Гори, ведьма, гори

Глава 1

Он видел свою смерть.

Он бежал за девчонкой, которая, как дикий лось, неслась сквозь лес, ломая ветки. Он чувствовал, как горит от азарта кровь, ощущал нетерпение и предвкушение от того, что произойдет, когда он ее поймает. А он ее поймает. Уже поймал.

Он схватил ее за волосы, и она вскрикнула, попыталась вырваться, но нога скользнула по росистому мху. Испуганные глаза, расширенные зрачки, дыхание сбившееся, громкое. Она не кричит. Только смотрит.

Тем лучше.

Его взгляд гипнотизирует, засасывает в себя, и девчонка обмякает. Еще немного – и он получит ее силу и сразу же убьет ее. Ему уже давно не требовались периаммы – жалкие деревяшки, болтающиеся на шее. Он мог поглотить душу ведьмы вот так, взглядом, мысленно проводя древний обряд, которым пользовались еще в средние века. Власть у инквизиции тех времен не просто так была настолько всеобъемлющей.

Секунды капали мучительно медленно – сила ведьмы сопротивлялась, не хотела переходить к нему а потом – раз – и хлынула потоком, заставив мышцы сократиться в сильнейшей судороге. Он рыкнул от боли, но хватку не ослабил, потому что девчонка слабо дернулась в его руках.

Ее сила лилась и лилась, и его сердце стучало как безумное, и мышцы сводило все сильнее и сильнее. Но такая сила стоила любой боли, всех жертв, всех жизней, которые пришлось прервать. Такая сила – это полная власть над изнанкой, а значит, и над всем миром. Умение взаимодействовать с изнанкой без последствий сделает его едва ли не богом этого мира.

Ощутив последнюю каплю силы, он, зная, что момент настал, вонзил между ребрами девчонки нож. Ударил прямо в сердце, чтобы смерть была быстрой, повредил полость сердца и левый желудочек. Аккуратно, правильно, без крови. Хорошая смерть. Это меньшее, что он может сделать для нее. Конечно, звучит несколько кощунственно, но он знал, что если предать живую еще ведьму огню или утопить в воде, то можно выжать еще пару капель силы. Он великодушно оставил эти капли ей.

Девчонка, последний раз выдохнув воздух из легких, скользнула на мох.

Он вытер кровь об рукав куртки, прикрыл глаза, ощущая, как расслабляются мышцы, как новая сила становится его частью.

А потом что-то изменилось. В тело вдруг потекло что-то черное, вязкое. Воздуха стало не хватать – горло забила черная густая дрянь. Она убила его очень быстро, перекрыв воздух. Последнее, что он почувствовал, задыхаясь – холод мокрого мха и запах прелых листьев. Последнее, что он увидел – грязная подошва кроссовка мертвой ведьмы. Он умер как обычная человеческая букашечка. Прожил столько лет – и вот так закончил.

…Он открыл глаза. Сел в постели, растер виски пальцами.

Дурацкий сон. Гадость. Проклятые белые ночи. Сила семидесяти трех онейромантов, поглощенная им за всю его жизнь, порой мешала. Сны о собственной смерти стали настолько частыми, что это уже начало напрягать. Хотя предупрежден – значит, вооружен.

Хороших новостей в это утро снова не было. Девка опять растворилась в городе. Это уже даже не смешно. Выследить ее не могут все силы иных Петербурга, а значит, что-то или кто-то ее защищает. Неужели все же придется самому? Ох, как не хотелось бы ее трогать. Ну, только если в периамме, из которого можно аккуратно выкачать все, что осталось.

Этот периамм ему должны были принести уже давно. Но даже деньги и связи оказались бессильными. Лучшие иные Петербурга не могут поймать одну несчастную сопливую ведьму, которой еще и двадцати не стукнуло? Не-е-ет. На девку кто-то ворожит, или отмаливают ее, и это уже не оставляет сомнений. Разобраться сначала с этим?

Да. А «тузы Петербурга» пусть ищут лучше.

А ему нужен менталист. Срочно. Прежний уже поистрепался, все его силы выдоены до дна. Надо сожрать нового. Может, тогда хоть что-то прояснится?

***

- Сколько хочешь за менталиста?

- Пять золота.

Андрей Геннадьевич, уже знакомый нам продюсер известной на всю страну передачи «Экстрасенсы», специально назвал просто несусветно огромную цену. Никто на такую сумму никогда не согласится, к тому же, менталист уже сам на последнем издыхании. Андрей Геннадьевич, что называется, пользовал его и в хвост и в гриву. А что мальчишка расплачивается годами своей жизни, его мало волновало. Три периамма на его шее доказывали, что на жизнь других людей и не совсем людей Андрею Геннадьевичу очень наплевать.

Петр Павлович Старцев едва заметно дернул губой.

- Плачу шесть. За срочность.

Андрей Геннадьевич хотел было расхохотаться, но осекся, моргнул изумленно.

Старцев небрежно достал из кармана с десяток неровных слитков, от которых несло силой и энергией. Отсчитал шесть и ссыпал на стол перед Андреем Геннадьевичем. Тот открыл рот как рыба, но опомнился быстро: сгреб дрогнувшей ладонью золото и крепко сжал в кулаке.

За такие деньги он бы и сам продался. Да о чем говорить? Он продался бы и за вдвое меньшее. Его поведение изменилось мгновенно. Только что он разговаривал со Старцевым чуть небрежно, показывая, что в этом городе он человек не последний. Теперь же, когда этот мальчишка продемонстрировал такую… власть, тон сменился сам собой.

- Мальчика привезут через полчаса, сейчас, один звонок…

Андрей Геннадьевич засуетился, уронил телефон, поднял, потыкал пальцами в экран, чертыхнулся. Наконец дозвонился куда надо.

- Игоречка к «Астории»… Да-да… А где? Так..

- Минутку, Петр Палыч, - заискивающе кивнул Андрей Геннадьевич и на негнущихся ногах вышел за дверь, продолжая телефонный разговор.

Вернулся он через полминуты. Лица на нем не было совсем.

- Игоречек наш прогуляться ушел, менталисты – они такие, да… Погуляет и вернется, силы-то у него уже не те. Я своих ребяток за ним отправил, вы не переживайте, привезут Игоречка в лучшем виде.

Старцев кивнул.

- Хорошо, я ожидаю. Только вы же понимаете, Андрей Геннадьевич, что вернуть вам его не смогу.

Андрей Геннадьевич развел руками, дернул губой.

- Ну, надо так надо.

Глава 2

Максим Савин в чертовщину всякую не верил.

Он был человеком рациональным.

Не сказать, чтобы он поверил и сейчас, увидев все, так сказать, ля натюрель. Он сейчас вообще, честно говоря, находился в шоке. Осознание никак не хотело пробиваться в разум, потому что дел было невпроворот.

Да, его невеста оказалась чертовой нечистью с гнилым сердцем. И да, его спасла девчонка, которой крепко из-за этого досталось. И сейчас спасительницу срочно требовалось обезболить и подлатать. Именно этими мыслями и загружался Максим, изо всех сил стараясь не нарушать ПДД. Не хватало еще внеплановых остановок.

Девушка задремала или вырубилась от шока, но Максим, сгрудив ее на заднее сиденье, не отвлекался. Спешил. В голове все часто истерично всплескивали мысли типа «Что за нах..?!», но Максим их давил. Потом. Это все потом.

Девушка действительно потеряла сознание. Рассеченная когтями кожа выглядела жутко, волдыри на ладони от неизвестно откуда взявшихся ожогов тоже были ого-го, да и сама она была бледная, горячая, как печка.

«Дерьмо», - подумал Максим и подхватил девчонку на руки.

Анальгетики, антибиотики, капельницы, швы, повязки, стационар. Потом неумело совранные отмазки перед главврачом и хирургом про то, что девушка героически защитила его от жуткой собачьей стаи – все это затянуло его, отвлекло.

Ненадолго.

Он вошел к ней в палату, но вместо девчонки, которая едва отметила свое совершеннолетие, увидел изможденную женщину. Она спала на той же самой постели, на которую укладывали девушку. И когда белье успели сменить? Да что вообще за мысли?!

Сухая кожа, тени под глазами, растрескавшиеся губы. На лбу лежала седая прядь волос.

«Куда дели? Где девушка? Почему без моего ведома переместили в другую палату?» - заполошно заметалось в голове.

Следом за этими пришли мысли помрачнее. «Ее нашли…», - стукнуло в голову паникой. Но если нашли, почему постель не пустая?

Догадка прошила его насквозь. Он подошел к постели, внимательно вгляделся в лицо спящей женщины. Выругался, пытаясь хоть так, матом, выплеснуть жуть из сердца.

Перепуганная юная девчонка и вот эта изможденная женщина – один человек. Совершенно точно. Максим недоверчиво коснулся ее лица, провел ладонью по коже. Грим? Кто-то над ним шутит?

Кожа была холодной, иссушенной, покрытой россыпью пигментных пятен, морщин. Совершенно точно никакого грима. Да кто она такая?! Максим попятился к двери, в который раз уже за день чувствуя, как немеет от ужаса в груди. И встал как вкопанный.

Лицо женщины вдруг на глазах стало моложе. Вслед за движением его ладони исчезали пятна, разгладились морщины, поблекли черные тени под глазами. Седая прядь волос потемнела, налилась светом.

На хрен. Валить из страны прямо сейчас. Сию минуту. До Финки, оттуда на ближайший самолет и в Азию. Туда, где можно затеряться среди толп туристов.

Но тут девушка повернулась в постели, потянулась куда-то, не открывая глаз.

- Дай еще… Еще… Огоньки…

Она простонала это так жалобно, что Максим не смог прямо сейчас вылететь за дверь. Что ей надо? Какие огоньки?

А, черт!

Максим снова прикоснулся к ней, взял за руку – и со смесью ужаса и восторга наблюдал, как сухая изможденная женщина прямо на глазах превращается в юную девушку. Она притихла, только чуть сжала его ладонь – сильнее не могла, раненое перевязанное предплечье, видимо, болело.

А потом она открыла глаза. Огромный черный зрачок почти во всю радужку пугал, и Максим опустил руку, попятился к двери.

- Спасибо, - выдохнула она, пытаясь сесть в постели. Обе перевязанные руки – одна от ожогов, вторая – от когтей, не давали это сделать нормально, и девушка тихо шипела от боли.

Максим вздохнул.

Ладно. Ладно. Уйти успеется.

Максим дернул рычажок кровати, и изголовье больничной кровати поднялось вверх. Подушка, правда, съехала от ее возни куда-то вбок, и Максим помог девушке усесться поудобнее, придержав ее за спину.

- Соображать можешь? – строго спросил он.

Она кивнула.

- Тогда скажи мне, кто ты такая и какого черта тут происходит.

И девушка, отвернув голову к окну, принялась рассказывать о своих злоключениях. Она говорила монотонно, подробно. Только пару раз ее голос дрогнул: когда она рассказывала о дяде Коле и когда делилась ощущениями от проклятия.

Она рассказала про амулет, про то, как нашла его, про то, как сразу после принятого проклятия пошла спасать его от невесты и от участи куда более страшной, чем смерть. Она говорила, старательно отводя от него глаза, но Максим заметил, что черный огромный зрачок не сокращается даже от света. Сотрясение? Обезболивающее на морфии дать не могли – не те раны. Или последствия того, что она пережила?

Максим слушал и старался не перебивать. Верил, конечно. Вопрос веры в принципе не стоял. Максим прекрасно осознавал, что влип. Конечно, не так жестко, как эта девчонка, обреченная на жуть, которую пережила и переживает. Но тоже неслабо.

- Значит, я сдерживаю проклятие? Так? Просто прикосновениями?

Она пожала плечом.

- Похоже на то.

- ….., - сказал Максим.

Денек выдался жесть, и чтобы уложить все это в голове, нужно было время. Хоть немного. Но если судить по тому, что Максим услышал, времени не было.

Быстро принимать решения – база каждого практикующего медика.

- Я помогу тебе одеться, и мы валим из города прямо сейчас, - сказал он, разворачиваясь к двери. Только там, в дверях, его уже ждали.

- Не прямо сейчас, но мыслишь в правильном направлении, - раздался мужской голос, и в палату зашел еще один персонаж.

Глава 3

Еще один персонаж – худой паренек в бейсболке, в широких солнцезащитных очках. Футболка растянутая, в пятнах, грязноватые затертые джинсы, резиновые тапки. Толкни такого – он и свалится. В первую секунду Макс именно так и хотел поступить, а потом осекся. Он понятия не имеет о той стороне мира, которую увидел только сегодня. И дикий рассказ девчонки доказывал, что не стоит лезть на рожон с каждым встречным.

Может, плеснуть ему в лицо воду из стакана, который стоит на столике? Пока будет враг будет ошеломлен в первую секунду, начать орать на все отделение? Народ сбежится.

Но сделать Максим ничего не успел.

Паренек поднял руки вверх.

- Я не причиню вреда. Я помочь пришел. Я менталист. Ну, так нас называют.

Голос у него был уставший, невыразительный, какой-то серый.

- Я меняю годы своей жизни на знания. Это не ведьмовское предвидение будущего, это гораздо сильнее, - пояснил паренек тем же безжизненным голосом.

Он прошел на шаг дальше, оперся на стену, выдохнул, и только сейчас Марина поняла, что с ним было не так. Он выглядел как тяжело больной человек. Весь бледный, почти белый, на лбу и над губой выступил пот. Правая рука трясется, как от старческого тремора, губы дергаются, как у человека, который изо всех сил старается сдержать боль, но не может.

- И чего там, в будущем? – спросила она осторожно, и он ответил грубо, не выбирая слов.

- Поверь, ничего хорошего, особенно если ты сделаешь так, как я скажу. И ты с ней. Если хоть на миг разлучитесь, я вам не завидую. Устроила, блин, самодеятельность. Если бы сдалась спокойно в самом начале, все в порядке было бы, но ты… блин, дура. Ладно. Сейчас в глаза мне посмотри.

Безжизненный, пустой ранее голос вдруг налился властностью, и Марина неожиданно для себя подчинилась, хотя ей до этого хотелось послать менталиста по матушке.

Паренек стянул с глаз очки. Максим выругался. Марина, впрочем, тоже промолчать не смогла. На них смотрели глаза глубокого старика, провисшие, потекшие куда-то вниз, выбеленные, потерявшие цвет. Это было тем страшнее, что остальное лицо не было старым.

Ощущение несоответствия реального и возможного не бились еще и потому, что сами глаза были будто неподвижными. Смотреть в них было как смотреть на жуткие картины, которые следят за тобой глазами, куда бы ты не пошел.

- Так. Ты. Запоминай. А лучше запиши. Автобус до Лодейного поля на 18:40, метро не пользуйся, только наземкой. Оттуда до Шуи, дальше до Уницы на попутке. Остановится красная маленькая машина, в нее садитесь. От Уницы сама дорогу знаешь. Пешком дойдешь, к вечеру следующего дня будешь на месте.

***

- …От Уницы сама дорогу знаешь.

Знаю, конечно. От Уницы до моего родного дома восемь километров. Но я не собиралась туда возвращаться. Никогда. Ни за что.

Отправляю только письма, но ответов мне давно не приходит, и я, к стыду своему, этому рада.

- Нет. Я домой не вернусь.

Менталист опустил свои жуткие глаза.

- Вернешься. Если оба жить хотите. Зайдешь в свой дом, ты поняла меня?

Меня будто против шерсти железной гребенкой прочесали. Даже глаз дернулся и мышцу где-то в спине свело. Интонации голоса менталиста были неприятны почти физически.

- Получишь там, что должна. Потом через три дня – не раньше! – вернешься в Петербург. Все равно какой дорогой. Там уже будет без разницы. Сделаешь, как я сказал, надежда будет.

- А тебе-то что с того? – спросил Максим. Он стоял у окна, скрестив руки на груди. Смотрел подозрительно, был весь напряженный, но не испуганный, слава богу.

Менталист не перевел на него взгляда, его жуткие глаза смотрели, кажется, одновременно на все вокруг, не фокусировались на предметах.

Но ощущение было… ф. Посмотреть на него в изнанке?

Если честно, я боялась. То, что я видела там до того, как Максим начал меня касаться, мне вообще не понравилось. Честно говоря, я чуток начала понимать, почему дядя Коля такой псих. То, что показывалось мне там, могло любого довести до психического срыва. Зрение мертвых – так он, кажется, говорил? Мне мало не показалось. Еще страшнее был тот факт, что картинка из изнанки начала прорываться в реальный мир. Оскалы, кости, смерть под землей, на земле, разложение… Никогда в жизни не буду смотреть ужастики. Уже насмотрелась. Натюрель, так сказать.

Если посмотреть в изнанке на менталиста, что я там увижу? Стоит ли рискнуть? А, черт с ним. Была не была.

И я заглянула за грань, за которой угрожающе покачивались бурые тени.