Горечь

— Тебе как обычно? С собой?

Она смотрит на меня выжидающе, со своей очаровательной лисьей улыбкой.

Кажется, я даже с закрытыми глазами соберу для нее заказ. Протереть холдер, насыпать примерно 15 грамм арабики крупного помола, разровнять, зарядить в машину. Пока кофеварка гудит, нащупать левой рукой упаковку молока и залить немного в питчер, добавить сироп. Пропустить пар, набрать полтора сантиметра пены. Соединить эспрессо и молоко. Идеальный капучино готов.

Теперь пришло время выпечки. С шоколадом, с ванильным кремом, с ветчиной и сыром, без начинки — да, безусловно они великолепны, но и я, и она знаем, который из них необходим.

— Большой капучино и миндальный круассан — произношу нарочно громко, но мне даже не нужно оглядывать зал в поисках гостя. Поворачиваю голову и смотрю прямо на столик у окна.

Она откладывает в сторону скетчбук и несколько цветных карандашей, вытаскивает беспроводные наушники, аккуратно кладет их поверх бумаги и поднимается со стула. Фиолетовое летнее платье в мелкий цветочек раскачивается в такт её шагам, она такая легкая и хрупкая, что кажется почти прозрачной.

— Спасибо. — Она не спешит убежать, буркнув слова благодарности и прощания себе под нос, как обычно это делают мои гости. Отлично, значит, и сегодня в настроении перекинуться парой фраз.

— Как твои вступительные? Скоро объявят результаты?

— О, да нормально. Кажется, у меня есть шанс. Хотя, знаешь, если живопись и композиция были предсказуемы, то с рисунком сложновато — чертов натюрморт с гипсовой головой. С такой, видел может, головой Давида.

— Не представляю, зачем архитекторам умение рисовать гипсовые головы.

— Я тоже не знаю. Чтобы преподавать в школе ИЗО за копейки, академический рисунок не нужен. — Мы смеемся, но затем я замечаю ее секундное замешательство. — Знаешь, вы с ним чем-то похожи.

— С кем?

— С Давидом.

Могу ли я считать, что это был комплимент? Вот уже несколько месяцев она приходит в мою кофейню, я готовлю для нее капучино и выбираю самый красивый круассан, а затем отдаю заказ и мы флиртуем пару долгих минут. Моя любимая часть дня.

— Спасибо за кофе, Макс.

— Всегда пожалуйста.

Уже через пару мгновений послевкусие приятного разговора смажется нервным напряжением, гости будут сменять один другого, и я даже не запомню их лиц. Зато запомню заказы. «Большой флэт уайт на овсяном, и без сахара, пожалуйста». «Мне самый обычный американо и булку вот эту, с посыпкой сверху». «Какой-нибудь кофе с молоком, побыстрее, я тороплюсь. И добавьте малиновый сироп».

В этой суете не замечаю, как проходит целый час. Дел было столько, что на стол у окна не удавалось даже взглянуть, но я не слишком беспокоюсь. Обычно она сидит в кафе с двух до пяти, затем встает, неспешно собирает вещи и выходит, на прощание махнув мне рукой.

Но сейчас ее любимый столик пуст. Когда я приближаюсь к нему, чтобы убрать, сердце неприятно сжимается. Выбрасываю в урну едва надкусанный круассан, который остался сиротливо лежать на салфетке.

***

Когда работаешь сменами и почти без выходных, дни летят с сумасшедшей скоростью.

Она перестала покупать круассаны и три месяца брала только черный кофе среднего объема. Больше она не смотрела мне в глаза и не пыталась заговорить, не отвечала на мои шутки, когда забирала заказ. Лишь вздрагивала от неожиданности, когда я случайно касался пальцами ее фарфоровой руки.

Но сегодня, в этот декабрьский день, все вышло иначе. Около двух она входит в кафе, захватив с улицы облако морозного воздуха, и произносит, подойдя к стойке:

— Капучино с собой. И миндальный круассан.

Спустя пару минут она уже сидит за угловым столиком с бумажным стаканчиком в руках. Посетителей в этот час немного, поэтому я могу хорошо разглядеть ее темную макушку, склонившуюся над столом.

Я продолжаю готовить напитки за стойкой, убирать столики в зале. За эти пару часов она как будто не сдвинулась с места. Шуршащий коричневый сверток она даже не раскрыла, поэтому, когда прохожу мимо, я со смехом произношу:

— Ты разлюбила круассаны?

Она отрывает взгляд от телефона и виновато улыбается мне:

— Нет, что ты. Просто сейчас у меня с ними… сложные отношения. Вообще со всей едой.

Она достает круассан, отрывает от него кусочек и кладет в рот. Внезапно у нее на глазах наворачиваются слезы.

Я резко и с громким скрежетом отодвигаю стул и сажусь прямо напротив нее, и плевать, что гости недовольно косятся в нашу сторону.

— У тебя все хорошо?

— Ты уверен, что это подходящий вопрос для плачущей над выпечкой девушки? — она смеется, но выражение ее глаз не меняется.

Я знаю этот взгляд, видел его в зеркале сотню раз и ни с чем не смогу перепутать. Как бы я ни хотел забыть, он прочно отпечатался в моей памяти.

— Мне показалось, что ты расстроена….

— Просто дурацкий день. Многое произошло. Но тебе, наверное, надо идти. Не переживай, все в порядке. Не буду тебя задерживать!

— Гостей почти нет, так что я в твоем распоряжении. Бариста, как хороший бармен, тоже в своем роде психолог.

Мне показалось, что шутка вышла смешной, однако она лишь слегка качает головой. Ее лицо искажает мучительная гримаса:

— Не знаю, как объяснить. Если так подумать, у меня все хорошо. Но, как бы так сказать… Будто во всем, что я делаю, нет смысла. Мне кажется, что если убрать меня из моей жизни, мир ничего не потеряет. А ведь у всего должен быть смысл, разве нет? Я даже иногда думаю… Как в этом мире могло случиться такое, что родился совершенно бессмысленный человек?

Ее слова, словно иголки, впиваются под кожу, заставляя монстра внутри зашевелиться.

— Послушай, во всем, что с нами происходит, есть смысл. Не знаю, что у тебя случилось, но нет ничего, что нельзя было бы пережить. Мы не можем всегда испытывать только радость, иногда приходится испытывать и боль…

— Боль? — Ее лицо резко становится ожесточенным, она прерывает меня на полуслове. Ореховые глаза становятся почти черными. — Радость? А что, если я скажу, что я их не чувствую? Ты вообще представляешь, что это такое — не чувствовать? Совершенно, блять, ничего!!!