- Это самое ужасное, что могло случиться с вашей семьей, господин генерал! - дрожащим голосом произнес дворецкий, протягивая мне свежую газету.
Я посмотрел на его бледность, на дрожащую руку в белоснежной перчатке и на свежий, пахнущий типографской краской выпуск газеты. Он встал у меня на пути, словно пытаясь показать, как это важно.
- Сегодня помолвка у моего сына! - отмахнулся я от дворецкого со свежим выпуском газеты. - Я могу поужасаться потом?
- Боюсь, что нет, - произнес бледный дворецкий и посмотрел так, словно от этого зависит все. - Лучше прочтите сейчас.
Я вслушался в шум, доносившийся из зала. Гости были в приподнятом настроении, заранее поздравляя будущих жениха и невесту. Слышались голоса, смех и музыка.
Взяв газету из рук дворецкого, я посмотрел на заголовок, и мои глаза расширились.
- Вы лучше присядьте, - послышался голос дворецкого. - А если присели - прилягте…
Я пробежал глазами первую строчку.
Голоса в зале — веселые, громкие, праздничные — превратились в шум, который будто звучал из другого мира.
Я словно услышал их сквозь толстое стекло. Всё, что было важным, вдруг стало неясным, отдалённым.
«Если у семьи Винтерфельд остался хоть один друг, то я адресую это письмо ему! Это крик о помощи, мольба потерявшего всё отца. Я прошу вас, спасите мою дочь Эмму. Бедняжка обесчещена и брошена перед алтарём. Сын генерала Вальтерн Моравиа обесчестил и отказался жениться на моей дочери, потому что его отец — генерал Аллендар Моравиа — не дал разрешения. Он высказался против, тем самым перечеркнув судьбу моей бедной Эммы. Теперь наша семья на грани краха, никто не хочет иметь с нами дел. Нас атаковали кредиторы, наши дела идут ужасно. Поэтому я прошу о помощи. В свое время я многим помогал, но сейчас помощь нужна мне. Моя дочь в борделе “Ночная Роза”. И я прошу, нет, умоляю выкупить ее оттуда. Я очень надеюсь, что генерал Аллендар Моравиа услышит меня и не позволит моей дочери пасть еще ниже. Быть может, в каменном сердце дракона есть хоть немного совести. Раз уж он разрушил счастье двух влюбленных, то пусть хоть позаботится о бедняжке Эмме. Ведь все это случилось по его вине! Но если нет, я прошу отозваться хоть кого-нибудь. Моя дочь хорошо образована, она может быть экономкой, гувернанткой, компаньонкой. Поэтому прошу вас вмешаться в ее судьбу. С уважением, Дорис Винтерфельд».
Я зажмурился, словно новость ударила меня головой о стену.
Все звуки вокруг стихли.
Это было как удар молнии, от которого я не мог отойти еще несколько секунд, осмысливая прочитанное.
«Нет», - твердо сказал я, бросая газету на стол. - «Это - наглая ложь. Мой сын не мог так поступить! Я уверен, что не мог!».
Убедив себя в этом, я встал и одернул мундир. Ордена звякнули, а я выдохнул.
Тяжелой походкой я направился в зал, где среди гостей мелькала фигура моего сына. Молодой, гордый, в алом парадном мундире, выглядел таким счастливым. Сейчас он держал руку своей невесты и целовал ее под радостные крики гостей. В его глазах — свет надежды, а рядом — его невеста, Анна-Шарлотта Ла Монт, словно сияющая богиня, воплощение красоты и нежности в светлом платье, усыпанном бриллиантами.
- Можно тебя на пару слов, - негромко произнес я, видя, как сын поднял на меня удивленный взгляд.
- Да, конечно! - улыбнулся он гостям, отпуская руку невесты.
Я направлялся в сторону кабинета, а потом пропустил сына вперед, плотно закрывая двери.
- Папа, а в чем дело? - спешно спросил Вальтерн, поставив бокал на стол.
Его голос прозвучал мягко, будто бы он пытается разрядить напряжение, но в его глазах я заметил тревогу.
"Неужели это правда?" - пронеслось у меня в голове. - "Нет, я знаю своего сына. Быть такого не может!"
- Неправильно спрашиваешь. Нужно спрашивать: "Что случилось?" - произнёс я, с силой бросая газету на стол.
В этот момент воздух будто сжался, тяжёлый и плотный, наполняясь предчувствием грядущей катастрофы.
— Сейчас будем играть в гляделки, - произнёс я, видя, как сын раскрывает газету и замирает. - Гляди, что у меня есть!
Мой взгляд, острый и настороженный, неотрывно следил за сыном. Он, побледневший и с бровями, поднятыми от удивления и страха, словно почувствовал, что что-то вышло из-под контроля.
Глаза Вальтерна расширились, когда он взглядом пробегал строчку за строчкой. Движения стали нервными. Руки едва заметно дрогнули.
Я увидел, как он крепко стиснул зубы, словно пытаясь не выдать себя с головой.
"Нет... Нет..." - мысленно шептал я, медленно сжимая кулаки. Ручка кресла хрустнула, а сын поднял на меня испуганный взгляд.
— Пап, ты ведь не думаешь, что это — правда? - тихий голос Вальтерна прозвучал как шёпот, но в нём слышалась искра надежды.
Сын посмотрел на меня, а в его глазах я прочитал все.
— Теперь я уверен, что это — правда, - и в моих словах звучала непоколебимая решимость. - Я вижу это по твоему лицу.
Я знал, почему ему нехорошо.
Несколько секунд гнетущей тишины были прерваны шелестом газеты.
Мне захотелось с силой ударить по столу. Но я лишь сжал руку в кулак.
"Неужели? Неужели это — правда? Неужели я воспитал такого сына?" - пронеслась в голове мысль. - "Где я допустил ошибку?"
Я поднял глаза на портрет покойной жены, а потом снова посмотрел на Вальтерна, который перечитывал статью и бледнел с каждым словом.
— Пап, прекрати... - выдохнул сын, откладывая газету. Я видел, как он пытается спрятать свои чувства под маской наигранной небрежности. - Ты же понимаешь, что это специально было сделано, чтобы разорвать помолвку... Неужели ты веришь тому, что пишут в газетах?
— Молчать! - рявкнул я, ударив рукой по столу так сильно, что тот задрожал, подтверждая мою власть, моё право, мою ярость. - Сейчас на вопросы отвечаешь ты. Кто такая Эмма Винтерфельд? Жду быстрый ответ!
Мой взгляд, холодный и пронизывающий, словно лезвие, устремился на сына. И самое страшное, что в его глазах я впервые видел страх, растерянность, будто он уже барахтался в ловушке собственной лжи.

— Одна девушка, которая мне когда-то нравилась, — тихо выдохнул сын, словно признаваясь в чём-то запретном.
Я молча покачал головой, не веря своим ушам. Внутри меня поднялась волна гнева, смешанная с болью. Стиснув зубы, я принял первую порцию правды, как порцию яда, который медленно, но верно отравлял меня.
— Когда ты просил моего разрешения на брак с Эммой и я отказал? — произнёс я, чувствуя, как в груди что-то сжалось. Нервы натянулись, как струна, готовая вот-вот лопнуть.
Я знал, что от правды не уйти, но предпочитал принимать её по капле, словно яд, разбавленный водой. Это давало мне хоть какую-то иллюзию контроля.
Сын поднял на меня взгляд, в котором читалась смесь вины и страха. Он понял, что придётся говорить правду, и я знал, что он это понял. В его глазах мелькнуло что-то похожее на мольбу.
— Пап, — тихо выдохнул Вальтерн, глядя на мой сжатый в кулак кулак. Его голос звучал неуверенно, словно он боялся, что я не выдержу и сорвусь. — Понимаешь... Я... Ну...
Он нервно усмехнулся, тряхнув длинными тёмными волосами, которые всегда придавали ему юношескую беспечность.
— У меня нет времени ждать, пока ты научишься говорить осмысленно, — резко произнёс я, нахмурившись. — Учись быстрее!
— Ну да, было дело... Она мне нравилась... Ну, я любил её... Но не настолько, чтобы жениться. Мы встречались, но я никогда не видел её своей женой... У меня не было таких планов.
— Любил? Тогда почему молчал? Почему я ничего не знал? — мои слова прозвучали как раскаты грома, отражаясь от стен кабинета. Ярость и боль переполняли меня, и я не мог сдержать их.
— Так получилось. Когда встал вопрос о браке, я сказал, что мой отец против, и мы расстались! — закончил Вальтерн. — Я не обязан жениться на каждой...
— Правильнее говорить — с кем! — резко оборвал я, чувствуя, что внутри меня всё клокочет. Я не мог поверить, что мой сын способен на такое.
Выкупить тираж газеты было уже поздно. Надо было раньше. Если бы я знал, я бы предпринял меры. Но теперь всё было слишком поздно. Правда уже выплыла наружу, и я ничего не мог с этим поделать.
И я узнал об этом слишком поздно. Эта мысль камнем лежала у меня на сердце.
— Ты прикрылся мной, чтобы обесчестить девушку и бросить её? — произнёс я, глядя на сына с холодным презрением.
Нет, это было невозможно. Мой сын, которого я воспитывал с любовью и заботой, не мог так поступить. Но факты говорили сами за себя.
— Да, не отрицаю. Я влюбился! Но она из очень порядочной семьи... Приходилось давать ей надежду на свадьбу... Между нами было нечто большее, чем поцелуи, но... — начал Вальтерн, сглотнув. — Как будто ты никогда не влюблялся? Я понимаю, это звучит странно. Но я тогда не думал ни о чём, кроме неё... И да, наделал глупостей!
Он сглотнул, словно пытаясь подобрать слова. Я молчал, не зная, что сказать. В моей голове крутились тысячи мыслей, но ни одна из них не могла облегчить боль, которая разрывала моё сердце.
Странно. Я удивился, что её отец не писал мне. Он должен был, он обязан был. Но, видимо, Вальтерн был достаточно хитёр, чтобы скрыть следы своих преступлений.
— Скажи, — произнёс я, стараясь сохранить спокойствие. — Только правду. Её отец присылал письма?
— Да, — признался Вальтерн, опустив взгляд. Его голос звучал глухо, словно он боялся, что я узнаю что-то ещё. — Но я их перехватывал. Прости...
Всё вокруг замерло. В воздухе повисла тяжёлая тишина, которая казалась почти осязаемой. В моём сердце царили боль, гнев и безысходность. Мой сын, который всегда был для меня гордостью, теперь оказался предателем. Он обманул и обесчестил девушку, а затем сбежал, словно трус, когда запахло ответственностью. Сбежал, прикрывшись мной.
Нет. Я не так его воспитывал. Я всегда учил его быть честным, справедливым и благородным. Но теперь всё это казалось пустым звуком.
Если она нравилась «не настолько», не стоило развешивать комплименты и обещания по её ушам, рассказывая о свадьбе. Но он ещё и затащил её в постель!
— Ты говоришь, как будто у тебя такого никогда не было, — произнёс Вальтерн, стараясь перевести разговор на другую тему. Его голос звучал нервно, словно он пытался отвлечь меня от своих слов.
— Н-да, — ответил я, чувствуя, как внутри меня всё кипит. — После твоего поступка я уверен, что плинтус — не самое низкое, что я видел в жизни. Ты обесчестил девушку и перечеркнул её судьбу! — Я встал, опираясь на стол. Мои глаза горели яростью, а голос дрожал от гнева. — Теперь она в борделе! Ты понимаешь, что разрушил её жизнь ради сиюминутной страсти? Ты поиграл ею и выбросил, как ненужную игрушку!
— Понимаю, что поступил неправильно. Раскаиваюсь! — вздохнул Вальтерн, опустив голову. — Очень сожалею, что так получилось... Прощения нет... Можно ли как-то замять скандал?
Сын посмотрел на меня с надеждой, словно всемогущего. Его взгляд был полон мольбы, но я не мог дать ему того, чего он просил.
— Папа, прошу! — прошептал он, сжимая руки. — Ты же можешь выкупить все выпуски газеты!
В этот момент в дверь постучали, и всё замерло. Вальтерн резко обернулся, его лицо побледнело.
— Господин! Господин! — запыхавшись, влетела в кабинет служанка. Её глаза были широко раскрыты от ужаса, а голос дрожал. — Гости... Они...
— Что? — произнёс я, выходя из-за стола. Мои руки дрожали, а сердце бешено колотилось. — Что случилось?
— Они разъезжаются! — выдохнула служанка. Её голос звучал как эхо из далёкого прошлого. — Кто-то принёс газету! Господин Вальтерн... Кажется, ваша невеста, мисс Анна-Шарлотта... Кажется, она умерла!

— Анна-Шарлотта! Шарли! — воскликнул Вальтерн, побледнев и бросившись в коридор.
— Слуга принес газету, — прошептала служанка, ее голос дрожал от волнения. — Она прочитала ее, побледнела, схватилась за сердце и упала в обморок, ударившись головой о край стола! Ужас какой!
Я стиснул зубы, чувствуя, как внутри меня поднимается буря. До сих пор не мог поверить в происходящее. Голова отказывалась принимать реальность.
В центре зала, на сияющем паркете, лежала Анна-Шарлотта. Ее безжизненное тело напоминало срезанную розу, бледную и хрупкую. Над ней рыдала ее мать, миссис Ла Монт, ее глаза были полны слез и отчаяния.
Еще несколько минут назад невеста светилась счастьем, ее глаза сияли, как звезды. Теперь же вокруг нее суетились гости и родственники, их лица выражали смесь ужаса и растерянности. Рядом с ее тонкой рукой лежал разбитый бокал, который отец случайно раздавил, не заметив.
— Ее нужно перенести! — шептали гости, их голоса звучали приглушенно и тревожно.
— Она… не дышит! — закричала миссис Ла Монт, ее голос дрожал от паники. — Кто-нибудь, срочно! Скорую! Она не дышит!
Она хватала дочь за руку, в панике озиралась по сторонам, словно искала спасения.
— Милая, очнись! — шептала миссис Ла Монт, обмахивая Анну-Шарлотту веером, ее движения были быстрыми и нервными. — Открой глаза, милая, умоляю!
Миссис Ла Монт осмотрела зал и закричала:
— Доктора! Срочно! Доктора!
И вдруг невеста открыла глаза. По залу прокатился вздох облегчения.
— Шарли! — бросился Вальтерн, пытаясь схватить ее за руку. Его глаза были полны надежды, но в ее взгляде читался ужас. Она резко отдернула руку и вжалась в объятия рыдающей матери.
— Ты кто? — прошептала она испуганно, ее голос был слабым и дрожащим.
— Ты не узнаешь меня? — прошептал Вальтерн, его голос дрожал от горя. — Я твой жених… Я Вальтерн Ла Монт.
— Отойдите от моей дочери, господин генерал! — раздался холодный голос мистера Ла Монта. Он оттеснил Вальтерна, бросив ему в грудь газету. — Я вынужден разорвать вашу помолвку. Я был слишком высокого мнения о вас. При всем уважении к вам и вашим заслугам я не позволю своей дочери быть невестой того, чья предыдущая невеста сейчас находится в доме утех!
На мое сердце словно надели броню.
— Где я? — прошептала Анна-Шарлотта, ее голос был слаб, как шепот ветра. Она оглядывалась по сторонам, ее взгляд напоминал взгляд потерянного ребенка. — Вы кто? Где мои вещи? Где моя карточка и кошелек?
— Ее срочно нужно отнести в карету! — послышался встревоженный голос матери. Отец взял дочь на руки, его лицо было искажено болью и отчаянием. Он понес ее прочь из зала, пока слуги держали двери.
— Отпустите меня! Куда вы меня несете?! — кричала Анна-Шарлотта, ее голос звучал все громче, но никто не обращал на это внимания.
Гости последовали за ними, и зал опустел. Дверь закрылась за последними гостями, оставляя нас с Вальтерном наедине. Он опустил голову, его плечи дрожали от сдерживаемых слез.
— Сам виноват, — жестко произнес я, обращаясь не только к сыну, но и к себе. Эти слова были как приговор, который я вынес себе самому.
Я развернулся и направился к дверям, приказав дворецкому немедленно готовить карету и навести справки о семье Винтерфельд. Мое сердце было тяжелым, как камень, но я знал, что должен действовать.

— Папа, ты несерьезно? — прошептал сын, его голос дрожал, а в глазах читалось недоверие и страх.
— Хорошо. Я прикажу принести тазик с водой и тряпку. Будешь отмывать репутацию девушки и семьи, чтобы к утру сияла, — произнес я, глядя сыну прямо в глаза. Мои брови нахмурились, а взгляд стал суровым и непреклонным. — Сможешь?
Вальтерн поднял голову, его лицо побледнело, а губы задрожали. Он хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Вместо этого он лишь тихо выдохнул и опустил взгляд.
— Вот то-то же, — бросил я.
— Папа! Но должен же быть другой способ? — бросился за мной Вальтерн, не давая сделать и шагу. — Не может такого быть, чтобы другого выхода не было. Я не хочу на ней жениться…
— Хорошо, сынок. Цепляй на себя юбку и чепец, учись вязать и езжай распространять слухи среди матрон, что статья — ложь и клевета. Что это было сделано нарочно, чтобы очернить честь такого хорошего жениха и не допустить помолвки. Только учти: если я вдруг увижу тебя в юбке, задушу голыми руками. Поэтому в таком виде на глаза не попадайся! — резко бросил я.
— Ты издеваешься, — замотал головой Вальтерн. — Должен же быть другой способ.
Он замер, шумно вздохнул, пряча лицо в руках, и простонал.
— Карета готова! — произнес дворецкий, глядя на остатки банкета.
Я развернулся и направился к двери.
— Отец, постой! — услышал я крик Вальтерна, его голос был полон мольбы. Он бросился ко мне, хватая меня за рукав. — Ты ведь не серьезно? Ты понимаешь, что я не могу жениться на… на девушке из дома утех!
Я остановился. Медленно повернул голову, посмотрел на взъерошенные темные волосы сына и заглянул в его глаза. Внутри я уже все решил.
— Можешь, — тихо сказал я, мой голос был полон холодной решимости. — Все ты можешь. Ты просто не хочешь.
Я снова отвернулся, не желая больше смотреть на его страдания. Внутри меня бушевала буря эмоций, но я знал, что должен быть тверд. Я был герцогом, и моя честь была превыше всего.
Я был зол. Как так вышло? Где допустил ошибку? Что сделал не так? Смотрел на сына, стиснувшего зубы от боли, и качал головой.
— Да, но что подумают о нашей семье? — услышал я голос Вальтерна, его голос дрожал, но в нем все еще звучала надежда. — Невеста из дома утех… Герцогиню Моравию заказывали на ночь!
Я почувствовал, как внутри меня поднимается волна ярости. Как он смеет говорить мне об этом? Как он смеет сомневаться в моих решениях? Я повернулся к нему, чувствуя, как мой голос становится ледяным.
— Хуже, чем сейчас думает вся столица, не подумают, — сказал я, кивая своим мыслям. — И ты женишься на ней. Это не обсуждается.
Я чувствовал себя чудовищем. Но кто дал ему право вести себя столь безрассудно? Кто дал ему право забывать о чести мундира? Кто дал ему право разрушать жизни других людей?
— Пап, ну зачем так? Ты женился на маме без любви. Поэтому она состарилась и умерла! Я не хочу без любви! Люблю Анну-Шарлотту, — испуганно произнес сын, умоляюще глядя на меня. — Ты можешь поехать завтра и поговорить с ее родителями…
— Мне плевать, кого любишь, — сказал я, чувствуя, как мои слова звучат жестоко и безжалостно. — За свои поступки мужчина должен отвечать. Ты женишься на Эмме. И точка. Или думаешь, разрушив жизнь одной, сумеешь построить счастье с другой? Из-за тебя она оказалась в доме утех. Не самое подходящее место для леди! Твоя обязанность — вернуть девочке честное имя.
— Отец! — услышал я голос, полный отчаяния. Но выдохнул и закрыл за собой дверь, отрезая все возражения.
Пару секунд стоял с закрытыми глазами, пытаясь успокоиться, а потом направился к карете.

Я услышала требовательный голос, и внутри всё сжалось. Тон, которым он прозвучал, был холоден и безжалостен.
— А ну быстро спустись вниз! — резкий голос мамаши вызвал у меня приступ тошноты.
Её голос, как острая щепка, проникал прямо в сердце, вызывая дрожь и ужас. Она открыла дверь, глядя на меня с презрением строгой школьной учительницы. Таким взглядом смотрят на двоечников строгие математички и русички на «ёжиков».
Что же делать? Сказаться больной? Или сказать, что у меня начались критические дни?
— У меня критические дни, — прошептала я, глядя в бесцветные, как у мёртвой рыбы, глаза мамаши. Они, казалось, видели всё.
Её худая, угловатая фигура застыла в дверях.
— Третьи за этот месяц? — издевательски спросила она, в её голосе слышались ирония и презрение, как у человека, которого так просто не проведёшь. — Так не бывает, милочка. А ну быстро привела себя в порядок и вышла к клиенту!
Нет, только не это!
Я уже сегодня выходила к клиентам. Мне было приказано исполнять желания. Но слово «желания» я не расслышала, поэтому решила просто исполнять. Но стоило им шепнуть на ухо, что у меня придуманная болезнь с жутковатыми симптомами, желание переводить отношения в горизонтальную плоскость тут же пропадало. Либидо говорило «Адьос!», и я возвращалась в комнату нетронутой. Вместо меня брали другую.
Так мне удалось протянуть почти месяц. Но внутри я понимала: рано или поздно окажусь на улице без гроша или соглашусь на что угодно, чтобы не умереть от голода в нищете.
Внутри всё противилось мысли, что теперь моя судьба — делать вид, что я сгораю от страсти в объятиях лысого, облезлого, старого банкира. Или строить из себя недотрогу в руках женатого развратника.
Я не могла себе позволить пасть так низко. Пусть я и из другого мира, где нравы немного другие, даже для меня это было перебор! С того момента, как отец моего возлюбленного сказал «нет» нашему счастью, моё счастье разбилось вдребезги. Жизнь толкнула меня, сбивая с ног. И я знала, что придёт момент, когда бабки будут ходить за мной вместе с лавочкой.
«Как же я ненавижу этого проклятого старика!» — пронеслось в голове. Проклятый жестокий старик, наверное, присмотрел ему другую невесту! И решил, что я недостойна его сына. Ну ещё бы! Он богатый герцог и генерал из могущественной семьи Моравиа. Их семья вторая после королевской. Куда уж нам, скромным Винтерфельдам!
То, что никогда бы не позволила себе приличная девушка, случилось в ночь перед свадьбой. А наутро я ревела посреди комнаты в свадебном платье, глядя на коротенькое письмо. Как изумлённые швеи переглядывались, понимая, что свадьбы не будет. И тут же потребовали оплату за свою работу.
Время словно остановилось, оставив меня в горе и отчаянии. Опозоренная, брошенная, я вместе с родителями наблюдала, как из поместья выносят мебель, как кредиторы описывают имущество.
На мой брак возлагались большие надежды, но теперь, когда всё было кончено, кредиторы, до этого вежливые и терпеливые, словно с цепи сорвались, узнав, что свадьба не состоится.
Не было дня, когда отец дрожащей рукой не подписывал какие-то документы, а я лишь отводила глаза, видя, как милые сердцу предметы покидают наш дом. Как вместо них остаётся пыльная пустота и яркие пятна на обоях.
Я вспомнила, как однажды Жюли, моя мама в этом мире, схватилась за сердце и присела на стул, а потом больше не встала. Как я трясла её за плечо, как доктор отвёл глаза и озвучил то, чего я боялась больше всего на свете.
Я вспомнила, как моего отца забрали в каталажку, а меня грубо втолкнули в карету и привезли сюда, сказав, что мне придётся отрабатывать оставшийся долг семьи.
Жюли Винтерфельд и Дорис Винтерфельд не были моими родителями. Я не знаю, как попала в тело их дочери, которая умирала от чего-то похожего на скарлатину. Но я полюбила их, как родных. Ведь они сделали для меня всё, что могли, и я осталась благодарна.
— Ты будешь работать или нет? — резко произнесла мамаша. — И не надо изображать, что ты ушла в себя! Со мной этот номер больше не прокатит! Поднимайся! Тебя ждёт клиент!

Я посмотрела на маман с презрением, но промолчала. Она выглядела благородной и чопорной, как старая дева-экономка — благовоспитанная и суровая. В руке у нее была черная трость, на которой остались следы зубов ее любимой собачки — символ безграничной власти над теми, кто оказался здесь. Она толкнула меня набалдашником трости.
— Хватит бездельничать! — строго произнесла маман. — Я держу тебя здесь не для развлечений! И кормить задаром не намерена!
Я гордо промолчала, хотя внутри все кипело от ярости. Маман знала мое мнение и не раз сталкивалась с моим сопротивлением, но это не останавливало ее. Она была из тех людей, которые привыкли добиваться своего любой ценой.
— На, наряжайся! — бросила она, доставая из шкафа развратное платье, которое, казалось, впитало в себя всю грязь этого места. — Клиент ждать не будет!
— Нет, — ответила я, стараясь не дрожать. — Вы меня не заставите!
Маман остановилась, взглянула на меня с насмешливой улыбкой, в которой мелькнула злоба. Ее рыбьи глаза, холодные и безжизненные, сверкнули в полумраке комнаты.
— Ничего, — произнесла она зловещим голосом, от которого по моей спине пробежал холодок. — Жизнь заставит! Если ты сейчас же не спустишься и не обслужишь клиента, будешь гнить на улице! Поняла? Хочешь, расскажу, что тебя ждет? Быстро скатишься до портовой девки. Вместо приличной комнаты будет вонючий тюфяк на чердаке. Хотя зачем на чердак? Некоторые вон задирают юбку за углом!
Я стиснула зубы, чувствуя, как внутри все сжимается от страха и отчаяния. Маман не шутила. Я уже дошла до состояния, когда будущее не пугало меня так сильно, как оно должно было бы. Ведь оно не настоящее! Настоящая жизнь была здесь, в этом борделе, где каждый день был борьбой за выживание.
— Рано или поздно, голодная, больная, со шрамами, попросишься обратно! Сюда! Где тепло, красиво, есть целитель, кормят. Я всегда готова заступиться за своих девочек. Будешь вспоминать позолоченные люстры, мягкие перины, мужчин, которые дарили дорогие подарки! У нас ведь приличное заведение! Но знаешь, дорогая, обратно я тебя не возьму. Так и скажу: иди-ка ты обратно. Кому ты нужна со шрамами от ножа, застарелыми болезнями и потерянной красотой?
Я закрыла глаза, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. Внутри все разрывалось — страх, унижение, отчаяние. Я пыталась сдержать слезы, но они все равно подступали к глазам. "Боже, как это унизительно!" — билась в голове навязчивая мысль, когда я расправляла на себе ужасное вульгарное платье.
— Так-то лучше, — заметила маман, стоя в дверях и оглядывая меня с удовлетворением. — Вперед!
Я пошла за ней по коридору, слыша сладострастные стоны из соседних комнат. Этот звук был постоянным фоном моей жизни, и я уже не обращала на него внимания. Вот за этой дверью кого-то точно удар хватит! Слишком громко, слишком грубо.
— Сюда, — указала маман тростью, показывая на дверь, за которой любили прятаться те, кто хотел остаться инкогнито.
"Господи, только бы не уродливый старик!" — молилась я, чувствуя, как слезы на подходе. Я не могла позволить себе слабость, но сердце предательски сжималось. "Господи, только бы не старик… Меня стошнит!"
— Господин генерал, — произнесла маман елейным голосом. — А вот и девушка, которую вы заказывали. Эмма Винтерфельд. Между прочим, аристократка… Девушка благородных кровей. Она у нас месяц! Можно сказать, неискушенная.
Я подняла глаза и увидела алый мундир, который сверкал в тусклом свете лампы. Сердце екнуло, и я почувствовала, как мир вокруг меня остановился. Сквозь пелену слез мне вдруг показалось, что это он… Вальтерн! От волнения сердце забилось так гулко, что я не слышала слов маман.
Неужели это он? Неужели он меня нашел?

Я смахнула слезы, когда осознала, что передо мной не Вальтерн. Всё рухнуло, словно карточный домик. Сердце сжалось до размера наперстка, а во рту возник горький привкус отчаяния и разочарования, словно я только что проглотила яд. Я ошиблась. Ошиблась, как никогда прежде.
Мужчина напротив был воплощением противоречий. Алый мундир, плотно облегающий его фигуру, подчеркивал ширину плеч и силу рук. Темные волосы, спадающие на лоб, контрастировали с бледностью лица. Его глаза, глубокие и темные, словно два озера, были холодны и непроницаемы, как лед. В них не было ни капли тепла, только презрение и безразличие. Взгляд незнакомца проникал в самую душу, вызывая дрожь и странное чувство, будто я уже принадлежу ему.
Он был красив, но красота его была холодной и отстраненной. Его черты лица, словно высеченные из мрамора, были идеальны: высокие скулы, прямой нос, твердый подбородок. Губы, тонкие и слегка изогнутые, казались высеченными из гранита. В его облике чувствовалась аристократическая строгость, граничащая с жестокостью. Каждое его движение, каждый жест были отточены до совершенства, словно он привык отдавать приказы, которые никто не смеет ослушаться.
Воображение рисовало перед глазами картины, от которых по телу пробегала дрожь волнения. Я представила, как он снимает мундир, обнажая стройное тело с рельефными мышцами. Его руки, сильные и уверенные, притягивают меня к себе, а губы, твердые и безжалостные, прижимаются к моим. Я почувствовала, как внутри меня что-то напрягается, и отголосок желания пробежал по телу, заставив меня вздрогнуть. Это было странно и пугающе одновременно.
Я задумалась о том, сколько женщин мечтали бы оказаться в его объятиях. Их, конечно, было много. Мужчина с таким ростом, силой и внешностью вряд ли оставил бы равнодушным ни одну женщину. Его взгляд, холодный и пронизывающий, заставлял трепетать даже самых смелых. Я не могла отвести от него глаз, чувствуя, как его присутствие давит на меня.
Казалось, стоит ему сделать властный жест рукой, как невидимая нить потянет меня к нему.
— Ты Эмма Винтерфельд? — его голос, низкий и хрипловатый, прозвучал, словно шепот тьмы. В нем чувствовалась властность, которая заставляла подчиниться даже против воли.
— Да, — выдохнула я, едва сдерживая дрожь.
Зачем ему мое имя? Почему он спрашивает? Я не знала, но чувствовала, что это только начало.
— Сколько она стоит? — внезапно спросил он, бросив на меня холодный взгляд. Его глаза, словно два темных лезвия, пронзили меня насквозь, заставив почувствовать себя беззащитной.
— На ночь? — спросила мамаша, улыбаясь своей наглой, расчетливой улыбкой. Её лицо, покрытое сетью мелких морщин, казалось добродушным, но глаза, холодные и пустые, выдавали её истинную сущность.
— Нет, я хочу её выкупить, — произнес незнакомец, его голос звучал как приговор. Его слова, словно ледяные осколки, вонзились в мое сердце, заставив его сжаться от боли.

Я посмотрела на него с надеждой, которая, казалось, могла растопить даже самый холодный камень. Его взгляд, суровый и безжалостный, вдруг смягчился, как будто луч солнца пробился сквозь густые тучи отчаяния. Он медленно осмотрел моё платье, словно пытаясь разглядеть что-то скрытое под ним. Его глаза, холодные и отчуждённые, теперь излучали нечто похожее на жалость — странную, почти болезненную жалость, от которой хотелось одновременно и плакать, и смеяться.
— О, господин генерал! Она вам недёшево встанет! — заметила мамаша, её голос звучал, как звон золотых монет. — Понимаете ли, её отец понаделал долгов. И один из кредиторов сдал её сюда, чтобы она отрабатывала. Поэтому она будет стоить десять тысяч лорноров. Понимаю, сумма большая. Но не для вас, полагаю?
Незнакомец едва заметно кивнул, его лицо оставалось непроницаемым, но в этом кивке было что-то, что заставило меня почувствовать странное облегчение. Неужели? Неужели я всё-таки покину это место? Мысль об этом была такой яркой и такой желанной, что я едва не задохнулась от радости.
Я отвернулась, слыша, как он что-то подписывает за моей спиной. Сердце гулко колотилось в груди, а я пыталась взять себя в руки, чтобы не выдать своей радости. Это место, этот ужас, который я пережила здесь, всё ещё давило на меня, как тяжёлый камень.
— Вот чек, — произнёс незнакомец, протягивая мамаше тонкую бумажку. Его голос был низким и уверенным, но в нём слышалась какая-то скрытая усталость.
Мамаша, услышав сумму, расплылась в любезной улыбке, которая больше напоминала оскал. Её глаза блеснули, как у хищника, поймавшего добычу. Она посмотрела на меня и усмехнулась, словно наслаждаясь моей беспомощностью.
— Ну что ж! С этого момента она ваша! Поздравляю вас с покупкой, — сказала она, пряча чек в карман своего пышного платья.
— Только учтите, — добавила она, понизив голос. — Девчонка с характером. Должна вас предупредить, она всегда находила предлог, чтобы не работать. Сумасбродная, капризная, как кошка. Но если вы сможете её приручить, она будет вам верна, как собака.
— Скажите, у неё уже были клиенты? — внезапно спросил незнакомец, его голос прозвучал холодно и отстранённо.
— Ни одного, — усмехнулась мамаша, её глаза сверкнули злобой. — Сначала она закатывала истерики, потом изображала сумасшедшую, потом притворилась овощем. А когда дело дошло до крайности, начала рассказывать про какую-то болезнь, которой не существует. Она мне половину клиентов распугала, но вы... Вы сможете справиться. Ну что ж... Вы можете делать с ней всё, что хотите. Даже если завтра её найдут мёртвой в канаве, я ничего не скажу властям. Мы дорожим репутацией заведения и нашими клиентами. Надеюсь увидеть вас снова, господин генерал!
Я стояла, оглушённая её словами, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Это место, это заведение, которое казалось мне тюрьмой, теперь становилось ещё страшнее. Я понимала, что меня ждёт, и от этого страх сжимал моё сердце.
— Пойдём, — послышался его голос, мягкий, но в то же время властный. Он снял свой мундир и накинул его на мои плечи, словно пытаясь защитить меня от этого мира.
Он снял мундир и набросил его на мои оголённые плечи. Я с тревогой и испугом посмотрела в его глаза.
Я с тревогой посмотрела в его глаза, пытаясь понять, что он за человек. Его лицо было скрыто под тенью, но в его взгляде было что-то, что заставляло меня верить ему. Словно он был единственным островком света в этом тёмном море.
— Ну что ж, дорогуша! — послышался голос мамаши, её голос звучал с приторной любезностью. — Тебе повезло! Но помни, когда тебя бросят, мои двери всегда открыты. Если только ты будешь работать.
Словно шепча: «Не слушай её», рука незнакомца мягко коснулась меня, увлекая в сторону дверей.
А я почувствовала, как что-то внутри меня отозвалось в ответ на эту ласку. Словно котёнок, я тянулась к любой ласке, любому сочувствию, но в то же время понимала, что должна держать себя в руках.
Он мягко коснулся меня рукой, и я почувствовала, как что-то внутри меня сжимается от нежности. Его прикосновение было таким лёгким, но в то же время таким сильным, что я почувствовала, как мои страхи начинают отступать.
«Думаешь что? Тебя купили просто покатать в карете? Ты не уссурийский тигр, чтобы тебя выпустили на волю в дикую природу!» — пронеслось в голове.
Я понимала, для чего меня купили, и внутри всё сжалось.
«Тише. Быть любовницей — это ещё не так плохо. Нет, конечно, это плохо, но не настолько, как быть падшей женщиной!»
Выходя на улицу, я ощущала, как холодный дождь бьёт по моей коже, словно пытаясь смыть с меня грязь этого места. Я чувствовала, как он проникает в каждую клеточку моего тела, очищая меня от всего, что я пережила здесь. Но я знала, что никакой дождь не сможет смыть с лица земли это ужасное заведение, которое оставило на мне свой след.
Я осторожно осмотрелась, видя, как нас ведут к роскошной чёрной карете, притаившейся в тени деревьев. Её блеск в полумраке казался зловещим, но в то же время манящим. Я не знала, что ждёт меня впереди, но в этот момент я была готова на всё, лишь бы покинуть это место.
К чему такая конспирация? Неужели моё тело и правда найдут в какой-нибудь канаве? Ком нервной тошноты подступил к горлу, но я старалась не показывать своего страха.

— Позвольте помочь, — неожиданно произнёс незнакомец, его голос звучал мягко, почти бархатно, словно шёпот ночного ветра. В его глазах отражался свет уличных фонарей, придавая им глубину и загадочность. Его руки, тёплые и твёрдые, словно сталь, обхватили мою талию, и я почувствовала, как его сила и уверенность передались мне.
Он подсадил меня в карету, и я, не удержавшись, посмотрела на него с благодарностью, хотя в душе бушевал вихрь противоречивых эмоций.
Яркие красные фонари у вывески «Ночная роза» вызывали приступ тошноты. Кто хоть раз видел, что скрывается за их алым светом, никогда не забудет это.
Я забилась в угол кареты, стараясь спрятаться от всего мира. Прижалась к сиденью, чувствуя, как оно поглощает моё тело, словно пытаясь защитить меня от того, что ждало впереди. Вдыхала сладкий, древесный аромат дорогого мужского парфюма, который исходил от незнакомца. Он пах силой и уверенностью, и это вызывало во мне смешанные чувства — отвращение и восхищение одновременно.
— Не бойтесь, — услышала я его голос, мягкий, но в то же время властный. Его глаза, серые и глубокие, смотрели на меня с усталостью и, возможно, с каплей жалости. Я не могла понять, что он видел в моих глазах, но его взгляд заставил меня вздрогнуть.
— Если вы думаете, — сказала я, стараясь говорить твёрдо, хотя голос предательски дрожал от отчаяния, — что я стану вашей… Я лучше убью себя! Я не буду с вами! Никогда! Я сжала кулаки, чувствуя, как внутри меня поднимается волна гнева. — Можете выбросить меня из кареты сейчас, а лучше убейте. Но я не сдамся!
Его губы тронула лёгкая усмешка, но в глазах не было ни капли насмешки. Он выглядел серьёзным и сосредоточенным, словно обдумывал каждое моё слово.
— Меня зовут Аллендар Моравиа, — произнёс он, внимательно глядя на меня.
Я замерла, не в силах произнести ни слова.
— Аллендар… Моравиа? — прошептала я.
Это он… Это отец Вальтерна. Я ещё помнила его необычное имя.
— Вы… отец Вальтерна? — спросила я, не веря своим ушам.
Я с трудом сглотнула, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза.
— Да, — ответил он, его голос звучал спокойно, но в нём слышалась скрытая сила. — Это я.
Нет, это невозможно! Он не выглядит его отцом. Красивый мужчина под сорок, но никак не дряхлый старик… Это не может быть правдой!
— Я представляла вас стариком! — воскликнула я, вспоминая образ в своём воображении.
— Извините, что разочаровал вас, — усмехнулся он. — Я не нарочно. Я — дракон. Мы стареем намного медленнее, чем вы, люди.
Теперь я верила.
Вот он. Тот, из-за кого всё это началось. Тот, кто разрушил мою жизнь.
Я сжала кулаки, чувствуя, как по телу пробегает волна бессильной ярости. Мне хотелось наброситься на него, чтобы он почувствовал ту же боль, что и я. Ещё немного, и я бы попыталась ударить его, но он опередил меня.
— Я вижу, новости вам не по вкусу, — заметил он, его голос звучал мягко, но в нём скрывалась скрытая угроза.
— Остановите карету! — крикнула я, дёргая ручку.
Его руки резко схватили меня за плечи, и я почувствовала, как они крепко удерживают меня.
— Успокойтесь, — прошептал он мне на ухо, его дыхание было тёплым и почти нежным. — Я не причиню вам вреда.
— Вы уже причинили, — прошептала я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — Вы разрушили мою жизнь!
Я с трудом сдержала слёзы, чувствуя, как они обжигают моё лицо.
— Я никогда не прощу вам испорченной свадьбы, унижений, которые мы пережили, и смерти мамы! — прошептала я, вспоминая милую Жюли, которая любила платья с розочками и каждый год сажала новый розовый куст на главной аллее. Она была сентиментальной и бесконечно доброй, и не заслуживала такой участи.

Я смотрел на нее, бледную, растрепанную, изможденную и надломленную. Темные волосы, испуганные глаза с загадочной искрой, словно в ней сосредоточилась вся ее жизнь. Сейчас ее взгляд обжигал ненавистью, как смертельное проклятие ведьмы, и я чувствовал, как эта ненависть проникает в мою душу, оставляя там глубокий след.
— За что вы так? Чем я вас обидела? Мы не были знакомы, я не видела вашу семью, — прошептала она, сжимая кулаки. Ее голос дрожал, как лист на ветру, но в нем звучала решимость.
Я ощущал, как напряглись ее руки, как мундир обнажил плечо, и я не мог отвести глаз от этого хрупкого, но сильного создания.
— Я запретил сыну жениться на вас, потому что считал, что он еще не готов к семейной жизни. Хотел уберечь его от ошибок, — ответил я, не привыкший лгать.
Но сейчас ложь стала необходимостью. Ложь, которая защитит моего сына от позора. Я взял на себя вину за его поступок, чтобы она не узнала о предательстве. Пусть думает, что это я запретил им брак. Пусть думает, что я — враг.
Ведь когда мы вернемся в поместье, их судьба решится.
Я хотел быть ее врагом, чтобы уберечь от худшего. Никто, кроме меня и сына, не знал правды. Если она всплывет, это станет клеймом на всю жизнь.
Я понимал, что предательство любимого убьет ее. Искра надежды, которая держала ее в этом мире, погаснет, и она исчезнет, оставив после себя лишь пустоту.
Вспоминая слова сына о «не настолько, чтобы жениться», я почувствовал боль.
Она притихла, и я снова взглянул на нее. Рядом со мной сидела привлекательная девушка, с нежной кожей и глазами, полными доброты. Но я не понимал, почему мой сын отказался от нее. Многие сочли бы за честь жениться на ней, у нее было много ухажеров, и каждый из них был готов отдать все ради нее.
Она не выглядела роковой соблазнительницей, которая нарочно отдалась бы ради брака. Она действительно полюбила его, и это делало ее еще более несчастной.
— Вы меня отпустите? — послышался ее дрожащий голос.
— Нет, — ответил я, глядя на ее руки. — Вы начнете делать глупости, а я потом буду думать, что по моей вине вы ушли в лучший мир.

Я снова погрузился в свои мысли, словно в бездонный омут, где каждый камень на дне тянул меня вниз, заставляя сердце биться быстрее.
Правильно ли поступаю?
На одной чаше весов лежала тяжелая, как свинец, ложь и подлость, которые я мог бы спрятать, как другие семьи прячут свои грязные тайны, используя связи и деньги. Я мог бы сделать так, чтобы Эмма никогда не была найдена, как не находят десятки таких девушек, исчезающих бесследно в этом жестоком мире.
Но я знал, что это будет лишь временная победа. Сын не научится нести ответственность за свои поступки, не станет тем человеком, которым я хотел бы его видеть. Если он не способен нести ответственность, то как он сможет командовать армией? Как он сможет отдавать приказы, зная, что за ними стоит не только его жизнь, но и жизни других людей?
Отдавая приказ, ты берешь на себя полную ответственность и готов нести её до конца. А если командующий не готов нести эту ответственность, то как ему можно доверить командование? Кто пойдет за генералом, который бросил девушку, наигравшись с её чувствами? Его слову не будут доверять, как доверяют мне. А ведь именно безоговорочная вера в мои приказы обеспечивает победу.
А если узнают, что он прятался за моей спиной, прикрываясь мной, как щитом, какое отношение к нему будет? Как к папенькиному сынку, которому разрешили поиграть солдатиками, не понимая всей тяжести их долга.
От этой мысли меня передёрнуло, словно ледяной водой окатили. Я чувствовал, как внутри меня что-то ломается, как будто я стою на краю пропасти и не знаю, в какую сторону шагнуть.
На другой чаше весов лежала любовь сына. Его любовь, чистая и искренняя, которая светилась в его глазах, когда он смотрел на Анну-Шарлотту. Я видел, как он улыбается, как его лицо озаряется светом, когда он думает о ней. И я чувствовал себя палачом, который должен разбить это счастье, как хрупкую вазу.
Я не знал, что делать. Счастливый, но безответственный сын? Или несчастный, но научившийся ответственности? Это был выбор, который я должен был сделать, и от этого выбора зависела не только его судьба, но и судьба многих других людей.
Я посмотрел на Эмму, которая тихо плакала, прижав руки к груди. Её лицо было бледным, а глаза красными от слез. Она выглядела такой хрупкой и беззащитной, что я невольно ослабил хватку, боясь причинить ей боль.
— Пустите, — обессиленным голосом произнесла она, и я почувствовал, как внутри меня что-то дрогнуло.
Сын мог завести роман с дамой полусвета, осторожной и предусмотрительной. Но нет. Он выбрал чистую, благородную девушку, обставив всё так, будто вознамерился жениться… Его подлость была безгранична.
Эмма притихла, глубоко дыша, стиснув зубы, словно пытаясь сдержать свою боль. Она не сломалась, несмотря на все удары судьбы, которые обрушились на неё. Она сумела сохранить себя там, где это казалось почти невозможным.
Эта девочка заслуживала уважения. Она не утратила себя, не поддалась обстоятельствам, и я чувствовал, как внутри меня поднимается уважение к ней.
Да, именно такую невесту я хотел бы видеть рядом с сыном. Не Анну-Шарлотту, которая падала в обморок несколько раз за вечер, а Эмму, которая могла бы стать опорой для него, которая могла бы выдержать все испытания.
Если бы Анна-Шарлотта заявила, что выйдет за моего сына вопреки воле родителей, я бы не стал противиться. Помолвка продолжилась бы, и я бы нашел способ помочь ей, защитить их брак.
Но она не заявила.
А по поводу Эммы я бы постарался найти решение. Возможно, я бы выдал её замуж за кого-нибудь из личного состава, чтобы она была в безопасности, и проследил бы за её судьбой.
Итак, выбор за мной.
Но сейчас передо мной стоял выбор. Она не заслуживала такой участи, и я знал, что должен сделать всё возможное, чтобы исправить ошибку.

Я услышала тихий, едва уловимый вздох, который заставил меня вздрогнуть. Хватка на моей руке ослабела, и я почувствовала, как пальцы генерала Моравиа, когда-то такие сильные и уверенные, теперь слегка дрожат. Его лицо, обычно суровое и непроницаемое, выражало глубокую задумчивость. Я заметила, как он нахмурился, словно боролся с внутренними демонами, и его напряженные черты лица выдавали, что он принимает решение, от которого зависит многое.
Его большая рука, когда-то поддерживавшая меня с такой уверенностью, теперь казалась холодной и отстраненной. Я вдруг осознала, насколько мощной была эта рука, способная не только поддерживать, но и защищать. И в этот момент я вспомнила, что передо мной не просто человек. Даже в этом магическом мире, где грань между людьми и магическими существами размыта, есть те, кто лишь притворяется обычными смертными.
“Дракон”, — промелькнуло у меня в голове, как вспышка молнии. Это слово, словно клеймо, обожгло мое сознание. Я вспомнила слова мамы, которые эхом прозвучали в моих мыслях: “Милая, если генерал Моравиа делает предложение, это серьезно! Эта семья с безупречной репутацией. Не бойся, ты можешь ему довериться. Вот если бы речь шла о ком-то другом, я бы не была уверена. Но речь идет о Моравиа. Все будет хорошо! Они люди слова, хотя людьми их не назовешь. Все мужчины в этом роду — драконы”.
Эти слова показались мне насмешкой судьбы. Конечно, я могла довериться! Уже доверилась! И я, и папа... Папа! Это отозвалось острой болью в сердце, как будто кто-то пронзил его кинжалом. Где он сейчас? Что с ним случилось? Как я могу узнать о его судьбе?
— Вы знаете, где мой отец? — наконец спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе. Мой взгляд был полон надежды, но в глубине души я понимала, что ответа может и не быть.
Аллендар резко повернул голову в мою сторону, его глаза сверкнули холодным огнем, как у хищника, заметившего добычу. Он ничего не сказал, но его молчание было красноречивее любых слов. В полумраке кареты его лицо выглядело зловещим, как у демона, вырвавшегося из глубин ада. Куда он меня везет? Что замышляет?
Я вспомнила истории, которые слышала в борделе. О брошенных и опороченных невестах, способных бросить тень на репутацию уважаемой семьи, выкупали родственники несостоявшегося жениха. Правда, потом девушки пропадали навсегда, и их судьба оставалась неизвестной. И только сейчас до меня дошло, что я, возможно, оказалась в такой же ситуации. У меня есть все шансы исчезнуть без следа, раствориться в этом мраке, как дым на ветру.
“Ну да, он так тебе и скажет: ‘Я убью тебя через десять-двадцать минут!’”, — вздохнула я, пытаясь подавить нарастающий страх.
“А способен ли он на это?” — спросила я себя, глядя на генерала, чьи глаза были полны холодной решимости.
И ответ пришел сам собой. Да, способен. В этом мире, где магия и сила правили всем, не было места для слабости. И генерал Моравиа был воплощением этой силы.
— Где мой отец? — настойчиво повторила я, стараясь не показывать свой страх.
Мне нужно знать правду! И если генерал ее знает, то пусть скажет!

«Как они похожи! Отец и сын», — пронеслось в голове, словно эхо далекого воспоминания. Только если глаза Вальтерна светились любовью и искренним интересом, как яркое пламя, то глаза его отца были холодны и непроницаемы, как глаза хищника, готового к атаке.
Генерал молчал. Его взгляд, обычно тяжелый и подавляющий, сейчас казался пустым, словно он погрузился в свои мысли, далекие от происходящего.
— Что-то вы скрываете от меня, не так ли? — спросила я, не отводя взгляда. Внутри меня нарастало предчувствие, как гром перед бурей. Я готовилась к чему-то ужасному, ловя малейшие изменения в его лице, как охотник ловит тень зверя.
— Пока не могу его найти, — наконец сухо произнес генерал, его голос был подобен льду, сковывающему воду. — Но как только разыщу, обязательно сообщу.
— Мне вот интересно. У вас совесть проснулась? Раз вы решили разыскать меня? — с усмешкой спросила я, качая головой. Мысль о том, что он мог измениться, казалась абсурдной. Но в его глазах мелькнуло что-то, что заставило меня усомниться в своих выводах.
— Да, — генерал усмехнулся, его лицо стало мягче, но в глазах все еще таилась глубина, которую я не могла понять. — Можете считать и так. И да, даю разрешение на брак с моим сыном. Считайте, что передумал. Надеюсь, вы будете счастливы.
— Не обманываете? — спросила я с подозрением, глядя на него с недоверием. С чего бы это он вдруг решил изменить свое мнение? Или Вальтерн действительно смог его убедить?
Взгляд Аллендара пронзил меня, как острый клинок, но в нем не было злобы. В его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение, смешанное с удивлением.
— Чтобы я обманывал? — спросил он с легкой насмешкой.
— Я вас не знаю, — холодно ответила я. — У меня о вас сложилось не самое лучшее мнение.
— Ваше мнение обо мне ничего не меняет, — продолжил он, его тон стал жестче. — Можете не утруждать себя. Если не верите, пусть это станет для вас приятным сюрпризом.
Но я не хотела сюрпризов. Моя жизнь и так была полна неожиданностей, которые чаще всего оказывались горькими.
— Лучше поздно, чем никогда! — вздохнула я, чувствуя, как внутри меня что-то сжалось, как пружина, готовая распрямиться. Но в этот момент карета остановилась перед величественным поместьем, которое казалось частью сказки.
— Прошу, мисс Винтерфельд, — мягко произнес генерал, протягивая мне руку. Его жест был почти галантным, но я не могла не заметить, как его пальцы, холодные и твердые, сжали мою руку, словно он проверял, насколько я реальна.
Я посмотрела на его руку, как на что-то опасное, что может меня ранить. Прижав руку к груди, я почувствовала, как внутри меня нарастает странное чувство. С одной стороны, я должна была ненавидеть его за то, что он сделал в прошлом. С другой — он спас меня из места, которое я считала своим адом.
Внутри меня все качалось, как маятник, между ненавистью и благодарностью. Я посмотрела на его лицо, надеясь найти подсказку, но оно оставалось непроницаемым, как маска.
— Разрешите, я сама, — сказала я, стараясь скрыть дрожь в голосе. Из-под подола моего платья мелькнула моя нога в старой туфельке, которая выглядела нелепо на фоне его роскошного костюма.
Генерал бросил на нее странный взгляд. Я тут же поправила юбку и извинилась. Мысли о том, что недавно почти согласилась провести ночь с ним, заполнили меня стыдом. Это же отец моего жениха! Хорошо, что драконы не могут читать мысли.
— Понятно, — мрачно произнес генерал, его тон был холодным, но в нем проскользнула тень уважения. Он взял меня за талию и помог спуститься, словно я была хрупким фарфором.
Его дыхание коснулось моей шеи, и я почувствовала, как мое воображение рисует картины, которые я старалась отогнать. Но они были настойчивыми.
“Нет!” — мысленно крикнула я, отгоняя эти мысли, как будто они были злыми духами.
Он проводил меня по мраморной лестнице к массивным дверям, за которыми меня ждали новые испытания. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, готово было вырваться из груди. Что меня ждет за этими дверями? Какие тайны скрываются в этом роскошном поместье? И главное — смогу ли я найти ответы на все свои вопросы?

Когда я вошла в дом, сердце гулко колотилось в груди, заглушая все звуки вокруг. Даже звук моих шагов, мягкий шелест юбок и приветствие дворецкого, поклонившегося мне с привычной учтивостью, казались далекими и нереальными по сравнению с громкими ударами внутри меня. Это было не просто волнение — это был вихрь эмоций, смесь радости, страха и надежды. Я не могла поверить, что стою здесь, в этом величественном доме, когда уже потеряла всякую надежду.
Холл поражал своей роскошью, словно его украшали не люди, а сами боги. По сравнению с нашим поместьем, он казался королевским дворцом, где каждая деталь была продумана до мелочей. Высокие потолки, украшенные изящными лепными карнизами и тонкой резьбой, создавали ощущение простора, величественности и какого-то неземного великолепия. Стены были покрыты дорогими обоями с тонкими, изысканными узорами, которые переливались в мягком свете, словно живые. Богатые панели из темного дуба или красного дерева, украшенные искусной резьбой и инкрустацией, подчеркивали, что в этом доме деньги не считают. С потолка свисала огромная хрустальная люстра, рассеивающая мягкий, приглушенный свет, который, казалось, обволакивал все пространство, придавая ему таинственность и загадочность.
В этом доме деньги не считают! Мало кто может перещеголять драконов в их тяге к комфорту.
И тут я увидела Вальтерна.
Я сначала не поверила своим глазам, но, взглянув на него, вдруг осознала, что на лестнице, ведущей на второй этаж, стоит он!
Он стоял, не сводя с меня взгляда. Память тут же воскресила моменты счастья, а я почувствовала, как сердце приятно сжалось, словно все самое страшное уже позади. Не может быть. Это сон! Точно сон!
Вальтерн не изменился с момента нашей последней встречи. Те же темные волосы, те же знакомые глаза, тот же красивый профиль. Но что-то было не так.
— А вы боялись, — раздался позади меня насмешливый голос Аллендара. Он был полон иронии, но в нем также слышался укор.
— Вы зачем меня сюда привезли? — прошептала я, не в силах сдержать дрожь в голосе.
— Наверное, потому что хочу исправить одну досадную ошибку, которую совершил, — послышался ответ, и я почувствовала, как земля уходит из-под ног. — Ну что, мой дорогой сын. Я разыскал твою драгоценную Эмму. Я очень надеюсь, что ты простишь отца за то, что он когда-то не дал воссоединиться любящим сердцам?
Вальтерн медленно спустился по лестнице, и я не могла оторвать от него взгляда. Его движения были плавными, уверенными, но в них читалась какая-то внутренняя борьба. Он подошел ко мне, и я почувствовала, как мое сердце сжалось от волнения.
Сейчас он смотрел на меня, а я пыталась понять, что означает его взгляд. Может быть, он тоже не верит своим глазам?
- Я… я… я до последнего был уверен, что ты… — начал Вальтерн, — не сможешь ее найти…
- Как видишь, — послышался голос за моей спиной.
Несколько секунд Вальтерн смотрел на меня, его взгляд был полон противоречивых эмоций. Затем он сделал шаг ко мне, и я почувствовала, как мое сердце забилось еще быстрее. Что он сделает? Что скажет?

Вальтерн сбежал по ступеням, распахнув руки для объятия, и я бросилась ему на шею. Я бросилась к нему, чувствуя, как мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Его объятия были крепкими и теплыми, и в этот момент я забыла обо всем на свете.
Сейчас мне казалось, что я вот-вот заплачу от счастья снова видеть его. Это было как возвращение домой после долгого и мучительного путешествия. Каждая секунда, проведенная с ним, была наполнена теплом и светом, и я не могла поверить, что это действительно происходит.
Боже мой! Неужели это конец моей грустной сказки? Неужели это тот самый счастливый финал, о котором я грезила в своих самых смелых мечтах? Я не могла поверить своим глазам, не могла поверить, что все это реально. Передо мной стоял Вальтерн, мой возлюбленный, и я чувствовала, как слезы счастья текут по моим щекам.
Я прижала руку ко рту, стараясь сдержать эмоции, но слезы все равно текли, словно река, не желающая останавливаться. “Не верю! Не верю!”, — твердила я себе, едва шевеля губами, но мое сердце стучало в такт с его: “Верю! Верю!”. Тепло и нежность его объятий казались искренними, но внутри меня что-то зашевелилось, словно какая-то тень на мгновенье закрыла солнце моего счастья.
И я никак не могла понять, откуда вообще эта тень взялась в такой светлый и радостный миг. Вальтерн обнимал меня крепко, но его объятия были холодными, как будто он был не здесь, а где-то далеко. Я подняла голову и посмотрела ему в лицо.
Его взгляд был спокойным, но слишком внимательным, словно он следил за кем-то или чем-то, что происходило за пределами нашего маленького мира. Почему его глаза, в которых раньше я читала любовь и нежность, теперь казались пустыми и безжизненными?
Я обернулась, следуя за его взглядом, и увидела Аллендара, стоящего неподвижно в тени. Он был как тень, но в то же время его присутствие ощущалось очень остро. Его строгий взгляд, как у надсмотрщика, был направлен на нас, и в нем я почувствовала что-то запретное, что-то, что заставило меня насторожиться. Казалось, он наблюдал за нами со стороны, оценивая и контролируя каждое наше движение.
“Я тоже очень рад тебя видеть”, — вздохнул Вальтерн, проводя рукой по моим волосам, словно приглаживая их, как у маленькой девочки. Этот мягкий жест разлился теплом по моему телу, и я почувствовала, как мимолетная тень, омрачавшая мое счастье, исчезла.
- Почему ты так отстранен? — спросила я, всматриваясь в его лицо. — Ты не рад меня видеть?
Я внимательно смотрела на лицо возлюбленного, услышав покашливание его отца. Я обернулась, видя, что он разговаривает с дворецким. Дворецкий протянул Аллендару бумагу.
“Всё, что удалось выяснить!”, — негромко произнес старик-дворецкий и посмотрел на меня. В ответ на мой взгляд старик улыбнулся и тут же повернулся к хозяину.
- Конечно рад, — улыбнулся Вальтерн, снова проводя рукой по моим волосам, словно я маленькая девочка. — Просто… Я не ожидал, что отец преподнесет такой подарок… Я просто сначала не поверил своим глазам!
- И я не ожидала, — выдохнула я, пытаясь разобраться в своих чувствах.
Его слова звучали как-то отстраненно, и я почувствовала, как внутри меня поднимается волна тревоги. Рука любимого погладила меня по щеке, и я почувствовала лишь тепло его прикосновения, но внутри меня почему-то не было того восторга, который я так предвкушала. Не было упоительной сладости, которая должна была наполнить меня.
Странно. Очень странно.
Странно. Очень странно. “Эй! Любовь? Ты где?”, — спросила я мысленно, чувствуя, как внутри меня что-то дрожит. “Да тут я, тут!”, — неохотно, словно я разбудила ее с перепоя, произнесла любовь, и начала медленно ползти в сторону моего сердца. Но она была вялой, словно ей было тяжело двигаться.
Со стороны наша встреча выглядела очень эмоциональной. Мы обнимались, смеялись и говорили о том, как скучали друг по другу. Но внутри меня что-то было не так. Я не могла понять, в чем дело. Может, дело не в нем, а во мне? Может, я просто слишком устала и не могу полностью насладиться моментом?
Да, видимо, все дело в усталости. И, быть может, я просто еще не осознала свое счастье. Нужно дать себе немного времени опомниться и прийти в себя.
- Нашей гостье нужно искупаться, переодеться и отдохнуть, — послышался голос Аллендара, и я почувствовала, как его рука легла на плечо сына, словно он пытался увести его от меня. Его присутствие было тяжелым и давящим, и я почувствовала, как внутри меня поднимается волна раздражения.
Теперь, когда я видела их рядом, я не могла поверить своим глазам. Они были похожи, как братья. Только отец выглядел немного старше. Черты лица у отца были немного мужественней и грубее. И взгляд. Возраст выдавал холодный и проницательный взгляд, который не скрывала даже вежливая тень улыбки. Взгляд Вальтерна был куда более живой. Его глаза жили. Они не были двумя бездонными ледяными озерами, как у отца. И в этом заключалось их разительное отличие.
- А мы пока поговорим по поводу вашей свадьбы, — с улыбкой произнес Аллендар, словно выводя из объятий сына. — Я понимаю, что вы очень рады встрече, но ей не мешало бы отдохнуть.
Аллендар отдал приказ позвать горничных.
- Мисс, — послышались голоса, а меня окружили служанки, ведя в сторону лестницы, по которой могли пройти одновременно человек десять, взявшись за руки. — Вам сюда. Мы приготовим вам теплую ванну.
Да, видимо, все дело в усталости. И, быть может, я просто еще не осознала свое счастье. Нужно дать себе немного времени опомниться и прийти в себя.
- Давайте сюда мундир, сейчас мы принесем вам другую одежду, — слышались голоса, а я видела, с каким интересом и подозрением горничные рассматривают мой наряд, пропахший вульгарными слишком приторными духами.
Когда меня раздели и подвели к ванной, я тут же опомнилась и уперлась.
- Нет, — прошептала я с ужасом. — Можно не ванну! Все что угодно, только не ванну!
Мои слова прозвучали как крик отчаяния, и я почувствовала, как по моему телу пробежала дрожь.

Я стоял в тени тускло освещенного кабинета, ощущая, как тяжесть на сердце давит на грудь, словно огромный камень. За дверью раздался голос сына.
— Можно войти? — спросил Вальтерн, и его слова прозвучали словно шепот, едва различимый в тишине. Всё внутри меня сжалось от боли, словно невидимые тиски сдавили моё сердце. Я медленно повернул голову, встречаясь взглядом с сыном, который только что вошел в кабинет.
Сын осмотрелся вокруг, словно ожидая, что кто-то может нас подслушать. И в этом движении я увидел его страх, его уязвимость, и вдруг мне стало страшно. Страшно за него, за его сердце, за его разбитую мечту. Я почувствовал, как внутри меня что-то разрывается, словно тонкая нить, связывающая нас, натянулась до предела.
— Поздравляю, — произнес я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри меня бушевала буря эмоций. — Ты делаешь успехи в исправлении своих ошибок.
Вальтерн замер, его взгляд метнулся ко мне, и в его глазах я увидел смесь тревоги и надежды. Он явно не ожидал таких слов от меня. Его губы задрожали, и он произнес:
— Отец… — голос его был полон отчаяния. — Надеюсь, ты не серьезно?
Я поднял на него взгляд, стараясь проникнуть в его душу, понять, что он скрывает за этими словами. Его глаза, полные волнения, казались бездонными озерами, в которых отражалась вся его боль и страх. Я ощутил, как внутри меня что-то ломается, словно хрупкая ветка, не выдержавшая сильного ветра.
— Что именно? — спросил я, глядя ему прямо в глаза, стараясь понять все, что он скрывает.
Внутри меня разгоралась тревога, смешанная с четким осознанием, что сейчас я стою на грани выбора, от которого зависит его судьба.
Сын сглотнул, его голос дрожал, словно он боялся, что не сможет подобрать нужные слова. Он присел на край кресла, которое стояло рядом с моим столом, и я заметил, как его плечи опустились, будто он готов был сломаться.
— Ты же пошутил по поводу свадьбы, не так ли? — произнес он, его голос был наполнен надеждой, но я видел, что он уже почти не верит в свои слова. — Пока тебя не было, я всё понял и осознал. Клянусь, такого больше не повторится. Отец… Я прошу тебя… Не надо…
Его голос задрожал. Я чувствовал внутреннюю борьбу с самим собой. В глазах сына — отчаяние, мольба, надежда. Он — словно уязвимый ребенок, который боится потерять самое дорогое — свое хрупкое счастье.
— Ты не понимаешь, — взмолился Вальтерн, его голос дрожал, а в глазах блестели слезы. — Я не могу… Просто не могу… Я не люблю ее. Чувства давно прошли… Разве ты сам никогда в жизни не любил?
Я чувствовал, как внутри меня закипает гнев, и одновременно с ним откуда-то из глубин души поднимается тяжелое чувство жалости. Сын опустился в кресло, придвинул его к моему столу, и я заметил, что он сейчас находится на грани отчаяния.
— Нет, — с усмешкой произнес я, стараясь скрыть свою злость. — Эта напасть меня обошла стороной. И это даже к лучшему. Увлекаться я увлекался, но не любил. Никогда.
Сын шумно вздохнул, словно пытаясь найти нужные слова, и я видел, как его лицо искажает смесь боли и решимости. Его глаза блестели, и я почувствовал, как внутри меня рождается тревога, словно я держу в руках нечто хрупкое, что может разбиться в любой момент.
- Тогда тебе меня будет сложно понять, но ты попытайся! - взмолился Вальтерн. - Ты ведь понимаешь, что мой брак с Эммой будет несчастливым. Я не испытываю к ней тех чувств, которые испытывал раньше! - прошептал Вальтерн. - Я же говорил. Она лишь мимолетное увлечение…
Он пытался заглянуть мне в глаза, и в этом взгляде я увидел крик отчаяния.
“Может, хватит?” - спросил я самого себя. - “Может, он достаточно наказан? Может, стоит послушать совета сердца, вручить девочке деньги, купить поместье, погасить долги и успокоиться?”

Но я понимал, что передо мной не маленький мальчик, который разбил вазу. Передо мной взрослый мужчина, который разбил чужую судьбу, бросив грязное пятно на честь мундира и репутацию семьи.
- В твоих силах сделать его счастливым, - холодным голосом произнес я, понимая, что сейчас чаша внутренних весов чуть-чуть качнулась в пользу любви.
- Ты мог бы просто дать ей денег, купить какое-нибудь поместье и... Выплатить долги ее семьи... Этого было бы более чем достаточно! - прошептал Вальтерн, пытаясь меня убедить. - Ты не понимаешь, что я чувствую... Да, мне ее жаль... Искренне жаль... И я понимаю, что сделал ужасную вещь! Мне ужасно стыдно перед тобой и нашей семьей. Но сейчас, когда я встретил свою настоящую любовь, мою Шарли, я понимаю, что значит любить по-настоящему... Это... Это что-то внутри такое, похожее на... на...
Он выдохнул, не зная, как описать это словами. В его глазах горел огонь — он не меня слушал, он слышал только свое сердце. Я вздохнул, понимая, что его чувства идут гораздо глубже, чем я предполагал.
— Это... — сын медленно поднял руку, словно пытаясь поймать какую-то невидимую нить, — что-то такое, что пронзает сердце, что заставляет дышать тяжелее, — он сделал паузу, — словно внутренний огонь, что разгорается всё ярче. Я горю ею... Я просто сгораю от этого чувства...
Его глаза засияли, словно показывая ту самую искорку внутреннего огня, и вдруг он добавил чуть слаще:
— Я не могу его подавить, я не хочу его подавить.
Я смотрел на сына и в глубине души чувствовал, что это чувство — чуждо мне. Я никогда не любил женщину так, как любят друг друга моя драгоценная мама и папа. Я всегда смотрел на них, пытаясь понять, как глубоко проросла в сердце их любовь? Почему же она обошла меня стороной? И не мог дать ответа. Единственный, которому я дарил всю свою любовь, сейчас сидел передо мной и страдал. И я понимал, что у меня нет никого дороже, чем мой сын. Но это была другая любовь.
Мой взгляд снова остановился на портрете моей покойной жены. Он висел над камином в моем кабинете.
Я испытывал безграничное чувство признательности, уважение и благодарность за сына. Но той любви, о которой сейчас говорит мне Вальтерн, я не испытывал никогда. Никогда пламя страсти и ревности не сжигало меня изнутри. Ничто в этом мире не заставляло меня делать глупости во имя любви.
- ...словно до этого момента ты был мертв, а тут вдруг почувствовал себя живым! После того, как я встретил Шарли, я могу жить, как раньше. Все изменилось. Это страсть... Желание защитить... Желание обладать ею, желание царить в ее сердце безраздельно. Тебе никогда не хотелось обнять кого-то душой? Вот! Это оно. И я теперь понимаю разницу между простым увлечением и любовью... - прошептал Вальтерн, сжимая кулаки. - Я не знаю, как буду жить без моей Шарли... И ты... Ты пытаешься заставить меня жениться на Эмме. Ты словно... словно отрезаешь мне крылья. Прошу тебя. Не делай так. Я одумался. Я раскаиваюсь. Да, я поступил подло и низко! Из-за меня она оказалась в борделе. Я чувствую свою вину, но не больше! Жалость, вина, но не любовь... Понимаешь? Я готов содержать ее до конца ее дней, но жениться на ней не могу!
Он сжимал кулаки, словно борясь с собой, и его голос становился все мягче, наполненный искренней болью.
Я молчал, слушал его слова, видя, что сын говорил искренне. В его глазах было столько страдания, что я чувствовал себя чудовищем. Чаша внутренних весов качнулась в сторону любви еще сильнее.
Лишить сына счастья и преподать ему урок на всю жизнь? Или оставить его без урока, но подарить ему счастье?
- Я люблю тебя, папа, - прошептал Вальтерн, беря меня за руку. - Ты для меня всегда был и остаешься примером. Вот только не лишай меня счастья. Не надо...
Я посмотрел на него и почувствовал, как внутри меня словно тает глыба льда, окутавшая мое сердце. Я понимал — моя ответственность не только в том, чтобы сохранить честь семьи, но и в том, чтобы не разрушить сердце сына окончательно.
Вальтерн. Мой сын. В его словах звучала тревога и отчаяние, и я почувствовал, как внутри меня всё сжалось от этого сочетания. Он — словно раненый зверь, который ищет спасения, но знает, что его рана — это его собственное сердце.
— А Эмма? — спросил я, пытаясь скрыть свою тревогу под маской равнодушия. — Кто отмоет её репутацию?
Сын посмотрел на меня. Он чуть заметно сжался, его губы дрогнули. Мне стало жаль его, этого мальчика, что вырос в мире, полном жестоких правил и жестоких решений.
И я чувствовал, что сейчас соглашусь с ним. Но вот следующая фраза меня убила.

- Я готов выплатить все ее долги, - заметил сын, но тут же я почувствовал, как внутри меня что-то неприятно дернулось.
Я посмотрел на бумаги, которые дал мне дворецкий. Все, что можно было узнать об этой семье, он собрал в один отчет.
- Так ты знал, что у нее долги? - произнес я. И чаша внутренних весов качнулась в сторону чести. - Ты знал, что ее семья находится в бедственном положении, и что для них единственным выходом стало бы замужество Эммы?
Вальтерн замер. Он почувствовал, как изменился мой тон.
- Ну, в статье написало было, - ответил сын, а я посмотрел на него пристальным взглядом, не терпящим вранья.
- Знал, - процедил я. - И зачем тогда полез к ней под юбку? Чтобы окончательно перечеркнуть ее шансы на замужество? Так что ли? Отвечай!
- Я… Я тогда об этом как-то не подумал, - выдохнул Вальтерн. - К тому же, у многих аристократов долги. У семьи Шарли тоже есть долги! В этом нет ничего такого!
Нет, значит… Я мрачно согласился с собственными мыслями.
— Ее мать умерла от горя, — произнес я тихо, глядя сыну прямо в глаза. — Отец в какой-то каталажке. Они потеряли всё. Всё, что у них было. А ведь если бы ты не появился на горизонте её жизни, не подарил бы ей надежду, не стал бы за ней ухаживать ради забавы, не пообещал бы жениться, она бы вышла замуж за кого-то другого. И быть может, с тем, другим, она была бы счастлива. Она смогла бы погасить долг семьи. Но что теперь? Тебе всё равно мало? Мало того, что ее мать умерла от горя? А их поместье ушло с молотка? Тебе мало того, что ее продали в рабство? А о судьбе ее отца ничего неизвестно. Никто не знает, откуда пришло письмо. И не факт, что он еще жив — возможно, он уже мертв, и её судьба теперь в руках нашей семьи.
Сын молча опустил голову, глаза его наполнились испугом. Я заметил, как в его взгляде мелькнула тень страдания, и мне стало тяжело на сердце.
В глубине души я любил его и хотел утешить, но слова застряли у меня в горле. Там, внутри меня, кипели смесь гнева, разочарования и невыразимой боли.
- Я не знал, - произнес Вальтерн, глядя на меня испуганным взглядом.
"Тише, Дар, тише! Он еще совсем ребенок по драконьим меркам. Юноша. Ему только семьдесят лет!", - пытался я успокоить себя. - "Он только-только начал взрослеть!"
- И ты думаешь, - продолжал я, глядя на бумаги, которые принес мне дворецкий. - Твои деньги и поместье отмоют репутацию девушки? Или воскресят ее матушку? Наоборот. Это сделает только хуже! Всем станет ясно, что семья Моравиа просто откупилась от девушки. Заткнула ей рот деньгами! За тобой навсегда закрепится клеймо. Ты это понимаешь? - спросил я, повышая голос. - И от этого пострадают прежде всего твои дети! Этот скандал невозможно замять другим способом! Это хорошо, что твой дед не знает! Аврелиан бы свернул тебе шею, когда узнал бы о твоем поступке! Я не говорю про старого генерала!
Вальтерн побледнел, как только я напомнил ему о главе семьи. "Дедушка Угу". Так называли его за глаза. Но это не значит, что его не любили. Старый дракон пользовался таким авторитетом и уважением, что к его мнению прислушивались все.

- Но твоя свадьба с Эмми быстро закроет всем рты. Никто не посмеет ничего сказать. А это злополучное письмо спишут на происки недоброжелателей. С ее отцом я лично поговорю. Если найду живым, разумеется. Думаю, что помешаться от горя может каждый. Быть может, ее отец сам даст опротестование в газету. Напишет, что кто-то воспользовался его честным и добрым именем и написал всю эту ерунду. Он заявит об этом лично. И газеты принесут извинения за неверную информацию, - я повысил голос, чтобы он услышал каждое слово, почувствовал мою тревогу.
Вальтерн прижал руку ко рту, глядя на мой письменный прибор. В его взгляде было столько страдания, что я чувствовал себя монстром.
- Отец, ты же понимаешь… Она была там, в доме утех, - прошептал Вальтерн. - Там не ягодки перебирают и не портки стирают. И как мне смотреть на жену, зная, сколько мужчин до меня побывало в ее постели?
- Мамаша сказала, что девочка находила предлог не работать, и была ей ужасно недовольна, - произнес я.
- Отец! - глаза сына вспыхнули. - Нашел, кому верить! Да любая мамаша все что угодно скажет, чтобы клиент остался доволен!
- И откуда же такие сведения? - с подозрением спросил я, внимательно глядя на сына.
- Эм… Мне знакомые рассказывали. Они там часто бывают, - заметил Вальтерн, отведя взгляд.
“Врет!”, - подумал я, скрипнув зубами.
- Ты понимаешь, что я не уверен, что смогу к ней прикоснуться, как к женщине, - прошептал Вальтерн. - Я… Я… Прости, брезгую!
- Брезгуешь? - обалдевшим голосом произнес я, поднимая голову и глядя на него сверху вниз.
- Да, - твердо ответил Вальтерн. - Я уверен, что все не так, как тебе описали. Я уверен, что у нее были мужчины. И ничто меня не переубедит в том, что, находясь целый месяц в борделе, она ни разу ни с кем не спала! Это просто невозможно! Я в это никогда не поверю! И тебе не советую!
- Так тебе девственницу подавай? - рассвирепел я. - Как в старые добрые драконьи времена? Ну, поздравляю. Девственницей она уже была до тебя. Считай, что ты был первым!
Я думал. Хоть чаша весов и качнулась в пользу любви, но я понимал, что на кону честь семьи. Я почувствовал внутри себя всю тяжесть ответственности.
- Отец, прошу тебя! Не молчи! - взмолился Вальтерн, понимая, что я близок к окончательному решению. - Когда ты вот так молчишь, мне не по себе.
- Хорошо, - произнес я, глядя ему в глаза. - Не вашим, не нашим. Брак будет временным. И продлится ровно год. Этого будет достаточно, чтобы отмыть репутацию Эммы. А потом вы разойдетесь. Она получит содержание и поместье. Ты сможешь жениться на той, которую любишь!
Пары секунд хватило сыну, чтобы осмыслить мои слова.
- Да, но если Шарли выдадут замуж раньше? - прошептал Вальтерн. - Год это очень много!
- Год. И точка! - произнес я. - Если твоя Шарли тебя любит так же сильно, как ты ее, то она скажет “Нет!” любому претенденту на ее руку. А зная ее родителей, они не станут ее заставлять. Так что вот мой ответ. Брак на год. О свадьбе объявим завтра. Помолвка у вас уже была.
Послышался стук в дверь.
- Господин. Там беда! - произнесла молоденькая горничная, поджимая губы. Она казалась изумленной и напуганной.
Я вскочил с места.

Я смотрела на ванну, наполненную водой, и почувствовала приступ тошноты. У меня вдруг закружилась голова, страх схватил сердце и сжал его.
Я вспомнила, как попала в этот мир нежданно-негаданно прямо из своей квартиры, в свой законный выходной, который я решила посвятить себе, любимой!
Я накупила масочек, предвкушая полный релакс, набрала ванну с пеной. Нет, а чем я хуже, чем другие? Почему я должна ограничиваться только быстрым душем после работы? Я, может, тоже хочу поваляться в ванной!
Как сейчас помню пар, идущий над водой, веселую пену, которая тихо лопалась пузырьками, и бомбочку, которая пахла какой-то жвачкой.
Я помню, как сидела в ней и блаженствовала, представляя, что я где-то не в скромной однушке с совмещенным санузлом, а в роскошных апартаментах с видом на Париж. Принимаю утреннюю ванну на балконе.
Мне хотелось почувствовать себя королевой.
И вот я встала, как вдруг почувствовала тошноту. Подавив приступ тошноты, я услышала в ушах долгий и протяжный звон.
Казалось, сознание ушло куда-то глубоко внутрь, а тело вовсе не мое.
Мне казалось, что я что-то крошечное, сидящее в скафандре и пытающееся взять пробы грунта с луны. Руки меня не слушались. Ноги тоже. Едва-едва, переступая с опозданием в секунду. Я нащупала ногой тапки и потянулась за полотенцем, чтобы стереть с себя пену.
“Что ж мне так плохо?” — пронеслось в голове, а я попыталась зажмуриться и привести себя в чувство.
Я старалась глубоко дышать, стягивая полотенце с вешалки. Пыталась ощущение пространства, но все вокруг почему-то казалось таким далеким. Словно для того, чтобы дотянуться до полотенца, нужно пройти еще несколько метров.
А потом с приступом тошноты я почувствовала, как звон обрывается темнотой.
Я ожидала увидеть себя на полу в ванной, но увидела себя в большой кровати, а меня окружали совершенно незнакомые мужчина и женщина. С ними был еще один, доктор, кажется. И все они смотрели на меня с изумлением.
И прямо сейчас, глядя на красивую ванную, горничных с полотенцами, которые стояли наготове, мне вдруг стало дурно.
- Я не могу, — прошептала я, вспоминая это ужасное чувство, которое не передать словами.
Мне не хотелось снова его пережить!
- Ну, мисс, — послышался удивленный голос горничных. — Так нельзя. Вам нужно помыться.
Они бережно, но настойчиво, глядя на меня как на дикарку, потащили меня в сторону ванной.
- Нет, нет, нет, — запротестовала я, завоевав себе титул “дикой твари из дикого леса”.
- Вот это — специальное зелье, оно сделает ваши волосы чистыми и красивыми, — терпеливо произнесла одна из горничных, оправдывая мои наихудшие опасения по поводу мнения обо мне. — А вот полотенца… Они чистые! Ими мы вытрем вас…
Меня тут совсем за Маугли держат. Пришлось выдохнуть и попытаться успокоиться.
- Я прекрасно знаю, что это такое. И прекрасно знаю, что такое ванна! — произнесла я, чувствуя, как в голосе просквозили искры гнева. — Но я не хочу принимать ее… Мне просто однажды было очень плохо. Вы поймите…
- Мисс, не надо упрямиться, — улыбались мне и тащили в сторону парящей ванной.
- Нет! Нет! — закричала я, чувствуя, как меня начинает трясти. Тот самый приступ тошноты подкатил к горлу, в теле появилась слабость, а внутри царили хаос и паника. Я сопротивлялась яростно, словно кошка, которую несут купаться.
Меня тут же отпустили, испуганно переглядываясь.
Я стояла, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. Мне казалось, что от страха повторить это незабываемое ощущение, которое я даже не успела погуглить, внутри все сошло с ума.
С трудом поборов приступ паники и тошноты, я отошла от ванной подальше.
“Это писец!” — увидела я в глазах переглядывающихся горничных.
Они еще не могли понять, кто я? Благородная дама с причудинкой или девушка с кукушкой на больничном?
Одна из горничных вышла, а я осталась спорить. Ну вот как объяснить свой страх тем, кто ни разу не вылезал из ванной, а потом чувствовал себя так, словно костлявая старуха уже стучится ему косой. В черепушку.
- Так, еще раз! Однажды после ванной мне стало очень и очень плохо, — объясняла я. — И я не хочу еще разок повторить. Теперь понятно?
И тут же предложила альтернативу.
- Может, вы мне просто сольете на меня воду? Я просто не хочу ложиться в ванну.
И посмотрела на красивую ванну с теплой водой, как на геенну огненную.
Не успела одна из горничных взять тазик, как на пороге появился Аллендар.
Он едва не выбил двери и выглядел так, словно примчался убивать.
Я на мгновение растерялась, а потом вспомнила, что на мне из одежды только грязь, поэтому смутилась, прикрываясь от скользнувшего по мне взгляда.
Горничные тоже перепугались и поспешили прикрыть меня полотенцем.
В ледяных глазах Аллендара вспыхнуло удивление. Его взгляд скользнул по мне, а я почувствовала тот самый взгляд, который за последний месяц зачастил в мою сторону со стороны посетителей борделя. Взгляд, словно обжег меня и облизал одновременно. Я увидела в его глазах нечто такое, от чего захотелось тут же прикрыться, спрятаться или сбежать. Это продлилось буквально несколько секунд в абсолютной тишине.
Нет.
Быть такого не может.
Нет! Нет! Нет!
Это все глупости!
Мне было стыдно и неловко от того, что в тот момент, когда я увидела желание в его глазах, или мне показалось, но меня вдруг потянуло к нему.
О, боже, нет!
Мне даже думать стыдно о таком!
Просто я привыкла к такому, и теперь ищу это в глазах каждого мужчины, которого вижу, чтобы понимать, представляет он для меня опасность или нет?
Отец моего жениха застыл на пороге и нахмурил брови. И глаза его стали ледяными озерами спокойствия. “Вот! Я же говорила! Бред все это!” — успокоила я себя, замерев на месте под прикрытием полотенца, словно настороженный суслик.
- Она просто боится, что ей снова станет нехорошо, — успокоили хозяина горничные. — Мы уже все решили…

Я так и не поняла, что случилось. Все тут же сделали вид, что ничего не заметили. Я бросила взгляд на дверь, а потом взяла себя в руки.
- Берете ведро и сливаете! - пояснила я, понимая, что больше никакая сила в мире не заставит меня лезть в ванну!
Кое-как мы закончили с мытьем. Я завернулась в полотенце, а мне принесли халат. Судя по размеру, явно не женский.
- Господин приносит свои извинения, - послышался робкий и очень виноватый голос молодой горничной. На ее щеках был румянец смущения. - Это я виновата, что позвала его… Я не знала, как ему объяснить то, что происходит, и, видимо, сказала что-то не так. Он подумал, что с вами случилось что-то плохое, и бросился сюда…
Я вздохнула, кутаясь в халат. Этот взгляд. Я чувствовала, как стыдливый румянец наползает на мои щеки.
- Я очень надеюсь, что это не его халат, - ворчливым голосом произнесла я, чтобы скрыть свои истинные чувства. Мне было стыдно до пылающих ушей. Как я вообще могла такое подумать? Чтобы отец моего жениха рассматривал меня так, словно… словно…
“Договаривай!”, - произнесло что-то внутри.
“Неважно!”, - с нажимом ответила я, пытаясь убедить себя, что в этом кроется какая-то ошибка.
“Но ведь тебе это почему-то стало приятно? Тебе он понравился. Как мужчина. Ещё до того, как он сказал, кто он такой!”, - снова настойчиво произнес внутренний голос.
“А вот и неправда!”, - вспылила я. - “Всё! Хватит! Не говори ерунды!”. Я на мгновенье скривилась, чтобы отогнать от себя мысли.
- Нет, что вы! Это халат для гостей! - переглянулись горничные, а лица у них были слегка взволнованные и растерянные. - Просто пока у вас нет одежды, вы должны во что-то одеться. А мы должны снять с вас мерки. И заказать новые платья.
Меня замерили, записывая цифры, а я снова запахнулась в халат и уселась на мягкий диванчик, неприлично забираясь на него с ногами.
Горничная ушла, унося записи, а мне тут же принесли ужин. Я вежливо ждала, когда горничные выйдут, как тут же набросилась на еду так, словно сто лет не ела!
Не буду лукавить. Это было правдой. Я уже не помню того дня, когда чувствовала себя по-настоящему сытой.
Все началось в тот злополучный день.
Я вспомнила бледное лицо папы, когда он вошел в гостинную с какими-то бумагами и объявил, что его старший брат умер.
Папа был растерян, и мы подумали, что ему просто жаль брата. Тогда еще нам это не казалось катастрофой. А зря!
Помимо старого поместья нашей семье перешли все долги, которые непутевый дядя успел наделать за свою беспутную жизнь, половину из которой он прятался от кредиторов у своих любовниц.
Долги оказались поистине колоссальными! Мы исправно платили, но долги даже не думали кончаться! Всплывали новые задолженности и новые обстоятельства. Из всего, что мы узнали про жизнь моего дяди, стало понятно. Мы живем очень скучно и неинтересно. Его жизнь вполне себе тянула на три-четыре тома приключенческого романа, когда, прыгая с обрыва, в полете умудряешься одновременно и мимоходом поучаствовать в дуэли, обольстить одну красавицу, совратить вторую и расстаться с третьей.
И пока Индиана Джонс расхищал гробницы с пользой для бюджета, наш семейный Индиана предпочитал искать гробницы под юбками у дам. Но дамы - удовольствие недешевое. Поэтому все наследство, которое досталось ему от отца, тут же перекочевало в шкатулки прекрасных дам, в карманы всяких проходимцев, обещающих баснословные прибыли, а последние крохи растаяли за карточным столом в упрямой надежде однажды отыграться.
Сначала мы даже немного посмеивались, но потом стало не смешно. Наши фамильные украшения уже были проданы, все накопления, включая мое приданое, пошли в счет погашения долга. Но это была лишь малая часть того, что мы должны были выплатить.
Я понимала, что только мое удачное замужество способно заставить кредиторов подождать. И тогда в моей жизни появился Вальтерн. Узнав о том, что за мной ухаживает Вальтерн Моравиа, кредиторы были вежливы и довольно приятны в общении. Мама говорила: “Ах, какое счастье! Видимо, удача улыбнулась тебе, милая! Ведь часто бывает, что мужчина богат, но не по сердцу. Или по сердцу, но беден! Но тебе повезло! Я так за тебя счастлива!”. И в ее глазах сверкали слезы.
За время, пока мы отдавали долги, у нас не всегда хватало денег на еду. Поэтому мы ели один раз в день, если, конечно, не были приглашены на ужин. И там мне приходилось сдерживать свой аппетит, чтобы казаться леди, хотя внутри ревело чудовище и требовала запихнуть все содержимое тарелки в один присест.
В борделе с едой тоже были проблемы. Маман решила, что лучшим способом привести меня в чувство будет голод, поэтому со словами: “Ты еще не заработала на полноценный ужин” выдавала жалкие крохи.
И сейчас, оставшись наедине с ужином, я решила не церемониться. Я ела быстро, жадно, словно сорвалась с диеты и опаздывала на работу. Забыв про все правила этикета, я собирала подливку хлебушком и постанывала от удовольствия, закатывая глаза в немом экстазе.
Я забыла обо всем на свете, наслаждаясь вкусом еды. Я напоминала себе хомяка, который делал запасы за щеками, не успевая прожевать предыдущую порцию.
- Я не помешал? - послышался голос, на который я обернулась.

Хомячок имени меня возмущенно смотрел на вошедшего и пытался быстро освоить излишки запасов за щеками.
У леди всегда так. Пока ты ведешь себя как томная барышня, которая дышит стихами и розами, к тебе хрен кто подойдет. Вокруг тебя будет безжизненная пустыня, но… стоит тебе захотеть в туалет, или достать платочек, чтобы украдкой высморкаться, или просто посадить пятно на платье, как ты с ужасом замечаешь вокруг себя целые толпы людей. Разве что камень в окно не летит с запиской: «Я все вижу!», а во дворе разве что не рыщут небом вертолеты, освещая прожекторами, словно софитами, каждое твое движение.
- Кхе! - закашлялась я, с ужасом глядя на стоящего в дверях Аллендара. Как долго он наблюдает за мной? Почему я не услышала, как он вошел?
Я хотела ему высказать все, но снова зашлась в приступе очень эмоционального кашля. Казалось, я выкашляла половину матов, приберегая оставшуюся половину для другого раза.
- Я пришел извиниться, - скупо и холодно произнес он, пока я пыталась вернуть себе голос. - Я не должен был влетать к вам в ванную. Горничная - новенькая, не смогла мне объяснить, что случилось. Еще раз прошу прощения.
Он посмотрел на меня, а я вздохнула. В этом взгляде я почувствовала нечто большее, чем просто холод — это вызов, игра и одновременно тайна, которую мне вдруг захотелось разгадать, хотя я сама еще не понимала зачем?
- Если нужно, вам принесут добавки. Голод — это не то, чего стоит стесняться, - произнес холодный голос.
- Нет, спасибо, - вздохнула я.
Я чувствовала сытую усталость. Если в борделе я не могла уснуть всю ночь, чувствуя себя в постоянной опасности, то здесь я чувствовала себя спокойней.
И все же, мне не давали покоя мысли о Вальтерне. Что не так? Или все так? Может, просто я устала? И придумываю себе?
В дверь постучали, а мне принесли еще еды. На этот раз больше.
Я посмотрела на горничную, которая ставила поднос перед моим носом, а потом на дверь.
Я даже не знала, что думать. Точнее, я была не в том состоянии, чтобы что-то думать. Мне дико хотелось спать. Словно вся усталость, которую я накопила за все это время, вдруг обрушилась на меня и потащила за собой в приятные оковы сна. Я чувствовала, как мои веки тяжелеют, как мысли вяло ворочаются в сонной голове, которая устраивалась на мягкой подушке.
Проснулась я от того, что в комнате кто-то был, кроме меня. И меня это напугало. Я лежала, делая вид, что сплю, хотя на самом деле смотрела на высокий силуэт, который вырисовывался на фоне просвета между тяжелыми шторами.
Затаив дыхание, я ждала, что он как-то проявит себя, но пока что силуэт стоял и не шевелился.
- Кто здесь? - спросила я, напряженно ожидая ответа.

- Кто здесь? - спросила я, резко садясь и всматриваясь в силуэт, который приблизился, услышав мой голос.
Внезапно корка льда, сковавшая сердце на доли секунды, оттаяла. - Вальтерн.
- Надеюсь, ты отдохнула? - спросил он, присаживаясь рядом. - Эмма, прости, что все так вышло. Мне очень жаль.
Он посмотрел на меня, а его рука легла поверх моей руки, перебирая мои пальцы.
- Искренне жаль, - произнес Вальтерн, заглядывая мне в глаза. - Надеюсь, ты меня простишь?
Его голос казался странным.
- Ты пришел, чтобы попросить прощения? - спросила я шепотом, словно наш разговор — это тайна. - Ты решил сделать это в тайне от отца?
- Прости меня, - прошептал Вальтерн, сжимая мою руку.
- Тебя? За что? - спросила я, недоумевая. Но внутри все приятно ожило от этой тайной встречи. Значит, мне просто показалось. - За то, что ты подчинился воле отца? За это?
Вальтерн молчал, поглаживая мою руку.
- А кто бы не подчинился? - спросила я, видя свою руку в его руке. А потом ловя его задумчивый взгляд.
- Ты… права! Вот ты и познакомилась с моим отцом. Согласен, иногда он бывает излишне суров. Он верит в силу, в порядок, в дисциплину. Я знаю, что так он скрывает свои чувства… И я уже привык к этому.
- Я это уже поняла, - улыбнулась я, погладив его по руке в ответ на его жест.
Она была большой и теплой, а я пыталась всколыхнуть внутри прежние чувства. Но у меня почему-то не получалось. Словно пламя почти потухло. Нет, я чувствовала внутри тлеющие угли, которые давали немного тепла, и понимала, что нужно время, чтобы просто раздуть их заново.
Хоть я и верила в то, что Вальтерн меня найдет, что он меня не бросит на произвол судьбы, какая-то часть меня, прагматичная и разочарованная в жизни, пыталась вычеркнуть его из моей памяти и сжечь дотла все, что между нами было. Видимо, здесь я чуточку переусердствовала.
- В тебе что-то изменилось, - обеспокоенным голосом произнес Вальтерн. Он словно всматривался в меня.
Его замечание прозвучало так внезапно, что я растерялась. «Неужели по мне видно?» — пронеслась в голове мысль.
- Что именно? - вдруг насторожилась я.
Сейчас Вальтерн смотрел на меня внимательно, словно пытался найти ответ на свой вопрос.
- Нет, не во внешности… В самой тебе, - заметил он, снова изучая взглядом мое лицо. - Внешне ты прежняя. Почти. Только немного постройнела. Но что-то изменилось в отношении ко мне.
«Черт!» — пронеслось внутри, а я чувствовала, что меня словно рассекретили. Я уже собиралась поделиться сомнениями, сказать, что сейчас мне как никогда нужна его любовь и поддержка, чтобы вернуться к нормальной жизни. Рассказать про тлеющие, но не погасшие угли внутри. Про то, сколько на меня навалилось. Все это нужно было как-то собрать в кучу и слепить в одну фразу — объяснение, но я не знала, как это сделать.
Пока я подбирала нужные слова, Вальтерн посмотрел на меня еще пристальней.
- Если ты вдруг разлюбила меня, так и скажи, — произнес он, нарушая тишину. — Я пойму…
Я молчала, думая, с чего бы начать. В душе я понимала, какую боль могу причинить ему неосторожным словом. Я словно жалела его сердце и душу. Ведь именно так поступают те, кто кем-то дорожит. А что, если я скажу ему, что что-то действительно изменилось? Не будет ли ему больно? Мне бы было больно, если бы я не теряла надежды снова увидеть человека, а он мне заявляет, что больше не испытывает прежних чувств.
- При отце я говорить не хотел, но скажу сейчас. Отец хочет, чтобы мы поженились, но скажи мне честно. Ты сама этого хочешь? Знаешь, если ты меня не любишь, — со вздохом произнес он, глядя на меня. — Я готов дать тебе денег, назначить содержанием, погасить все оставшиеся долги твоей семьи и купить тебе поместье. Пожалуй, это будет справедливо.
В этот момент он сжал мою руку. «Благородство у них в крови!» — вспомнила я слова мамы, глядя на Вальтерна. Интересно, сколько усилий ему стоило переубедить сурового отца? И ведь переубедил. И если я сейчас поделюсь сомнениями, то это будет страшнее, чем предательство. Я попыталась успокоиться. Мне нужно дать себе время. Я разберусь в себе и обязательно наведу порядок в своих растрепанных чувствах.
- Нет, — улыбнулась я, прижав его руку к своим губам. — Все в порядке. Я по-прежнему люблю тебя! Ничего не изменилось…
И сейчас я чувствовала, что его слова стали ворошить угольки в душе, а те начали вспыхивать красными прожилками жара. И на секунду я снова почувствовала ту самую любовь, которая когда-то свела меня с ума. Это чувство вдруг дало мне надежду, что скоро все изменится к лучшему.
- Я рад, — кивнул Вальтерн, целуя мои руки. — А теперь тебе надо отдохнуть… Отдыхай, Эмми… Не буду пока беспокоить тебя… Мне просто важно было знать.
Он поцеловал меня в лоб, погладил по голове и вышел из комнаты. Я проводила его взглядом, чувствуя себя едва ли не предательницей.
Остаток ночи я не могла уснуть. Я пыталась раздуть угли, которые почти погасли. Если нам предстоит брак, то я должна попытаться!
К утру я чувствовала, что все тщетно. Дальше углей, которые хоть и накалились докрасна, но так и не собирались превращаться в пламя, я не сдвинулась.
- Не надо распускать нюни! — проворчала я.
Мне так удобно было лежать на диване, что я даже не подумала перейти на кровать.
- С завтрашнего дня ты должна вести себя так, чтобы ни у кого и в мыслях не было, что ты не любишь Вальтерна! Он не забыл о тебе. Он сумел уговорить своего отца. И тут ты выходишь такая и заявляешь: «Ах, я что-то перегорела, видимо!» Вот кто ты после этого?
Это было тоже самое, что рыцарь преодолел кучу препятствий, проскакал сотни километров, сражался с чудовищем, уговорил родителей, совершил кучу подвигов, отбивался от соблазнов, и все ради принцессы, а принцесса вздохнула и сказала: «Ой, сорян, дружище! Но пока ты раскидывал врагов направо и налево, я что-то перегорела. Но все равно спасибо!».
Я подумала об этом и успокоилась. Быть может, это как раз тот самый шаг, чтобы вернуть все на прежние места? Может, сначала это будет легким притворством, но потом перерастет в нечто большее?

- И когда я показывал тебе такой пример? - резко произнес я.
- Ты ничем не лучше меня, - произнес Вальтерн, глядя на портрет покойной матери с нежностью. - Ты женился на той, которую ты не любишь. Тебя никто не заставлял, но ты сделал это. А потом, когда она состарилась, ты отправил ее в дальнее поместье. Ты бросил ее умирать! Ты погубил ее! Если бы ты любил ее, она бы не состарилась и не умерла!
Воспоминания о дне ее отъезда вдруг отчетливо встали перед глазами.
“Отпусти меня!”, - слышал я голос, а мне даже сейчас показалось, что меня коснулась ее рука. - “Ты видишь прекрасно, что я уже стара. Мы выглядим вместе, как мать и сын. И ты упорно не замечаешь этого…”
“Нет!”, - услышал я собственный упрямый голос, твердящий одно и то же.
“Я лучше поживу отдельно. Сад, цветы, воспоминания!”, - слышал я ее голос. - “Все, что так согревает старое сердце! Я хочу, чтобы ты запомнил меня молодой и красивой. Я не хочу, чтобы ты видел меня старой, больной и немощной”.
Воспоминания тут же изменили кабинет. Теперь в нем царила не мрачная ночь, выхватывающая синеватым светом луны очертания предметов. В кабинете было светло почти как днем.
И теперь передо мной стояла красивая пятидесятилетняя женщина в роскошном платье.
Мы вместе смотрели на портрет ее молодости, а я чувствовал боль сожаления. В комнате ярко горели свечи и потрескивал камин.
“Прости меня!”, - произнес я, глядя на нее. Она была мне другом, поддержкой и опорой. Я безмерно уважал ее, ценил, но не любил.
Проклятая любовь!
Я всегда думал, что разве в мире есть женщина более достойная ее? Разве есть? Почему я не могу ее полюбить?
Я столько раз пытался полюбить ее. Я заставлял себя, требовал от самого себя той самой любви. И проклинал себя за то, что не мог ее дать.
Голос сына заставил меня вернуться в черный кабинет.
- Она была бы такой же молодой, как бабушка, прабабушка… - с болью в голосе произнес Вальтерн. - Время над ними почти не властно! А ты предпочел избавиться от постаревшей и подурневшей жены, забывая о том, как сильно я любил свою мать!
- Я не отправлял ее в дальнее поместье. Она сама настояла на этом. Я был против. Я сразу сказал ей, что против этого! Но она уехала! - произнес я, сдерживая натиск воспоминаний.
- И ты ее отпустил! - произнес Вальтерн.
- Я уважал ее. Уважал ее выбор. Она не хотела, чтобы я видел ее старой. И двери поместья, в которое она удалилась, были закрыты для меня, а шторы плотно задернуты, - произнес я, глядя на портрет.
- Но ты обманул ее, - заметил Вальтерн. - Я уверен, что когда ты женился на ней, она верила в любовь. Я знаю, она мне говорила, как сильно любила тебя! А ты что? Не мог подарить ей эту любовь? Если бы ты любил ее, она была бы жива! Она бы не дала тебе так распоряжаться моей судьбой! Она бы вмешалась!
“Ты не должен себя винить”, - слыша я ее призрачный голос. - “Я благодарна тебе за каждый день, который мы прожили вместе. Но сейчас я просто хочу уйти. Пока не поздно! Карета уже ждет меня. Прощай, мой генерал!”
“Ты не можешь просто взять и уехать!”, - упрямо твердил я.
“Давай не будем устраивать сцен. Я просто хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя. Мне достаточно было того, что ты мне дал. Это намного больше, чем мог дать мне любой мужчина. Раньше я злилась на тебя. Но сейчас, когда я уже немолода, я понимаю, что была неправа. Любовь - это не то чувство, которое один человек вправе требовать от другого. Он имеет право требовать уважения, заботы, понимания, участия, поддержки, защиты. А все почему, потому что дать это или не дать решает сам человек. Он сам принимает решение заботиться или нет? Защитить или нет? А любовь - она либо есть, либо ее нет. И то, что она приходит, никак не зависит от тебя. Она может прийти внезапно и необъяснимо к человеку, весьма неподходящему для любви. И тебе останется ее только принять ее”.

Эти слова пробежали мурашками по коже.
- Да. Я не смог ее полюбить, хоть отчаянно старался, - ответил я, глядя в глаза сыну.
- И чем мы с тобой отличаемся? Ты обманул ее. Заставил поверить в то, что сможешь. Женился на ней. А потом просто бросил! - в словах сына звучала горечь.
- Мы отличаемся с тобой только словом «жениться», - произнес я. - Ты же решил, что жениться не обязательно. Тем самым подставив под удар репутацию девушки. Это раз. Второе!
Мой голос становился тверже. Я чувствовал внутри злость. Как он посмел сравнивать честный брак со своей интрижкой?
- Я не играл с ее чувствами. Она знала прекрасно, что я чувствую. Третье! Я защищал ее, заботился о ней, ценил ее, в отличие от тебя! - произнес я, делая шаг в сторону сына. Мой голос хоть и был тихим, но я слышал собственный скрежет зубов. - И ты посмел сравнить? Сравнить свою мелкую подлую ложь ради утехи с пятьюдесятью годами моего брака?!
В этот момент я просто отвесил ему пощечину.
Портрет не поменялся в лице. Она все так же смотрела на нас красивыми глазами.
- Я чувствую, что Эмма меня не любит! - произнес Вальтерн. - Она не испытывает ко мне прежних чувств. Этот брак будет мучением для нас обоих!
- Тем лучше для нее! - произнес я, все еще чувствуя внутри себя злость.
Он что-то хотел сказать, а я схватил его за ворот.
- Итак, расскажи мне, - произнес я вкрадчиво. - За что тебя любить? За то, что ты бросил ее на произвол судьбы? За то, что забыл о ней, как только перешагнул порог ее родительского дома и ушел с легким сердцем, добившись желаемого? Ты случайно девушку с крепостью не перепутал? А то у меня такое чувство, что «взять любой ценой» для тебя было руководством к действию! За что? За то, что ты такой красивый? Это не твоя заслуга. Это заслуга твоей покойной матушки и меня!
Вальтерн смотрел на меня, стиснув зубы.
- Хорошо. Отбросим любовь. За что тебя уважать? За то, что, зная ее положение, зная, что ее семья в долгах, ты не сделал ничего, чтобы помочь им? За то, что ты стал генералом? Только за это? Кажется, ее зовут Эмма, а не армия! Армия должна уважать генерала! И то не за то, что на нем ордена! А за то, что он лично присутствует на поле битвы и участвует в сражении, что он не прячется за чужие спины, что он знает, что делает! Или я ошибаюсь?
Вальтерн отошел на шаг, тяжело дыша. Щека его покраснела, а он усмехнулся.
- А чего не было в моей матери? Что в ней не доставало, чтобы ты ее полюбил? - усмехнулся он. - Разве она не была красавицей? Разве она не была доброй, милосердной, умной? Почему ты ее не полюбил? Почему?
Он был прав. Здесь он был прав.
- Заметь, я не требую от тебя любви к Эмме, - произнес я, чуть смягчившись. - Достаточно самого факта женитьбы, заботы, защиты, верности и уважения! И чтобы завтра все это было! Это ты вполне можешь дать! Годик как-нибудь потерпишь. А сейчас можешь идти.
- И когда ты собираешься сказать ей, что брак будет временным? - спросил Вальтерн с усмешкой, стоя в дверях. - Когда мы сообщим ей эту прекрасную и унизительную для любой девушки новость?
Меня разбудил стук в дверь. Он был осторожный, словно проверяющий, сплю я или нет.
- Войдите, - прошептала я, видя, как служанка с шуршанием вносит роскошное платье.
Я с удивлением заметила, что словом «экономия» здесь не пахло. Платье выглядело на пять с плюсом. Я бы даже сказала, что первой мыслью было, что я еду на королевский бал.
Пока я его рассматривала, я вспомнила свои собственные горькие мысли.
Я была уверена, что больше никогда не надену красивое и дорогое платье. Но сейчас служанка с улыбкой показывала обновку со всех сторон, словно интригуя.
- Вы как раз проснулись к обеду, - улыбнулась она, а я прямо позавидовала ее хорошему настроению.
Плотные шторы впустили яркий дневной свет, а я потянулась. Сейчас, когда усталость отступила, мне не верилось, что я проснулась не в борделе от скрипа кровати в соседней комнате и не от яростного стука в дверь тростью.
Я зажмурилась, пытаясь прогнать воспоминания, словно дурной сон. Я не хочу об этом вспоминать! Об этих липких взглядах, об этом наигранном веселье, об этих вульгарных платьях и сладком запахе недорогих духов. Пусть это останется в прошлом.
Пора открыть новую главу этой книги под названием «Моя жизнь».
Я умылась, меня причесали, бережно раскладывая мои волосы на пряди и создавая красивую прическу.
Раньше я бесилась, когда предстояли примерки платья или прическа! О! Для меня это было сущим мучением, но когда оказалась без гроша в кармане с одними воспоминаниями о прежней любви, роскоши и заботе, я поняла, насколько это было ценно. И сейчас сама тут же уселась на пуфик перед зеркалом, словно нетерпеливый зритель.
Мне казалось, что сейчас я ловила крупицы заботы, словно каждая из них могла помочь мне вернуться к обычной жизни. И настроение медленно поднималось.
Единственное, что омрачало его, так это судьба папы. И я решила поговорить о нем с будущим мужем.
Да, я сегодня буду самой заботливой, самой милой, самой нежной. Я уверена, что если буду делать так каждый день, то скоро все наладится.
Просто за время пребывания в борделе чувства притупились. Я просто разучилась чувствовать, чтобы не утонуть в собственной боли, но сейчас самое время начать снова радоваться жизни.
- Вы так хороши, - с улыбкой заметила служанка, когда я повертелась, рассматривая юбку.
- Спасибо, - прошептала я, беря ее за руки и глядя ей в глаза. - Я очень благодарна. Вы настоящая волшебница…
Опешившая девушка смутилась.
- О, не стоит, - прошептала она. - Это моя работа…
- Но работу можно выполнять хорошо или плохо. Выбор всегда остается за вами, - заметила я, тряхнув головой. Сверкающие заколки заискрились, а я вышла из комнаты так, словно делаю шаг в новую счастливую жизнь.
- Сюда, мисс. Столовая там, - указала мне служанка, провожая меня до двери.
Я вошла в столовую, видя, что за столом друг напротив друга сидят отец и сын.
В столовой витало какое-то мрачное настроение. Казалось, что даже красивые цветы, украшавшие стол, вот-вот завянут от атмосферы, царившей здесь. Интересно, что случилось?
- Добрый день, - вежливо улыбнулась я, проходя мимо Аллендара.
В этот момент его взгляд скользнул по мне, а я прямо физически почувствовала его. В моей груди разливается странное ощущение — будто я пытаюсь поймать что-то невидимое, понять его смысл. Сейчас мне казалось, что нас связывает нечто большее, чем должно было бы связывать будущих родственников. И этим «нечто» была тайна моих мыслей.
Я постаралась сделать вид, что все в порядке, что я не замечаю этого взгляда, не замечаю тягостной атмосферы семейного обеда. Но в душе меня пощекотало какое-то предчувствие тайны.
Вальтерн тут же встал и отодвинул мой стул, на который я присела. Запах еды казался мне лучше, чем запах любых духов.
«Помнишь? Да? Ешь как птичка!» - напомнила я себе, понимая, что желудок против такого издевательства.
«Птички бывают разные!» - вспомнила я, как прожорливый баклан заглатывает рыбу целиком.
- Ты проголодалась? - послышался заботливый голос Вальтерна, когда служанка стелила мне салфетку на колени и расправляла мою юбку.
- Да, - прошептала я, глядя на него с нежностью.
Взгляда на Аллендара я почему-то избегала. Этот взгляд словно притягивал меня, словно звал к себе, несмотря на то, что я сама не осознавала, что именно меня так завораживает.
«Не смотри на него!» - шептала я себе, стараясь полностью погрузиться в общение с Вальтерном. - «Просто не смотри!»
Я видела, с какой заботой Вальтерн ухаживал за мной за столом, и платила ему нежными улыбками.
«Ну вот! У тебя получается!» - ободрила я себя. И с удвоенной нежностью посмотрела на будущего мужа.
Он тоже улыбнулся в ответ и положил руку поверх моей руки. Это движение не взволновало меня. Но я была уверена, что однажды взволнует. Еще как!
- Итак, свадьба на этой неделе, - произнес Аллендар, разрушая тишину.
Я бросила на него взгляд.
Отец жениха смотрел на наши руки, но глаза при этом у него были ледяными.
«Вчера тебе точно показалось!» - пронеслась в голове мысль. - «Ты посмотри, с каким холодом он смотрит! Да его взглядом можно фарш замораживать! Да если бы в твоей руке было молоко, то оно бы превратилось в мороженое!»
Эта мысль меня успокоила, и я наконец-то посмотрела в глаза хозяину поместья.
Обжигающий холод граничил с ненавистью. Но я понимала, что за этой ненавистью кроется что-то еще. Было у меня странное чувство, словно я пытаюсь заглянуть ему в душу, но меня туда не пускают.
Я не могла объяснить себе, что со мной происходит.
Мне кажется, я начинала чувствовать к нему что-то — легкое, почти неуловимое. И одновременно мне страшно признаться в этом самой себе. Внутри всё сжалось, сердце будто забилось чуть быстрее, но я всеми силами постаралась не показывать этого. Я снова пыталась разгадать его загадочный очень внимательный взгляд, понять, что скрыто за холодной маской, но все тщетно.
- Ваш брак будет заключен на срок, - произнес Аллендар, глядя на меня. - Сроком на один год. Конечно, если будет беременность или ребенок, то брак автоматически продлевается…
- Отец! - дернулся Вальтерн. - Мы так не договаривались!
- Что значит «на год»? - спросила я, глядя удивленно на хозяина.
Лед его глаз сейчас был направлен на меня.
- Считайте меня тираном, - усмехнулся Аллендар, а его губы дернулись в недоброй улыбке. - Я ведь изначально был против этого союза. Поэтому дам вам испытательный срок.
Вальтерн замолчал.
Я была в шоке.
Я знала, что он против меня как невестки. Но чтобы брак с оговоренным сроком?
Да, видимо, я недооценила глубину его неприязни.
Когда она вошла в комнату, внутри меня что-то перевернулось. Шелест ее юбки, ее прическа, ее походка… Все это на секунду ослепило меня, но я не подал виду.
“Опять? Тебя опять несет по рельсам! Хватит! Ты ее достаточно пожалел! Разыскал, приютил, нарядил, почти выдал замуж. Все, Дар. На этом твоя миссия окончена. Дальше пусть разбираются сами!”.
Я смотрел на нее, видя, как мой сын отодвигает ей стул. Как служанка расправляет платье. Я видел, как тонкая изящная рука взяла вилку.
“Он что? Слепой? Он что, не видит, как она красива?”, - пронеслась в голове мысль. Но я знал, что сегодня еще раз возьму вину на себя.
Им же все-таки вместе жить.
Я прекрасно понимал, что можно было ограничиться фиктивным браком, рассказать девушке правду, но в том состоянии, в котором я ее привез, а что, если она действительно любит моего сына? К тому же общество сразу поймет, что брак фиктивный. И это никак не улучшит ситуацию со скандалом.
Я задумался, не замечая, что продолжаю смотреть на нее, видя, как она нежно улыбается Вальтерну. В этот момент я вдруг почувствовал что-то похожее на укол ревности.
Ревность? Серьезно?
Я попытался отогнать наваждение. Мне кажется, я начинаю ее ненавидеть. За те странные чувства, которые она во мне вызывает.
Она словно избегала моего взгляда. Смотрела куда угодно, но не на меня. И это меня почему-то злило. Я поймал себя на мысли, что хочу подойти к ней, взять ее за подбородок и заставить ее посмотреть мне в глаза: “Почему ты не смотришь на меня? Взгляни! Взгляни на меня!”.
Это было настолько глупое чувство, что я едва ли не усмехнулся.
Наверное, глупее, чем ревность.
Но ревность никуда не делась. С момента первого укола я чувствовал, как она поселилась во мне.
И теперь каждый раз, когда я видел ту нежность, ту заботу, которая сквозила в каждом ее движении, адресованном моему сыну, огонь ревности разгорался все сильнее. Я следил за ней, ловил каждый ее жест. И понимал, что она любит его.
“Он не заслуживает этой любви! Поверь, девочка. Не заслуживает!”, - пронеслось в голове.
“Может, ты бы хотел, чтобы она так же смотрела на тебя?”, - поймал я себя на странной мысли.
“Успокойся. Это невеста моего сына!”, - огрызнулся я своему внутреннему голосу, видя, как она погладила его руку. И он ответил ей тем же.
Мне казалось, что сын мне что-то не договаривает. И пока что у меня создавалось впечатление, что в его душе все-таки есть чувства к Эмме. И хорошо было бы, если бы так оно и было.
- И брак будет заключен на срок, - произнес я, видя, как она наконец-то подняла на меня глаза.
И тут я осознал, что ждал этого больше часа. Внутри меня вдруг появилась какая-то скомканная радость, словно ее взгляд что-то для меня значил.
- Сроком на один год. Конечно, если будет беременность или ребенок, то брак автоматически продлевается…
- Отец! - дёрнулся Вальтерн. - Мы так не договаривались!
Я посмотрел на сына, одарив его стужей во взгляде. Да неужели? То есть, ты хотел пользоваться женой год, а потом просто взять и перелететь на другую? Ещё раз повторив свою ошибку? Нет. Я тебе не позволю.
- Что значит «на год»? - спросила Эмма, а в её глазах было неподдельное удивление, смешанное с ужасом.
Милая Эмма. Если бы ты знала… В этот момент мне вдруг захотелось её обнять. Но вместо этого я произнёс ледяным голосом:
- Считайте меня тираном. Я ведь изначально был против этого союза. Поэтому дам вам испытательный срок.
«А я ведь против!» - пронеслось у меня в голове. - «Я боюсь, что мой сын ещё раз разобьёт тебе сердце!»
Я уже видел, как он настроился получить от брака всё, что ему причитается, хотя совсем недавно говорил мне, что никогда!
«Ты не заслуживаешь вообще никакой невесты!» - пронеслось у меня в голове. - «Мне надоело утирать твои сопли! И я не собираюсь утирать их дальше! Однажды ты скажешь мне спасибо! За то, что не дал погубить себя, свою репутацию, карьеру и честь мундира!»
Эмма встала и направилась к выходу, оставив нас с сыном наедине. Я проводил её взглядом, задержавшись на ней, словно желая, чтобы она осталась. Как только дверь за ней закрылась, а в коридоре стихли её шаги, я поднял взгляд на Вальтерна.
- Это что такое было? - произнёс я, а вилка проскрежетала по тарелке. - Что это у нас за неуместные восклицания?
- Мы так не договаривались! - в тихом гневе произнёс Вальтерн, осмотревшись. - Ты сказал, что брак на год. Но ни о каких детях мы с тобой не говорили!
- Погоди, сейчас я отложу нож, и ты продолжишь разочаровывать меня дальше, - произнёс я, откладывая нож на салфетку. - Продолжай. Не стесняйся.
- Ты не говорил про детей и беременность, когда говорил про брак сроком на год! - с негодованием в голосе произнёс Вальтерн.
- Так, - произнёс я, опираясь локтем на ручку кресла и потирая переносицу. - То есть, ты мне сейчас хочешь сказать, что, вычёркивая в календаре даты, ты будешь исправно выполнять супружеский долг, не задумываясь о последствиях? Я тебя верно понял? Хорошо. Перефразирую. Ты год готов пользоваться женой, чтобы ровно через год сказать беременной или только что родившей жене: «Прощай!» Напоминаю. Нож ещё лежит на столе. Но он может в любой момент торчать в тебе! Для дракона не смертельно, но неприятно.
- Ты просто хитрый старый дракон! - с тихой яростью произнёс Вальтерн. - Ты всё это нарочно сделал!
- А ты наивный ребёнок. И ничему тебя жизнь не учит. Позволь хоть папе научить тебя. Жизнь учит больнее, чем отец, - процедил я, сохраняя спокойствие. - Ты не думаешь о последствиях. И в этом твоя ошибка. Ты живёшь здесь и сейчас! Подумай сам. Какой солдат пойдёт за тобой, зная, что ты обманщик? Какой солдат беспрекословно подчинится приказу человека, бросившего беременную или только что родившую жену, зная, что он пришёл сюда защищать своих жену и детей? Очнись! На кону уже честь мундира! Я просто представил, как ты будешь кричать: «Не трогать и не бесчестить женщин!», а твои же солдаты смотрят на тебя, как на пустое место. Ты снимешь с женщин одного, второго. И третий скажет: «А что? Генералу можно, а нам нельзя? Так получается?» Или ты думаешь, что по гарнизонам уже не ходят сплетни о твоих любовных похождениях? Или они читать газеты не умеют? Правда всегда дерьмо. Она не тонет, как её ни топи! Неизвестно, где и когда всплывёт эта правда. И под каким соусом её преподнесут. И ключевое в этой статье то, что ты обесчестил девушку! Так что включай голову и начинай думать! Папочка не всегда будет рядом, чтобы целовать тебя в чешуйки!
Я в ярости встал и бросил салфетку на стол.
- А теперь за букетом для невесты. Живо. Шагом марш! - приказал я, видя, как Вальтерн опустил голову.
- Я так не могу, - прошептал Вальтерн, едва сдерживая переполняющие его чувства. - Я так не могу! Я устал изображать влюблённого! А теперь ты требуешь, чтобы я делал знаки внимания?
- Ладно, - произнёс я, чувствуя, как внутри меня снова шевельнулась ревность. - Я съезжу за букетом. И чтоб такое было в последний раз!
“Разве можно быть таким жестоким?” — пронеслось в голове, а я чувствовала, что у меня от отца жениха мороз по коже. А еще этот ледяной взгляд. Такое чувство, словно он меня со свету сживет.
За что он меня так ненавидит? Он же меня совсем не знает! Мы же с ним едва знакомы? Разве я что-то сделала не так?
“А ненавидит ли?” — спросила я у себя, снова пытаясь разгадать тайну холодного взгляда. Почему у меня какое-то двоякое чувство, когда я заглядываю ему в глаза?
И откуда вообще берутся в голове странные мысли?
Мне было как-то неловко и неуютно. И я не могла понять, что со мной происходит.
Я в чужом доме, занять себя нечем. У меня был выбор: праздно шататься или придумать себе занятие.
Поэтому я решила отвлечься от мыслей и поискать какую-нибудь книгу.
Я поймала в коридоре служанку и спросила про библиотеку. Она с радостью отвела меня к двери, а я ее поблагодарила. Мама и папа учили всегда благодарить слуг. И в этом было что-то очень милое.
Зато теперь она всегда приветливо улыбалась мне в коридоре.
“Надо будет узнать, когда у кого день рождения!” — подумала я. — “У нас было принято устраивать праздник для именинника или именинницы и дарить ему подарки!”
Идея мне понравилась, а я выбрала книгу, взяла с роскошного стола в библиотеке листочек и волшебное перо.
— А как вас зовут? — спросила я, поймав пробежавшую мимо со стопкой белья ту самую горничную.
— Розетта, — ответила она.
— А когда у вас день рождения? — спросила я.
— Зачем оно вам? — удивилась Розетта.
— Чтобы поздравлять, — ответила я с улыбкой. — У нас в семье было так принято.
Я записала, видя, каким изумленным взглядом проводила меня Розетта. Я решила носить бумажку с собой. Мало ли, кого еще встречу. Мама Жюли учила меня многому. Как вести дела поместья, как правильно планировать бюджет с учетом балов и званых ужинов, как ловко превращать одно платье в другое, убрав воротничок или пришив к нему бант. Она относилась к слугам, как к родственникам. Нет, я не преувеличиваю. Она всегда интересовалась самочувствием, здоровьем, вызывала и оплачивала доктора, если кто-то чувствовал себя неважно. Эта потрясающая женщина была сердцем семьи. И горько думать о том, что однажды оно не выдержало.
Я вспомнила папу Дориса, который любил холодный чай и макать в него маленькие скрученные в трубочку вафли. Он обожал книги и всегда относился к ним бережно, словно к домашним любимцам. Иногда папа стоял возле полки и разговаривал с ними, словно они могли ему ответить. “Так, моя хорошая. Я тебя уже читал! Но я обязательно к тебе вернусь!” — доносилось иногда из библиотеки.
“Папа!” — сердце отозвалось болью.
Я чувствовала себя ужасно виноватой за то, что в порыве любви позволила себе лишнего в ночь перед свадьбой. Если бы этого не произошло, то, быть может, я бы скоропалительно вышла бы замуж за кого-нибудь другого. И тогда никакой катастрофы не случилось.
Я понимала, что тогда бы пришлось рвать сердце на живую, соглашаться на брак без любви с незнакомым мужчиной. И не факт, что он был бы молодым и привлекательным. Он мог оказаться тем самым противным стариком, который однажды с жаждущим взглядом рассматривал меня в борделе.
Чувство непередаваемой вины за свой поступок давило на меня, а я не знала, что с ним делать.
“Единственное, что ты сейчас можешь сделать, так это поговорить с хозяином по поводу папы!” — твердо решила я. — “Я бы очень хотела, чтобы папа присутствовал на свадьбе. Пусть у него тоже все будет хорошо. Это все, что я могу сейчас для него сделать!”
- Не подскажете, Нейман, где кабинет хозяина? - спросила я у лакея, набираясь мужества.
- О, вы знаете мое имя? - удивленно спросил лакей, крайне польщенный.
- Конечно. Мне его подсказали. - улыбнулась я. - Розетта.
- Я вас отведу! Но, боюсь, хозяина сейчас нет дома. Дома только его сын… - заметил Нейман, улыбаясь. - Вам что-то нужно?
- Нет, пока нет. Я просто хотела поговорить, - кивнула я. - Но раз хозяина дома нет, то я подожду.
Досадуя на то, что Аллендар куда-то уехал, я направилась в свою комнату, села в кресло и стала читать. Я гладила переплет книги, вспоминая папину библиотеку. Память воскресила момент, как папа стоял бледный, едва живой, без единой кровинки в лице, а кредиторы небрежно бросали книги на пол и укладывали их в стопки. Их конфисковывали в счет дядиного долга. Мы до последнего боролись за библиотеку. Мы готовы были отдать все! Сервизы, ковры, стулья, картины! Но когда ничего не осталось, пришлось отдать и книги. «Не укладывали! А украдывали!» - заметил тогда папа Дорис.
Я понимала, что в душе я больше всего на свете хочу вернуть все, как было. Но мамы нет, папа неизвестно где… И на душе так муторно. Я снова хотела жить так, как жила раньше. Но я понимала, что прошлое уже не вернуть.
И тогда подумала, что если я создам такую же семью? А смогу ли я? Хватит ли у меня сил?
- К вам можно? - послышался голос горничной Розетты. Она внесла огромный красивый букет. - Это вам от вашего жениха!
Я смотрела на цветы, а потом подняла глаза на свое отражение, понимая, что этот букет был выбран в тон моему платью и серьгам. Мы с ним словно были единой целой композицией.
- И ведь как верно подметил оттенки! - изумилась я. - Нет, это не совпадение! Точно не совпадение.
Значит, это правда! Вальтерн меня любит. И эта мысль меня немного согрела.
- Я отнесу грязную посуду? - улыбнулась Розетта, когда я поправляла цветы.
- Ой, да! Я забыла сказать! Спасибо! - кивнула я, видя, как она направляется с подносом в сторону двери.
Ловко открыв дверь, она вышла, и в коридоре послышался грохот.
Я бросила букет на диванчик, вылетая в коридор узнать, что случилось.
- Вы не ушиблись? - с тревогой спросила я, видя, как горничная встает и тут же садиться на колени принимаясь собирать осколки. - Ничего страшного. Если что, скажете, что я случайно разбила. Не надо так переживать…
Я видела, как у Розетты тряслись руки, пока она спешно убирала осколки с пола.
- Вы очень добры. Просто у меня с утра день не заладился, - созналась она. - Все из рук валится. Бывают такие дни! Я сейчас схожу за тряпкой! Только не наступайте сюда, пожалуйста.
- Ничего. К вечеру все наладится, - кивнула я, видя, как она спешно мчится в другой конец коридора.
Я собралась уходить, как вдруг увидела нечто странное. Записка? Она была небольшой, поэтому затерялась на полу среди мелких осколков. Со стороны ее можно было принять за осколок, но это был не он.
Я подняла ее, развернула, и мои брови поползли наверх.
На маленькой бумажке было написано ровным почерком: «Аллендар Моравиа». И название цветочного магазина. Обычно такие ярлычки вешают на готовый букет, чтобы случайно не перепутать. На них пишут имя заказчика. Ведь для создания красивого букета иногда требуется время. А клиент не всегда готов терпеливо ждать и предпочтет нанести несколько визитов и забрать букет потом. Также ярлычок-записка нужен, чтобы доставить букет по нужному адресу. Обычно перед вручением ярлычки снимают. А этот, видимо, выпал из кармана служанки, когда она наклонилась.
Розетта уже шла с тряпкой, чтобы убрать жирное пятно в коридоре.
- Розетта, это что? - спросила я, вспоминая роскошный букет.
Я увидела, как горничная похлопала себя по фартуку, а потом побледнела.
- Ничего, мисс. Вам это знать не нужно, - прошептала она, глядя на меня испуганными глазами. - Надеюсь, вы не читали?
- Я никому ничего не скажу, - произнесла я. - Это букет не от Вальтерна?
Я не знаю почему, но эта мысль вдруг вызвала внутри меня какое-то странное волнение.
- А… - прошептала Розетта, вежливо вынимая у меня из рук ярлычок. - Я… А с чего вы так решили?
- Тут написано, - кивнула я на бумажку, стремительно исчезающую в кармане фартука.
- Может, просто молодой господин был занят и попросил своего отца купить вам букет, - улыбнулась она. - Он ведь все равно едет по делам в город. Почему бы и не заказать букет?
- Спасибо, я никому не скажу, - прошептала я, возвращаясь в комнату. Теперь я смотрела на цветы иначе. Вальтерн обычно сам заказывал букет, сам вручал и никогда не передавал через слуг. Получается, букет выбирал и заказывал его отец?
Странные взгляды, букет… Я чувствовала, что что-то не так. Что-то не клеится в общую картину. И из борделя вызволял меня не Вальтерн, а его отец. Ну тогда я еще могла это списать на запоздалый скрежет зубов чужой совести. Но сейчас все становится куда более странным.
И почему-то волнительным.
«Нет, только не говори мне, что тебе нравится Аллендар!» - ужаснулась я.
«И… я… я не знаю!» - в смятении подумала я.
«Ты хоть понимаешь, что это неправильно!» - строгий голос внутри вызвал мучительный приливы стыда.
«Да!» - глухо ответила я самой себе. - «Да. Он почему-то зацепил меня… Я не могу понять чем, но что-то в нем есть такое, что притягивает меня. Я не могу это описать словами. Не могу выразить. Но факт есть факт, с того момента, как я увидела его в борделе, мысли постоянно вертятся вокруг него!»
«А ты не думаешь, что это проверка? Он же изначально был настроен против твоего брака с Вальтерном. Ты не думаешь, что он просто проверяет твои чувства, при этом ничего к тебе не испытывая?»
Значит, это проверка.
Не то чтобы эта мысль меня успокоила. Напротив, она вызвала внутри какую-то странную горечь, словно я хотела чего-то другого, чего-то более искреннего и настоящего.
Внутри всё сжалось от невысказанных вопросов и сомнений. Я медленно, словно в тумане, рассматривала букет, стоявший передо мной, его нежные оттенки казались такими неуместными, такими чуждыми текущему моменту. И вдруг среди цветов я заметила небольшую изящную коробочку, обитую бархатом, — словно сокровище, спрятанное внутри. Словно маленькая тайна, которая почему-то взбудоражила мое сердце.
Я осторожно извлекла эту тайну, чувствуя, как часто бьётся сердце в груди. Внутри — красивый кулон в форме капли, сверкающий на золотой цепочке. Он словно затрепетал в моих ладонях, отдаваясь легкой магией.
Что ж, догадку следовало проверить. Не было смысла откладывать. Я аккуратно сложила подарок обратно, закрыв его на изящный замочек, чувствуя, как внутри всё кипит от смешанных чувств: любопытства, тревоги и лёгкой обиды.
Сначала Аллендар вызволил меня, выкупил, потом странный взгляд, потом лёд в глазах, теперь цветы и подарок якобы от лица Вальтерна. Я была просто в растерянности. Складывалось впечатление, что за мной сейчас ухаживает не Вальтерн, а его отец. Но для чего?
- Завтра приедут швеи, чтобы пошить вам свадебное платье! — с легкой радостью и надеждой в голосе сообщила мне Розетта, её глаза сияли от предвкушения. — Приглашения всем уже разосланы. Всё идёт по плану.
Я почувствовала, как в груди зашевелилось что-то теплое и тревожное одновременно. Внутри будто зажглась искра, смешанная с волнительным предчувствием. Но мысль о предстоящей свадьбе не могла мне подарить полного спокойствия.
- А хозяин уже вернулся? Я бы хотела с ним поговорить! — заметила я, понимая, что меня сильно тревожит судьба папы.
- Да, полчаса назад! — кивнула она.
Розетта улыбнулась и кивнула, глядя на букет, который я держала в руках. В её взгляде мелькнула тонкая нотка зависти, и это немного озадачило меня. В этот миг я вдруг поняла, что для неё этот букет — не просто цветы, а символ чего-то большего. Бедняжке никогда не дарили таких букетов, но я подумала, что однажды исправлю это недоразумение.
Я расправила плечи и направилась в сторону кабинета, замерев перед дверью.
Только после секундной паузы я постучала.
— Войдите, — услышала я холодный голос и почувствовала, как будто меня только что оттолкнули, словно не желали видеть. Внутри все мои чувства мгновенно зашевелились — было ощущение, будто меня отвергли, словно я виновата в чем-то. Но я собрала всю волю и вошла.
В комнате в кресле сидел Аллендар, погруженный в книгу, его лицо было сосредоточенным, словно он пытался укрыться от окружающего мира. Возле окна стоял его сын — Вальтерн, его взгляд был спокойным, немного задумчивым, и при этом — как будто он ждал чего-то важного.
- О, Вальтерн! Спасибо за букет и браслет, — улыбнулась я, глядя на жениха. — Он очень красивый.
Я соврала. В коробочке был вовсе не браслет, а украшение на шею. Но я увидела, как Вальтерн улыбнулся.
— Он действительно тебе понравился? — спросил он, глядя прямо в мои глаза, его голос был мягким, немного нежным.
Я бросила молниеносный взгляд на Аллендара. В этот момент я почувствовала, как внутри меня рождается странное, волнующее ощущение — смесь тревоги и восхищения.
Тот смотрел на сына так, словно пытался притянуть его взгляд к себе силой воли. Но было уже поздно.
- Да, очень, — ответила я, понимая, что Вальтерн даже не знал, что находится в коробочке.
- Только раньше ты дарил мне цветы лично. Что-то случилось? Ты всегда говорил, что отправить букет со слугами — дурной тон старой аристократии.
И в этот момент я посмотрела на его отца. На мгновенье наши взгляды с Аллендаром скрестились.
Аллендар смотрел на меня так внимательно, будто пытался понять, что я думаю, словно мой поступок был для него неожиданностью или вызовом. Внутри меня зашевелилась смесь чувств — любопытство, тревога и легкое волнение, которые я не могла полностью осознать.
- Я смотрю, что получилась неловкая ситуация, — заметил Аллендар. — Вы нас раскусили. Мой сын попросил меня купить вам подарок. Он посчитал, что я лучше разбираюсь в цветах и украшениях.
Еще секунду мы смотрели друг на друга.
- Да, — кивнул Вальтерн. — Мне еще учиться и учиться. Я просто не хотел попасть впросак… Вот…
Он улыбнулся, а у меня отлегло от сердца. Но я все еще смотрела на Аллендара, который вздохнул и отвел взгляд на камин. У меня внутри рождалось странное чувство. Что-то волнующее, тревожное и запретно-сладкое. Ровно на мгновенье я представила его прикосновение, как по телу пробежала дрожь. Я тут же сжала кулаки, приводя себя в чувство.
- У меня к вам есть просьба, — произнесла я, немного робея.
Обычно такие вещи требовали родители перед свадьбой, но поскольку у меня никого не было, я не знала, имеет ли право сама невеста лично требовать подарок.
- Я, как невеста, имею право требовать свадебный подарок? Ведь так?
Внутри я ощущала, что моя просьба — это не просто формальность, а искренний зов к честности и пониманию.
- Разумеется, — произнес Аллендар, его голос был холодным и спокойным, словно лед, который трудно растопить. Его взгляд, такой же острый и пронизывающий, снова уколол меня, словно тонкий нож, — он словно змей, скользящий по коже, вызывая дрожь и неприятное ощущение беззащитности. Я почувствовала, как внутри что-то сжалось, как будто невидимая рука коснулась моей шеи, медленно, неумолимо скользя вниз к груди. И тут же по всему телу пробежали мурашки, словно я оказалась под потоком ледяного ветра.
"Разве я имею право что-то требовать?" — мелькнуло в голове, будто зловещий голос, и в этот момент я ощутила всю свою уязвимость, всю свою ничтожность. — "После того, как меня нашли на помойке нравов, отмыли, почистили и даже нарядили..."
Видя мою робость и замешательство, Аллендар вдруг откинул голову назад. Его лицо, обычно холодное и непроницаемое, вдруг стало чуть мягче, чуть человечнее. Взгляд его изменился, стал каким-то немного более спокойным, но всё равно — в нем оставалось что-то недосказанное, холодное и властное. И в то же время, именно эта неожиданная мягкость придала мне сил.
Я собрала всю свою смелость и тихо, чуть дрожа, произнесла:
— Прошу вас, господин генерал, — мои слова прозвучали сдержанно, но внутри — с искрой надежды, — отыскать и вызволить моего папу. Я хочу, чтобы он присутствовал на моей свадьбе. Надеюсь, моя просьба не покажется вам слишком дерзкой?
Он молча кивнул, и я заметила, как его лицо напряглось — словно он не ожидал такой прямоты. В его взгляде мелькнуло что-то — некое внутреннее напряжение или внутренний конфликт.
— Я подумаю, — коротко ответил он, и в этот момент я почувствовала, как его тело напряглось. Внутри меня зашевелилась надежда, смешанная с тревогой.
— Что-то еще? — спросил он, его голос оставался спокойным, но в нем слышалась какая-то скрытая сила, словно он пытается держать свои чувства под контролем.
— Нет, — быстро ответила я, — только это.
Я вышла из комнаты, понимая, что невольно вмешалась в чужой разговор, в чужую игру, которая мне еще только предстоит понять. Внутри трепетало сердце, я шла по коридору, заставляя прочувствовать каждое мгновение этой странной близости.
Я направилась в свою комнату, теша сердце надеждой, что скоро увижу папу.
Наутро меня ожидал еще один букет. Он был крупнее, ярче — словно демонстрация силы и роскоши.
- Это тебе, — послышался голос Вальтерна. Он вручил мне букет, оставив поцелуй на моей щеке. — Прости, что вчера так получилось. Я действительно боялся не угадать, поэтому попросил отца купить букет и подарок.
Я вздохнула, сравнивая оба букета: один — изящный и элегантный, словно утонченная картина, другой — огромный, насыщенный, громкий своей выразительностью. В этом втором букете лежал браслет — тяжелый, блестящий и заметный.
- Может, он просто чувствует свою вину? — задумчиво прошептала я, прикасаясь к букету Аллендара. Мне вдруг снова стало так странно. Словно жар прилил к моим щекам.
Чувство чего-то запретного вдруг коснулось моей души. Словно этот несомненно красивый мужчина, стоящий в тени наших с Вальтерном отношений, вдруг стал для меня чем-то важным.
В дверь послышался стук, а я увидела, как в комнату входит целая бригада швей, поздравляя меня с будущей свадьбой. Возглавляла их солидная дама. Одна из швей была в трауре, поэтому ее лицо было покрыто черной плотной кружевной вуалью.
- Меня зовут миссис Мередитт! — заметила солидная дама, окидывая взглядом мою фигуру. — А это мои девочки! И сегодня мы будем творить чудеса! Не обращайте внимания на Алессу, у нее умер брат. Но она невероятная кружевница, так что без нее никак!
Словно в подтверждение послышался горестный вздох.
- Я очень соболезную, — прошептала я.
Пока они листали каталоги, показывая мне свадебные фасоны, я подняла взгляд на открытую дверь, в которую вносили все необходимое для магического пошива платья, как вдруг сердце екнуло.
Я увидела, как Аллендар смотрит на все приготовления, на мгновенье остановив свой взгляд на мне. Заметив, что я поймала его взгляд, он тут же удалился.
Я замерла. Мне казалось, он что-то хотел сказать… Но почему-то промолчал.
Словно какая-то тревожная тайна окутала сердце.
- Мисс! Стойте ровно! Чтобы мы могли определить длину юбки… - послышался голос швеи, а я поняла, что мне хочется соскочить с пуфика и пойти все выяснить.
- Осторожней! Я могу задеть вас магией! - донесся голос, а я вынуждена была взять себя в руки и набраться терпения.
К вечеру платье было почти готово.
Его кроили прямо в комнате, словно волшебники, и сшивали при помощи магии, которая искрилась и пульсировала в воздухе, наполняя пространство особым очарованием.
Графин с водой постепенно пустел на глазах: Розетта наполняла его неустанно. Потом она приносила то закуски, то чай, с улыбкой глядя на разбросанные кружева и обрезки тканей.
Главная швея миссис Мередитт работала не покладая рук.
Каждое её движение было наполнено гордостью, будто она создавала не просто платье, а шедевр, которому суждено стать символом самой красивой свадьбы сезона.
— Мне кажется, вы будете самой красивой невестой этого сезона! — произнесла она, глядя на результат.
Только сейчас она позволила себе устало опуститься на пуфик и сидеть, обмахиваясь образцами плотной ткани для подъюбника. Её глаза светились гордостью и восторгом, а голос звучал так, словно она уже видела меня перед алтарем, в сиянии счастья.
— Нет, я говорю без преувеличения! Я второй раз такую работу не повторю! - авторитетно и устало заметила она.
Она ужасно гордилась собой, и я смотрела на себя в зеркало, не скрывая внутреннего трепета. Платье, хоть и было еще не завершено и требовало доработки, выглядело невероятно. Его ткань — плотная, насыщенная, с тончайшей вышивкой, создающей ощущение волшебства. Шлейф, еще не расшитый и приколотый булавками, простирался до самой двери, словно снежная дорожка, искрясь при свете свечей, как свежевыпавший снег.
- Я хотела спросить по поводу отца, - заметила я, снова поглядывая на красивую женщину, изображенную на портрете.
- Пока ничего не известно, - произнес Аллендар. - К сожалению, я не могу вас порадовать новостями.
- Хорошо, - кивнула я, чувствуя какую-то сковывающую робость.
- Что-то еще? - спросил Аллендар, внимательно глядя на меня.
- Да нет, - смутилась я, понимая, что находится рядом с ним мне почти невыносимо.
- У меня есть для тебя свадебный подарок. По традиции отец жениха должен подарить невесте подарок. И я решил подарить тебе вот это, - произнес Аллендар. Он встал и открыл шкатулку. В его руках засияло роскошное украшение. Я впервые видела такие крупные камни на ком-то, кроме королевских особ. Или на портретах, где бриллианты старались сделать как можно крупнее, преувеличивая их в несколько раз.
- Спасибо, - прошептала я.
- Думаю, это подойдет к свадебному платью, - негромко произнес Аллендар. Правила приличия требовали, чтобы я тут же примерила украшение. И я приняла коробочку из рук, стараясь улыбаться. Улыбка получилась какой-то нервной. Ненастоящей.
Я приложила к груди драгоценность, пытаясь глазами отыскать зеркало.
Наконец, я подошла к нему и посмотрела, как играют бриллианты на моей шее. Невероятно! Неужели бывают такие красивые камни.
- Я помогу надеть, - послышался голос, а рука бережно убрала мои локоны, словно невзначай скользнув по моей шее.
Этот жест вызвал у меня чувство, словно в комнате закончился воздух. Я пыталась скрыть волнение, которое вызвало это случайное прикосновение, но у меня получалось плохо.
- Ты так взволнована, - голос за моей спиной прозвучал слегка насмешливо.
- Да, - кивнула я, глядя на наше отражение в зеркале. Я едва доставала ему до плеча. И по сравнению с ним казалась маленькой и хрупкой.
Аллендар возился с застежкой, а я чувствовала, как от каждое его случайное прикосновение напоминает легкий приятный удар током.
- Вы так вздрогнули, словно я сделал вам больно, - заметил он, а я ничего не могла ответить. И уж тем более объяснить это чувство, бушующее внутри меня.
- Нет, нет, все в порядке, - прошептала я, замирая на месте. - Спасибо. Оно прекрасно…
- Я знаю, - послышался негромкий голос, а по моей спине скользнула рука, словно расправляя примерочное платье, похожее на халат. Он стоял позади меня, тоже глядя на наше отражение.
- Мне, наверное, пора идти, - прошептала я, совершенно теряясь от волнения. - Там меня ждут швеи… И… спасибо за букет. Я знаю, что он был от вас…
Эти слова, словно крючок, зацепили его, и взгляд изменился. Боже! Что я такое говорю! Нужно было просто молча улыбнуться, потом рассыпаться в любезностях, а потом вежливо уйти. Но я все еще стояла на месте, чувствуя тяжесть его руки на своем плече.
Я словно ждала чего-то. А чего — сама не знала. Он тоже чего-то ждал.
- Господин, - послышался аккуратный стук в дверь. - Ваш сын вернулся. Он хотел бы с вами поговорить!
Я поняла, что оставаться здесь дольше нельзя. Вежливо и смущенно кивнув, я удалилась из комнаты. Вальтерн стоял возле двери, а лицо его выглядело таким, словно его с креста сняли. При виде меня он выдавил улыбку и поцеловал мою руку.
- Что-то случилось? - спросила я, озадаченно глядя на его лицо.
- Все в порядке, - улыбнулся Вальтерн. И тут он остановился взглядом на моей груди, на котором красовалось ожерелье. Его улыбка сползла с лица.
- Это — ожерелье моей мамы, - произнес Вальтерн. - Она когда-то носила его…
Его голос дрогнул.
- Она умерла? - спросила я, видя, как Вальтерн меняется в лице. Сейчас он выглядел так, словно ему очень больно.
- Да, двадцать лет назад, - вздохнул он.
Я услышала шелест юбки.
- Мисс Эмма! - позвала меня Розетта. - Вам еще нужно выбрать декор!
- Да, да, - кивнула я. - Иду.
Я бросила взгляд на Вальтерна, когда тот открывал дверь отцовского кабинета. Что случилось? Почему он такой расстроенный?
— Ты где был? — произнес я, глядя на то, что сын чуть не плачет, его лицо искажено страданием и тревогой. В голосе ощущалась некая грусть, гнев и отчаяние одновременно. — Быстро отвечай! Тебя не было почти целый день!
Я чувствовал, как моя тревога превращается в острое раздражение, будто я сам был предан и оставлен один в этом мире.
Вальтерн опустился в кресло, его тело дрожало, и он закрыл лицо руками, словно пытаясь укрыться от боли, которая сжимала его сердце.
Потом он медленно убрал руки, и его глаза устремились в потолок, полные боли и невыразимого отчаяния, словно он искал ответы на мучившие его вопросы.
— Я был у Анны-Шарлотты, — сглотнул он.
Голос его дрожал и звучал почти шёпотом.
— Я хотел поговорить с её родителями. Они были вежливы, но при этом холодны. Не разрешили мне разговаривать с их дочерью. Даже увидеть её не разрешили — сказали, что она плохо себя чувствует после случившегося.
Он замолчал, как будто слова застряли в горле, и я почувствовал, как внутри меня зашевелилась волна раздражения и беспомощности.
— Тогда я решил подкараулить её в саду, — продолжил сын, его голос стал чуть твёрже, но в нём слышалась вся его неуверенность и отчаяние. — Чтобы сказать о временном браке. Попросить подождать год. И вот она вышла, я к ней… и…
Голос сына дрогнул, и в его глазах зажглась искра боли, будто он только что потерял самое дорогое.
— Она спросила, кто я? — выдохнул Вальтерн. — Такое чувство, что она меня не узнаёт! Или прикидывается… Я уже не знаю, что думать! Или она настолько обижена, что делает вид, будто мы с ней незнакомы!
Я положил руку ему на плечо, чувствуя, как его тело дрожит под моим прикосновением.
— Я бы на её месте сделал бы точно так же, — тихо сказал я. — Хотя бы потому, что у её семьи тоже огромные долги. И они рассчитывали на этот брак.
Внутри меня закипала смесь чувств: облегчение, сочувствие и странное понимание.
— Вот такая великая любовь, — продолжил я.
Я-то думал, что мучаю себя мыслями о том, что разбиваю чужое счастье. А оказалось — разбивать было и не нужно. Анна-Шарлотта всё сделала за меня.
Я вздохнул, чувствуя, как с души падает огромный камень.
— Знаешь, когда человек забыл тебя — считай, он тебя уже не любит. Тут не стоит питать иллюзий. Особенно если это женщина. Она вправе обижаться, и я не сомневаюсь, что она именно так и поступила. Но если бы она хотела — она бы с тобой поговорила. Если бы она тебя любила, хотя бы выслушала бы!
— Не стала, — заметил Вальтерн, его голос был полон горечи и разочарования.
Я посмотрел на сына, его глаза полные страдания, и спросил:
— Значит, ты хочешь сказать, что я во всём виноват?
Моя рука мягко легла на его плечо, словно пытаясь утешить.
— А подумай сам: тебя не любят. В ваших отношениях любовь испытываешь только ты. Разве она принесёт тебе счастье? Скажи спасибо судьбе, что ты узнал это до брака. А не после, как твой дед.
Сын сглотнул, его лицо было полно внутренней борьбы.
— Наверное, ты прав, папа, — тихо произнёс он, и я увидел, как его глаза наполняются слезами.
Я усмехнулся и вздохнул, ощущая, как тяжесть сходит с моих плеч, словно лавина.
— Лучше сейчас, чем потом, — сказал я, стараясь поддержать его. — Может, судьба сама отвела тебя от неправильного выбора.
— Может, — эхом отозвался сын, задумавшись о чём-то своём.
— Но у тебя есть та, которая тебя любит, — добавил я. — Та, которая готова дарить тебе любовь и нежность. Может, действительно стоит подумать о ней?
Он глубоко вздохнул и, глядя на портрет матери, тихо сказал:
— Я постараюсь. Теперь, когда Анна-Шарлотта не хочет меня видеть, я должен постараться полюбить Эмму.
- К тому же она ничуть не уступает по красоте твоей предыдущей невесте, — заметил я. — А в чём-то даже превосходит… У тебя есть все шансы быть счастливым.
Внутри меня возникло странное ощущение, словно я и хочу этой свадьбы, и одновременно — не хочу.
Уже несколько дней я не могу избавиться от этого чувства, как будто я в ловушке собственных мыслей и эмоций. Оно растёт, словно ядовитый плющ, обвивая мои мысли и сердце. Я начинаю бояться проходить мимо её комнаты, словно боясь, что вдруг откроется дверь, и я увижу её снова. И если увижу — что-то выйдет из-под контроля, и я потеряю себя.
Но в то же время я не могу без неё. Начинаю чувствовать, будто она стала частью меня, без которой я словно потеряю опору. Как будто без её взгляда, без её присутствия я исчезаю. Сегодня я вдыхал запах её волос, словно жизнь. Мне казалось, что мир сужается до одной её. Словно она — всё. Мне хотелось защитить её хрупкие плечи, закрыть её крыльями, отрезая от всего мира. А внутри горела маленькая искорка запретного чувства, которого я больше всего боялся.
- Я постараюсь быть счастливым, — заметил со вздохом Вальтерн. — Спасибо, папа. Спасибо, что поддержал меня.
Он встал, а я обнял его, а потом усмехнулся.
- Надо будет сделать ей настоящий подарок, — улыбнулся Вальтерн. — Если уж начинать отношения сначала, то я должен постараться.
Я проводил его взглядом и усмехнулся. Всё-таки мальчик учится на своих ошибках. И довольно быстро.
Я провела рукой по вышивке на платье. Каждая ниточка казалась мне частью моей мечты — такой сложной и прекрасной, что я даже представить не могла, что смогу носить что-то подобное.
Я понимала, что должна чувствовать себя счастливой. Но пока внутри было только слабое, неуверенное ощущение — словно маленькая искорка, которую еще нужно разжечь.
“Любимый мужчина, роскошное платье, красивая свадьба!” — повторяла я себе, как молитву, пытаясь придать этим словам силу и уверенность. — “Ты просто обязана быть счастливой!”
Я пообещала себе, что обязательно буду счастливой — самой счастливой. Ведь после стольких испытаний, боли и страха, наконец-то наступил момент, когда всё должно было сложиться идеально, словно в сказке.
И я словно услышала тихий голос, шепчущий: "Это — финал, счастливый конец". Как в хорошей книге или старой доброй сказке, где пишется последней строчкой: “И жили они долго и счастливо”.
Карусель последних дней до свадьбы напоминала лихорадочный бег по кругу, когда каждая минута расписана по секундам, а сердце бьется в ритме предчувствий и волнений.
Букеты, туфли, украшения, примерки! Снова и снова, как будто я пыталась запомнить каждую деталь, чтобы она осталась со мной навсегда.
Казалось, вечером у меня хватало сил только добраться до кровати, чтобы упасть в объятия сна, — чтобы утром меня разбудили и напомнили о следующей важной встрече: ювелире, цветочнице или очередной примерке.
Всем хотелось, чтобы каждый гость ощущал волшебство этого дня. И слуги делали все возможное.
Где-то за кулисами не покладая рук трудились слуги, суетливо и аккуратно проводя генеральную уборку в поместье, наряжая зал для торжества. Они располагали цветы и свечи, развешивали ленты и тканевые драпировки, создавая атмосферу сказочного уюта и торжественности. В воздухе витали ароматы свежесрезанных роз, жасмина и ванили, что усиливало ощущение предстоящего праздника.
И праздник омрачался лишь одной маленькой тайной, которая незаметно прокралась в мое сердце.
У этой тайны было имя.
Аллендар.
Это было запретное чувство, опасное и сладкое одновременно. Оно таило в себе страсть и страх, желание и ужас. Перед глазами стояла его величественная фигура, холодный взгляд. Каждый его жест, каждый взгляд, застрявший в памяти как заноза, вызывали восхищение. Мне казалось, что нет чувства слаще и сильнее, чем та теплая волна, которая вмиг охватывает мою душу, когда я вспоминаю резкий, хищный поворот головы, легкую насмешку, движение бровей.
И в этот момент моя рука лезла под подушку, и я прикасалась к драгоценным камням, которые подарил мне он. Я сжимала эти камни, терлась о них щекой, радуясь, что никто этого не видит и никто никогда об этом не узнает.
Если я хоть раз позволю этому чувству, запертому в клетке души, выйти наружу — всё может разрушиться, и никакие слова или обещания не смогут вернуть всё назад. Поэтому я старалась подавлять его, прятать свою опасную тайну.
Но иногда, в тихие ночи, оно просыпалось и наполняло меня трепетом, словно предчувствие чего-то несбыточного. Я грезила наяву, понимая, что даже сейчас, когда я в комнате одна, он не отпускает меня.
“За что мне все это?” — стискивала зубы я. — “Он уже однажды разрушил мою жизнь. А теперь я мечтаю о нем, как о мужчине! Вот не дура ли?”
И тут мне становилось стыдно. Я прятала голову под подушку и засыпала в позе морального страуса, надеясь, что хоть так сумею спастись от собственных мыслей и выжигающего все внутри чувства стыда.
Днем все было как обычно. Я улыбалась, пытаясь вселить в себя радость от предстоящего брака.
Вальтерн словно что-то почувствовал, хоть мы с ним почти и не виделись. Он вдруг стал внимательным и нежным.
Сердце грели маленькие приятные подарочки от Вальтерна, которые приносила мне Розетта. Эти мелочи — брошки, шкатулки, конфеты, сделанные в виде роз — вызывали у меня невольную улыбку и тепло внутри.
Они напоминали маленькие лучики солнца, пробивающиеся сквозь тучи забот и волнений.
Особым сокровищем были записочки, которые Вальтерн передавал для меня. Я с трепетом читала каждое слово нежности, узнавая его почерк. Мне казалось, что именно они тянули меня к свету, заставляя забыть о темных тайнах моей души.
"Я люблю тебя!" — и сердце моё наполнялось теплом, словно солнечным светом.
Эти слова — как маленькие оазисы в моем тревожном мире, напоминали о чувствах к Вальтерну.
Сердце переполнилось нежностью и радостью, словно я возвращалась к тем временам, когда мы только-только познакомились на шумном званом ужине, и весь мир казался таким ярким, полным обещаний и надежды.
Но где-то, словно демон, затаившийся во мраке моей души, на меня смотрел другой. Стальными глазами, в которых нет ни капли тепла, ни капли сочувствия, ни капли понимания. Но взгляд которых имел надо мной такую власть, которая не снилась его сыну.
Во время коротких встреч с Вальтерном я искала глазами сходства. Казалось, я цепляюсь за эти детали, чтобы успокоить собственное сердце. И оно действительно успокаивалось. Почти.
Я пропускала семейные завтраки, обеды и ужины, потому что была тотально занята. Поэтому еду приносили мне прямо в комнату. В такие минуты я чувствовала себя особенной, словно героиня из сказки, окруженная заботой и вниманием.
Свободного времени у меня не было — весь день был расписан до мелочей. Зато у меня была маленькая возможность — написать записочку в ответ. И эта простая игра, полная нежности и трепета, становилась для меня особенным ритуалом. Она наполняла сердце радостью, отгоняя призрак чужих глаз.
“Что ж! Берем моральную лопату и закапываем тайну!” — выдохнула я, понимая, что дальше так продолжаться не может! И я, словно пират, искала внутри себя место, где можно похоронить тайну так, чтобы ни одна живая душа о ней никогда не узнала.
Дни пролетали быстро, словно шаловливый кот мотал рулон бумаги, и я не заметила, как приблизился самый важный день.
Сегодня я проснулась с самого утра и вдруг осознала — сегодня день моей свадьбы. Внутри словно зазвучали колокола, наполняя сердце трепетом и волнением. Я лежала в кровати и чувствовала, как в груди поднимается тревога, смешанная с радостью. Всё вокруг — подготовка, подарки, ожидание — становилось частью этого особенного момента, который я должна была прожить и который навсегда останется в моей памяти.
- Я смотрю, ты смирился! - заметил я, видя, как мой сын пишет записку Эмме.
Я заметил, как дёрнулась рука сына, когда он дописал очередную любовную записку Эмме. Моё сердце сжалось от непреодолимого чувства тревоги и надежды одновременно. В этот момент я попытался скрыть свои эмоции за спокойной маской, но внутри бушевали вихри: смесь гордости, опасений и безмолвной любви.
- Да, отец, - кивнул он. - Видимо, ты был прав… Эмма - то, что мне нужно. И сейчас, когда я снова привык к тому, что она вернулась в мою жизнь, я чувствую, что… люблю ее…
- Любишь? - удивлённо спросил я.
- Она ведь действительно прекрасная девушка, - мечтательно улыбнулся Вальтерн. - Спасибо тебе, что ты разыскал ее.
Моё сердце, закалённое годами суровости, вдруг наполнилось тревогой и странным, почти мистическим чувством — словно внутри меня спрятана запретная тайна, которая может однажды разрушить всё, что я строил.
Я смотрел на сына, который не мог даже заподозрить, что внутри меня сейчас что-то шепчет: «Эмма… Эмма…».
Почему именно она оказалась в моих мыслях, в моих снах?
О, эти проклятые сны! Я вижу ее, словно наяву. Обнажённую, беззащитную, смущённую. Моя рука скользит по изгибам ее тела, и я чувствую, как хочу ее. И с каждым разом всё сильнее и сильнее. Даже во сне я ощущаю, как меня окутывают языки огня, когда я пытаюсь привлечь ее к себе, словно выхватывая ее образ из сумрака.
Вокруг нас танцует пламя. Я чувствую, как сгораю в нем вместе с ней, накрывая поцелуем ее губы.
Дошло до того, что в этих снах я готов взять ее силой, обнять и прижать к себе, шепча в ее макушку, что она моя. И только моя.
Что она создана для меня. Что все это время она жила, дышала, улыбалась только для того, чтобы однажды я встретил ее.
Но сон проходит, а сердце в груди продолжает гулко биться даже утром, когда дворецкий приносит мне чай и утреннюю газету. Я все еще нахожусь во власти сна.
Мне кажется, я просто схожу с ума.
Только этого еще никто не заметил.
И не заметит никогда, я надеюсь.
То, что со мной происходит, похоже на безумие, ужасное, непредсказуемое.
Будто кто-то в темноте души шепчет мне: «Вот она. Она — та, кто способна разрушить всё, что у тебя есть».
Я застыл в пограничном состоянии между желанием ею обладать и ненавистью за то, что она ворвалась в мою жизнь и грозится вот-вот разрушить ее.
Я знаю, что это неправильно.
Она - невеста моего сына.
Я тешил себя надеждой, что как только свадьба закончится, я постараюсь уехать. Находиться с ней в одном доме невыносимо.
Ее взгляд - это яд, который растекается по венам.
И сейчас я должен радоваться, что у них все только-только начинает складываться, но вместо радости чувствую, словно невидимая рука держит меня за горло, не дает спокойно жить и дышать.
Я же говорю, что это перешло в какое-то безумие!
Мне казалось, что сейчас я готов был на любую отчаянную глупость, лишь бы не отдавать ее Вальтерну.
Мне казалось, что если бы он еще раз сказал бы: «Папа! Нет! Я на ней не женюсь! Делай со мной что хочешь!», то я бы сдался и забрал ее себе. Но сейчас я видел, что он и правда заботится о ней, старается для нее. И теперь говорит, что влюблен. Если он чувствует к ней хотя бы малую часть того, что чувствую я, то я не имею права лишать его счастья.
«Отдать самое дорогое самому дорогому!» — мысленно выдохнул я. Видимо, это — моя судьба, с которой придется смириться. Девушка любит его. Он любит ее.
А мне лишь останется научиться сживаться с этой болью, научиться держать себя в руках, не смотреть на нее лишний раз, запечатать эту запретную тайну в своей груди навсегда, в надежде, что она никогда не выползет наружу.
Я посмотрел через плечо сына, видя, как он пишет признание в любви. Сердце, которое должно успокоиться, вдруг забилось сильнее и жарче. Я должен был радоваться, что все так сложилось, но чувствовал, как что-то теряю… Словно выпускаю из рук.
Я вдруг вспомнил про цветы. Она ведь обманула Вальтерна. И как ловко. Я готов был поаплодировать ей и ее находчивости. Надо же! Устроила проверку! Что сказать? Браво!
Мои губы подернула улыбка, но я опомнился и посмотрел на строчки любви холодным взглядом.
— Передайте моей Эмме, — попросил Вальтерн, вручая горничной записку.
А ну быстро успокойся!
Я сглотнул.
А ну быстро взял себя в руки.
Нельзя испытывать такие чувства к невесте собственного сына. Да еще к той, которую ты сам привел ему.
Я вдохнул прохладный воздух комнаты, глядя на сына.
Неужели это — то самое, о чем говорил мой сын? Неужели это то самое чувство, которое просто вытаскивает из тебя жизнь, наматывая ее на кулак судьбы, если вдруг не получает ответа.
Я снова посмотрел на сына, который с улыбкой смотрел на букет цветов, погружаясь в какие-то свои мечты.
Впрочем, я уверен, что у меня это пройдет. У сына это прошло. Буквально за неделю. До этого любил Анну-Шарлотту. И вот теперь он любит Эмму. Как все просто оказалось. Раз прошло у него, значит, и у меня пройдет.
И сейчас я больше всего на свете хотел бы, чтобы Эмма навсегда исчезла из моей жизни, как наваждение. Чтобы вдали от нее я мог успокоиться и снова почувствовать, как прежде. Чтобы ничьи глаза не нарушали мой покой. И чтобы никто не тревожил мой сон.
О свадьбе я не стал сообщать семье Моравиа. Просто поставлю ее перед фактом. И я знал, что они не обидятся. Если я так решил, значит, так нужно.
Ну что ж. Скоро начало церемонии.
И я веду невесту к алтарю.
Меня купали, сушили, завивали, наряжали. Пустые кружки из-под чая, золотые фантики от конфет — всё это валялось по комнате, а несколько горничных собирали это всё на подносы и выносили прочь.
— Ну что ж! — вздохнула Розетта с легкой улыбкой, словно сама радовалась предстоящему событию. — Вы готовы?
В её голосе прозвучала нежность и трепет, как у матери, провожающей свою дочь в важный день. Я смотрела на служанок, которых знала по именам: Мария, Анна, Елена — все они были для меня словно часть большой семьи. Их теплые взгляды, мягкие улыбки, тихие слова поддержки наполняли сердце одновременно благодарностью.
Они выстроились в ряд, словно почетный караул, провожающий меня до дверей.
В последний момент Розетта сорвалась, легкими движениями поправила мою юбку — тонкое, белоснежное платье, украшенное вышивкой и жемчугами — и тут же, будто ничего не случилось, улыбнулась и вернулась на место.
“Последний штрих!” — прошептала она.
Меня торжественно вели по коридору, где уже слышались тихие голоса гостей, их шаги и звон бокалов. Они обсуждали будущую свадьбу — кто и чем собирается удивить, кто из родственников пришел, а кто по каким причинам не смог. Я, затаив дыхание, прислушивалась к их разговорам, пытаясь понять, что скрывается за словами. «Говорят, что он ее сначала бросил, а она попала в бордель!» — раздался голос одной дамы, которая стояла ко мне спиной, её тон был полон осуждения. «Разве такому можно верить? Я уверена, что господин генерал никогда бы не позволил своему сыну жениться на падшей женщине!» — возразила другая, в её голосе звучало чопорное возмущение. «Так что я уверена, что это просто сплетни! Конечно, жаль, что свадьба с Анной-Шарлоттой так и не состоялась. Кто виноват, что ее родители поверили газетному бреду? А бедняжка после неудачной помолвки с Вальтерном не в себе! Говорят, что она сошла с ума! С того момента она не была ни на одном балу, ни на одном званом ужине! А это уже подозрительно!»
Анна-Шарлотта?
Я на секунду нахмурилась.
А кто это?
Почему я о ней ничего не знала?
Почему именно сейчас, накануне своей собственной свадьбы, я узнаю о разорванной помолвке и о некой другой девушке?
Внутри зажглась искра любопытства и тревоги.
Я прислушивалась, словно надеясь, что эти сплетницы скажут еще что-то важное, приоткрыв завесу чужих тайн. Но как только они заметили меня, они тут же прекратили разговор, повернули головы и начали рассматривать мое платье, посылая мне доброжелательные улыбки и хвалебные комплименты. Они словно пытались скрыть что-то, что не хотели говорить вслух.
“Почему я на своей свадьбе узнаю про какую-то Анну-Шарлотту?” — думала я, ощущая, как тревога сжимает сердце. — “Если помолвка разорвана, значит, Вальтерн отказался? Тогда зачем я должна волноваться? Может, все не так страшно?”
Я пыталась убедить себя, ощущая, как пристальные взгляды все еще исследуют меня, словно я — чужая, непонятная фигура в этом большом, шумном мире.
Дорога к белоснежному алтарю была усыпана лепестками роз — мягкими, ароматными, словно символ чистоты и новой жизни. Я высматривала среди гостей своего отца, его лицо — уставшее, доброе, с теплым взглядом. Он просто обязан быть рядом, чтобы благословить меня, но его не было. Внутри зашевелилась тревога: почему его нет? Мои пальцы нервно сжались, сердце забилось быстрее.
- Вашу руку. Я поведу вас к алтарю вместо вашего отца, — произнес Аллендар, а я увидела, как он встал рядом. От его близости меня чуть не бросило в дрожь.
Я так боялась этого чувства, боялась встречи, что на секунду сердце забилось в смятении. Несколько мгновений я пыталась успокоить себя, а потом осторожно протянула руку ему.
- Неужели не удалось найти папу? — шепотом спросила я, ощущая, будто меня кто-то обманул, будто что-то важное осталось за кадром.
- Пока нет. Но я делаю все возможное. Я же вам пообещал, — послышался голос рядом.
Он повернул голову, а я встретилась взглядом с холодными глазами. Они словно пробили меня насквозь, заставив замедлить шаг. Его взгляд был строг и непроницаем, но в нем я почувствовала силу и власть, с которыми трудно было бороться.
Я увидела Вальтерна, стоящего возле алтаря, с красивым букетом цветов. Лицо жениха было спокойным, уверенным, он ждал нас, словно знал, что все будет хорошо, и его глаза светились внутренней радостью. Я безумно хотела сжать его руку, как бы умоляя о помощи, о понимании, о надежде — чтобы он стал моим убежищем в этот момент.
- А кто такая Анна-Шарлотта, о которой все говорят? — шепотом спросила я, когда мы медленно двигались по живому коридору гостей.
- Неудавшаяся невеста. Мой сын был против, но я настоял, - холодно произнес Аллендар, кивая кому-то из гостей.
Моя рука покоилась на его твердой руке, я почувствовала, как все эти странные взгляды словно рассеялись, исчезли рядом с ним. Он легонько сжал мою руку, и я заметила, с каким восхищением смотрят на него окружающие дамы. Его широкая грудь, украшенная медалями и орденами, сверкала в светлом убранстве. И вдруг меня словно обожгла ревность к этим женщинам, которые смотрели на него влюбленными глазами.
- Спасибо вам, - наконец-то произнесла я, набравшись мужества. Слова казались горьким прощанием, а я не знала, что еще сказать. - За все.
- Было бы за что, - произнес Аллендар, и его глаза снова стали ледяными, словно он снова отстранил меня.
Теперь я понимала: еще один шаг — и я стану женой его сына. Я улыбнулась, глядя на Вальтерна, который протянул руку, и сердце мое наполнилось смешанным чувством — надеждой и тревогой одновременно.
- Вручаю тебе, сын, твою невесту, - с легкой улыбкой произнес Аллендар, беря мою руку и вкладывая ее в руку сыну.
Его голос был спокойным, но в нем чувствовалась гордость и торжественность момента. Взгляд его был твердым, как у человека, который знает, что делает важное и ответственное дело.
Я посмотрела на то, как он не выказал никаких чувств, и поняла, что все, что я себе придумала, надо закопать еще глубже. И снова взялась за моральную лопату.
- Я так счастлив, — произнес Вальтерн, поглаживая мою руку.
Его голос был мягким. Он прижал мою ладонь к своим губам, словно пытаясь запечатлеть этот момент, сохранить его навсегда. В его взгляде читалась искренняя забота и нежность, но я не могла избавиться от ощущения, что за этим скрывается что-то еще — что-то, что я пока не понимаю.
- Да, - кивнула я.
И почти не слукавила. Я стояла и думала, сколько еще счастливых моментов готовит судьба? Сколько приятных подарков? И старалась думать только об этом.
- Сегодня конец нашей сказки, - улыбнулся Вальтерн. - Как там в сказке?
- И жили они долго и счастливо, пока не умерли в один день, - ответила я, пытаясь побороть волнение.
В этот момент все вокруг словно вдруг стало ярче, насыщеннее, словно невидимый художник взял яркую палитру и разбросал краски по всему пространству. В моем сердце вдруг проснулась надежда — и она пахла весной и сиренью, свежестью и легким ароматом цветущих садов. Это был тот самый запах, что всегда ассоциировался у меня с началом чего-то нового, светлого и чистого.
- А теперь подарок для невесты, - произнес распорядитель свадьбы.
Из-за широкой занавески или, скорее, из-за скрытой за ней двери слуги со счастливыми лицами вкатили огромную коробку, что напоминала огромный торт — высокий, украшенный яркими лентами и узорами.
Толпа гостей замерла в ожидании. Глаза многих были широко раскрыты, на лицах читалось волнение: «Что там? Что же там?». Все вокруг запереживали, застыли в предвкушении чуда. Кто-то даже встал на цыпочки, чтобы не пропустить ничего.
— Прошу, — прозвучал голос Вальтерна, когда я, под аплодисменты и тихий шепот, подошла к огромному банту, закрепленному на коробке.
- Мне дернуть? — спросила я тихо, глядя на слуг, которые стояли неподвижно, ожидая моего решения.
— Да! — закричали гости, словно один голос. В зале царило оживление. Шуршали юбки, слышались голоса, пытающиеся угадать, что там в этой красивой коробке.
В глазах гостей я видела искреннее волнение.
Все затаили дыхание. Мне тоже было ужасно интересно, что же внутри этой загадочной коробки?
Я взяла шелковую ленту в руки, сжала ее и потянула. Она скользнула между пальцами, мягко, словно ласково, и упала на пол.
— Открывай! — заорал кто-то из нетерпеливых гостей, и в этот момент все вокруг словно замерли.
Я почувствовала, как сердце забилось быстрее, приятное волнение захлестнуло меня. Взяв ленту, я потянула ее. Шелковая лента скользнула между пальцев и упала на пол.
- Открывай! - кричали гости.
Вальтерн стоял позади меня, а я посмотрела на него. Он кивнул и улыбнулся.
Я открыла крышку, как вдруг закричала от ужаса!