Глава 1

Кабинет директора детского дома №3 был тесным и душным, несмотря на открытую форточку. Летний воздух, густой от запаха нагретого асфальта и цветущей липы за окном, медленно циркулировал между стеллажами с папками, столом с выцветшим сукном и портретом президента, висящим криво, будто его уже много лет никто не поправлял.

Я сидела на жестком стуле, чувствуя, как пот медленно стекает по спине под крахмальной блузкой. В руках я сжимала кружку с остывшим чаем — три пакетика "Беседа", чтобы крепче, но все равно безвкусным. Напротив, заваленный бумагами стол, а за ним — женщина из органов опеки.

Она была не похожа на тех соцработников, что обычно приезжали с проверками. Ни капли пота, ни намёка на усталость. Холодная, будто кондиционер дул только на неё. Её пальцы, с коротко подстриженными ногтями без лака, методично перебирали тонкую папку с документами.

— Расскажите о ней, — сказала она, даже не глядя на меня. Голос ровный, без интонации, будто читала по бумажке. — Всё, что знаете.

За окном, в раскалённом воздухе, кружились пух и пыль. Где-то вдалеке кричали дети — обычный шум летней площадки нашего детдома. Но в этот момент мне послышалось, будто кто-то зовёт: "Жёл-тик! Жёл-тик!"

Я закрыла глаза.

Передо мной снова возникло её лицо — бледное, с огромными серо-голубыми глазами, в которых было слишком много понимания для семилетнего ребёнка. Губы, всегда слегка поджатые, будто она вот-вот скажет что-то важное, но передумывает. Рыжеватые волосы, которые отсвечивали золотистый блеском, на утреннем летнем солнце.

— Её звали Анна Семёнова, — начала я, чувствуя, как в горле застревает ком. — Но она просила называть её "Жёлтик".

Женщина подняла глаза от бумаг. Впервые за нашу встречу в её взгляде появился интерес.

— Странное прозвище для девочки.

Я потягиваю чай, чтобы выиграть время. Жидкость уже остыла и горчит.

— Она сама его придумала. В первый же день, когда приехала.

Женщина делает пометку в блокноте. Шариковая ручка скрипит по бумаге.

— Почему "Жёлтик"?

Я отвожу взгляд к окну. На подоконнике стоит стакан с несколькими жёлтыми карандашами — единственное, что осталось после Ани.

— Это... длинная история.

— У меня есть время, — женщина откидывается на спинку кресла.

В этот момент дверь кабинета распахивается, и врывается запыхавшаяся нянечка:

— Марья Ивановна, там на кухне...

— Позже! — отрезает директор, которого я даже не заметила в углу.

Дверь закрывается. В кабинете снова тишина, нарушаемая только жужжанием мухи, бьющейся о стекло.

Я глубоко вдыхаю и начинаю рассказ.

Глава 2 (Первая встреча)

Морозное утро выдалось особенно колючим. Я стояла у окна в коридоре второго этажа, наблюдая, как хрустальные узоры на стекле с каждой минутой становятся причудливее. Внизу, у парадного входа, остановилась знакомая синяя "Волга" соцслужбы. Из машины вышла укутанная в пуховик женщина и, обхватив себя руками, поспешила к зданию, ведя за собой маленькую фигурку.

"Новенькая", - мелькнуло у меня в голове. В нашем детском доме это всегда было событием, хоть и происходило очень редко. Я поправила теплый свитер и пошла встречать гостей.

В приёмной уже собрались любопытные:
- Практикантка Катя замерла с папкой документов в руках
- Повар Анатолий Иванович притворялся, что проверяет температурный график на стене
- Трое старших воспитанников "случайно" зашли за справками

Дверь распахнулась, впустив вихрь холодного воздуха. Соцработник, тётя Люда, отряхивала снег с плеч, а за ней...

Сначала я увидела только огромные глаза. Серо-голубые, с небольшим крапинками, не по-детски серьёзные. Потом разглядела бледное личико, обрамлённое золотистыми, слегка вьющимися волосами. На девочке было розовое пальто на два размера больше, из-под которого торчали худенькие ножки в поношенных колготках и ботиночках, явно не зимних.

"Опять вещи из гуманитарки не по сезону", - с досадой подумала я.

- Анна Семёнова, семь лет, - отчеканила тётя Люда, снимая перчатки. - Мать лишена прав, отец... ну, сами понимаете.

Она многозначительно постучала пальцем по виску. Девочка при этом не дрогнула, только крепче сжала потрёпанный полиэтиленовый пакет в руках.

Я присела перед новенькой, стараясь поймать её взгляд:
- Привет, Аня. Я - Марья Ивановна, твоя новая воспитательница.

В комнате повисла тишина. Катя затаила дыхание. Анатолий Иванович перестал притворяться, что читает график. Даже наши сорванцы замерли.

Девочка медленно подняла глаза. Её губы дрогнули, и она прошептала что-то едва слышное.

- Что, милая? - я наклонилась ближе.

- Я не Аня, - чётче повторила она. Голосок был тоненький, но уверенный. - Я - Жёлтик.

Тётя Люда фыркнула:
- Выдумки! В документах Анна, так и звать.

Но девочка вдруг сделала неожиданное движение - резко стянула с головы шапку, и все увидели, что её волосы... не совсем золотистые, а более рыжие. На солнце, пробивающемся сквозь узорчатое стекло, они отливали явным жетлым оттенком.

- Видите? - сказала она, и в её глазах впервые мелькнуло что-то похожее на гордость. - Я жёлтая. Поэтому - Жёлтик.

В этот момент в коридоре раздался смех. Наш задира Витя, стоявший в дверях, показывал пальцем:
- Жёлтик! Прямо как цыплёнок!

Но девочка не расплакалась, как ожидали все. Напротив, её лицо вдруг озарилось едва заметной улыбкой. Она повернулась к Вите и очень серьёзно сказала:
- Цыплята - хорошие. Они тёплые.

Тишина в комнате стала ещё глубже. Даже Витя на секунду замолчал. А я впервые разглядела, что держит девочка в своём пакете - через полупрозрачный полиэтилен угадывалась коробка акварели и потрёпанная кисточка с облезлым ворсом.

"Вот оно что", - подумала я, распрямляясь. - У нас появился особенный ребёнок".

Женщина из соцопеки, слушала внимательно, рассказ Марьи Ивановны.
-Можете подробнее рассказать об отношении Ани к ребятам и разумеется к ней. - Проговорив строгим тоном, женщина поправила воротник рубашки.
-Ну Аня относилась к ним хорошо и ребятки нормально, приняли, хотя есть у меня одна история.

Загрузка...