через несколько минут он возвращается. И снова молча подходит ко мне. Он протягивает руки и кладет передо мной на мох... камень.

Это не просто булыжник. Это большой, идеально плоский речной камень, гладко отполированный водой до зеркального блеска, с красивыми серыми и зелеными прожилками. Он мог бы стать отличным столиком. Или разделочной доской. Это не еда. Не угроза. Это... предмет. Практичный, полезный предмет.

Это его первая, неуклюжая, молчаливая попытка поучаствовать в моем странном ритуале "гнездования".

Я смотрю на этот неожиданный, странный подарок, потом на него. И впервые с момента нашей встречи я не знаю, что сказать. А Каэлан, стоящий на границе света и тени, наблюдает за этой сценой с абсолютно непроницаемым выражением лица, и от его взгляда у меня по коже бегут мурашки.

Глава 11. Семейный ужин

День проходит в густом, вязком молчании. Оно настолько плотное, что, кажется, его можно потрогать. Риан и Каэлан занимают свои позиции, как два короля на шахматной доске – один у очага, другой у входа. Они не говорят, не двигаются, но их ненависть заполняет все пространство, делая воздух тяжелым и труднопроходимым. Я чувствую себя мухой, застывшей в янтаре их вековой вражды.

К полудню тишину начинает нарушать настойчивое урчание в моем животе. Тушка кролика, принесенная Рианом, так и лежит на плоском камне, который теперь служит нам столом. Я смотрю на сырое мясо, потом на двух драконов. Риан, дитя природы, вероятно, с удовольствием съел бы его и так. Каэлан, аристократ до мозга костей, смотрит на тушку с таким отвращением, будто это личное оскорбление.

Очевидно, что никто из этих двух высокомерных созданий, считающих себя венцом творения, не собирается заниматься такой прозаической вещью, как готовка. Если я хочу поесть, мне придется сделать это самой.

С тяжелым вздохом я подхожу к импровизированному столу. На полке, которую я вчера так старательно приводила в порядок, лежат ножи Риана. Я беру самый острый и, стараясь не морщиться, принимаюсь за дело. Сорок лет я оперировала животных, так что разделка тушки не вызывает у меня проблем, но приятного в этом мало.

Я чувствую на себе их взгляды. Оба дракона, до этого погруженные в свое молчаливое противостояние, теперь наблюдают за мной. Риан – с молчаливым, первобытным любопытством, будто видит подобный ритуал впервые в жизни. Он, наверное, просто рвет добычу зубами. Каэлан – с плохо скрываемым аристократическим отвращением. Сама мысль о том, что еду нужно готовить, кажется, оскорбляет его чувство прекрасного.

Я игнорирую их, полностью сосредоточившись на работе. Насаживаю куски мяса на заостренные ветки, которые нашла у очага, и раскладываю их над тлеющими углями. Вскоре по логову разносится аппетитный запах жареного мяса, смешиваясь с ароматами влажной земли и леса. Даже Морфеус, до этого дремавший в углу, приоткрывает глаз и заинтересованно принюхивается.

Когда мясо готово, я снимаю импровизированные шампуры с огня. Кладу один кусок на большой лист, который нашла у входа, для Риана. Другой – на такой же лист для Каэлана. Третий беру себе.

Наступает самая неловкая трапеза в моей жизни.

Мы втроем сидим у огня. Я, Риан и Каэлан. Звенящая, неловкая тишина нарушается лишь треском углей и звуком, с которым мы отрываем куски горячего, сочного мяса. Я чувствую себя как в клетке с двумя львами, которые в любой момент могут вцепиться друг другу в глотку, а заодно и в меня. Я стараюсь есть спокойно, смотреть в огонь, но ощущаю на себе их тяжелые, оценивающие взгляды.

Тишину, разумеется, нарушает Каэлан. Он с преувеличенной, театральной брезгливостью осматривает свой кусок мяса, будто ищет в нем изъян.

– Надеюсь, эта... трапеза соответствует твоим изысканным вкусам, дикарь? – его голос, холодный и ядовитый, адресован Риану, но говорит он так, чтобы слышала я.

Риан, не отрываясь от еды, отвечает низким, рокочущим голосом, в котором вибрирует угроза.

– Всяко лучше, чем пепел, который вы жрете в своих мертвых горах.

Каэлан усмехается, но его глаза остаются холодными.

– Нужно отдать ей должное, – он кивает в мою сторону, продолжая говорить обо мне в третьем лице. – Ее попытки принести цивилизацию в эту нору почти трогательны.

– Ей не нужна твоя цивилизация-клетка, – рычит в ответ Риан. – Здесь она свободна.

Свободна? Я чуть не давлюсь куском мяса от такой наглости. Я сижу, запертая в его живом доме, пленница двух драконов, а он говорит, что я свободна? Гнев начинает медленно закипать во мне. Они не говорят со мной. Они говорят обо мне. Обсуждают меня, как вещь. Как приз. Как территорию.

– Свобода пахнет гнилью и сыростью? – не унимается Каэлан. – Я предложу ей нечто большее, чем мох под ногами и сырое мясо. Я дам ей мир, где царит порядок.

– Твой порядок – это смерть. Пустыня, где не растет даже трава. Она – дитя жизни, ей место здесь.

Я сижу, сжимая в руке обглоданную ветку, и слушаю их. Мое терпение, закаленное сорока годами общения с самыми несносными хозяевами животных, стремительно тает. Они делят меня. Прямо у меня на глазах. Как два кобеля делят кость.

Словесная перепалка достигает пика. Каэлан, которому, видимо, надоедает сидеть на мху, медленно поднимается на ноги. Он бросает недоеденный кусок в огонь, где тот вспыхивает и мгновенно сгорает.

– Довольно. Эта комедия окончена. Она отправляется со мной. В место, достойное ее, а не в эту грязную берлогу.

Риан тоже медленно, без единого лишнего движения, поднимается. Его рука ложится на рукоять одного из ножей, аккуратно сложенных мной на полке.

– Она останется здесь.

Они стоят друг против друга, два бога, два монстра, готовые в любой момент нарушить хрупкое перемирие и снова вцепиться друг другу в глотку. Их ненависть почти осязаема. Она душит, давит, заставляет кровь стынуть в жилах.

И в этот момент что-то во мне ломается.

С силой, которой я от себя не ожидала, я бью кулаком по каменному столу. Звук получается на удивление громким, резким, как выстрел.

Глава 12. Оружие женщины

Утро начинается с тишины. Не той спокойной, умиротворенной тишины, что бывает в лесу на рассвете, а тяжелой, гнетущей, полной невысказанных угроз. Картина, кажется, застыла, зациклилась, превратившись в мой личный день сурка в этом чужом, враждебном мире.

Каэлан, холодная и безупречная статуя из черной кожи и серебра, стоит на своем посту у входа, блокируя единственный выход. Его неподвижность обманчива; я чувствую, как от него исходит аура сжатой пружины, готовой в любой момент распрямиться. Риан, молчаливая скала из мышц и первобытной ярости, сидит у очага, его взгляд устремлен в тлеющие угли. Они не смотрят друг на друга, но их ненависть заполняет все пространство, делая воздух вязким и трудным для дыхания.

Я – экспонат. Узница под круглосуточным надзором двух тюремщиков, которые ненавидят друг друга сильнее, чем желают обладать мной. С тоской я думаю о своей тихой клинике, о ворчливых хозяевах избалованных мопсов, о запахе лекарств. Боже, лечить капризных чихуахуа было гораздо проще, чем сдерживать эти две туго натянутые тетивы.

Мои размышления прерывает движение. Риан, не говоря ни слова, подходит к стене своего живого дома. Он легко проводит по ней рукой, и на моих глазах из плетения ветвей вырастает новая, гибкая лоза, на конце которой висит крупный, сочный плод иссиня-черного цвета, покрытый серебристой пыльцой. Он срывает его и молча протягивает мне.

Не успеваю я даже протянуть руку, как Каэлан с легкой усмешкой делает шаг вперед. В его руке, появившийся из ниоткуда, лежит небольшой, идеально круглый хлебец. От него исходит пар и аппетитный запах свежей выпечки. Он тоже протягивает его мне.

Они не говорят. Но их взгляды встречаются над моей головой, и в воздухе трещит от напряжения. Лесной плод, дар дикой природы, против идеального творения цивилизованной магии. Они не просто предлагают мне завтрак. Они соревнуются. За мое предпочтение. За мое внимание. За право считать меня своей.

И в этот момент, глядя на двух могущественных самцов, меряющихся силой через еду, я все понимаю. Я не жертва. Я – Алина Уокер, женщина шестидесяти двух лет. Я имела дело с самыми большими, опасными и упрямыми существами на планете. С разъяренными быками, с перепуганными до смерти жеребцами, с капризными альфа-самцами всех мастей. И я знаю главное правило: у каждого из них есть слабое место. Точка давления.

Их слабое место – это ревность. Их гордость. Их эго.

Мой страх отступает, сменяясь холодным, трезвым расчетом. Я не могу победить их силой. Но, возможно, я смогу ими управлять. Нужно лишь прощупать почву. Понять, насколько велико мое влияние.

Через некоторое время Каэлан, видимо, больше не в силах выносить ауру этого дикого места, бесшумно выходит наружу, чтобы "осмотреть периметр". Я остаюсь наедине с Рианом и спящим Морфеусом. Время действовать.

Я подхожу к Риану, который снова сел у огня. Я сажусь рядом, чуть ближе, чем следовало бы, и говорю тихим, доверительным голосом, полным едва заметной дрожи.

– Он... пугает меня. Его холод. Его взгляд, будто он смотрит не на живое существо, а на вещь. Здесь, в твоем лесу, я хотя бы чувствую жизнь. Здесь... безопаснее.

Я не совсем лгу. Его холод действительно пугает. Но я намеренно сгущаю краски, играя роль испуганной лани, ищущей защиты.

Риан не отвечает, но я вижу, как напрягаются мышцы на его спине, как он бессознательно расправляет плечи. Его взгляд, которым он смотрит в сторону выхода, становится еще более враждебным и собственническим. Он делает едва заметное движение, становясь чуть ближе, словно заслоняя меня от невидимой угрозы.

Это сработало. Я попала в точку. Инстинкт защитника и собственника оказался сильнее его молчаливой гордости.

Позже, когда Риан уходит в лес – проверить свои владения, патрулируя границы от незваного гостя – возвращается Каэлан. Он застает меня одну, сидящую у огня. Теперь его очередь. Я использую другую тактику, апеллируя к его гордости, к его чувству порядка.

Я обхватываю себя руками, будто мне холодно и неуютно.

– Это место... оно такое дикое. Хаотичное. Я не знаю, как здесь выжить, – я поднимаю на него взгляд, полный растерянности и затаенной мольбы. – Ты говорил о порядке... это звучит так... надежно.

Каэлан смотрит на меня сверху вниз, и в его янтарных глазах я вижу именно то, на что рассчитывала: снисходительное превосходство аристократа, который видит перед собой цивилизованную женщину, тоскующую по привычному миру. Он видит подтверждение собственной правоты.

– Тебе не придется долго это терпеть, – его голос звучит ровно, но в нем слышны нотки удовлетворения. – Я заберу тебя отсюда. В место, достойное тебя.

Это тоже сработало. Я нашла ключ и к нему.

Когда они снова оказываются в одном помещении, напряжение становится почти невыносимым. Оба дракона теперь уверены, что имеют на меня особое влияние, что я тайно выбрала именно его сторону.

– Она боится тебя, пепельный лорд, – первым не выдерживает Риан, его голос – низкий рык. – Ей здесь безопаснее.

– Она жаждет моего порядка, дикарь, – холодно отвечает Каэлан. – Она задыхается в твоей грязной норе.

Они стоят друг против друга, готовые снова вцепиться друг другу в глотку, и я с ужасом понимаю, что моя маленькая игра зашла слишком далеко.

Глава 13. Общий враг

Яд, выпущенный Морфеусом, повисает в воздухе, отравляя и без того удушливую атмосферу. Два дракона, униженные и разъяренные, переводят свои взгляды на меня. Их молчаливое противостояние сменяется общей, направленной на меня яростью. Они чувствуют себя обманутыми, использованными. Я вижу это в том, как сжимаются кулаки Каэлана, в том, как хищно сужаются зрачки Риана. Сейчас они взорвутся. Сейчас они разорвут меня на части, каждый доказывая свое право.

Но прежде, чем они успевают произнести хоть слово, снаружи, из глубины леса, доносится звук.

Это не рев, не вой и не крик. Это жуткая, тошнотворная какофония. Сотни визгов, похожих на предсмертные крики свиней, смешиваются с низким, утробным рычанием и неестественным, скрежещущим звуком, будто кто-то тащит по камням гигантскую пилу. Звук приближается, и он заставляет кровь стынуть в жилах.

Каэлан замирает, его голова слегка склоняется набок, он анализирует. Но реакция Риана другая. В его глазах вспыхивает не просто ярость, а тревога и омерзение.

– Гниль, – шипит он, и в этом одном слове – вся ненависть и боль за свой оскверненный дом.

Он подходит к выходу из логова. Каэлан, движимый не страхом, а холодным любопытством и врожденным чувством нарушенного порядка, следует за ним, становясь рядом. Я, подгоняемая дурным предчувствием, и Морфеус, спрыгнувший со своего насеста, смотрим через их широкие плечи.

Картина, открывшаяся нашему взору, была ужасающей.

Из темной чащи на залитую лунным светом поляну вываливается стая. Это когда-то были волки или, может, дикие кабаны, но теперь они – чудовищные порождения больного мира. Их тела уродливо искажены. У одного из пасти торчит лишняя, недоразвитая лапа. У другого на спине пульсирует багровый нарост, похожий на гигантский гриб. Их глаза светятся неестественным, лихорадочным красным светом, без зрачков, без мысли. С их тел капает густая черная слизь, которая, попадая на траву, тут же заставляет ее чернеть и гнить.

Они движутся хаотично, дергано, но с единой целью. Прямо на нас. Прямо на логово.

Риан издает яростный, территориальный рев, который сотрясает сами деревья. Каэлан с холодной точностью стратега оценивает их количество – не меньше трех десятков – и силу.

Они обмениваются одним-единственным, полным вековой ненависти взглядом. Но в этом взгляде есть и нечто иное. Невысказанный, вынужденный союз. Угроза направлена на их территорию. И на их приз. На меня. Они должны действовать вместе.

– Разберешься со своей живностью? – с ледяной усмешкой бросает Каэлан.

– Только не путайся под ногами, пепельный, – рычит в ответ Риан и, не дожидаясь ответа, срывается с места.

Он сражается как стихийное бедствие. Как ураган из мышц, когтей и клыков. Он врезается в стаю, и его удары ломают кости, разрывают гниющую плоть. Но он не один. Сам лес сражается на его стороне. Из земли вырываются толстые, узловатые корни, которые хватают тварей за лапы, валя на землю. Гибкие ветви ближайших деревьев бьют, как гигантские кнуты, отбрасывая монстров в стороны.

Каэлан действует иначе. Он сражается как смертоносный хирург. Он не бросается в самую гущу. Он движется с грацией фехтовальщика по краю битвы, и его руки танцуют в воздухе. Он не создает огненных шаров или стен пламени. Вместо этого с его пальцев срываются тонкие, как иглы, концентрированные лучи чистого жара. Они бесшумно пронзают тварей, и те, взвизгнув, замертво падают, сгорая изнутри, не поджигая при этом лес. Точность. Контроль. Смерть.

Я стою у входа в логово, оцепенев от ужаса. Но ужас постепенно сменяется профессиональным анализом. Мой мозг ветеринара, привыкший искать симптомы и причины, начинает работать. Они разные, эти твари, но у них есть что-то общее. Они все время оглядываются назад, вглубь стаи, будто ждут команды. И у всех них слабое место – сочленение шеи и черепа, там их гниющая плоть тоньше всего.

И я вижу его. Вожака. Он крупнее остальных, его тело – кошмарное месиво из наростов и лишних конечностей. Он не бросается в бой, а стоит позади, и именно его беззвучный рык заставляет стаю снова и снова бросаться на двух драконов.

– Вожак! – кричу я, мой голос тонет в шуме битвы. – У них есть вожак! Бейте в шею!

Не знаю, услышали ли они меня, но в этот момент происходит худшее.

Вожак, самый крупный и уродливый монстр, видит меня. Его красные глаза без зрачков фокусируются на мне. Он игнорирует драконов. Его цель – я. Аномалия. Источник чистой энергии, который он чует.

Он издает оглушительный визг и прорывается через их оборону, бросаясь прямо на меня.

Все происходит за долю секунды. Я вижу его раскрытую пасть, капающую черной слюной, чувствую смрад гнили. Я застываю, не в силах даже закричать.

И в этот момент оба дракона реагируют как единое целое.

Риан, не раздумывая ни мгновения, бросается вперед. Не для атаки. Для защиты. Он встает между мной и монстром, закрывая меня своим телом. Я слышу глухой, влажный удар – его пронзают гигантские когти твари. Он рычит от боли, но не падает.

И в то же самое мгновение, используя Риана как живой щит и прикрытие, Каэлан делает выпад. Его рука выбрасывает вперед один, самый яркий и тонкий луч огня. Он проходит прямо над плечом Риана и бьет вожака точно в основание черепа.

Глава 14. Первый поцелуй

Тишина, наступившая после битвы, оглушает. Последняя из искаженных тварей исчезает в лесу, и на поляне остаемся только мы. Искалеченная земля, дымящаяся и гниющая одновременно. И три фигуры, застывшие в центре этого хаоса.

Мой взгляд прикован к Риану. Он все еще стоит передо мной, как живой щит, но его тело тяжело наваливается на меня. Из глубоких рваных ран на плече и боку сочится густая, неестественно темная кровь. Он пытается выпрямиться, но его ноги подкашиваются.

– Риан! – я подхватываю его, не давая упасть. Его тело обжигает жаром, как в лихорадке.

В этот момент рядом с нами оказывается Каэлан. Его лицо – ледяная, яростная маска. Он смотрит не на раны Риана, а на мою руку, лежащую на его плече.

– Вот результат твоей дикости, – цедит он, и в его голосе звенит холодное торжество. – Твой гниющий лес сам порождает этих тварей. Ты даже собственную землю защитить не в состоянии, куда тебе защищать ее?

– Это твоя мертвая магия ослабила мир! – рычит в ответ Риан, пытаясь оттолкнуть меня и встать ровно. – Твой порядок – это яд, который убивает жизнь! Она была бы в безопасности, если бы ты не принес сюда свой пепел!

Они снова готовы вцепиться друг другу в глотку, споря о том, кто из них лучший защитник, кто имеет на меня больше прав. А я стою, поддерживая одного из них, и слушаю этот бред, и во мне закипает холодная ярость.

Но Каэлан внезапно замолкает. Он резко поворачивает голову и смотрит на горизонт, в сторону своих далеких, черных гор. На его безупречном лице впервые появляется тень настоящей, глубокой тревоги.

– Эта гниль... – произносит он тихо, почти про себя. – Я чувствую ее эхо. На моих границах.

Он смотрит на меня, и в его янтарных глазах я вижу борьбу. Борьбу между желанием остаться и забрать меня, и долгом правителя. Долг побеждает.

– Я не могу оставаться здесь, пока мои земли под угрозой, – говорит он уже громче, и в его голосе – сталь.

Он подходит ко мне вплотную, игнорируя рычание Риана. Его пальцы легко касаются моего подбородка, заставляя поднять голову.

– Я вернусь за тобой, – это не обещание. Это приговор. – И когда я вернусь, мы отправимся туда, где твое место.

Не дожидаясь моего ответа, он отступает на шаг. И я вижу, как его тело начинает меняться. Кожа темнеет, твердеет, превращаясь в обсидиановую чешую. Кости с хрустом перестраиваются, тело вытягивается, обретая чудовищную, но величественную форму. Через мгновение передо мной стоит гигантский черный дракон, сотканный из камня и огня. Он издает могучий рев, который эхом проносится по лесу, и, взмахнув огненными крыльями, взмывает в небо, оставляя за собой волну обжигающего, сухого жара.

Теперь мы одни.

– Пусти, – рычит Риан, снова пытаясь отстраниться.

– Замолчи и терпи, – отрезаю я, используя весь свой командный тон, выработанный за сорок лет. – Ты ранен.

Он смотрит на меня с удивлением, сбитый с толку моей наглостью, и это дает мне несколько драгоценных секунд. Я усаживаю его на землю, прислонив к уцелевшему стволу дерева. Его рана на плече выглядит ужасно. Края рваные, плоть вокруг чернеет. Яд гнили не дает его природной регенерации работать.

– Не трогай, – снова рычит он, когда я протягиваю руку к ране.

– Я сказала, терпи, – повторяю я твердо, не отступая.

Я отрываю еще один кусок от своего многострадального платья. Оглядываюсь по сторонам. Мой взгляд цепляется за серебристый мох, растущий на стволе дерева. Я не знаю почему, но я чувствую, что он поможет. Интуиция. Я срываю пучок мха и, игнорируя протестующее рычание Риана, прикладываю его к ране. Мох шипит, соприкасаясь с черной кровью, и впитывает ее, как губка.

Затем я начинаю очищать рану, убирая грязь и обрывки гнилой плоти. Он молчит. Просто сидит, тяжело дыша, и наблюдает за мной. В его глазах больше нет той первобытной ярости или собственнического огня. Только удивление, усталость и... что-то еще. Что-то новое, чего я не могу понять. Он впервые видит во мне не приз, не аномалию, а решительную, знающую свое дело женщину.

Когда я заканчиваю и туго перевязываю рану оставшимся лоскутом ткани, я поднимаю голову. Наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга.

Адреналин после боя все еще гудит в крови. Его запах – запах леса, земли и разгоряченной мужской кожи – кружит голову. Он смотрит на меня, раненый, уязвимый, и в его глазах я вижу благодарность. А я смотрю на него и вижу не монстра, не дикаря, а защитника. Мужчину, который, не раздумывая, принял на себя удар, предназначенный мне.

Напряжение между нами становится почти осязаемым. Оно густое, тяжелое, наполненное невысказанными словами и внезапно вспыхнувшим желанием.

Он медленно, очень медленно наклоняется ко мне. Я не отстраняюсь. Я не могу. Я просто смотрю в его темные, как лесное озеро, глаза, и жду.

Его губы касаются моих.

Это не грубый, собственнический поцелуй, которого я ожидала. Он мягкий, почти неуверенный. Поцелуй, рожденный из боли, из благодарности, из шока от только что пережитой битвы. Я чувствую вкус его крови на своих губах, и к своему ужасу, отвечаю на этот поцелуй.