Жена двух генералов драконов

ПРОЛОГ

— Я сразу вас предупреждаю! — произнесла я. — В этом браке нас будет трое: я, он… и ты.

Я сказала это тихо, почти шёпотом, но в тишине пустого холла слова прозвучали оглушительно, как раскат грома среди ясного неба.

Сегодня я выходила замуж за человека, которого ненавидела, за убийцу своего мужа.

Это был мой выбор.

И я не сожалела.

Гостей — четверо.

Леди Мэрион Вестли, моя тётушка, доктор Меривезер, дворецкий Харгривз и скучный чиновник из канцелярии.

Ни музыки.

Ни поздравлений.

Только тиканье часов, словно пульс умирающего.

Тётушка Маргарет стояла сухая, сжатая, в траурной шляпке, с зонтиком, будто боялась, что солнце посмеет заглянуть в окно. Она смотрела на меня — не с жалостью, а с упрёком.

Как будто я уже грешила.

А ведь я ещё не сказала «да»!

Рядом вздыхал Харгривз, с лицом, как у статуи. Он идеально вписывался в любой интерьер.

Доктор Меривезер, друг моей семьи, смотрел с тревогой в глазах — будто пришёл не на свадьбу, а на вскрытие.

И я была многим ему обязана. Например, тем, что шесть лет назад, когда я попала в это тело в разгар моих собственных похорон, он не дал задвинуть огромную каменную плиту с моим именем, первым заметив, что я веду себя немного странно, как для покойницы. Так что именно благодаря ему я до конца очнулась не в каменном саркофаге, а на кровати в окружении перепуганных и в то же время счастливых родственников некой Элис Вентворт.

Лица у всех были мрачными.

В этом траурном холле, украшенном чёрным бархатом и мрачными картинами, всё напоминало о потере, которую я не могла пережить.

А напротив меня — он.

Агостон Моравиа.

Генерал.

Двоюродный брат моего покойного мужа.

Мужчина, которого я ненавидела всей душой и чью жизнь мечтала превратить в ад.

Его фигура была воплощением силы и власти, но в ней было что-то холодное, отчуждённое.

Глаза — серые. Не холодные. Глубокие. Как туман над рекой утром. В них читалась уверенность, сила… и что-то ещё, что я не могла понять.

Тёмные волосы подстрижены, но на чёлке — лёгкая волна, будто даже в армии природа не слушается приказов. В отличие от брата у него была седая прядь волос, хоть он был и молод. Словно снег на чёрной земле. Она добавляла ему издали возраста, хотя он был всего на пять лет старше моего мужа.

Его красота казалась мне насмешкой.

Я могла бы с ходу назвать имена десятка женщин, которые, не задумываясь, продали бы душу за возможность оказаться на моём месте.

Про таких, как он, обычно слагают легенды. «Вы любите моего мужа? Ах, дорогая, вы далеко не первая!»

Его красота была холодной и недоступной, как зимнее солнце, которое лишь на мгновение выглядывает из-за туч, чтобы тут же скрыться. Его взгляд, холодный и проницательный, проникал в самую глубину души, оставляя после себя странное чувство пустоты.

Он стоял, как всегда, прямо, горделиво расправив плечи, словно не замечая напряжения, которое витало в воздухе. Его парадный алый мундир, украшенный орденами, подчёркивал его статус и силу.

Шрам, который коротким аккуратным росчерком рассекал нижнее веко и доходил до середины щеки, вызывал восторг у дам. Этот шрам придавал ему особую харизму, делая его ещё более загадочным и притягательным. Иногда этот шрам казался прядью волос, но стоило ему тряхнуть головой, как становилось всё понятно.

Я не могла смотреть на него, не чувствуя, как острая боль пронзает моё сердце, разрывая его на тысячи осколков. Каждая черта его лица напоминала мне о моей невосполнимой утрате.

На глазах выступили слёзы.

Мой любимый, мой единственный, но теперь недосягаемый. Два месяца назад он стал далёкой звездой, мерцающей в ночи.

— В этот радостный день, — торжественно произнёс чиновник, оглянув траурный холл, — мы собрались здесь, чтобы засвидетельствовать брачные клятвы двух любящих…

Он замолчал.

Утер платком каплю пота. Посмотрел на моё чёрное траурное платье, потом на Агостона.

— Просто двух сердец, — наконец произнёс он, тяжело вздыхая.

В его голосе звучала горечь, словно он сам не верил своим словам.

Мы стояли в холле особняка — там, где когда-то Анталь Моравиа, мой любимый муж, держал меня за руку и шептал: «Ты — мой свет».

Теперь стены были увешаны чёрным. На его портрете — траурная лента с посмертным орденом.

Говорят, дракона сложно убить. Я и сама в это верила. Я была уверена в этом, когда поцеловала его в последний раз, провожая туда, где рыскает голодная смерть.

И сейчас я не могла думать об этом без слёз.

О! Если бы я знала тогда, отпуская его руку, что это будет последний раз, когда я увижу его живым, я бы не смогла сдержать слёзы. Его пальцы, такие тёплые и родные, выскользнули из моих, словно растворились в воздухе. Я стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела, как он уходит. В его глазах читалась решимость, смешанная с болью, но Анталь не оборачивался. Он знал, что я не смогу его остановить, и это знание разрывало моё сердце на части.

Если бы я знала, чем это обернётся, я бы кричала, плакала, обнимала его колени! Я бы умоляла его остаться.

Я бы сделала всё, чтобы остановить его. Я бы упала перед ним на колени, цеплялась бы за его одежду, просила бы его вернуться. Я бы сказала ему, как сильно я его люблю, как сильно он мне нужен.

Но я не знала.

Я не знала, что это будет наш последний разговор, наш последний взгляд друг на друга. Что вместо моего обожаемого мужа ко мне вернётся его брат со свёрнутым флагом в руках, письмом от короля и орденом, и хриплым голосом скажет:

«Прости. Не уберёг».

А мне придётся жить с этой болью всю оставшуюся жизнь.

Я сжала в руках белую розу — последнюю, что осталась в саду, где Анталь впервые поцеловал меня. Я осторожно поднесла розу к лицу, вдохнула её слабый аромат и закрыла глаза. Этот цветок был не просто символом, он был частью меня, частью той истории, которая навсегда связала нас.

Арт к книге

Глава 1

Я молчала.

Долго.

Слишком долго.

Агостон вздохнул, обратившись ко мне со всей раздражающей изысканной вежливостью:

— Радость моя, если вы продолжите молчать, я начну считать это согласием.

А если вы скажете «нет» — мы всё равно подпишем бумаги. Так что, возможно,

стоит сэкономить нам обоим время и нервы. Так что хотя бы кивните!

Я подняла глаза.

На него.

На этого мужчину, которого считала убийцей.

На двоюродного брата моего мужа.

На того, кто бросил Анталя умирать. Все восхваляют его мужество. Настоящего генерала, который принял страшное решение. Он не пожертвовал войском ради спасения брата. Не бросил все силы, чтобы спасти того, кто мне дорог, хотя мог это сделать! Но не сделал…

— Я никогда не буду вашей женой, — сказала я чётко и громко. — Хоть вы на мне и женились. Это — наказание. Да. Я согласна.

Я сказала это, но не ему. Не чиновнику, который терпеливо ждал ответ.

Всем. Всему этому молчанию. Всему этому безумию. Я сказала это портрету в холле и своей боли, которая никак не может утихнуть.

— Я принимаю наказание, — произнёс Агостон, глядя на меня и на мою белую розу. Он сделал паузу. — Всегда готов.

Чиновник закончил. Никто не поздравил. Никто не улыбнулся.

Я поставила нервный росчерк на бумаге, словно бросая вызов всем, кто присутствовал на свадьбе.

— О, не переживайте, — усмехнулся Агостон. — Я уже считаю, сколько дней осталось до моей гибели. Хотя, возможно, она уже наступила. Сегодня. В этом чёрном холле. С белой розой и женой, которая ненавидит меня за то, что я жив, а он — нет.

Доктор опомнился, когда его легонько толкнула ручкой зонта тётушка, и протянул нам подушечку с кольцами. Я выставила вперёд руку, словно делая одолжение. Кольцо с оранжевым камнем скользнуло по моему пальцу — и я тут же отвела руку, чтобы не видеть его.

Теперь настала моя очередь. Я взяла кольцо и уронила его на пол. В тишине послышался звон золота о каменные плиты.

Кольцо упало и куда-то укатилось. Но никто не спешил его поднимать. Я смотрела в глаза Агостону.

— О, боги! Это знак судьбы! — в ужасе прошептала тётушка. — Брак будет очень несчастным! Нужно немедленно поднять кольцо, начать церемонию заново, но так, чтобы жених и невеста поменялись местами, после этого нужно, чтобы они три раза обошли алтарь по часовой стрелке и… кажется, я забыла!

— И принести в жертву тётушку, которая даёт полезные советы, — закончил Агостон, глядя на возмущённую тётушку.

Потом взгляд жениха поднялся на чиновника.

— Продолжайте.

— А теперь жених может поцеловать невесту, — заметил чиновник, но в его голосе прозвучала неуверенность.

Он словно оправдывался: «Тут так написано! Я не виноват! Ей-богу! Клянусь королевской пенсией!»

Арт к главе 1

Глава 2

Я подняла розу и приложила её к губам, не сводя взгляда с мужа.

Слёзы сами собой навернулись на глаза, и я, не в силах сдержать их, прижалась губами к лепесткам розы, вдыхая её нежный аромат, который казался мне символом былой любви и утраченного счастья.

Сделав глубокий вдох, я медленно отстранилась от цветка и, не оглядываясь, направилась в свои покои.

Я поднялась по лестнице, ступень за ступенью, словно несла на плечах не только своё тело, но и тень прошлого.

Открыв дверь, я сглотнула. То же кресло у камина. Тот же портрет в раме. Но всё — чужое. Всё — пропитанное болью и воспоминаниями. Я сделала несколько шагов вперёд, чувствуя, как холодный воздух комнаты обволакивает меня, как будто пытался удержать от того, чтобы снова погрузиться в воспоминания.

Мне показалось, что кто-то открыл в комнате окно.

Я подошла к окну. Чёрный бархат штор, тяжёлый и мрачный, словно траур по утраченной любви, не пропускал ни единого луча солнечного света. Я видела, что шторы слегка покачиваются.

Я почувствовала, как моё сердце сжалось от желания увидеть мир за пределами этой комнаты, но в то же время я боялась, что это станет предательством его памяти.

На мгновение я замерла. Потом — медленно раздвинула шторы, чтобы проверить, закрыто ли окно и почему так дует.

Сад был окутан плотным туманом, словно огромное белое одеяло, наброшенное на землю. Воздух был пропитан прохладой, и капли росы мерцали на траве, как маленькие бриллианты. Фонари у ворот особняка горели тускло, их свет дрожал, словно последний вздох.

И вдруг — я увидела.

Он шёл прочь.

Не мимо.

Не издалека.

От самых ворот особняка.

От места, где только что сыграли свадьбу.

Человек в длинном плаще двигался медленно, его походка была лёгкой и уверенной. Я узнала бы эту походку среди тысячи других.

Фигура, словно воскресшая из воспоминаний, стремительно направлялась к воротам.

Я не успела подумать. Не успела испугаться.

Сердце — дрогнуло.

Не как от страха. Не как от боли.

Оно дрогнуло, как тогда, когда он стоял у двери, поцеловал меня и пообещал: *«Я вернусь»*.

То же самое ёканье в груди, та же вспышка тепла в пустоте, тот же мгновенный, безумный, невозможный шёпот души: *«Он. Это он»*. Я не могла поверить своим глазам. Не могла поверить, что тот, кого я оплакивала, действительно здесь.

Человек в плаще остановился на мгновение, будто почувствовал мой взгляд. Но потом поспешил дальше.

Я рванула штору с крепления, и бархат тяжело рухнул на пол, обнажив окно, за которым простирался туманный сад. Холодный ветер ворвался в комнату, заставляя меня вздрогнуть. Я стояла у окна, сжимая кулаки, и смотрела в пустоту, словно надеясь увидеть там ответ на мучивший меня вопрос.

Но я знала. Я чувствовала.

Он был здесь. На свадьбе. В тени. Смотрел. Слушал. И не вмешался.

А потом — просто ушёл.

И теперь, стоя у разорванного окна, с дрожащими руками и разбитым сердцем, я задала себе вопрос, от которого кровь застыла в жилах:

Если это был мой муж… почему он не остановил меня?

Арт к главе 2

Глава 3

Я не помнила ничего: как добралась до двери, как сорвала перчатки, как на ходу стала стаскивать с себя туфли.

Они были нелепые, с высокими каблуками, в которых я не могла сделать и шага по мокрой траве. Эти туфли, купленные наспех в модном магазине, казались теперь символом чужой, ненужной мне жизни.

Я задыхалась. Каждый вдох отзывался острой болью в груди. В этих туфлях я не могла бежать, не могла двигаться. Они сковывали меня, как невидимые цепи. Я бросила их у лестницы, словно отшвырнула ненужный груз, и выбежала на улицу босиком.

Холодный ветер ударил по лицу, как пощечина. Он был пронизывающий, свежий, и я жадно вдохнула его. Он был живым, он был настоящим, в отличие от душного, тесного мира, из которого я вырвалась.

Дождь лил тонкой, холодной сетью. Трава хлюпала под босыми ногами. Я бросилась к воротам. К тому месту, где он исчез, где я видела его в последний раз. Сердце колотилось так, что казалось — оно вырвется из груди.

Чёрное платье мгновенно промокло и стало тяжёлым, как саван.

Проклятое платье цеплялось за ветки кустов, тянуло вниз, словно пыталось удержать.

Но я не остановилась.

Мне казалось, что сердце узнало!

Его уверенную походку.

Его плащ — тёмный, почти чёрный, с капюшоном, который скрывал лицо, но не мог скрыть его силу и уверенность.

То, как он исчезал в тумане, словно растворялся в воздухе, оставляя за собой лишь призрачный след.

— Анталь! — крикнула я, мой голос сорвался на хриплый шёпот, полный отчаяния. — Анталь, стой!

Тишина.

Только шелест листьев и шелест дождика. Всё вокруг словно издевалось над моим горем.

Я бросилась к калитке, надеясь, что она окажется открытой, что это всего лишь иллюзия, что я ошиблась. Но замок был на запоре, холодный металл неприятно холодил пальцы. Я дёрнула за ручку, но тщетно — калитку никто не собирался открывать.

Сжав кулаки, я высунула голову между прутьями, пытаясь разглядеть что-нибудь на улице. Но улица была пуста, словно время здесь остановилось. Только туман, густой и вязкий, как дым над могилой, медленно плыл, обволакивая всё вокруг. Он казался живым существом, скрывающим в своих объятиях всё, что я хотела увидеть.

Я огляделась по сторонам, но вокруг не было ни души. Пустота. И в этот момент во мне всё оборвалось. Горечь, боль, стыд — всё это нахлынуло на меня, как волна. Я обманулась. Бежала за тенью, за воспоминанием, за мечтой, которую не имела права лелеять.

Моё сердце билось так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Я панически озиралась вокруг, искала его — в кустах, за фонарём, в тени стены. Может, он притаился? Может, ждёт? Может, зовёт без слов? Но всё было тихо, как в могиле.

Я развернулась, чтобы броситься к дворецкому, отчаянно требуя у него ключи от заветной двери. Но внезапно налетела на что-то твёрдое и неподвижное. Это оказался не пень и не забор. Это был человек. Его присутствие застало меня врасплох, как внезапный удар.

Арт к главе 3

Глава 4

Я ойкнула от неожиданности и отшатнулась, чувствуя, как ледяной пот стекает по спине. Ноги подкосились, и я едва удержалась на ногах, хватаясь за воздух, как утопающий.

Агостон Моравиа стоял позади меня. Он сложил руки за спиной, словно был совершенно спокоен и расслаблен, но его взгляд был холодным, как лёд, и пронизывал меня до глубины души. Его лицо было непроницаемым, как каменная маска, скрывающая все его мысли и чувства. В его глазах не было ни капли тепла, ни сочувствия, ни намёка на то, что он понимает, как сильно он меня ранил.

— Что вы здесь делаете? — вырвалось у меня. Мой голос дрожал от злости, боли и отчаяния. Мне нужно спешить, я хотела броситься к дому, но меня удержали за плечи.

— Провожал чиновника, — ответил Агостон спокойно. — Ему и так сегодня досталось.

Теперь он будет вспоминать нашу свадьбу до конца своих дней.

Я смотрела на него.

В глазах — слёзы.

В груди — пустота.

— Он был здесь, — прошептала я, мой голос дрожал, как лист на ветру. — Я видела. Это был он. Мой настоящий муж. Вы должны были его узнать. Вы должны были его тоже видеть.

Агостон поднял взгляд, его глаза встретились с моими. В них не было ни тени сомнения или сожаления. Только понимание.

— Ваш муж мёртв, — сказал он. — А я жив. И, судя по всему… с этого дня принадлежу вам.

Я попыталась вырваться из его рук, но он не препятствовал. Его хватка была стальной, но не жестокой.

— Успокойтесь, мадам. Ворота заперты. А в тумане легко потеряться. Особенно тем, кто… — взгляд мужа опустился на мои ноги. — …босиком гоняется за призраками.

Я снова бросилась к воротам, боясь упустить что-то важное. Но нет. Ничего не изменилось. Неужели Агостон прав? Неужели это был призрак?

Но… но в глубине, в самой тёмной щели сердца, оставалась крошечная надежда. А вдруг? А вдруг это был он? А вдруг он жив? А вдруг я не сошла с ума?

Я обернулась к мужу. Он стоял на том же месте, что и раньше, его силуэт едва виднелся в густом тумане. Он не двигался, не говорил, просто стоял и смотрел на меня. Его лицо было непроницаемым, как маска, и я не могла понять, о чём он думает. Но в этом молчании было что-то пугающее и одновременно завораживающее.

Я повернулась к Агостону, чувствуя, как внутри меня закипает гнев и обида. Его присутствие раздражало, но в то же время я не могла отвести взгляд. Его холодные, отстранённые глаза смотрели прямо на меня, словно он видел насквозь все мои мысли и чувства.

И в этот момент я сорвалась!

— Вы меня не остановили! — выкрикнула я, мой голос дрожал от негодования и боли. — Почему? Вы могли сказать: «Там никого нет!». Вы могли схватить меня! Вы могли… — я запнулась, чувствуя, как слёзы подступают к глазам, — вы могли поверить!

Агостон не изменился в лице. Его губы остались плотно сжаты, а взгляд оставался холодным и проницательным. Он медленно, словно обдумывая каждое слово, произнёс:

— А вы хотели, чтобы я остановил? Или вы хотели, чтобы я тоже поверил в призраков?

Глава 5

Я не ответила. Только стояла промокшая, дрожащая, с разбитым сердцем. В его словах была правда, но от этого мне становилось только больнее. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле.

— Идёмте, — его голос прозвучал спокойно, но в нём чувствовалась скрытая угроза. — Вам нельзя простудиться. Вам ещё мне мстить.

Дворецкий появился, как тень. Он подошёл ко мне и аккуратно накинул на мои плечи тяжёлый бархатный плащ. Его прикосновение было тёплым и успокаивающим, а запах камфары и старого дерева напомнил мне, что где-то есть тепло потрескивающего камина и уют.

— Спасибо, — прошептала я, не поднимая глаз.

— Всегда к вашим услугам, миледи, — ответил дворецкий Харгривз с лёгкой улыбкой.

Я почувствовала, как тепло плаща окутывает меня, и на мгновение мне стало легче. Но я знала, что это всего лишь иллюзия. Боль в сердце никуда не исчезла, и я понимала, что мне ещё предстоит многое пережить.

Я послушно пошла. Не потому что поверила. Не потому что сдалась. А потому что поняла, что уже поздно. Если кто-то хотел скрыться, то он уже далеко.

Но если это — мой муж? Что, если чудеса всё-таки случаются? Почему тогда он скрывается? Почему он не ворвался во время свадьбы, не сказал: *«Остановите свадьбу! Я жив!»*?

И мысли об этом были страшнее, чем тень в тумане. Я не боялась призраков. В поместье, где я жила, была парочка привидений. Безобидных и жалких. Дама на лестнице, которую я мысленно прозвала *«Тётя Лифт»*, потому как она спускалась и поднималась со слезами на глазах. И *«Дядя Слон»*. Этого призрака я видела мельком. Он только и делал, что ходил по ночам по коридору и топал.

— Те, кого мы хороним, иногда возвращаются, — прозвучал тихий, почти неслышный шёпот, словно призрачный ветер сквозь листву. Я обернулась.

Тётушка Маргарет стояла возле кареты с зонтиком, в чёрном, с лицом, застывшим в вечном трауре. Она носила этот траур по мужу уже лет двадцать. Носила с такой гордостью и упоением, словно это было её единственное достижение в жизни. Утирая слёзы платочком, она могла часами рассказывать о супруге. Я поначалу ей внимала, но потом, когда мне сказали, что знакомы они были всего неделю, её душевные рассказы перешли в категорию художественной литературы.

Её голос был не зловещим, а холодно-спокойным, как приговор, который давно подписан.

— Вы страдаете, Элис? — спросила она. — Для мёртвых важно, чтобы мы по ним страдали!

— Для мёртвых важно, что мы хорошо кушали, не спешили к ним навстречу и регулярно носили цветы на их могилу! А теперь пустите, тётушка, — с усмешкой заметил Агостон.

Я не ответила. Только пошла дальше.

С плащом на плечах. С холодом в груди.

Я почувствовала, как тепло плаща окутывает меня, и на мгновение мне стало легче. Но я знала, что это всего лишь иллюзия. Боль в сердце никуда не исчезла, и я понимала, что мне ещё предстоит многое пережить.

Я поднялась в свои покои, словно измученная призраками прошлого. Дверь за мной закрылась с глухим, почти зловещим звуком, отрезав меня от внешнего мира. Мои шаги эхом раздавались по просторному коридору, пока я не достигла своей комнаты.

Бросилась на кровать, не снимая мокрого платья.

Войдя внутрь, я не стала тратить время на свет или порядок. Бросилась на кровать, не снимая мокрого платья, которое прилипло к коже, как холодная, тяжёлая пелена. Я рухнула на подушки, но не смогла уснуть. Закрыла глаза, пытаясь убедить себя в чём-то, что звучало абсурдно даже для меня:

«Ты видела тень. Ты бежала за воспоминанием. Возможно, это был лишь плод твоего воображения, ведь ты сошла с ума на этой свадьбе. И это нормально».

В голове крутилась одна мысль, как навязчивый мотив: *«А вдруг он жив?»* Мысль была безумной, но она не давала мне покоя. Я знала, что он мёртв, но сердце отказывалось верить.

Но сон не шёл. Каждый шорох в саду казался шагами.

Каждый порыв ветра — словно кто-то шепчет моё имя.

Я лежала, не в силах пошевелиться.

В голове — только одна мысль:

«А вдруг он жив?»

И вдруг — музыка.

Тихая.

Медленная.

Знакомая до боли.

Глава 6

Мелодия, которую Анталь играл мне в первый вечер в этом особняке. Та самая мелодия, что начиналась с трёх нот, как стук в дверь, а потом переходила в нечто тёплое, грустное, обещающее.

Я резко села на кровати, сердце замерло, как будто остановилось. Я замерла, прислушиваясь, пытаясь понять, не показалось ли мне. Но нет, музыка звучала отчётливо. Она была такой нежной и печальной, что я не могла не поддаться её чарам.

Я встала с кровати и, не задумываясь, направилась к окну. Луна освещала сад, но я не видела ничего, кроме теней и тишины. Музыка становилась всё громче, она словно звала меня куда-то. Я сделала шаг вперёд, потом ещё один, пока не оказалась на пороге комнаты.

Этот рояль не открывали с момента смерти хозяина. После его смерти никто не прикасался к нему.

Харгривз каждый день вытирал пыль со всех поверхностей — с портретов, с книг, с фарфора — но перед роялем он останавливался. Пыль на рояле могла расслабиться и не бояться. Её никто убирать не собирался. Только заботливая рука Харгривза покрывала его чёрным бархатом, как будто касаться полированного дерева — значит осквернить память.

А теперь — он играл.

Я почувствовала, как в груди вспыхивает гнев.

Кто посмел? Кто осмелился нарушить покой чужого инструмента? Кто тронул то, что принадлежало только ему?

«А что если это он?»— дрогнуло сердце.

Босиком, дрожа от холодного сквозняка, я спустилась по лестнице. Каждый шаг был осторожным, словно я боялась разбудить тишину.

Я шла, как вор, скользя по половицам, стараясь не издавать ни звука. В голове проносились мысли, одна тревожнее другой.

И вдруг, в этой звенящей тишине, я услышала мелодию. Она была такой знакомой, такой родной, что у меня перехватило дыхание.

Сердце сжалось, как будто кто-то схватил его в тиски. Слёзы выступили на глазах, но я не могла позволить себе плакать.

Собрав всю свою решимость, я со всех ног бросилась в гостиную. Дверь с грохотом распахнулась, и я ворвалась внутрь.

Я распахнула дверь гостиной — и замерла на пороге.

Свет из коридора упал на рояль, стоящий в центре комнаты. Его блестящая чёрная поверхность отражала мерцающий свет, а открытая крышка словно приглашала меня прикоснуться к клавишам.

Рояль стоял открытый, его блестящие чёрные клавиши манили меня, словно приглашая на танец.

Крышка была поднята, но за инструментом никого не было.

Только тишина, окутанная мягким светом трёх свечей, горящих на камине.

Они словно ждали чего-то, их пламя дрожало, как будто в предвкушении.

Но я не ощущала пустоты.

Мелодия всё ещё витала в воздухе, наполняя комнату невидимым теплом. Она была не как звук, а скорее как воздух, дыхание, тёплый след, оставленный после прикосновения. Я почти физически чувствовала её — в висках, в груди, в пальцах, которые сами тянулись к клавишам.

Глава 7

Моё сердце взорвалось надеждой. Он был здесь. Я не сошла с ума. Он пришёл. Он не забыл меня.

— Ищете кого-то, леди Моравиа? — голос прозвучал за спиной.

Голос прозвучал тихо, с лёгкой насмешкой, но в нём таилось что-то ещё — напряжение, которое Агостон не сумел скрыть.

Я обернулась, чувствуя, как внутри меня поднимается волна разочарования.

Он стоял у дверей, ведущих в его спальню. На нём был халат, небрежно запахнутый, а в руке он держал канделябр с горящими свечами. Его волосы были растрёпаны, словно он только что проснулся, но глаза — нет, они не были сонными. В них читалась настороженность, почти тревога.

Агостон сделал шаг вперёд, и я заметила, как его взгляд скользнул по мне. Он выглядел усталым, но в то же время каким-то сосредоточенным, словно пытался понять, что я здесь делаю.

— Почему вы не спите? — спросил он, его голос был низким и немного хриплым. — Неужели брак с таким убийцей, как я, не даёт вам покоя?

Я не сразу нашлась, что ответить. Его слова прозвучали как издевка, но в то же время в них была какая-то горькая правда. Я знала, что он прав, и это знание царапало меня изнутри.

— А почему вы не спите? — спросила я в ответ, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, не выдавая ненависти. — Или вы боитесь, что я найду того, кого ищу?

Агостон усмехнулся, но в его усмешке не было веселья. Я посмотрела на рояль.

— Я слышала мелодию, — произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. — Вы её тоже слышали. Не пытайтесь отрицать. Кто-то только что играл ту самую мелодию, которую играл мне мой муж. Ту, что он играл в нашу первую ночь. И после этого вы смеете утверждать, что не слышали её?

Агостон медленно поднял на меня глаза. В его взгляде не было ни насмешки, ни раздражения. В них читалась усталость, смешанная с чем-то ещё, что я не могла определить. Его лицо оставалось непроницаемым, но я чувствовала, что за этой маской скрывается нечто большее.

— Мелодию? — переспросил он, его голос был низким и глубоким, как будто он пытался скрыть что-то.

Я не отвела взгляд.

Я хотела, чтобы он увидел, что я не отступлю.

Но в его глазах не было ответа.

Вместо этого он сделал шаг вперёд, его движения были уверенными и грациозными. Он подошёл к роялю и остановился перед ним, словно сыщик, который хочет найти улики.

— Вот эту? — спросил он, три раза опуская палец на клавишу. От звука у меня внутри всё задрожало. Дыхание перехватило.

Он небрежно сел и заиграл.

Ту самую мелодию.

С трёх нот, как стук в дверь.

Потом — переход в тёплый, грустный аккорд.

Ту, что Анталь называл «нашей».

Я почувствовала, как моё сердце сжалось, словно кто-то вонзил нож в грудь и медленно повернул его. Боль была невыносимой, и я не могла поверить, что это происходит на самом деле. Как он смеет играть то, что принадлежит не ему? Это не его! Это наше! Это мелодия, которая связывала нас с Анталем, и он не имел права трогать её.

— Как вы смеете? — вырвалось у меня. Мой голос дрожал. Гнев и боль переполняли меня, и я не могла сдержать их. — Как вы смеете играть то, что принадлежит не вам? Это не ваше! Это его! Это наше! Вы не имеете права!

Я шагнула к нему, чувствуя, как гнев и боль кипят внутри меня. Моя рука потянулась к крышке рояля, и я хотела захлопнуть, прижав его руки.

Я хотела стереть этот звук, стереть его присутствие, стереть всё, что прикасалось к этим клавишам, кроме мужа!

Но Агостон не отдёрнул руки. Он продолжал играть, его пальцы двигались по клавишам с уверенностью и грацией, которые меня завораживали и пугали одновременно.

— Я сочинил её, — тихо произнёс он, не отрывая взгляда от клавиш. — И позволил ему присвоить. Потому что она ему очень нравилась. А он хотел, чтобы она понравилась вам.

Я стояла, не в силах пошевелиться. Не в силах поверить.

— Вы лжёте, — прошептала я. — Это невозможно.

— А почему нет? — спросил он, его голос звучал почти безразлично, но в этом безразличии было что-то зловещее. — Вам легче верить, что он был гением, чем принять тот факт, что он мог просто позаимствовать мелодию брата, чтобы очаровать понравившуюся ему девушку.

Глава 8

Я посмотрела на него, пытаясь понять, что скрывается за этими словами. Его лицо было непроницаемым, как маска, но я чувствовала, что за этой маской скрывается что-то гораздо более глубокое. Я перевела взгляд на его руки, всё ещё лежащие на клавишах, и заметила тонкий шрам на его ладони. Этот шрам был старым, но всё ещё отчётливо виден, как напоминание о чём-то болезненном.

И в этот момент я почувствовала что-то новое.

Не ненависть.

Не гнев.

Щемящую боль.

Как будто сквозь маску его сарказма я впервые увидела человека, который тоже потерял. Который тоже не может забыть. Который молчит, потому что никто не спрашивает его. Я чуть смягчилась. Только на миг. Но он это почувствовал.

— Вы должны были его спасти, — произнесла я, и мой голос сорвался на дрожащий шёпот. Слёзы подступили к глазам, но я не позволила им пролиться. — Вы были там. Вы были с ним. Вы должны были его защитить. Вы старше. Вы должны были беречь его.

Его молчание казалось бесконечным.

Агостон не поднимал глаз, не смотрел на меня. Вместо этого он медленно закрыл крышку рояля, словно она была гробом. Этот жест был наполнен глубоким смыслом и необъяснимой печалью. Я видела, как его пальцы коснулись инструмента с нежностью, будто он прощался с ним.

Затем он взял с кресла чёрный бархат, тот самый, что Харгривз аккуратно расправлял каждый вечер, и накрыл им рояль. Это было сделано с такой осторожностью и уважением, что я почувствовала, как моё сердце сжалось. Он делал это так, словно закрывал гроб, и я не могла не задуматься о том, что он чувствует.

Наконец, Агостон поднял глаза. Его взгляд был холодным и отстранённым, но в нём читалась боль, которую он не мог скрыть.

— Вы, наверное, неправильно задаёте вопрос, мадам, — его голос был низким и хриплым, как будто он давно не говорил. — Не «почему я его не спас». А «почему я выжил, а он — нет». Вы ставите мне в претензию то, что я ещё живой. Что я стою перед вами. Что дышу. Что слышу. Что помню. А он — нет. Поверьте, я спрашиваю у судьбы: почему выжил я? И каждый день — я пытаюсь найти ответ на этот вопрос.

Я вспомнила урну с прахом, которую привезли в поместье.

— Когда драконы умирают, они принимают свой истинный облик. Я не знаю, как вам принести огромного дракона, чтобы вы могли его похоронить. Поэтому поступил так, как поступают в нашей семье. Просто сжигают его дотла.

Я стояла, дрожа.

Слёзы катились по щекам.

Не от жалости к нему. Не от ненависти.

От боли, которая больше не помещалась в сердце.

Агостон повернулся и направился к двери.

Уже на пороге он почему-то остановился.

— Если не хотите, чтобы я играл, — сказал он, не оборачиваясь, — я не буду. Это ваш дом. Ваша боль. Ваша память. Я — только гость. И, возможно, единственный, кто знает, что случилось в ту ночь на самом деле.

Он вышел, оставив меня одну в комнате, наполненной тенями.

Три свечи, стоявшие на столе, едва освещали пространство, создавая причудливые узоры на стенах. Рояль, когда-то звучавший здесь, теперь молчал, его клавиши были закрыты, как будто он тоже умер вместе с ним.

Мелодия, что когда-то наполняла этот дом, теперь звучала не здесь, а в моей голове.

Она была тихой, но настойчивой, как эхо далёкого прошлого. Я слушала её, и слёзы продолжали течь, но теперь это были слёзы не только боли, но и принятия. Я знала, что он ушёл, но его дух останется со мной навсегда.

Глава 9. Дракон

Я достал красивую тетрадку и вывел. Я привык вести полные журналы боевых действий, записывая всё, что произошло за день. Мне всегда казалось, что я могу упустить какую-то важную деталь, какую-то важную информацию. И это обернётся поражением.

Война закончилась. Привычка осталась.

Усмехнувшись, я написал число и задумался.

“Первый день брака. Я ещё жив.

Сегодня она сказала: «Я никогда не буду вашей женой».

Я не ответил. Я просто кивнул.

Как будто это — не приговор, а подтверждение моих собственных мыслей.

Я знал: это правда. Она не моя. Никогда мне не принадлежала. Она принадлежала моему двоюродному брату. Обычно я упускал “двоюродный”, словно это отдаляло нас. Просто брат. Брат.

Но я помню момент, когда впервые осознал: я не могу жить без неё. Она — как воздух.

Как свет. Как сердце, которое бьётся не в моей груди, а в чужой.

И если бы на моём месте был кто-то другой — не человек чести, не генерал, не брат, — я бы отобрал её силой. Я был готов купить её ценой собственной души. Я бы обманул. Я бы выманил. Я бы сделал всё невозможное, чтобы эта женщина принадлежала мне. И ничто не могло бы меня остановить.

Но эта женщина принадлежала моему брату.

Поэтому я молчал. Мне оставалось только сожалеть о том, что тогда, на балу, я не подошёл к ней первым. Быть может, тогда бы всё сложилось иначе.

Это было перед битвой у Хребта. Там, где драконья кровь больше не спасала.

Разведчики принесли весть: *«Они нашли оружие против драконов. Оно не ранит. Оно убивает. Уничтожает. Какой-то чародей. Молодой. Его называют Проклятый. Он способен убивать прикосновением всё живое!»*.

Это изменило всё.

Впервые за десять лет я ощутил, как тревога, холодная и липкая, заползает в моё сердце. Она не была похожа на те ощущения, которые я испытывал раньше — это была тревога за другого человека. За неё.

«Если я умру…» — эта мысль, как змея, ползла по моему сознанию, вызывая дрожь в теле. Я знал, что это глупо. Я был молод, силён и здоров. Но страх всё равно не отпускал меня. *«Кто позаботится о ней?»*

Мы с братом сидели на берегу реки, наблюдая за тем, как вода тихо плещется о камни. Мы привыкли разделять невзгоды армии. И за это нас уважали.

Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо в нежные оттенки оранжевого и розового. Но я не замечал этой красоты. Всё моё внимание было сосредоточено на одной мысли, которая не давала мне покоя.

«А что, если мы оба погибнем?»

Я посмотрел на брата. В его глазах отражались языки пламени, придавая им загадочное сияние.

— Анталь, — сказал я, глядя ему в глаза. Мой голос звучал твёрдо, но внутри меня бушевала буря эмоций. — Я должен сказать тебе нечто важное. Я не хочу умирать, как и ты. Но больше всего я не хочу умирать, зная, что так и не сказал тебе правду.

Брат поднял брови, его взгляд стал серьёзным. Он знал, что я редко говорю такие вещи. Я сделал глубокий вдох.

— Я люблю твою жену, — произнёс я, глядя ему прямо в глаза. Эти слова давались мне с трудом, но я знал, что должен их сказать. — Я люблю её так сильно, что не замечаю других женщин, когда она рядом. Моё сердце бьётся не в груди, а в её имени. Я никогда не чувствовал ничего подобного. Мне кажется, сильнее я никого не смогу полюбить. В мире нет такой женщины, которую я хотел бы сильнее, чем твою жену. Она - моя тьма. Она - моя бездна.

Я не шутил.

Даже не пытался.

Я был абсолютно серьёзен.

Мне казалось — завтра мы умрём оба.

И хранить эту тайну уже бессмысленно.

- Мне кажется, ты должен об этом знать. Потому что другого времени… другого места… может и не оказаться, — добавил я.

Слова давались мне с таким трудом, будто я пытался вытащить из глубин океана огромный, тяжёлый камень. Но я знал, что должен произнести их, иначе они разорвут меня изнутри. Но я знал, что это необходимо. Завтра мы могли умереть, и я не хотел оставлять эту тайну для загробного мира.

Он не вскочил, не закричал, не ударил. Он просто смотрел на меня. Его лицо было непроницаемым, как маска, но я видел в его глазах что-то, что было гораздо хуже гнева или ненависти.

Глава 10. Дракон

— Я знаю, — с усмешкой произнёс он. — Я это прекрасно знаю. Знаю, о ком ты мечтаешь. Знаю, что ты её любишь. Знаю, как давно. Знаю, как ты молчишь, когда она рядом. Как ты отводишь взгляд, когда она смотрит на тебя. Я вижу, как ты жадно смотришь на неё, пока она не видит и разговаривает с кем-то другим. Я вижу, как ты опускаешь глаза каждый раз, когда она называет моё имя. Я не слепой.

Его голос был холодным, но в нём не было злобы. Он говорил это так, будто давно знал, что это случится. Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица.

— Почему же ты молчал? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. — Почему ты не завёл этот разговор раньше? Я уверен — тебе неприятна мысль о том, что мне нравится твоя жена.

Он не ответил сразу. Его взгляд, обычно спокойный и проницательный, сейчас был устремлён куда-то вдаль, словно он пытался найти ответ не в словах, а в чём-то большем. Его лицо, обычно строгое и отстранённое, сейчас выглядело усталым и немного грустным.

— Неприятна, — наконец произнёс он, глядя мне прямо в глаза. — Эта мысль мне ужасно неприятна. И будь моя воля…

Тут Анталь сделал паузу, словно боялся своих слов.

— Впрочем, неважно!

Он не договорил.

Оставляя мне только гадать: что он хотел сказать?

Что сдержал?

Что было слишком страшно даже для признания?

Анталь снова посмотрел в небо, где медленно таяли дымные следы от недавней битвы. Его лицо стало ещё более задумчивым, а в глазах мелькнула тень страха.

— Эта битва будет тяжёлой, — тихо произнёс он, глядя на меня. — И, возможно, последней. Шансов у нас с тобой мало. Нас могут убить. Обоих. Или одного. Но давай так: если я вдруг погибну… — он замолчал, словно подбирая слова, затем продолжил, глядя мне прямо в глаза. — Я хочу, чтобы она осталась с тобой. Я знаю, что только ты сможешь позаботиться о ней. Не потому, что ты сильнее. Не потому, что старше. А потому, что ты не отпустишь её. Даже если она захочет уйти. Даже если она будет ненавидеть тебя — ты всё равно останешься. Ты будешь стоять у двери. Ты будешь рядом с ней, даже когда она тебя отвергнет. Ты будешь помнить, как она любила меня. И ты будешь молчать.

Он тихо произнёс эти слова, глядя на меня своими проницательными глазами, в которых читалась смесь решимости и печали.

Его голос был низким, почти шёпотом, но в нём звучала твёрдость, словно он пытался убедить не только меня, но и самого себя.

Я почувствовал, как сердце сжалось в груди. Мы оба знали, что эта битва будет жестокой. Возможно, последней.

Он достал лист бумаги и взял перо.

Его руки дрожали, но он старался держать себя в руках.

Написав несколько строк, он поставил свою подпись и добавил магическую печать с изображением Чёрного дракона.

А потом просто протянул свёрнутый листок мне.

Я развернул его.

И увидел то, чего я больше всего на свете желал… и боялся.

«Если я погибну, Элис должна выйти замуж за Агостона Моравиа. Чтобы он позаботился о моей бедной безутешной вдове. Это — мой последний приказ»

— Возьми это, — сказал брат, протягивая мне свёрнутый листок. — Спрячь. Это всё, что я могу сделать. Если со мной что-то случится… сделай это. Не ради меня. А ради неё. Ты единственный, кто может позаботиться о ней. Единственный, кто её… любит. По-настоящему.

Я сунул листок в карман, рядом с письмом, которое написал ей, но так и не отправил. Оно лежало там уже несколько месяцев, словно не находя в себе сил покинуть моё сердце. Я знал, что никогда не отправлю его, но в то же время не мог избавиться от него. Это было моё признание, моя боль, моя любовь. И я знал, в случае моей смерти его получит та, кого я любил. Она может бросить его в камин, может сохранить как память. А может даже не читать.

— А что, если погибну я? — спросил я. — Что тогда?

Брат улыбнулся. Но это была не настоящая улыбка. Это была маска, за которой он прятал свои страхи и сомнения. Его губы изогнулись, но глаза остались холодными и отстранёнными.

— Тогда ты будешь самым счастливым на свете, — сказал он, его голос был мягким, но в нём звучала горечь. — Потому что ты не будешь видеть того, как она страдает без меня.

Глава 11. Дракон

Я не знал, что день начнётся с голоса служанки и стука в дверь моего кабинета. Кабинет брата был погружён в полумрак, и солнечный свет, пробиваясь сквозь плотные шторы, создавал на стенах причудливые узоры. На столе лежала раскрытая книга, страницы которой слегка подрагивали от сквозняка, а рядом стояла недопитая чашка остывшего кофе.

— Войди! — произнёс я, не отрывая взгляда от книги. Мой голос прозвучал твёрдо, но в нём проскользнула нотка усталости.

Служанка вбежала в кабинет, бледная, растерянная. Она остановилась у порога, тяжело дыша, словно только что пробежала марафон.

— Господин генерал… Леди Моравиа… Она не спустится к завтраку, — произнесла она дрожащим голосом. — Она… Она отказывается.

Я нахмурился, вставая из-за стола. Моё сердце сжалось от тревоги.

— Что значит — отказывается? — спросил я, стараясь скрыть раздражение в голосе.

— Сейчас её пытается уговорить дворецкий, но у него плохо получается! Может, получится у вас? — с надеждой спросила служанка. — Обычно мы начинаем уговоры с утра, и вечером она соглашается на ужин.

— Так вот чем у вас тут в доме занимаются всё это время, — вздохнул я.

— Она сказала… — Горничная запнулась. — …Что уже вышла за вас замуж. Это не обязывает её выходить к завтраку. Может, вы поговорите с ней?

Я направился к двери, чувствуя, как внутри меня поднимается волна гнева. Служанка шла рядом, её шаги были неуверенными, словно она боялась, что я её остановлю. Остановившись возле двери жены, я обернулся к служанке и кивнул, чтобы она постучала. Дворецкий отошёл в сторону и вздохнул.

— Убирайтесь все! — послышался слабый голос из-за двери. — Я сказала, что не спущусь к завтраку! Передайте этому трусу, который не смог спасти самое дорогое, что у меня есть, что я не собираюсь выходить! Пусть этот трус, который пожертвовал своим братом, ест один!

Служанка бросила на меня взгляд, полный отчаяния и ужаса. Она шумно втянула воздух, словно пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями, и опустила глаза. Так всегда делают слуги, когда слышат то, чего слышать не должны.

Я замер. Не от гнева. От боли. Потому что в её голосе, донесённом сквозь дверь, не было злости. Был убитый тон, как у человека, который больше не видит смысла даже в утреннем свете. Я почувствовал, как моё сердце сжалось от боли за неё.

Горничная растерялась. Её взгляд метнулся ко мне, словно она ждала приказа: «Заставьте её», «Сломите», «Покажите, кто здесь новый хозяин».

Но я не мог этого сделать. Я знал, что за этой дверью сейчас моя жена, которая потеряла всё, что было ей дорого.

Я только кивнул:

— Пусть принесут завтрак в её комнату.

Служанка поспешно кивнула. Я остался стоять у двери, чувствуя, как боль внутри меня становится всё сильнее. Я знал, что должен был сделать что-то большее, но не знал, что именно.

Спустившись в холл, я остановился перед портретом своего брата. Его лицо на портрете казалось строгим и неприступным, но в его глазах я видел тень сочувствия. Он знал, о чём я думаю.

— О, господин генерал! — раздался голос доктора Меривезера, который стоял у лестницы, прислонив к перилам мокрый сломанный зонт. Его пальто промокло насквозь, а на лице отражалось раздражение от внезапного дождя, начавшегося, как только он собрался уезжать. — Ну и погодка разыгралась! Только собрался уезжать, как тут такая буря началась! Там лошадей сдувает! Я боюсь, что в такую бурю по Берфольскому мосту я просто не проеду!

Доктор Меривезер должен был уехать утром, но я видел его карету у ворот, и сердце моё сжалось от тревоги. В тот момент, когда я взглянул на него, он отводил штору, и его лицо, обычно спокойное и уверенное, было омрачено тревогой. Ветер яростно швырял капли дождя, словно природа сама хотела помешать его отъезду.

— Я был уверен, что вы уехали с утра, — заметил я, наблюдая, как доктор отводит штору и с тревогой смотрит в окно, где ветер яростно швырял капли дождя.

Доктор обернулся ко мне, и его взгляд был полон сочувствия. Он нахмурился, словно обдумывая что-то важное.

— Да это было бы сумасшествием! — ответил он, и в его голосе я услышал нотки усталости. — Там такая буря назревает! Разрешите, я побуду у вас ещё денёк? Если, конечно, это вас не обременит.

Я кивнул, чувствуя, как груз на сердце немного спадает. Теперь я рад этому. Потому что я не знал, что делать с Элис. Её состояние меня тревожило.

— Раз уж вы остаетесь, то осмотрите мою жену, — сказал я, когда он следом вошёл в кабинет. — Что с ней? Может, у неё что-то болит?

Доктор Меривезер вздохнул. Не как врач. Как друг. Как человек, который знал, что некоторые болезни не лечатся зельями и магией. Он подошёл ко мне и посмотрел мне в глаза так, словно я был наивным маленьким мальчиком, который только что осознал, что мир не всегда справедлив.

— Душа болит у неё, — тихо сказал он. — Физически она здорова, но душевные дела — всё хуже и хуже. Её подтачивает боль. Каждый день — как удар. Каждая мысль — как нож. Скоро она совсем ослабеет. И быть может... уйдёт вслед за своим драгоценным мужем. Подозреваю, что ей недолго осталось.

Глава 12. Дракон

Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. Я хотел кричать. Требовать: «Сделайте что-нибудь! Спасите её!» Но слова застряли в горле, и я лишь молча смотрел на доктора, чувствуя, как мир вокруг меня рушится.

В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь тихим тиканьем часов. Я с трудом поднял взгляд и посмотрел на доктора, чувствуя, как внутри меня разгорается гнев и отчаяние. Я был бессилен, и это осознание разрывало меня на части.

Наконец, я нашёл в себе силы задать вопрос. Он прозвучал медленно, словно каждое слово давалось мне с огромным трудом, как будто это был последний глоток воздуха:

— А можно ли что-то сделать?

Доктор Меривезер вздохнул, его плечи опустились, и он развёл руками, словно признавая своё бессилие.

— К сожалению, нет. Если бы я мог… я бы давно попытался. Но эта боль… она не лечится. И я уверен — если бы все близкие, кто её знает, могли бы взять немного её боли… ей стало бы легче. Но, к сожалению, это невозможно.

Его взгляд был прямым, серьёзным и полным сочувствия. Он посмотрел на меня, и я почувствовал, как его слова проникают в самую глубину моей души, оставляя там неизгладимый след.

— Единственное, что мы можем сделать для неё, господин генерал… это оставить её в покое. Быть может, она найдёт в себе силы, чтобы вырваться из этой глубины. Обычно она чуть живее, чем сегодня. Я подозреваю, что что-то могло произойти. Какой-то толчок. Ухудшения подобного рода наступают у больных, когда они находят какую-то памятную вещь… Это очень ухудшает их состояние. Я вам говорю как доктор.

Я молчал.

Остаток дня я сидел в кресле, не сводя глаз с окна. За окном раскинулся сад, его деревья, словно уставшие от долгой жизни, склонялись под порывами ветра. Небо над ним затянули свинцовые тучи, которые, казалось, давили на землю своей тяжестью.

Не надо было играть эту мелодию. Теперь я сидел и жалел о своём поступке. Зря я это сделал.

Буря усиливалась.

Ветер становился всё более яростным, он словно хотел вырвать деревья из земли.

Дождь барабанил по стёклам и по крыше, как будто пытался проникнуть внутрь, сломать защиту и добраться до меня. Гром раскатами разрывал небо, а молнии, вспарывая темноту, освещали сад на мгновение и снова погружали его в черноту.

— Что я могу сделать? — думал я, глядя на эту стихию. — Как достучаться до неё? Как не дать ей уйти?

— Надеяться и верить, — заметил доктор. — Сейчас она призывает смерть… Это нормально. В её-то состоянии.

В коридоре раздались торопливые шаги, и громкий голос Харгривза эхом разнёсся по дому:

— Во время бури нельзя стоять у окон! — прокричал он. — Если что — стекло вылетит. Задерните плотно шторы! Во всех комнатах!

Он заглянул к нам, чтобы убедиться, что мы следуем его указаниям. Его взгляд был напряжённым, но в нём читалась решимость. Он кивнул и быстро зашагал дальше по коридору, оставляя за собой шлейф тревоги.

Я стоял и думал, что в её комнате шторы закрыты.

В голове мелькнула мысль: *«Хотя бы она в безопасности от осколков»*.

И тут я услышал.

Неожиданный звук, который невозможно было спутать ни с чем другим.

Не гром, раскатисто грохочущий над головой.

Не треск ветки, ломающейся под напором ветра.

А нечто иное, что заставляет вздрогнуть.

Треск.

Грохот.

Такой, что казалось — весь дом подпрыгнул.

— Генерал! — вбежал Харгривз, его лицо было бледным, словно мел, а глаза расширились от ужаса. — Дерево! Оно упало на дом! Проломило крышу! Оно упало... на комнату госпожи! Она там... под завалами... а мы не можем открыть дверь!

Глава 13. Дракон

Я не ответил.

Я уже бежал, не разбирая дороги.

Сердце колотилось, как молот в кузнице, дыхание вырывалось хриплыми рывками. Ноги несли меня через холл, по мраморному полу, который скользил под подошвами, словно масло.

Мир вокруг меня превратился в размытое пятно: крики, шум, грохот. Всё это исчезло, заглушённое грохотом в моей голове, который звучал так, будто это раскаты грома в бурю.

«Только не она. Только не теперь».

Эта мысль билась в моей голове, как бешеный зверь в клетке. Я перепрыгивал через ступени, не чувствуя ни боли, ни усталости. Лестница казалась бесконечной, и каждый шаг приближал меня к чему-то, чего я боялся больше всего на свете.

Возле тяжёлой деревянной двери столпились слуги. Их лица были бледными, глаза — испуганными. Я не остановился, чтобы спросить, что происходит, — я просто растолкал их в стороны. Они расступились, и я увидел ее закрытую дверь.

Наконец я достиг её двери.

На двери были следы лома. Кто-то пытался ее открыть снаружи.

Она была заперта изнутри, и это только усилило моё отчаяние. Я ударил в неё плечом, но дверь не поддалась. Я ударил снова, с такой силой, что костяшки пальцев заныли от боли.

“Магическая!” — пронеслось в голове.

Дверь дрогнула, но осталась на месте. Третий удар — и она вылетела, словно бумажный лист, а я отбросил ее в конец коридора с глухим треском.

Какая-то горничная ахнула и подпрыгнула от неожиданности.

Я ворвался внутрь, не давая себе времени отдышаться.

Комната была погружена в полумрак, но лунный свет, пробивавшийся сквозь разбитое окно, позволял мне видеть достаточно, чтобы понять: здесь произошло что-то ужасное. Всё вокруг было разрушено.

Огромное дерево, мокрое, тяжёлое и ещё живое, с корнями, торчащими в воздух, лежало посреди пролома в стене. Оно ворвалось сквозь крышу, пробило потолок и рухнуло, придавив всё: кровать, кресло, портрет в раме, шкаф, стол — всё, что было связано с Элис.

Ветки, как когти, впивались в стены, скрипели, царапали дерево и нависали над дверным проёмом, словно пытаясь не пустить меня внутрь.

Пройти по комнате было почти невозможно.

Только по узкому, обвалившемуся проходу, между ветвями, между кусками разбитой черепицы, между лужами дождя, что лил прямо с неба. Под ногами хрустели обломки каменных статуэток, рамок картин.

Я шёл вперёд, не обращая внимания на боль и усталость. Моё сердце колотилось, как барабан, а в голове звучал только один вопрос: "Где она? Где Элис?"

— Элис! — закричал я, мой голос сорвался, как натянутая струна. — Элис! Ответь!

Тишина.

Глава 14. Дракон

Только дождь, неумолимый, как приговор, продолжал литься с небес, и ветер, завывающий, как дикий зверь, и скрип дерева, словно последнее дыхание умирающего мира.

Слуги вбежали за мной, их лица были полны ужаса и изумления. Они ахнули, замерли, не в силах поверить в происходящее. Кто-то вскрикнул, кто-то бросился к стене, будто пытаясь спрятаться от этого кошмара.

— О боги, — прошептал один из мужчин, его голос дрожал, как осенний лист на ветру. — Она под этим… Под всем этим! Бедная госпожа! Она наверняка уже мертва…

Я почувствовал, как внутри меня закипает гнев, словно раскалённая лава. Мои руки сжались в кулаки, а дыхание стало тяжёлым и прерывистым.

— Не говори глупостей! — рявкнул я так громко, что эхо разнеслось по комнате. — Ищите! Помогайте! Отодвиньте эти проклятые ветки!

В комнату ворвался доктор Меривезер, его лицо было бледнее стен, а саквояж в руках дрожал.

Он бросил его на пол и бросился на колени, словно ища утешение в земле. Его руки судорожно рылись в зельях, порошках и пузырьках, в надежде найти то, что среди них есть что-то, сможет спасти её, если она ещё жива.

— Она должна быть где-то здесь! — крикнул я, не в силах сдержать тревогу. — Под кроватью! За шкафом! В укрытии!

— Может, упала в подвал! — выкрикнул Харгривз, его голос звучал отчаянно. — Через пролом!

Он стоял возле пролома в полу, отодвигая любопытную служанку, которая решила заглянуть вниз.

— Нет, — прошептал я. — Она бы закричала. Она бы ответила. Она бы…

Я понимаю, что говорю ерунду! Она просто могла не успеть даже вскрикнуть. Но мне хотелось верить, что это — признак того, что она жива.

Я бросился вперёд.

Мои руки начали выламывать ветки, одну за другой. Я не чувствовал, как кора рвёт мою кожу, как дождь хлещет по лицу, как ветер завывает в ушах. Всё, что я слышал, — это голос моей совести, который кричал: «Найди её! Найди её!»

Я выталкивал тяжёлое, массивное дерево из-под груды обломков, сдвигая его с места дюйм за дюймом. Дерево, как будто сопротивляясь, не хотело поддаваться моим усилиям, цепляясь за всё подряд.
И тогда я озверел окончательно. Я рывком дёрнул его, вытаскивая наружу и бросая на аккуратно подстриженные кусты. В этот момент молния сверкнула так ярко, словно на секунду наступил день. Вода стекала по моим волосам, я сплёвывал её, вытирал с лица.

Под деревом я увидел лужу грязной воды, листья, ветки, доски, осколки стекла, обломки мебели, разбитую черепицу, разбросанные повсюду, как после урагана. Но среди этого хаоса я не увидел её.

— Элис! — снова закричал я.

— Где ты?!

Тишина была ответом.

Лишь капли дождя, падающие с потолка, нарушали зловещую тишину, создавая зловещий ритм.

Я разгребал завалы, стараясь не обращать внимания на боль в руках и учащённое сердцебиение.

Сердце колотилось так, что казалось, оно готово было выпрыгнуть из груди.

Руки дрожали, но я продолжал, как будто от этого зависела моя жизнь. Мои глаза метались по обломкам, выискивая её платье, её волосы, её руку — что угодно, что могло бы указать на её присутствие.

И вдруг я остановился. Потому что её не было.

Ни под кроватью, ни под шкафом, ни в укрытии, ни в проломе, ни в подвале.

Её не было нигде.

Я огляделся, пытаясь найти хоть какой-то знак, хоть малейшую зацепку. Комната была в руинах, словно после землетрясения. Ветки, когда-то живые и сильные, теперь лежали мёртвыми, но в самом дереве, казалось, всё ещё теплилась жизнь. Ветви шевелились, как будто пытаясь прикрыть что-то, что я не мог видеть.

И тогда я увидел.

На полу. Под большой веткой.

Там, где раньше стоял её столик и лежали осколки зеркала вперемешку с какими-то флаконами.

Белая роза.

Та самая, что была у неё на свадьбе.

Сухая.

Не тронутая дождём.

Как будто кто-то положил её сюда намеренно.

Глава 15

Я очнулась.

Не от шума. Не от боли. От света.

Серого. Холодного. Пробивающегося сквозь узкую щель в полу, словно робкий луч надежды в кромешной тьме. В нем клубилась пыль.

Я лежала на старом, потрепанном ковре, покрытом толстым слоем пыли и паутины. Её тонкие нити, словно призрачные нити судьбы, переплетались в причудливый узор. Воздух был густым и тяжелым, пропитанным запахом старого дерева, затхлости и какого-то странного, тревожного забвения.

Я медленно села, чувствуя, как кружится голова.

Сердце колотилось, словно испуганный зверь в клетке. Я прижала руку к груди, словно проверяя, действительно ли оно всё ещё бьётся, или это лишь иллюзия, мираж, отголосок прошлого. Я боялась, что это всего лишь воспоминание, что я уже не живая, а лишь тень, призрак самой себя.

Я вспомнила.

Как лежала в своей уютной постели, укутанная в мягкое одеяло, и смотрела в потолок, на котором плясали тени от уличного фонаря. Я выпила снотворное зелье, которое помогало мне уснуть.

Я помню свою последнюю мысль перед сном: «А вдруг он жив? Вдруг он всё ещё где-то там, в этом огромном мире, и думает обо мне?»

И как заснула под монотонный, успокаивающий звук дождя, который барабанил по крыше, словно рассказывая мне какую-то древнюю, забытую сказку.

А теперь я здесь. Где — не знаю. Но это место похоже на чердак. На старую, заброшенную часть дома, которую давно никто не трогал. Пыль здесь лежала толстым слоем, покрывая всё: сломанную шкатулку с облупившейся позолотой, пыльные книги с потертыми корешками, обломки мебели, словно кто-то когда-то давно пытался здесь что-то найти, но так и не смог.

И вдруг я заметила ее. Записку. Она лежала на полу возле моей руки, небрежно брошенная, без конверта, без подписи. Ее края были слегка потрепаны, как будто ее долго носили в кармане.

Не было ни конверта, ни подписи.

Я осторожно подняла ее, чувствуя, как пальцы дрожат.

На листе — одно слово, выведенное знакомым почерком: «ЖИВИ!».

Я замерла, не веря своим глазам.

Сердце остановилось, словно его тоже парализовало.

Этот почерк...

Я бы узнала его среди тысячи других!

Он был на письмах, которые он писал мне в первые дни нашей любви. Тот, с кем я гуляла по саду, утопая в аромате цветущих роз и слушая, как ветер играет с листвой. Тот, кто целовал меня под луной, когда звезды казались ближе, чем когда-либо. Тот, кого я оплакиваю.

— Анталь... — прошептала я, и голос мой дрожал, как и всё внутри меня.

И в этот момент записка вспыхнула.

Не как обычная бумага, которую можно поджечь.

Нет, это было нечто большее.

Это был огонь, родившийся из воздуха, словно сама судьба решила напомнить мне о своем присутствии.

Пламя охватило лист, заставив его выпустить из рук. Огонь тут же сожрал слово, которое я так долго пыталась понять, и погас, оставив лишь пепел в моей руке.

Глава 16

Я смотрела на этот пепел, на то, что было его голосом, его присутствием, и поняла: «Я жива. Но кто-то не хочет, чтобы я умерла».

Эти слова эхом отозвались в моей голове, заставляя сердце биться быстрее.

Я встала, дрожа, как лист на ветру.

Каждый шаг отзывался болью в сердце, но я не могла остановиться.

Я нашла старую, скрипучую дверь, которая, казалось, простонала, когда я её открывала. За ней была лестница в знакомый коридор, тот самый, который вёл к моей комнате. Тот, по которому я ходила каждый день, словно он был частью меня самой.

Но теперь он казался чужим, как будто я вернулась из загробного мира, где всё было иначе, где время остановилось.

Я спустилась вниз, слыша, как бушует страшная буря.

Слуги стояли у двери моей комнаты, их лица были бледными, как у призраков. Один из них держал свечу, но его руки дрожали так сильно, что пламя почти угасло. Другая служанка прижимала руки к груди, словно пыталась удержать своё сердце, которое, казалось, готово было выскочить из груди.

— А что случилось? — спросила я, стараясь говорить твёрдо, хотя внутри меня всё дрожало.

Они обернулись, их глаза расширились от ужаса. Кто-то ахнул, кто-то отшатнулся, кто-то упал на колени, словно не веря своим глазам.

— О, боги... — прошептала одна из служанок, её голос дрожал. — Это... это невозможно…

Она сделала шаг вперёд, словно не веря своим глазам. Её пальцы дрожали, когда она осторожно прикоснулась к моей руке.

— Госпожа... Вы живы... — её голос был полон слёз и облегчения.

Я прошла мимо них, чувствуя, как их взгляды прожигают мою спину. Вошла в комнату и увидела ад.

Моя уютная комната, где всегда царил порядок и уют, теперь напоминала поле битвы.

Огромное дерево — мокрое, тяжёлое, ещё живое, с каплями дождя на листьях, — лежало посреди пролома в стене, словно гигантский страж, ворвавшийся в мой дом.

Ветки, как когти, впивались в потолок, придавили кровать, разбили шкаф на множество осколков, превратили трельяж в груду щепок.

В центре этого хаоса стоял он. Агостон.

Его мокрые волосы прилипли ко лбу, рубашка была порвана, руки в крови. Он стоял на коленях, его плечи дрожали от напряжения. Он пытался вытащить обломки огромной доски.

Рядом с ним, словно тени, стояли доктор Меривезер и дворецкий Харгривз. Их лица были покрыты пылью и грязью, в глазах читался страх.

— Господин, — хрипло сказал Харгривз, его голос дрожал. — Мы не можем найти тело. Но она должна быть здесь. Она не могла выйти. Дверь была заперта изнутри. Служанка обычно дежурит у ее двери. Она не могла пройти мимо.

Агостон поднял голову, его взгляд был пустым, как у человека, который потерял всё, что имел. Он не плакал, но в его глазах отражалась бездна отчаяния и боли.

В этот момент я почувствовала странную радость, разливающуюся по моим венам. Это было нечто большее, чем просто удовлетворение. Это была сладкая месть за всё, что он сделал.

Да! Он страдает! Я так хотела, чтобы он страдал.

И внезапно это чувство вдохнуло в меня жизнь. Словно месть за то, что не спас, не уберег, бросил, растекалась по моим венам, принося облегчение жгучей боли потери.

Глава 17

Но радость длилась недолго. Первым меня увидел доктор.

Он подошел к Агостону, который все еще стоял неподвижно, как статуя, и легонько толкнул его в бок.

Агостон повернулся в мою сторону и замер, не дыша, не моргая, только смотрел на меня с каким-то странным выражением лица.

Из его рук выпала дверца шкафа, которую он держал, и с грохотом упала на пол.

— Элис... — прошептал доктор, и его голос сорвался. — Как?..

Я не ответила ему. Вместо этого я подошла к обломкам, к тому месту, где когда-то стояла кровать. Это было место, где я лежала, где, по их мнению, я погибла. Я искала нечто важное. Неужели она погибла? Моя роза?

И вдруг я увидела ее.

Белую розу, ту самую, что была у меня на свадьбе.

Она лежала среди щепок, не сломанная, не потрёпанная, словно кто-то положил ее сюда самым бережным образом. Я выхватила ее из обломков и прижала к груди, как прижимают самое дорогое, самое хрупкое, самое святое.

— Вы... вы спаслись, — прошептал доктор Меривезер, глядя на меня с удивлением и восхищением. — Но как? Как вы вышли?

Я не знала, что ответить. Я не могла объяснить, как я оказалась здесь, как выжила после того, что произошло. Все, что я могла сделать, это держать розу в руках и чувствовать, как ее холод успокаивает мою бурю эмоций.

Харгривз, с бледным лицом, похожим на мраморную статую, подошёл ко мне. Его голос дрожал, как натянутая струна, готовая порваться.

— Миледи… — произнёс он, и в его глазах читался страх и неверие. — Как вы вышли из комнаты? Когда? Куда вы пошли? Мы искали вас повсюду.

Я посмотрела на них.

На Агостона.

На его порванную руку,

на его мокрые волосы,

на его глаза,

в которых читалось: «Я не верю. Я не могу поверить».

И снова воспоминания о сладкой мести, и внутри родилось желание сделать ему больно.

— Я не выходила, — сказала я тихо. — Меня вынесли.

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Они разорвали тишину, которая казалась ещё более глубокой и звенящей, чем перед грозой.

Я очнулась на чердаке. Там была записка. В ней было только одно слово: «Живи», - произнесла я, глядя на Агостона.

Тишина.

Глубокая, звенящая.

Как перед грозой.

Агостон медленно поднялся с пола. Его движения были размеренными и спокойными, но в них чувствовалась скрытая сила. Он подошёл ко мне, не нарушая тишину, и остановился на расстоянии вытянутой руки. Его взгляд, холодный и пронзительный, словно лезвие, впился в меня. В его глазах не было ни радости, ни облегчения — только подозрение.

— И кто, по-вашему, вас вынес? — медленно произнёс он, его голос был низким и холодным, как лезвие ножа.

Я не смогла ответить сразу.

Вместо этого я огляделась вокруг, пытаясь найти что-то, что могло бы подтвердить мои слова.

Мой взгляд упал на обломки, разбросанные по полу, на розу, лежащую среди них, и на пепел в моей руке.

— Мой муж, — наконец произнесла я, глядя прямо в глаза Агостону. — Но не вы.

— Твой муж мертв! Он умер на моих глазах! - произнес генерал, перешагивая через обломки.

Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна гнева и боли. Я сжала кулаки, пытаясь сдержать слёзы.

— Значит, не настолько мертв! — выкрикнула я в ответ, мой голос дрожал от ярости и отчаяния.

Глава 18

Буря уже стихала, и последние капли дождя барабанили по крыше, словно природа наконец выдохлась после долгой и изнурительной борьбы. В воздухе витала свежесть, смешанная с запахом сырости, и казалось, что сама земля вздыхает, освобождаясь от тяжести ненастья.

Хавгривз, с его обычной учтивостью и сдержанностью, приблизился ко мне. Его голос звучал мягко, но в нем ощущалась настойчивость, как будто он знал, что я нуждаюсь в поддержке.

— Госпожа, — произнес он, склонив голову в знак уважения. — Вы могли бы на время восстановления вашей комнаты переехать в одну из гостевых спален. Это поможет вам избежать лишних неудобств.

На время восстановления комнаты — в одну из гостевых спален? О да! Я только за! Мысль о том, чтобы покинуть разрушенное крыло и оказаться в более спокойном месте, наполнила меня облегчением. Гостевые спальни находились дальше от комнаты Агостона, на другом этаже, и это радовало меня.

Подальше от разрушенного крыла, от пролома в стене, подальше от места, где я чуть умерла!

Я кивнула, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Хорошо, — сказала я, стараясь звучать уверенно. — Я согласна.

Не потому что боялась.

Нет, страх давно покинул меня, уступив место чему-то более мрачному и всепоглощающему.

Я просто знала, что мне нужно место, где я смогу дышать полной грудью, где не будет ни обломков, ни пепла, ни тени того, кто превратил мою жизнь в руины.

Хавгривз внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь понять, что скрывается за моей маской спокойствия. Но я не собиралась раскрывать свои истинные чувства. Не сейчас.

— Я помогу вам перенести вещи, — предложил он, и в его голосе прозвучала забота, которая была мне так нужна. - Эм… Если что-то уцелело… В чем я лично сомневаюсь! Мы постараемся побыстрее восстановить вашу комнату! Завтра же мы вызовем магов-реставраторов.

Дворецкий растерянно посмотрел на обломки, понимая, что погорячился с вещами.

— Спасибо, — сказала я, чувствуя, как по спине пробежал холодок. — Я буду вам очень признательна.

Агостон стоял в углу комнаты, скрестив руки на груди. Его глаза, холодные и проницательные, следили за каждым моим движением. Я упорно игнорировала его взгляд, делая вид, что не замечаю его присутствия. Каждый раз, когда мне нужно было посмотреть в его сторону, я скользила по нему равнодушным взглядом, словно он был всего лишь мебелью.

В новой комнате не было никаких траурных штор. Свет, проникающий сквозь большие окна, заливал помещение мягким, золотистым светом долгожданного рассвета, создавая ощущение тепла и уюта. Но мне было плевать на эту красоту. Я не могла усидеть на месте. Ноги сами несли меня к окну, и я выглянула наружу, пытаясь успокоить нервы.

Сердце колотилось.

Руки дрожали.

В голове — только одна мысль: “Если это был он… Если это был мой Анталь… значит, он не просто призрак. Значит, он имеет цель”.

А призраки появляются не просто так. Я знала это с детства, когда мой разум ещё был полон фантазий и страхов. Они не приходят ради слёз. Они приходят ради предупреждения, ради мести или ради спасения того, кто им дорог.

Глава 19

Ради мести. Но это было в том мире! В том далеком мире, в котором все было так привычно и понятно, в котором не было магии, зато были счета за квартиру.

Я вспомнила последний день в своем мире. И он был счастливым. Наконец-то я накопила денег, чтобы избавиться от проклятого животика, который портил всю картину. Я долго выбирала клинику, читала отзывы, сдавала анализы. Что могло пойти не так? Звезды вон каждый год на такую операцию ложатся, и ничего! Чем я хуже?

Мечты о стройной фигуре грели мою душу. И я решилась, хоть это и было очень страшно. Последнее, что я помню, как меня разрисовывали маркером, отмечая, что оставить, что убрать, и мечту о том, как красиво будет смотреться мой плоский животик на пляже и в джинсах. Не будет этой проклятой складки, которая появлялась тогда, когда я садилась. Не будет этих валиков, на которые приходилось натягивать футболку. И сразу надо мной засияет солнце, запоют птички, и от мужчин не будет отбоя.

А потом был наркоз, какие-то крики и… я очнулась на похоронах некой Элис в совершенно другом мире!

Но результат был! Талии Элис могли позавидовать все. И это даже без корсета! Казалось, что ее можно обхватить пальцами двух рук, что иногда в шутку делал

“Анталь!”

— имя отозвалось в сердце, как тихий, но настойчивый зов.

Я больше не могла ждать.

Каждый день, проведённый в тоске и ожидании, казался бесконечным.

Время тянулось медленно, словно вязкий сироп, и я чувствовала, как мои нервы напрягаются, как струны арфы, готовые вот-вот порваться.

Наконец, когда в доме воцарилась тишина, когда последние слуги покинули завалы, а шаги Агостона стихли в далёком коридоре, я решилась.

Направилась в библиотеку.

В ту самую библиотеку, где когда-то мы с Анталем проводили часы, погружённые в чтение, смех и разговоры. Где он читал мне стихи, а я слушала, затаив дыхание, словно каждое его слово было драгоценным камнем, который я боялась уронить. Где мы смеялись, забыв обо всём на свете, а потом целовались за шторой, думая, что Харгривз ничего не замечает.

Теперь полки были пыльными.

Книги — закрытыми.

Словно всё здесь ждало, пока я снова начну дышать.

Я шла вдоль стеллажей, проводя пальцами по корешкам, словно пытаясь нащупать что-то знакомое. “Саги о мёртвых”, “Духи прошлого”, “Призраки и их послания”, “Что хочет сказать привидение?” — названия книг казались мне насмешкой.

Ничего не помогало заглушить боль.

Пока я не нашла тот самый том.

Том с чёрной кожаной обложкой, без названия на корешке, только цифра: VII. Я открыла его, и на титульном листе увидела зловещую строку, написанную чьей-то рукой, словно кто-то прошептал её мне прямо в ухо: «Пишет тот, кто видел. Кто не верил. И кто был наказан за это… »

Эти слова не испугали меня, а, наоборот, разожгли интерес, словно кто-то шепнул: «Ты близко. Продолжай».

Я открыла страницу и начала читать. Слова были как нити, связывающие меня с прошлым, с тем, что я потеряла.

«Призраки не появляются из пустоты. Они приходят, когда их жажда сильнее смерти. Чаще всего — это месть. Муж, убитый женой, возвращается, чтобы она страдала так же, как страдал он. Чтобы быть живым напоминанием о муках, которые она ему причинила. Отец, погибший в битве, возвращается, чтобы сын не повторил его ошибок. Но бывает и иное: призрак приходит не для того, чтобы отнять, а чтобы спасти. Он видит беду, которую не видит живой. Он знает, кто предаст, кто убьёт, кто разрушит всё, что он любил. И он возвращается — не для того, чтобы быть услышанным, а чтобы быть увиденным. Чтобы остановить то, что ещё можно остановить. Обычно призраки предпочитают вечер или ночь. И почему-то очень любят появляться, когда много людей. Наверное, им так проще затеряться среди них. Одна леди призналась мне о том, что всю ночь протанцевала с призраком. Разумеется, она сначала не знала, что он — призрак. И приняла его за слишком робкого кавалера. Но потом, увидев в холле его портрет, она спросила у хозяйки бала, кто это? Каково же было ее удивление, когда хозяйка сообщила, что на портрете — прапрапрадедушка, которого ее прапрапрабабушка отравила за то, что он ухлестывал за каждой юбкой!»

Я замерла, не в силах пошевелиться.

Сердце колотилось в груди, как безумный барабан, готовый разорвать рёбра.

Каждое слово, произнесённое вслух, звучало как удар молота, который раскалывал реальность на части.

Я не могла поверить своим глазам.

Если бы кто-то раньше сказал мне, что я увижу призрака, я бы рассмеялась ему в лицо. Но сейчас, когда это произошло, я была готова поверить во что угодно. Даже в невозможное.

"Если вы видели призрака — не бегите. Не плачьте. Найдите место, где никто не побеспокоит. Положите туда записку. Напишите на ней своё имя. Поставьте свечу. Скажите вслух: «Я вижу тебя. Я слышу тебя. Я жду тебя». И уйдите. Не оглядываясь. Не проверяя. Если он пришёл не за местью — он ответит. Через день. Через ночь. Через тень."

Глава 20

Я захлопнула книгу, и её страницы, казалось, ещё хранили тепло чьих-то рук. Пальцы дрожали, но не от страха, а от предвкушения. Слова, записанные в этой странной книге, кружились в моей голове, словно мелодия, которую я слышала в ночи. Они звучали в такт с биением сердца, напоминая мне о чём-то важном, что я упустила.

Эта мрачная и таинственная книга была ключом к чему-то большему. Мне казалось, что нащупала ту самую ниточку, которая могла привести меня к нему. Но внутри меня не было страха. Только радость. Сладкая, острая, почти до боли.

Я знала, что он пришёл не для того, чтобы пугать меня.

Он пришёл, чтобы отомстить.

Отомстить своему брату, который убил его, бросив умирать, украл его имя, его дом и теперь пытался украсть меня.

Но я не боялась.

Я чувствовала, что наконец-то нашла своё место в этом мире.

Спасти меня.

От кого?

От брата.

От того, кто убил его.

Кто украл его имя, его дом и теперь пытается украсть меня!

Я вышла из библиотеки, прижимая к груди книгу, словно святыню. На обложке был изображен странный магический символ, который вдруг стал для меня так важен.

Теперь мне нужно было раздобыть свечу и бумагу.

Я знала, что свеча была в гостиной, на полке рядом с камином. Бумага могла быть в кабинете мужа, где он хранил свои документы.

Но самое важное — мне нужно было найти то самое место, о котором я читала в книге!

Я вошла в гостиную, глядя на рояль, прикрытый черной тканью.

Я медленно вошла в гостиную. Она была погружена в тишину, словно склеп, где время замерло. Луна, пробившись сквозь занавешенные окна, мягко освещала пол, создавая на нём причудливые узоры. В центре комнаты, в тени, стоял рояль. Его полированная поверхность блестела в лунном свете, но сам инструмент был покрыт чёрным бархатом.

С того раза он больше не звучал.

Я остановилась, чувствуя, как сердце сжимается в груди. В этой комнате, пропитанной воспоминаниями, всё казалось живым.

Я так сильно хотела, чтобы он снова заиграл.

Чтобы из-под этой тяжёлой ткани вновь прозвучали те три ноты, которые когда-то пронзили мою душу.

Эти ноты были как стук в дверь, как тихий, но настойчивый призыв, как голос из прошлого, который я не могла забыть.

Я подошла ближе к роялю, стараясь не нарушить эту зловещую тишину.

Пальцы невольно коснулись бархата, и я ощутила его прохладную текстуру.

Бархат казался живым, словно он хранил в себе эхо тех звуков, которые когда-то здесь звучали.

Я закрыла глаза, пытаясь представить, как он сидел за роялем, как его пальцы скользили по клавишам, создавая мелодии, которые заставляли моё сердце биться быстрее.

Я медленно отодвинула тяжёлую крышку рояля.

Его блестящая поверхность отражала слабый свет, пробивающийся сквозь плотные шторы.

Полированное дерево манило меня, обещая раскрыть свои тайны. Пальцы осторожно коснулись холодных клавиш.

Я никогда раньше не играла на этом инструменте, но мелодия, звучавшая в моей голове, была знакома.

Она была частью меня, как шрамы на сердце.

Пальцем нажала на клавишу.

Нота прозвучала — тонкая, одинокая.

Как слеза.

Но это, кажется, была не та нота.

Так, если вот эта? Я нажала пальцем на клавишу. Тоже не она! И это не она! Тогда где же она?

— Хочешь, научу? — раздался голос за моей спиной.

Глава 21

Я вздрогнула и обернулась.

В дверях стоял он — Агостон. Его чёрные волосы были растрёпаны после сна, а глаза, обычно холодные и отстранённые, сейчас казались туманными, но в них светилось внимание, как у хищника, заметившего добычу.

Он был одет в длинный чёрный халат, который развевался на ветру, создавая впечатление, что он только что вышел из ночи.

— Обойдусь без вашей помощи, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Это хорошо, — усмехнулся он, скрестив на груди руки. — Потому что я не люблю тратить время на тех, кто не ценит мои уроки. Видите, как мы удивительно подходим друг другу!

— Сомневаюсь, что вы вообще умеете что-то кроме трусости и сарказма, — бросила я, стараясь скрыть раздражение в голосе.

— О, я мастер преподавания, — его губы изогнулись в улыбке, но глаза оставались холодными. — Я даже подумывал бросить всё и давать уроки музыки. Только вот, боюсь, с моим темпераментом и терпением мало кто из учеников доживет до экзамена. Зато те, кто доживут, будут отзываться на: “Дураклий”.

Даже это слово ранило меня. Его в шутку использовал мой муж. И, кажется, я знаю, от кого он нахватался.

Я не ответила.

Только смотрела на рояль.

Мои пальцы ещё дрожали от той одинокой ноты.

— Вы не боитесь, что он снова заиграет? — спросила я, кивая в сторону рояля. Мой голос прозвучал с вызовом. И улыбка коснулась моих губ.

— Нет.

— А если заиграет?

— Тогда, — сказал он, — я вызову плотника.

— Это не шутка! — разозлилась я.

— А я и не шутил. Я серьёзен, как похоронный звон, — с усмешкой произнес Агостон.

— Вы и выглядите не лучше, — бросила я, не понимая, почему я вообще с ним разговариваю? Давно нужно было просто взять, развернуться и уйти! Но я почему-то стою здесь, как дура, продолжая этот диалог.

— Спасибо. Это мой любимый комплимент от жены, которая ненавидит меня за то, что я дышу, — умилительно произнес Агостон. — И все-таки ради вас я готов сделать исключение. Вы же хотите, чтобы рояль снова играл? Мое предложение остается в силе.

— Зачем вы мне это говорите? — произнесла я, гордо глядя на Агостона.

— Затем, чтобы продлить себе жизнь в нашем счастливом браке хотя бы еще на один день. Цепляюсь за каждую возможность, — рассмеялся он.

— Простите, мне нужно идти. Я не хочу терпеть ваши попытки быть милым и обаятельным, — парировала я, усмехнувшись.

Я взяла свечу, стоявшую на камине, и молча ушла. Ее мягкий свет освещал коридор, создавая уютную атмосферу. Я шла по длинному коридору, украшенному картинами и гобеленами, и чувствовала, как внутри меня разгорается странное волнение.

Войдя в его кабинет, я обнаружила, что он был пуст.

На полках стояли книги в кожаных переплетах, на стене висели огромные карты, а на столе лежало перо в чернильнице.

В воздухе витал легкий запах чернил и кожи. Я подошла к столу и взяла лист бумаги. Он был чистым и гладким, словно ждал, чтобы я начала писать.

Я зависла над бумагой, пытаясь подобрать слова. Мысли путались, как листья в осеннем ветре. Что сказать? Что написать? Эти вопросы терзали меня, как назойливые комары в летний вечер.

— Ты здесь, любимый?

Свернув записку, я снова раскрыла таинственную книгу с безымянным автором.

Мой взгляд упал на страницу, которую я искала. Она была подчеркнута чьей-то рукой — не моей. Кто-то до меня пытался связаться с ушедшим. Может быть, этот человек страдал так же, как и я, или же просто искал ответы на свои вопросы.

Хотя, возможно, это был какой-нибудь племянник, который тряс умершего дядюшку: “Где завещание, старый хрыч?”.

Я осторожно провела пальцем по подчеркнутым строкам. "Место должно быть особым. Не тем, где вы любили. Не тем, где вы смеялись. Это место рождает холод внутри. Где сердце сжимается, как от прикосновения смерти. Там, где вы чувствуете — он был. Там и оставьте послание."

Эти слова, как ледяные иглы, вонзились в мое сердце. Я закрыла книгу и положила её на стол. В комнате стало ещё темнее, и только слабый свет от окна пробивался сквозь занавески. Я взяла свечу, бумагу и перо.

В моих руках они казались хрупкими и почти живыми, словно могли почувствовать мою тревогу.

Глава 22

Я встала и направилась к двери.

Мои шаги эхом разносились по пустой комнате, словно напоминая мне о том, что я иду не одна. Я вышла в коридор, освещенный тусклым светом одинокой лампы. Её пламя дрожало, как живое существо.

Минут двадцать я блуждала по саду, прислушиваясь к своим ощущениям. Ни беседки, ни фонтан, ни каменные скамейки на спинах мраморных драконов — ничто не вызывало тот самый холод.

Я уже отчаялась, как вдруг оказалась возле фонаря на каменном постаменте. Он стоял посреди сада, освещая кусты мягким призрачным светом, который пронизывал листья насквозь.

Да. Здесь явно холоднее, чем везде.

Возле фонаря роились мотыльки. Они бились о его стеклянную крышку, и я подумала, быть может, это то самое место, которое мне нужно?

Я остановилась перед фонарем и зажгла свечу. Её пламя вспыхнуло ярко, но тут же начало дрожать от ветра. Я поставила свечу на каменный постамент, а потом подняла ее и положила под нее бумагу, глядя, как полупрозрачные слезы свечи скатываются прямо на нее.

Мне казалось, что свеча вот-вот погаснет. Мне тут же захотелось заслонить пламя ладонью от ветра. Но я помнила о том, что написано в книге, и понимала. Сейчас нужно идти и не оглядываться.
Я осмотрелась по сторонам, словно боясь, что сейчас свеча погаснет. Про свечку в книге ничего сказано не было.

Ладно, — прошептала я, находя в себе силы развернуться и уйти прочь.
Я шла, чувствуя, как внутри все замирает. Я старалась идти тихо, прислушиваясь к каждому шороху.
В этот момент мне казалось, что в душе что-то сжимается, словно я стою на пороге страшной тайны.

Так, шаг за шагом, я медленно отходила.
Я прошла по дорожке, понимая, что искушение оглянуться настолько сильное, что я вот-вот это сделаю.

Нет, нельзя! — остановила я себя, прижимая таинственную книгу к груди.
И тут я услышала странный звук.

Шорох.

За спиной.

У фонаря.

Как будто кто-то переступил по гравию.

Или прикоснулся к бумаге.

Сердце подпрыгнуло, а я замерла. Мне пришлось прислушиваться, ведь я успела отойти уже на достаточное расстояние.

Казалось, что только что прошелестела бумага, словно кто-то взял ее в руку.
О, боже! Я это слышу! Позади меня кто-то есть!

Я замерла.

Сердце остановилось.

Он пришёл. Он ответил. Он — здесь.

Я слышу его.

Где-то позади меня, в тени фонаря, в тишине сада, в холоде ночи — стоит он.

Я не знаю, обернусь ли я. Я не знаю, хочу ли я этого.

Потому что если это он — я упаду на колени.

Если это не он — я потеряю последнее, что меня держит.

Но я слышу его.

И в этом звуке — всё.

Любовь.

Смерть.

Надежда.

Месть.

Прошлое.

Будущее.

Я стою. На пороге.

Между двумя мирами.

Между жизнью и смертью.

Между правдой и кошмаром.

И я не знаю, что будет, если я обернусь!

Глава 23

Ноги будто приросли к земле, а сердце колотилось, как бешеное, отстукивая ритм тревоги. В ушах раздавался странный шорох, словно листья шептали мне свои тайны, а в голове крутился один и тот же вопрос: «А вдруг, если я обернусь, он исчезнет? И больше никогда не придет?»

Его шаги были мягкими, почти бесшумными, но я знала, что он здесь, рядом. Он наблюдал за мной, и в этом было что-то пугающее и манящее одновременно.

Я боялась обернуться. Боялась увидеть его и потерять ту нить, которая связывала нас. Боялась, что он исчезнет, как мираж, и оставит меня одну в этом холодном, пустом мире. Но я также боялась не обернуться. Боялась упустить шанс узнать, правда ли это он!

И я не стала рисковать. В голове крутились мысли, как будто кто-то шептал мне на ухо: «Обернись и посмотри!».

— Нет, нет, нет, — бормотала я. — В книге сказано, что нельзя!

Я сделала шаг вперёд. Ещё один. Ещё.

Сад был тих и мрачен. Луна, словно спрятавшись за густыми облаками, не освещала его, и он казался заброшенным. Я шла по узкой тропинке, утоптанной множеством ног, но сейчас она казалась бесконечной. В воздухе витал запах сырости и увядших листьев.

И сейчас я просто шла.

К теплу.

К свету.

Как тот мотылёк, который бился о стеклянный колпак фонаря.

Чем ближе я была к дому, тем сильнее мне хотелось обернуться.

Свет из окон слабо пробивался сквозь плотные шторы, создавая причудливые узоры на земле. Я остановилась на пороге, чувствуя, как холод ночи проникает под одежду.

Но уже на пороге я остановилась.

Нет! Я так не могу!

Я должна знать!

И я обернулась.

Сад был погружён во тьму. Фонарь, тот самый, у которого я оставила записку, горел тускло, словно умирающий глаз.

Его свет был едва заметен, и казалось, что он вот-вот погаснет. Свеча, которую я оставила, была погашена.

Бумаги не было.

Сердце сжалось в груди.

Первая мысль: «Ветер сдул». Но в саду царила тишина. Ни один лист не шелохнулся, ни одна травинка не дрогнула. Ветра не было. Значит, кто-то погасил свечу. Кто-то взял бумагу.

Сердце замерло.

Я вглядывалась в темноту, ища тень, движение, дыхание.

Но там было пусто.

И вдруг я вспомнила. «Не оглядывайся», — прошептала я себе, но было уже поздно.

Я резко развернулась и вошла в дом.

Дверь захлопнулась за мной, и я почувствовала, как мир вокруг меня стал другим.

Я прижала ладонь к груди.

Сердце билось так, что казалось, оно вот-вот разорвётся. Я сделала несколько шагов вглубь холла, пытаясь успокоиться. Но надежда и страх не покидали меня.

Он пришёл. Он ответил. Он — здесь.

Арт к главе

Глава 24

И в этот момент внутри меня что-то сломалось.

Нет — что-то восстановилось!

Я больше не боялась.

Я больше не плакала.

Я больше не просила милости у судьбы.

Я нашла ниточку.

Тонкую, почти невидимую, но невероятно прочную. Она вела сквозь мою тьму, сквозь все те тени, которые когда-то казались мне непроходимыми.

И я не отпущу её.

Я буду идти за ней, несмотря ни на что, потому что теперь я знаю, что в конце этого пути меня ждёт нечто большее, чем просто тьма.

Не помню, как добралась до своей комнаты. Дверь захлопнулась за мной с глухим звуком, словно отрезая меня от остального мира. Я рухнула на кровать, не раздеваясь, и закрыла глаза. В голове роились мысли, но они были какими-то далёкими, словно эхо в пустой пещере. Я больше не хотела бороться. Не хотела искать ответы. Я просто хотела исчезнуть.

Но что-то внутри меня не давало покоя. Что-то, что заставляло моё сердце биться чуть быстрее. И я уснула.

Я проснулась.

Не от крика.

Не от боли.

От света, пробивающегося сквозь плотные шторы. Свет был мягким, тёплым, словно прикосновение летнего солнца с легкой золотинкой приближающейся осени. Он обволакивал меня, даря ощущение покоя и умиротворения.

Я открыла глаза.

Мир вокруг изменился.

В комнате стало светлее, воздух наполнился свежестью. Я почувствовала, как что-то внутри меня изменилось. В теле появились новые силы, в голове — ясность, а в сердце — цель. Я больше не была той, кто потерялась во тьме. Я была кем-то другим.

Я встала.

Не медля.

Не сомневаясь.

Подошла к зеркалу, висящему на стене. Зеркало отразило меня — бледные щёки, тени под глазами, растрёпанные волосы, но в этом отражении было что-то новое. Что-то, что говорило мне: «Ты можешь это сделать».

— Сегодня, — сказала я своему отражению, глядя прямо в глаза, — я сделаю то, чего не делала уже давно!

Они уже сидели за столом, когда я открыла дверь.

Тётушка Маргарет — в своём вечном чёрном,

с зонтиком на коленях, словно боялась, что солнце и здесь найдет ее и ослепит ее.

Доктор Меривезер — с чашкой кофе, взъерошенный, но бодрый. Агостон — в парадном мундире, с лицом, на котором читалось: «Я не спал всю ночь. И я знаю, что ты тоже».

— О, господи, — начала тётушка, не дожидаясь, пока я сяду, — какая ужасная была буря! Я думала — крыша слетит! Я думала — дом рухнет! Я думала — мы все погибнем! И, конечно, всё это — после такой свадьбы!

Она сделала драматическую паузу.

— Я сразу сказала: «Упавшее кольцо — плохая примета!» А вы не слушали! А теперь посмотрите — дерево упало на комнату!

Она вздохнула, словно понесла тяжкое бремя.

— Это кара за нарушение традиций.

Глава 25

Агостон оторвался от газеты. Поднял бровь.

— Тётушка, — сказал он саркастически вежливо, — вы, конечно, правы. Но ладно мы! Мы их нарушили. За что пострадала половина столицы, оставшись без крыши над головой? И Берфольский мост, который вчера просто смыло в реку! Они в нашей свадьбе не участвовали. Мы их даже не приглашали! Или просто родились в один день с несчастной невестой?

Он посмотрел на доктора, который водил ложкой по недопитому кофе.

— Пишут, мост снесло. Вы, доктор, теперь, видимо, намертво привязаны к нашему гостеприимству.

Тётушка фыркнула.

— Вы издеваетесь, Агостон!

— Нет, — ответил он, ставя чашку. — Я анализирую. И прихожу к выводу: если это кара, то она несправедлива. А если несправедлива — значит, не божественная. Значит, это просто буря. А не ваше личное пророчество.

Тётушка побагровела.

— Вы неуважительно относитесь к традициям!

— А вы — к логике, — парировал он. — Но, боюсь, в этом доме логики больше, чем традиций.

— Вы относитесь к мертвым без должного почтения! - возмутилась тетушка.

— Да и к живым особого почтения не питаю, - усмехнулся генерал, глядя на нахохлившуюся тетушку, которая посмотрела на него, как инквизитор на ведьму.

Я едва сдержала улыбку.

Но внутри — смех.

Горький, но живой.

Я села за стол.

Никто не удивился.

Никто не ахнул.

Но я видела — взгляды скользнули ко мне. Даже Агостон посмотрел.

— Тетушка, а что вы здесь делаете? Вы к нам в гости? — спросила я, не понимая, как тетушка оказалась у нас дома, если еще недавно уехала.

— Ах! Моя дорогая! Ты же не знаешь! Мой дом разрушен бурей! Крышу моего поместья унесло почти на сто метров. Залило все! Картины, гобелены! — причитала тетушка. — Сейчас его пытаются восстановить! Но я не знаю, надолго ли это затянется? Магов сейчас сложно достать! Даже за деньги! Король приказал, что в первую очередь нужно восстановить мосты, здания приютов, а поместья — в последнюю очередь! Однако, про дворец свой он не забыл!

Я вздохнула.

— Что будем делать с комнатой? — спросил он, не глядя на меня. — Нужно восстанавливать. Но маги сейчас заняты восстановлением столицы. Вас пока не затруднит пожить в гостевой?

— Кстати о традициях, — заметила тетушка, поглядывая на генерала. — Вы когда собираетесь сообщить высшему обществу о том, что вы поженились?

— Я могу сейчас выйти и крикнуть, — усмехнулся генерал. — Думаю, этого будет достаточно.

— Ах, грубиян и солдафон! Ваш брат был образцом джентльмена! — заметила тетушка. — А вы… Вы совершенно не похожи на вашего брата! Он был самой любезностью… И не позволял себе разговаривать в таком тоне с почтенными дамами!

— Зато у меня ресницы длиннее и улыбка милее, — заметил Агостон. — Мне кажется, это с лихвой компенсирует.

— Вам нужен бал! Или хотя бы выезд! Чтобы вас объявили как супругов! — заметила тетушка. — Но боюсь, что моя дорогая племянница не согласиться…

— Нет, почему же, — усмехнулась я. — Я согласна. Пусть будет бал. Но только здесь!

Агостон поднял брови, глядя на меня так, словно впервые увидел.

Потому что я знала:

«Он пришёл. Он ответил. И он придет на бал».

Глава 26. Дракон

Дата: 21-е, после бури.

Место: мой кабинет.

Время: полночь.

Я еще жив. Но мир старался.

Я не писал.

Не мог.

Каждая чернильная капля казалась мне каплей крови.

Но сегодня я должен. Я обязан. Потому что сегодня она сказала эти слова, которые ранили меня глубже, чем любые кинжалы: «Мой муж. Но не вы». Эти слова, произнесенные с холодной ясностью, пронзили меня насквозь, оставив след, который я не смогу залечить.

Я понял. Она верит, что Анталь жив. И что я убил его. В чём-то она права. Я не стану отрицать. Не стану кричать: «Это не так!» Потому что… всё, что произошло — это моя вина.

Обычно перед битвой я останавливался.

Замирал.

И чувствовал, словно надо мной нависает рок судьбы.

Я смотрел на небо, на серые тучи, на молнии, рассекающие свинцовое полотно.

Ветер шептал мне что-то, но я не мог разобрать его слов. Я смотрел на эти грозные знаки, и внутри меня что-то сжималось.

Я шептал: «Судьба, забери меня. Только не его. У него есть любовь. У него есть семья. У него есть она. Забери лучше меня. У меня нет ничего и никого. Я — пустота. Я — тень. Я — страж. Так пусть это будет моя смерть».

Эти слова, как старые, изношенные доспехи, покрывали мою душу.

Они были традицией, ритуалом, который я выполнял каждый раз, когда готовился к битве. Я мог пытаться найти смысл в том, что казалось бессмысленным, но перед битвой у Хребта я этого не сделал.

Я не стал молиться.

Я не стал просить.

Я просто сжал в кармане его завещание и пошёл в бой.

Наверное, во всём виновато это проклятое письмо.

Или завещание, которое я сжимал, как талисман. Или, может быть, я просто устал. Устал молиться судьбе, которая ни разу мне не ответила.

Я знал, что эта битва будет самой тяжёлой. Разведчики не смогли выяснить ничего о «Проклятом». Мы шли вслепую. По обстоятельствам. По инстинктам. По страху.

Тогда я увидел его, пролетая неподалеку. Его мантия была расшита узорами Исмерии — страны, где рождаются чародеи.

Вокруг него — пустота.

Никто не приближался.

Даже свои.

Но все защищали.

Он стоял один, накрытый заклинаниями, окружённый десятками боевых магов, будто был сердцем шторма.

Сердцем, которое я собирался вырвать.

Его лицо было скрыто под капюшоном и маской, но я чувствовал его взгляд, как прикосновение ледяного ветра. Он был спокоен, словно знал, что эта битва — лишь игра, в которой он уже выиграл.

Я видел, как он прикоснулся к раненому солдату — и тот умер.

Мгновенно. Без крика. Без боли. Просто… перестал дышать.

Я не знал, что это за магия.

Никогда раньше я не сталкивался с чем-то подобным.

Это было нечто тёмное, древнее, что-то, что пугало меня до глубины души.

Но я понимал одно: если мы не найдём способ остановить его, наша армия обречена. Вся наша борьба будет напрасной. Любое его заклинание превращалось в мгновенную смерть. Он был словно оружие… И я понимал, что мы потеряем армию, если пойдем в лобовую, как и собирались.

Я подошёл к Анталю.

— Ты должен отвлечь его, — сказал я. — Чтобы я подобрался к нему. Сделай так, чтобы он посмотрел на тебя. А я подберусь сбоку. И убью.

Брат посмотрел на меня.

— Ты уверен? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Но это единственный шанс.

Он кивнул. И пошёл.

Брат всегда верил мне безоговорочно.

Дождь барабанил по земле, превращая её в липкую грязь, которая прилипала к сапогам и одежде.

Крики и грохот эхом разносились по округе, создавая атмосферу хаоса и отчаяния.

Но за всем этим шумом и суетой вдруг наступила зловещая тишина.

Я стоял среди этого хаоса, пытаясь найти то, что искал. Наконец, мои глаза остановились на теле, лежащем в грязи. Это был «Проклятый» — молодой, светловолосый парень, которому было не больше девятнадцати лет. Он был совершенно не примечательным, если бы не магические регалии, разбросанные вокруг него. Эти артефакты говорили о его статусе и силе. Рядом с ним лежала черная железная маска с красивым узором.

Маскарад окончен, дружок, — усмехнулся я, глядя на маску и на странные перчатки, пристегнутые к поясу.

Исмириец, — подумал я, глядя на тело. — Этот парень был не просто магом, он был кем-то важным. Но сейчас он лежал здесь, мёртвый, а его регалии валялись в грязи.

Я повернулся к своему брату, который лежал рядом. Его лицо было искажено болью и страхом. Он смотрел на меня, словно умоляя о помощи.

— Прости… — прошептал он, его голос был слабым и дрожащим. — Я не послушал твоего приказа… Я не должен был…

— Молчи, — прервал я его, стараясь не смотреть на его страдания. — Мне очень жаль, что так получилось.

— А уж как мне жаль, — вздохнул он, его глаза наполнились слезами. — Убей меня, пожалуйста.

Я почувствовал, как внутри меня что-то сжалось.

Я не мог смотреть на его страдания, не мог слышать его мольбы.

Но я знал, что должен сделать.

— Нет, — сказал я. — Я не должен так делать.

Это слишком.

Это…

неправильно.

Я знал: если я убью Анталя, завещание вступит в силу.

И она станет моей.

Моей!

Сердце в этот момент охватило такое счастье, которое я себе и представить не мог. Я видел, как сжимаю ее в объятиях, как целую ее губы. И не могу поверить, что самая желанная женщина на свете теперь принадлежит мне.

Я стоял.

Смотрел на брата.

На его дрожащие губы.

На его глаза, в которых читалась не боль, а стыд.

— Убей меня, — прошептал он снова. — Пожалуйста. Ты же понимаешь… Ты же уже все понял….

Я молчал.

Смотрел, как с поля боя собирают раненых.

Мы победили. Но какой ценой!

— Убей меня! — крикнул Анталь вдруг, и голос его был полон ярости. — Ты не можешь оставить меня так!

И в этот момент я понял: у меня нет выбора.

Глава 27

Бал должен был состояться через три дня.

Я выдохнула, ожидая, когда закончится завтрак! О, как же долго! Три дня! За три дня маги должны решить все проблемы в столице, все, что наворотила страшная буря. И наконец-то заняться поместьями.

Агостон перепирался с тетушкой, которая решила пожить у нас. Она чопорно отвечала на его колкости, каждый раз напоминая, что к мертвым нужно иметь уважение. И сейчас я ее понимала. Да, тетушка, это правда! Уважение…

Внутри все трепетало. Я чувствовала это. Мне казалось, что я сейчас вскочу с места и брошусь в сад. А вдруг там лежит ответ?

— Я вижу, что вы чувствуете себя лучше, — заметил доктор Меривезер. Он улыбнулся. — Я рад.

— О да, — улыбнулась я. — После бури я… Я поняла, насколько ценна жизнь… И что мне не стоит углубляться в свою печаль и…

И в этот момент я почувствовала на себе взгляд Агостона. Он смотрел на меня странным взглядом, в котором мне почудилось подозрение.

— Это замечательно, моя дорогая, — с нежностью произнес доктор. — Скоро вам станет совсем легче. Многие через это проходят.

— Благодарю, — улыбнулась я, бросив взгляд на Агостона, который следил за каждым моим движением.

Я замерла, наслаждаясь своим предвкушением, не в силах пошевелиться. Время будто остановилось, и весь мир вокруг меня исчез, оставив лишь звенящую тишину и мое бешено колотящееся сердце, которое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди и забьется прямо в горле.

Предвкушение, это сладкое и острое чувство, разливалось по моим венам, как глоток вина, которого я не пробовала уже два месяца.

Оно обжигало и согревало одновременно, заставляя меня дрожать от волнения и нетерпения.

Я ощущала, как каждая клеточка моего тела наполняется этим предвкушением, как оно становится частью меня, проникает в самую глубину души.

Я направилась в сад сразу после завтрака, не дожидаясь приглашения и не объясняя причин. Просто встала и пошла.

Я шла по извилистым тропинкам, окруженная шелестом листьев и пением птиц. Воздух был свеж и наполнен ароматом цветов. Утреннее солнце только начинало подниматься, освещая сад золотистым светом.

Уже издали я видела, что свеча была погашена.

Я наклонилась, чтобы рассмотреть её поближе.

На её поверхности остались следы воска. Когда-то она ярко горела, озаряя всё вокруг мягким, тёплым светом.

Но теперь от неё не исходило ни тепла, ни света.

Записка исчезла.

Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, что произошло. Но вокруг не было ни движения, ни звука.

Ветер не шевелил ни единого листика на деревьях, даже трава стояла неподвижно, как будто время здесь остановилось.

Ни малейшего дуновения, ни малейшего порыва.

Ветра не было.

Значит, записку не сдуло.

Её взяли.

Сердце сжалось. Не от страха, а от надежды. Потому что если её взяли — это значит, он был здесь.

Он прочитал.

Я подошла к камню, на котором стояла свеча.

Она была там, где я её оставила.

Пламя было потушено, словно чья-то рука осторожно загасила его. Я осторожно прикоснулась к воску. Он был холодным и старым, как будто пережил множество ночей, хотя это было вовсе не так.

Но что-то привлекло моё внимание.

Среди застывших капель — одинокий лепесток.

Белый. Тонкий. Слабо пахнущий розой.

Мой лепесток.

От той самой розы, что я прижимала к груди, когда он был жив. Когда он называл меня «своим светом».

Я подняла лепесток и поднесла его к лицу. Его аромат был таким же, как тогда. Я почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза. Но это были слёзы радости. Я знала, что он был здесь. Знала, что он прочитал мою записку. И что он всё ещё думает обо мне.

Лепесток в руке шептал: «Он здесь. Он жив. Он с тобой».

Я держала его в руке, словно хрупкий артефакт из прошлого, и ощущала, как он дрожит между моими пальцами.

Этот шёпот был не звуком, а чувством, которое пронзало меня, как острый нож. Но это была не боль, а нечто большее — ощущение жизни, которое возвращало меня к реальности.

Я улыбнулась.

Впервые за два месяца.

Глава 28

Это была не улыбка мести или горечи, а улыбка возвращения. Возвращение к себе, к жизни, к той радости, которую я когда-то знала. Я больше не была одинока. Я не была жертвой. Я была его выбором.

В тот момент я почувствовала, как весь мир вокруг меня изменился. Я больше не была той девушкой, которая потеряла всё. Я была той, кто нашла себя. И я знала, что впереди меня ждёт новая жизнь.

Я бросилась в дом. Сердце билось в горле, мысли путались. Какое-то странное воодушевление пронзило каждое мое движение. В воздухе витало напряжение, словно невидимая сила тянула меня к чему-то, чего я не могла объяснить.

Я не стала звать слуг. Их голоса могли бы разрушить хрупкую тишину, которую я так бережно хранила. Я не стала стучать в двери, хотя руки дрожали, а пальцы едва касались холодного дерева. Я боялась, что этот звук разрушит мою тайну, что кто-то может услышать и узнать то, что я так тщательно скрывала.

Я не хотела, чтобы кто-то узнал, что я нашла способ говорить с ним.

Это была моя тайна, моя личная магия, которая связывала меня с любимым, несмотря на все преграды и расстояния.

Я не могла позволить, чтобы этот секрет был раскрыт.

Это было слишком важно, слишком дорого для меня.

Я направилась в его кабинет. Кабинет моего мужа. Который сейчас занял Агостон.

Тот самый, где он проводил долгие ночи, склонившись над бумагами, погруженный в свои мысли.

Дверь, ведущая в кабинет, была приоткрыта, как будто приглашая меня войти.

Я осторожно заглянула внутрь. Кабинет встретил меня тишиной, нарушаемой лишь тихим тиканьем часов.

Пусто. Никого.

Книги на полках.

Карты на стене.

Чернильница с пером, словно только что использованным, стояла на столе, придавая комнате ощущение незаконченности какого-то важного дела.

Никого.

Каждый раз, когда я входила в этот кабинет после смерти мужа, я верила в то, что увижу его.

Иногда у меня наступали моменты просветления.

Я почему-то была уверена, что он там. И эта обманчивая мысль приносила мне временный покой. Пока я не осознавала, что кабинет пуст. Анталя там нет. И больше никогда не будет.

Кабинет был пуст, как и моя душа в тот момент. Я почувствовала легкое разочарование, но тут же услышала голоса, доносившиеся из холла.

Это были голоса Агостона и доктора Меривезера. Они говорили обо мне.

— Она стала чуть живее, чем раньше, — сказал доктор. — Но я не понимаю, что изменилось. Быть может, и правда, буря? Нет, я, конечно, видел, как люди оправляются от горя, но не настолько быстро, словно кто-то щелкнул пальцами.

— Вот это меня и смущает, — ответил Агостон. Его голос казался далеким.

— Это может быть хуже, — прошептал доктор. — Я начинаю бояться безумия. Иногда человек доходит до какого-то предела…

— Погодите! - перебил его Агостон. - Моя жена не безумна!

Я подошла к столу. Он был из тёмного дерева, покрыт

ого царапинами и следами времени, словно старый друг, который видел многое. На столе лежал открытый дневник. Его обложка была из мягкой кожи, украшенной тиснением в виде герба — стилизованного меча и щита.

Я взяла дневник в руки и почувствовала, как сердце забилось быстрее.

Его почерк — знакомый, холодный, как лёд, и такой же бесчувственный, как взгляд человека, который его оставил.

Я не хотела это читать. Не хотела погружаться в его тайны, не хотела видеть, что он скрывал. Но рука сама потянулась к странице.

Я открыла дневник и увидела, что последняя запись свежая, словно её сделали только что.

Страница была свежей, словно только что вырванной из тетради. Я жадно впилась глазами в строки, как будто они могли рассказать мне нечто важное, нечто, что я отчаянно искала.

Глава 29

Перелистнув страницу, я увидела предыдущую запись, и сердце моё сжалось. В горле образовался ком, который я не могла проглотить, как будто он был сделан из свинца.

Я перечитала строки, пытаясь понять, что они означают. Каждое слово, каждая буква проникали в меня, как холодные иглы. Я перечитывала снова и снова.

“Он меня любит!”, — пронеслось внутри, словно насмешка. — “Любит!”.

И тут же все разорвалось от боли. Он писал о любви! О любви ко мне! Он словно вымаливал меня у судьбы… И… за это поплатился жизнью мой любимый муж! Все из-за любви… Из-за темной, порочной страсти ко мне.

В этот момент всё внутри меня взорвалось, как будто невидимая сила разорвала меня на части.

Сердце бешено колотилось, заглушая все остальные звуки, а руки дрожали так сильно, что я едва могла удержать листок бумаги.

Он трепетал в моих пальцах, словно живая птица, отчаянно пытающаяся вырваться. Я не могла отвести от него взгляда, чувствуя, как слова, написанные на нём, проникают в самую глубину моей души.

— Убийца... — прошептала я едва слышно, но в тишине комнаты мой голос прозвучал как раскат грома.

Слова, которые я произнесла, были не просто обвинением, а целой бурей эмоций, накопившихся во мне за все время траура. Я чувствовала, как гнев, страх и отчаяние скручиваются в тугой узел внутри меня.

— Убийца... — повторила я, на этот раз громче, словно пытаясь убедить саму себя в том, что это правда. Я не могла больше скрывать то, что чувствовала. Убийца... Это слово эхом разносилось по комнате, отражаясь от стен и возвращаясь ко мне, как насмешка.

— Вот она — правда, которую мне не говорят... — прошептала я, глядя на листок бумаги, который всё ещё дрожал в моих руках. Я чувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза, но не могла позволить себе заплакать.

Он не просто не спас.

Он предал.

Он похоронил его живым, чтобы забрать меня.

Чтобы стать моим мужем.

И я — его трофей.

Схватила лист бумаги, как последний глоток воздуха. Перо в моих дрожащих пальцах казалось холодным и тяжёлым. Чернильная капля упала на стол, растекаясь тёмным пятном. Но я не обращала внимания. Мир вокруг меня исчез, остался только я и мои мысли.

Я писала слова, будто они были заклинанием, которое могло изменить судьбу. Каждое из них выходило из-под пера с трудом, словно я вытягивала их из самой глубины души.

Каждое из них выходило из-под пера с трудом, но я продолжала.

"Я жду тебя на балу. Через три дня. Как тогда," — вывела я на бумаге. Эти строки были наполнены болью и тоской, но в них теплилась надежда. Я не стала добавлять "твоя" или "Элис". Он знал всё и так.

Положила дневник на место. Так же, как он лежал.

Чтобы никто не догадался о том, что я знаю. А затем, стараясь не привлекать внимания, тихо выскользнула из комнаты.

В своей комнате я сжимала записку в руке. Её шершавая бумага колола пальцы, а слова жгли душу.

Я мяла её, разглаживала, снова мяла, словно пыталась мысленно вложить в нее свои чувства.

Слова на ней уже стирались, оставляя лишь бледные следы, но я помнила их. Каждое слово, каждая буква были выжжены в моей памяти.

Глава 30

Слуги суетились внизу, их шаги эхом раздавались по коридорам.

Холл чистили, и запах свежей краски смешивался с ароматом воска.

Маги прибыли, чтобы закрыть пролом в стене, который оставило после себя упавшее дерево. Они разводили руками, шептали что-то неразборчивое и говорили: «Какое чудо, что она жива». Их голоса звучали как далёкий шёпот, но я чувствовала в них искреннее удивление и тревогу.

Я тихо проскользнула в свою комнату, закрыв за собой дверь. В комнате царил полумрак, освещенный лишь слабым светом луны, пробивающимся сквозь тонкие занавески. Я подошла к окну и, прислонившись к прохладному стеклу, посмотрела на ночной сад. Вдали виднелись тени деревьев, шепчущиеся друг с другом под лунным светом.

Служанка подошла ко мне, её лицо было серьёзным, почти строгим.

— Госпожа, — начала она, — в каком платье вы будете на балу? В траурном?

Её голос был ровным, лишённым эмоций, но я видела, как её пальцы, сжимающие край юбки, дрожат. За этим внешним спокойствием скрывалось беспокойство, которое она пыталась скрыть. Её глаза, тёмные и глубокие, смотрели на меня с ожиданием, словно пытаясь прочесть мои мысли.

Я посмотрела на неё.

На её ожидание.

— Неси красное, — наконец произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя внутри меня бушевал ураган эмоций. — То, что с высоким воротом. И с рукавами до кистей.

Она кивнула, не говоря ни слова, и молча удалилась, её шаги эхом разнеслись по комнате. Когда дверь за ней закрылась, я осталась одна, наедине с зеркалами, которые отражали меня во весь рост.

Подойдя к одному из них, я осторожно провела рукой по холодному стеклу. Оно отразило моё бледное лицо с пылающими щеками и лихорадочно блестящими глазами.

— Я хочу, чтобы ты меня видел, — прошептала я, глядя прямо в глаза своему отражению. — Чтобы ты меня узнал сразу. Среди всех. Среди теней. Среди лжи. Я хочу быть снова красивой. Для тебя!

Я сделала паузу, и в этот момент моё сердце забилось быстрее. От страха? От радости? Или от ожидания? Я не знала, но одно я чувствовала точно: в этот момент всё зависело от того, что произойдёт дальше.

— Я хочу, чтобы он сказал: «Это она. Это моя Элис», — закончила я, и в моём голосе прозвучала смесь надежды и отчаяния.

Моё отражение не отвечало, но я знала, что оно слышит меня. В этот момент я чувствовала, как время словно замедляется, а воздух вокруг становится густым и тяжёлым. Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но сердце продолжало биться, как бешеное.

— Это моя Элис, — повторила я про себя, и в этот момент мне показалось, что я слышу тихий шёпот ветра за окном. Или, может быть, это было лишь моё воображение?

Но одно я знала точно: сегодня вечером всё изменится. И я была готова к этому.

На улице опустилась ночь.

Тёмное небо заволокли густые облака, и лунный свет едва пробивался сквозь них, создавая причудливые тени.

Сад, окружённый высокими деревьями, погрузился в таинственную тишину.

Вдалеке горел фонарь, его тусклый свет, дрожа, освещал мокрую от вечерней росы траву.

Я стояла у окна, глядя на этот фонарь, как будто он был маяком, который указывал мне путь.

Спустившись вниз, я вышла в сад и быстро дошла до каменного пьедестала.

Я погладила его шершавую поверхность, ощущая под пальцами холод и память веков. Я зажгла свечу, её пламя дрожало, словно живое существо, и я чувствовала, как её тепло проникает в мою душу.

Я взяла новую записку, сложенную вчетверо, и аккуратно положила её рядом со свечой.

Прошептала слова, которые давно вертелись у меня на языке:

«Я вижу тебя. Я слышу тебя. Я жду тебя».

Эти слова были наполнены надеждой и страхом, и я сама не знала, верю ли я в то, что он придёт.

И пошла.

Шаг за шагом.

К поместью.

Я сделала шаг к поместью, но затем остановилась.

Вместо того чтобы уйти, я повернулась и посмотрела на дом.

Его окна были темны, и казалось, что он спит.

Но я знала, что это не так.

Внутри него таилась жизнь, и я чувствовала её присутствие.

Я сделала вид, что ухожу, но на самом деле осталась. Пройдя немного, я спряталась за кустами, растущими вдоль тропинки, ведущей к саду.

Сердце колотилось в груди, как будто хотело вырваться наружу.

Дыхание стало прерывистым, и я чувствовала, как страх и волнение борются внутри меня.

Я ждала.

Время тянулось медленно, как густой сироп, и я не знала, сколько ещё придётся ждать.

Дыхание замерло.

Но я все еще ждала.

Не зная, сколько пройдёт времени.

Не зная, придёт ли он.

Не зная, увидит ли он мою записку.

Вдруг я услышала шорох листьев. Кто-то шёл по тропинке. Я затаила дыхание и попыталась слиться с тенями. Сердце замерло в груди, а затем снова забилось, как сумасшедшее. Я не знала, кто это, но надеялась, что это он.