Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор

Предисловие

Моей семье

Это не развлекательное чтиво, не художественный роман, а повесть, полностью основанная на реальных событиях и подтвержденная документальными фактами. Это проза для старшего поколения, кто увлечен трудами Шолохова, Булгакова, Бондарева, Шукшина, кто читает драматическую литературу и интересуется послевоенным временем, кто не уходит от реальности в фантастические выдумки и любовные утехи. Но эта история и для молодых умов будет к размышлению о временах их прародителей, о которых не все делятся. В этой истории суровая правда жизни, израненные и истощенные безвыходностью судьбы, безумное самопожертвование ради чужих интересов и прихотей, реальное место, которое помню и я сама, и мои родные. Выдумки здесь практически нет. Имена и названия сохранены.

С немалыми силами и надрывом историю нашего рода написала моя мама, которой уже за 70. Поэтому я с благодарностью оживила повесть на просторах Интернета. Пусть не увидят ее многие, пусть нет здесь пикантных откровенностей, которыми насыщены современные любовные романы, но это жизнь, прошлое многих советских людей: своя романтика, драматизм, страсти человеческие... Думаю, некоторые читатели найдут пищу для разума, других - отправляю "пить Чай с Казановой" :).

С глубоким уважением к прошлому, Ана Ховская.

*****

Я не жду от вас комментариев, но, если у вас появится желание выразить эмпатию, разделяя драматизм и принимая реальность, если прочувствуете повесть и проникнитесь посылом, приму с благодарностью ваши звездочки или отзывы!

ПОМНИТЕ, ПОКА ВЫ ЖИВЫ, ВЫ МОЖЕТЕ ВСЕ ИЗМЕНИТЬ!

Начало

Знаю, когда-нибудь с берега

Давнего прошлого

Ветер весенний ночной

Принесет тебе вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди,

Ты погляди, не осталось ли

Что-нибудь после меня…

Р. Тагор

Федор Сварыгин ехал в поезде, который тащился, как ему казалось, очень медленно по бескрайним казахским степям, мимо гор, мелких речушек, редких поселений. Был апрель 1947 года, а он только что возвращался домой.

Война закончилась, а его еще два года мотало по фронтовым дорогам: то на Западе охранял железнодорожные составы, то в Белоруссии был при комендатуре. Где-то попал в такую заваруху, вспоминать о том никогда не хотелось: был рад, что живым выкрутился. Ему сообщили, что в штаб армии ушло представление о награждении за отличие по службе. Но пока суд да дело, парень демобилизовался. Награда, как говорят сегодня, не нашла своего героя. Но он и не переживал об этом: жив, ну и ладно. Когда вернулся, ему исполнилось уже двадцать три. Скучая по матери, по своему поселку, радовался, как ребенок, когда прибыл, наконец, домой.

Поселок был таким же, как он его и оставил, когда уходил в армию, а оттуда на фронт. В окружении гор, полей он был таким родным, что душа радовалась при виде этих красот. Домики в поселке были разные: и мазанки с глиняной крышей, и под шифером (у тех, кто побогаче). Пока никто не ставил новых капитальных строений, да и то сказать, война зацепила многие семьи – кто вернулся инвалидом, кого еще не могли дождаться с фронтов, а кто уже никогда не вернется в родные места: пал смертью храбрых в неизвестных краях. Федор с радостью смотрел, как с пастбищ, покрытых молодой травой, возвращалось стадо, как хозяйки и ребятишки встречали коров. В их усадьбе тоже было две молодые телки. В небольшом магазине, куда часто пацаном бегал за конфетами, работала та же продавщица. И еще он заметил, что в поселке появилось много чеченцев, немало казахов и переселенцы из России, с Украины, каких большинство.

Дома его ждали. Мать и сестры не знали, куда посадить, чем накормить. Мать заказала в соседнее село вельветку для него: не ходить же в военной гимнастерке. Вельветками называли мужскую блузу из мелкого вельвета или из другой теплой ткани: с карманами, на пуговицах, она была в ходу у сельских мужчин. А девушки, незамужние молодки и вдовы с вызовом уже посматривали на бравого парня.

Федор пока отсыпался, ходил в горы, на студеную речку, на широкий луг. За ним старалась увязаться младшая сестра Настя. Она уже была единственной «медичкой» в деревне. Приезжали по разнарядке врачи в ФАП[1], но, пожив в поселке месяц-другой, уезжали в города или районный центр. А Анастасия была сначала санитаркой, потом сама одолела курс акушерства, педиатрии, помогала всем, кто обращался в больничку, не отказывала в помощи никому ни днем, ни ночью, если вызывали. Ставила уколы, капельницы, банки, которые тогда были в ходу при лечении простуд, принимала роды — словом, была незаменима всюду.

Другие сестры — Ефросинья, Таисия — пока жили вместе с матерью в этом же доме. Домик был неказистым, маленьким. Его строил еще отец, которого Федор почти не помнил. Закладывал отец баньку, но закончить не успел — умер, а другой муж матери поленился — вместо этого выстроил сарай для скота: тоже нужен был в хозяйстве, а баня оставалась в мечтах.

Ефросинья уже была просватана Марком, который жил на другой улице. Фрося любила его, охотно пошла замуж, ждала, пока Марк подремонтирует свой дом. Он готов был забрать молодую жену сразу, но она тянула с переездом: уж очень хотелось ей, чтобы домик был обновлен.

Дело в том, что Марк был прежде женат, от брака у него остался сын — мальчик лет трех. Жена и двое других детей погибли от рук бандитов, которым Марк задолжал денег. Они пришли к нему, когда думали, что он ночует в нынешнюю ночь дома. А Марк, побаиваясь встречи с ними, чаще оставался дежурить на ферме, где работал сторожем с другими мужиками. В тот день его не было дома с утра. Бандиты ворвались с огорода, заперлись изнутри, напугав до смерти жену Марка и детей.

Младший — трехлетний Павлик — юркнул под заслонку в низу печи, где складывают дрова для растопки, и, закрыв глаза от ужаса, затих там. Мужики ждали, когда хозяин вернется, перерыв все в доме в поисках поживы. Жена Марка молилась, чтобы хоть детей не тронули.

Время шло, наступило утро, шел день, а Марк так и не явился домой. Бандиты, видимо, поняв, что он прячется от них, открыли крышку подпола, зарезали его жену, детей — мальчика и девочку — и, положив их головами над подвалом, чтобы кровь стекала туда, ушли, разгромив все, что можно. Двор снаружи был обнесен высоким забором, строений не видно с улицы, поэтому никто из соседей и не подумал, что в усадьбе что-то случилось.

Когда Марк вернулся домой, от ужаса поседел… Жалко ли жену и детей, или чувствуя свою вину за их гибель, или самому было непонятно, как уцелел, только он надолго замолчал. Прежде балагур и пересмешник, любитель пошутить над всеми стал молчуном.

Бандитов тех нашли по его подсказке. Тогда действовал еще закон о смертной казни, всех их расстреляли после приговора суда, потому что за ними числилось не одно это дело. Но Марк долго еще не мог отойти от всего пережитого.

Павлик тоже молчал, но на отца старался не смотреть. Он смутно помнил, что произошло тем вечером, — мал был. Но хорошо запомнил, как орали чужие мужики, спрашивая об отце, как кричали мама и сестра с братом, как бандиты громили все вокруг… И отца боялся, не шел к нему, не ластился, ничего не говорил, не спрашивал. Марк не знал, что делать с малышом, с кем его оставлять, когда уходил на работу. Закутывая в одеяло сверху одежды, уносил ребенка с собой в сторожку.

Причина

Бывают лампы в сотни ватт,

но свет их резок и увечен…

И. Губерман

Снова пошли будничные дни. В Шуре словно надломилось что-то: она не трогала Аню, но и не привечала ее. А девушка приглашала Верочку к себе, показывала новые вещи, сшитые на заказ, предлагала научиться шить на машинке. Верочка еще совсем мала, усидчивости у нее нет. Наверное, это и не ее увлечение. И сама Аня не знала, было ли это ее делом, что она еще могла делать, кроме этого. Но выполняя заказы, потихоньку откладывала деньги, готовясь тайком уехать в далекий дом.

В поселке открыли почтовое отделение. Улучив момент, потихоньку от всех по пути к магазину (почта была на тракте) зашла и купила конверт. Дома она, таясь от своих, написала письмо Манечке, изложила все, что с ней происходит в поселке, как относятся отец с мачехой, какими делами сейчас занимается, предупредила, что хочет уехать отсюда, и опустила конверт в ящик, который висел на стене почты. Стала ждать ответ, совсем не зная, какова сейчас ситуация там, в Раевке, живы ли родные.

Перед Первомаем привезли в клуб новый индийский фильм, и девчата — сестры Федора — запросто пришли к Ане как к хорошей знакомой и позвали с собой на просмотр. Она согласилась, хотелось какого-то разнообразия в жизни, поглядеть на людей, отвлечься от домашних дел.

Таисия переехала к Павлу, но все равно пришла вместе с Настей к Зарудным, оставив мужа дома, посмеиваясь над ним, называя «нелюдимкой». Аня не без трепета шла с девчатами, те дружно смеялись над смущенной девушкой, дразня ее тихоней. Кино понравилось, и приятно то, что никто не обратил внимания на ее появление в клубе: пришла и пришла. Люди жили своими заботами, Аня же — своими страхами.

А на день Победы — 9 Мая — учителя организовали митинг, украсили школу цветами, зазеленевшими ветками, расставили во дворе школы скамейки, стулья из классов, пригласили всех бывших солдат и вручали им незамысловатые букетики полевых цветов, поздравляя с праздником. Впервые Аня была в гуще событий, многие здоровались с ней, узнавая в ней швею, которая никому не отказывала. А на празднике были и молодые, те, кто вернулся живым и относительно здоровым. Был и Федор, и он не отходил от Ани, которая держала за руку Малайку и не отпускала от себя.

Федору было неудобно разговаривать с девушкой при Малайе, он поглядывал на нее и улыбался. Аня стояла в кремовом платье, в туфельках, перебросив русую косу через плечо, была необычайно хороша собой, но задумчива, как будто пришла на праздник через силу. И ещё он заметил, что на девушку засматриваются и другие мужики, и заволновался. Настя, стоявшая рядом с братом, толкала его в бок, улыбчиво подмигивая: знала его секрет, его неравнодушие к девушке. Но время проходило, а ему все не удавалось поговорить с Аней. А потом отвлекся, здороваясь с Павлом, увидел, что девушка исчезла, ушла и Малайя. Он понял, что Аня избегает его. «Что с ней происходит? Какая-то непонятная она… Не задумала ли тишком смотаться отсюда?»

***

Прошли праздники, снова будничные дни увлекли работой, все занимались своими делами. Аня затаилась, больше молчала, ожидая письма от Мани, как что-то очень важное для себя, для своего будущего. Но время шло, а ответа не было.

Она шила, вышивала, помогала в огороде, так же ходила в магазин. Но в ее жизни появилась сокровенная мечта, поддерживающая на плаву. Ложась спать, долго вертелась на лежанке, не могла уснуть, все мечтая о том, как будет добираться домой, туда, к Манечке. Денег на дорогу маловато, поэтому не отказывалась даже от самых маленьких заказов на шитье. Но не все могли расплачиваться наличностью, приносили больше продуктами: яйцами, молоком, маслом, иногда свежим мясом, соленьями. Поэтому деньги собирались трудно.

После того, как Аня сшила платья матери Федора, с ним она не виделась, да тому и некогда: работа в полях в разгаре, даже вечером не приехать пораньше. Техника была старой, часто ломалась, запчастей не достать, как ни старался председатель пробивать в районе. Негодовал на начальство, которое, спуская сверху план, не помогало решать проблемы. И то сказать, не было запчастей даже в области. Председатель иногда отправлял на базу Федора как специалиста, заранее созваниваясь со старым приятелем с просьбой помочь. Тот хоть и обещал, но не всегда удавалось выполнить обещанное: снабжение шло туговато.

Федор издергался, нервничая из-за неурядиц в колхозе, оттого что не мог видеть Аню, боясь, что кто-то опередит его в планах, увлечет девушку, уведет из-под носа или что сама она вдруг уедет из поселка. Иногда, не выдерживая, возвращаясь поздно с работы, будил Настю, спрашивая ее об Ане, не видела ли она ее, не слышно ли, чтобы кто ухаживал за девушкой. Настя посмеивалась, сердясь за то, что будит ее среди ночи. Самой тоже иногда приходилось спать урывками, потому что часто вызывали по ночам то к роженицам, то к больным. А при небольшом снабжении маленькой больнички необходимыми лекарствами помочь всем невероятно трудно. Настя тоже нервничала, но, как могла, помогала людям. И Федору она могла только сказать, что ничего ни от кого не слышала об ухаживаниях за Аней.

И все же со временем, как-то выкручиваясь на работе, Федор стал приезжать домой пораньше, но не приходить же к девушке ночью, когда та могла уже спать, способа увидеться не придумывалось. Не подкрадываться же огородами, чтобы подсмотреть в окошко за нею, хоть издалека полюбоваться.

***

Пришел день, когда по дороге в магазин Аню остановила почтальонка, два раза в неделю разносившая почту. Молоденькая Дуся, так звали ее, была горбатой, носила почтовую сумку, низко склонившись над землей, изредка поднимая голову, чтобы видеть, что впереди. Она не была заказчицей Ани, но та знала ее и жалела. Дуся дала письмо девушке и сказала, что оно пришло два дня назад, но по времени не могла принести его. Аня была рада, что никто из своих не увидел, что она наконец-то получила долгожданное известие. С нетерпением распечатала конверт и, остановившись у магазина, стала читать. То, что она прочитала, потрясло.