Горькая нота

Глава 1

Ариэль засунула руки в рукава пальто и постаралась не думать о том, как мерзнут пальцы. На улице было настолько серо и тихо, что даже дыхание казалось чуждым звуком, как будто мир вокруг картывал себя и откладывал каждую мелочь на завтра. Носки её ботинок скользнули по ступеньке — слякоть, мелкий снег, на котором оставались только отпечатки спешащих. В аудитории было теплее; лампы жужжали, кто-то смеялся в дальнем ряду, и на столах светились экраны ноутбуков, отражая лица студентов. Всё как всегда и одновременно уже не так.

«Тёрнер, садись», — помахала Лена из заднего ряда, вытянув ладонь в приветственном жесте. У Ариэль уже было готово саркастическое замечание о «последнем шансе на нормальную карьеру», но она прикусила язык. С тех пор как написала тот репортаж про дом ветерана, на неё стали косо смотреть и похваливать, в одинаковых дозах. Её привлекало другое: не хайп, не лайки, а люди. Их истории, трещины, которые так легко замазывают красивыми заголовками.

Преподаватель вошла в класс с привычной степенью важности — очки на цепочке, рука с стопкой распечаток. Комната затихла, как театральная сцена перед началом акта. Она положила листы перед собой и, не поднимая глаз, произнесла: «Сегодня важное объявление. У нас партнерская практика с «Городской Волной». Это шанс прокачать портфолио и… получить работу после вуза».

Часть студентов вздохнула с облегчением, кто-то хлопнул в ладоши. Лена заулыбалась во весь рот и уже начали щебетать про «контакты», «репортажи», «возможности». Ариэль слушала и представляла, как выглядит «Городская Волна»: редакция, где кофе пахнет дешевле, чем слова, где тебе будут давать темы «знаменитость сломала каблук» и «скандал недели», а настоящая журналистика окажется в колонке «лёгкие новости».

— Ты серьёзно? — прошептала Лена. — Это ж входной билет.

Ариэль хмыкнула. «Входной билет» — звучало как приговор: «вход в индустрию». Она не была готова торговать содержанием ради имени. Но преподаватель улыбнулась, и голос её стал мягче.

— Ариэль, вы писали тот текст о доме на окраине. Там была правда. Пишите и дальше. Но знайте: чтобы вас заметили, нужно показывать широкой аудитории. «Городская Волна» даёт платформу. Это не предательство принципов — это инструмент.

Инструмент. Слово упало и застряло в груди, как заноза. Ариэль представила себя в редакции, где ей придётся выжимать из людей истории, чтобы они подходили под формат: «кратко, ярко, эффективно». Она не была уверена, что готова это делать. И всё же шанс. Параллельно с отвращением к поверхностности в ней жила шершаво-голодная мысль: а вдруг именно там, в самой гуще, можно найти людей, о которых никто не пишет?

После пары преподаватель подошла к столу Ариэль. Она положила перед ней листок с контактами редакции. «Попробуйте, — сказала тихо. — У вас есть голос. Пусть его услышат».

Листок был тонкий, но слова на нём жирные: «Городская Волна. Практика. Контакт — Марк Никсон». Ариэль провела пальцем по напечатанным цифрам, и всё в её голове как будто снизилось в темпе: дыхание, мысли, мерцание ламп. На миг она вспомнила, как в школе её сбили с толку чувства к парню-музыканту, который на сцене был богом, а в жизни пустой шкатулкой; как однажды влюблённая публика сочла его романтическим, а она обманутой и глупой. Музыканты, звёзды, блеск — всё это прочно сидело у неё под кожей, и теперь «Городская Волна» предлагала писать о таких людях.

— Ты пойдёшь? — шепнула Лена, сжимая её за руку.

Ариэль посмотрела на подругу: Лена верила сильнее, чем говорила. Её большие глаза отражали надежду. Она представляла, как Лена через десять лет будет с теплотой говорить: «Я знала — ты справишься». Это тёплое ощущение было почти убеждением.

Но в голове снова прокатился вопрос: «Идти — значит сдаться?» Она не могла ответить сразу. Внешне у неё поверхностный спокойный вид, но внутри борьба. Она представляла редакционный офис, последние строчки перед дедлайном, и себя посреди этого шума, пытающуюся сделать честный материал для папки, которую потом кто-то закроет и передвинет на полку.

Когда пара закончилась, студенты потянулись к дверям, обсуждая, кто куда пойдёт. Преподаватель улыбнулась и сказала: «Если вы хотите — оставьте заявление». Лена уже швырнула своё на стол, а Ариэль медленно встала, подхватила свой ноутбук и листок с контактами. На улице снова ударил холод, и она, завернув пальто поглубже, сунула листок в карман. Маленький жест — карманный приёмник судьбы.

Она шагнула в коридор, и там, среди запахов старых радиаторов и чьих-то голосов, присоединилась к потоку. Лена шла рядом, всё ещё возбуждённая. «Ты пожалеешь, если не пойдёшь», — сказала она, и в этом обвинении и в этой подзадержке была забота. Ариэль улыбнулась без задней мысли и ответила: «Может быть». Её пальцы лениво теребили бумажку в кармане, и сердце слегка сжалось — от страха или от предвкушения, сама не понимала.

На ступеньке у выхода, где снег начал таять и образовал мокрые лужи, Ариэль остановилась. Листок в кармане греет ладонь чуть больше, чем ожидалась. Она подумала о своей будущей профессии — о тех текстах, которые хотелось бы написать, о правде, которую хотелось бы сказать. И вдруг, без фанфар и без громких обещаний, решила: если уж идти, то честно. Не ради хайпа, не ради имени, а ради того, чтобы найти в этом мире тех, кому действительно нужно было дать голос.

Утро начиналось раньше, чем хотелось. Ариэль стояла перед тяжёлой стеклянной дверью редакции «Городской Волны» и ощущала себя не журналисткой, а школьницей, которая пришла на экзамен, к которому не готовилась. Здание казалось странно угрюмым: серые панели, узкие окна, но внутри виднелся движущийся свет, как будто кто-то постоянно включал и выключал прожекторы.

Она толкнула дверь. Тёплый воздух ударил в лицо — смесь дешёвого кофе, усталых людей и недосыпа. Редакция словно вибрировала на частоте между «слишком рано» и «слишком поздно». Клавиатуры стучали, телефоны звенели, кто-то громко ругался на тему «где мои материалы, мы не успеваем», а в дальнем углу мужчина спал, уткнувшись лицом в стопку распечаток.