Марк не спал.
Часы в углу комнаты не тикали — их не было. Но внутренний механизм, вбитый в череп тренировками, службой, страхом, продолжал отсчитывать: минуту, вторую, двадцатую. Глаза открыты. Мышцы — спокойны, но напряжены. Позвоночник будто зажат в тиски.
На нём — форма. Серый, грубый костюм с плотно застёгнутым воротом. Нашивка без имени. Только код: M-17.
Имени теперь нет. Есть только роль.
Дверь не открывалась уже пять часов. В комнате — тишина, пахнущая дешёвым моющим средством и чем-то металлическим. Возможно, кровью. Или потом. Неважно. Он дышал ровно, как учили. Не суетился. Не думал о будущем. Только — о миссии.
На стене — ничего. Но в воображении Марка — карта. Он давно выучил каждый поворот маршрута. Гамбург. Затем проверка. Потом — распределительный центр. Если всё пройдёт гладко, его допустят к обучению. В роли тренера, надзирателя, властного зверя, который не должен помнить, что такое жалость.
Но он помнил. Каждой клеткой. Каждым мускулом.
Он помнил Вику. Как она держалась. Как плакала на плече. Как притворялась. Как смотрела — так, что хотелось взорвать весь их мир. Он помнил всё — даже если придётся сделать вид, что это ничего не значит.
Замок щёлкнул.
Он не встал. Только повернул голову. В проёме — двое в чёрной форме, без лиц. Один держал планшет, второй — пластиковый кейс.
— Встаньте, — произнёс один. — Пройдите базовую аккредитацию.
— Молчание — обязательное условие до окончания первой фазы, — добавил второй.
Он встал.
Внутри всё уже выстроено. Страх — погашен. Чувства — закрыты. Осталась цель.
Они повели его по узкому коридору, освещённому синим светом. Ни окон, ни отражений. Только крошечные камеры над дверями, улавливающие движение, голос, жар кожи. Марк не дрожал.
В конце коридора — комната с зеркальными стенами и креслом. В центре — шлем для сканирования, манекен с ремнями, столик с несколькими видами плёток. В углу — планшет. Над ним — надпись:
«Оцени уровень подчинения субъекта по реакции на боль, голос и прикосновение. Эмпатия исключена. Нарушение инструкций — отстранение.»
Он взял плётку.
Ты же хотел быть рядом, Вика? Я тоже. Но сначала — я стану тем, кого они допустят в ад.
Щелчок плётки в воздухе. Молчание. Маска уже надета — даже если пока невидима.
Он — господин. Он — зверь. Он — допуск.
И он дойдёт до самого конца.
Машина остановилась у ворот. Металл блеснул в свете прожекторов, и сразу — тихий, но отчётливый щелчок замков. Дверь открылась только с одной стороны — там, где стоял охранник в чёрном, с лицом, скрытым под капюшоном. Он не сказал ни слова, только повёл рукой.
За воротами — узкий двор, выложенный серыми плитами. Пустой. Даже ветер будто не имел права сюда заходить. Марк шёл ровно, с выверенной длиной шага, как учили. Никаких лишних движений.
Внутри пахло хлоркой и чем-то железным. Стерильность здесь была почти агрессивной. Белые стены без единой трещины, ровный свет потолочных ламп, гул вентиляции. На полу — тёмно-серые квадраты плитки, без пятен и царапин. Как будто здесь ничего никогда не происходило.
Первый пункт — стойка регистрации. За ней — женщина в серой форме, волосы собраны в тугой пучок, лицо без макияжа. На столе — планшет и металлический сканер.
— Код? — спросила она, даже не поднимая глаз.
— M-17.
Сухой кивок. Отпечатки пальцев, ладони, затем — сканирование сетчатки. Холодный металл рамки коснулся лба. На экране загорелось его новое имя: Dario Wolf. Гражданство: Италия. Профессия: тренер по поведенческой адаптации.
Дальше — медицинская проверка. Маленькая комната с кушеткой, шкаф с приборами. Мужчина в белом халате молча измерил пульс, давление, проверил зрачки фонариком. Спросил только одно:
— Аллергии?
— Нет.
Когда он вышел обратно в коридор, в голове уже выстроилась карта этого места: три поворота направо, лестница вверх, три двери с кодовыми замками. Камеры — каждые пять метров.
Он чувствовал, как организм подстраивается под режим выживания: дыхание ровное, пульс — ниже нормы, эмоции приглушены. Всё — ради роли. Всё — ради того, чтобы дойти до конца.
* * * * *
Его повели по коридору, который казался длиннее, чем был на самом деле. Лампы под потолком горели ровным, почти больничным светом, а каждый шаг отдавался в стенах глухим эхом. На поворотах попадались двери без ручек — глухие, одинаковые, с маленькими чёрными точками камер в верхних углах.
На третьем повороте охранник остановился перед дверью с серой панелью. Коснулся пальцами сенсора — раздался тихий электронный сигнал, и створка скользнула в сторону.
Комната была просторнее, чем он ожидал. Окна — фальшивые, подсвеченные холодным светом. В углу — высокий шкаф с папками, возле него — металлический стол с идеально разложенными инструментами: планшет, кожаная папка, тонкая папка с кодом M-17.
За столом сидел Эрвин Меккер. Средних лет, подтянутый, с выбритым лицом и холодными глазами, которые словно сразу измеряли твой вес, рост и цену. Его жесты были скупыми, но точными, как у человека, привыкшего распоряжаться жизнями других без лишних слов.
— Господин Вольф, — произнёс он без акцента, но с лёгкой сухостью немецкой школы речи. — Или предпочитаете Дарио?
— Дарио, — спокойно ответил Марк.
— Отлично. — Меккер взял папку, бегло пролистал. — Двадцать успешно подготовленных объектов, ноль побегов, ноль сбоев. Впечатляет.
Марк знал, что это — тест. Они проверяли, как он отреагирует на собственную легенду. Ни гордости, ни смущения он не позволил себе. Только короткое:
— Я делал то, что должен.
Меккер закрыл папку, сцепил пальцы.
— Здесь всё строже. Здесь ты не просто дрессируешь. Здесь ты создаёшь инструмент. Девушка, которая отсюда выйдет, не должна помнить, что значит «быть собой». Она должна помнить только команды. И только твоё лицо, как источник этих команд.
— Я понимаю.
— Уверен? — взгляд Меккера задержался на нём чуть дольше. — Потому что мы будем наблюдать. Постоянно. И здесь любая слабость — это не промах. Это провал.
Марк кивнул.
— Слабости нет.
Меккер откинулся на спинку стула, слегка прищурился.
— Хорошо. Сегодня ты пройдёшь адаптацию, завтра — осмотр объекта. И ещё, Дарио… — он чуть склонил голову, словно взвешивая каждое слово. — Здесь нет друзей. Здесь есть коллеги. И те, кто хотят видеть тебя на месте подопечной.
Марк уловил предупреждение. И понял: игра началась.
* * * * *
Дверь за спиной закрылась бесшумно. Охранник повёл его дальше, мимо ещё одного ряда глухих дверей. На этот раз коридор заканчивался залом, где стояли трое мужчин. Двое из них уже ждали — Марк понял, что это не случайность.
Первым он заметил Хартмана Ригеля. Высокий, широкоплечий, с коротко стрижеными седыми волосами и лицом, которое словно вырезали топором. На руках — пара старых шрамов, кожа загрубела, как у бойца. Он стоял, сцепив ладони за спиной, и смотрел на Марка так, будто примерял, куда ударить первым — в лицо или в спину.
— Это и есть новый? — голос Хартмана был низким, хриплым. — Слишком чистый.
— Зато без брака, — сухо отозвался сопровождающий.
Второй — Лоран Фабр — был полной противоположностью. Среднего роста, в тёмно-сером костюме, с ухоженной бородой и волосами, зачесанными назад. Его взгляд был мягким, почти дружелюбным, но за ним чувствовалась осторожная оценка. Лоран улыбнулся, как приветливый хозяин дорогого отеля.
— Добро пожаловать в ад, Дарио, — произнёс он, чуть растягивая слова. — Здесь у нас… особая культура.
— Здесь у нас нет культуры, — перебил Хартман. — Здесь есть дисциплина. И я хочу увидеть, как ты её держишь.
Марк не ответил на провокацию. Он просто посмотрел на обоих по очереди — так, чтобы ни один не прочитал лишнего.
— Вы все здесь, чтобы учить, — ровно сказал он. — И я тоже.
Фабр кивнул, усмехнувшись в полгубы, а Хартман только фыркнул. В их взглядах он увидел разное: Лоран будет копать медленно, исподтишка. Хартман — бить прямо и сразу, лишь бы выбить из седла.
Меккер, который вошёл в зал следом, оглядел их всех и произнёс:
— Запомните: здесь каждый под наблюдением. Даже я.
И Марк понял, что с этой минуты он играет в тройную игру — с системой, с врагами и с самим собой.
Кабинет Меккера выглядел так, будто здесь никогда не задерживались надолго. Белые стены, металлический стол, ровный холодный свет, без единой тени. Даже стулья — простые, с жёсткой спинкой, такие, чтобы человек не расслаблялся ни на секунду. На стене — встроенный экран, где без звука шли кадры с камер: девушки в коридоре, кто-то на коленях в зале, кто-то сидит на кровати в камере, обхватив колени.
Меккер не сразу заговорил. Пальцами он медленно перелистывал кадры на планшете, будто рассматривая коллекцию предметов. Только потом поднял глаза на Марка.
— У нас нет волшебной формулы, которая сломает любую за один день. Но есть система, которая работает всегда. Награда и наказание.
Он положил планшет на стол и выпрямился.
— Принцип простой: выполнила команду — получила. Не выполнила — лишилась. Еда, вода, тепло, даже право спать — всё даётся и отбирается по твоему решению. Не открыла рот, когда нужно, — ночь на полу. Задержала шаг — час на коленях, без движения.
Марк слушал, удерживая лицо неподвижным, хотя каждое слово отдавалось в висках глухим стуком.
— Сексуальное подчинение — ключевой инструмент, — продолжил Меккер. — Девушка должна перестать видеть в этом унижение. Наоборот — воспринимать как единственный способ получить хоть что-то хорошее. Если она реагирует на твой голос, твой взгляд, твои прикосновения — значит, ты ею владеешь.
Он взял со стола тонкую металлическую указку и, постукивая ею по ладони, добавил:
— Но запомни: никаких увечий. Никаких шрамов, синяков на лице, повреждений, которые снизят цену. Этих девочек потом будут продавать, и они должны сохранить товарный вид. Сломанная психика — это норма. Поломанное тело — брак.
Он сделал паузу и чуть наклонился вперёд, в голосе стал проступать металл:
— Никогда не делай это ради удовольствия. Здесь нет места твоим фантазиям. Только результат.
Потом, как будто между делом, бросил:
— И ещё… сострадание — запрещено. Если я увижу, что ты жалеешь свою подопечную, ты закончишь так же, как она. Или хуже.
Марк кивнул, чувствуя, как внутри всё сжимается в холодный ком.
— Понял.
— Тогда запомни главное, — сказал Меккер, чуть откинувшись в кресле. — Дрессировщик, который перестал быть зверем, становится мясом.
* * * * *
Меккер откинулся в кресле, сцепив пальцы на груди, и какое-то время просто молчал, глядя на Марка так, будто пытался просверлить взглядом. Потом, не меняя тона, сказал:
— Ты не первый, кого я вижу здесь. И не все дожили до конца первой фазы.
Он коснулся экрана планшета, и на нём появились фотографии — мужские лица, чёткие, уверенные. Каждое имя было зачёркнуто красной линией.
— Этот… — он ткнул пальцем в одно из фото. — Решил, что может подкармливать свою подопечную, когда та хорошо «работает». Мелочь, казалось бы. Через неделю она уже умела манипулировать им. Через две — он получил нож в горло от охраны, когда пытался вывезти её за территорию.
Меккер переключил кадр. Теперь на экране был мужчина с пустым взглядом и выбитыми зубами.
— А этот поверил, что она его «понимает». Она и правда понимала — как использовать его слабость, чтобы сбежать. Мы нашли её через двое суток. Его — через час после неё.
Он положил планшет на стол, откинулся назад.
— Здесь любое проявление жалости — как капля крови в воде с акулами. Они почувствуют, они начнут пробовать, и однажды ты проснёшься с петлёй на шее.
Марк молчал. Он понимал, что каждое слово сейчас — это и предупреждение, и проверка.
— Запомни, Вольф, — голос Меккера стал тише, но тяжелее. — Если тебе жалко — ты уже проиграл. Здесь они не жертвы. Здесь они — материал. Твоя задача — сломать их так, чтобы при продаже они улыбались.
Меккер снова включил камеры на экране. Несколько девушек шли по коридору в одном белье, с ошейниками. Они держали головы опущенными, но шаг у каждой был одинаковый — вымеренный, синхронный.
— Видишь? Это результат. Так должно быть всегда.
Он выключил экран и встал.
— Время теории закончилось. Дальше — практика.
* * * * *
Когда Хартман закончил, Меккер перевёл взгляд на Марка:
— Твоя очередь. Никаких увечий. Только команда. Хочу увидеть, что ты можешь заставить её сделать что угодно.
Девушку оставили в центре зала. Она дышала часто, кожа на груди подрагивала, но спина оставалась прямой. На шее — чёрный ошейник, тонкие кружевные трусики едва прикрывали лобок. В её взгляде был вызов, смешанный со страхом.
Марк подошёл медленно, обходя её по кругу. Чувствовал на себе взгляды — Меккера, Хартмана, Лорана. Они ждали шоу, ждали, что он провалится или проявит себя как один из них.
— Подними голову, — произнёс он тихо, но так, чтобы это прозвучало как приказ, а не просьба.
Она подчинилась, медленно, с явным усилием.
— Сними трусики. Медленно. И положи их мне в руку.
Её глаза расширились, губы чуть приоткрылись, но она не двинулась. Марк сделал шаг ближе, наклонился к её уху.
— Сделай это. Или я сам их сниму.
Девушка вздрогнула, провела пальцами по бёдрам и стянула ткань вниз, обнажая гладкую кожу. Марк протянул руку, и она положила кружевный клочок ткани на его ладонь — быстро, будто обжигалась.
Он не убрал руки. Вместо этого вернул её ладонь к её же телу и, глядя прямо в глаза, тихо приказал:
— Потрогай себя. Один палец. Глубже.
Она задержала дыхание, взгляд метнулся к зеркалу наблюдения, но сопротивления в движениях уже не было. Палец коснулся её, она вздрогнула и, прикусывая губу, медленно ввела его внутрь.
— Скажи: Я ношу то, что мне дают, и снимаю, когда приказывают, — продолжил он.
Голос дрогнул, но слова прозвучали. Он заставил её повторить громче. Второй раз она сказала твёрже, но с таким напряжением, что мышцы на шее вздулись.
Меккер кивнул. Хартман скривил губы, но промолчал.
Он проснулся ещё до того, как дверь открылась. Здесь невозможно было проспать — организм сам поднимал его раньше будильника, которого и не было. Но в этот раз не тишина, а тяжёлый звук замка вывел его из полудрёмы.
Дверь распахнулась. В проёме — охранник в чёрной форме, лицо скрыто тенью капюшона.
— Пора на работу, M-17. Сегодня покажешь, чему учился.
Марк встал без лишних движений. Серый костюм сидел так, как нужно — ровно, без складок, высокий ворот застёгнут до конца. Он знал, что камерам всё равно, но привычка держать внешний вид была частью легенды. Его легенды. И сегодня нужно было не просто сыграть роль, а утвердиться в ней.
Коридоры были всё теми же: белые стены, ровный холодный свет, глухой звук шагов по плитке. Но сегодня он чувствовал другое — не просто рутину, а приближение экзамена. Всё, что он репетировал мысленно, всё, что отрабатывал на подготовке, — сейчас нужно будет применить на живых. И это должно выглядеть так, будто он делает это не в первый раз.
Зал для тренировок встретил его тем же запахом, что и всегда: пот, дешёвое моющее средство, металл. Но сегодня здесь было иначе тихо — как в комнате перед началом допроса. Камеры в углах мерцали красными точками, и он был уверен, что за ним следят не только из зала, но и с других этажей.
В центре стояли три девушки. На каждой — одинаковые кружевные трусики, которые едва держались на бёдрах, чёрный кожаный ошейник с серебряной меткой, обнажённая грудь. Кожа у всех покрыта мурашками, но у каждой по-своему: у одной — от холода, у другой — от напряжения, у третьей — от страха. Волосы распущены, что придавало им вид одновременно беззащитный и вызывающий — идеально для теста.
Первая — смуглая, тёмные глаза острые, будто нож. Она не опускала взгляд, бросая на него короткие, колючие взгляды. Вторая — светловолосая, с чёткой линией скул, испуганная, но внутри ещё держащая оборону. Третья — хрупкая шатенка, взгляд в пол, губы дрожат, плечи чуть ссутулены.
Меккер стоял сбоку, руки за спиной, как судья на показательных учениях. Рядом — Хартман, сложивший руки на груди и чуть подался вперёд, чтобы не пропустить ни одной реакции.
— Сегодня проверка, — сказал Меккер, и голос его не допускал споров. — У тебя группа из трёх. Без физического воздействия. Только слово и взгляд. Заставь их подчиниться.
Хартман усмехнулся, бросив:
— Посмотрим, какой ты на самом деле, Вольф.
Марк сделал шаг вперёд. Он видел, как меняется дыхание девушек, как у одной чуть дрогнули пальцы, а другая прикусила губу. Он чувствовал запах их кожи, перемешанный с лёгким ароматом дешёвого мыла, которым их, вероятно, мыли утром. Всё это — фон для того, что предстояло сделать.
Сегодня он должен был показать, что умеет ломать. Но ломать так, чтобы это выглядело естественно. Как будто это для него — привычная работа.
* * * * *
Марк остановился на расстоянии пары шагов. Девушки молчали, каждая по-своему держала паузу. Он знал: первые секунды — решающие. Нужно сразу поставить рамку, в которой они перестанут быть людьми и превратятся в материал.
Он обошёл их медленно, почти лениво, взглядом фиксируя каждую деталь.
— Встаньте шире, — сказал он ровно. — Пятки на линии, носки наружу.
Они подчинились, но не синхронно. Смуглая сделала шаг сразу, светловолосая замешкалась, шатенка едва пошевелилась. Марк отметил это, но не комментировал.
— Голову вверх, — продолжил он. — Здесь не прячутся. Здесь показывают, что вы готовы.
Светловолосая подняла глаза, но в них читалась ненависть. Он шагнул к ней ближе, так, чтобы его тень упала на её грудь.
— Гляди на меня, — тихо, почти ласково. — Ещё пару недель — и ты сама будешь умолять, чтобы я сказал, что ты сделала всё правильно.
Она дрогнула, но удержала взгляд.
Он повернулся к смуглой.
— Скажи: Я принадлежу тому, кто меня дрессирует.
— Нет, — ответила она, почти шёпотом, но достаточно, чтобы все услышали.
Марк улыбнулся краем губ, будто ждал этого.
— Значит, будет очень больно, пока не скажешь этислова. Громко.
Она выдохнула, и голос сорвался:
— Я… принадлежу… тому, кто меня дрессирует.
— Сильнее, — потребовал он, глядя прямо в глаза.
Смуглая выкрикнула фразу так, что в зале звенело. У шатенки дрогнули плечи — она, кажется, уже начала проглатывать реальность.
Марк сделал ещё один круг. Он чувствовал, как напряжение растёт, как их дыхание становится короче. И именно это было целью: не крики и не слёзы, а тот момент, когда внутренние стены начинают трескаться.
* * * * *
Смуглая ещё дышала тяжело после крика, но снова опустила взгляд, будто пытаясь спрятать злость. Марк остановился прямо перед ней, тень от его плеч легла на её лицо. Он чуть наклонился вперёд, так, чтобы говорить почти в упор, чувствуя запах её кожи и лёгкий привкус дешёвого мыла, которым их, скорее всего, мыли утром.
— Не смотри в пол, сука, — тихо, но с таким нажимом, что каждая буква звенела. — Пол — не твой хозяин. Твой хозяин — тот, кто решает, что ты ешь, как ты спишь и кому ты раздвигаешь ноги. А сейчас это я.
Она резко подняла голову. В её глазах мелькнула искра, но он видел — она не из тех, кто быстро сдаётся. И именно это он собирался использовать.
Он развернулся к светловолосой.
— Раздвинь ноги шире.
— Зачем? — голос дрогнул, но в нём была попытка держать оборону.
Он шагнул ближе, настолько, что она почувствовала его дыхание. Голос стал ниже и жёстче:
— Чтобы было видно, кому принадлежит твоя дырка. И поверь, она теперь не твоя. Она — инструмент. И этот инструмент работает только тогда, когда я скажу.
Щёки девушки вспыхнули, глаза наполнились злостью и унижением. Но она подчинилась, сделав шаг в стороны.
Марк обошёл их всех кругом, останавливаясь у каждой чуть дольше, чем нужно. Его шаги отдавались в тишине зала, и даже вентиляция казалась тише, чем обычно.