Житие Василия Затворника

Глава 1

Вася смотрел на брата с завистью. Они вместе затеяли эту шалость с соседскими лошадьми, но только младший успел ускользнуть в последний момент. А его поймали. Поймали и отвели к отцу. Вася потёр ещё горячие уши. По-хорошему гореть они должны не только у него. Но он не сдал младшего. А тот молча стоял в углу и смотрел, как ругают Васю. Не заступился. Мало того, его ещё и взяли на площадь!

Площадью в селе Бешенцево называли пустое место перед церковью. Заполнялось народом оно лишь в воскресный день по поводу службы. Раньше там проходили торги, но в последнее время ярмарка у Макарьевского монастыря забрала на себя всех торговцев.

Но в тот воскресный день никто на службу не пошёл. Люди собирались вокруг телеги, на которой стоял человек в чёрной одежде. Кафтан, рубаха, штаны и сапоги – всё чёрное, только золотой воротничок, да ещё кольцо сверкало красным огоньком на правой руке. Вася осмотрел свои лохмотья, подёргал пальцами отошедшую от рубахи заплатку.

– Что же творится, люди? Да почему же на службу никто не идёт?! – почти зарычал отец Амвросий, спускаясь по ступеням церкви.

Человека в чёрном окружали воины в кольчугах поверх чёрных одежд. Лица их скрывали закрытые шлемы, из макушек которых торчали трубочки с короткими пучками конских волос. В руках у них были копья, перевязанные у наконечника цветными лентами, длинные луки или изогнутые мечи. Один из них двинулся к отцу Амвросию, но человек с телеги остановил его, легким взмахом руки.

– Отец, отчего бы нам сегодня не послушать иные речи?

– Какие ещё иные речи? – насупился, раздувая живот, Амвросий. Он упёр тяжеленные кулаки в бока, оглядев человека в чёрном и его воинов. – Вы кто такие?

– Княжьи люди мы.

– Пусть и княжьи, а противу Богу нельзя!

– Да кто же противу, отец? Мы же только за. – Мужчина подмигнул кому-то в толпе.

– Нет, я такого терпеть не намерен, – Амвросий двинулся к телеге, но тут же осёкся, получив тупым концом копья в бок. – Чего ты? – он, недоумевая, посмотрел на ближайшего воина, а затем рухнул, получив древком под колено.

Народ рассмеялся. Тяжеленный Амвросий, бывало, падал, переборщив с хмелем, тогда его поднимали разом трое, а если он был не в настроении, то и четверо мужиков. Теперь же никто не спешил ему на помощь. Народ встречал смехом все его потуги к повороту массивной туши на живот.

– А как же игольное ушко, отец? – спросил его человек с телеги. – Помнишь про такое? Пройдёшь ли?

– Не тебе меня учить… – пыхтя и краснея от натуги, сказал поп. Наконец, ему удалось подняться. Он отряхнул рясу от пыли. И, прихрамывая, пошёл обратно в церковь. – Ты погоди у меня, ты погоди-и-и…

– Вот и хорошо, – сказал человек в чёрном, когда за Амвросием закрылись двери. – Князь просил меня прочесть вам, добрым людям, – он одарил всех улыбкой, – кое-что из этой книги.

Один из воинов подал книгу. Те из селян, что стояли вблизи, сумели рассмотреть потрескавшуюся кожаную обёртку, на передней части которой находился символ, очень похожий на замерший человеческий глаз.

– Господи, помилуй, – сказал мукомол, перекрестившись.

– Милость Божья, – услышал его человек в чёрном и хищно улыбнулся, – это то, чего нам всем не хватает, правда? Итак, анафема первая! Отречение от рода! – сказал он, подняв руку вверх в знак внимания.

Двор Васиной семьи находился не так далеко от площади, однако ни разглядеть книгу, ни расслышать речей человека в чёрном он не мог. Он стоял на стоге примятого сена, что лежал у забора и тянул шею, стараясь разглядеть хоть что-то поверх голов односельчан.

Люди же, расслышав первые строки книги, возмущённо загомонили. Воины встали чуть поближе к телеге, приготовив оружие.

– Анафема вторая! Отречение от себя! – объявил человек в чёрном и стал читать дальше.

Людское море забурлило. Как можно говорить такие вещи? Не такого они ждали, собираясь у церкви. Послышались сердитые выкрики. В воздух взметнулись мужские кулаки.

– Анафема третья! Отречение от Бога!

Тут толпа затихла, будто оглушённая речами. Крики захлебнулись. Кулаки медленно опустились.

– Стенания его… в облике ныне… отвращение… забудется боль искупления… и трое разойдутся… – до Васьки долетали лишь обрывки, но этого хватило, чтобы липкий холод пополз по спине.

– Теперь же внемлитепустоте бессловесной!

Толпа не просто затихла. Казалось, затих весь мир вокруг – остановился в напряженном молчании, опасливо глядя на человека в чёрном. А он всё читал, перелистывал страницу за страницей, одержимо глядя в книгу. Люди стояли деревянными идолами: немыми и безвольными.

– Отворите же ваши головытьме безрассудной! – объявил человек в чёрном, а затем заговорил быстро и слитно, точно старался произнести самое длинное слово. Люди в толпе стали чуть шевелиться, покачиваться, точно деревья на ветру. Головы их чуть подрагивали птичьими движениями. В толпе забурлил шёпот. Люди что-то забормотали. Также быстро, как читал человек в чёрном.

– Папка! Мамка! Никита! – закричал Вася, вставая на носочки. Родителей он не видел. Младшего тоже. – Возвращайтесь! – звал он, ощущая недоброе.

В этот момент на колокольне появился Амвросий. Красный, как раскалённый уголь, и злой, как перекрещенный чёрт.

– Не будешь ты умы дурманить! – закричал он сверху. – Хрен тебе, тьфу! – он постарался плюнуть, но из пересохшего рта вывалился лишь крохотный сгусток и тут же застрял в бороде. Поп махнул рукой, схватился за верёвку и потянул со всей силы. Язык колокола туго двинулся и выбил глухой звон.

Один из воинов вынул стрелу из колчана и уже натянул тетиву, когда человек в чёрном вновь махнул рукой, не отрываясь от книги. Воин глянул на того, но всё-таки вскинул лук. Тут рядом оказался воин с копьём, тот, что осадил попа. Он грубо выдернул стрелу и толкнул лучника в плечо. Произошёл короткий разговор. Воин с копьем протянул стрелу обратно, но лучник отошёл, не забрав своё.

Глава 2

Всадники двинулись к нему. Сначала неспеша, затем быстрее и быстрее. Один из них выехал вперёд и ускорил коня. В руке он держал аркан. Приближаясь к Ваське, всадник вскинул над головой верёвку, а затем быстрым движением отправил перед собой.

Васька наклонил голову и закрылся руками. Петля пролетела над ним. Затем послышался сдавленный хрип, скрип верёвки.

Мальчик обернулся. Его брат катился по земле следом за останавливающимся конём. Катился, размахивая руками, расставляя ноги, желая во что-нибудь упереться. Безумный взгляд его скользил по небу, будто это там, наверху, находился его ловец.

Тут подоспели остальные всадники. Они окружили Ваську и спешились.

– Живой? – спросил самый молодой, наклоняясь в седле.

– Да, живой… – ответил Вася, глядя то на всадников, то на брата, что так и катался по земле. – Мне помощь ваша нужна… – Только теперь он вспомнил, зачем вообще бежал к полю. Помощь! Вот же она! – У нас в селе что-то, кто-то… он что-то читал, какую-то книгу и… не знаю, я слов не слышал, но все слышали, кроме Амвросия, но его с колокольни скинули и…

– А ну тихо, – сказал мужчина с густой рыжей, местами поседевшей бородой. – С толком говори!

– Утром пришёл человек в чёрном, а с ним воины с закрытыми лицами… Он читал какую-то книгу, как вашу, – Вася указал на книгу, что висела в футляре на поясе у мужчины. – Только у него она была вся чёрная.

Бородатый положил руку на книгу и насупился.

– Говори дальше, – сказал он и перевёл взгляд на Никиту, которого умело связал по рукам и ногам первый всадник.

– Как он читать закончил, люди озверели. Кинулись к попу. Взобрались на колокольню, а потом… скинули его.

– Хм, – молодой ухмыльнулся, – некоторые такое заслужили. Уверен он был толстым, да, малец?

– Помолчи, Ефим, – сказал бородатый. – Дальше что?

– А потом его съели.

На миг мужчины выпрямились в седлах и переглянулись.

– Как, съели?

– Разорвали на части и, кажется, съели. А потом стали есть друг друга…

– А ты что же? – спросил бородатый.

– Что я?

– Почему не озверел?

– Я наказан был. Меня не взяли на площадь. А Никита вон, – Вася указал на яростно грызущего землю брата, – Никита там был с родителями.

Родители, вспомнил он. Пока он болтал, родителей могли сожрать!

– Помогите же, воины! – Васька упал на колени. – Богом прошу!

– Малец просит, Книжник. Что делать будем? – спросил самый молодой всадник.

Пятеро воинов посмотрели на рыжебородого. Тот опустил взгляд на книгу, погладил корешок, затем гаркнул:

– Спешиться!

Отряд спустился с коней. Васька следил за ними, глаза его наполнялись слезами. Как же долго они слезают, как долго достают оружие. Как же долго снимают походные плащи, изнутри украшенные алым цветом. Что-то знакомое скользнуло в памяти и быстро пропало, будто степная ящерка под сухой травой. Кто они такие?

Отряд тем временем вооружился. Бородатый держал в руке шестопер, в другой – ту самую книгу. Высоченный лысый воин вооружился двуручным топором. Тот, что помоложе держал за поясом два коротких ножа, а в руках нёс оружие, какого Васька ещё не видел. Какой-то чудной лук с ручкой.

– Нравится самострел? – спросил воин, заметив взгляд Васьки.

Ещё двое держали щиты, но один предпочёл топор, а второй – копьё. Всадник, что поймал верёвкой Никиту держал в руках лук, в кривых ножнах у бедра покоился изогнутый широкий меч. Последний и щитник с копьём выглядели иноземцами. У обоих были раскосые чёрные глаза и широкие лица, только кожа лучника была бронзовая от солнца, кожа щитника – белая, почти с синевой, как лёд, покрытый снегом.

Воины стреножили коней, затем тот, кого назвали Книжником, спросил:

– Где они?

– Перед церковью, – Васька указал пальцем в ту сторону, – где колокольня. Быстрее прошу! Я покажу.

Мальчишка побежал вперёд.

– Стоять! – рявкнул Книжник. – Ты остаешься.

– Но…

– Карауль брата и лошадей.

– Я покажу, где…

– Молчать! – прорычал Книжник. – Остальные, идём!

Отряд легких бегом двинулся в сторону деревни. Первыми шли щитники, за ними Книжник и великан с топором, в конце шли лучник и молодой воин с самострелом. Последние, как только отряд зашёл в деревню, отделились – ушли меж дворов в стороны. Остальные четверо невозмутимо бежали в сторону церкви.

Васька подошёл к брату. Тот чуть успокоился. Дышал ровно, смотрел прямо, однако взгляд этот напоминал зверя перед прыжком: затаившаяся ярость скрывалась за зелёными, как у всех в их семье, глазами. Руки и ноги его обмотали верёвкой, как перематывают барана перед тем, как нести на убой.

– Никитка, ты слышишь? – спросил Васька, сев рядом.

Мальчик бросил быстрый взгляд на брата и снова уставился перед собой.

– Никитка… – повторил Вася, протягивая руку к плечу брата.

Тут одержимый дёрнулся в сторону, резко крутанулся и оказался лицом рядом с рукой брата. Ещё бы миг и вместо звонкого удара зубов, Васька бы услышал, как захрустели его пальцы.

– Да что это с тобой? – Васька отполз в сторону, прижимая руку к груди.

Никитка крутанулся снова и оказался к Васе спиной, точно обиделся.

– Господи, помоги… – тихо сказал Вася, – помоги родителям и брату. Помоги всем, кто там оказался.

Книжник. Так молодой воин назвал главного. Тот, в чёрном, тоже держал в руках книгу. Может, книга бородатого сильнее. Может, она справится с этим мороком, с этим проклятием?

Вася поднялся и присмотрелся к деревне. Тишина. Никого не видать.

В это же время четверо воинов стояли перед кучей растерзанных тел. Среди того, что осталось от селян нашлось несколько живых, но конечности их были сломаны либо оторваны – жить им оставалось недолго. Несмотря на это, заметив живых людей, эти безумцы старались до них дотянуться, звенели зубами, рычали. Крови кругом было столько, что вместе с пылью она превратилась в непролазную кашу.

– Вакун, ты что-то чувствуешь? – спросил Книжник иноземца с щитом.

Глава 3

Васька напрягал все силы, чтобы стоять смирно. Хотелось броситься вперёд, мчаться на помощь родителям, вместе с воинами спасать деревню. Да только от кого? От самой себя? Человек в чёрном, должно быть, давно покинул окрестные земли. Люди грызли соседей и самих себя. Кто же тут враг? Но воины что-нибудь придумают, обязательно. У рыжебородого есть книга. Наверняка в ней есть ответ.

Никитка, что лежал все это время связанный, иногда принимался извиваться, шипеть и рычать. Тогда Васька начинал с ним говорить:

– Потерпи, братик. Скоро они вернуться и тебе помогут. Сначала папке с мамкой, а потом и тебе, слышишь?

И Никитка затихал. Только морщил брови, стрелял глазами, но затихал. Проходила пара мгновений, и он вновь принимался ёрзать и скользить по земле, точно оглушённая змея. Тогда Васька снова говорил с ним. Так повторялось несколько раз, пока Вася не заметил дым.

– Горит… – сказал он тихо, а затем повторил громче. – Горит! Церковь горит!

Дым, действительно, летел в небо где-то возле церкви. Васька нарисовал картину, как толпа одержимых загнала воинов в церковь и подожгла внутри. Им нужна его помощь!

Мальчик обернулся на брата, тот снова возился в земле, будто высверливая в ней отверстие.

– Я скоро приду, Никитка, – сказал он, сев рядом с братом. – Сбегаю в деревню и обратно…

Васька положил руку брату на плечо, и чуть не остался без пальцев. Зубы громко брякнули у самых ногтей.

– Я скоро приду, – повторил мальчик, отскочив от брата.

Побежал со всех ног. Вот уже первый дом, второй, дом Курятки – на этот раз в окне никого не было, ещё дворы – все пустые. Дети больше не плакали, собаки не лаяли. Васька подбежал к воротам своего дома, откуда увидел площадь перед церковью.

Шестеро воинов стояло вокруг горы тел, обложенной древесиной и хворостом. Из самого сердца человеческого кургана и поднимался дым. Воины вокруг горящих тел, а значит…

– Мамка! Папка! – взвыл Васька, срываясь с места.

На этот крик обернулись все, кроме Книжника. Он стоял с раскрытой книгой и что-то тихо говорил.

– Нет, перестаньте! Прекратите! – кричал на бегу, задыхаясь, почти ослепший от слёз, мальчик.

Ему на встречу двинулся великан. Он подхватил мальчика и понёс его одной рукой, держа под мышкой, будто котёнка или щенка.

– Нет, пусти! Они же там! Они же сгорят…

Воины пару мгновений смотрели вслед Погрому, что уносил Ваську, затем обернулись к костру.

– Зачем вы так? Почему не спасли? – вопрошал Васька, закрыв лицо руками.

Великан в ответ взял мальчика поудобнее, но не сказал ни слова. Он нёс его прочь от костра, нёс прочь из села. Шли обратным путём, как вдруг что-то громко брякнуло в одном из дворов. Великан остановился и прислушался. Даже сквозь Васькин плачь он слышал шум из-за ближайших ворот. Великан остановился, заглянул внутрь.

– Почему всё это случилось? Почему Бог так поступил? – не унимался Васька.

Великан бережно опустил мальчишку на землю, затем закрыл тому рот рукой. Другой рукой же он приложил указательный палец поперёк своих губ, затем указал куда-то во двор. Васька посмотрел сквозь раскрытые ворота. Он прекрасно знал этот двор. В нем жила семья старика Крония. Стариком его можно было назвать лишь по длинной седой бороде. В силе и мощи он не уступал самым молодым мужикам. Ростом же он был выше любого селянина. Именно Кроний и стоял на широком крыльце, в ободранных одеждах, держа в руках наполовину съеденное тело ребёнка. Вокруг на крыльце лежали ещё тела. Васькин отец говорил, что у Крония было семеро совсем маленьких внуков.

– Он их сожрал… – с ужасом сказал Васька. – Он же их всех сожрал!

Старик обернулся на голос. Лицо и борода его были перепачканы кровью, изо рта торчала детская ножка. Старик бросил тело внука, и остатки ребёнка, скатившись по ступеням вниз, исчезли в траве.

Кроний взвыл. Горько и тяжело, точно осознал содеянное. В глазах его зажглась ненависть. Он смотрел точно на Ваську. Старик вцепился крепкими рукам в перила крыльца, чуть выгнул спину, и, будто выпустив себя из рогатки, бросился вперёд.

Васька замер от ужаса. Великан же в этот момент отошёл чуть назад за ворота и встал сбоку. Он выставил топор в сторону, чуть отклонившись, будто под тяжестью огромного лезвия.

Кроний в три прыжка пересёк двор, сделал последний, вылетая за ворота, и тут топор Погрома сорвался с места, будто рычаг камнемётной машины. От удара топора голова безумного Крония слетела с плеч и полетела дальше, точно в Ваську. Мальчик выставил руки вперёд, пытаясь защититься, и косматая, брызжущая кровью и пеной, голова упала точно на них. Туловище же не рухнуло. Тело Крония совершило ещё несколько шагов, размахивая руками. Затем ноги неуклюже заплелись, и тело рухнуло, точно перед Васькой.

Мальчик задрожал. В руках его лежала косматая голова с окровавленной, потрёпанной лезвием, бородой. Пена на губах налилась красным. Глаза отвратительно закатились кверху, оставив снаружи только жёлтые склеры. Тело же под ногами с омерзительным хлюпаньем изрыгало кровь. Мир закружился. Васька закрыл глаза. Он ощутил, как кто-то забрал голову из его рук, затем что-то упало в кусты неподалёку. Большая ладонь опустилась ему на плечо, затем развернула мальчика и подтолкнула в сторону дорогу из деревни. Васька поплёлся прочь.

Мальчик выбрался из деревни и направился к коням. Животные чуть разбрелись от стоянки. Они приподняли головы, когда мальчик приблизился, одарили его любопытными взглядами, но быстро вернулись к поеданию свежей травы.

Вот и всё. Нет у него больше матери и отца. Вся деревня вымерла в этот день. Мальчик посмотрел на руки, перепачканные сгустками крови, в которых торчали колючие седые волосы. Его стошнило. Живот крепко вцепился сам в себя, сбив мальчика с ног. Он рухнул на четвереньки, и нутро опорожнилось за три резких толчка. Кони обеспокоенно зафыркали и отвернули от него головы. Какое-то время Васька простоял на четвереньках, старательно сплёвывая кислые остатки изо рта. Простоял так, пока не заметил край верёвки.

Интерлюдия

– Арсений! Арсений! Да где же ты?

– Здесь я.

Арсений вышел из кельи навстречу взведённому Павлу. Тот схватил брата-монаха за руки и точно остолбенел. В широких от страха глазах угадывалось что-то ещё: невысказанное таинство.

– Неужели всё? – осторожно спросил Арсений, втягивая голову в плечи, будто опасаясь удара. – Неужели Василий Затворник…

Павел посмотрел по сторонам, убедился, что никто их не слышит. Кивнул.

– Господи помилуй… – сказали они почти одновременно.

Пару мгновений молчали, не зная, что сказать. Первым очнулся Арсений.

– Надо сказать отцу-настоятелю.

– Конечно, надо… – сказал Павел нерешительно.

Расслышав сомнение в голосе брата-монаха, Арсений спросил:

– Что-то не так?

– Не знаю, как и сказать, Арсений. Помнишь ты ту книгу, что мы с тобой лишь единожды видели в скиту Василия?

Арсений кивнул.

– Мнится мне, что книга та не простая, а самим Василием написана. Не зря мы ему столько свечей и чернил с перьями снесли. А сколько ещё до нас носили?

– Так отчего же это нам мешает сообщить новость отцу Паисию?

– Мы ведь оба знаем судьбу Василия Затворника. Ту часть, что всем известна. Оба знаем его силу в умах людских. Его ведь тайком уже святым называют. Как о кончине его узнают, так тут от народа будет не продохнуть. А книгу, наверняка, заберёт отец Паисий и не выдаст, пока сам всего не изучит. А может вообще не выдаст. Говорят ведь, что Василий ему не по душе пришёлся…

– Ты к чему, Павел, ведешь?

– Заберём книгу. На пару дней всего. Уж больно знать хочется, чего Василий в ней описал. Ему ведь недавно век минул, а значит, если люди верно говорят, он молчал почти… – Павел закатил глаза, высчитывая, – почти восемьдесят шесть лет. Представь, что за это время в его разуме произошло. Сколько всего он успел пред Богом разложить. Такого нельзя упускать.

Арсений соображал какое-то время. Дело это его смущало, однако возможность первым прикоснуться к мыслям Василия Затворника, что последним виделся с Алой Семёркой, приятно щекотала разум.

– Идём скорее… – сказал, наконец он, взяв Павла под руку.

Монахи вышли в монастырский двор и быстрым шагом направились к подземному скиту, что находился в холме за редкой берёзовой рощей, неподалёку от излома реки.

Оба монаха давно чувствовали близкий конец Василия. Схимонах всё реже выбирался из скита, прежде всегда крепкий, теперь он сильно ссутулился и начал прихрамывать. Однако лицо его просветлело. Последние месяцы Василий стал улыбаться, а один раз Арсений слышал, как схимонах смеётся во весь голос. Было то причиной душевного просветления или помрачения разума – неизвестно, однако есть он стал ещё меньше, спать больше, молиться глубже. Собственно, тогда-то и приставили к Василий двух молодых монахов. Ничего особенного от них не требовалось: навещать Василия несколько раз в день, приносить чего по мере надобности. Конечно, просил он в основном только свечи, молча тыкая в очередной огарок, да гусиные перья.

Они прошли берёзовую рощу, спустились с холма и остановились у входа в пещеру.

– А точно он умер?

– Точно. Лежал на полу, ноги в коленях согнуты. Видимо, во время молитвы Господь прибрал его. Я потолкал его несколько раз, позвал громко, а он ничего.

– Ничего… – повторил Арсений. – Заходим?

Пещера уходила круто вниз так, что до самой кельи не доходил наружный свет. Только свечи и спасали прежде Василия от полной темноты. Пригибаясь и держась за стены, монахи спустились. Высотой и шириной в три аршина, в глубину келья уходила почти на четыре сажени. У дальней стены находилась простенькая лежанка, стол и небольшой бочонок, что заменял Василию Затворнику стул. Ещё спускаясь по косому ходу, монахи зажгли по свече, а потому, оказавшись в келье, они отчётливо видели тело, лежащее на полу. Ноги старика были подогнуты. Босые стопы лежали в двух углублениях в земляном полу. На лице застыла улыбка, глаза спокойно смотрели в потолок пещеры, блестя отражением двух огоньков.

Монахи перекрестились и подошли к Василию. Арсений сел поближе и положил руку тому на шею.

– Тут сосуд бежит, толкает при жизни сильно, а по смерти – молчит.

– И как? – спросил Павел.

– Молчит. Как и Василий молчал почти всю жизнь.

Павел вытянул руку со свечой в сторону стола. Последний выплыл из темноты и замер в клубке света.

– Вот она…

Оба монаха не решались взять рукописную книгу. Так и стояли посреди подземной келии со свечами, протянутыми к столу.

– Коль пришли сюда, так отчего бы и не взять, верно? – начал Павел.

– Вроде и верно…

– Так возьми.

– Я?

– А отчего бы и не ты?

Арсений тяжело вздохнул и подошёл к столу. Крышка книги состояла из древесной коры, перемотанной льняной верёвочкой на месте корешка. На обложке едва угадывались буквы. Чернила чуть стёрлись, от бесконечного движения книги по столу.

– Жи… жити… житие…

– Житие Василия Затворника! – почти взвизгнул от удивления Павел.

– Нет. Не так. Житие Василия Замолчавшего, написанное им самим. Слова с ошибками только. Вот здесь вместо «и» – «е» должно быть.

– Он самоучка, говорили. До своего первого закрытия в пещерах он грамоте вообще не был обучен. А как вышел после полувека в пещере, так уже и читать умел и писать. И очень многое о Боге знал. Только не говорил больше. Разболтать знания боялся…

– Кто это тебе говорил?

– Слухи отовсюду ползут. Он же по многим монастырям прошёл, прежде чем в нашу обитель попасть. Жизнь его полна загадок. Особенно те полвека, что он был в пещере. Наверняка, там сокрыто великое знание…

Арсений осторожно подобрал книгу, спрятал под рясу, затем тихо сказал:

– Сегодня узнаем…

Глава 4

Когда Васька выплакался, Ефим вновь подъехал ближе.

– Что там за мужик в чёрном был? Видел ты его раньше?

– Не видел, – мотнул головой мальчик.

Они двигались через берёзовую рощу. Солнце проливалось на головы сквозь листву, как через сито. Где-то над головами кричали вороны.

– Опиши-ка его ещё раз, – попросил Ефим.

– Черные одежды, только воротник золотой. А ещё кольцо. Красное.

– Красное кольцо, – проговорил задумчиво, Ефим, – кто же он такой… А воины, сколько их было?

– Я счёту не обучен. Больше, чем вас.

– А они что говорили?

– Ничего. Молчали всё время. Тот, что с книгой, только жестами им указывал.

– Только жестами… – повторил Ефим, кивая.

Васька обернулся назад, на дорогу. Он всё ждал, когда появится Аяз вместе с Никиткой. Да, Книжник сказал, чтобы брата доставили в какое-то убежище, быть может, воин ослушается и привезёт его?

– Приближаемся, – сказал Ефим и чуть подстегнул коня.

Вдалеке показались домики, разбросанные по разным берегам небольшого ручья. Обычные бревенчатые избы на деревянном подклете. Двускатные кровли лениво нежились под солнцем. Во дворах ходили люди, занимаясь хозяйством. Заметив всадников, навстречу им двинулся мужик. Он уже издали начал размахивать рукой.

– Эгей, воины! – кричал он.

– Ты был у отца Иллариона? – спросил Книжник, приблизившись.

– Я, я, – радостно закивал мужичок, – великий человече он, ох, великий. И тихий такой, ох…

– Где она? – без церемоний спросил Книжник.

– За мной, за мной, – засуетился мужичок.

Воины спешились и двинулись за проводником. Васька шёл подле Погрома, сам не заметив, как дал тому вести себя за руку.

– Ох беда такая, беда… – причитал проводник, не оглядываясь. – Девятнадцать одну зиму только увидала, а может и меньше… Ни отца, ни матери – те от мора давно погибли. Братья вниз по Волге сбежали, то уже лет пять назад было. А теперь вот муж утонул. Чёрт его знает как, – сказал мужик и тут же перекрестился, – за чёрта простите… Нашли его неделю назад в ручье. Лицом вниз лежал. Никаких следов кругом. Будто бы сам лёг и… – мужик чмокнул губами, – того… Он ведь и не пил вовсе. Она вот всё отойти не может. Ведёт себя так, словно… Да вы всё сами увидите. Идёмте.

Он вел их меж дворов, точно нарочно старался показать односельчанам, каких гостей он ведёт. А те не стеснялись, пристраивались к отряду сзади и плелись шагах в двадцати, перешёптываясь. Не каждый ведь день в селе появляется Алая Семёрка.

– А я вот тут сосчитал, – отвлекся от рассказа провожатый, – вас ведь должно быть семеро? А вас всего шестеро, это если с мальчишкой. Так вы больше не Алая Семёрка? Аль мальчишка новый богатырь?

Книжник остановился, а за ним и весь отряд. Ефим присвистнул и прищурился, затем подошёл к мальчишке и закрыл тому ладонями уши. Васька не слышал, что говорил Книжник. Тот стоял в пол оборота, рта из-за косматой бороды и усов не видать, однако, по лицу провожатого, которое то бледнело, то краснело, выходило, что речи его были не из приятных. Провожатый пытался что-то вставить, но тут же замолкал, жмурясь, будто из-рта Книжника на него смотрел ядовитый аспид. А когда мужичок попытался примирительно протянуть руки, то получил по ним тяжеленный шлепок.

– Теперь ты всё понял? – расслышал Васька голос Книжника, когда Ефим убрал руки.

– Как же не понять, – потирая руки, сказал мужичок, – мы почти на месте. Вон, тот дом!

Он указал на тёмную избу на краю деревни. Настолько бедного двора Васька ещё не видел. Нет, всё там было: и забор, и ворота, и клеть хозяйственная, и крыльцо у избы было и крыша, даже резные наличника на окнах. Да только всё старое, неухоженное, позабытое. Будто бы и нет там никого. Будто услышав мысли Васьки, Книжник спросил.

– Она там?

– Неделю целую не выходит. Мы ей еду приносим и воду. Иногда берёт, иногда – нет. Ночами воет. Выручайте несчастную, воины…

Книжник ещё раз глянул на мужичка, затем на деревенских жителей позади.

– Мор, говоришь, был у вас?

– Ага, было дело. Но нас как-то миновало. Только вот Алёнкины родители погибли. Жалко очень… Остальных миновало, слава Богу, – перекрестился мужичок.

– Где родители её схоронены?

– А нигде. Они как мор на себе ощутили, так всё бросили и ушли туда за ручей, да за лес. Не видел их больше никто.

Книжник посмотрел на дом, прищурился и погладил бороду. Затем вытянулся и громко сказал:

– Коней и людей напоить и накормить! Я сам пойду к ней. Как закончу – едем обратно.

– Книжник, давай во дворе останусь? – осторожно предложил Ефим. – Случись, что…

– Ничего не случится. Уходите!

Пару мгновений воины переглядывались, затем Погром толкнул провожатого в бок древком топора.

– Ой! – подпрыгнул тот. – Напоить и накормить! Да, да! Идёмте, идёмте.

Книжник остался один. Коня его увёл под узды Погром. Дождавшись, когда мир за спиной растворится в тишине, он вошёл во двор. Стоило ему сделать шаг на косматую, взбушевавшуюся от воли, траву, как из дома раздался вой. От такого воя кровь леденеет и начинает бежать в другую сторону. В таком протяжном крике рождается и гибнет чья-то жизнь. Каждый раз. С каждым вдохом и выдохом. Так переживается смерть. Книжник послушал пару мгновений и направился к двери. Стучать не стал. Дверь была приоткрыта. Отодвинув сапогом тарелку с кашей, стоящую на пороге, он вошёл.

Во мрачной тени убранства он различил сидячую фигуру на лежанке под окном. Девушка была одета в чёрное, острые плечи, худая шея, совсем тонкие руки. Из-под чёрного платка выглядывала чудесная длинная, хитро сплетённая, коса. Плачь девушки, напоминал скорее рык: хриплый вдох и протяжный срывающийся звук отчаяния.

– Ты бы хотела оказаться в монастыре, – он похлопал левой рукой по книге, – или мы можем решить это другим способом? – правую руку он положил на шестопёр.

Девушка не ответила словами. Она только ещё громче зарыдала. Книжник уже встречал настоящих плакальщиц. Это женщины, раздавленные горем настолько, что в их душе селится невидимый червь, что начинает точить их, пожирать изнутри. Червь не может насытится, а потому женщина непременно умрёт, если ей не помочь. Чаще всего хватает помощи соседок, что наряжаются в чёрное и идут реветь вместе с горюющей. Червь тот, завидев трагедию, разделённую на множество тел, не знает, где селиться, и гибнет. Не самый простой обряд закрепился в умах традицией.

Глава 5

Курпат проводил воинов к себе домой. После того, как его отчитал Книжник, он уже не так радостно улыбался и заискивал – выглядел он угрюмо.

– Ты не серчай, – окликнул его Ефим.

– Не серчай, ага… Я, вроде как, от всего сердца, с открытой душой вас встретил, а он наорал. Хоть палицу эту свою не вытащил.

– Он частенько кричит. Нрав такой. Ты мне лучше вот, что скажи: всадники в черных одеждах, не проезжали ли?

Васька старался расслышать беседу, но Ефим перешёл на шёпот, накинув руку на плечо курпата. Мальчик всё также шёл подле Погрома. К ним приблизился Вакун.

– Не просто так умер мужик, – сказал серьёзно тот, глядя перед собой. – Духи говорят, не с проста. Но они ей довольны. Книжник решать будет.

Погром хмыкнул.

– Человек, – окрикнул Вакун Курпата, – нам нужно перевязать брата. Воду чистую хочу и тряпки.

– Всё будет, – ответил Курпат, чуть повеселевший от беседы с Ефимом. – Вот мой двор, прошу-прошу.

Коней тут же перехватили сыновья. С конями они обращались молча и резво, будто привыкшие к гостям.

– Как они ловко работают, – сказал Ефим, глядя на мальчишек Курпата. – Частенько у тебя гости бывают, а?

– Бывают, как же не бывать. У нас ведь постоялого двора нет, село маленькое. Вот я и решил заработать немного. Ой! – Курпат закрыл рот ладонями.

– Мы же не княжьи люди, Курпат, – Ефим хлопнул того по плечу, – наше дело плакальщица. Остальное – не важно. А теперь покажи мне сытный обед, чтобы я твой дом только добрым словом вспоминал.

Курпат привёл их в просторную комнату с уже накрытым столом. В углу стояли две девушки. Судя по возрасту: жена и дочь Курпата.

– Аська, водицы чистой принеси, да тряпья. Живо-живо, – хлопнул Курпат в ладоши. – А вы садитесь, гости дорогие. Отведайте угощения.

Тарелки с кашей аппетитно дымились. На больших деревянных подносах лежала башенка из лепёшек. Васька только теперь вспомнил, что голоден. С самого утра ничего не ел, а то, что съел утром уже впиталось в землю возле деревни. Вакун взял стул и поставил поближе к окну, усадил на него мрачного Никифора.

– Больно тебе? – спросил Вакун.

– Терпимо.

Погром же подвинул к Ваське тарелку с кашей, оторвал от лепёшки кусок и тоже сунул мальчишке. Ефим о чем-то ещё переговорил с хозяином, затем присоединился к обедающим.

– Чего глядишь на меня, Погром? Узнать слухи никогда не лишнее, верно. – Ефим подмигнул Ваське. – Порасспрашивал я его о чёрных всадниках и человеке с кольцом. Говорит, что не знает такого.

Васька обернулся. Курпат пропал. Только жена его сидела в уголке и тихонько вязала. Пару мгновений спустя в комнату зашла девочка с тяжеленным ведром.

– Оставь там, – сказал ей Вакун, – я сам дотащу.

Девочка присоединилась на лавке к матери. Вакун же поставил ведро возле Никифора и стал осматривать рану.

– Ну что там? – спросил Никифор.

– Голову отрезать не придётся, но шеей верти осторожнее, – серьёзно сказал Вакун.

– Тьфу на тебя, с такими шутками.

– Какими шутками?

Васька за это время съел несколько ложек каши и аппетит куда-то пропал. Он вспомнил, что брат его сейчас в лучшем случае перевязан и трясётся на лошадином крупе, в худшем же случае – мёртв. Он отодвинул тарелку и повесил голову. Погром поставил тарелку обратно перед мальчиком и чуть толкнул того в бок.

– Не хочу я есть… – сказал Васька, – брата хочу увидеть.

– Ну, – закладывая новую ложку каши в рот, сказал Ефим, – для этого ведь силы нужны, правда? Нам до Новгорода путь не близкий, а потом ещё в убежище ехать. Силы тебе понадобятся.

– Зачем мне в Новгород? Я дома хочу остаться.

– Про дом, увы, забудь. Там теперь одержимые духи летают. Нечего там людям больше делать.

– Нет там духов, – сказал со стороны Вакун. – Тишина только.

– А если Никитка туда придёт?

– Не придёт. А если придёт, то Аяз его и оттуда вытащит. Книжник сказал ему найти мальчишку. Аяз найдёт.

Васька чуть успокоился и снова стал есть.

– А почему Книжник так злился?

Ефим чуть не поперхнулся. Погром заёрзал на стуле. Никифор перестал стонать от прикосновений Вакуна, последний на миг посмотрел на мальчишку, но затем вернулся к раненному.

– Что ты сказал?

– Почему Книжник так злился? Чем его Курпат обидел?

– Да не Курпат его обидел… – вздохнул Ефим. – Другой человек. Он нас всех обидел.

– Что он сделал?

Ефим посмотрел на Погрома – тот даже ухом не повёл. Обернулся на Никифора с Вакуном – те были слишком заняты раной: один пережИоаннием боли, второй её облегчением.

– Вообще, всё дело в книге. Той, что носит Книжник. Это Житие…

– Святых Илии и Алексия – воинов Божьих. – закончил за него Васька.

– Верно… лихо ты запомнил. – На миг удивился Ефим. – Ну так вот, в книге той и написано, что первых последователей было всего семеро. Все из разного люда. Их так и называют – Первые.

– И собраны были они по силе и сердцу своему. Отбором воли Его. – заговорил Никифор.

– Да, вот как у нас тут. – Кивнул Ефим. – Только Первые ходили в походы вместе с самими Илией и Алексием. Мы же ходим в поход с их житием и молитвами.

– А кто они были? Эти Первые?

– Имен в житие нет. Но мы отдалились. Житие тебе я пересказать не смогу. Обратись как-нибудь к Никифору: у него память, точно сундук бездонный – все помещает. Или к Книжнику, если хватит смелости. Как я уже сказал, малец, всё дело в книге. Был у нас в отряде человек, который уж очень хотел занять место Иоанна. И ведь тот его готовил себе на смену. Частенько толковали они на разные темы из жития поодаль от нашего костра. Да только не усмирил он греха своего главного. Нас отчего семь, мальчишка? Оттого что и грехов семь. Вместе, мы с ними бороться должны. А он сдался, седьмой наш. Его грехом была гордыня.

– И что он сделал?

– Покинул отряд.

– И всё?

Погром нервно заёрзал на стуле. Дерево жалобно затрещало под тяжелой ношей.

Глава 6

Солнце укрылось за далёким лесом, моргнув напоследок багровым глазом. Столбы дыма поднимались с разных сторон и устремлялись в серое вечернее небо. То догорало Васькино село. Огонь с горы тел перекинулся на деревянную звонницу, а оттуда на церковь. Сухая трава весело подхватила огненное море и разнесла по остальным дворам. К вечеру, когда отряд двигался в сторону Новгорода, от села остались лишь пылающие подклеты.

Васька не смотрел на следы пожарища, он рыскал взглядом в другие стороны, стараясь издали приметить силуэт всадника, что держит в седле мальчика.

Книжник остановился.

– Езжайте, я догоню, – сказал он, спускаясь с коня.

Отряд тронулся дальше. Васька обернулся в последний миг, прежде чем Книжник скрылся за поворотом. Иоанн стоял с раскрытой книгой и что-то бубнил себе под нос. Перед ним же, хрустя деревом, погибало село.

Они ехали пока не стемнело окончательно. Дорогу теперь освещала дикая золотая луна и колючие звёзды. Мальчик кутался в плащ Ефима и прислушивался к шорохам вокруг. Где-то справа от них выла стая волков. Над головами то и дело пролетали нетопыри. Наконец, сзади послышался топот конских копыт. Надежда вновь схватила Ваську за грудки, но то вернулся Книжник.

– Книжник, – обратился Ефим, – что с той плакальщицей? Молитвы хватило?

– Не плакальщица она была. Ворожея.

Отряд затих. Каждый припомнил столкновение с ворожеей на горном перевале прошлой зимой. Старуха водила их три дня кругами, желая извести отряд. Она насылала мороки, путала следы, завывала детским плачем, чтобы свести с ума. Так бы и ходили не реши Ефим подстрелить сову, что сидела на ветви. Еще сова летела вниз, но земли коснулось тело старухи. Только тогда и явилась им дорога.

– И что ты сделал? – спросил Ефим.

– Ничего. Муж ей смерти хотел, она себя спасала. Её род деревню сторожил. Так пусть живёт. Курпату я сказал, что червя из души изгнал, а муж её сам утонул. – скупо ответил Книжник. – Вакун, подойди.

Они чуть отстали от отряда. Васька глядел через плечо, как Книжник что-то передает щитнику. Тот с опаской принял небольшой белый шарик, затем нахмурился и что-то спросил. Книжник коротко ответил, подстегнул лошадь и снова оказался в голове отряда.

Справа показалась широкое тело Волги. Слева угадывалась быстротечная Ока. Новгород Низовской земли лежал впереди, зажатый водой с двух сторон. Каменный кремль, совсем недавно построенный взамен деревянного, виднелся издалека. Подле него стоял Михайло-Арханглельский собор, в котором, с благословения митрополита Иллариона, находился придел воинов Божьих Илии и Алексия. По разным сторонам города выглядывали и другие часовни и главки, но только собор радовал вечно сердитый глаз Книжника.

– И тут пожар, – сказал Васька, ткнув пальцем в сторону.

Пожарище этот скрывался за рощей, но теперь же раскрылся полной кипящей грудью. К месту пожара тянулась вереница телег из города. Отряд остановился, но Книжник даже не обернулся. Казалось, его больше ничего не волновало. Он спокойно двигался в сторону города. Воины переглянулись и пошли за ним.

Подъезжая к воротам, они разминулись с телегой. Что было в крытом кузове – не разглядеть. Но что удивило, так это извозчик. Совсем ещё ребёнок. Мальчик неумело правил лошадьми, высунув набок язык. Васька живо представил, как он сам правит телегой, а в кузове лежит его семья, соседи, знакомые. Слёзы сами навернулись на глаза.

– Эй! – Крикнул стражник с ворот. – В другие въезжайте! Отсюда только телеги с моровыми едут!

Книжник поглядел на стражника снизу вверх.

– Признал я тебя, Иоанн, но пустить не могу. Не серчай. Указ Князя!

Книжник развернул коня и двинулся в сторону Волги к другим воротам. Там его узнали и пустили вместе с отрядом, хоть стражник и пожаловался, что ночью пускать не велено, но Книжника как не пустить? Даст шестопёром разок и всё равно войдёт.

Тихими ночными улочками отряд добрался до Михайло-Архангельский собора. Четырехстолпный трехапсидный белокаменный собор с тремя притворами был гордостью города. Все воины перекрестились, оказавшись перед собором. Вакун тоже крестился, но как-то по-своему. Что-то в его жесте казалось чужим.

Придел Илии и Алексия, что стоял рядышком, выглядел совсем крохотно и одиноко, прямо как сам Васька среди отряда Книжника. Подле придела находилась коновязь. Воины оставили лошадей и пошли внутрь, но Ефим окликнул.

– Воды и сена нет, глядите. Нас не ждали?

Книжник бросил взгляд на пустые корыта, в которые угрюмо тыкались лошадиные носы.

– В городе мор. Митрополит не может за всем уследить. Идёмте.

Книжник вошёл первым. За ним остальной отряд. Васька проследовал за ними и встал позади Погрома. Предел изнутри оказался довольно тесным. Семерым здесь места в самую пору.

– И свечи нам не зажгли… – задумчиво сказал Ефим. – Книжник, нас точно не ждали.

Глава молча взял огниво в стенной нише по правую руку и зажег свечи перед иконой. По одной с каждой стороны. Из тьмы осторожно показались два силуэта. Правый был чуть выше. Лицо угрюмое, как у Книжника. Волосы длинные, борода короткая, но округлая. Волосы длинные – чёрные. Второй – пониже ростом – лицо совсем молодое, волосы короткие и золотые, ни бороды, ни усов. Вокруг голов сияют золотые диски. Оба в доспехах и плащах с алым нутром. Оба держат в левой руке по щиту, а меж пальцами зажаты кресты. Тот, что повыше и повзрослее в левой руке держит копье, что помоложе – меч. Стоят они в четверть оборота друг другу, а головы, наоборот – смотрят в стороны, будто в дозоре.

Воины молча перекрестились и поклонились в пояс. А когда выпрямились одну руку положили каждый на своё оружие. Васька повторил за воинами поклон, но оружия не имел, а потому осторожно коснулся лезвия топора Погрома.

Книжник раскрыл житие и прочитал:

– Мужеством душу укрепляя, мучениче, потребили еси вражие крепкое суровство, и, радуяся, пострадали еси, и Богу угодили еси. Тем же вси пресвятую вашу память празднуем веселием сердца, Илия и Алексий…