Жестокие чувства

Глава 1

Меня ведут к самолету без лишних слов.

Двое мужчин в черных костюмах сопровождают меня так, будто я особый груз, который нельзя упустить. Взлетная полоса освещена мягким светом фонарей, а частный лайнер с эмблемой на хвосте сверкает в свете прожекторов, как драгоценный камень. Разумеется, Третьяков не летает обычными самолетами. Только лучшее, только роскошь.

Я поднимаюсь по трапу, стараясь сохранять спокойствие.

В салоне пахнет дорогой кожей и ненавязчивыми цветочными нотами. Здесь просторные кресла цвета топленого молока, стеклянный мини-бар с напитками, мягкий свет. Лайнер компактный, рассчитанный на небольшую группу пассажиров, но кроме меня и охраны на борту только персонал частной авиакомпании, облаченный в строгую форму.

— Садись, — приказывает один из охранников и жестом указывает мне на кресло.

Я подчиняюсь, потому что знаю, что спорить бесполезно. Все равно посадят в нужное кресло и доставят туда, куда приказал босс. Мужчина склоняется надо мной и протягивает руку к ремням. Щелкают замки. Одно движение, и я пристегнута. Плотно, слишком плотно.

— Вставать можно только с моего разрешения. И без фокусов. — Мужчина смотрит прямо в глаза, ожидая реакции.

— Конечно. Разве я похожа на человека, который любит фокусы?

Он не отвечает, лишь чуть хмурится, прежде чем отступить. Я перевожу взгляд на второго охранника. Он стоит в стороне, скрестив руки на груди, и смотрит на меня с едва заметной насмешкой.

— Не много ли мужчин на одну девушку? — бросаю я, опуская голову на подголовник.

— Поверь, если бы босс не приказал держать тебя под особым присмотром, я бы с удовольствием занялся чем-нибудь более приятным.

— Например?

Он усмехается, но ничего не говорит. Я закрываю глаза, притворяясь, что меня не волнуют ни их присутствие, ни ремни, ни этот самолет, несущий меня в неизвестность. Хотя насчет неизвестности я погорячилась. Я слышала обрывки разговоров в машине, пока мы ехали в аэропорт, и поняла, куда мы направляемся.

Вся эта обстановка – всего лишь еще одно напоминание о том, кем является Герман Третьяков. Если другой человек мог бы просто запереть пленницу в доме, то он использует для этих целей целый остров.

Свой остров.

Роскошная клетка посреди океана.

— Могу предложить вам шампанское? Или, может быть, что-то покрепче?

Надо мной появляется стюардесса с вежливой улыбкой и безупречно уложенными волосами.

— Девушка ничего не будет, — тут же отзывается охранник.

— А воды хоть можно? — подаю голос, хотя пить не хочу.

— Воды тоже нельзя.

Он снова подходит ко мне вплотную и затягивает ремень еще туже. Становится больно, но я не подаю вида, только неотрывно смотрю на него.

— Увидела что-то интересное? — бросает он. — Говорят, ты психолог? Наверное, думаешь, что видишь людей насквозь?

— Хотите, проведу экспресс-диагностику? Первая консультация бесплатная.

— Давай, — хмыкает он. — Хотя я в это не верю.

Я делаю вид, что внимательно его изучаю, прежде чем говорить.

— Вы выбрали эту работу не случайно. Вам нравится ощущение власти, даже если вы это не признаете. Вам комфортно держать оружие в руках, потому что оно дает вам иллюзию полного контроля над ситуацией.

Его лицо остается непроницаемым.

— Думаешь, я люблю оружие?

— А разве нет? — я приподнимаю бровь. — Вряд ли вы работаете здесь из-за хорошей корпоративной атмосферы. Вы привыкли к тому, что сила решает больше, чем слова. Скорее всего, в детстве вас этому научили. Может, били. Может, просто дали понять, что быть слабым – значит проиграть.

— Забавно, как быстро ты ставишь диагнозы, — холодно бросает он, но чуть заводится.

— Не диагнозы, а наблюдения, — поправляю я. — Вы выбрали опасную работу, потому что вам нужен риск. Адреналин. Возможность каждый день быть в состоянии боевой готовности. Обычная жизнь вам неинтересна. Офис, рутина, стабильность — это не для вас.

— Может, мне просто хорошо платят, — отзывается он сухо.

— Да, конечно, — улыбаюсь я. — Но вас держит не только зарплата, а ощущение, что у вас есть власть. Вы отдаете приказы, чувствуете себя выше других. Вам нравится видеть страх в чужих глазах, нравится знать, что можете что-то разрешить, а можете запретить.

— Ты слишком много думаешь.

— А вы слишком мало, — парирую я.

Он резко подается вперед, но не угрожающе, а просто чтобы дать понять, что ему не нравится этот разговор.

— Ты меня совсем не знаешь.

— Да, но мне и не нужно знать вас лично. Ваш тип встречается часто. Устали быть пешкой, но королем стать не получилось, поэтому держитесь за любую возможность почувствовать себя значимым.

— Осторожнее, — тихо бросает он.

— Боитесь, что я увижу еще больше? Не переживайте. Я уже все сказала.

Он смотрит так, будто раздумывает, стоит ли ответить, но в этот момент второй охранник отрывается от телефона и коротко бросает:

— Хватит болтать.

Охранник передо мной медлит еще секунду, прежде чем разворачивается и уходит на свое место.

Я определенно умею заводить друзей.

Я откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза, пытаясь хотя бы на мгновение сбросить с себя напряжение, которое сковывает каждую мышцу. Я скрываю от других свой страх, но от себя не убежишь. Я глубоко вдыхаю, пытаясь не думать о том, что ждет меня впереди, но мысли все равно ускользают туда, где имя Герман Третьяков выжигает след на моем сознании.

Нет.

Стоп.

Я запрещаю себе думать о нем. И постепенно проваливаюсь в сон, убаюканная мерным гулом двигателей.

— Простите…

​​Легкое прикосновение к плечу вырывает меня из забытья. Я резко распахиваю глаза и вздрагиваю, когда встречаю взгляд стюардессы.

— Мы приземлились, — спокойно сообщает она.

Я моргаю, приходя в себя. Понимаю, что меня уже отстегнули. И я даже не почувствовала этого. Я поднимаюсь и замечаю охранника, ждущего у двери.

Глава 2

Мы подходим к массивным дверям. Они открываются автоматически, впуская внутрь. Я только успеваю оглядеться, как слышу шаги. К нам выходит женщина в светлом строгом платье.

— Добрый вечер, — спокойно говорит она. — Меня зовут Вера, я помощница по дому. Буду следить за порядком, готовить для вас и помогать во всех бытовых вопросах. Если вам что-то понадобится, вы всегда можете обратиться ко мне.

Я молча смотрю на нее, затем перевожу взгляд на охранника, который до сих пор не ушел и стоит чуть в стороне.

Он груб, а она сама любезность.

Как добрый и злой полицейский.

— Приятно познакомиться, — произношу.

Вера отвечает легким кивком и отступает в сторону.

Я без особого интереса продолжаю осматриваться. Прямо передо мной большая гостиная с мягкими диванами, но мне хочется вернуться на свежий воздух. Поэтому я иду к дверям, которые выводят на террасу. Тут сразу легче дышится. За ограждением из стекла открывается сумасшедший вид на океан, чуть подсвеченный лунным светом. Внизу мерцают редкие огоньки, но до них бесконечная черная вода.

Я слышу плеск волн, но мне недолго позволяют остаться одной. Кто-то выходит на террасу вслед за мной, проходит немного вперед и садится на один из белоснежных диванов, стоящих у бассейна.

Я поворачиваю голову и вижу незнакомку. Это молодая женщина, лет двадцати пяти, не старше. И она не имеет ничего общего с Верой, у нее идеально уложенные волосы, идеальная осанка и идеальная кожа. Мой взгляд невольно скользит по ее длинному черному платью, которое подчеркивает ее тонкую фигуру. Она смотрит на меня спокойно, словно оценивает.

— И как много людей в этом доме? — спрашиваю, опираясь руками о стеклянное ограждение террасы.

Но девушка игнорирует мой вопрос.

— Господин Третьяков попросил меня приехать, — произносит она ровным голосом. — Он хочет, чтобы я поговорила с вами.

— Говорите.

Она делает приглашающий жест, указывая на место напротив.

Я остаюсь стоять.

Незнакомка слегка приподнимает бровь, но ничего не говорит. Просто складывает ладони на колене и выпрямляет спину.

— Вы будете здесь жить. Господин Третьяков хочет, чтобы вы были доступны для него в любое время. Он будет приезжать, когда сочтет нужным. В остальное время вилла в вашем распоряжении. Вам обеспечат комфорт и безопасность. Любые вещи, услуги, развлечения, если они вам понадобятся. Единственное требование — ваша готовность быть рядом с ним, когда он этого пожелает.

Единственное требование…

Это даже смешно.

Это же такая “малость”.

Всего-то нужно сидеть и послушно ждать хозяина.

— Он хочет, чтобы вы были красивой.

Она делает легкую паузу, подбирая слова.

— Всегда ухоженной, в хорошем настроении. Улыбчивой. Ласковой.

Мне все сложнее скрывать ироничную улыбку.

— Простите, ласковой? — переспрашиваю.

— Да.

Она не моргает.

— Ваш внешний вид должен быть безупречным. Кожа, волосы, маникюр, фигура… все должно быть на уровне. В гардеробе будут только те вещи, которые он одобрил. Это легкие платья, шелковые халаты, чулки, туфли на высоком каблуке. Никакой домашней одежды, никаких бесформенных пижам. Вам не придется ничего подбирать самой, гардероб уже составлен.

Я оглядываю себя и понимаю, что мой пиджак недостаточно приталенный. Даже интересно, его отберут? Я уже догадываюсь, что моя сумка с вещами потерялась, а в гардеробной виллы меня ждут только определенные наряды.

— Что-то еще? — спрашиваю девушку.

— Вы должны быть раскрепощенной. Готовой к экспериментам. Его вкусы достаточно разнообразны, и он хочет, чтобы вы соответствовали его желаниям.

— Вот это уже интереснее. И какие желания созрели у господина Третьякова?

— Разные позы, ролевые игры.

— Он ненавидит ролевые игры, — я качаю головой, потому что слишком хорошо помню вкусы Германа. — Просто секс, без театральщины. Животный, страстный, иногда нежный, но никаких игр.

Она смотрит на меня, оценивая мои слова, но потом возвращается к своему тексту. У нее как будто есть список фраз, которые она должна произнести, а остальное ее не волнует.

— В общем, — продолжает она, — от вас требуется одно: выглядеть красиво, вести себя послушно и доставлять господину Третьякову удовольствие. Если потребуется, вас научат.

Она делает короткую паузу, давая мне переварить сказанное, но я лишь едва заметно приподнимаю бровь.

— Если потребуется? — с насмешкой переспрашиваю. — То есть вы тут и курсы повышения квалификации проводите?

Женщина не реагирует на иронию.

— Главное, чтобы он был доволен. И чтобы у вас не было глупых мыслей о бегстве или отказе. Вы уже здесь. Это ваш дом. Пока он этого хочет.

Я смотрю на нее, позволяя тишине зависнуть между нами. Где-то вдалеке шумит океан, теплый воздух обволакивает кожу, но внутри меня гуляет холод. Я знала, что он не отпустит меня просто так. Знала, что у этого полета есть причина. Но услышать все это вслух — совсем другое.

Хотя я понимаю, что он делает. Он не просто прислал эту девушку, чтобы дать мне инструкции, он хотел, чтобы я прочувствовала каждое слово, чтобы мне дали понять, кем я теперь для него стала. Я ведь ушла. Отказалась от его любви. Предала его. Значит, теперь любви не будет. Будет только секс. Только тогда, когда он решит. И так, как он захочет.

Если я не захотела быть его женщиной, я буду его игрушкой. Эскортом по двойному тарифу.

Поднявшись в спальню, я захлопываю за собой дверь и прижимаюсь к ней спиной. Глубокий вдох. Выдох.

Только потом я осматриваюсь.

Комната огромная, роскошная, но чужая. Слишком идеальная, как номер в дорогом отеле, в котором не осталось ничего личного. Зато есть стандартный набор: стильная мебель, белоснежное постельное белье и огромные панорамные окна, через которые видно океан. Теплый воздух то и дело колышет невесомые шторы.

Все слишком красиво.

Все слишком тщательно спланировано.

Глава 3

На следующий день я просыпаюсь от мягкого солнечного света, пробивающегося сквозь шторы. Несколько секунд лежу неподвижно, прислушиваясь к звукам дома. Все тихо, только где-то внизу слышится шум посуды. Значит, завтрак уже готов.

Я оказываюсь права. Я спускаюсь на первый этаж и вижу, что стол накрыт. Тут свежие фрукты, круассаны, яйца пашот на тонких тостах. На вилле явно работает хороший повар.

Я сажусь за стол, и почти сразу появляется Вера. Она ставит передо мной чашку кофе, пристально глядя, словно оценивает мой настрой.

— Вам принести что-то еще? — спрашивает она мягким голосом.

Я поднимаю взгляд.

— А что, если я попрошу бекон и жареную картошку?

Она смущается, словно безумно боится конфликтов и чувствует, что как раз он сейчас и назревает.

— Тогда я скажу повару, чтобы он приготовил. Но вы их не получите.

— Почему?

— Таковы инструкции.

— Разумеется. — Я делаю глоток кофе, ощущая на себе ее взгляд. — Вы не похожи на человека, которому подходит такая работа.

Она ничего не отвечает. Просто слегка склоняет голову, выжидая. Но мне больше не хочется задерживать ее, тем более следом я слышу, как с улицы доносится монотонный гул. И он приближается, становится резким и громким.

Я замираю. Кто-то еще прилетел? Ведь я знаю этот шум, я слышала его вчера… Я встаю, отставляя чашку, и выхожу на террасу.

Отсюда хорошо видно всю территорию виллы, а чуть дальше и небольшую взлетную полосу. И сейчас по ней медленно катится частный самолет, только что приземлившийся.

Дверь открывается, спускается трап, но людей оттуда пока не видно. Вместо этого к самолету подкатывает черный внедорожник. Я невольно сжимаю руки в кулаки. Самолет так развернулся, что мне плохо видно пассажиров, остается ждать, когда машина привезет их к вилле.

Проходят минуты, которые заставляют сердце биться быстрее. Внедорожник выезжает на центральную дорогу, плавно приближаясь.

Кто там? Кто еще может сюда приехать?

Он?

Я и хочу увидеть Германа как можно быстрее, чтобы сделать хоть что-то и закончить этот спектакль, но и нервничаю из-за этого… Часть меня не готова вот так встретиться с ним лицом к лицу после всего, что между нами произошло.

Внедорожник достигает ворот, и те бесшумно распахиваются. Через несколько секунд машина останавливается на парковке возле дома. Дверца открывается, и я больше не дышу.

Из салона выходит высокий мужчина.

Барковский.

Я сразу узнаю его, хотя пару секунд не верю своим глазам, но затем меня резко отпускает напряжение. Я буквально срываюсь с места и бегу вниз по ступеням. Я боялась за него больше, чем за себя! Боялась, что Третьяков накажет его, что не станет ничего слушать и не простит Барковскому того, что он встал на мою сторону.

Я выбегаю ему навстречу и вижу его у машины. Его крепкий силуэт словно размывается в жарком воздухе. И только когда я оказываюсь ближе, я замечаю трость в его ладони.

Он прихрамывает…

Воздух будто застывает в моих легких.

Все внутри обрывается. Мне даже не нужно спрашивать, что случилось. Ответ очевиден. Третьяков все-таки не простил его…

— Антон, — шепчу я, но мой голос делает нервную дугу.

Я бросаюсь к нему, обнимая крепко, не стесняясь того, что на глаза просятся слезы.

— Если ты хочешь сказать «прости», то замолчи прямо сейчас, — хрипло говорит он.

Я закрываю глаза, сжимая пальцы на его рукаве.

— Что с тобой случилось?

— Это неважно, — коротко отзывается он.

Я хочу возразить, но вижу в его взгляде усталость. Это не разговор для улицы. Не разговор на ногах. Я отступаю, с трудом беря себя в руки, и показываю направление.

— Давай зайдем в дом, — говорю я тихо.

Он кивает, и мы вместе входим внутрь.

Внутри сразу чувствуется прохлада. Барковский шагает медленно, и я замечаю, как он чуть сильнее опирается на трость, когда ступает на мраморный пол. Я краем глаза ловлю каждое его движение.

Один из местных охранников едва заметно кивает Барковскому, и мне становится спокойнее от этого привычного жеста. В нем есть и уважение, и субординация. Это значит, что Барковский не потерял свое место. Несмотря на все произошедшее, он по-прежнему начбез.

Значит, статус не забрали. Только расположение Третьякова.

— Принесите воды, — негромко говорю я, и кто-то из персонала сразу уходит исполнять просьбу.

Барковский усаживается в одно из кресел в гостиной, я занимаю место напротив.

— Тебе что-нибудь нужно?

Он откидывается назад, проводит ладонью по лицу, затем смотрит прямо на меня.

— Да. Чтобы ты перестала смотреть на меня как на инвалида.

Я теряюсь, не знаю, как ответить, и быстро отворачиваюсь. Беру паузу, но потом все-таки спрашиваю:

— Ты пойдешь на поправку?

Он усмехается, взгляд становится насмешливым.

— Говорят, океан лечит.

Меня охватывает злость, но я ничего не говорю. Он решил уходить от честных ответов, тут ничего не поделаешь. Пока, во всяком случае. Барковский – самый упрямый человек из тех, кого я знаю. Но я все равно замечаю, как он скован в движениях, как порой едва заметно кривится. Для столь волевого, сильного мужчины это плохой знак. Значит, ему действительно досталось. И я знаю, какой Герман бывает в гневе.

— Зачем тебя прислали сюда? — я немного меняю тон, пряча подальше свое беспокойство, чтобы не раздражать Барковского.

— Герман больше не доверяет мне свою охрану, потому что ты для меня определенно важнее. Это его слова. Он сказал, чтобы я занимался тобой.

— То есть он прислал тебя присматривать за мной?

Я гляжу ему в глаза, на этот раз не позволяя отвернуться.

— Так он запер меня на этом острове или спрятал? — добавляю.

Барковский чуть хмурится.

— Одно другому не мешает.

В этот момент в комнату входит домработница, ставит перед ним стакан воды и бокал с соком, после чего молча уходит. Я дожидаюсь, пока она скроется за дверью, чтобы продолжить:

Глава 4

Следующий день начинается с резкого потока света, который проносится по комнате. Шторы с противным шелестом срываются с места, и утреннее солнце безжалостно бьет в глаза. Я зажмуриваюсь, поднимаюсь на локте и вижу Веру. Она стоит у окна, сжимая в пальцах ткань, и выглядит так, будто ей самой не по себе.

Конечно. Ее заставили.

— Это значит, что мне надо вставать? — спрашиваю я сонным голосом.

Вера кивает.

— По вашему расписанию – да, — неуверенно добавляет. — Вас уже ждут в гостиной.

Я смотрю на нее пару секунд, а потом переворачиваюсь на другой бок.

Позади слышится сдержанный вдох, как будто Вера собирается что-то сказать, но я перебиваю ее, даже не отрывая головы от подушки:

— Не утруждайтесь, Вера, вы не такой человек. Я понимаю, что у вас есть приказ, поэтому лучше позовите другую девушку. Забыла, как ее зовут… позовите стерву, в общем. Пусть она добивается исполнения приказов босса. А вы идите занимайтесь более привычными делами.

На какое-то время в комнате воцаряется тишина. Я чувствую, что Вера стоит, не двигаясь. Возможно, борется с внутренним конфликтом, но потом, видимо, принимает решение.

Я слышу ее легкие шаги, после чего раздается звук закрывающейся двери.

Вот и правильно.

Хотя утро уже испорчено. Меня снова вернули в это странное место с ужасными правилами. Я вспоминаю все то, что успело произойти, и хочется опять забраться под одеяло и забыться глубоким сном.

Но вместо этого я утыкаюсь мутным взглядом в потолок. Мысли текут неспешно, но каждая из них пропитана неприятной ясностью. Герман все продумал. Конечно, он не просто так отправил сюда Барковского. Это предупреждение. Или даже угроза.

Барковский — живое напоминание о том, как дорого может стоить мое неповиновение. Антон уже хромает. Сколько новых шрамов появилось на его сильном теле? А сколько может еще появиться…

Это в стиле Третьякова. Он очень редко опускается до прямых угроз. Он подавляет одним своим видом. В бизнесе за ним давно закрепилась определенная репутация, которая тоже позволяет не говорить лишних слов. Все и так знают, с кем имеют дело. На крайний случай Герман вместо слов предпочитает короткую демонстрацию того, на что способен.

Как сейчас. Как с Барковским.

Хотя мне не хочется верить, что Герман действительно способен зайти дальше. Барковский не просто работал на него. Он был тем, кто защищал, кто спасал. Они никогда не были друзьями, но и отношения «босс — подчиненный» у них тоже были особенные. Я всегда думала, что Барковский — самый важный человек в команде Третьякова. Но теперь… теперь я уже ни в чем не уверена.

Меня отвлекают. Дверь открывается, и в спальню входит та самая девушка, что вчера холодным, уверенным голосом зачитывала мне требования Германа. Стерва останавливается у моей постели и скрещивает руки на груди. Голову чуть наклоняет, словно изучая меня.

Я тоже смотрю на нее.

— Надеюсь, вы проснулись? — раздается ее ровный, но слегка насмешливый голос.

— Проснулась, — отвечаю я. — И что дальше?

— Дальше вы начнете понимать свое место, — произносит стерва. — И не будете доводить ситуацию до крайних мер.

Я приподнимаю брови.

— Какие такие крайние меры?

Она не реагирует, будто не услышала вопрос.

— Ваше расписание на сегодня…

— Сколько вам платят за эту грязную работу?

Она делает вид, что не замечает раздражения в моем голосе.

— Не вижу смысла обсуждать то, что не изменит ситуацию.

— Нет, я люблю конкретику. Скажите, чем именно угрожаете мне.

Она снова уходит от ответа. Безупречно ровным голосом продолжает перечислять пункты расписания, словно читает новостную сводку.

Я молча наблюдаю за ней.

Ей явно приказали не говорить лишнего.

Но когда список заканчивается, она вдруг замирает на пару секунд. Потом делает шаг ближе.

— Если вы будете противиться, кто-нибудь обязательно пострадает.

Мои пальцы сжимаются на простыне.

— Кто-нибудь? — повторяю я.

— Конкретики не будет, Алина. Хотите узнать, кто пострадает и насколько сильно, — продолжайте в том же духе.

Она еще чуть наклоняется ко мне, не сводя взгляда.

— А пока у вас десять минут. Умыться. Надеть на себя чертов шелковый халат. И спуститься ко мне в гостиную.

Она разворачивается и уходит. А в моей голове стучит одно имя. Барковский. Я знаю, что эта стерва имела в виду именно его.

Мне ничего не остается, и я спускаюсь вниз, чувствуя, как внутри нарастает жгучая злость. Я ступаю на прохладный мрамор пола, слышу тихий звон посуды и негромкие голоса.

Стерва уже ждет. Она выпрямляется, когда замечает меня, и с довольной улыбкой кивает на стул. Я сажусь, замечая рядом с ней новую девушку в белом костюме. Строгая, собранная, с безупречно гладкой кожей, она словно сошла с рекламного плаката клиники эстетической медицины.

— Это София, — говорит стерва. — Косметолог.

София делает легкий кивок, пока я выбираю вилку.

— Что тут можно сделать? — спрашивает стерва, жестом подзывая девушку ближе.

Я замираю с кусочком омлета на вилке. София внимательно меня осматривает, медленно наклоняется ближе. А во мне рождается ужасное желание наколоть на вилку ее сережку.

— Кожа в порядке, но можно освежить, убрать следы усталости, — спокойно сообщает она. — Возможно, легкий лифтинг, массаж, еще можно улучшить контур губ. Небольшая коррекция формы…

Я беру нож, чтобы намазать джем на тост. Надо переключиться и не думать о том, что кто-то изучает меня против моей воли. Иначе я точно натворю глупостей. Чем дальше заходит дело, тем я отчетливее понимаю, что повлиять на Германа я смогу только лицом к лицу. При личном контакте есть хоть какой-то шанс остановить это безумие. Я все-таки умею с ним общаться, знаю его слабые стороны и болевые точки, нужно просто вытерпеть все это и не сорваться раньше времени.

— Кстати, — говорит стерва, откидываясь на спинку стула, — сегодня мы сделаем фотопробы. Нужно понять, в каких нарядах вы будете выглядеть так, чтобы господин Третьяков остался доволен.

Глава 5

Его несет.

Как мужика, которого задели слишком сильно и слишком глубоко. Достали до сердцевины…

Перед глазами стоит его лицо. Я не видела Третьякова, когда слушала его слова, но это пустяк. Я могу с легкостью дорисовать его образ. Ледяной взгляд, жесткая усмешка, голос, насыщенный ненавистью и чем-то еще — чем-то, что он отчаянно пытался скрыть, но не смог.

Я знаю его слишком хорошо, чтобы не догадаться, что это был срыв. Он на грани. Он не может меня простить. Не может переварить, что я осмелилась предать его. Ему не удалось забыться даже на собственной свадьбе… Алкоголь, усталость, обида — все смешалось в этот момент. Он выплеснул свою ненависть, превратил ее в жестокие слова и намеренно грязные фантазии.

Но это были только слова.

Пока что, во всяком случае…

Я выдыхаю и напоминаю себе, что должна оставаться хладнокровной. Должна управлять ситуацией, не поддаваясь на его провокации. Я перебираю в уме возможные стратегии. Сопротивление только усилит его агрессию. Подчинение сделает меня жертвой, а этого я допустить не могу.

Значит, мне нужно не сопротивляться и не подчиняться. Мне нужно показать ему, что я не та, кого он рисует в своем воображении.

Мне нужно вернуть себя.

Новая попытка сделать это, как и два года назад. Я уже тогда знала, что должна уйти. Герман всегда был опасен. Опасен так, как бывают опасны хищники, привыкшие к власти и беспрекословному подчинению. Он мог быть жестоким в бизнесе, и он не привык прощать. Но мне казалось, что я умею справляться с его эмоциями. Я знала, как его успокоить. Как развернуть его ярость в другую сторону. Как уговорить, убедить, подстроиться под настроение.

Мне казалось, я была особенной для него.

Я была его уязвимостью.

Я вспоминаю, как все начиналось. Как он открывался мне. Позволял зайти туда, куда не допускал никого другого. Хотя мы не раз ссорились, когда я задавала вопросы о его делах в неподходящий момент.

— Ты не должна в это лезть, Алина, — говорил он тогда твердо.

И уезжал. На несколько дней. На неделю. Оставлял меня одну в доме, под охраной, с полной изоляцией от внешнего мира.

Я видела его сложные времена. Я видела, что он в опасности. Но он не посвящал меня в подробности своего бизнеса. Он исчезал, а потом возвращался, как будто ничего не случилось. Мне оставалось только привыкать. И я привыкла к его молчанию, привыкла к тайнам, привыкла к тому, что он был одновременно рядом и бесконечно далеко.

Но один случай стал последней каплей. Я проснулась ночью, а он сидел на кровати, весь напряженный. В его руке было оружие. Он целился в темноту. Его пальцы сжимали рукоятку, а взгляд был жестким, нечеловеческим.

Мне стало так страшно, я вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной и слабой, я боялась дотронуться до него, потому что не была уверена, как он отреагирует. Я не понимала, где он сейчас находится мыслями и узнает ли он меня.

— Герман… — прошептала я.

Он не реагировал. Тогда я осторожно села рядом и положила руку ему на плечо.

— Ты дома, — сказала я. — Здесь никого нет.

Его дыхание было рваным.

— Герман. — Я на свой страх и риск коснулась его руки.

Только тогда он вздрогнул, моргнул несколько раз и наконец опустил пистолет.

— Прости, — сказал он тихо и выдохнул, будто с плеч свалился груз.

Но я не смогла забыть этот момент. Не смогла больше делать вид, что не замечаю кровь, не замечаю обрывки его ужасных разговоров.

Все это накапливалось.

И в конце концов плотину прорвало.

Я понимала, что он никогда не отпустит меня добровольно. Я видела, насколько сильно я проникла в него, насколько глубоко он пустил меня в свою душу. Он бы боролся за меня, он бы не дал мне уйти. А я знала, что не выдержу этого давления. Что в какой-то момент сдамся.

Поэтому я приняла единственное решение, которое оставалось. Я использовала момент, уговорив его провести несколько дней вместе, уехать куда-то вдвоем, будто для отдыха. Он согласился, взял с собой лишь Барковского, который только прилетел из командировки.

Мы поехали в отель при казино. Герман был истощен. Усталый, раздраженный, мне с трудом удалось его успокоить. В тот вечер я убедила его попробовать кое-что новое. Ласково, мягко... Я говорила, и каждое слово становилось частью гипнотического внушения. Я использовала все свои знания, все техники, все, что изучала годами. Вела его за собой, направляя его мысли туда, куда мне было нужно.

Его дыхание стало ровнее, мышцы расслабились, он позволил себе поддаться моему голосу, моей власти. Веки тяжело опустились, пальцы разжались, он проваливался все глубже, все дальше…

Я хотела, чтобы он забыл меня.

Совсем.

Когда он уснул, я вскочила, едва сдерживая дрожь в пальцах. Мне было плохо, я не могла отделаться от мысли, что поступаю ужасно, что зашла слишком далеко и должен быть другой путь… Но я его не знала. Я схватила сумку и лихорадочно забросила в нее вещи. Каждый звук казался мне оглушительным. Я шагнула к двери, но едва не налетела на Барковского.

— Ты это слышала? — спросил он, прищурившись.

— Что? — я не поняла, о чем он.

— Шум какой-то с верхнего этажа…

Я не успела ответить, потому что вдалеке действительно что-то рухнуло с грохотом. Словно сорвали замок или вовсе дверь с петель. Барковский мгновенно напрягся и потянулся к кобуре.

— Ты кому-то говорила, что мы здесь?

— Нет, — я замотала головой, но вдруг с ледяной ясностью осознала…

Я искала билеты. Искала жилье. Искала пути вывести деньги, обращалась к тем, к кому не стоило. Я могла засветиться. Могла привлечь внимание.

Наверное, я побледнела, потому что Барковский тут же поменялся в лице. Его выражение стало жестким, а глаза помрачнели, словно их заволокло штормом. Он тихо зло выдохнул, и я увидела, как заходили желваки на его скулах. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но он резко толкнул меня вперед, к узкому коридору, а в следующее мгновение вжал в мою ладонь ключи.