Глубже тысячи

Я стояла на поверхности у входа в город, а торговец, сутулясь, говорил размеренно, будто читая из памяти:

— Вот браслет. Надень на любую руку. Он будет присылать мне отметки — на каком ты этаже. Чем ниже уйдёшь, тем дороже для меня. Деньги зачислю сразу. Поняла?

Я кивнула, защёлкнула холодный ободок на запястье — и шагнула внутрь.

В центре города стояла стеклянная колба, а внутри густо светилось голубое вещество. Колбу опоясывала металлическая сетка наподобие рабицы; наверху от неё тянулись пучки проводов — как нервы, уходящие в темноту. Вокруг, винтом, шли ступени, и за ними — сам город: как резьба на винте, этаж над этажом, поворот за поворотом.

Верхние уровни были простые: сапожники, парикмахеры, столовые, трактиры, гостиницы. Пахло жареным луком и смазкой. Фермеры подвязывали узлы на мешках, приветливо кивали. Ниже — всё богаче: королевские залы тянулись вдаль, полы с портретами под мастикой блестели так, будто их только что расписали; женщины в уникальных платьях, мужчины во фраках, и все они улыбались — как открытки, живые и чуть ненастоящие. Дети махали мне; я робко махала в ответ и начала считать обороты винтовой лестницы.

На минус двадцать пятом ювелир выкатил шкатулку.

— Скидка, — сказал он уверенно. — Тебе — пойдёт.

Кулон был круглый, цвета матового серебра: внутри — солнце, в центре — девушка-демон с короткими рожками; по кругу — тонкие руны, будто царапины. Я не удержалась, надела сразу. Браслет на запястье мигнул: баланс пополнился — торговец наверху «слышал», как я спускаюсь.

Чем глубже — тем тише улыбки. Взгляды холодели; нейтральность сменялась раздражением. Старик в инвалидном кресле сжал кулак, взвизгнул; палка со свистом ударила о перила рядом со мной. Я ускорилась. Нужна защита, мелькнуло. Нашлась через этаж: «ОРУЖЕЙНАЯ» — кривые буквы на табличке.

Внутри — холодное железо. Копья, сабли, мечи; нагрудники, налокотники, наколенники. Шлем я отвергла: слишком громоздкий. Оружейник прищурился:

— Не любишь тяжёлое? Есть эксклюзив.

Он зацепил на мою левую руку тонкий браслет-механизм: щёлк — и веер развернулся в щит из нескольких створок. На правое предплечье пристегнул маленький нож-«бабочку». Подвинул к манекену, обтянутому тканью.

— Представь, что это враг. Режим обучения активирован.

Я не успела моргнуть: рука сама нашла траектории, локоть мягко пружинил, клинок мелькал, как живая игла. Внутри теплее стало — адреналин и смех. Я взяла и то, и другое. Браслет запищал, списал сумму — деньги были.

Уровни текли, как вода. Теперь дети кричали вслед и кидали камни — щит-веер хлопал, прикрывая лицо и грудь. «Дикие», — отрезала я и спускалась дальше.

Ещё одна оружейная. Оружейник окинул взглядом мои налокотники и поморщился:

— Барахло. Смотри.

Он достал бледно-серую «имперскую» униформу. Лёгкая, почти невесомая; регулировалась под тело, обещала держать пулю.

— Беру, — сказала я, примеряя. Села как родная.

— Оружие?

Я вытащила откуда-то выданный мне раньше аккуратный пистолет цвета старого золота.

— Ноль отдачи, хорошая пробиваемость, два магазина по десять, — проворчал оружейник. — На первое время сойдёт.

Я кивнула и пошла дальше.

Музыка ударила неожиданно — фолк, распущенный, пьяный. Крики, хлопки, топот. Рядом с лестницей стояла очень тучная женщина в кожаных доспехах; копьё опущено остриём вниз, как предупреждение. Я поравнялась — она рявкнула что-то, я повернула корпус:

Удар вышиб воздух. Меня швырнуло в сетку, отскочила, согнулась, тьма поблёскивала в глазах. Женщина шла, подпружинивая жиром. Я вырвала пистолет и всадила в её грудь весь магазин. Грохот. Меня смыло. Сознание оборвалось.

Очнулась — гром, боль, влажный запах кожи. Двоих плясущих тащили женщину вглубь, подхватив под мышки; орали, подпрыгивали, ликовали. Фанатики. Нужно уходить.

Я шла, падала на ступени, переворачивалась на бок, дышала коротко. Меня куда-то втянули, уложили; «Доктора!» — крик издалека. Док пришёл быстро. Помог снять униформу. В месте удара броня была треснувшей растрескавшейся скорлупой; кончик копья, как выяснилось, пришёлся в самый центр груди — точно в кулон.

— Это тебя и спасло, — сказал доктор. Аккуратно отодрал прилипший к коже металл. Я застонала, будто из меня вытягивали гвоздь. На груди осталась фиолетовая гематома — и чёткий, как печать на мягкой глине, оттиск кулона: солнце, девушка-демон, руны по кругу.

Док густо намазал мазью, показал жестом — «неделя», оставил записку и растворился. Сон накрыл сразу, тяжёлой тенью.

Через три дня боль стала терпимой, печать — никуда не делась. Я отнесла разбитую «имперскую» униформу в оружейную; хозяин присвистнул:

— Кто тебя так?

— Не понравилась одной тётке, — буркнула я.

— Металл в дело пустим, дам десять процентов.

— Окей. Взамен?

Он достал из-под стойки армейский камуфляж спецназа — тяжёлый, но надёжный. Я надела — плечи потянуло, зато стало спокойно. Пистолет положила на прилавок.

— Патронов на него всё равно не найти. Двадцать пять процентов дам.

— Неважно. Деньги на браслете ещё есть.

— Есть штука, — оживился он. — «Энергетический гасс».

На прилавке щёлкнул короткий обрез с боковыми трубками.

— Пробивает любой броник. Средняя отдача. Заряжается по две. Можно по одной, можно сразу — но двоечка даст по рукам.

Я обняла новое оружие, как старого друга, и снова пошла вниз.

Люди менялись. Становились полулюдьми: клыки, мощные челюсти, когтистые руки. Ларьки всё чаще стояли закрытые; света — меньше; слышно было только, как мои берцы отбивают глухой ритм. Фигуры начали мелькать из ниоткуда: удар по шлему, по груди, сбоку — ещё. Я выстрелила наугад: вспышка, откат, визг.

Одна из фигур вышла из тени полностью: как мумия, только багрово-тёмная, и «бинты» на ней были не ткань, а стальные ленты; глаза — жёлтые, клыки — мокрые. Выстрел отбросил одну; двое других повалили меня, одна держала ноги, другая разодрала броню спереди. Они увидели на коже мой чёткий отпечаток кулона — и исчезли. Просто растворились.