Женщина напрокат 3: тренировка покорности

Глава 1 — Девушки без стран

Грузовик замедлился. За металлическими бортами послышался скрежет — цепь на автоматических воротах. Потом — короткое гудение, как будто лес выдохнул сквозь ржавую решётку. Машина тронулась снова, в последний рывок, и остановилась. Девушки внутри не двинулись. Пахло потом, стиркой, сталью и страхом, который лип к коже, как пыль.

Вика сидела у самой стены. Ноги поджаты, руки сжаты на коленях. Под плащом — только белые трусики. Не кружевные, не красивые. Просто белые. У всех — одинаковые. Это важнее, чем кажется.

Снаружи слышались шаги. Мужские, тяжёлые. Кто-то заговорил по-французски — чётко, без эмоций. Понять можно было только главное: «встать», «открыть», «по одной».
Одна из девушек — рыжая, с обломанным ногтем — тихо заскулила. Вика опустила взгляд. Сделала вдох. Потом ещё один. И чуть дрожащими пальцами взяла себя за плечо — будто тоже ей страшно. Это было частью роли. Она знала, как выглядит испуг. Как звучит дыхание, когда его стесняют.

Дверь открыли резким рывком. В лицо ударил воздух — влажный, холодный, с запахом мха и дизеля.
— Вышли. Головы вниз. Шагом, — приказал голос, и кто-то из девушек всхлипнул.
Первая спрыгнула на землю, едва не упав. За ней — следующая. Одна за другой. Все — в одинаковых плащах.
Когда настала очередь Вики, она встала медленно, будто в оцепенении. Взгляд — в пол. Лицо — чуть бледнее обычного. Шаг — неровный, неуверенный. Всё точно по инструкции. Но внутри — холод. Как ледяной сплав: концентрация и пустота.

Под ногами хрустел гравий. Вика подняла голову лишь на секунду, когда ворота захлопнулись за спиной. Перед ней возвышался особняк — тёмно-серый, с высокими окнами и резной лестницей, по которой не поднимались босиком. Над крышей клубился туман. Пахло влажной листвой и вымытым деревом. Фасад был изысканным, почти дворцовым, но всё равно — мёртвым. Ни одного крика. Ни одного лишнего звука.

Охранники не торопились. Девушки стояли в шеренге. Кто-то дрожал, кто-то сжимал кулаки. Вика сдержала зевок — тело требовало кислорода, но нельзя было выдать ни одного нормального движения. Она знала: за ней уже смотрят. Камеры. Люди. Глаза. И каждое неверное движение — это тест, который она должна пройти идеально.

Она слегка прикусила губу и сделала вид, что стирает слезу. Как и положено товару, не готовому к продаже. Как и положено той, кто боится. Но она не боялась.

Она уже была там раньше. Внутри. Туда, где холод не уходит даже в тепле.

* * * * *

Коридор вёл вниз — длинный, без окон, белый до болезненного света. Девушек гнали строем. Медленно, босиком, почти в такт дыханию. Пятки хлопали по плитке, как капли в раковине. Вика шла с опущенной головой, под ногтями — тёплая дрожь, не от страха, а от напряжения. Она знала, куда ведут. Остальные — нет.

В конце — массивная металлическая дверь с жёлтым замком. Когда она открылась, в лицо ударило хлоркой. Комната, как хирургическая мойка. Вдоль стены — скамья, по центру — решётчатый слив, над ним — труба с распылителем. Тишина — будто всех выключили.

— Раздеться, — коротко сказал один из мужчин в чёрной маске. Его голос не допускал вопросов.

Девушки застыли. Никто не шелохнулся. Лишь глаза — метались, как у загнанных животных. Одна из француженок попыталась спрятаться за спину соседки. Другая прижала руками плащ, как будто это могло спасти.

— Я сказала — раздеться, — повторила женщина в медицинском халате. С акцентом. Холодно. Без эмоций.

Опять — никто. В воздухе повисло тупое напряжение. Оно было не о страхе, а о надежде: может, не накажут, может, забудут, может, разрешат остаться в одежде.

В тот момент подошёл второй куратор. Мужчина. Он сделал два шага вперёд и со всего размаха влепил пощёчину первой в ряду — блондинке с длинными ногами и большой грудью. Звук ударил по комнате, как плеть. Она пошатнулась, упала на колени и заплакала без звука.

Этого хватило.

Пошли молниеносные движения. Девушки начали раздеваться — дрожащими пальцами, не глядя друг на друга. Сначала плащи — на пол. Потом трусы — медленно, будто через силу. Никто не прикрывался. Уже нельзя было.

Комната наполнилась обнажёнными телами — красивыми, ухоженными, почти выставочными. Почти у всех — стройные фигуры, подтянутые ягодицы, гладкая кожа. Грудь — разная: у кого-то небольшая, у кого-то высокая и полная. Бёдра — мягкие, но не рыхлые. Это не были обычные жертвы. Это был элитный товар.

Вика тоже сняла плащ. Не спеша, как будто руки плохо слушаются. Трусики — последними. Она стояла прямо, как будто не замечала взглядов. Хотя знала — именно сейчас начинается первое изучение. Ассистенты в масках сканировали каждую.

Душ заработал резко. Струи были ледяные — не бодрящие, а бьющие по телу. Девушки взвизгнули. Одна прижалась к стене, другая схватилась за локоть соседки. Но никто не убежал. Никто не посмел закрыться руками.

Антисептик. Химический спрей. Его брызгали в подмышки, между ног, на затылок. Особенно — в пах. Двое мужчин в чёрных перчатках осматривали каждую быстро, почти рутинно. Вика моргала часто, как будто от боли. Но не отступала. Дышала поверхностно, почти незаметно. Играла. Это был первый раунд.

Когда воду выключили, пол блестел от брызг и мокрых следов. Девушек снова выстроили. Молча. Они были все одинаково мокрые, одинаково униженные, одинаково пустые.
Но только одна из них — делала вид, что пустая.

* * * * *

Их повели по коридору — уже без плащей, без трусов, с каплями воды, ползущими по позвоночнику. Свет сверху был тусклым, но ровным. Под ногами — шершавый пол, будто специально, чтобы запоминался на ощупь. Девушки шли медленно. Кто-то пытался прикрыться, но руки опускались — бессмысленно. Здесь не за что держаться.

Первая остановка — регистрационный зал. За столом — женщина в очках, рядом — терминал с экраном, бокс с пластиковыми контейнерами и полка с тонкими ошейниками, аккуратно развешанными по номерам.
Никаких имён. Только цифры. Только металл, кожа и хлор.

Глава 2 — Внутреннее молчание

Сон не пришёл. Ни к одной из них.

Четыре тела в комнате дышали по-разному. Одна — рывками, с комком в горле. Другая — так тихо, что приходилось прислушиваться. У кого-то подрагивали пальцы ног. У кого-то — дрожал подбородок. Только у Вики всё было стабильно. Тело лежало расслабленно. Лицо — полуоткрытое, будто она спит. Но внутри — острая внимательность, как у хищницы под тонкой кожей.

Свет не выключался. Он лился с потолка мягко, но не давал спрятаться. Камера — в углу, за затемнённым стеклом. То ли работала, то ли нет — но каждая чувствовала: за ними следят. Даже здесь. Даже ночью.
Слишком чисто. Слишком стерильно. Как в вольере перед забоем.

Вика лежала на спине, прикрыв живот простынёй. Тонкая ткань почти не грела. В соседней кровати снизу — кто-то перевернулся с боку на бок и тихо всхлипнул. Потом — снова тишина.

Ей нужно было сделать первый шаг. Ненавязчиво. Неброско. Чтобы не показаться слишком сильной. Чтобы быть частью этой стаи. Ей нужно было дать имя.

Она повернула голову к стене и, почти не шевеля губами, едва слышно произнесла:

— Меня зовут… Эльза.

Пауза.

Не ответ. Не удивление. Только движение — едва уловимое, как вздох.
Кто-то на секунду задержал дыхание. Кто-то шепнул:
— Что?

Вика не повторила. Просто оставила это имя в воздухе, как приманку.
Пусть подумают, что она слаба. Что тянется к общению. Что нуждается в них.
Пусть думают. Это — часть маски.

Через несколько секунд — шорох. Кто-то сел. Кто-то выдохнул — глубже, чем прежде.
Тишина начала трескаться. Медленно. Осторожно. Но трескаться.

* * * * *

— Эльза, — повторила Вика чуть громче, как будто стеснялась.

На секунду — снова тишина. Потом — короткое движение. На нижней койке кто-то хмыкнул.

— Имя тебе здесь не поможет, — бросила грубовато одна из девушек. Голос был хриплый, с акцентом. Польский, если Вика правильно уловила. — Мы — мясо. С цифрой на шее. Хочешь, чтобы тебя называли по паспорту — зря стараешься.

Она поднялась на локтях. Свет пробивал её лицо частично — подбородок, голую грудь, половину щеки. Живое тело, из которого выжимают сопротивление.
— Алиса, — всё же добавила она после паузы. — Прежде чем ты спросишь. Это было имя до.

Сверху — шевеление. Девушка с другой койки села, подтянув ноги к груди. Волосы тёмные, заплетены кое-как. Глаза расширены. Она дрожала даже в сидячем положении.

— Ясмин, — прошептала она. — Мне девятнадцать. Я… Я из Марселя. Училась на визажиста. У меня была мама. И подруга… — она замолкла, сжав рот, чтобы не расплакаться.
— Меня обманули. Сказали, будет стажировка… в Каннах…
Голос её сломался, и она просто легла обратно, зарывшись лицом в подушку.

Третья долго молчала. Казалось, не услышала. Но потом вдруг, глядя в потолок, коротко сказала:

— Нурия.
Пауза.
— Бразилия. Всё остальное — не важно.

Эти три фразы были как рваный шов. Недостаточно, чтобы сшить, но достаточно, чтобы почувствовать — здесь есть люди. Не просто тела. Пока ещё.

Вика, всё ещё лежа на спине, отреагировала чуть заметным движением губ. Почти улыбкой. Почти благодарностью. Она сказала ровно то, что должна была:

— Мне двадцать шесть. Я из Риги. Раньше работала в спа. На ресепшене.
Голос был спокойный, чуть дрожащий. Не переигранный. Точно дозированный.
— Меня пригласили на собеседование в отель. Я села в машину. Потом — темнота.

Слова упали, как камешки в воду. Без всплеска. Без реакции. Но теперь они были вместе. Не по-настоящему — но в комнате, где впервые кто-то назвал себя по имени.

* * * * *

— Я заснула в поезде, — первой нарушила тишину Ясмин. Голос был тише, чем раньше. Почти безжизненный. — Мы с подругой ехали в Ниццу, на собеседование. Она вышла в Лионе. Я осталась одна. Просто… прислонилась к окну и закрыла глаза.

Она приподнялась, будто хотела убедиться, что её слушают. Никто не перебивал.

— Проснулась — в темноте. В машине. С руками за спиной. Рот — кляпом. На лице — мешок. Я думала, что умру. Что это ошибка.

Её голос задрожал. Но она не плакала. Только выдохнула и снова легла, сжав подушку обеими руками.

— У всех одно и то же, — пробурчала Алиса, закинув ногу на ногу. — У меня было проще. Меня позвали на съёмку. Не в первый раз. Платили хорошо. Сказали — «интервью с обнажёнными элементами». Я приехала. Квартира. Студийный свет. Два мужика. Один подошёл, дал контракт. Я взяла ручку — и всё.

Она щёлкнула пальцами.
— Отошла минут через пять. Была уже голая. В багажнике. Даже блевать не хотелось — только злость. Успела пнуть одного, когда пыталась сбежать. Думаешь, помогло?

Никто не ответил. Вопрос был риторическим. И слишком болезненным.

Нурия молчала дольше всех. Потом, не поворачиваясь к ним, тихо бросила:

— Меня купил один мужчина. Сказал — оплатила ужин телом. Я смеялась. Думала, он шутит. Потом — затылок. Шприц. Пол.
Она перевернулась на бок и замолчала. Всё, что хотела сказать — сказала.

Вика ждала. Идеальный момент — это когда все поделились. Когда всё уже размыто. Тогда её ложь будет не ложью — а успокоением.
— У меня было… похоже, — тихо произнесла она. — Подруга предложила работу. Говорила, всё безопасно, знакомые люди. Машина встретила меня прямо у дома. Я села. Через пару минут почувствовала запах… сильный. Потом — темно. Очнулась — в комнате с камерой. Без одежды. Меня уже осматривали.

Она сделала паузу. Достаточно долгую, чтобы прозвучало правдиво.
Потом добавила:
— Думаю, они это планировали заранее. Я просто… не заметила.

Это была легенда. Написанная. Отрепетированная. Вика не ошиблась ни в одном слове. Никто не заподозрил.

Никто не задал вопросов.

Потому что всем было достаточно страха, чтобы принять любую правду.

* * * * *

Некоторое время все молчали. Комната будто выдохлась. Слова повисли в воздухе, как дым после пожара. Каждая замкнулась в себе — у кого-то мелькнули образы семьи, у кого-то — фрагменты улицы, которую уже не найдут. У Вики — ничего. Пустота. Осознанная.

Глава 3 — Инструкция

Сигнал прозвучал в 06:00.

Он был не резким — просто глухой гудок, будто из заводского цеха. Но в тишине бетонных стен он прозвенел как крик. Свет в комнате вспыхнул сразу, холодный, хирургически белый. Девушки вздрогнули. Кто-то резко сел, прикрывая грудь. Кто-то зарывался в подушку, как будто ещё можно было спрятаться.

Вика открыла глаза в ту же секунду, как включился свет. На самом деле — она не спала. Ни минуты. Просто лежала с закрытыми веками, замедляя дыхание.
Сейчас — началось.

В коридоре уже слышались шаги. Быстрые. Мужские. Похоже, охрана. Дверь открылась автоматически — внутрь ворвался сквозняк, и кто-то бросил вполголоса:

— Встать. На выход. Без вещей. Без слов.

На полу, аккуратно сложенные, лежали халаты. Белые. Без поясов. Как у пациенток. Или как у мертвецов перед кремацией.

Вика встала быстро. Натянула ткань. Она была тонкой, почти прозрачной. Ни трусов, ни бюстгальтера — ничего под ним не скрывалось. Только тело. Чужое. Обнажённое не физически — структурно.

Ясмин стояла рядом. Лицо — как после лихорадки: покрасневшее, с заплаканными глазами. Она сжимала руками ткань на груди, будто это что-то давало.
Алиса — наоборот: распахнутая, как будто ей всё равно. Только челюсть сжата, как у той, кто не простит.
Нурия — без выражения. Молча. Плавно.

Вика встала четвёртой. Последней. Она немного дрожала. Не потому что боялась — потому что так надо.

Их повели. По коридору, по лестнице. Ни слов. Только шорох ткани и стук пяток.
На стенах — ничего. Только белизна и вентиляционные отверстия.
Воздух пах чем-то медицинским: смесью антисептика, пыли и резины.

Когда они вошли в новое помещение, Вика увидела зал.
Большой. Чистый. Больничный. С зеркалами. С кушетками. С катетерами, лампами, столами на колёсиках.
Здесь не учили. Здесь — разбирали. И собирали по-другому.

Именно здесь начнётся первая работа. Не с разумом. С телом.

* * * * *

Они стояли в очереди. Без слов. Без инструкций. Только взгляд женщины в медицинском халате, которая жестом звала:
— Следующая.

Комната была похожа на процедурный кабинет, только без заботы. Стены — белые. Плитка — блестящая. В углу — стеллаж с перчатками, антисептиками, зажимами. Посередине — кушетка и узкий стул для гинекологического осмотра.
Рядом — Мужчина. С планшетом. Он не поднимал глаз — только фиксировал.

— Раздеться.
Сказано ровно. Не резко. Так говорят о погоде.

Первая девушка — стройная блондинка с розовыми сосками — медленно сняла халат. Он упал на пол, как кожа. Она стояла голая, сжав колени. Плечи дрожали.

— Повернись.
— Раздвинь ноги.
— Вдохни.
— Открой рот.

Мужчина в перчатках щупал кожу, сжимал грудь, проверял внутреннюю часть бедра, обводил пальцем поясницу, дотрагивался до ануса. Всё быстро. Словно проверяла упругость фрукта перед покупкой.
Потом — две минуты на стуле. Широко. Инструмент. Молча. Смазка. Металл.
Щёлк. Готово.

— Следующая.

Никаких разговоров. Никакого "молодец". Только команды. Только биология.

Когда очередь дошла до Вики, она сделала три вдоха — поверхностных, как будто не до конца проснулась. Сняла халат так, будто стеснялась. Чуть дрожала — чтобы поверили.
Ноги — неуверенно. Грудь — чуть приподнята, но не нарочито. Она знала, как должна выглядеть испуганная, покорная женщина.

— Хорошая кожа, — сказал мужчина, глядя в планшет. — Молчит.

Руки на груди. Пальцы — под лопатками. Повернули. Пощупали. Провели пальцем по позвоночнику, по шее. Открыли рот, просветили горло. Потом — между ног. Быстро, как будто это был не человек, а структура.

Вика не реагировала. Тело сжималось от холода. Но внутри она была далеко. Очень далеко. Она видела пальцы, слышала хлопки перчаток — но не чувствовала.

Когда она встала, натянув халат, её взгляд случайно встретился с глазами той, что стояла перед ней в очереди. Молодая. Карие глаза. Трещина на губе.
Она смотрела так, будто всё ещё надеялась, что это просто страшный сон.

Вика опустила глаза. Чтобы не сказать: Нет, милая. Это начало. И ты не проснёшься.

* * * * *

Их согнали в большой зал, без окон, с высоким потолком. Белый свет стекал сверху, делая кожу серой. Воздух был густой от запаха пота, антисептика и женского страха.

Около сорока девушек — в одном помещении. Разные лица, но одинаковые взгляды. Кто-то — в халатах. Кто-то — уже без них. Все — в ошейниках. Однотонных. С гравировкой.
Кто-то прижимал руки к животу. Кто-то обнимал себя. Некоторые стояли, спины к стенам. Другие сидели на полу, на коленях или поджав ноги, как дети после взрыва.
Разговоров не было. Только дыхание.
И гул камер — тихий, но ощутимый. Они писали всё. Даже молчание.

Дверь открылась.
Никаких охранников. Только одна женщина.

Матильда.

В сером брючном костюме, с тонкими очками и волосами, собранными в безупречный пучок. Шла без звука. Спокойно. Словно за ней не зал с полуголыми телами, а кабинет конференций. В руке — планшет. На лице — ничего. Ни эмоции. Ни жалости.

Остановилась в центре. Осмотрела зал. Не всех — выборочно. Вика уловила: взгляд скользит по телам, как по манекенам. Быстро. С холодным интересом.

— Вы, — начала она ровно, — теперь здесь.
Пауза. Ни у кого не хватило смелости даже глотнуть.

— Я не стану убеждать вас в том, что будет легко. Не будет.
— Не стану говорить, что вы выйдете отсюда. Не выйдете.
— Не стану обещать, что вы останетесь собой. Потому что этого уже не существует.

Одна девушка всхлипнула. Где-то у стены — вторая.
Матильда не отреагировала.

— У каждой из вас есть тело. Оно — товар. Оно — причина, по которой вы здесь.
Она обвела взглядом пространство.
— Сейчас начнётся обучение. Не воспитание. Не терапия. Обучение.
— Самых пластичных, самых способных — ждёт Франция. Тишина. Вас там продадут. Красивые платья. Иногда даже имена.
Пауза.
— Остальных — Балканы. Цыганские притоны. Бангкок. Подвалы. Без окон. По двадцать мужчин в день. Без перерывов. Без наркоза. Без шанса.
— Выбор — за вами.

Глава 4 — Механика возбуждения

Их вывели по сигналу — без слов, без объяснений. Раннее утро или поздняя ночь — здесь никто не знал времени. Пространство внутри особняка существовало отдельно от суток. От прошлого. От смысла.

Коридоры были тёмными, но не страшными — стерильными. Свет вспыхивал только при их приближении. На шее — ошейник. Под ногами — холодный пол, гладкий, будто стекло. На теле — ничего, кроме метки. И белья, слишком изысканного для того, чтобы защищать. Оно подчеркивало, не скрывало. Ткань почти не ощущалась — только шлейки натирали грудь, когда шаг становился неуверенным.

Когда открылись двери зала, девушки замерли. Пространство было большим, почти театральным, но пустым. Ни одного зеркала. Ни одного угла, где можно было бы спрятаться. Только стены цвета пепла. Потолок терялся в темноте.

Свет шел сверху — тёплый, расфокусированный, как в художественном боксе. Он очерчивал силуэты, не давая увидеть выражений лиц. Это место было сделано не для наблюдения, а для оценки.

Их выстроили в линию. По одной. С шагом, как в армейском строю. Плечо к плечу. Кто-то дрожал. Кто-то не мог встать прямо. Алиса тихо выругалась. Ясмин задыхалась, как будто в горле застрял воздух.

Когда он вошёл, воздух стал плотнее.

Ксавье.

Он не носил форму. Только чёрную рубашку с короткими рукавами, заправленную в брюки. На предплечьях — вены, будто натянутые струны. Лицо — всё то же: как у бойца, но с контролем хирурга. В руках — тонкий планшет. Он шёл медленно, не глядя на них. Как будто они — не главное. Как будто сцена только собирается начаться.

Остановился в центре. Поднял глаза.

— Урок первый, — сказал он. Голос ровный, будто синтезированный. — Управление возбуждением.

Он протянул руку. Сотрудница в латексе — без имени, без выражения лица — выехала с тележкой. На ней — ряд прозрачных устройств: гладкие, минималистичные, как экспонаты. Каждой — по одному. Их называли стимуляторами, но выглядели они как украшения: кольцо на палец, провод к капсуле, пульсация внутри.

Раздали молча. Вика смотрела на предмет в руке и чувствовала, как ладонь сжалась. Не от страха. От памяти. Я уже держала нечто подобное. Но не здесь. Не с такой задачей.

— Правило простое, — продолжал Ксавье. — Я даю команду. Вы возбуждаетесь. Я даю вторую — вы кончаете.

Пауза. Несколько девушек подняли глаза. Он усмехнулся.

— Не реально. Эстетично. Убедительно. Продолжительность — от трёх до семи секунд. Механика — любая, кроме рефлекторной.

Он шагнул ближе. Прошёл вдоль ряда, медленно, глядя не на лица, а ниже — на шеи, грудные клетки, животы. Словно искал что-то под кожей.

— Кто делает плохо — получает урок. Ясно?

Никто не ответил.

— Ясно?

— Да, — раздалось хором, почти беззвучно.

— Начнём.

Он поднял палец.

— Первая. Вперёд.

Девушка шагнула. Тонкая, азиатская внешность, спутанные волосы. Колени дрожали. Она встала на пол, как учили — прямо, ноги разведены, спина прямая. Капсула касалась лобка. Пульс её было слышно. Или это билось что-то внутри зала.

— Включи. Глубокий вдох. Начинаешь.

Она застонала. Тихо. Плохо. Фальшиво. Тело её дернулось, но не туда. Руки сжались не в том ритме. Лицо кривилось слишком явно.

— Остановись, — приказал он. Подошёл. — Слишком много кино. Слишком мало товара.

И ударил. Не кулаком — тыльной стороной ладони. Не сильно, но резко. По щеке. Девушка всхлипнула.

— Назад. Следующая.

И так — одна за другой. Одни плакали. Другие пытались. Третьи — отключались, уже сейчас. Когда подошла очередь Ясмин, та шагнула неуверенно. Сделала всё почти правильно. Но зажмурилась слишком рано.

— Ты — фальшивая шлюха, — сказал Ксавье. — Даже в подворотне тебя не возьмут.

Ясмин не ответила. Только опустила голову. Алиса тихо выдохнула. Вика стояла, чувствуя, как холод от пола поднимается вверх. Тело было спокойно. Сознание — где-то выше, будто в люстре, которая светит на них с потолка.

Скоро моя очередь.

И я не имею права ошибиться.

* * * * *

Вторая волна началась быстрее. Темп Ксавье ускорился — как будто интерес к «разогреву» иссяк. Он больше не ждал. Только кивал — и та, кого называли взглядом, выходила вперёд, становилась на колени, включала капсулу.

Игра начиналась.

У кого-то — с дрожащих пальцев, с перекошенного вдоха, с рваного стона, который был ближе к плачу, чем к желанию. У других — с хищного взгляда, слишком уверенного, чтобы быть реальным. Таких он останавливал ещё на втором движении.

— Не играй в порнозвезду, — бросал он. — Здесь не зрители. Здесь отбор.

Ошибки не прощались. Девушки получали не удары — метки. Слова, как клеймо: «ненужная», «брак», «мусор». Кто-то от этого замыкался. Кто-то наоборот — начинал стараться ещё сильнее, выставляя грудь, изогнув спину, двигая бёдрами в воздух. На таких он смотрел с отвращением. Но не останавливал. Пусть исполняют. Пусть верят, что это зачтётся.

Их было много. Около сорока. Вика стояла ближе к концу, и это давало ей время. На наблюдение. На адаптацию.

Каждая — как фрагмент. Кто-то бился в истерике, едва касаясь капсулы. Кто-то застывал, как мраморная статуя. У некоторых срабатывали мышцы — бедра дёргались, ступни сгибались внутрь, лоб покрывался испариной. У других — только имитация: дыхание, вздох, судорожный шёпот.

Одна — лет двадцати, с рыжими веснушками — начала слишком быстро. Закрыла глаза, как будто уже "там". Ксавье приблизился. Наклонился.

— Где ты, номер 17?

— Я… — прошептала она. — Я… почти...

— Ты — нигде, — сказал он. — Ты — ничто.

Щелчок — ладонь по щеке. Девушка вздрогнула, капсула выскользнула из руки.

Вика смотрела. Не мигала. Это не люди. Это протокол. Это не боль. Это правило.

Она знала, как это делается. Не в этой системе, но в похожих. Имитация не должна быть слишком яркой. Не должна быть пошлой. Это не про удовольствие. Это про контроль над реакцией тела. Симулировать оргазм — значит управлять дыханием, микродвижениями, влажностью глаз, вибрацией в голосе. И делать это не на пике, а по команде. Без раздумий. Без тени желания.