Горячие снеговики

Глава 1

Мария

– Маша, я серьёзно тебе говорю. В следующий раз, когда твоя семья решит отправить тебя на Новый год в эти швейцарские Альпы, просто возьми меня с собой! Представь: мы проведём незабываемый месяц, окружённые сверкающими на солнце снежными пиками, и людьми, которые готовы выполнить для нас что угодно. Вот буквально, представляешь? Как говорится, любой каприз за ваши деньги! – Нина произносит эти слова с таким восторгом, что я слышу, как её голос буквально тает в воздухе, а её лицо приближается к экрану телефона, будто она уже в этом сказочном мире. – Рай, дорогая. Просто рай.

Я вздыхаю, улыбаясь её энтузиазму, и чуть наклоняю голову в сторону, пытаясь аккуратно просунуть маленькое серебряное колечко в своё ухо. Рядом с раковиной играет тихая новогодняя музыка, создавая уютный фон, в то время как зеркало, окружённое мерцающими огоньками, кажется, ловит каждую искорку света. Всё это настраивает меня на мечтательное настроение.

– Ты делаешь всё это таким романтичным, – бормочу я в ответ, не пытаясь скрыть улыбки. Мой взгляд скользит по блеску огоньков на зеркале, и я чувствую, как что-то тёплое наполняет меня изнутри.

– Эм… ты вообще видела, что на тебе надето? Где ты вообще находишься? – Нина резко фыркает, её голос теперь явно полон недовольства. – Твоя семья, может, и ужасная, но я бы с радостью променяла её на свою жуткую квартиру и этот мокрый, холодный питерский зимний день.

Отступаю от зеркала и внимательно глажу руками по лифу платья, расшитому драгоценностями. Это платье мама вручила мне, как только я приехала сюда, и оно сидит на мне так плотно, что чувствую, как каждое его движение сковывает мою свободу. Но при этом ощущаю себя девушкой из начала XIX столетия, которым приходилось вот так же терпеть неудобные корсеты и узкие платья, чтобы фигурка выглядела как можно тоньше в талии, а грудь как можно пышнее выглядывала из декольте.

С точки зрения Нины это должно выглядеть как сказка, а для меня, возможно, это именно то, что она думает. Но правда всё же где-то посередине. Целый год я вкалывала не покладая рук, пытаясь выполнить все требования своей семьи, чтобы провести зиму с ними в Альпах. Обычно я бы с радостью отклонила это приглашение, но пропустила последние три Новых года, поскольку была сильно занята работой, и в этом году мама не оставила мне выбора. Она даже не дала мне права отказаться.

Я никогда не жаловалась, но жизнь учителя второго класса, безусловно, далека от гламурной. Однако мне она очень нравится. И на первый взгляд никто бы и не подумал, что я родом из привилегированной семьи, потому что стараюсь держать эту сторону своей жизни в тени. Потому никто из моих коллег даже представления не имеет о том, какие финансовые возможности мне могли бы быть предоставлены, если бы я не выбрала путь самостоятельной взрослой жизни, решив отказаться от судьбы типичной мажорки, которой всё доступно с самого рождения.

В детстве я часто наблюдала, как моя мать, подняв нос, смотрела на всех вокруг. Я думала, что это связано с тем, что мой отец ушёл до моего рождения, и мама просто слишком осторожна с теми, кто входит в наш круг. Но с каждым годом я всё больше осознавала, что это не просто осторожность – это высокомерие. Мама обрела слишком много богатства, и оно исказило её восприятие мира. Я до сих пор помню, как она ахнула от шока, когда я сказала, что хочу стать учителем. Её реакция была как удар, и этот момент оставил глубокий след в моей душе.

Мой дядя Святослав, хотя и был другом семьи, всегда казался немного более трезвомыслящим человеком. Но с возрастом я поняла, что он такой же, как и мама – только ещё более невыносимый. Его работа в правительстве сделала его каким-то благородным, и он ходил, словно был вечно осенён благословением.

– Маша, ты здесь? – голос Нины снова прерывает мои мысли, и я морщусь, глядя на экран телефона. – Ты что, увлеклась своей эфирной красотой? Вот же эгоистичная маленькая сучка!

Смех вырывается у меня, и я скольжу руками от украшенного лифа к гладкой шёлковой юбке. Каждое движение чувствуется, как будто ткань сама по себе сопротивляется.

– Извини, просто думала о том, что мне придётся провести весь вечер, будучи одетой как блестящая обёртка конфеты, лишь бы моя мама могла показать всем, что у неё есть дочь, которой она гордится, – я говорю это с лёгкой издёвкой, ощущая, как это безумие начинает нарастать внутри меня.

– О, да, – Нина меняет интонацию на ещё более высокомерную. – Такое разочарование – иметь дочь, которая учит простых людей. Нам нужно вернуть тебя в лоно семьи, где твоя туалетная бумага сделана из золота, а шесть человек помогают тебе одеваться, как в каких-то старинных королевских дворцах.

– Вот ты смеёшься, – говорю я с лёгким хихиканьем, – но моя мама действительно живёт именно так.

Нина, кажется, буквально замирает на другом конце провода, и её глаза расширяются от удивления.

– Подожди, серьёзно? – её голос становится немного громче, и я слышу, как она сдерживает смех. – Не могли бы ты прихватить мне несколько золотых простыней? Я могу продать их на Авито и с лёгкостью обеспечить первоначальный взнос за свою следующую квартиру.

Я усмехаюсь, чувствуя, как внутри меня что-то поднимается, и в ответ ей с широкой улыбкой говорю:

– Я этим займусь.

В этот момент действительно чувствую, как мой взгляд немного смягчается, и на мгновение кажется, что весь этот мир с его претензиями и обязательствами вдруг становится нормальным и понятным.

Глава 2

Мария

– Если бы ты пришла на студенческую вечеринку в таком виде… – вспоминая слова моей матери и даже пытаясь пародировать её голос, Нина не выдерживает, и её смех оглушает меня. – Машка, все бы ржали до умопомрачения.

– Я знаю, – снова издаю стон, поворачиваясь обратно к зеркалу и снимая серьги, которые так плотно сжали мои уши. Пальцы неуклюже скользят по металлу, и я слышу тихий звук, как они соскальзывают с головы. – Она, наверное, увидела что-то в журнале и решила, что точно знает, что такое студенческая вечеринка.

Нина смеётся в ответ, но её смех немного напряжённый, как будто она чувствует ту же подавленную усталость.

– Кстати, я всегда думала, что Святослав – это твой отец, тот парень, который постоянно присылает тебе цветы?

Я тихо вздыхаю, ощущая, как его имя снова вызывает в моей памяти не самые радостные ассоциации.

– Нет, он мой дядя. Даже нет, на самом деле... Друг семьи. Он был рядом с мамой столько, сколько себя помню. Так что да, он вполне может быть… Лучше, чем мой ни на что не годный донор спермы.

Слова вырываются неохотно, с горечью, которая остаётся в горле. Я даже не знаю, почему до сих пор продолжаю так говорить, как будто это не моя правда. Нина тихо вздыхает в знак согласия, её голос скрывает понимание.

– Те серёжки выглядели хорошо, – она добавляет, и я слышу, как в её голосе отголоском звучит искреннее восхищение.

– Я знаю, – отвечаю, вздыхая, отставляя одни серьги в сторону и выбирая другие, которые попросила мама. Лёгкий металл касается моих пальцев, и я почти чувствую, как они оживают в руках. – Но если хочу пережить следующие шесть недель здесь, мне нужно держать её в хорошем настроении. Так что... слезинки так слезинки.

– Поможет, если я скажу, что ты выглядишь как принцесса, – Нина подмигивает мне через экран, и в её голосе снова появляется игривость, как будто она сама становится частью спектакля, хоть и издалека, – тебе станет полегче?

– Немного. Жаль, что тебя здесь нет, – мой ответ тянется, и я чувствую лёгкую ностальгию. Мне кажется, что с Ниной я была бы в безопасности, словно на другой планете, где всё возможно.

– Мне тоже, – отвечает подруга, её голос немного становится тише, как будто она чувствует, как расстояние между нами расширяется, несмотря на экран.

– Ладно, мне лучше пойти, пока она не вернулась и не потащила меня вниз за волосы, чтобы представить всем. Тогда я никогда не услышу конца этой истории, – я стараюсь казаться весёлой, но мой смех звучит фальшиво, как пустая оболочка.

– Хорошо, скучаю, Маша. Пришли мне много фотографий! Люблю, подруга! – Нина завершает разговор, и я чувствую её тепло через экран, даже несмотря на всю пронзающую меня пустоту.

– Обязательно, я тоже тебя люблю, – мы быстро обмениваемся воздушными поцелуями, и вот наш видеозвонок заканчивается, оставляя меня в этом жестоком и бесшумном пространстве.

Вдруг вокруг меня опускается тяжёлая тишина. Я сижу в огромном горнолыжном домике, куда люди, с которыми я едва знакома, по просьбе моей матери пришли отметить католическое Рождество. Здесь собралось больше людей, чем я когда-либо встречала. И я – среди них. Единственная, кто, похоже, не вписывается в пафосную обстановку. Моё тело словно замедляется, и я чувствую, как эта пустота охватывает с головой.

С каждым вдохом ощущаю, как темно-красный лиф вдруг сжимается, и мои лёгкие вместе с ним, заставляя надувать щеки, пытаясь вытащить что-то положительное из собственного отражения в зеркале.

«Просто притворись. Это для семьи. Просто притворись. Улыбайся и притворяйся. Как говорилось в одном мультике, улыбаемся и машем», – мысленно призываю себя.

Я знаю, что многие бы отдали всё, чтобы оказаться на моем месте. Родиться в богатстве, с детства не знать нужды, всегда иметь всё, что хочется, и провести всю зиму в роскошном доме высоко в швейцарских Альпах, окружённом семьёй и друзьями. Прекрасно понимаю, что для подавляющего большинства тех, с кем я знакома, это недостижимая мечта. И никакого кредита не хватит, чтобы воплотить её в реальность – им просто банк не выдаст столько денег. Потому их сказка останется лишь прекрасной сказкой…

Но для меня это не так.

Это не веселье, не отдых. Это скорее тюрьма, позолоченная клетка, в которой я должна улыбаться, потому что внутри меня живёт человек, который не умеет сказать «нет» своей матери. Вовсе из-за страха лишиться материального благополучия. В конце концов, на зарплату учителя и прибыль от удалённого репетиторства шиковать нельзя, но я привыкла жить на эти деньги, порой в чём-то себе отказывая. Тут в другом причина. Я так воспитана: мне с детства объяснили непреложную истину – маму надо слушаться.

Я заставляю себя сделать несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Проверяю серьги через отражение в зеркале и аккуратно укладываю телефон в сумочку. Этот лиф так туго затянут, что моя грудь почти касается подбородка, когда я вдыхаю, и несмотря на это, юбка на мне такая лёгкая, будто её вообще нет, когда я иду.

Мимо величественных картин, изысканных ваз и высоких мраморных колонн я шагаю с гордо поднятой головой, но мысли в голове бурят мозг в обратном направлении. Я играю роль, запихивая настоящую себя глубоко внутрь, вновь и вновь зажигая фальшивую личность, которая выжила в частной школе, на невероятно роскошных вечеринках и в часах бесконечных разговоров о том, как трудно быть богатым.

Глава 3

Мария

Передо мной стоит мой бывший жених, Антон, с его фирменной улыбкой, от которой тает масло. Вернее, это мне когда-то казалось так, – в те достопамятные времена, когда мы с ним… Ах, лучше не вспоминать. Теперь он выглядит так, будто ничего не произошло, будто он не разрушил мою жизнь. Я не видела его пять лет – целых пять лет свободы; пять лет, в течение которых я пыталась восстановить свою жизнь из обломков, в которые он её превратил; пять лет, в течение которых я искала покой в своём сердце после всего, что он заставил меня пережить.

Моя мать ненавидела Антона и считала мою любовь к нему актом бунтарства. Оглядываясь назад с более здоровым мышлением, чем когда-то, я понимаю, что это чувство к нему было просто отчаянием и страхом. Он разрушил меня и мою жизнь, оставив с таким количеством психологических проблем и травм, что я чуть не ударила Нину вазой в первую ночь, когда она осталась в моей квартире.

Она встала ночью по мелкой надобности, я же решила – это Антон проник ко мне и решила защищаться до последнего. Хорошо, подруга вовремя успела отскочить в сторону и нажать кнопку выключателя, и ваза бухнулась об стену, обдав нас стеклянными осколками. Было потом чем заниматься целый час, выискивая острые опасные кусочки по всей комнате. Но Нина, добрая душа, зла на меня за этот поступок не держала. Она всё понимала.

Антон – это тёмное пятно на моем прошлом, от которого я потратила множество часов на психотерапию, чтобы оставить его позади. А теперь он стоит передо мной в серебристо-голубом костюме и белоснежной рубашке, выглядя как кот, который съел хозяйскую сметану, хитрая такая скотина, и задумал сожрать ещё. А что не поместился в желудок – обоссать, чтобы больше никому не досталось.

– Не очень-то вежливо так здороваться, – говорит Антон своим обманчиво приятным голосом.

– А затаскивать меня в… – Я быстро оглядываюсь, теперь, когда мои глаза привыкли к приглушенному свету. – В кладовку для принадлежностей? Это что, лучше?

– Считай это инстинктивной реакцией на нашу встречу, – мягко говорит Антон. – Ты выглядишь просто потрясающею… – его глаза медленно скользят по моему телу, и отвращение скручивается в моем животе. Один глаз у него молочного цвета и двигается медленнее другого. Это единственный явный шрам, который Антон носит с нашего прошлого.

Остальные шрамы – в моей душе.

Мне нужно выбраться отсюда. Быть запертой здесь с ним вызывает воспоминания, которые я годами пыталась похоронить. Всего за две минуты знакомое покалывание под кожей вернулось, и желание закричать поднимается в горле. Я ощущаю, как по спине, откуда-то от поясницы, начинает накатывать волна панической атаки. О, как же давно этого не было в моей жизни! Как же я ненавижу эти жуткие ощущения, от которых не знаешь, куда бежать и скрыться!

«Антон опасен. Жесток. Я не могу быть заперта здесь с ним. Я не могу», – лихорадочно проносятся мысли в голове.

– Я спрашиваю снова, – говорю, сдерживая рвущийся нарушу крик отчаяния, чтобы голос оставался ровным. – Какого чёрта ты здесь делаешь?

– Меня пригласили.

Мой рот открывается от удивления.

– Кто?!

Я не могу представить ни одного человека в моем ближайшем окружении, кто знал бы Антона и при этом пригласил его сюда. Моя мать никогда его не любила, но только потому, что считала простолюдином. Она была слепа к тому насилию, которое я терпела от него. Всё, что для неё имело значение, – это наличие хорошей родословной. Ну, или, на крайний счёт, крупного счёта в иностранном банке. Все остальные, то есть без денег, связей и богатых предков в прошлом, были её представлении быдлом, не заслуживающим даже того, чтобы с ними здороваться.

Я же была слишком хороша в том, чтобы скрывать то, как Антон издевался надо мной, и потому мать ничего об этом не знала.

– Ну, семья, конечно, – отвечает Антон с усмешкой.

– Это не твоя семья, – резко говорю я.

– Разве? – его глаза слегка сужаются за прямоугольными очками. – Это была бы наша семья, если бы мы остались вместе.

– Ты меня бросил, – напоминаю я ему.

– С моей стороны это была ужасная ошибка.

– Зато для меня счастливый случай, – я стискиваю зубы до тех пор, пока не слышу, как хрустят кости, и крепко сжимаю сумочку. Если понадобится, смогу использовать её как оружие, чтобы защититься. Я больше не та раздавленная девушка, от которой он устал и бросил в грязи, морально и физические униженную и даже растоптанную.

Я повторяю это себе снова и снова, пока мы смотрим друг на друга, как будто вера в это может отвратить поднимающийся страх, ползущий по моему позвоночнику, как змея. Вот-вот он доберётся до шеи, обхватит ещё и начнёт сдавливать. Нервно сглатываю.

– У меня нет времени на твои игры, – резко говорю, поднимая подбородок. – Иди мучай кого-нибудь другого.

Смелые слова придают мне сил, когда пытаюсь протолкнуться мимо него и выйти из кладовки, но как только я подхожу достаточно близко, он снова хватает меня за руку.

– Что, у тебя нет даже времени пообщаться? – Антон использует хватку на моей руке, чтобы притянуть меня ближе к своей широкой груди, и моё сердце начинает бешено биться. – Прошло так много времени с тех пор, как я видел тебя.

Глава 4

Мария

– Ты убийца, Маша. И я прикрыл тебя. Ты что, девочка, забыла проявить хоть каплю благодарности?

Слова Антона пронзили меня, как ледяное лезвие. Каждый день на протяжении последних шести лет я старалась забыть ту ужасную ночь, дистанцироваться от прошлого, которое не могу изменить, и делать шаги к лучшему будущему. Я жертвую на благотворительность, занимаюсь волонтёрством и посвящаю часы обучению малышей в школе, чтобы хоть как-то искупить свою вину. Потому что в глубине души, под грузом вины и стыда, знаю, что не полностью виновата в том, что произошло той ночью.

Мой желудок сжимается волнами, и острая судорога пронзает внутренности. Я бы согнулась от неожиданной боли, если бы Антон не держал меня на месте.

– Да пошёл ты, – бросаю ему в лицо, отталкивая. Его влажные пальцы скользят по моей голой ноге, и сердце замирает. – Я не убийца. Это твои жертвы. Ничего бы этого не случилось, если бы ты не заставил меня!

– По-прежнему повторяешь эту ложь, да? – Антон насмехается мне в ухо. – Надеешься, что если будешь повторять это достаточно часто, это станет правдой? Не глупи, Маша. Сколько не говори халва, во рту слаще не станет. Как будто ты можешь изменить реальность и то, что произошло в тот день. Серьёзно в это веришь? Я был о тебе лучшего мнения. Думал, ты умнее, чем выглядишь.

– Самая большая ошибка, которую я совершила в тот день, это доверилась тебе, – схватившись за полки, я толкаюсь назад, и Антон теряет равновесие, удивлённый моим резким движением. Развернувшись, сталкиваюсь с ним лицом к лицу и стискиваю зубы, пытаясь сдержать страх.

Он не капли не изменился. И когда я расскажу всем, что он здесь, когда я расскажу Дарье, за какого монстра в человеческом обличье она собирается выйти замуж, может быть, я наконец увижу, как он понесёт заслуженное наказание.

– Маша, ты не можешь сбежать от правды. Ты не можешь сбежать от меня, – продолжает психологически давить Антон.

– Нет! – я рвусь вперёд, питаемая страхом, но пытаюсь направить его в гнев. – Ты разрушил меня, и я не позволю тебе сделать это снова. Ты не владеешь мной, и я знаю, что ты не выйдешь туда и вдруг не изменишь свою историю, потому что тогда тебе придётся объяснять всем, почему ты лгал. Почему притворялся. И ты не посмеешь этого сделать, потому что тогда ты окажешься в такой же беде, как и я, если не в большей!

– Окажусь, конечно. Если не признаюсь всем, трясясь от ужаса, что боялся тебя, – Антон внезапно смеётся, и это холодный, безрадостный звук. – Уж поверь, актёрского таланта выглядеть бедной овечкой у меня хватит. Разве ты не думала, что я мог это предвидеть? У меня есть планы и запасные планы, Мария, на случай, если ты вдруг обретёшь совесть и попытаешься рассказать правду.

– Я рассказала правду! – почти вызываю его раскрыть истину. Какое облегчение это было бы для моих прошлых демонов.

– Рассказала? Ты была довольно рада сидеть и позволить мне взять вину на себя.

– Потому что я была травмирована⁠…

– Нет, – жёстко перебивает Антон. – Это потому, что ты знала, что я позабочусь о тебе. Потому что я всегда забочусь о том, что принадлежит мне.

Он делает шаг вперёд и берет мою щеку в ладонь. Внезапно я снова двадцатилетняя, смотрю на него под проливным дождём, когда он говорит, что позаботится обо мне. Тогда, в тот момент, это было единственное, что я услышала. Единственное, что имело значение. Но Антон обманул меня, надел на мои запястья невидимые кандалы, и с того момента я оказалась в его жестокой власти. Так продолжалось до тех пор, пока он не устал от меня.

– Помнишь? – говорит Антон мягко. – Ты должна мне.

Антон всегда умел манипулировать людьми, и я не была исключением. Слова и обещания – всё это было частью его игры. Он знал, как использовать мою уязвимость, потребность в защите и поддержке. В тот момент, под дождём, я была готова поверить ему, потому что не к кому было больше обратиться. Я была молода, напугана и потеряна. Антон предложил выход, и я ухватилась за него, как утопающий за соломинку.

Но теперь я старше и мудрее. Понимаю, что его «забота» была лишь способом контролировать меня, держать в своей власти. Я больше не та наивная дурочка, которой он мог манипулировать. Я научилась крепко стоять на ногах, бороться за себя.

– Ты больше не имеешь власти надо мной, Антон, – говорю твёрдо, глядя ему прямо в глаза. – Я знаю, кто ты на самом деле, и не позволю тебе больше контролировать мою жизнь. Ты можешь придумывать сколько угодно планов и запасных планов, но правда всё равно выйдет наружу. И когда это произойдёт, тебе мало не покажется.

Антон смотрит на меня с холодной усмешкой, но я вдруг вижу в его глазах тень сомнения. Он знает, что права. Понимает: ложь и манипуляции больше не работают. И в этот момент я чувствую, как с моих плеч спадает тяжкий груз прошлого. Я готова двигаться вперёд, оставив позади все тёмные воспоминания и боль. Хочу жить своей жизнью, не оглядываясь назад.

Как только он наклоняется, реагирую чисто инстинктивно. Моё колено взмывает вверх, и я с силой толкаю обеими руками его в грудь. Когда коленная чашечка сталкивается с мягкостью его паха, Антон согнулся пополам с хрипом, и мне становится намного легче оттолкнуть его с криком.

– Я тебе ничего не должна!

Перебираюсь через Антона, пока он оседает на пол с хныканьем, и спешу из кладовки, спотыкаясь. Яркие огни вечеринки ослепляют после времени, проведённого в темноте, поэтому щурюсь и делаю шаг вперёд.

Глава 5

Мария

Я ожидала, что мама, как хозяйка вечера, будет по уши занята встречей всех гостей, хвастаясь тем, сколько стоила эта вечеринка и как она получилась лучше благодаря её усилиям. Это был бы её момент славы, и то мне казалось, что моя родительница извлечёт из него всё возможное для укрепления собственного престижа и повышения уровня пафоса вокруг своей персоны (хотя куда уж выше-то?).

Но её нигде нет.

Я начинаю искать её среди танцующих, затем прохожу мимо стола с буфетом, внимательно оглядываю каждый угол, но продолжаю оставаться ни с чем. Никаких следов. Единственный момент облегчения испытываю, когда мельком вижу Антона, которого сопровождают наверх сотрудники заведения. Хорошо, что он больше не в моей непосредственной близости, и не нужно пытаться избегать его взгляда.

Поиски приводят меня к бару, и это неожиданно сбивает с толку. Несколько лет я использовала алкоголь как точку опоры, средство справляться с трудностями. Когда оказываюсь в нескольких сантиметрах от бара, слушая звон бокалов, шуршание льда и весёлые голоса, знакомая глубокая тоска охватывает меня. Она поднимается откуда-то изнутри, сжимая живот железной хваткой. Учащённое сердцебиение, которое сопровождало весь вечер, неожиданно замедляется до мощных, тяжёлых ударов. В горле появляется сухость, и с каждым вдохом я ощущаю, как она становится всё сильнее.

«Один напиток не повредит, правда?» – проносится в голове шальная мысль.

Я заслуживаю этого. После всего, что произошло, после того, как этот ублюдок снова разрушил мой вечер. Только один маленький коктейль. Что-то сладкое и лёгкое. Это поможет. Это мне нужно, чтобы успокоить нервы. Чтобы почувствовать равновесие и хоть немного облегчить тот ужасный психологический груз, который я несу.

Желание настолько сильное, что почти поддаюсь. Делаю полшага к бару. Прекрасно знаю, что это проигрышная битва. В глазах появляется влажность, и желание плакать усиливается.

Ещё полшага вперёд. Я уже почти у цели, как вдруг танцующая пара проносится мимо меня, слегка задевая плечо. Они смеются, извиняются и продолжают свой путь, но этот короткий контакт словно шокирует меня, выводит из заворожённого близостью выпивки состояния. Я отвожу взгляд от бара и с усилием подавляю невероятную жажду, которая поднялась.

Мне нужно найти маму.

Это единственное, что сейчас имеет значение.

Я собираю всю свою силу воли в кулак, чтобы оставить бар позади, и направляюсь наверх по лестнице. Поднимаюсь, остановившись на полпути, оглядываюсь на бальный зал. Быстрое сканирование подтверждает то, что я уже и так знала. Мама здесь не появилась.

Может, она в своей комнате? Это единственное место, где ещё стоит её поискать. В самом деле: как же раньше не догадалась? Она пошла туда поправить одежду, или сменить наряд, или просто прилечь немного, – в её возрасте провести столько часов на высоких каблуках то ещё испытание. Оно и для молодых ног трудно, а уж когда тебе за сорок… Могу лишь представить.

С трудом вдыхая, сдавленная корсетом, который давит на рёбра, я ускоряю шаг и направляюсь вверх по лестнице к лифту. Каждый шаг увеличивает тревогу. Грудь готова взорваться, платье кажется слишком тесным, кожа слишком горячей, а серьги в ушах слишком тяжёлыми.

Мне нужна моя мама.

Мне глубоко по барабану всё остальное. Только она может мне сейчас помочь. Я должна сказать ей, что Антон здесь, и позволить ей разобраться с этим. Обещаю быть примерной дочерью на всё оставшееся время поездки. Буду делать всё, что она скажет, вести себя идеально, если только она сейчас окажется рядом.

Поездка на её этаж оказывается слишком короткой. Как только двери лифта открываются, слёзы обжигают глаза. Я борюсь с собой, ощущая, как солёные капли готовы пролиться, но продолжаю двигаться вперёд, в нужном направлении. Чем ближе подхожу к её комнате, тем сильнее накатывают эмоции, и больше не могу их контролировать.

Я однажды пыталась рассказать маме о том, через что прошла из-за Антона. О том, на что он меня толкнул. Но она никогда не воспринимала это всерьёз. Её предубеждения всегда мешали ей увидеть правду. Сейчас же мне отчаянно нужно, чтобы она отреагировала, как тогда – с недоверием и презрением к нему.

– Мам? – голос срывается, когда подхожу к двери. Даже не стучу. Хватаюсь за дверную ручку и толкаю дверь. Она поддаётся, и я вхожу. Слёзы облегчения наконец находят выход, и сдавленное рыдание вырывается из груди. Больше не могу держать себя в руках. Как маленькая девочка, которая так долго бежала, чтобы наконец найти маму и пожаловаться на того, кто её сильно обидел…

– Мам, ты мне нужна. Мне нужно, чтобы ты⁠…

Я спотыкаюсь. Каблук зацепляется за мягкий кремовый ковёр. Слова застревают в горле. Мама поворачивается ко мне, отрываясь от мужчины, которого только что целовала.

Пульсирующий жар охватывает меня с головы до ног, а следующий вдох дрожит от подавленного рыдания.

– Мам… дядя Слава? – сквозь слёзы мой взгляд мечется между ними. – Что, чёрт возьми, происходит?

В комнате замирает всё. Несколько долгих секунд тишины. Всё выглядит так нелепо. Как будто увидеть лучшую подругу, целующуюся с твоим парнем, только хуже. Намного хуже.

Моя мама и…

Дядя Слава был частью моей жизни столько, сколько я себя помню, но исключительно как друг мамы, и ничего больше. Всё детство я думала, что он просто удобное дополнение к нашей семье, – милый добрый человек, который приходит, чтобы помочь, когда что-то ломается, или чтобы подвезти нас куда-то. На самом деле, учитывая, сколько раз мама жаловалась на него, я всегда была уверена, что он её раздражает и что она даже не особенно его любит. Её интерес к нему всегда казался мне поверхностным – она заботилась исключительно о своём статусе, который, по её мнению, повышался благодаря близости к государственному чиновнику. Дядя Слава был для неё символом успеха, не более того.

Глава 6

Мария

Мне срочно нужна помощь.

– Зараза, – бормочу, снова нажимая кнопку вызова. Опять звонок не проходит. Что, ёлки зелёные, здесь происходит? Почему ничего не работает? Что, в продвинутой Европе забыли, как устанавливать вышки сотовой связи?! Хвалёные передовые технологии испугались мороза?!

Быстрые шаги выводят меня на улицу. Резкий холодный ветер хлещет по лёгкому платью. Он словно злобное невидимое животное проникает сквозь кожу, вгрызаясь в мокрые, обнажённые плечи. Но, как и холод кафельного пола, который я только что покинула, понижение температуры едва регистрируется моим затуманенным сознанием. Тело словно существует отдельно от разума. Настолько я шокирована случившимся, что едва соображаю.

Телефон продолжает мигать «Нет связи», и на мгновение в голове всплывает обрывок радиопередачи, в которой что-то там говорилось о надвигающемся урагане. Но тогда это казалось чем-то далёким и неважным. Ещё несколько шагов по скользкой улице, и мои босые ноги утопают в ледяном снегу. Со стороны, наверное, может показаться: вышла в хлам пьяная девушка на мороз, чтобы освежиться, да силёнок не рассчитала.

Всё тело пылает, словно внутри горит огонь, питаемый изнурённым, бешено бьющимся сердцем и бесконечной спиралью мыслей, что кружатся в голове. Паника берет верх, всё остальное теряет смысл. Если я не могу дозвониться до Нины здесь, то хрен с ним, попробую сделать это по пути в аэропорт. Просто не могу оставаться здесь. Не в состоянии!

Живописный горнолыжный курорт с его мерцающими огнями, искусственными танцующими оленями на крышах и наигранным праздничным шармом исчезает из моей реальности. Ветром срывает остатки иллюзий. Я словно лечу над снегом, не чувствуя, как падающие снежинки оседают на коже и спутанных волосах. Жгучий ветер, режущий лицо, совершенно не имеет значения.

Единственное, на чём могу сосредоточиться, – это как поскорее выбраться отсюда. Как только появится сигнал сотовой связи, я позвоню. Но до тех пор мне нужно двигаться. В этом случае выражение «движение – жизнь» имеет абсолютно правильное значение.

На поиски ключей от машины уходит меньше минуты. Я нахожу небольшую парковочную будку, пробираюсь внутрь, цепляясь за предметы, и хватаю связку ключей, висящую на стене. Стиснув их в руке, снова оказываюсь снаружи и бреду по парковке, сквозь вышибаемые ветром слёзы пытаясь рассмотреть короткую вспышку света, чтобы понять, к какой машине они подходят.

Большой синий джип откликается на нажатие кнопки. Я направляюсь к нему, ступая по сугробам босыми ногами, пока мои шаги не замедляются, погружаясь в рыхлый снег. Ступни уже онемели, но я не останавливаюсь. В голове пульсирует одна мысль: быстрее.

Оказавшись внутри, бросаю сумку на соседнее сиденье, вставляю ключи в зажигание и завожу мотор. Джип рычит, оживая, и я без колебаний выезжаю с парковки. На развилке поворачиваю налево... или это было направо? Что за ерунда, почему я не запомнила дорогу?! Смотрю на сенсорную панель справа и пытаюсь включить навигатор. Но он показывает то же, что и телефон: нет сигнала.

Дорога бежит под колеса, но одна рука крепко держит руль, другая судорожно нажимает на экран телефона. Я снова и снова пытаюсь дозвониться до Нины.

– Пожалуйста, – шепчу в темноту машины. – Пожалуйста, дай мне сделать этот чёртов звонок!

Каждая последующая попытка терпит неудачу, экран упорно твердит об отсутствии связи. Ну, а раз нет её, то и доступ к информации об авиарейсах блокирован. Как вообще горнолыжный курорт может работать без нормальной связи? Разве такое бывает?

Моё внимание рассеяно между дорогой и телефоном, и я не замечаю, как усиливается снегопад. Серая дорога постепенно исчезает под толстым слоем снега, белым, как сахарная глазурь. Деревья вдоль магистрали растворяются в снежной буре, и вскоре я еду сквозь мягкое, бесконечное белое облако, и фары выхватывают впереди лишь пару метров, а всё остальное тонет в невидимом пространстве.

Снег всё гуще кружится вокруг, дорожные знаки становятся невидимыми, поглощёнными стихией. Перед глазами лишь пустота, а мысли, как заезженная пластинка, возвращаются к одному.

– Пожалуйста, ответь, – снова шепчу я, будто от этого что-то изменится.

Это не может происходить. Мне нужно поговорить с Ниной. Мне нужно выбраться отсюда.

Не стоило мне приезжать сюда. Никогда! Зачем я вообще решила, что смогу справиться с этим?.. Снова? Антон… Он опять возник на моём пути. Как сумел проникнуть в мою жизнь? Эти угрозы раскрыть правду... что будет, если он всё расскажет? Люди узнают, что произошло той ночью шесть лет назад. Они примут его сторону? Или увидят, через что мне пришлось пройти?

Навряд ли. Я точно не могу рассчитывать на мать – после того, как оказалось, что всё её внимание всегда было сосредоточено на дяде Славе. Не на убитой горем дочери, а на собственных интересах. Уж не знаю, какие они у неё там. Скорее всего, прагматического свойства: она наверняка держит его рядом, как секс-куклу… Боже, ну зачем я думаю о таком!

Выбросив мысли о матери и «дяде», далее я словно проживаю год за минуту, мельчайшие мгновения размываются. Куда вообще еду? В какой-то момент отрываюсь от телефона и осознаю: понятия не имею, где нахожусь. Буря обрушилась так быстро, что я, возможно, проехала мимо аэропорта... если вообще повернула в правильном направлении.

Дворники скрипят в бешеном ритме, с трудом очищая крохотный сектор стекла. Впереди только белая, затянутая снегом дорога. Впервые ощущаю холод. Руки дрожат, машина ледяная. Я замёрзла. И в этой пустоте накрывает пугающая мысль: а что, если никогда не выберусь отсюда?

Глава 7

Мария

Тук-тук-тук⁠…

У меня болит голова.

Сон тянет куда-то, пытаясь утащить обратно в уютную темноту, и сильное искушение сдаться отвлекается этим странным звуком.

Тук-тук-тук⁠…

Он продолжается, почти ритмичный, но в нём есть что-то не совсем правильное. Звук недостаточно ровный, чтобы быть тиканьем крупных старинных часов, и слишком громкий, чтобы быть чем-то вроде моего собственного сердцебиения. И всё же он звучит отдалённо, как будто не так близко ко мне, как я сначала подумала.

Блин. Что, ёлки-палки, произошло?

Сонливо открываю глаза и тут же закрываю их, так как свет обжигает глаза. Он слишком яркий. В мозг, стоило раздвинуть веки, словно острые иголочки вонзились. Это у меня из-за снега, что ли? Он так ярко сверкает на солнце? Или фары моей машины с включённым дальним светом? Может быть, тот странный стук – это дворники, по-прежнему пытающиеся очистить снег с лобового стекла?

Мой следующий вдох удивительно лёгок. Корсет, должно быть, сломался при падении, и я данному обстоятельству только рада, поскольку успела уже возненавидеть эту деталь гардероба. Тот, кто придумал корсеты, – а это наверняка был мужик, любитель женщин с осиной талией, – должен быть похоронен в гробу на пару размеров меньше, чтоб вечно ему лежать там скрюченным.

После нескольких глубоких вдохов я снова открываю глаза, и сердце тут же подскакивает от того, что вижу над собой.

Дерево. Натуральное, не пластик.

Деревянный потолок из досок тянется надо мной от одной стороны комнаты до другой. Пока смотрю на него, наконец замечаю мягкие запахи дерева и смолы, смешанные с чем-то ещё. Может быть, с дымом? Но откуда бы здесь дыму взяться? Разве только это помещение не горит. Но тогда бы дыма было намного больше.

Осторожно приподнимаюсь на локте и медленно моргаю, осматривая окружающее пространство так спокойно, насколько могу. Оказывается, я уютно устроилась в большой кровати, укутанная несколькими одеялами и пледами. Деревянная мебель обступает стены: комод слева у большого окна и шкаф справа, в углу. Есть резной деревянный туалетный столик с зеркалом в медной ярко начищенной оправе, и маленькая, бледная версия меня смотрит на меня из него.

Оранжевые шторы обнимают окно, а дверь напротив закрыта.

Всё бы хорошо, да только вот… это не моя комната. На самом деле, я не думаю, что видела какую-либо часть горнолыжного курорта, которая выглядела бы так. В таком случае где я оказалась? Я мертва? Глупо думать о таком, конечно, но окружение настолько мягкое и незнакомое, а эта кровать такая уютная, что это единственное объяснение, которое у меня есть на данный момент.

Стук продолжается и, кажется, исходит извне. Я приподнимаюсь ещё выше, и боль охватывает меня. Голова пульсирует, как будто молоток пытается вырваться из моего черепа, и глубокая боль тянет по правому бедру. Это так неприятно, что тошнота тут же наполняет желудок, и горло сжимается от спазмов. На несколько секунд кажется, что меня сейчас вырвет.

Ощущение вскоре проходит, но кислотное жжение в желудке остаётся, словно я проглотила горсть жёлтой лимонной кислоты. Это настолько неприятно, да к тому же постепенно нарастает, заставляя чувствовать себя ещё более разбитой. Схватив одеяло, сбрасываю его с себя, и сердце мгновенно подпрыгивает к сухому горлу, словно пытаясь вырваться из груди. Чувствую себя уязвимой, почти обнажённой, хотя на мне ещё есть одежда. Вернее… её, оказывается, совсем немного.

Я почти голая, если не считать клетчатой рубашки, доходящей до колен. Она выглядит странно на мне, как будто досталась от кого-то в подарок, и человек с размером не угадал; или как будто я одета в чью-то чужую одежду. Моё правое бедро покрыто толстыми белыми бинтами, которые выглядят стерильно и аккуратно, но внутри чувствую, как боль пронзает плоть. Когда поднимаю одну руку к голове, кончики пальцев скользят по пластырю, который крепко держится на коже. Ещё один взгляд в зеркало, и могу разглядеть белое пятно на лбу, которое, вероятно, тоже было наложено кем-то.

Что, ёшки-матрёшки, произошло? Где я нахожусь?!

Чем дольше бодрствую, тем сильнее растёт чувство тревоги в животе, словно змея, обвивающая внутренности. Это не просто страх, а что-то большее; что-то, заставляющее чувствовать себя потерянной и беззащитной. Мне требуется мгновение, чтобы подавить поднимающийся рвотный позыв, но я знаю, что не могу позволить себе паниковать. Затем ползу к краю кровати и собираюсь спуститься. Мне нужно получше осмотреться, понять, где я, и что с этим делать.

Однако, как только ставлю ноги на тёплый деревянный пол и встаю, боль и слабость пронзают правое бедро, и тут же падаю с криком, который раздаётся в тишине комнаты.

– Ой, мамочка! – выдыхаю, дрожа, пока боль нарастает до тошнотворных уровней, словно кто-то медленно выжимает её из меня, дабы избавить тело от всего негативного, что накопилось за последние часы. Затем медленно, как будто сворачиваясь в клубок, боль начинает утихать, оставляя меня в полуобморочном состоянии. Должно быть, я повредила ногу в аварии или когда упала. Мысли затуманились, и воспоминания о крушении в снегу туманны, словно попытка вспомнить сон, который ускользает из памяти.

Я пытаюсь собраться, но каждое движение приносит новые волны боли, и понимаю, что не смогу просто так встать и уйти. Нужно сперва понять, что произошло, и найти способ выбраться отсюда. Но прежде требуется разобраться в себе, в своих чувствах и состоянии. Не могу же и дальше действовать, как зомби. Помню, как хотела выбраться из машины, как повисла над обрывом. Потом не выдержала и сорвалась вниз, в бездну. Но вот всё, что было дальше, сливается в сплошное странное пятно, словно мои воспоминания окутаны туманом. Это пугает, потому что не могу вспомнить, как оказалась здесь, в этой комнате, в этом доме, который никогда раньше не видела.

Глава 8

Чем дольше бодрствую, тем больше сомневаюсь, что это место имеет какое-то отношение к горнолыжному курорту. Всё здесь говорит о том, что я оказалась в совершенно другом месте. Возможно, даже в другом времени. Мне вспоминаются романы о попаданках, и начинает казаться, что сейчас в комнату войдёт какой-нибудь слуга в ливрее и скажет нечто вроде: «Как прошла ночь, ваше высочество? Не желаете ли умыться?» А может, просто рявкнет, типа «Какого лешего ты спишь, дура?! Госпожа уже проснулась давно и требует тебя в свои покои!»

Добравшись до комода, хватаю сумку и замечаю своё платье, аккуратно сложенное в углу. Кто же это сделал? Тот мифический слуга из моих странных мыслей, а может тот мужчина, что ловко орудует топором снаружи? Если бы это была женщина, она никогда бы не сложила платье подобным образом. Эта мысль заставляет меня ещё больше напрячься.

Выходит, служанки, которая мной занимается, здесь нет. То есть все эти старания – результат труда того красавца снаружи с фигурой Арнольда Шварценеггера в молодые годы. Только на лицо он куда симпатичнее, чем австриец и будущий губернатор американского штата Калифорния.

Роюсь в сумке и с облегчением нахожу телефон. Ага, я не в прошлом!

Но моё облегчение быстро испаряется. Перевернув гаджет, замечаю треснувший экран. Сердце падает в глубокую пропасть. Неужели я так и не смогу связаться с мамой?! Или хотя бы вызвать полицию, ну или как она тут называется, в этой Швейцарии. Жандармерия, что ли? Зажимаю кнопку включения в надежде, что смартфон всё-таки откликнется. После нескольких секунд, что кажутся бесконечно долгими, разбитый экран начинает светиться. Мой любимый гаджет понемногу оживает. Я даже вижу, – вот счастье! – какое-то сообщение.

Увы и ах. Стоит более внимательно присмотреться, как оказывается, что это предупреждение о низком заряде батареи. За ним сразу следует уведомление «Нет связи», которое преследовало меня прошлой ночью.

Блин.

Зараза!

Ну и что мне теперь делать?!

Я нахожусь в незнакомом месте, окружённая странными запахами дерева и смолы, а снаружи – тот странный мужчина, который, хозяин этого дома. И я не имею ни малейшего представления, как здесь оказалась. Или кто снял с меня платье. Этот вопрос витает в голове, словно туча, которая не даёт успокоиться. Это чувство уязвимости, которое раньше испытывала разве что в присутствии Антона, охватывает, заставляя дрожать.

«Думай, Маша. Думай», – приказываю себе. Где я могла оказаться после езды по ночной заснеженной автомагистрали? Далеко умчаться в любом случае не сумела бы, поскольку была пурга, и дорогу основательно замело. Значит, я где-то рядом с горнолыжным курортом, ведь так? К тому же не помню, чтобы мама упоминала о чём-то ещё расположенном рядом в горах. Так что, вероятно, это место, – домик для рабочих или какое-то медицинское учреждение.

Но почему тогда всё выглядит так старомодно? Почему здесь нет ни единого признака современности? Этот дом, эта мебель, эти одеяла – всё говорит о том, что я оказалась в каком-то другом времени или месте.

Блин, неужели всё-таки стала попаданкой?! Да ведь быть этого не может! Всё выдумки писательниц! Тех тёток, которые отвлекаются от мужей, детей, внуков и придумывают всякое про женщин, ставших то принцессами магических королевств, то служанками при дворах аристократов, то Бог знает кем ещё.

Нет. Это наше время. XXI век. 2024 год. Швейцарские Альпы. Меня зовут Мария Новикова. Я… Да ну на фиг!

Несмотря на предупреждение об отсутствии сигнала, пролистываю свои контакты до Нины и пытаюсь позвонить ей. Звонок сразу же терпит неудачу, поэтому быстро набираю сообщение, объясняя аварию и как проснулась в странной комнате. Оно не отправляется. Экран телефона мигает, показывая, что сообщение не может быть доставлено. Это чувство беспомощности охватывает, словно оказалась в ловушке, где никто не может услышать.

Ах, как хочется крепко, по-русски выматериться на всю округу!

Беру себя в руки. Неважно. Если какой-то горный каннибал похитил меня, то, может быть, это сообщение послужит доказательством того, что пока жива. Но не могу позволить себе думать об этом. Должна действовать, найти выход. Никому больше и никогда не позволю воспринимать меня слабой девочкой, которой можно манипулировать, как хочется. Антон в достаточной мере надо мной покомандовал. Хватит!

Подождите. Стойте. Я уже какое-то время не слышала стука топора. Это странно, учитывая, как громко он звучал раньше. Чувствую, как сердце начинает биться быстрее, словно ожидая чего-то ужасного.

Прихрамывая обратно к окну с телефоном в руке, выглядываю через слегка искажённое стекло и смотрю туда, где в последний раз видела незнакомца. Окно, покрытое тонким слоем пыли, искажает обзор, но всё же пытаюсь разглядеть, что происходит снаружи.

Мужчины нет.

И топора тоже.

Мамочка…

Желудок сжимается, жар быстро распространяется по телу. Блин горелый! Было страшно, когда я знала, где незнакомый сильный мужик. Теперь, когда не имею ни малейшего представления, становится ещё страшнее. Опираясь на стену для равновесия, медленно прихрамываю к двери и прижимаю к ней ухо. Может, что-то станет понятнее? Чувствую, как сердце стучит в груди, словно пытаясь предупредить о чём-то.

В голове мелькают разные мысли. Может быть, если смогу незаметно выскользнуть отсюда, найти какую-то одежду или что-то ещё, то у меня будет шанс? Всё, что мне нужно, это как-то выбраться отсюда и… дальше что? Бежать через снег, пока не доберусь до цивилизации? Украсть машину? Эти мысли кажутся абсурдными, но не могу позволить себе паниковать.

Глава 10

Николай

Я держусь на расстоянии, стараясь не навязываться. Вижу, как Мария напряглась, её тонкие пальцы нервно теребят край свитера. Понимаю, насколько вся эта ситуация может быть для неё пугающей. Даже наше внешнее различие добавляет напряжения. Я высокий, с мощными плечами и крепкими руками, а она – низкая, миниатюрная, словно хрупкая фарфоровая статуэтка, которую можно разбить одним неловким движением. Тем более статуэтка оказалась в чужом месте, а это может быть чревато для неё какими угодно последствиями. Женщины, особенно такие тоненькие и ранимые, всегда пугаются быстрее, чем принимаются анализировать ситуацию рационально.

Быть устрашающим – это словно неизбежная данность для меня, но сейчас я хочу показать непрошенной гостье, что опасаться нечего. Внезапно в голову приходит идея, и я одариваю Марию самой тёплой и искренней улыбкой, на которую только способен. Улыбка – единственное оружие, способное разрушить стену недоверия.

– Оставайся здесь, пожалуйста. И ничего не бойся, – прошу мягко, делая шаг назад, чтобы дать больше пространства.

Девушка закатывает глаза, но её губы чуть дрогнули, словно сдерживая насмешку.

– Ты сказал, что мы посреди места, из которого никуда не добраться. Куда бы мне податься? – её голос звучит с ноткой сарказма, но я улавливаю в нём и каплю усталости.

– Ну, ты также выехала в снежную бурю, – напоминаю с усмешкой, – так что, возможно, умение прокладывать маршрут в горах, – не твоя сильная сторона.

– Да ну вас! – фыркает она, но в её глазах – два ярких светлячка – мелькает намёк на веселье. Эта едва заметная искорка заставляет меня почувствовать себя чуть легче.

Я понимаю, что у меня нет другого выбора, кроме как довериться ей, оставляя одну на кухне. Она сидит на столе, болтая ногами, как ребёнок, и ловлю себя на мысли, что даже в этом хаосе девушка выглядит невероятно. Иду в свою комнату, чтобы найти кое-что полезное. Время тянется невыносимо медленно, но через несколько минут возвращаюсь с огромной пуховой курткой и своим паспортом в руках. К моему облегчению, Мария всё ещё сидит там же, где её оставил.

– На, надень это, – говорю, протягивая куртку. – Эта хижина хорошо построена, но тепло здесь обманчиво.

Девушка берёт куртку одной рукой, её губы кривятся в недовольной гримасе.

– Она очень тяжёлая, – жалуется она, рассматривая громоздкую вещь.

– Толстая, чтобы согреть тебя, – объясняю, протягивая паспорт. – А это…

Её брови удивлённо поднимаются, пока она медленно принимает документ.

– Это зачем? – спрашивает, листая страницы. Её губы приоткрываются в лёгкой улыбке, когда она натыкается на мои данные. – Ты из Москвы?

– Ага, – киваю. – Это… доказательство, что сказал тебе правду о том, кто я такой.

Мария поднимает на меня скептический взгляд, и её глаза словно сверлят меня насквозь.

– Даже у серийных убийц есть паспорта, – заявляет она, прищурившись.

– Это… правда, – смеюсь. – Не многое я могу сказать, чтобы убедить тебя, что ты в безопасности, но обещаю, что здесь тебе ничего не угрожает.

Мария закрывает паспорт и возвращает его мне с лёгким вздохом.

– Полагаю, что не проснулась прикованной к кровати, работает в твою пользу, – саркастично замечает она.

– Видишь? – я широко улыбаюсь. – Уже заработал несколько плюсов. Теперь надень эту куртку. Она тебе понадобится.

Подходя ближе, помогаю девушке слезть со стола. Её ноги касаются пола, но она слегка пошатывается. Правая нога, кажется, слабая, и гостья невольно опирается на меня. Потом надевает с моей помощью куртку, которая моментально почти поглощает её маленькую фигуру. Вещь висит на ней, словно огромный защитный кокон, но для короткой прогулки на улицу этого достаточно. Впрочем, мне придётся позже найти что-то более подходящее.

– Возьми это, – у белой деревянной двери поднимаю пару толстых ботинок. – Пригодятся.

Мария надевает их, затем поднимает взгляд на меня. В этот момент буквально замираю. Её глаза сверкают, словно утренние сосульки под первыми лучами солнца, а кожа постепенно приобретает лёгкий румянец, теряя пепельную бледность.

– Куда мы идём? – её голос звучит мягче, в нём больше нет резкости, только осторожный интерес.

– Тебе нужно познакомиться с остальными, – отвечаю, предлагая ей свой локоть.

Она колеблется, но затем всё же берёт меня за руку, и мы выходим на улицу. Перед нами открывается потрясающий вид: наша хижина уютно расположена между двумя величественными горными пиками, а снег искрится, словно мириады крошечных бриллиантов.

Мария делает глубокий вдох, и этот слышимый, почти трепетный звук вызывает у меня лёгкое волнение. Она смотрит вокруг с явным восхищением.

– Добро пожаловать в рай, – говорю, чувствуя, как моё сердце невольно согревается от её реакции.

Вспомнились собственные чувства, когда впервые увидел горы. Мир вокруг изменился. На Домбае всё было настолько величественным и чистым, что я едва мог дышать. Казалось, эти пики, устремляющиеся в небо, были созданы не природой, а каким-то древним богом. Они окружали меня, словно молчаливые гиганты, которые хранили свои тайны в шёпоте ветра. Снег под ногами хрустел, воздух был свежим, словно его только что сотворили, а на горизонте солнце играло сине-золотыми бликами на ледниках.

Глава 11

Мария

– Ничего себе, – наконец произношу, справившись в охватившим от такой красоты волнением. – Ты живёшь здесь?

– Часть года, – говорит Николай с тёплой улыбкой, и его естественная дружелюбность заставляет меня чувствовать себя спокойно. Может, это из-за того, как быстро он позаботился о моей ноге. Или, вероятно, потому, что никто и никогда не поднимал меня так легко, как он. Бросаю на него взгляд и понимаю: этих мышц достаточно, чтобы любая девушка растаяла вблизи, как Снегурочка около жаркого костра.

За спиной Николая другой мужчина тяжело шагает по снегу и останавливается, когда его тёмно-карие глаза встречаются с моими. Он держит топор в одной руке и несколько наколотых поленьев, прижатых к груди другой рукой. Это тот здоровяк, за которым я наблюдала из окна. Чувствуя, как холод кусает любой открытый участок кожи, выбивающийся из огромной куртки, я не могу понять, как он стоит там в одной рубашке. Он так же крепко сложен, как и Николай, так что, возможно, это особенность мускулистых мужчин. Они горячие, верно? И он был здесь, размахивая топором, раскалывая все эти дрова, как какой-то потный, сексуальный лесоруб.

Моё горло пересыхает, и я чувствую, что должна отвернуться, потому что его выражение лица совсем не радостное, но не могу заставить себя пошевелиться. Застываю на нём взглядом, как в каком-то трансе.

– Маша, это Андрей. Андрей Двинский. Андрей, это Маша.

Лесоруб издаёт один хриплый звук в качестве приветствия, и хотя он, кажется, смотрит на меня с подозрением, всё же убирает топор за спину и прячет его.

– Андрюша – наш местный ворчливый плотник, – объясняет Николай с очередной тёплой улыбкой. – Он может выглядеть так, будто хочет тебя убить, но на самом деле добрее человека ты на всём белом свете не сыщешь. Если бы устраивали конкурс на роль самого доброго снеговика, наш Андрей всех бы обошёл. Ну, или порубил бы в мелкую окрошку, чтобы под ногами не мельтешили.

Маленький импульс тревоги проходит через меня. Глаза лесоруба метнулись к Николаю, и его взгляд потемнел, затем спутник повернулся ко мне.

– Ну прости, прости, это была шутка. Я знаю, как это прозвучало. Клянусь, он не хочет тебя убить. Я просто… неправильно выразился.

Он всё-таки такой милый и симпатичный, этот Андрей, что трудно не чувствовать себя спокойно, поэтому одариваю его улыбкой.

– Всё в порядке, я понимаю. Он действительно выглядит довольно… решительным.

– Только потому, что вы оба говорите обо мне так, будто меня здесь нет, – говорит Андрей.

Здоровяк сразу же привлекает моё внимание. Его голос глубокий и очень хриплый, звучит почти как рокот и посылает волнующий трепет по моему телу.

– Ну, – говорю смело, – очень приятно познакомиться. Извините, я предположила, что вы общаетесь только хрипами, а я в них не сильна.

Брови Андрея слегка дёргаются вверх, в то время как Николай издаёт взрыв смеха и потом поясняет:

– Он действительно человек немногословный, это точно.

Краткая мягкость в глазах здоровяка – которая, возможно, всего лишь плод моего воображения, – исчезает, как только он снова смотрит на Николая.

– Придурок, – комментирует он поведение своего друга.

– Андрей – тот самый человек в нашей компании, кто выкопал тебя из снега и отнёс к нашей машине, – объясняет Николай.

– Спасибо, – говорю Андрею. Он снова смотрит на меня и хрипит что-то нечленораздельное, затем продолжает идти к хижине.

Я хочу хрипнуть что-нибудь шутливо в ответ, но сдерживаю это желание, потому что звук хрустящего снега из леса отвлекает моё внимание. Как только Николай предлагает мне свой локоть, чтобы опереться при ходьбе, третий мужчина выходит из леса, неся сумку на одном плече и несколько рыб, свисающих с верёвок на другом.

– Ник! – незнакомец кричит сладким, лёгким голосом. – Брат, ты не поверишь, какая удача была у меня сегодня утром. Не хочу хвастать, но я думаю, что становлюсь рыбным шептуном. Это вообще такое есть? Чёрт его знает. В любом случае, сегодня вечером мы хорошо поедим.

– Твой брат? – спрашиваю тихо, любопытствуя об их отношениях, так как этот новый человек совсем не похож на Николая. Он выглядит немного моложе двух других с дикой копной коротких каштановых волос на голове и сверкающими зелёными глазами над кривой ухмылкой. Его лицо покрыто щетиной.

– Мы не родственники, – уточняет Николай для меня, затем поворачивается к незнакомцу. – Вадим, это Маша.

Парень внезапно останавливается, когда замечает меня, и эта милая кривая ухмылка становится шире.

– Ой, блин, извините. Я даже не видел вас там. Подождите – ей можно вставать и ходить? Рана у неё совсем не шуточная.

– Я в порядке, – уверяю его, крепче сжимая руку Николая. – Сама захотела выйти из дома и прогуляться. Так что если и болит, то сама виновата.

Вадим переводит взгляд между нами.

– Дружище, ты её напугал?

– Нет, – резко отвечает Николай. – Не намеренно, по крайней мере. Ну, сам понимаешь. Девушка пришла в себя после не самой приятной ситуации, в которой оказалась. Так что можно догадаться о её состоянии. Да и места вокруг…

Глава 9

Николай

Фигура на кровати остаётся неподвижной.

Я держу дистанцию, стараясь не подходить ближе. Кто она? Девушка, попавшая в беду, или убийца-автостопщица? Мы нашли её у разбитого внедорожника, действуя в горячке момента, думая лишь о том, как уберечь водителя от гибели в снегу и холоде. Теперь, когда первая тревога схлынула, начинаю осознавать: мы понятия не имеем, кого привели в эту хижину.

Доставив её сюда, мы сосредоточились на очевидном – согреть, перевязать раны и не дать замёрзнуть насмерть. Теперь моя главная забота – её состояние. Как сильно она пострадала? Внешне видимых травм не так уж много, но внутренние повреждения могут быть куда серьёзнее. Мне нужно с ней поговорить, чтобы оценить ситуацию. Всё зависит от того, насколько она сможет оставаться вменяемой, чтобы ответить на несколько вопросов.

Андрей уже высказывал своё недовольство, что мы её привезли. Однако пока снежная буря не стихнет, у нас нет другого выхода. Глубоко в душе я надеюсь, что мы не подобрали психопатку, но её внешний вид и сама ситуация, в которой она оказалась, оставляют мало оптимизма. Кто отправляется в такие горы, как Альпы, в одиночку, да ещё в такую погоду? Ничто хорошее не приводит людей в подобные места.

Сейчас одеяло на кровати чуть заметно поднимается и опускается, подчиняясь дыханию незнакомки. Судя по этим едва уловимым движениям, она уже проснулась. Вероятно, напугана. Я слышал, как шевельнулась, но, вместо того чтобы открыто заговорить, она, кажется, оценивает обстановку.

– Девушка? – мягко говорю я, надеясь вызвать хоть какую-то реакцию. – Я слышал движение. Вы не спите, правда?

Ответа нет, но через секунду фигура на кровати резко поднимается. Незнакомка садится, чёрные волосы спутанным водопадом падают ей на лицо и плечи. В руках она сжимает телефон, держа его как оружие. Её голубые глаза сверкают холодным огнём, превращаясь в узкие щёлочки.

– Кто ты такой?! – её голос звенит, полный напряжения и угрозы. – Где я? И почему, чёрт возьми, ты стоишь тут, вместо того чтобы объяснить, что происходит? У тебя есть три секунды, чтобы рассказать всё, прежде чем я вызову полицию!

Хоть она и говорила по-французски, акцент выдавал в ней явно не местную для этих гор. Нам действительно повезло, что мы наткнулись на неё вовремя, иначе последствия могли быть куда хуже. С холодным трупом, само собой, поговорить бы не получилось. С ними «общаться» могут только патологоанатомы.

Я поднимаю руки, демонстрируя открытые ладони.

– Если бы вы могли вызвать кого-то, вы бы уже это сделали, – произношу спокойно, пытаясь немного разрядить обстановку. – И всё же, если у вас действительно есть сигнал здесь, в сердце Швейцарских Альп гор, я бы признал это чудом.

Попытка поюморить не срабатывает. Девушка лишь сильнее сжимает телефон, а в её взгляде появляется ещё больше насторожённости. Я тут же меняю тактику, осознавая, что время шуток прошло.

– Меня зовут Николай. Николай Муромов, – представился я. – Я оператор оздоровительного центра. Сейчас вы в хижине моего друга, Андрея Двинского. Он, вероятно, сейчас на улице, готовит дрова для печки.

– Так вы… русские? – спрашивает девушка.

Слыша родную речь, улыбаюсь.

– Да, мы из России.

Мои слова, впрочем, почти не смягчают исходящего от девушки напряжения. Её страх почти осязаем, и я понимаю, каково это – проснуться в чужом месте, окружённой незнакомцами. Никакие слова не смогут моментально успокоить в таких обстоятельствах. Единственное, что могу сделать, – доказать ей, что мы не представляем угрозы.

– Мои друзья и я были в походе, – продолжаю. – Ночью нас застала снежная буря. Мы сбились с пути и случайно наткнулись на ваш внедорожник. Дверь машины была открыта, и мы поняли, что водитель, скорее всего, вышел искать помощь. Мы нашли вас на склоне в снегу, без сознания и раненую. С такой бурей у нас не оставалось вариантов. Мы привели вас сюда, чтобы согреть и оказать помощь.

Я делаю паузу, давая ей переварить услышанное.

– Если честно, мы думали, что вы мертвы, – добавляю тихо. – Это не первый раз, когда мы находим тех, кто решился на одиночный поход в эти горы и поплатился за это. Места здесь не прощают ошибок.

Она молчит, но рука, сжимающая телефон, начинает дрожать. В женских глазах мелькает тень сомнения, а затем страх немного отступает.

– Вы были без сознания два дня. Нам пришлось снять ваше платье, извините, но я был так уважителен, насколько мог.

Девушка ахнула, резко втянув воздух, словно пыталась сдержать удивление или страх. Её дрожащая рука сжала одеяло, побелевшие костяшки выдавали напряжение. Другой рукой она инстинктивно подтянула ткань ближе к себе, словно это тонкое укрытие могло защитить её от всего, что происходило.

– Вы сказали, что у вас есть друзья, – её голос дрогнул, взгляд забегал по комнате, будто она искала выход. – Кто ещё здесь?

– Единственный другой человек – мой друг Вадим Гринёв. Это он нашёл ваш телефон и сумку в машине. Надеюсь, тачка не имела для вас особой ценности. Уверен, вы её не увидите снова до лета.

Она долго смотрела на меня, словно пытаясь понять, говорю ли правду. Наконец, медленно покачала головой, её голос стал тише, почти приглушённым:

Глава 12

– Я… – мне не приходит в голову никакого оправдания.

– Ты приправил это как следует? – внезапно спрашивает Николай, отвлекая внимание Вадима обратно на рыбу. – Выглядит немного бледновато.

– Конечно, я её приправил, – резко замечает Вадим. – За кого ты меня принимаешь, за Андрея?

Я бросаю на Николая благодарный взгляд, затем мягко прочищаю горло, касаясь карты.

– Есть способ сообщить моим близким, где я? Не знаю… позвонить, сообщение отправить или электронное письмо. Я заметила, что у меня нет сигнала на телефоне, так что… Уверена, что мама будет очень сильно волноваться.

Если что, то на самом деле я не собираюсь звонить своей мамаше, а лишь хочу сказать Нине, что со мной всё в порядке и поведать ей всё, что произошло с моей семьёй и моим бывшим. Мне нужна её поддержка. Мне необходим её совет. Правда, лучшей подруге не приходилось бывать в подобных обстоятельствах, насколько знаю. Но… вдруг она предложит какой-то интересный вариант?

– Здесь, наверху, нет сотовой связи, – говорит Вадим.

– Совершенно никакой, – соглашается Николай. – Но мы общаемся по рации и у нас есть небольшие проблески Wi-Fi от передатчика. Правда, это дело ненадёжное и зависит от времени суток, направления и скорости ветра и т.д. Нахождение в горах обычно связано с минимальным присутствием техники и технологий. Здесь, как правило, почти ничего нет или не работает нормально.

– Звучит разумно, – я медленно киваю. – Можно мне использовать рацию?

– Нет, – следует короткий хриплый ответ. Андрей входит в дверь и сбивает снег с сапог. Внезапный порыв ледяного воздуха болезненный, и я съёживаюсь в своём кресле. Хотя Андрей быстро закрывает дверь, морозный холод задерживается, и острый озноб пробегает по моему позвоночнику.

– Почему нет? – моё сердце начинает биться быстрее, гадая, не это ли есть тот самый подвох, которого я так боюсь. Что их приятность и доброта были всего лишь актёрской игрой, и правда о том, что я застряла здесь неспроста, вот-вот настигнет меня со всей ледяной очевидностью.

– Потому что буря вывела из строя вышку, – объясняет Николай с грустной улыбкой. – Я понимаю, что ты хочешь связаться с семьёй, и мы тоже хотим, чтобы никто не волновался. Но, к сожалению, железки не выдержали ветра и мороза.

– И чтобы никто не думал, что мы тебя похитили, – добавляет Вадим, подбрасывая сковороду, на которой приплясывает давно умершая рыба.

– Но для этого, – говорит Андрей, снимая сапоги, – нам нужно будет подняться в гору и починить эту вышку.

Насколько я понимаю, в ближайшее время, – то есть пока стихнет буря, – делать этого никто из троих не собирается. Значит, моё присутствие здесь растягивается ещё на какое-то время. Сколько может длиться буря в Альпах? Несколько часов? Дней? Пару недель?

Ужин проходит в приятной светской болтовне.

Потом я мою свою тарелку, любуясь тем, как снаружи, за окном, в углах украшенным морозными узорами, всё выглядит чётко и чисто снаружи. В следующий момент нет ничего, кроме одеяла мрака, окутывающего всё. Это удушающая тьма, где линия деревьев исчезает, и единственными намёками на горы являются тёмные тени, вырезанные на фоне мерцающего ночного неба,

Ночь наступила почти мгновенно. Я, привыкшая жить на равнине, никогда не привыкну к такому. Был день, и словно кошка слизнула.

Но зато открывается другая красота. Здесь больше звёзд, чем я когда-либо видела в своей жизни, и выглядят они прекрасно. Это место продолжает захватывать моё дыхание. Как будто я попала в совершенно другой мир, и совсем скоро на небосводе появятся другие планеты, а может даже целые созвездия.

Мне это нравится.

Завернувшись поплотнее в толстую одежду, которую мне дали парни, я забираюсь на широкий подоконник и смотрю на звёзды. Ребята во время ужинам много обсуждали тему возобновления связи с внешним миром. После я помыла посуду, – надо же как-то отрабатывать их гостеприимство, и Николай помог мне вернуться в мою комнату, чтобы я могла отдохнуть в полном одиночестве.

Стоило мне вспомнить этих троих, как я вдруг подумала, что они тут чокнутые.

На самом деле, вся эта ситуация сумасшедшая.

Я нахожусь в красивой деревянной хижине буквально посреди ничего с тремя великолепными, мускулистыми мужчинами. Они ничего обо мне не знают, и после угрозы Антона это даже освежает разум. Парни смотрят на меня и видят ту девушку, которая внезапно появилась в их жизни. Я для них лишь та, которую им показываю. А если узнают правду, то что сделают? Отведут к краю самого глубокого ущелья и прикажут сделать шаг вперёд?

То же самое касается меня. Я ничего о них не знаю, но пока они относились ко мне с большей добротой, чем любой другой мужчина в моей жизни, и это странным образом раздражает. Несмотря на мирную атмосферу, я на грани, ожидая, когда наконец упадёт завеса таинственности. Она то ли в самом деле есть, то ли я придумала. Но хочется уже, чтобы поскорее раскрылась какая-то тёмная тайна.

Три мужчины в хижине посреди Швейцарии? Может, они из этих, любителей полакомиться друг другом? Почему нет? В России это теперь запрещено законами, а в Европе – пожалуйста, сколько угодно. В некоторых странах власти даже нарочно поддерживают. Но я не заметила в поведении мужчин ни намёка на подобное. Они совсем не выглядят, как извращенцы.

Глава 13

Мария

Просыпаюсь медленно, будто из густого тумана выбираюсь. Кажется, время растянулось, и даже собственное тело кажется чужим. Веки тяжёлые, как свинец. Моргаю несколько раз, но сознание всё равно скользит где-то на грани сна и реальности. Мягкий свет лампы над кроватью режет глаза, и я зажмуриваюсь, надеясь, что это поможет быстрее прийти в себя. Но тишина вокруг только усиливает странное ощущение потерянности.

Где я? Мысль бьёт, как молотком по стеклу. Пространство вокруг выглядит незнакомо: деревянные стены, массивные балки на потолке. Запахи древесной смолы и чего-то травяного наполняют воздух. Несколько секунд я просто смотрю в потолок, пытаясь восстановить цепочку событий. Мозг лениво прокручивает обрывки воспоминаний: дорога, машина, крики, боль. И вдруг пазлы начинают складываться. Горы. Хижина. Спасение.

Поняв, где нахожусь, вздыхаю с облегчением. Но с этим приходит и осознание собственного тела – тупая боль разливается по ноге, словно медленно растекается под кожей. Пульсация отдаётся в каждом движении, вызывая лёгкое раздражение. А ещё жгучее желание сбегать в туалет.

– Блин, – вырывается у меня едва слышно. Голос хриплый, почти незнакомый.

Аккуратно опускаю ноги на пол и пробую встать. Но как только переношу вес на раненую ногу, мир резко кренится. Я хватаюсь за прикроватную тумбочку, чтобы не упасть. Деревянная поверхность твёрдая, чуть шероховатая под пальцами. Каждый шаг – это вызов. Мышцы бедра натягиваются с неприятным ощущением, будто протестуют против любого движения. Приходится переступать осторожно, цепляясь за мебель, чтобы не потерять равновесие. Это ощущение беспомощности раздражает. Не привыкла ковылять, как древняя старушка, боясь упасть при каждом движении. Неловкость смешивается с уязвимостью, и от этого хочется сжать зубы.

Дойдя до двери, на секунду останавливаюсь. Глубоко вздыхаю, прежде чем открыть её. Остальная часть хижины погружена в тишину и кромешную тьму. Лишь слабый свет из моей комнаты вырывается в коридор, рисуя на полу мягкие блики. Тишина давит на уши, словно приглушённое эхо, заполняющее пространство.

Чувство вины накатывает, как холодная волна. Спала со светом. Вспоминаю, что здесь электричество от генератора. Представляю, как тяжело достаётся топливо в этих горах. Каждая капля на вес золота. А я, как последняя эгоистка, жгла свет всю ночь.

Сквозь внутренние упрёки пробивается здравый смысл. Понимаю, что бродить по незнакомой хижине в полной темноте – это риск свернуть себе шею. Решаю оставить свет выключенным и ковыляю дальше. Каждый шаг отдаётся болью в ноге. Путь кажется бесконечным. Половицы тихо поскрипывают под ногами, но звук этот какой-то успокаивающий. Ощущение, будто хижина живая, дышит вместе со мной.

Когда, наконец, дохожу до ванной, вздыхаю с облегчением. Мочевой пузырь готов лопнуть. В темноте ориентируюсь на ощупь. Слишком уж хорошо знакомо это состояние – найти всё необходимое даже в кромешной темноте не проблема. Увы, опыт таких ночных вылазок накоплен дома и на вечеринках.

Облегчение приносит короткую передышку, но руки всё равно тянутся к раковине. Хочется смыть остатки сна с лица. Открываю кран и тут же отдёргиваю руки. Вода обжигающе холодная, словно ледяной поток сорвался с горных вершин прямо в мои ладони.

– Да ёшь твою в грош! – шиплю сквозь зубы, тихо, но с досадой. Звуки резко нарушают ночную тишину. В этом месте всё иначе. Дома просто открыла кран – и тёплая вода пошла. В любое время суток. А здесь… всё совсем другое. И холод пробирается под кожу быстрее, чем успеваю привыкнуть.

Вытираю руки тщательно, даже с каким-то вызовом. Вода стекает по запястьям, оставляя ощущение покалывания. Пальцы пощипывает от холода, но тёплое полотенце помогает вернуть чувствительность.

Открываю дверь и сталкиваюсь с неожиданным препятствием. Свет в коридоре теперь включён, а передо мной – широкая, мощная грудь. Тело замерло на секунду, взгляд непроизвольно скользит вверх.

Темно-каштановые волосы покрывают две идеально очерченные мышцы. Запах дыма и карамели окутывает меня, щекочет ноздри. Это приятно. Уютно. Но тут же пробуждается что-то древнее, инстинктивное. Жар поднимается от груди к щекам.

Поднимаю взгляд и встречаюсь глазами с Андреем.

Святые угодники! Это просто какой-то ходячий грузовик из мускулов! Кажется, его руки могут обхватить меня дважды. Карие глаза смотрят строго, почти пронизывают насквозь. А брови нахмурены так, что невольно чувствуешь себя провинившимся ребёнком. Этот взгляд выбивает из колеи. Сердце начинает колотиться быстрее.

– Что ты делаешь? – его голос хриплый, глубокий. Словно тяжёлый баритон пробирается в самое сердце. Отдаёт каким-то утренним рычанием. Я едва не улыбаюсь. Иерихонская труба, блин!

– Мне нужно было в ванную, – бормочу. Голос дрожит, будто я школьница, застигнутая врасплох за шалостью. И есть желание дотронуться до его грудных мышц. Просто проверить, действительно ли они такие твёрдые, как кажутся.

– Тебе не следует нагружать раненую ногу, – строго замечает Андрей.

Сужаю глаза, чуть приподнимая подбородок.

– Что ж, мне следовало пописать в своей комнате? Интересно куда же?

Его взгляд становится ещё более пристальным. Кажется, он рассматривает меня, словно пытается прочитать каждую эмоцию. Это заставляет нервничать.