Голос во тьме

Сбивчивый детский шепот разносился по темной, едва освещенной комнате. Пламя свечи потрескивало, силясь разогнать подступающую тьму ночи.

– Владыка Господи, Боже наш, сохрани рабыню твою Тихомиру от всякого зла, от врага видимого и невидимого, от навета лукавого и от всякой скорби. Даруй ей здравие душевное и телесное и спаси ее душу. Аминь.…

Маленькая девочка усердно читала молитву. Капли холодного пота проступали на ее маленьком лице, а руки, сложенные в вместе, ощутимо дрожали.

– Не бойся, Тихомира… – едва уловимый шепот щекотал ухо девочки. – Ты отлично запомнила молитву, которой тебя научила мать. Давай уже наконец поиграем, нельзя же всю ночь молиться богу…

Свистящий шепот менялся – с начала он напоминал человеческий голос, но с каждым прошедшим мгновением претерпевал жуткие метаморфозы. Хруст, щелчки и неясное бульканье перемалывали слова, от чего было все труднее и труднее понять, что говорил голос.

Тихий стон деревянной половицы нарушил хрупкую тишину ночи. Стук когтей об пол будоражил сознание. Тихомира вздрогнула. Сердце бешено стучало, а страх пожирал ее изнутри. Спину начало покалывать. У нее было чувство, как будто еще один миг и скользкие, холодные и кривые пальцы чьих-то рук схватят ее. Ощущения были настолько реалистичными, что она готова была поклясться, что чувствовала чужеродное прикосновение своей кожей. Она боялась пошевелиться и еще сильнее боялась открыть глаза. Что-то пугающее струилось у нее за спиной в густой тьме. Уже не первый день к ней вместо сна приходил ночной кошмар. Каждую ночь она читала молитву, пока не проваливалась в беспокойный сон, а до этого едва различимый, леденящий душу голос продолжал терзать ее разум. Однако в эту ночь, когда полная луна озарила землю своим ледяным сиянием, голос зазвучал громче и настойчивее чем когда-либо.

– Ти… хомииираааа…, ми… лаааая, огляниииись… – проскрежетал голос.

Влажный шорох и скрежет соприкасающихся зубов ощущались настолько близко к ее маленькому уху, что волосы невольно вставали дыбом. Застывшая как зайчонок, она даже перестала дышать. Только губы бесшумно шевелились, повторяя заученную наизусть молитву.

– По… смо… кх… трииии… на… меняяяя… – более настойчиво прошипел голос.

Тихомира знала, что оборачиваться нельзя. Когда мать учила ее молитве, то наставляла ее: «Пусть боже тебя защищает. Не смотри во тьму, чего бы она тебе не сулила». И она не смотрела. Не смотрела изо всех сил, а молитва, которую она повторяла снова и снова, в этом ей помогала.

Внезапно раздался грохот, как будто что-то тяжелое упало на пол и покатилось в ее направлении. От неожиданности Тихомира инстинктивно обернулась, широко раскрыв глаза. Пронзительный крик застрял в ее пересохшем от страха горле.

Два немигающих красных глаза смотрели ей в душу. Истлевшая плоть свисала с нечеловеческого лица, обнажая почерневшие от гнили кости. Обжигающее лицо дыхание вырывалось из пасти, утыканной острыми, как колья, зубами. Краем глаза, она увидела непроглядную и липкую тьму вокруг существа. Тени неестественно искажались, приобретая зловещие формы.

– На… конеееец… то… тыыы… пос… мооот… релааа… нааа…кхк… меняяя…, мииии… лааааяяя… Ти… хо… ми… рааа… – снова проскрежетал глубокий и рваный шепот над ее ухом. – Пой… дееееем… иг… рааааать…

Пасть твари открылась шире, словно в улыбке. Порыв ветра от стремительного движения погасил свечку. Кровать, в которой мгновение назад сидела испуганная до глубины души девочка, опустела. Одеяло, еще помнящее ее очертания, медленно опадало на матрас. Стихающий скрежет и бульканье тонуло в рассеивающейся тьме. Наступила громогласная тишина.