Живая изгородь

Живая изгородь

ЖИВАЯ ИЗГОРОДЬ

Артём проснулся на рассвете — солнце только-только коснулось верхушек деревьев. За окном мелькнула тень пролетающей птицы. Воздух стоял липкий: ещё не жаркий, но с тем противным налётом духоты, которая позже накроет с головой. Тёма натянул старенькую футболку, шорты, сунул ноги в сандалии и, зевая во весь рот, вышел во двор.

Дача досталась ему по наследству от тёти Лиды, которая при жизни была женщиной замкнутой и немного странной. Она очень редко — пару раз за десяток лет — приезжала в город, жила безвылазно на даче, выращивала овощи и какие-то травы да коренья и гордо говорила, что «живёт на стыке троп». Артём усмехался этим выражениям, пока не переехал сюда после смерти тёти Лиды. Место это было живописное, но слишком уединённое, тихое — ближайшие соседи жили в полукилометре отсюда, мобильная связь работала плохо, а об интернете и думать было нечего.

Вокруг дачи, по всему периметру, тянулась живая изгородь — густые кусты самшита, плотно сросшиеся со старым боярышником, колючим, густым, с ветвями, которые казались закрученными, как пальцы измученного артритом старика. Тётя никогда не позволяла его трогать — ни подрезать, ни подвязывать. Теперь, когда тёти Лиды больше не было, Артём решил привести участок в порядок: купил садовые ножницы, электрокусторез, перчатки, и с боевым настроем взялся за дело. Ещё с вечера он наметил фронт работ — заросший участок старой изгороди, за которой начинался спуск к небольшой речке. Артём подумал, что неплохо было бы пропилить в изгороди небольшой проём и поставить калитку — будет прямой выход к реке.

Сумрак утреннего часа ещё не до конца рассеялся, и сквозь туман деревья казались силуэтами живых существ, сгорбленных и неподвижных. Воздух был густой, сырой, душный, пах тиной и чем-то ещё — сладковатым, будто гнилыми яблоками, долго пролежавшими в прелой листве. Тёма бросил на дорожку рюкзак, поправил перчатки и включил кусторез. Металлическое жужжание прорезало утреннюю тишину так резко, что он сам чуть вздрогнул и выругался. Лезвия завращались, и крепкие ветки начали крошиться, лететь в стороны, хрустя и повизгивая — не иначе, как жалуясь на внезапное вторжение. Струйки сока на срезах в свете первых солнечных лучей казались капельками крови.

Артём не был специалистом в подобных делах — обычный городской парень, выбравшийся на лето на природу. Но в нём была юношеская решимость и жажда действия, подталкивающие к суете, не дающие стоять на месте. Только теперь, когда он оказался один на один с нагромождением злых колючек, стелющихся ветвей и корявых сучьев, он почувствовал какую-то странную тревогу.

Бззз-з-з… — снова зарычал кусторез, и будто в ответ из глубины зарослей донёсся хруст. Нет, это была не ветка. Ни в коем случае не ветка. Правда-правда! Слишком плотный, слишком мясистый звук, как будто кто-то большой («Человек?" — подумал Тёма) подставил что-то под лезвия кустореза («Руку? Шею?») — и замер. Артём тоже замер, держа кусторез на весу. Небо, едва начавшее светлеть, затянулось тяжёлыми облаками, и казалось, всё вокруг — даже птицы — затихло, наблюдая за садовником.

Он снова включил кусторез, как бы пытаясь отогнать наваждение звуком техники. Тот завыл, завращался быстрее, но теперь каждый срез сопровождался чем-то вроде тихих вздохов. Сухая ветка вдруг лопнула, разлетелась в щепки — и изнутри, словно из нарыва, хлынули чёрные, блестящие жучки, что копились под корой десятки лет, выжидая свой час.

— Фу! Ну и гадость, — пробормотал Тёма, отпрыгивая назад.

Кусторез в его руках замедлил ход, сопротивляясь, словно не хотел больше резать. Сквозь жужжание триммера послышался шёпот. Артём резко обернулся, но, конечно же, позади никого не было. Только изгородь — мёртвая, изломанная, тянущая к нему корявые пальцы-обрезки. А из-за неё раздавался шорох… И такое ощущение, что там, по другую сторону изгороди, стоял кто-то и смотрел, и ждал, когда он подойдёт ещё ближе… ещё чуть-чуть…

Артём выключил кусторез и прислушался, склонив голову к плечу.

И тут они вылетели.

Сначала горе-садовнику показалось, что это осы. Но они были слишком маленькие, не больше спичечной головки. Нежно-голубые полупрозрачные крылья мерцали в утреннем свете. Их тела были покрыты серым ворсом, а глаза… глаза — пугающе человеческие — с осмысленным, холодным взглядом смотрели на Артёма строго и пронзительно.

— Твою ж то!.. — Артём отскочил назад, но было поздно.

Пара десятков неведомых существ вонзили свои жала в ноги, две твари впились в шею, ещё одна — в висок. Укусы их были как ожоги — острые, долгие, с пульсирующим зудом и невыносимым жжением. Тёма отбросил в сторону резак и запрыгал на месте, стряхивая насекомых. С подбородка скатилась и упала в траву капелька крови.

Он не помнил, как добрался до дома. Руки дрожали, ноги подкашивались. В ванной Артём сдёрнул с себя футболку, наскоро помылся, поливая обожжённые места прохладной водой, а потом, чертыхаясь, обработал укусы антисептиком. На миг ему показалось, что они дышат — каждая ранка пульсировала отдельно, словно под ней что-то шевелилось. Тёма поднял глаза к зеркалу:
лицо покраснело, местами распухло, но… вроде ничего смертельного.

Он попытался улыбнуться, приободрить себя и вдруг замер. В зеркале, чуть в стороне, за его левым плечом, по стене, медленно проползла ещё одна тварь. Точно такая же. Артём резко обернулся, замахнувшись растопыренной пятернёй, но… стена была пуста.

Весь день он чувствовал себя вяло. Голова гудела, как будто в ней роились всё те же насекомые. Укусы не прошли — наоборот, набухли, ещё больше покраснев, и нестерпимо горели. Ночью Тёму разбудил странный стрёкот. Он вышел на крыльцо. В лунном свете изгородь шевелилась. Ночь была безветренна, но тяжёлые ветви трепетали, как будто кто-то ходил там, внутри изгороди. Артём моргнул. На секунду ему показалось, что из зарослей на него смотрят глаза. Много-много глаз.