Жестокие клятвы

Глава 1

В моем кабинете запрещено курить, но таким людям, как он, неизвестны запреты.

— Как вы сказали? — спрашивает он, закидывая зажигалку в карман черного пиджака, и делает затяжку.

— Гипнолог.

— Это что за хрень?

— Я могу погрузить вас в особое состояние, и вы вспомните любой день из вашего прошлого. Или наоборот. Забудете всё, что я захочу.

— Это невозможно.

— Зачем вы тогда пришли ко мне? Так еще взяли с собой друзей.

Я не знаю, как еще назвать двух шкафообразных мужчин, которые остались в приемной. Я уверена, что они умеют создавать большие неприятности, но это меньшая из моих проблем. Самая главная проблема сидит прямо передо мной. И ее имя — Герман Третьяков.

— Я всегда хожу с охраной, — говорит Герман. — Мне вас посоветовали, поэтому я здесь. Я скептик, но готов попробовать.

Он переводит взгляд на мой рабочий стол. Туда, где стоит табличка с моим именем.

— Алина, — добавляет он.

— Вы даже не запомнили мое имя, когда вам советовали мои услуги?

— Мне дали ваш адрес.

— Этот?

— И домашний тоже. — Он замечает, что я нервно веду плечами. — Не пугайтесь, Алина. Я не обижаю женщин. До поры до времени, во всяком случае.

Он подтягивает поднос, на котором стоят бутылка минералки и стаканчики, и тушит сигарету.

— Окажите мне услугу, и я щедро заплачу. Любую сумму, которую вы назовете.

— Чего вы хотите?

— Вы должны поработать с одним человеком. Вас отвезут к нему… К ней. Это девушка. Нужно помочь ей кое-что вспомнить. Это важно для меня.

— Это ваша жена?

Герман щурится, обдавая холодом пронзительных синих глаз. Я легонько шагнула на его территорию, задав личный вопрос, и он тут же ощетинился.

— Невеста, — отвечает он после паузы.

— И что она должна вспомнить? О чем речь?

— Мы не будем разговаривать об этом здесь. Собирайте вещи, и поедем к ней.

— Вещи?

— Вы будете жить в загородном доме, пока проводите лечение. Это же можно назвать лечением?

— Это исключено, я не хочу жить в чужом доме.

— Вам там понравится, — он давит катком и всем видом показывает, что мои протесты — лишь пустой звук.

— Герман, вы меня слышите? Я никуда не поеду, я не работаю так…

— У вас есть время до завтра, чтобы завершить свои дела.

Герман поднимается с кресла, показывая, что разговор окончен. На его взгляд, мы обсудили все детали и пришли к пониманию.

— Вот визитка. — Он кладет ламинированную карточку рядом с подносом. — Там контакты моего помощника. Он сообщит, когда за вами приедет машина.

Я не нахожу что сказать. Я протестую каждой клеточкой, только от моих злых возгласов ничего не изменится. Я знаю это наверняка. Я уже пробовала кричать на него.

И давать хлесткие пощечины.

Умолять.

Плакать.

Целовать.

Всё это было в нашем прошлом. В том самом прошлом, которое я стерла из памяти Германа два года назад. Я вижу по его глазам, что он действительно не помнит меня. Он смотрит на мое лицо и никак не реагирует. Хотя я была его любимой женщиной, его слабостью и его уязвимостью. Он сам так говорил.

А теперь я вижу, как закрывается дверь за его широкой спиной. Я выдыхаю полной грудью и чувствую, как с меня слезает ледяной кокон. Я закрылась в нем, чтобы выдержать неожиданную встречу с Третьяковым, но мои силы были на пределе. Я едва справилась, едва не выдала себя… Я до сих пор слишком остро реагирую на него, чертовы два года ушли в песок и нисколько не помогли.

Всё как вчера.

И он нисколько не изменился. Прежний убаюкивающий тембр и размеренные спокойные движения. Прежняя летальная харизма, от которой невозможно укрыться. А вокруг прежний мир, в котором существуют только его желания. Герман умеет делать так, чтобы они исполнялись. Он богат и опасен, а его влияния хватит, чтобы совершить вооруженный переворот в какой-нибудь стране на африканском континенте.

— Боже, Алина, соберись, — прошу себя и растираю пальцами виски. — Только не расклеивайся. Да, он снова появился в твоей жизни. Но ты что-нибудь придумаешь. Ты сильная и ты справишься.

Я встаю со своего места и прохожу к окну. Смотрю на улицу, где сразу бросается в глаза кортеж из черных внедорожников. Три большие машины с агрессивными мордами оккупировали стоянку напротив.

Вскоре к одной из них подходит Третьяков. Он что-то говорит мужчине в строгом костюме, останавливаясь у задней дверцы. Герман резко раскрывает ее и вдруг запрокидывает голову. Смотрит точно на мое окно.

Я замираю, не понимая, видит он меня или нет.

Мне так хочется исчезнуть.

Не только из его памяти, а вообще…

Я возвращаюсь к столу и собираю вещи. Слава богу, у меня больше нет записей на сегодня. Я закидываю ноутбук и записную книжку в сумку, потом проверяю кошелек. Что у меня с наличкой? И сколько денег на счетах?

Я не могу успокоиться и подспудно готовлюсь к побегу. Мне необходимо оказаться на другом конце планеты. Подальше от Третьякова и его предложений, от которых нельзя отказаться. В его опасные игры я наигралась на три века вперед, я не отступлюсь от своего решения так легко. Мне слишком дорого стоил побег от него два года назад.

— Марина, — звоню помощнице, — ты в офисе?

— Отошла. Буду минут через двадцать. У тебя уже закончился прием?

Она удивлена.

Еще бы.

Третьяков подослал подставного человека, чтобы он записался ко мне. Тот придумал целую легенду и забронировал сразу два временных слота, а это три часа.

— Отмени, пожалуйста, все записи на этой неделе, — произношу в трубку. — Извинись и пообещай скидки.

— Как отменить?

— Хотя знаешь, следующую неделю тоже под нож. Я не смогу работать ближайшее время.

— Алина, что случилось? — в голосе Марины в равных пропорциях смешиваются шок и паника.

— Можешь вовсе сказать, что я умираю.

Это уже нервное. Хотя это недалеко от правды. Я даже выдохнуть как следует не могу, грудную клетку как сжало стальным капканом, так и не отпускает.

Глава 2

На следующее утро я встаю с тяжелой головой. Я редко выпиваю алкоголь, но ощущения такие, словно я смешала белое и красное вина и одно из них оказалось не лучшего качества. Стресс всегда действует на меня подобным образом. А я так и не нашла решения своей проблемы. Меня хватило только на то, чтобы сделать несколько дыхательных практик и уговорить себя уснуть.

В коридоре уже стоит чемодан. Вчера я бросила его в сердцах на пол, но вещи пока не собирала.

Я подхожу к окну и смотрю на улицу. Наш садовник растягивает шланг, чтобы полить цветы, а парковка заметно опустела. Утренние пташки улетели по делам. Поэтому на ней легко заметить чужаков. Вчерашний внедорожник, из которого выскочили мои защитники от разгневанного водителя, на месте.

Отлично.

Значит, он простоял здесь всю ночь.

Значит, я изначально на плохом счету. Либо, наоборот, на очень хорошем. Люди Третьякова то ли сразу ждали от меня глупостей, то ли их боссу меня так разрекламировали, что он не желает рисковать и хочет быть уверенным, что я займусь его делом в кратчайшие сроки.

Я и правда отличный специалист.

Да, вот где мой ключ к спасению. Сбежать я не могу, а вот быстро разобраться с проблемой Третьякова вполне. Приеду в его проклятый дом, сделаю свою работу и уеду. Главное, не задерживаться там.

— Алина Георгиевна, — Виктор отвечает после первого гудка. — Доброе утро.

— Доброе. Я уже закончила со своими делами и собрала вещи. Мы можем выехать раньше? Тем более я вижу, что ваша машина дежурит под моими окнами.

— Это охрана.

— Я так и поняла.

— Значит, вы готовы, — задумчиво тянет помощник. — Хорошо, можно выехать сейчас. Только я не смогу встретить вас.

— Я переживу.

— Я чем-то обидел вас?

Он сразу реагирует на злые интонации в моем голосе.

— Я не привыкла к такому напору, Виктор. Охрана, ультиматумы… Для меня всё это дико. Так что у меня не получается делать вид, что между нами милое сотрудничество.

— Я понял, — спокойно реагирует мужчина. — Но вам нечего опасаться, Алина Георгиевна. Вы это поймете, когда приедете на место.

— А если я не смогу помочь вашему боссу?

— Значит, не сможете. Вас отвезут домой.

Я нажимаю красную кнопку и прохожу по квартире, проверяя всякие мелочи. Окна закрыла, воду перекрыла, запасные ключи оставила у соседки. Хорошо, что мы успели сдружиться, познакомившись в домовом чате.

Я приглаживаю волосы, бросая взгляд в зеркало в прихожей. Оделась я максимально официально, этакий стиль строгой училки. И лицо у меня подходящее. Злое, колючее. А под белой блузкой православный крестик. Он как-то затерялся со всеми переездами, и я долго его не носила, но вчера вечером нашла.

— Всё будет хорошо, — обещаю себе перед выходом. — Ты справишься.

Я вызываю лифт и спускаюсь на первый этаж. Там меня уже дожидается высокий охранник в черном костюме. Он молча забирает мой чемодан и придерживает двери, как джентльмен.

— Нам долго ехать? — спрашиваю его.

— Часа три.

— Ох, я думала, это ближе.

С парковки к нам выруливает внедорожник. Охранник распахивает передо мной пассажирскую дверцу и отправляется убирать мой чемодан в багажник.

Я забираюсь в салон и сразу чувствую высокий прилив нервозности. В тесной коробке, в которой вот-вот закроются замки, все мои плохие предчувствия обостряются. Я даже не смотрю на водителя, только понимаю, что, к счастью, в машине только он, остальные поедут на другом автомобиле. Но мне все равно плохо. Я жалею, что так быстро сдалась…

— Алина, — знакомый голос раздается спереди.

Я обмираю, но все-таки поднимаю на него глаза. Конечно, это он. За рулем сидит Антон Барковский. Хотя все его называют Бабушка или просто Ба, он глава охраны Третьякова уже больше десяти лет и прошел с ним тяжелые времена. Он верный, как собака, а выглядит как боец из октагона — мощный брюнет с седыми висками и тяжелым взглядом.

— Здравствуй, — бросает он, глядя на меня через зеркало заднего вида. — Не думал, что снова увидимся.

— Я тоже, Антон. — Я не могу смотреть ему в глаза, и дело не в страхе, а в стыде. — Я глупо надеялась, что мы не пересечемся. Я знаю, что два года назад подставила тебя…

— Ты всех подставила. Но мы не будем об этом.

— Хорошо, — я нервно киваю и скручиваю ладонями ручку сумочки. — Так Герман уже в курсе, кто я?

— Нет, я не говорил ему. Я же поклялся тебе молчать.

Барковский — единственный человек на свете, который знал о наших отношениях с Третьяковым. Поэтому его молчание для меня — это всё. Мне безумно хочется сказать ему “спасибо”, но я молчу. Знаю, что так лишь вызову его раздражение. Он злится на меня, это чувствуется в салоне, словно грозовые всполохи витают вокруг.

— Ты знаешь, что будешь делать? — спрашивает Барковский. — У тебя есть план?

Я смотрю в окно, в котором проплывает мой двор. Почему-то в голову приходит ужасная мысль, что я надолго прощаюсь с этими местами.

— Я гипнолог, а не его девушка. Вот и весь мой план.

— Ты уверена, что он не вспомнит тебя? Не на расстоянии, а вот так… когда ты будешь прямо перед глазами.

— Вчера он ничего не почувствовал.

— А завтра?

— Ты нервничаешь?

Антон противно усмехается:

— Да, Алина, я нервничаю. Он до сих пор не может понять, кто его предал тогда. Из-за кого он чуть не погиб.

— Я не хотела, чтобы все так сложилось. Я просто хотела уйти…

— Да, ты не подумала. Бывает, — он скалится, кривя тонкие губы. — Я тогда три пули поймал…. Но ничего. Ты же не хотела.

— Прости, Антон.

Он прожигает меня насквозь взглядом. Лучше бы я молчала.

Я так и делаю остальную часть дороги. Я не видела Барковского два года, но по-прежнему уверена, что он не станет говорить лишнего.

Мы покидаем город и больше часа едем по областной трассе, потом ныряем в сторону элитных коттеджных поселков. Их здесь много, и каждый пытается удивить крутым названием. Вокруг умиротворенные пейзажи с тихой природной красотой. В другой ситуации в таких местах можно отлично отдохнуть — перезагрузиться после городской суеты и карьерных достижений.

Глава 3

Я выхожу в коридор первой и поворачиваю к кабинету, который мне успел показать Антон. Он уходит по своим делам, оставляя меня одну. Я раскладываю свои вещи на небольшом столике рядом с креслом. Второе кресло я немного передвигаю, чтобы воссоздать привычную для своих сеансов обстановку. Потом я настраиваю освещение, добиваясь рассеянного и уютного эффекта. Жесткий холодный свет только повредит делу.

— Я вернулась, — сообщает Мари и входит в кабинет. — Как вам дизайн? Я сама выбирала мебель сюда.

— Мари, мы ведь решили общаться на «ты».

— Ах да… Просто непривычно. Я сейчас перестроюсь.

— Ты можешь сесть на это шикарное кресло.

Она принимает мой комплимент с довольным выражением лица. А я молча наблюдаю, как она плавно опускается в кресло и весьма эффектно закидывает ногу на ногу. Отрицать глупо, она отлично чувствует свое тело и умеет двигаться так, что у мужиков включаются инстинкты. Даже я оценила.

— Как ты узнала обо мне? — спрашиваю и тоже сажусь, но как обычная женщина, без секси-спецэффектов. — Кто-то дал рекомендацию?

— Моя знакомая обращалась к тебе. Я бы даже сказала – знакомая знакомой. Но мне передали, что ты отличный специалист и решаешь самые сложные кейсы.

— Стараюсь.

— Это тот самый случай, Алина. Я очень надеюсь на твою помощь.

— Так в чем сложность?

Я привычно подтягиваю к себе блокнот, в котором делаю короткие заметки по ходу беседы с клиентом.

— Помощь нужна не мне, а моему мужу. В этой вселенной запрещено произносить фразу “у Германа проблемы”, но это действительно так.

— И что с ним?

— Мне кажется, у него стерли отдельные отрезки жизни из памяти. Как ластиком провели. Он отрицает, что что-то не так, но он может рассказывать историю из своего недавнего прошлого и потом споткнуться… раз – и всё, дальше белый лист.

— Люди не могут вспомнить всё, Мари. Даже если сильно захотят.

— Нет, ты не понимаешь! Это другое. — Она раздраженно взмахивает ладонями, и по комнате расходится перезвон ее больших браслетов. — Это не забывчивость, это напоминает блок. Да, точно! Его что-то не пускает в воспоминания. Как стена стоит! Ты же как раз этим занимаешься, ты должна знать, как это устроено.

Она впивается в меня требовательным взглядом. А я изо всех сил сохраняю невозмутимость. Хотя внутри всё кипит и требует отдаться хотя бы мимолетной панике.

Я киваю ей.

— Герман очень влиятельный и богатый человек, — продолжает она. — У него полно врагов. Не конкурентов, а именно врагов. Я боюсь, что ему могли как-то навредить. Вдруг его заставили забыть что-то важное? Или что-то внушили… Ведь это тоже возможно? С такими вещами нельзя шутить.

Мне точно не до шуток. Я понимаю, что вляпалась. Меня вызвали не выполнять глупый запрос избалованной малышки, а хотят, чтобы я занялась самим Третьяковым. Чтобы сняла блок, который сама же поставила два года назад.

Мари смотрит на меня испытующе.

Наверное, и правда уже пора что-то ответить.

— Хорошо, допустим, — я немного растягиваю слоги. — Но если Герман не видит в этом проблемы, то и решить ее невозможно. Без его желания ничего не получится.

— Точно?

— Точно.

— Ну нет, такой ответ меня не устраивает. Нужно что-то придумать.

— Например?

— Ты можешь проконсультировать меня. Скажи, что тебе нужно знать, чтобы помочь ему. Я расспрошу Германа и потом передам тебе его слова.

— Мари, — я пытаюсь сдержать тяжелый выдох, — понимаешь, для работы с памятью Германа мне нужен… сам Герман.

А если его нет, то давай разойдемся по домам.

Это я держу в голове, произносить вслух пока не решаюсь.

Марианна резко поднимается на ноги и начинает мерить комнату беспокойными шагами туда-сюда. Она определенно не привыкла, что жестокая реальность может спорить с ее желаниями. Видимо, обычно всё происходит в точности, как она себе придумала.

— Хорошо, — кивает она со всей решительностью. — Тогда мы сделаем по-другому. Я скажу ему, что необходимо его присутствие на моих сеансах. Как семейная терапия.

Она подмигивает мне.

Мол, классно же придумала.

— Мари, а что ты сказала Герману? Ты же как-то объяснила ему, почему тебе понадобилась моя помощь.

— Это было легко. Я поискала в сети, как выглядят панические атаки, и изобразила их несколько раз посреди ночи. Очень круто, кстати, ты бы тоже повелась…

— Не сомневаюсь, — я криво улыбаюсь.

— После третьей Герман сам предложил, что надо найти специалиста для меня. Я еще отнекивалась, говорила ему, что сама справлюсь. В общем, дала ему возможность почувствовать, что это его решение. Мужчины это любят. Так что он думает, что ты должна нормализовать мой сон. Хотя он уверен, что я просто нервничаю перед свадьбой.

— Но он сказал, что я должна помочь тебе что-то вспомнить.

— Ну я намекнула, что, видимо, этот дом что-то делает со мной, триггерит… У моих родителей был похожий дом, я выросла в таком, поэтому это звучало логично.

— Ты из богатой семьи?

— А это важно?

— Да, у нас же сеанс, я задаю вопросы по делу.

— Я из очень богатой и очень дерьмовой семьи.

Она фыркает и отворачивается к окну. Она занимает такую позу, что ее плечи становятся острыми. Вообще весь ее силуэт становится ломаным и некрасивым.

— Вот и он, — тянет она, касаясь тонкими пальцами стекла. — Третьяков приехал.

Так рано?

Я думала, он будет поздно вечером или вовсе завтра.

Я чувствую, как ускоряется пульс. Я умею с собой справляться, но меня раздражает, что я по-прежнему бурно реагирую на его появление. Так хочется быть холодной и спокойной, а вместо этого приходится повторять заученные мантры.

— Ох, сколько охраны, — тихо произносит Мари, не отрывая взгляда от окна. — Забегали… Давно не видела столько машин.

Я не выдерживаю и поднимаюсь на ноги. Тоже подхожу к окну.

Там внизу и правда припарковался целый свадебный кортеж. Машин хватит, чтобы уместить даже дальних родственников. Я насчитываю шесть внедорожников и еще два седана представительского класса. Дверцы распахнуты, туда-сюда суетятся охранники, и во всем этом чувствуется нервозность.

Глава 4

Узнаю его дурацкое чувство юмора. Чтоб его!

Третьяков всегда был таким. Он совершенно не умеет вести диалог серьезно, он либо отдает приказы, которые надо беспрекословно выполнять, либо несет пошлости. Ну или колкости на грани.

Я изображаю потерянность, чтобы выглядеть потрясенным законопослушным гражданином, который стрельбу видел только в кино. Да и слово “покушение” слышал там же.

Но Третьяков не отстает. Он продолжает сверлить меня пристальным взглядом. Неужели больше нечем заняться, когда чуть не отправился на тот свет? И рядом с ним мельтешит Марианна – он забыл, что она его невеста? Так долго смотреть на постороннюю женщину в присутствии будущей жены вообще-то неприлично. Я бы точно устроила ему взбучку за такое.

— Воды? — вдруг спрашивает меня Третьяков, щурясь. — Вы побледнели, Алина.

Он протягивает руку, и кто-то из персонала вкладывает в его широкую ладонь стакан с водой. Я же окончательно запутываюсь. Я слишком хорошо знаю Германа, чтобы безошибочно угадать момент, когда он что-то задумал. В его голове точно зреет нехороший план. В воздухе повисает нервное ожидание, которое я так остро чувствую, что в груди спирает. Между нами до сих пор существует связь, пусть в одностороннем порядке и только я из нас двоих ловлю “сигнал”, но это пугает меня.

Я оказываюсь не готова и совершаю ошибку — проваливаюсь в его синие глаза. Совершенно забываю, что мне нужно избегать прямого контакта. Не стоит расплескивать по полу бензин, даже если сделал ремонт из негорючих материалов. А я делаю именно это. Зачем-то хожу по тонкому льду. Я уверена в своем гипнозе и в том, что заблокировала все воспоминания, но все равно не стоит провоцировать его память.

— Подойдите, Алина, — произносит Третьяков.

Это звучит как убедительная просьба.

Почти что приказ.

Мари даже оборачивается в мою сторону, пытаясь понять, что происходит. Рядом с Германом она не выглядит дерзкой стервочкой, она затихает и теряет весь свой гонор.

— Я не хочу пить, — отзываюсь.

— Хорошо, — Герман кивает. — Тогда просто подойдите. Я хочу вам сказать одну вещь.

— У меня хороший слух.

Герман хмыкает. Мое упрямство то ли забавляет его, то ли выедает последние капли его терпения.

— Вы меня боитесь? — спрашивает он. — Вы уже в моем доме, глупо начинать переживать только сейчас.

— В нашу прошлую встречу вы не истекали кровью. Я теперь думаю, может, рядом с вами вообще опасно находиться.

— Я приставлю к вам Барковского на постоянной основе, чтобы вам крепко спалось. Это мой лучший человек.

— И где же был этот лучший человек, когда вы получили ранение?

Боже, Антон, прости!

Сорвалось!

— Он как раз был с вами, — усмехается Герман. — Антон не представился? Он привез вас сюда.

— Представился.

Я туплю взгляд. Не знаю, что еще добавить. Наша пикировка зашла в тупик, и Третьяков понимает это. Он снова протягивает ладонь и одним жестом повторяет просьбу подойти.

Я выдыхаю полной грудь и делаю к нему шаг. В сердце смешиваются страх, любопытство и что-то еще, что я пока боюсь назвать даже в своих мыслях. Я пересекаю комнату, прохожу мимо врача, который защелкивает оранжевый чемодан и вполголоса сообщает предписания медсестре. Я успеваю уловить, что она останется в доме и будет ухаживать за Третьяковым.

— Ближе, я не кусаюсь.

Нет, он точно издевается.

Мне приходится оттеснить Мари, чтобы подойти вплотную к Герману. Я чувствую запах лекарств и его спортивного одеколона, который остался прежним. Я подобрала ему этот аромат, когда мы были в поездке в Черногорию. Солнце, соль Адриатического моря и безумное количество разнузданного секса. Вот что я еще помню из тех дней.

У меня пересыхает в горле. Между нашими с Германом телами остаются жалкие сантиметры, и моя интуиция включает тревогу на полную мощность. Я смотрю на него сверху вниз и не могу оторвать взгляд от его жилистых сильных рук, на запястьях которых можно проследить вены. Его сугубо мужская — тяжелая и властная — энергетика задевает меня. Это невозможно отрицать, хотя я и сопротивляюсь из последних сил. О Германе нельзя думать как о мужчине, эта дорожка ведет в ад.

— Что вы хотели сказать, Герман?

— Вы прикасаетесь к клиентам на сеансах?

— Что?

— Мне стало любопытно.

В его глазах сверкают огоньки. Как неясный свет маяка в штормовую погоду. То ли было, то ли показалось.

— Иногда, когда человеку нужна поддержка, — я стараюсь говорить ровным голосом, держа в памяти, что меня купили за большие деньги и заказчик имеет право на дурацкие вопросы. — Как и психолог. Он может слушать вас на дистанции, а может сесть ближе, когда вас захватили эмоции, и положить ладонь на ваше колено, например. Всё зависит от конкретной ситуации.

— На колено не подходит.

Я не понимаю смысла его фразы. Пытаюсь найти подсказку в его глазах, но Герман вдруг подается вперед и крепко обхватывает мое запястье. В следующую секунду он дергает меня на себя! Я почти что падаю на него, лишь в последнее мгновение ловлю свое тело и неуклюже оседаю на пол перед Третьяковым.

— Вы спятили? — злобно выдыхаю.

И слышу, как в огромной комнате не остается ни шороха. Даже звуки чужого дыхания исчезают, словно все затаились и решили слиться с интерьером от греха подальше. Даже Мари ничего не предпринимает.

— Отпустите. — Я пытаюсь освободить руку из капкана железной ладони Третьякова, но это совершенно бесполезно. — Герман! Это не смешно! Отпусти сейчас же!

Я завожусь не на шутку.

Ведь дождется пощечины! Я же могу…

Герман нажимает и подводит мою ладонь к своему телу. Я успеваю еще разок дернуться, но вдруг понимаю, что он ведет мои пальцы к месту ранения. К повязке, под которой спрятали свежую рану. И это всё меняет. Я замираю на грани комы, а мои пальцы становятся ватными. Срабатывают проклятые инстинкты. Я боюсь сделать ему больно и перестаю сопротивляться. Лишь завороженно наблюдаю за тем, как Третьяков кладет мою ладонь на полоски бинта и легонько прижимает.

Глава 5

Я не собираюсь проводить сеансы как положено.

Я собираюсь заниматься профанацией.

Для этого я сажусь в кресло и терпеливо жду назначенного времени. Хотя сердечко бьется, разгоняется вместе с секундной стрелкой. Я отгоняю плохие мысли и делаю над собой усилие, когда дверь открывается. К моему удивлению, Третьяков входит в комнату один. На нем темные джинсы и поло шоколадного цвета.

— Доброе утро, Алина, — бросает он хмуро и оглядывается по сторонам. — Мари немного задерживается.

— Доброе утро. Вы можете присаживаться, Герман.

Я смотрю на него испытующе. Все-таки жду, что он извинится за вчерашнее. Но Третьяков не выглядит как человек, которого что-то беспокоит. Разве что на телесном уровне. Он по-прежнему немного прихрамывает и явно бережет себя: не делает резких движений и заторможенно разворачивается. Вчерашнее ранение дает о себе знать.

— Значит, Мари уговорила вас поучаствовать? — спрашиваю, когда Третьяков опускается в кресло.

— Она снова не спала из-за меня. — Он трет переносицу крепкими пальцами. — Видно, перенервничала вчера.

— Это объяснимо. Покушение на любимого человека — это большое потрясение.

— Она просто еще не привыкла.

— Вы давно знакомы?

— Около полугода.

Я ловлю удивленный выдох.

Так быстро… Всего шесть месяцев – и уже свадьба.

— Давайте ближе к делу, — бросает он и в этот момент выглядит как примерный муж, который недоволен, но пошел на поводу у супруги и согласился попробовать ее оккультные танцы. — Что мне нужно делать?

Мне не нравится его скепсис.

Я уже проходила все стадии его отрицания. Когда мы только познакомились с Третьяковым, я вовсе говорила, что я психолог. Только этого было достаточно, чтобы вызвать его усмешку. В психологию он тоже не верит. Герман считает, что обвинить во всех бедах родителей можно и бесплатно, необязательно для этого идти в кабинет с мягким светом и удобным креслом. Потом я сказала ему, что я вообще-то не совсем психолог, а работаю по определенной методике. Тогда Герман решил, что я раскладываю карты Таро.

В общем, это было трудно.

И проходить этот путь второй раз нет никакого желания.

Поэтому я делаю вид, что не вижу, что он собрался сделать мне одолжение. Хочет сидеть с постной миной – ради бога. Я тоже сейчас с удовольствием провела бы время иначе.

— Вам нужно слушать мой голос и отвечать на мои вопросы.

Я встаю со своего места и кладу сотовый на тумбу у стены, чтобы акустика была лучше. Потом выбираю в приложении самую заунывную восточную мелодию и включаю. Подхватываю заготовленные свечи, которые пахнут как мазь Вишневского из советского прошлого нашей страны, и ставлю их на столик между Третьяковым и собой. Зажигаю.

Он кривится.

Но молчит.

А никто не обещал, что будет легко.

Не надо было вчера лапать меня.

— А нельзя, чтобы пахло ванилью, а не дерьмом? — все-таки спрашивает Третьяков.

— Это терапевтические свечи, — сохраняю невозмутимость. — Вы готовы начинать?

— Да, давайте побыстрее.

— Хорошо.

Я кладу на колени блокнот и готовлю ручку.

— Закройте глаза и представьте эту комнату. Детали можете поменять на свой вкус. Например, за окнами может быть темный вечер, лишь мягкий свет лампы, который не режет глаза, но создает атмосферу уюта и спокойствия.

Он наконец слушается. Прикрывает глаза. С таким видом, что такой бред все равно невозможно терпеть с открытыми. Я собираю волосы в пучок и продолжаю говорить мягким голосом:

— Расслабьтесь. Это поможет вам не только вернуть воспоминания, но и почувствовать себя спокойно и уверенно. Мы начнем с того, что вы просто сосредоточитесь на моем голосе.

Герман кивает. То ли соглашается, то ли пытается подавать сигналы, чтобы не заснуть.

— Давайте начнем с дыхания, — продолжаю, не ускоряя темпа, чтобы мой голос звучал мягко и успокаивающе, как музыка. — Сделайте глубокий вдох через нос... и медленно выдохните через рот. Почувствуйте, как воздух наполняет ваши легкие, как ваш живот расширяется при вдохе и сжимается на выдохе. Постепенно вам станет легче.

— От чего?

— Герман, просто сделайте, как я прошу. Мы потом все обсудим.

Уголки его тонких губ трогает усмешка. Третьяков немного откидывает голову и делает глубокий вдох. Мне кажется, что толку от этого ноль. Его мышцы кажутся твердыми как камень, напряжение не отпускает их.

— Хорошо, — продолжаю. — А теперь представьте, что вы стоите перед дверью. Она закрыта, но вы знаете, что за ней находятся важные воспоминания. Вы можете открыть эту дверь, но сначала вам нужно быть готовым. Вы готовы?

Его рот снова дергается.

Снова острота или вопрос, готова спорить.

Но он делает над собой усилие и ничего не произносит. Вместо этого медленно кивает.

— Отлично, — мой голос становится еще тише и нижнее. — Теперь представьте, что ключ в вашей руке. Это тот ключ, который откроет вам дверь. Держите его, чувствуйте его тяжесть и форму в своей руке. Поверните его и откройте дверь.

— А если ключ электронный? Там откроют?

Нет, все-таки остроты.

— Пусть будет электронный, — соглашаюсь, мне ведь по большому счету плевать.

Так даже лучше.

— Пройдите через дверь. Войдите в пространство, где спрятаны ваши воспоминания. Вы в безопасности. Ничего страшного не произойдет.

Рука Третьякова дергается и устремляется к месту ранения. Он ловит жест, замирая, и снова глубоко выдыхает.

Ему больно?

Или мой голос все-таки действует на него?

— Что вы видите? — спрашиваю после паузы.

— Как я вас трахаю.

Его ответ повергает меня в шок. Я шумно выдыхаю на эмоциях и вижу, как Третьяков открывает глаза. Уверенно, бесстыже, словно сказал комплимент, он смотрит прямиком на меня. В другой ситуации это можно было принять за сильное влечение, когда невозможно отвести глаза. Когда зрительный контакт полон жажды и желания. Но сейчас я чувствую напряжение. И что-то темное, тягучее, опасное…

Глава 6

Я стараюсь почти весь день провести либо в кабинете, либо в своей спальне. Жду, когда стихнет буря. На меня вдруг все обратили внимание. Третьяков заинтересовался моей персоной и даже пришел на сеанс, Мари вовсе показала зубки. А у меня нет решения. Нет понимания, как нужно действовать дальше.

Лишь к вечеру я решаю выйти, чтобы немного развеяться и подышать свежим воздухом. Я беру с собой термокружку с ромашковым чаем, выхожу в парк, а потом устраиваюсь в уютной беседке. Ночь теплая, но внутри меня холод. В голове до сих пор звучат слова его невесты. Эта стерва не блефует, она действительно уверена, что сможет натравить на меня Третьякова, если я не буду ее слушаться. А что? У нее есть карт-бланш любимой женщины. Даже если все вскроется, она заплачет и слабым голоском пропоет, что заботилась о своем любимом и сделала это, потому что беспокоилась о нем.

Она еще та сука. Таких девиц видят насквозь только другие женщины. У мужиков тут слепое пятно. Они “смотрят” на них не тем местом.

Я закрываю глаза, вдыхая прохладный воздух. Надо успокоиться. Надо подумать. Какие у меня есть варианты? Я не могу открыться Третьякову, но и идти в открытую конфронтацию с его невестой – не лучшая идея.

— Не замерзла? — раздается мужской голос.

— Пугаешь, — отвечаю Барковскому, делая глоток чая.

— Извини, привычка, — он усмехается, но в его глазах читается беспокойство.

Он заходит в беседку и, не дожидаясь ответа на свой первый вопрос, снимает с себя пиджак. Он протягивает его мне и утыкается плечом в деревянную опору. Я с улыбкой принимаю его пиджак, в который с удовольствием закутываюсь. Тот еще хранит мужское тепло.

— Будешь по-прежнему утверждать, что все под контролем? — спрашивает он и достает из кармана пачку сигарет.

Мне даже не надо просить его не курить. Барковский никогда не курит при девушках, но у него есть привычка перебирать сигарету в пальцах. Особенно когда на горизонте маячит неприятный разговор.

— Герман злой сегодня как собака. Сорвался на парней, потом вызвал всю смену на ковер. По телефону тоже с кем-то пособачился.

— Это из-за ранения. Он ненавидит чувствовать себя уязвимым. И смертным.

Барковский снова усмехается.

— Он о тебе спрашивал, — добавляет он.

— Да? — я вскидываю брови. — Что именно?

— Запросил у меня подробный отчет по твоей персоне. Попросил лично меня, чтобы все было четко. Я вот теперь думаю, что в этом отчете писать.

— Ты придумаешь, я уверена.

— Тебе здесь не место, Лина.

— Почему это?

— Потому что я знаю босса. Знаю, как он действует, как он думает. И знаю, что случится, если к нему вернутся воспоминания.

Мои пальцы сжимаются вокруг чашки.

— Он уже вспоминает что-то…

— Исключено, — я мотаю головой.

— Да? Я видел, как он смотрел на тебя. И как он изменился, когда вспомнил, что рядом стоит невеста и все видит. Он уже другой. Ты вызываешь в нем эмоции. Он просто еще не разобрался в них.

— Я здесь как раз, чтобы исправить это.

— Ты здесь, чтобы стать проблемой, — поправляет он меня. — Хочешь совет? Уезжай, пока можешь.

Я горько усмехаюсь:

— А это просто? Тут где-то курсирует рейсовый автобус?

— Я могу организовать, я придумаю вариант. Дай мне время.

— Нет, ты не будешь рисковать из-за меня. Снова, — я нажимаю голосом. — Ты меня слышишь, Барковский? Я запрещаю тебе вмешиваться в это. Я и так у тебя в долгу.

Он долго молчит. Мне приходится снять его пиджак и вернуть, чтобы показать, что разговор окончен.

— Я пойду в дом. Поздно уже, а мне нужно выспаться.

— Алина. — Барковский выставляет ладонь и трогает мой локоть. — Когда он вспомнит, что было между вами, я уже не смогу помочь.

Я киваю и молча прохожу мимо. Я возвращаюсь в дом, стараясь выбросить все лишние переживания из головы. Глубокий вдох, медленный выдох — пытаюсь привести мысли в порядок. Но стоит переступить порог особняка, как привычное напряжение возвращается.

В этой стороне дома я еще не была, и мне удается стремительно заблудиться. Черт, надо было выбирать главный вход… Я прохожу мимо комнаты для бильярда и замечаю тусклый свет. Дверь приоткрыта, и оттуда доносятся шорохи. Я на секунду замираю, прежде чем осторожно толкнуть ее и попросить помощи.

Зря.

В полумраке я вижу их.

Третьякова и Марианну.

Они слишком заняты друг другом, чтобы заметить меня. Герман стоит, привалившись к столу, а его невеста прижата к нему. Ее руки обхватывают его шею и направляют к себе. Их губы соединяются в жадном поцелуе. Движения Германа такие резкие и требовательные, что он едва сдерживает себя от грубости. Он притягивает ее ближе, а она стонет, послушно выгибаясь навстречу. Ее платье уже задралось выше бедра.

Я не могу отвернуться.

Горячая волна захлестывает меня, но это не смущение. Это ревность. Да… Глупая, ненужная, иррациональная, но такая живая, что мне хочется вцепиться в дверной косяк, чтобы удержаться на месте.

Я должна уйти. Я должна закрыть дверь и сделать вид, что ничего не видела. Но вместо этого стою и смотрю, как он срывает с нее лямку платья, как его пальцы жадно скользят по ее коже, как он склоняется ниже, шепча что-то у ее горла.

Я знаю этот шепот. Я знаю этот голос.

Он когда-то предназначался только мне.

Я чувствую, как по спине пробегает холодок, а внутри закипает что-то горячее и невыносимое. Мне нужно уйти. Немедленно.

Третьяков рывком подхватывает Мари и разворачивает, опрокидывая на бильярдный стол. Зеленое сукно глухо скрипит под весом ее тела. Она издает приглушенный вздох, но не сопротивляется, только послушно выгибается, когда он сильными руками ставит ее в нужную позу и прижимается к ее заднице пахом.

Мои пальцы сжимаются на дверной ручке.

Он склоняется к ее уху, что-то шепчет, отчего она тихо смеется, а затем его рука скользит вниз, к поясу собственных брюк. Щелчок распускающейся пряжки, легкий шорох ткани.