Город, где забыли чудо.

Глава 1. В сердце подземелья.

Алла сидела в полутемной комнате, обитой звукоизоляционными панелями. Старый плащ висел на спинке кресла, а рядом на столе стояла чашка с давно остывшим чаем. Свет от монитора мягко освещал её лицо, подчеркивая морщины и усталость, глубоко врезавшуюся в черты. Её седые волосы были аккуратно заплетены в тугую косу и собраны наверх шпильками — привычка, от которой она не отказывалась, даже в убежище. Взгляд женщины был устремлён в экран, где транслировалась видеопанорама поверхности — улиц города, скрытых густым белым туманом.

Она прищурилась, стараясь различить силуэты. Где-то в кадре промелькнула тень — слишком быстрая, чтобы быть обычным зверем. Алла затаила дыхание.

— Опять они... — прошептала она себе под нос, щёлкнув мышкой и увеличив изображение. — Полуденница... И Беляна. Когда же вы насытитесь?

Видеокамера, установленная на крыше старого музея, посылала нечеткий, но устойчивый сигнал. Это было их «окно в мир», единственный безопасный способ наблюдать за внешним миром. Выходить наружу было смертельно опасно: с тех пор как город поглотил Туман, все изменилось.

Алла прикоснулась пальцами к экрану, будто хотела стереть серую завесу, висящую над улицами.

— Я ведь помню, какой он был, — тихо сказала она, обращаясь то ли к себе, то ли к экрану. — Город. Живой. Шумный. Весёлый. Даже шум машин казался тогда музыкой. А теперь... Только стоны и скрежет когтей.

Сзади послышались шаги. В комнату вошёл молодой парень — Пётр, один из немногих выживших, кто присоединился к ней в убежище.

— Вы опять за этим, Алла Викторовна? — Он остановился у порога, уважительно, но обеспокоенно глядя на неё. — Вам надо отдохнуть. Вы не спали уже больше суток.

Алла не отвела взгляда от экрана.

— А ты знаешь, Пётр, когда-то я мечтала жить у моря. Слышать шум прибоя, кормить чаек... — Она тихо усмехнулась. — А теперь я живу в подземке и кормлю страх.

— Мы все боимся, — сказал он, подходя ближе и кладя руку ей на плечо. — Но мы держимся. Благодаря вам.

Алла, молча, кивнула. Снова вгляделась в экран. В тумане появились два силуэта. Один двигался плавно, почти танцуя, второй — извиваясь, будто парил.

— Это они, — прошептала она. — Полуденница... и Беляна. Сестры магии и тумана. Проклятье этого города.

На секунду в её глазах вспыхнул огонь. Но затем он угас, уступив место печали.

— Они забрали мою дочку, Пётр. Она больше не вернется. Она исчезла без следа. Моя Лидочка — Алла крепко сжала губы. — Я не могла её защитить. А теперь — слежу, наблюдаю, жду... вдруг увижу хоть тень.

Пётр ничего не ответил. Он просто остался рядом, в молчаливой солидарности, в этой комнате, где свет экрана был единственным источником тепла.

Снаружи по-прежнему витал Туман, пропитанный шепотом. А под землей, в глубоком убежище, Алла продолжала смотреть. Потому что в её сердце жила последняя искра надежды — увидеть, понять, дождаться.

— Мы найдём Лидию, я обещаю, — голос Петра прозвучал глухо в бетонных стенах убежища.

Он стоял рядом с Аллой, его пальцы сжались в кулак, а взгляд не отрывался от экрана, где в тумане едва угадывались очертания улиц. Экран слегка мерцал, словно неуверенно подтверждая его слова.

Алла тяжело вздохнула, не оборачиваясь к нему. Она устала надеяться. Устала верить.

— Мы и так ищем уже больше года, — прошептала она, и в этих словах не было ни злости, ни упрёка — только бескрайняя усталость. — Каждый день. Каждый вечер. Каждую ночь.

Пётр опустился на корточки рядом с её креслом, посмотрел на её профиль — строгий, сдержанный, иссечённый тонкими морщинами, как карта памяти.

— Не надо терять надежду, — мягко сказал он. — Ты сама нас этому учила. Что пока жив — не сдавайся.

Алла медленно повернула голову. Её глаза были сухими, но в них было что-то пугающе тихое, почти стеклянное.

— Я не теряю, Петя. Я просто реалистка, — голос её звучал хрипло. — Ты хоть представляешь, что такое — быть одной на поверхности? Целый год. Без еды, без тепла, без живого слова? Среди... этих тварей?

Она отвернулась обратно к экрану. На секунду показалось, что в её зрачках отразился силуэт — высокий, тонкий, в балахоне… но он тут же исчез, словно был лишь игрой света и воображения.

— Она сильная, — сказал он, тихо, почти шёпотом. — Ты сама это говорила.

— Сильная — да. Но не бессмертная. — Алла провела рукой по лицу, устало. — Я просто не хочу лгать себе. Я не могу каждую ночь молиться в пустоту. Я уже не знаю, что хуже: не знать, жива ли она, или представить, что её больше нет.

Пётр сел на пол, прислонившись спиной к стене. Между ними повисла тишина. Где-то вдалеке капала вода, монотонно, почти как метроном их общего отчаяния.

— Когда-то, — сказала Алла после долгой паузы, — я думала, что магия — это свет, тепло, чудо. Но теперь я понимаю, что настоящая магия — это ждать. Верить. Не сдаваться, даже когда всё внутри говорит: «Хватит».

— Значит, она всё ещё есть, — прошептал Пётр. — Магия.

Она кивнула, почти незаметно.

— Есть. Но не добрая.

На экране снова промелькнула тень. И впервые за долгое время Алла не отводила взгляд. Она всматривалась — не с отчаянием, а с ожиданием. С верой.

Петр, молча, вышел из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь. За спиной осталась Алла — неподвижная, как камень, и такая же с тяжёлой душой. Её горе с годами стало частью этого подземелья, как холодный бетон стен или пыль на вентиляционных решётках.

Он прошёл по узкому коридору, освещённому тусклыми, мигающими лампами. В воздухе витал запах сырости и металла. Стены, исписанные старыми отметками и приклеенными листовками — «Пропала», «Осторожно: мутанты в районе вокзала», — казались живыми свидетелями их нескончаемой борьбы за выживание.

«Как мы вообще до сих пор держимся?» — думал он, ускоряя шаг. — «Каждый день одно и то же. Надежда. Разочарование. Снова надежда. Но ради чего? Ради детей… Ради того, чтобы они хоть что-то успели увидеть, кроме серых стен и страха».

Глава 2. Там, где река шепчет.

Ирина, их мать, уже была там — укладывала ложки, проверяла температуру напитка. Когда увидела детей, её лицо слегка просветлело.

— Доброе утро, вы мои подземные разведчики, — улыбнулась она, но взгляд её был внимательный. — Спали хоть нормально?

— Вполне, — ответила Вера, садясь. — Мне даже приснилось, будто я на поверхности. Настоящей. Где солнце. И птицы. Не монстры — а просто птицы.

Ирина замерла на миг, потом мягко погладила её по плечу.

— Значит, надежда ещё держится. Это хорошо. Это — живое.

Лев сел рядом, взял ложку.

— У нас сегодня задания. Попросили помочь на складе. Разгрузка чего-то.

— Склад? — удивилась Ирина. — Кто-то сказал, что новые поступления?

— Кажется, да, — спокойно ответил Лева, не поднимая глаз. Он уже репетировал эту фразу в голове, знал, как её сказать, чтобы прозвучала буднично.

Пётр появился чуть позже, усталый, но собранный. Он обнял жену, потер шею и сел рядом с детьми.

— Сегодня будьте осторожны, — сказал он, глядя то на дочь, то на сына. — В вентиляции снова слышали шорохи. Возможно, тараканы. А может, и не только.

— Мы всегда осторожны, — ответила Вера. И хотя слова были простые, в них проскальзывало что-то большее.

Завтрак прошёл почти в тишине. Только звуки посуды, капли воды из трубы и далёкое позвякивание металла. Но за этой тишиной скрывалось напряжение.

План начал дышать. Они чувствовали это каждой клеточкой.

Вера взглянула на Льва. Он едва заметно кивнул. Всё было готово. Осталось только сделать первый шаг.

— Пойду, помоюсь, а то скоро вылазка на поверхность, — бросил Пётр, вставая из-за стола и закатывая рукава. Его голос прозвучал буднично, почти спокойно, но в нём слышалась знакомая тяжесть — та, что появляется всякий раз перед выходом наружу.

— Сколько вас сегодня? — тихо спросила она.

— Пятеро, — ответил он через плечо. — Как всегда. Малой группой — так проще двигаться. Тихо.

Лев и Вера, всё ещё сидевшие за столом, замерли. Каждый раз, когда отец собирался на вылазку, в доме будто наступало особое состояние — тревожное ожидание, как перед бурей. Никто не говорил об этом вслух, но каждый понимал, насколько всё может пойти не так.

Пётр снял куртку, отложил её аккуратно на стул, проверил карманы: пропуск, нож, фонарик, старый компас, батарея от радиосвязи — всё было при нём. Он был собирателем — одним из немногих, кто знал тропы среди руин, знал, где можно найти старые склады, остатки техники, припасы, одежду, лекарственные растения. И одновременно — одним из тех, кто видел на поверхности кошмары, о которых старались не говорить детям.

Туман. Плотный, как жидкий бетон. Он обволакивал улицы, мосты, дома, превращал даже знакомые места в лабиринт без выхода. В нём можно было заблудиться — или хуже.

И ещё — животные. Те, что раньше были просто зверьми. После появления Полуденницы и Беляны они изменились. Ослеплённые, вытянутые, с раздувшимися сосудами под кожей, они охотились на звук, на движение, на дыхание. Никто точно не знал, как их спасти. Никто не знал, возможно ли это вообще.

— Пап… — начал было Лев, но запнулся.

Пётр остановился у дверного проёма, обернулся. Его лицо, загрубевшее от холода и времени, стало мягче.

— Да?

— Ты ведь вернёшься? — спросил Лев, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но в нём всё равно дрогнула нотка.

Петя подошёл к сыну, положил руку ему на плечо.

— Конечно, вернусь. Мы с туманом давно знакомы. Он знает меня, я — его. Пока дыхание идёт, ноги стоят и руки держат — я всегда найду дорогу обратно.

— Мы будем ждать, — тихо сказала Вера.

— Не просто ждать, — усмехнулся Пётр. — А готовиться. Потому что однажды и вам придётся выйти. Надеюсь, в другое небо.

Петя вышел из столовой, Ирина смотрела ему вслед, не двигаясь, лишь сжав ладонями чашку, в которой осталась половина уже остывшего напитка.

Он направился к душевой комнате, расположенному в дальнем конце убежища — за занавеской, за которой журчала тонкая струйка воды, подведённой из старой системы фильтрации. Металл в коридоре от сырости покрылся ржавчиной, а лампы мигали, будто от напряжения дрожала сама станция.

Петр зашел в помещение, а вода за перегородкой зашумела, словно сквозь неё прошёл не человек — а сама решимость.

Ира встала и начала молча собирать со стола, прижимая к себе тёплую кружку — как будто в этом тепле был остаток того, что может удержать её мужа в этом хрупком, но таком живом мире.

Как только за матерью закрылась тяжёлая металлическая дверь, в комнате повисла непривычная тишина. Только мерный гул фильтров и слабый треск старой лампочки напоминали о постоянной жизни под землёй. Лев и Вера, оставшиеся одни, переглянулись.

— Сейчас или никогда, — шепнула Вера, ощущая, как внутри всё сжалось в один упругий комок. Сердце колотилось, будто предчувствовало, что после этого шага их жизнь уже не будет прежней.

Лев медленно поднялся со скамьи. Его движения были осторожными, даже дыхание замедлилось. Они подошли к крючку у стены, где висела отцовская куртка — потёртая, пропитанная пылью старых улиц и чем-то ещё… чем-то, что пахло поверхностью. Свободой. Опасностью.

Вера провела пальцами по плотной ткани. В голове всплыли обрывки воспоминаний: как отец возвращался с вылазок, уставший, молчаливый… но живой. Как он хранил карточку всегда рядом, в нагрудном внутреннем кармане, недоступную для случайного взгляда. Она знала, где искать. Она запомнила.

— Смотри, — прошептала она, аккуратно расстёгивая молнию. — Здесь.

Пальцы дрожали, но Вера справилась. Лев стоял рядом, нервно озираясь, будто стены могли сейчас раскрыть глаза и выдать их тайну.

— Быстрее, — прошептал он. — Вдруг мама вернётся. Или кто-то ещё зайдёт.

— Тихо… вот она… — Вера нащупала тонкую пластиковую карточку с чипом, чёрную, со стёртым логотипом убежища. Она извлекла её медленно, бережно, как самое драгоценное, что было в этом мире.

Глава 3. Затаив дыхание.                              

Они подошли к речке, где уже собралась почти вся академия. Лунный свет отражался в тихой воде, ивовые ветви едва шевелились в вечернем ветерке, а над костром, разожжённым на берегу, плясали золотые искры. Ученики сидели на траве, кто-то плёл венки, кто-то вполголоса смеялся, а кто-то просто смотрел на реку, словно в предвкушении чуда. Солнце уже скрылось за горизонтом, оставив небо в тёплом, мягком свечении заката.

Из толпы вышли четверо наставников. Все замерли. Когда они шли, казалось, сама ночь отступала, освобождая дорогу древним знаниям и преданиям.

Первым выступил Иван Васильевич, высокий, слегка сутулый, с пронзительным взглядом. Его седые волосы были собраны в пучок, а на плечах висела тёмная накидка, от которой веяло лесной прохладой и дымом костров.

— Сегодня, — начал он, глядя на учеников с ласковой строгостью, — ночь, когда миры соприкасаются. Когда духи воды, земли и воздуха становятся ближе. Когда даже трава может прошептать тебе ответ, если ты знаешь, как слушать. Ночь Ивана Купалы — это не просто праздник. Это время очищения, любви, силы и древних обетов.

Он сделал паузу. Тишина повисла густая, как туман над водой.

— Наши бабушки и дедушки знали, что эта ночь — особенная. Моя бабушка, как вы знаете, была Ягой. Она рассказывала, что именно в эту ночь можно заглянуть внутрь себя, и найти то, что спрятано даже от собственных мыслей…

Следом вперёд вышел Владимир Водославович, с глубокими морщинами, но невероятно живыми глазами. Его голос был мягок, как плеск воды:

— Вода сегодня особенно чутка. Она всё видит, всё запоминает. Если отпустишь венок по течению и закроешь глаза — она унесёт с собой не только цветы, но и печали. А может, даже принесёт весточку от того, кто тебе дорог. Мой дед был Водяным. Он говорил: "Купала – это не просто обряд. Это договор. Между тобой и стихиями".

Он опустил взгляд на реку, будто слушая её в этот момент. Некоторые ученики неосознанно повторили его жест, вглядываясь в шёпот воды.

Алиса Александровна, стройная и серьёзная, с косой до пояса и венком из полевых трав, сказала:

— Папоротник сегодня цветёт. Да-да, именно в эту ночь. И только самые смелые, чистые душой могут его найти. Легенда? Возможно. Но я сама однажды видела, как на секунду в чаще вспыхнул огонёк… И пропал. Может, и вы сегодня увидите. Или найдёте то, чего давно искали в себе.

Её голос был тих, но в нём звучала сила леса — терпеливая, глубокая, вечная.

Наконец, шагнула вперёд Кира Кирилловна, в прозрачной накидке, украшенной ряской и перьями. Её взгляд был чуть лукавый, как будто она знала больше, чем говорила.

— А ещё, — сказала она, — это ночь любви. Смелые признания, тайные желания, венки, что плывут в темноту — всё это сегодня. Так что будьте внимательны: судьба любит такие ночи и порой шепчет совсем близко к уху.

Она рассмеялась, и смех её будто растворился в камышах.

После их слов ученики зааплодировали. Кто-то шепнул:

— Я всегда думал, что это просто праздник. А выходит, всё не так просто…

— Он и есть праздник, — откликнулась рядом сидящая Маша, — но настоящий. Такой, который чувствуется в сердце.

Вечер продолжался. Костёр разгорался, а впереди была ночь, полная тайн.

Луна во всей своей серебристой красе повисла в небе, отражаясь в спокойной глади воды. Ночь окончательно вступила в свои права, окутывая лес и поляну у реки тонким, почти волшебным туманом. Где-то вдалеке слышались голоса — смех, тихие разговоры, всплески воды.

Из глубины теней, у самого края деревьев, появились две фигуры.

— Ну, наконец-то мы дошли, — с некоторым раздражением пробурчала Ульяна, потягиваясь и зевая. Её длинные волосы были распущены, в глазах ещё теплел сон.

— Подумаешь, праздник, — фыркнула она, — что такого особенного? Купание в речке, травки, венки. Лучше бы дали поспать.

— А ты не бурчи, — мягко улыбнулась Лора, рядом с ней. Её кожа была бледна, почти светилась в свете луны. — Ты же знаешь, это важно для всех. Здесь столько энергии... Тонкой, живой. Я её почти чувствую на вкус.

Ульяна скосила на неё взгляд.

— Конечно. Тебе-то в ночи — раздолье. Ты ещё скажи, что чувствуешь запах магии.

Лора усмехнулась, облизнув губы.

— А ты знаешь, чувствую. Здесь всё словно дышит: трава, вода, огоньки... Даже люди. Все наполнены чем-то древним. И это прекрасно. — Она подняла глаза к луне. — Такая ночь бывает раз в году. Разве ты не чувствуешь?

Ульяна, неохотно, но всё же остановилась, прислушалась. Шепот листвы, лёгкое журчание воды, искристый смех детей и подростков, треск костра... И, правда, было в этом что-то особенное.

— Ладно, — выдохнула она, — может, ты и права. Только если духи лесные начнут танцевать, я ухожу.

— Договорились, — кивнула Лора, хмыкнув, — а если начнут петь — остаёшься до утра.

Обе рассмеялись, их силуэты мягко скользнули по тропинке, приближаясь к огню, вокруг которого уже собралось множество учеников и учителей. Воздух звенел ожиданием — ночь только начиналась.

Все веселились на День Ивана Купалы — любимый праздник, что соединял в себе древние обряды, магию стихий и юношескую радость. Над рекой плясал туман, в воздухе витал аромат трав, а весёлый смех эхом отдавался среди деревьев.

Ученики и учителя разбрелись по поляне, кто-то пускал венки по воде, кто-то прыгал через костёр, а кто-то танцевал, взявшись за руки. Девочки сплетали венки — одни из ромашек и васильков, другие — с включением магических трав, которые, как утверждала бабушка Ульяны, придавали сил и исполняли желания.

— Смотри, Маша, мой венок держится на воде! — крикнула одна из учениц, радостно хлопая в ладоши.

— Это значит, твоя судьба рядом, — улыбнулась Мария, прищурившись на речную гладь. Она повернулась к Вере и Льву, которые шли неподалёку. — А вы будете прыгать через костёр?

— Если Лев не струсит, — поддела его Вера, подмигнув.

— Кто струсит? Я? Никогда! — с притворной обидой ответил Лев, уже закатывая рукава. — Покажу вам, как настоящие наследники магии огня прыгают!

Глава 4. За светом.

В тусклом свете фонарика тьма вдруг будто дрогнула — и из неё медленно вышел невысокий старик. Его появление было таким неожиданным, что Вера вскрикнула и отшатнулась, а Лёва инстинктивно поднял металлическую трубу, найденную в хижине.

Старик не спешил, шагал медленно, как будто каждая ступень давалась ему с усилием, но в его движениях не было страха. Его длинная, спутанная борода свисала почти до пояса, а из-под старого капюшона поблёскивали глаза — странные, светлые, будто отражающие не фонарик, а какое-то собственное свечение. Его одежда была обветшалой: длинный плащ в заплатах, сапоги, потерявшие форму, и маленькая сумка через плечо, из которой что-то тихо позвякивало при каждом шаге.

— Кто… вы? — первой нарушила молчание Вера. Её голос дрогнул, и она чуть не пожалела, что заговорила: в тишине её слова прозвучали слишком громко.

Старик поднял голову, и на его лице появилась едва заметная, усталая улыбка.

— Я тот, кого давно никто не ждал, — произнёс он хриплым, но удивительно спокойным голосом. — А вы, похоже, те, кто всё ещё ищет.

Лёва не опустил трубу, но сделал шаг вперёд, заслоняя сестру.

— Мы никого не ищем, — сказал он жёстко. — Мы просто хотим выбраться отсюда живыми.

— Ах… живыми… — Старик чуть склонил голову, словно размышляя над этим словом. — Странное желание для тех, кто уже заглянул в сердце забытого города.

Вера переглянулась с братом.

— Вы знаете, что здесь происходит? — спросила она, чуть осмелев. — Эти… твари. Они раньше были животными. Кто сделал их такими?

Старик медленно подошёл ближе. Его глаза сверкнули мягким светом.

— Город помнит всё, дитя. Даже то, что люди решили забыть. Магия не умирает, она лишь ждёт, пока её позовут. А вы… вы уже позвали.

Лёва нахмурился, сжимая трубу крепче.

— Если вы знаете, как это остановить, говорите прямо. Мы не будем слушать загадки.

Старик слегка рассмеялся — смех был низким и глухим, будто эхом из подземелья.

— Чтобы остановить, нужно сначала понять, что именно вы разбудили, — сказал он. — Но… может быть, именно вы и есть те, кто сможет вернуть чудо. Если, конечно, у вас хватит смелости.

Вера почувствовала, как внутри у неё что-то дрогнуло: смесь страха и странной надежды.

— Вернуть… чудо? — тихо повторила она.

— Да, — старик кивнул, а затем его взгляд вдруг стал серьёзным, почти суровым. — Но чудо всегда требует цены. Готовы ли вы заплатить её?

Лёва бросил быстрый взгляд на сестру, и сказал твёрдо: — Мы заплатим. Если это спасёт всех.

Старик улыбнулся чуть шире, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение.

— Тогда идите за мной. Город ждёт.

— Но кто вы, дедушка? — первой спросила Вера, всё ещё недоверчиво глядя на странного старика. Его светящиеся глаза и длинная борода вызывали одновременно и страх, и странное чувство… будто он знаком, хоть они видят его впервые.

Старик слегка поклонился, касаясь ладонью груди.

— Я домовой, — сказал он низким, чуть хриплым голосом. — Зовут меня Прохор. Когда-то я следил за домами людей, чтобы в них был уют и порядок. Но теперь домов нет… и мой долг другой.

Лёва прищурился, сжимая металлическую трубу, словно не мог позволить себе расслабиться.

— Домовой? Вы… из сказок?

— Всё, что называют сказками, когда-то было правдой, — мягко усмехнулся Прохор. — А теперь правда прячется под землёй, а сказки бродят по улицам.

Вера шагнула ближе.

— Куда мы идём?

Прохор посмотрел на неё так, словно хотел убедиться, что она действительно хочет услышать ответ.

— Увидите, — наконец сказал он и подошёл к стене хижины. Его рука, сухая и жилистая, с длинными пальцами, коснулась потрескавшейся доски. — Но предупреждаю: путь будет непростым.

Он постучал трижды — и стена дрогнула, как вода от лёгкой ряби. Доски будто расслоились, открывая тёмный проём, откуда потянуло прохладой и запахом старого камня.

Вера ахнула.

— Потайной ход?

— Не всё, что скрыто, злое, — тихо сказал Прохор. — Иногда тайное — единственный способ сохранить добро.

Лёва, всё ещё держа трубу наготове, бросил взгляд на сестру.

— Ты уверена, что нам стоит туда идти?

— А у нас есть выбор? — Вера ответила вопросом на вопрос.

Прохор лишь усмехнулся уголком губ.

— Всегда есть выбор. Но некоторые дороги выбирают вас, а не наоборот.

Он шагнул в проём, и его фигура сразу окуталась мягким сиянием, исходящим откуда-то изнутри. Лёва и Вера переглянулись и, почти одновременно, шагнули за ним.

Вера и Лёва, торопясь, оставили свои шлемы в доме. Они даже не заметили, как захлопнулась за ними дверь — так сильно их увлекло желание догнать Прохора.

– Может, всё-таки вернёмся за ними? – с сомнением прошептал Лёва, оглядываясь на покосившийся крыльцо. – Без шлемов как-то… не по себе.

Вера резко покачала головой. В её глазах горел тот самый огонёк упрямства, который Лёва знал с самого детства.

– Нет, времени нет, – твёрдо сказала она. – Прохор не станет ждать, он уже ушёл вперёд. Если мы задержимся, потеряем его след.

Лёва нахмурился, проводя рукой по волосам, словно хотел пригладить несуществующую каску. Ему явно было не по себе, и он старался скрыть это.

– Ты всегда так говоришь, – буркнул он. – А потом мы оказываемся в какой-нибудь передряге.

– Ну и что? – Вера прищурилась, поднимая подбородок. – Разве мы хоть раз не выбрались?

Он хотел возразить, но вдруг из-за изгиба дороги донёсся знакомый, резкий звук шагов. Прохор шёл быстро, не оборачиваясь.

– Смотри, вот он! – Вера чуть не сорвалась на крик, но тут же прижала ладонь к губам. – Тише… Если он нас услышит, может…

– Может что? – с подозрением спросил Лёва, но сам сделал шаг вперёд, стараясь ступать мягко, как кот.

Они двинулись за Прохором. Вера чувствовала, как сердце гулко бьётся в груди, а ладони начинают потеть. Каждый шаг без защитного шлема казался слишком опасным, будто воздух вокруг стал тяжелее и острее.