Жестокий развод

«Взрослая жизнь»

Галя

Самый мой любимый праздник — это Новый год. Волшебная пора, когда сказка становится явью, осыпаясь золотистыми искорками бенгальских огоньков. Я люблю абсолютно все, что касается этого времени года. Мне нравится наряжать дом, нравится доставать старые игрушки, стряхивать с них пыль, потом украшать елку. Нравится предновогодняя суета, рецепты, готовка, спешка. Но больше всего я люблю ощущение внизу живота, будто бы вот-вот все изменится. Обязательно в лучшую сторону, ведь это волшебное время, где нет места жестокосердию. Это не просто смена зимних месяцев и не просто еще одна перевернутая страница календаря. Это…магия, которая кружит в воздухе и возвращает нас в детство.

Здравствуйте, меня зовут Галина, и мне сорок пять.

Ха!

Я где-то слышала, что в нашей жизни никогда нельзя забывать о своем внутреннем ребенке, будь тебе хоть пятьдесят, хоть семьдесят! Поэтому я не стесняюсь своей любви к самому потрясающему празднику, от одного названия которого сразу становится теплее на душе. Я не стесняюсь, что как только наступает зима, у меня всегда есть запас горячего шоколада и маленьких зефирок. И я не боюсь признаться, что обязательным пунктом моей программы — это Гарри Поттер и Один дома перед камином в нашей гостиной. Я берегу своего внутреннего ребенка, хотя мои домашние этого не понимают. Они неустанно закатывают глаза каждый раз, когда я возвращаюсь домой и притаскиваю то новую посуду для стола, то новые украшения, то подарки в закрытых пакетах. Да, вот так. Моя семья не разделяет моего восторга, а как по мне, они просто не берегут своего внутреннего ребенка.

Муж Толя сильно погряз в бизнесе. Ему по статусу уже не положено удивляться. Иногда даже улыбаться. А иногда мне кажется, что он настолько сросся со своим костюмом, что забыл, что значит просто дышать.

Мои младшие мальчики — Артур и Артем, у которых разница всего в год — погрязли в желании казаться взрослыми. Артуру сейчас почти восемнадцать лет. Он крутой, ходит в спортзал и занимается вольной борьбой. Артем во всем старается подражать старшему брату, как делал всю свою сознательную, да и бессознательную жизнь. Порой мне так хочется одернуть и младшего, и старшего. Схватить их за щеки, встряхнуть и прокричать: куда вы так торопитесь?! Господи! Наслаждайтесь! Детство почти кончилось. Его осталось так мало, а вы торопитесь во взрослую жизнь, где, как вам кажется, гораздо лучше.

Это не всегда так.

Взрослая жизнь — не просто свобода, но и ответственность, а они этого не понимают. Нет ничего хуже детей, которые мнят себя взрослыми — и это факт.

Но я молчу. Они слишком крутые, чтобы слушать мать, а вот отец…отец — другое дело. Я злюсь на него порой так сильно! За то, что потакает. Да и не только за это, но сейчас, наверно, не так важно. Взрослая жизнь — имеет свои подводные камни, и иногда именно она говорит нам закрыть рот и улыбаться…даже когда не хочется улыбаться, а хочется устроить истерику посреди магазина. Топать ногами, биться головой о пол. Например.

Но это так. Лирика, разумеется. Потакая внутреннему ребенку, нужно знать меру. Чтобы не сочли городской сумасшедшей.

Так меня, кстати, называет старшая дочь. Веронике сейчас двадцать три, и для меня она — большая загадка. Мы с ней абсолютно не похожи. В ее возрасте я была уже замужем, и она у меня уже тоже была. В планах. Нет, я понимаю. Времена изменились, теперь все далеко не так, как было в моей юности. Семья, как говорится, подождать может. А карьера? Карьера на первом месте.

Это тоже неплохо. В свое время я от карьеры отказалась. Познакомилась с Толей и влюбилась, как девчонка. Вышла замуж…Ему не нравилось то, чем я занималась. Нет, он был в восторге, но слишком сильно ревновал, поэтому я сделала свой выбор в пользу него и наших отношений. В прошлом я была весьма талантливой пианисткой, и, наверно, с такими вводными очень сложно построить семью? Вокруг много людей, много мужчин. Тогда еще совсем неубедительный мальчишка сложно переносил конкуренцию с более успешными и богатыми соперниками. Я все понимаю. Ради него и его спокойствия, а еще ради ребенка, которого мне так безумно хотелось, я изменила всю свою жизнь. И что? Не жалела никогда о принятом решении. Правда. Я не могу назвать себя амбициозной; я не бизнес-леди и никогда в эти ряды не стремилась. Мне несложно далось выйти замуж и стать за мужа, как и принято. Теперь я играю редко и только для себя, работаю в компании Толи на позиции менеджера, и все хорошо.

Все ровно.

Веронике это не подходит. Она стремится к свету софитов, мечтает стать звездой. Не сцены, правда, а интернета. Ее голубая мечта — миллион подписчиков, медийность и жирные контракты. Чтобы это не значило. Блогер — вот ее цель, а для меня это больше темный лес. Я искренне старалась разобраться, правда. Терять связь с дочерью не хотелось, да и быть «старушкой», когда тебе нет пятидесяти, тоже. Но…Вероника не особо горела желанием мне помогать, а только тюкала, и в конечном счете я просто отстранилась. Убедила себя, что она так выставляет свои личные границы, чтобы больно не было, когда дочь в очередной раз закатит глаза на безобидный вопрос. Так проще. И это взрослая жизнь.

Вздыхаю и чуть хмурю лоб, когда вдруг раздается оглушительный грохот. Резко поворачиваюсь на звук. На кухню вваливается Артур, оборачиваясь назад. Злой, как черт. Очень сильно сейчас напоминает мне моего супруга…

- Ма, да какого черта?! Сложно было убрать свои пакеты с дороги?!

Цыкает.

Мне неприятно. Пренебрежительное отношение ощущается так сильно, будто оно получило физическую оболочку в виде ушата холодной воды.

Отворачиваюсь.

- Ты мог бы и сам убрать, большой уже.

- Ага. Может быть, хватит скупать эти беспонтовые игрушки? Серьезно. Ты решила открыть в нашем доме филиал новогодней ярмарки?

Артур радуется своей остроте, хрюкает от смеха, открывая банку с шипучкой. Я морщусь.

- Тон сбавь, ты наглеешь.

«Красное дерево»

Галя

Когда я заканчиваю с активной подготовкой нашего ужина, то есть укладываю все ингредиенты в форму, выставляю температуру и завожу таймер, то выхожу из кухни. Пакеты с покупками по-прежнему стоят в прихожей, и я не скрою, что мне бы хотелось увидеть их убранными, но с другой стороны…это вряд ли. Я люблю своих детей, как любая мать любит, при этом прекрасно знаю, что ни Артур, ни Артем мне не помогут. Их так воспитали. Толя никогда не занимается домом, так как считает, что это «не мужские обязанности». Нет, он не козел, конечно. Раньше часто предлагал мне нанять помощницу, но сам помочь? Банально помыть посуду? Это без вариантов. Сыновья взяли с него пример. В этом тоже нет ничего удивительного, разумеется, только порой мне бы так хотелось, чтобы они ставили сначала меня, а потом уже его мнение.

Как говорится? Хоти дальше. Пакеты свалены в кучу, и кроме как «пнуть» к ним никто не прикоснулся.

Тихо вздыхаю, потом беру их, и в этот момент дверь нашего дома открывается. На пороге стоит супруг. Ворот его черного пальто высоко поднят, и на нем остались белые, частые снежинки. Снег идет.

Толя пару мгновений смотрит на меня, нахмурив густые брови, потом издает смешок и кивает.

- Привет, Галя.

Я почему-то сильно смущаюсь. Так забавно, да? Мы прожили вместе почти тридцать лет. «Свадьба красного дерева» – вот как будет звучать наша годовщина в этом году. Символическое название двадцатисемилетнего союза, где красное дерево — это прочный материал, означающий в первую очередь устойчивость и крепкость брака, как следствие, преодоление всех трудностей на пути. Вот так.

А я стесняюсь.

Белены объелась, да? Похоже на то, но в последнее время на меня все чаще стало давить его общество, будто бы я ощущаю в нем дикий подвох. В чем он сказывается, стараюсь не думать. Не знаю почему.

- Привет, Толь, - отвечаю тихо, потом захожу в гардеробную, где оставляю пакеты на небольшом диванчике.

Из прихожей звучит.

- Снова была на ярмарке?

Прикрываю глаза. Вопрос звучит просто и играючи, конечно же, но я слышу в нем упрек.

Тихо. Не реагируй. Это из-за парней, вот и все. Ты обиделась на то, что сказал тебе сын.

- Да.

- Понятно, - Толя хмыкает, потом я слышу, как он вешает пальто на крючок и бросает, - Мне надо кое-что закончить, спущусь минут через пятнадцать.

Я ничего не отвечаю, в основном потому, что не знаю, что сказать. В принципе, Толя и не ждет чего-то. Он делает это не для того, чтобы поставить меня в известность. Скорее, чтобы я не мешала ему или просто по привычке.

Неприятный холод лижет между лопаток. К сожалению, вот так…Я хорошо помню, как раньше у нас все было. Настолько по-другому, что это как сравнивать небо и землю — абсолютно разные плоскости, но с этим приходится смириться. Страсть не может существовать долго, а на смену ей всегда приходит спокойная, тихая гавань.

Откладываю пакеты в сторону. Настроения их разбирать вообще нет, поэтому решаю сделать это попозже, а сама иду в гостиную, откуда доносится веселый смех моих сыновей.

- …Да…это не тачка, брат, а монстр! Идеальная. Плавные линии, скорость, статус! Бабы…

Морщусь. Мне не нравится то, что я слышу, когда они думают, что их не слышит никто.

Вообще, это происходит часто. В смысле не тот факт, что я уши грею, чего стараюсь не делать в принципе, ведь у всех должны быть свои личные границы. Мне часто не нравится то, что я слышу от своих детей.

Они стали…наглыми.

Иногда мне кажется, что именно про таких, как мои дети, снимают все эти ужасающие репортажи. Зажравшиеся мажоры. Так их еще называют, пока перечисляют все то, что они натворили. Вождение в пьяном виде? Потребительское отношение? Еще страшнее…принуждение.

Отвращение и липкое ощущение какой-то гадливости проходится по нутру, но я отметаю все эти ужасные мысли. Нет! Мои мальчики, конечно, не подарок. Разумеется. Они бывают наглыми, часто хамят, ведут себя не всегда так, как я бы хотела, но они не жестокие. Они просто дети! Это просто такой возраст. Своеобразный переход из одной роли — ребенка, — в другую — мужчина. Это все временно.

Я часто себя так успокаиваю. Иногда получается, иногда нет. Сейчас получается, а потом нет…

- …Как только мне восемнадцать стукнет, сразу поедем на Красную площадь. Возьму тебя с собой…

- Супер план!

- А то ж! У меня разве бывает иначе? Сначала хотел запросить красную, но потом решил, что на хер нужна эта красная! Будет черная. Агрессивная такая, понял?

- Круто…

Охренеть.

Артур говорит так, будто это уже решенный вопрос. И он не разменивается. «Запрошу» не звучит, как «пожалуйста», а звучит, как «дай и точка».

Машина…

Я, конечно, понимаю, что запросы у всех разные, и это раньше на восемнадцатилетие тебе дарили, дай бог, какой-нибудь симпатичный, золотой кулончик и денежку, но…неужели настолько время поменялось?! Запросы явно выросли.

- …А сколько она стоит-то сейчас?

- Тринадцать миллионов, что ли…

Чего, блин?! СКОЛЬКО?!

- …Но какая разница? Хотят смирения? Дадут.

ЧЕГО?!

Пару мгновений я стою и совершенно по-глупому втыкаю. Понять пытаюсь. Сообразить и срастить, а когда прихожу в себя, то чувствую какую-то густую…злость. Потому что охренели! Потому что права не имеют! Нет, все-таки они действительно стали теми самыми мажорами, если думают, что могут манипулировать родителями ради «смирения», и получат машину за тринадцать миллионов!

Касаюсь двери, чтобы толкнуть ее и устроить разнос, как вдруг в дверь раздается уверенный, долгий звонок.

Резко оборачиваюсь.

Кто это?

Не скажу, что меня что-то пугает. Проблем в бизнесе у Толи отродясь не было, так что я не шугаюсь собственной тени, не жду, что к нам в дом явятся «плохие люди» и вообще ничего плохого не ожидаю!

Но и хорошего тоже.

Я никого не жду в принципе. Все свои дома. Кто это?…

«Подарок под елку»

Галя

Думаю, что мне полагалось громко возмутиться, начать орать, устроить истерику, пусть в ход все мои познания в обсценной лексике, но ни один из этих вариантов не был притворен в жизнь. Если честно, даже не было попыток, потому что я просто застыла, лишилась дара речи и дара даже мысленно ее формировать во что-то адекватное.

Пустота.

Глухой, крепко сжатый вакуум вместо мозга или хотя бы собственной личности. Поэтому теперь вместо того, что получает любая другая женщина в похожей ситуации, например, какие-то банальные «прости, я не знаю, как так получилось», я сижу за столом на своей кухне рядом с женщиной, которая только что взорвала все вспомогательные колонны, которые держали мою жизнь и казались такими крепкими…

Черт, какими же крепкими и надежными они казались…

С другой стороны, я не уверена, что даже если бы я устроила разнос, то получила бы что-то, что получает любая другая женщина в моем положении. Все определяется очень просто — любовью, которой здесь нет. Нет ее, понимаете? Я больше нелюбимая женщина, и вместо теплоты, вины и сожаления чувствую лишь раздражение и некое…черт, желание побыстрее развязаться.

Этот разговор вызывает в окружающих меня людях чувство, которое ни с чем другим не спутаешь. Так относятся к человеку, от которого хотят побыстрее отделаться.

Тишина.

Густая, липкая тишина оседает на наших плечах, словно груз. Я могла бы пытливо смотреть на Толю и пытливо требовать от него той самой реакции, которую все логично и требуют, но я не смотрю. Иногда собственные ожидания разбивают тебе сердце гораздо больше того, что на самом деле происходит. Не помню, кто это сказал, да и не уверена, что фраза звучит именно так, но близкая по смыслу.

ДЗИНЬ!

От внезапно прогремевшего таймера вздрагивают все. Он звучит, как залп пушки перед боем, который решит дальнейшую судьбу всего человечества. Для меня, само собой. Здесь решается исключительно моя судьба. Только моя. Для остальных это все еще просто тяжелый и неприятный разговор, от которого хочется побыстрее отмахаться.

Любовь Прокофьевна оборачивается на встроенную духовку, потом смотрит на меня.

- Пахнет вкусно.

Не знаю, что это? Что? Явно не намек на приглашение отужинать с нами. Она здесь не для этого. Для другого…

Зачем? Я не могу выяснить. Молча оббегаю ее взглядом, потом опускаю его, натыкаясь на дорогущие украшения, на ее костюм, который сидит точно по фигуре, потому что не купленный в магазине, а сшитый на заказ. На манеру держаться. Любовь Прокофьевна — воистину воплощение железной леди, которая, даже переступив порог чужого дома с такими новостями, может позволить себе держаться так, будто ничего не происходит.

- Думаю, нам пора приступить к разговору, - подтверждает мои слова легким кивком и требовательным взглядом в сторону Анатолия, - Первый шок прошел. Твоей жене пора узнать всю правду. Я могу сама, но мне бы не хотелось этого. Все-таки мужчина сам должен брать ответственность за свои поступки. Или нет?

Я чувствую, что в сказанном есть какой-то потайной код, но он от меня ускользает. Очевидно, не от Анатолия. Мой благоверный (что в свете последних событий звучит скорее как шутка) еще пару мгновений смотрит на Железную леди, потом подбирается и кивает. Она словно передала ему какое-то сообщение! Серьезно! Не азбукой Морзе, а какими-то неведомыми гляделками. Из тех, что возникают, только когда ты знаешь кого-то очень. ОЧЕНЬ. Хорошо.

Неприятное предчувствие вошкается где-то под кожей, а когда Толя смотрит на меня, то я все прекрасно понимаю. Мне не показалось. Они действительно знают друг друга очень хорошо. И не только они! Мои собственные дети прекрасно понимают, что здесь происходит, а главное — что будет происходить.

- Мы разводимся, - звучит голос Толи, который сейчас больше похож на еще один снаряд.

Только если таймер был больше предупредительным выстрелом, то этот сразу в сердце. Точно в цель.

Мне требуется пару мгновений, чтобы осознать услышанное, но речь на этот раз работает быстрее мозга. Я не сама…оно как-то так получается, что наружу выскальзывает отвратительный, некрасивый, унизительный вопрос.

- Что?...

Пусть он скажет, что это шутка. Не шутка? Хорошо. Тогда пускай это будет просто необходимость! Какая-то дурацкая, пусть даже фантастическая, но необходимость. А все остальное — мишура; я этого не слышала. Перед лицом конца так просто засунуть голову в песок и притвориться, что за нашим столом нет еще одного человека. Незнакомого. Чужого. Ждущего…

- Давай только не будем притворяться, что к этому давно не шло.

Давай. Я не буду притворяться, что ожидала чего-то подобного. Возможно, серьезного разговора? Неприятного? Непростого? Но точно не такого поворота событий. И хотя бы немного теплоты? Который здесь, конечно же, нет.

Я узнаю этот взгляд. Видела его уже. Так Толя смотрит на своих сотрудников перед тем, как уволить их за некомпетентность.

Вот что со мной происходит сейчас, да? Увольняют за некомпетентность?…

- Я уже семь месяцев встречаюсь с другой женщиной, Галя. Ее зовут Настя, и Любовь Прокофьевна — ее бабушка. Мы познакомились…

- Ты думаешь, мне интересно узнать, где вы познакомились? - хрипло перебиваю.

Возможно, кривлю душой, когда хмурюсь и поджимаю губы? Возможно, мне действительно было бы интересно узнать, если бы это был не мой муж, и не моя история в принципе. Потому что когда избушка повернулась в мою сторону, тут нет никакого интереса. Одна только глухая боль в сердце и дикая резь в спине. От ножа. От ножа, который воткнули любимые руки…

- Я бы не хотел говорить в такой момент и так, но в принципе не вижу необходимости тянуть, поэтому рассчитываю, что ты поведешь себя, как мудрая женщина, а не истеричная идиотка. Окей?

Цинично.

Каждое его слово положена иголки, которые вгоняют мне под ногти. И ладно. Ладно, я понимаю, почему нужно вести себя подобным образом с нерадивыми сотрудниками, но я-то ему что сделала? За что? Просто…твою мать, за что?

«Давай только без слез»

Галя

Вам случалось когда-нибудь попадать куда-то, где ты была уже миллион раз, но чувствовать, будто это первый раз? Вроде того ощущения, когда ты рос в одном городе, а потом переехал в другой. И вот, ты возвращаешься...Улочки вроде навевают ностальгию, которая отдается рябью в сердце, но уже не то. Там построили новый дом, здесь открыли магазин, а качели, на которых ты впервые поцеловалась со своим соседом, вовсе снесли. Вместо них поставили новую площадку с модными сейчас трубами, и вроде красиво, как прежде, а уже не то. Просто не то. Связь будто разорвали...

Я это ощущаю, когда переступаю порог своей спальни. Забавно то, что я здесь была всего каких-то пару часов назад, когда пришла с работы, поднялась по ступенькам и зашла, как к себе домой.

Сейчас я захожу будто бы в гости.

Стул некрасиво выдвинут из-за столика, где ровными рядами стоит моя косметика. Вон и шкатулка, в которой лежат украшения. Рядом открытая дверь балкона. Несмотря на почти зиму и легкую метель, я всегда это делаю — открываю окна; мне нужен свежий воздух. Толю это раздражает, он мерзляк, а еще дикий аккуратист, и от небольшой лужицы и мокрых штор явно не придет в восторг. Будет ругаться…

А потом до меня доходит, что не будет. Да и Толи теперь в принципе не будет, и ничего не будет. Все кончено.

Сейчас свежий воздух нужен мне гораздо больше. Я чувствую, как стены собственной спальни давят, словно это тиски. Мне нужно сбежать. Нужно вырваться. Я просто не могу оставаться в доме, из которого меня «попросили», и даже не из-за того, что действительно попросили. Физически сложно быть рядом с людьми, которые тебя предали. Их аура действует на преданного, как яд, и, к сожалению, мне плавит кости.

Хотелось бы сказать, что я сильная и независимая. Что я смогла отринуть эти ощущения на самом деле, а не тупо притвориться ради сохранения остатков уважения к себе. Мне бы хотелось сказать, что если сейчас не получилось, то обязательно получится через месяц, два или три. Что я забуду и стану прежней, даже лучше! Что я буду жить и не замечать свои глаза, в которых навсегда останется эта боль, как шрам. Такой же вздутый и уродливый, красный, поперек всего моего нутра. Но я не могу такое даже мысленно озвучить, предложение просто не собирается, слова разлетаются, теряют смысл. Потому что я никогда не забуду и никогда прежней уже не буду. Ощущение себя, как пакета с мусором, который вынесли на помойку — остается с тобой навечно, вместе с отпечатками жестокости в виде трех ударов от ножа в моей спине.

Будет и четвертый.

Дочь никогда не встанет на мою сторону. Память услужливо подбрасывает картинки прошлого, когда я улавливала обрывки разговоров, улыбки, перешептывания. Моя дочь — четвертая в коалиции моих самых близких Иуд. У нее свои тридцать сребреников, да у каждого они тоже свои. Мой муж получает «любимую», мои дети — дорогую тачку. Ника? Наверно, она тоже что-то получит, и так нельзя думать, конечно, но уверенность в моей душе ничем не перебьешь. Никакими оправданиями, никакой «беззаветной» любовью. Ничем.

Я даю себе пару мгновений, чтобы собраться. Голова дико кружится, сердце глухо, слишком медленно постукивает о ребра, и мне кажется, что сейчас я потеряю сознание…

Во рту пересохло.

Хватаюсь за комод ледяными пальцами и умоляю себя дышать, но нечем. Этот воздух будто отравлен, и за что? Я не понимаю. Нет, серьезно, я просто не могу понять: за что они так со мной? Просто в утиль; не на помойку? Согласна, ладно. Не на помойку, но чем лучше предложенный вариант? Квартира, Воробьевы горы, встречи по выходным. Миллионы…эти миллионы помогут мне как-то? Наверно, когда я начну думать здраво, то обязательно помогут, чисто с технической стороны, со стороны холодного разума. Но что делать с другой составляющей нашей жизни, которая сожжена дотла?

Я не знаю.

За что они так со мной? Я была плохой матерью? Слишком строгой? Заставляла учить уроки и ругала, когда на детей жаловались в школе? Наказывала? Не позволяла творить все, что они хотели? А Толя? Разве я была плохой женой? Пожертвовала собой, положила свои цели на алтарь нашего брака, ни разу его не упрекнула, даже когда денег не хватало! Я никогда не ставила себя выше, молча терпела все «так себе» условия в самом начале наших отношений! Поглубже засовывая свои привычки и натягивая нежную улыбку каждый раз, когда мне хотелось рыдать! С маленькими детьми на руках.

Я никогда не выносила ему мозг, ничего не требовала, поддерживала его! Была рядом! А он? Вот так. За моей спиной провернул развод, познакомил детей со всей семьей своей любимой, а потом еще лизал задницу ее бабке! Прямо на моих глазах! Будто я не женщина, которая родила ему детей и была рядом все эти годы, а так…просто часть интерьера или прислуга.

Вот кто я. Подай-принеси. Принесла? Супер, а теперь пошла на хер, не мешай. Я тут жизнь живу. Я счастья хочу. Я молодым себя почувствовал рядом с «клевой» Настенькой.

Господи, горите вы все в аду.

Стираю слезы, резко распахиваю глаза и быстро подхожу к шкафу. Мне плевать на шмотки, пусть выбрасывают. Да на все плевать! Я соберу сумку на первое время, а потом поеду к маме. Там разберусь. Куплю, что мне понадобится, я же…ха! Совсем скоро стану очень состоятельной женщиной.

Вот так…

Если они думают, что я стану сидеть в норе, которую мне «выделили» и ждать своих деток на выходные, навязанные им встречи, они все глубоко заблуждаются! Ща-а-а-аз, ага. Бегу, волосы назад. Нет, этого не будет! Я не собираюсь ждать их на пироги, как идиотка! Если честно, я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу посмотреть на своих детей в принципе.

Вот такая я говно-мать.

А пока…

Снимаю телефон с зарядки и пока укладываю косметику в косметичку, набираю мамин номер. Она, конечно, обязательно скажет, что всегда знала, чем все кончится, но мне плевать. Потом она обнимет меня, пожалеет и добавит, что он потерял гораздо больше, чем я. А я? Что ж. Все у меня будет хорошо.

«Чай с малиновым вареньем»

Галя

Иногда что-то стирается из твоей памяти так, что ты, даже приложив максимум усилий, ни за что не вспомнишь, что происходило. Это называется травма. Раньше я думала, что такие страсти только в фильмах бывают, или что-то вроде «хорошей мины при плохой игре», то есть если нас застукали, ври до конца. Прикидывайся. Придумывай амнезию. Такую удобную амнезию…

Нет, так правда бывает. Я совсем не помню, как оказалась в Петербурге, как добралась до маминого дома, поднималась по лестнице, открывала дверь. Восемьсот километров стерлись по щелчку пальцев, как будто бы я научилась внезапно перемещаться сквозь время и пространство. Хоп! И ты уже на маминой кухне, стоишь перед чайником и смотришь, как из него поднимается тонкая струйка горячего пара.

- Галь, вскипел давно.

Пару раз моргаю, киваю и берусь за черную ручку. У мамы очень красивый чайник: черный, матовый, с тонким, загнутым носиком. Стильный. Мама очень любила стильные, красивые вещи, и что скрывать? Вкус у нее был отменный. Я помню, как она выбирала этот чайник на иностранном сайте, так как таких у нас не продают. Это его моя тетя привезла из Испании…

Кстати, о ней…

- Галчонок, ну, поговори со мной.

Тетя Лена подходит ко мне со спины и обнимает. От нее пахнет, как от мамы. Они всегда пользовались одним маслом для рук — мятным. И для кого-то это может быть холодным запахом, но для меня он звучит, как самое жаркое солнце.

А сейчас больно…

Фокус снова расползается, уголки губ идут вниз, а подбородок дрожит. Мамы больше нет, и пусть я цепляюсь за тетю Лену, но это все равно не то. Не она. Лишь призрак…

Я слышала его всю ночь. Мне казалось, что тихой мелодией постукивают ее каблучки, и мама вот-вот откроет дверь моей детской комнаты и улыбнется:

- Я сбежала с последнего акта этой дурацкой пьесы, Галчонок! Пойдем выпьем чая с плюшками, а потом спать, м?

Мне всегда казалось, что мама так извиняется за то, что время от времени оставляла меня с няней, а сама выходила в свет. На самом деле, ей не за что было извиняться. Я любила смотреть, как она собирается на какую-нибудь выставку или в театр, но главное — я любила смотреть, как мама загорается. Как она расцветает…

Нет, ей не за что было извиняться. У меня хорошая мама, которая вытянула меня одна. Отец — фигура эфемерная примерно с двенадцати лет, когда выяснилось, что он крутит роман со своей, как сейчас модно говорить, помощницей. Тогда все было не так стильно, конечно. Любовница-секретутка — это, скажу я вам, не претендует на оригинальность, а еще попахивает нафталином. Так себе история, короче говоря.

Я с ним не общаюсь. Разорвала все отношения напрочь, и, возможно, это было неправильно; возможно даже, что сейчас я получаю от кармы ответку с вишенкой через собственных детей, но…я не жалею. Слышала, что он живет в Германии со своей второй семьей. Единственное положительное — не с той мадам, ради которой он предал мою маму. Да, это единственное, что можно назвать «положительным моментом»…если ты, конечно, можешь и хочешь искать положительные моменты даже на дне.

А может быть, ответка от кармы совсем за другое? Такие мысли оставляют еще большую тяжесть на сердце. Мне не хочется думать, ведь маме действительно не за что было извиняться, а мне? Вдруг со мной все по-другому?

Надо было настоять, чтобы она переехала? Или не ехать за Толей в Москву? Быть рядом с ней. До последнего…сейчас получается, что я ее бросила, да?

Не замечаю, как задаю этот вопрос вслух. Тетя Лена сразу же поворачивает меня на себя и хмурится.

- Ты что говоришь такое?

А я от слез задыхаюсь. Вытираю их, но они льются, и это невозможно контролировать, как боль, которая расходится внутри меня…

- Надо было остаться с ней. Зачем я поехала в Москву? Зачем оставила ее?

- Так, Гала, а ну-ка! Брось сейчас же! - тетя Лена одергивает мои руки и кивает, когда кладет свои на мои щеки, - Не говори так, девочка моя. Твоя мама — взрослая женщина, и она прекрасно понимала, что рано или поздно ты упорхнешь из ее гнезда. Она этого хотела для тебя!

- Чтобы я упорхнула? - всхлипываю совершенно по-детски, а тетя Лена слабо улыбается.

- Чтобы ты жила. Давай, садись. Будем пить чай с малиновым вареньем.

Я бросаю взгляд в сторону накрытого стола, сердце сжимается еще больше, но я рада. Снова слышу маму, пусть это лишь ее призрак и отражение в младшей сестре — плевать. Она будто бы здесь хотя бы на одно мгновение…

Когда ты теряешь близкого человека, ты готов на что угодно, чтобы увидеть его хотя бы раз. Еще раз! Всего ненадолго. Поговорить, спросить, как дела лишний раз. Прикоснуться…

Но ты не можешь.

Они уходят, и ты ничего не можешь сделать, кроме как собрать этого человека в моментах. Частицах. Отпечатках на всем, что его окружало.

Я собираюсь.

Разглядываю нашу большую кухню, потом перевожу взгляд на подоконник. Когда-то давно именно на этом подоконнике я рассказала маме, что впервые влюбилась…

- …Мишка классный! Он собирает модельки машинок. Ну, сам их клеит, красит и все такое…у него целая коллекция, мама! Такая красивая…

- А ты откуда знаешь? - мама хитро улыбается, бросает на меня взгляд, помешивая курицу на сковородке.

Я думаю о том, что эту курицу можно было бы пожарить прямо на моих щеках, так сильно покраснела моментально. Дошло. Я спалилась, что ходила к нему в гости после школы…блин.

- Я…ну…это…просто…я…

Черт.

Закрываю рот и с мольбой смотрю маме в глаза. Она не спешит меня перебивать, наслаждается. Медленно затягивается, выдыхает густой дым в сторону, а когда откладывает мундштук в сторону, прячет улыбку.

- Как-то у тебя сегодня с красноречием не в порядке.

- Мама, пожалуйста…

- А знаешь, что мне рассказала наша соседка снизу?

- Что? - осторожно переспрашиваю, а она медленно облизывает нижнюю губу и как бы невзначай жмет плечами.

«Мама-гусыня»

Галя

У моей мамы был невероятно тонкий вкус не только в том, что касалось искусства, но и моды. В молодости она даже хотела стать дизайнером, но в то время с этим были определенные сложности, да и мой отец оказался человеком…кхм, патриархальных взглядов. Он не был готов допустить, чтобы его жена в принципе была кем-то, разве что в том ограниченном мирке, в котором он позволял ей царствовать.

Сейчас, конечно, я понимаю больше. Оглядываясь назад, в негативном отношении мамы к моему раннему браку все-таки причины были несколько глубже. Дело было совсем не в мезальянсе, а больше в том, что она видела, как я иду по той же дорожке, а она эту дорожку считала ошибкой. Теперь я понимаю. Вы не подумайте. Мамуля никогда не бросала мне угроз и не ставила ультиматумов, лишь однажды она спросила, хорошо ли я подумала над тем, что собираюсь сделать. Больше ничего, но это было и не нужно. Я знала, что ей не нравится, просто предпочла закрыть глаза и уши, не замечать, а она позволила. В конце концов, все, что мы по итогу можем сделать для наших детей — это позволить самим набить себе шишки. Так вот. Я набила, конечно. Урок мой оказался очень жестоким, и в какой-то момент я даже разозлилась на нее, что не было запретов и ультиматумов! Пока я не поняла. Они бы тоже ничего не изменили. По сути своей, такими решениями она бы только оттолкнула меня от себя, а не заставила передумать. Я бы не передумала. Нет. Страшно вспомнить, как сильно я когда-то любила Толю, да и чего вспоминать? Сейчас после того, что вскрылось о его предательской сути, у меня вечно ноет под ребрами. Боль напоминает. Сначала это была большая и красивая любовь, а потом вот так — боль под ребрами.

Ладно.

Шумно выдыхаю, прикрываю глаза и снова смотрю на себя в зеркало до самого пола. Аккуратно приглаживаю ткань идеального, черного платья. Моя мама была стильной женщиной, и, как мне кажется, все, что я теперь могу — это отдать ей дань памяти именно так. Мне не хотелось наряжаться, а если совсем откровенно, то не хотелось даже вылезать из-под одеяла, но так будет правильно. Шикарная укладка, безукоризненный макияж и маленькое, черное платье по заветам Шанель. Ей бы понравилось. Бросаю взгляд на свою шляпку с вуалью, а потом усмехаюсь.

- И это тоже для тебя…

Мама такие аксессуары любила. Стильные, громкие и яркие. Она вечно пыталась заставить меня носить что-то в таком стиле, а я постоянно куксилась и отказывалась. Мне не нравится, когда на меня слишком обращали внимания, а на такие аксессуары все всегда смотрят! Но сегодня не мой день. Это ее последний час, поэтому я беру шляпку и смотрю на массивный цветок с инкрустацией черных обсидианов.

Да, ты бы оценила…

Подбородок начинает дрожать. Мои попытки ее порадовать в последний раз выглядят настолько жалкими, ведь…боже! Шляпка?! Тебя не было рядом, когда она умирала! Где ты была?! Конечно. Рядом с предателями, которые даже не позвонили! Никто! Хотя они все знают.

Когда я покидала Москву со своим чемоданом, Толя развел активность. Он запретил мне ехать одной, сказал, что сейчас соберет чемодан, и мы поедем всей семьей прощаться. Я только кивнула. Помню, как спускалась вниз и слышала, как супруг стучится в комнаты наших сыновей. А еще я помню разговор…

- Бабушка умерла. Парни, собирайте вещи, мы едем на похороны.

Артур тогда громко вздохнул и, я уверена, закатил глаза настолько сильно, что странно не потерял сознание от перегрузки своего вестибулярного аппарата.

- А нам обязательно ехать? - спросил он с ленцой в голосе.

Меня ударило током.

Я все понимаю. Ты подросток, тебе на все сейчас насрать, тем более в свете перспективы получить мощную, дорогую тачку. Но! Серьезно?! В такой момент?!

И как я не заметила…

Кажется, я была слепой так долго…но нет же. Это началось…когда? Надменное высокомерие стало нормой по отношению ко мне?

я знала ответ и знаю его сейчас. Это началось в тот момент, когда их отец ввел такое поведение в норму внутри нашей семьи. Постепенно, но до боли цинично. А я позволила, ведь любила своих детей и не хотела видеть, кем они стали. Легко списывать хамство и пренебрежение на возраст, на гормоны, на то, что они пока «просто не понимают». Но они понимали, когда высчитывали собственные дивиденды относительно своих новых, богатых перспектив. А он все знал…в этом методичном плане только я идиотка, но не Толя. Он все рассчитал и знал, все подстроил, все подогнал. Вовремя присел на уши сначала Артуру, который, в свою очередь, ловко обработал Артема. Что касается Вероники? Это было совсем просто. Уверена. Она со мной почти не общается, а когда я звоню, скорее старается развязаться, ведь мать вечно не вовремя. Это раньше я ловко и на это могла закрыть глаза, а точнее, спрятать голову в песок, но теперь-то песка нет. Баста. Смотрит и радуйся, кого ты воспитала…

Гусыня…

Так меня назвала однажды дочь, и я это очень четко помню. Она думала, что повесила трубку, но телефон или судьба дали сбой, и я слышала, как она смеялась со своими подружками…надо мной.

- Не мать, а гусыня! Слава богу, она почти не выходит в свет. Это был бы позор, конечно…

Вот так.

От моей нежной девочки тоже ничего не осталось. Мир больших денег ее отца забрал и ее.

Я помню, когда это началось. Первая сделка, которая выстрелила, принесла столько счастья! Толя залетел в нашу небольшую двушку, у него горели глаза, а восторг буквально выплескивался из него волнами.

- Получилось, Галчонок! У меня получилось!

Я помню, как он подлетел ко мне, как сгреб в охапку и кружил, сбивчиво рассказывая о том, как ловко он обработал своих партеров и выбил лучшие условия. А я смеялась…мне не было страшно, что наша жизнь закончится так, и я не знала, что такое в принципе возможно. Тогда я была счастлива. После этой сделки его бизнес пошел в гору. Хорошая квартира, машины, одежда. Лучшие школы для детей, врачи и путешествия. Украшения…потом дом. Все, чего только душа твоя пожелает. Откуда мне было знать, что это просто пыль в глаза? Что эта дорога приведет меня к зеркалу в квартире моей мамы, у которого я буду стоять одна. И провожать ее я тоже буду одна, ведь «нам обязательно ехать?». Нет, малыш. Необязательно. Мои дети выросли в монстров, и увы, время их воспитывать ушло. Мне остается уповать только на жизнь, которая, скорее всего, расставит все акценты сама. Просто более жестко, чем могла бы я. Но отвечая на свой вопрос, знала бы о том, как все обернется, была бы я счастлива? Нет, не была бы. Если бы я знала, во что он превратит их и меня, ушла бы в тот же миг. Схватила своих детей и увезла бы их в Питер, где, как мама всегда говорила, душа есть. «Не то что в вашей гнилой Москве».

Визуал

Забыла добавить визуал, но вот:

https://litnet.com/shrt/VcDA

Он будет пополняться)))

«Копейка за пучок»

Галя

Тетя не задала мне ни одного вопроса, когда мы остались одни. В машине, когда за нами все-таки приехал водитель. По дороге на кладбище. Там.

Ни одного вопроса.

А я смотрела, как мою маму погружают в землю…

Красивый гроб из красного дуба медленно опускался в вырытую, глубокую яму. Светило солнце, играясь на нем красивыми всполохами. Забавно сложилось, и я сначала не поняла. Когда мы приехали в похоронное бюро и смотрели каталоги, которые нам предложили, меня буквально сердце потянуло именно к этому гробу. Он красивый, прочный, стильные. Она бы непременно оценила размах. Наверно, назвала бы его каким-нибудь троном в мире загробной моды, и сказала, что в нем по-любому бы хоронили королеву.

В нем и хоронили королеву, а до меня только сейчас дошло, что красное дерево все-таки действительно означает прочность союза и преодоление всех препятствий на пути. Просто кто сказал, что это обязательно должен быть союз между мужчиной и женщиной? В нем нет ничего крепкого, как показала практика. А вот связь между ребенком и матерью? Она нерушима. Это тоже забавно, согласитесь. Размышлять в подобном ключе, когда у меня в жизни складывается иначе, но как я могу думать по-другому? Если чувствую, что внутри меня что-то закончилось и изменилось навсегда. Может быть, даже умерло? Вместе с мамой…

Попрощаться с ней пришло очень много людей. Мама была заметной фигурой в мире искусства, но это было не все, что она делала. Мама считала, что ей повезло в жизни гораздо больше остальных, поэтому она много занималась благотворительностью. Теперь ее пятикомнатная квартира ломится от наплыва всех тех, кто хотел в последний раз отдать ей знак уважения, любви или поблагодарить за помощь...В просторной гостиной рядом со столом, на котором стоит ее красивая фотография — гора красных роз; тихий шепот и всхлипы разлетаются эхом. Я сижу в дальнем углу и смотрю на свои руки, а рядом тетя Лена. Она покручивает в руках бокал с красным вином и слегка улыбается, когда говорит.

- Она была бы довольна.

Слегка вздрагиваю, возвращаясь в реальность из плотного кома своих мыслей. Они сейчас с ней, но перепрыгивают на мою семью. На лица детей, мужа. Я снова и снова задаюсь вопросом: где я так облажалась? Где свернула не туда? И может быть, кому-то просто не дано быть матерью? Это ведь действительно так, раз все мои дети оказались…такими монстрами? И дело тут даже не в небрежных формулировках, а в том, что они действительно не понимают, что натворили.

Так просто договориться с совестью…почему им так просто? Мне нет. Втайне ото всех, после каждого разговора с мамой, у меня на сердце был такой тяжелый груз…Она здесь одна; я там. Мы так далеко, видимся так редко…может быть, стоит переехать обратно в Петербург? Я пару раз даже поднимала этот вопрос, но Толя, естественно, был против. Он предлагал нехотя (как я сейчас думаю и не боюсь это произнести) перевести маму к нам. Бред. Мы оба знали, что это не вариант. Она не согласится. Предложение ради галочки, чтобы сказать — вот так.

Но это сейчас неважно; слепота — приятное развлечение, пока не пришел счет, за который ты будешь сама платить. Я плачу за добровольную слепоту, но все равно многого понять не могу. Не получается, хоть убей…

Бросаю взгляд на ту самую мамину подругу. Валентина пришла в длинном платье, на плечах ее та самая норковая накидка, а в ушах бриллиантовые серьги. Она плачет. Искренне, и мне тепло, но вместе с тем так странно. Я вылавливаю каждую деталь, которая соединяет меня с мамой. А они? Мои дети? Думаю, что они были даже рады не присутствовать здесь сегодня.

Почему так?...

- Я не объяснила тебе ничего, - говорю тихо и снова опускаю глаза на свои руки.

Тетя Лена делает небольшой глоток вина и жмет плечами.

- Не нужно сейчас. Скажешь, когда будешь готова.

Пару раз киваю в ответ.

Хм…когда я буду готова…интересная формулировка. К такому можно подготовиться?

- Когда ты сообщила о том, что случилось с мамой… - начинаю хрипло, - Я уже с чемоданом в зубах была. Собиралась приехать к ней. К нам в дом пришла…женщина.

Чувствую взгляд тети, но если рассказать я могу и хочу, то посмотреть на нее в ответ — точно нет.

Господи, как же стыдно…

Я рассказываю все, что произошло не глядя. Продолжая хмуриться, вываливаю свою боль и свою…некую неполноценность? Как мать и женщина я провалилась, и в таком сложно признаваться, но тете можно. Одновременно с тем, я как будто рассказываю все своей мамочке, на улыбку которой то и дело бросаю взгляд. Она смотрит на меня с фотографии и будто бы поддерживает. Будто бы говорит: все будет хорошо, я рядом с тобой.

Солнечные блики играют на полу в прятки.

Я продолжаю вываливать им обеим все, что произошло, а сама сгораю от еще одного вопроса, который тоже волнует меня. И сильно. Что теперь мне делать? Я осталась одна. Запал потух в морозном, сухом ветре, и остался лежать в блестящем на солнце снегу кладбища. Что мне делать дальше? Как бы это ни звучало, но уход мамы отвлек меня от правды, в каком-то смысле воскресил во мне ее черты характера, а теперь вдруг ничего не осталось. Время будет идти дальше. Дел станет еще меньше. У меня теперь нет ничего: работы, семьи, детей. Вдруг я ошиблась? Не надо было прогонять их, ведь теперь я их сама от себя оттолкнула и добавила плюсиков к карме своего благоверного. Он ловко воспользуется этим, его сука тоже. Они станут семьей, а я? Я стану легендой, о которой не принято говорить за столом. Туманная тетка, эфемерный призрак. Мать и не мать. Так, мимо проходящая баба…

- Вот… - заканчиваю свою историю, уронив голову на раскрытые ладони, - Я ошиблась, да?

- В чем это?

Холодный голос тети Лены заставляет немного взбодриться. Я смотрю на нее, а она отвечает мягко. Слегка улыбается…

- Надя всегда знала, что этот козел выкинет какой-нибудь финт. Надеюсь, она все с неба видит. Отомстит за тебя.

- Теть…