Горько-сладкий вкус бересклета

Глава 1

Колокольчик над дверью тревожно звякнул, оповещая о посетителе.

Девушка, перебиравшая в задней комнате травы, невольно дернулась и уронила веточку бересклета на пол. Сестра, работавшая с ней рядом, вопросительно вскинула бровь.

– Мне пойти за тебя? – спросила она.

Но Ханна уже направлялась к двери.

– Я сама, продолжай.

В последние дни Ханна дергалась при любом резком звуке, особенно от звонка колокольчика.

И причина тому была весьма очевидной: она страшилась визита Роберта Кетсби, Шестипалого, друга отца, как она полагала в наивной беспечности еще месяц назад.

Теперь-то ей было понятно: другом он не был – скорее, вынужденным знакомцем, передавшимся ей как бы в наследство отцом.

Лучше бы он оставил ей денег, но... вышло, как вышло.

– Здравствуй, деточка. – Сердце девушки ухнуло в пятки при виде самодовольной улыбки на лице посетителя.

Значит, не зря ей приснилась черная кошка – предчувствие не подвело.

– Добрый день, мистер Кетсби, – отозвалась она, пытаясь не выказать страха. – Чем могу быть полезна?

Мистер Кетсби, делая вид, что рассматривает пакетики с порошками, снисходительно-доброжелательным тоном сказал:

– Милая моя деточка, умоляю, прибереги этот твой тон для своих немногочисленных ныне клиентов. Я не из их числа, ты же знаешь!

Еще бы она забыла об этом! А так хотелось...

– И все-таки, что вы хотели? – осведомилась она. – Время выплаты, насколько я знаю, еще не пришло?

– Насколько я знаю, – повторил мужчина с особым акцентом, – до конца срока осталось два дня, а это считай, ничего. Или... ты раздобыла нужную сумму? – Будто и в самом деле надеясь на чудо, вскинул он голову и поглядел на нее.

Конечно, денег у Ханны как не было, так и нет, это было понятно и так, но беспринципному Кетсби по всему доставляло извращенное удовольствие донимать ее вот такими беседами.

Мерзкий стяжатель!

– Я могу отдать четверть от общей суммы задолженности. Большего у меня нет... Но, если вы дадите мне еще время, я верну все до цента. Клянусь.

– Та-та-та-та, – взмахнул рукой посетитель, показывая наглядно, как относится к речам девушки: как к пустому сотрясению воздуха. – Я давал время и твоему отцу, и тебе. Слишком много времени, если подумать! И теперь хочу получить все сполна.

У Ханны пересохло во рту и пульс зачастил с утроенной силой.

– Но, мистер Кетсби... – начала было она, но он пресек ее речь звучным хлопком по прилавку.

Сам Кетсби казался обманчиво безобидным, маленьким человеком с растрепанной шевелюрой, но стоило сверкнуть взгляду из-под густых, будто непроходимая чаща бровей, как иллюзия сразу спадала, являя суть этого человека во всей своей полноте. А суть его была зло, самое чистое, вряд ли хоть чем-то разбавленное... В этом девушка убедилась после смерти отца, отдавшего ее, словно угодившую в силок птаху, в руки этого человека.

– Мне нужна полная сумма сейчас, – сказал он, – сейчас и ни днем, ни секундою позже. Ты готова со мной расплатиться?

– Вы знаете: нет. Но мы с сестрами постоянно работаем и соберем нужную сумму...

– Когда? Через год, два? Меня это все не устраивает.

– Но, мистер Кетсби, вы знаете сами, после смерти отца на нас навалилось так много, и все-таки руки мы не опустили. Лавка приносит доход, пусть и не тот, на который мы так рассчитывали...

– Знаю я твой доход, – сузил глаза ее собеседник. – Продаешь подпольный товар. Привечаешь здесь перевертышей-отщепенцев, а это, как нам известно, чревато. Вдруг какая-то «птичка» напоет стражникам песенку о тебе? Что тогда станет с моими деньгами, сгинь ты в застенках пыточной камеры? – И грозя ей своим скрюченным пальцем: – Так не пойдет, мисс Уэллс, ох, не пойдет.

Ханне казалось, она была осторожна: перевертыши приходили ночами через заднюю дверь в переулке. Она по сходной цене продавала настойку из бересклета и этим хоть как-то обеспечивала себя и своих двух сестер, оставшихся на ее попечении. А теперь выясняется, Кетсби все знал... Но откуда? Воистину у Шестипалого глаза и уши по всему Саутворку.

– Что вы хотите? – отчаявшись достучаться до его совести, напрямую задала вопрос Ханна. – Можете забрать нашу лавку. Большего у нас нет...

– У вас есть ваши сестры... – вкрадчиво молвил Кетсби.

Ханну бросило в жар от самой этой мысли: отдать ненавистному ей человеку любимых сестер. Она знала, что он сделает с ними – продаст подороже в бордель. Он уже не впервые намекал на подобное, но впервые озвучил...

– Даже не обсуждается, – твердо сказала она. – Мои сестры – не разменный товар.

– А вы сами, Ханна Уэллс?

Девушка замерла, пристально глядя в пугающе-черные, будто бездна порока, глаза.

– Что вы имеете в виду? – настороженно осведомилась она.

Хорошего не ждала в любом случае, только хотела понять, насколько ужасным окажется новое предложение.

Мистер Кетсби подался к ней ближе, скользнул взглядом оценщика по фигурке в простом хлопковом платье и как будто остался доволен, задержавшись чуть дольше дозволенного приличиями на ее вздымавшейся от волнения груди.

– Вы красивая девушка, мисс Уэллс, – констатировал он. – В меру худая и в меру округлая в нужных местах. И щечки у вас удивительно алые, стоит вам разволноваться. К тому же вы... перевертыш, насколько я знаю... – он вскинул бровь, дожидаясь подтверждения этому факту.

Язык Ханну не слушался, и она молча кивнула. Скрывать очевидное не было смысла.

– Вот видите, как удачно все складывается, моя дорогая. – Остался Кетсби доволен ее безмолвным кивком. – Я как раз знаю место, где такая, как вы, способна буквально обогатиться. – Спрашивать, что это за место, девушке не хотелось, но собеседник и не ждал этого: сам просветил. – Аукцион перевертышей. Слышали о таком?

Глава 2

– Ханна, ты как? – Ей на плечо опустилась ладонь.

Только тогда девушка и смогла снова вдохнуть и обернуться.

– Я в порядке. – Она натянуто улыбнулась сестре. – Ты уже справилась с арникой и бузиной?

Грейс было шестнадцать, и она больше прочих сестер походила на мать. Даже веснушки на маленьком, аккуратном носу, казалось, сидели в той же последовательности, что у Тамары Уэллс... А еще взгляд у нее был точно материн.

– Ханна, я слышала вас разговор с мистером Кетсби, – сказала она. – Ты действительно полагаешь, что я стану думать о травах, когда родная сестра жертвует ради нас своими свободой и честью? Ты не должна, – она сжала ей руку. – Мама бы этого не позволила.

– Мамы здесь нет, – устало откликнулась девушка, прикрывая за собой дверь. – Зато имеется долг в двадцать пять фунтов и совершенно неприбыльная аптека, которая окупается лишь подпольной торговлей. Тоже достаточно нестабильной. – Ханна прислонилась к стене, растирая виски. – Другого способа, чтобы выбраться из долговой ямы, у нас просто нет. Извини, Грейс!

– Но это неправильно! – возмутилась сестра. – Нельзя продавать себя, как породистого щенка. К тому же... – из ее глаз брызнули слезы, – я не смогу жить спокойно, зная, чем ты пожертвовала ради нас.

Грейс всегда была чересчур эмоциональна, жила чувствами – не головой, а это опасно в том мире, который их окружал. Ханна взяла ее руки и заглянула в глаза...

– Подумаешь, аукцион, – легкомысленно заявила она. – Меня купит богатый мужчина и станет лелеять, как редкую драгоценность. Окружит роскошью, нарядит в красивое платье и станет кормить самой вкусной едой, которую только можно представить. Разве в этом есть что-то плохое?

Слезы на миг застыли в голубых глазах Грейс, а потом тоненькой струйкой потекли по щекам.

– Но ты станешь всего лишь игрушкой. Бесправной. Полностью подчиненной ему.

– Это я-то? – Девушка вскинула бровь. – Еще посмотрим, кто из нас станет игрушкой, – заявила она с той долей воодушевления, которого отнюдь не испытывала. Принуждала себя быть веселой и беззаботной ради сестры. – Вот увидишь, я так задурю этому богачу голову, что он станет исполнять все мои прихоти, а потом вовсе даст много денег и отпустит домой. К вам, мои дорогие сестрички!

Слезы Грейс поутихли. Она вспыхнувшим восхищением взглядом глядела на Ханну, кажется, чуточку убежденная той картиной возможного будущего, которую та ей нарисовала.

– Н-но... но ты уверена, что другого способна нет? – спросила она. И тут же воскликнула: – Можно ведь убежать. Покинуть Лондон, отправиться в Оксфорд или Бристоль! Мистер Кетсби нас не найдет, а значит, тебе не придется...

Сестра покачала головой.

Нельзя сказать, чтобы мысль о побеге не приходила ей в голову тоже, просто она понимала: убежать не удастся. Прямо сейчас, если выглянуть сквозь стекло, можно было заметить двух типов, ошивавшихся неподалеку... Они караулили их по наущению Кетсби, ясное дело.

– Убегать мы не станем, – сказала она. – Кетсби пообещал о вас позаботиться, а сейчас это самое главное. Лили, ты знаешь, совсем еще кроха, к тому же мечтает плести кружева. Еще мама мечтала отдать ее в пансион миссис Палмер, вот и исполним мечту нашей сестры...

– А как же твои мечты, Ханна? – всхлипнула Грейс.

– Я мечтаю о безопасном и уютном доме для вас, а в пансионе у вас будет именно такой. Большего мне и не нужно! – Девушка привлекла к себе Грейс и обняла ее, не давая той рассмотреть, как из ее собственных глаз выкатилась слеза.

Сестре незачем знать, как непросто ей было принять горькую истину об участии в аукционе и последующем... рабстве. Именно рабстве, ведь как иначе назвать необходимость служить кому-то по принуждению?

«Святая Бриджит, – взмолилась девушка мысленно, – дай мне сил выдержать это! И однажды снова увидеть Грейс и Лили».

Остаток дня Ханна провела на ногах, не позволяя себе присесть хоть на секунду: казалось, стоит расслабиться, и она просто развалится на куски, без надежды собрать себя вновь. Она не могла этого допустить...

Все фасовала и раскладывала по местам травяные сборы от насморков и желудочных колик, осознавая заранее, что никому они, может быть, не понадобятся: Кетсби вряд ли продолжит торговать травами – просто выбросит весь этот «мусор» и откроет питейное заведение, где очередного беднягу, такого, как их отец, выпотрошат как липку за игрой в хэзард или барбут.

И все-таки она продолжала работать, пока Грейс не позвала ее ужинать...

– Ты не передумала? – шепнула девушка Ханне. – Еще можно сбежать.

– Нет, не передумала. И скажу Лили за ужином, что завтра вы перебираетесь к миссис Палмер.

Грейс кивнула с мрачным лицом и, подхватив с плиты кастрюльку с бобами, водрузила ее посреди стола. Почти сразу на кухне появилась Лили, младшая из сестер Уэллс...

– Сегодня я собственноручно пришила пять пуговиц! – заявила она, усаживаясь за стол. – Мистер Бейкер не позволял, но жена его добрая женщина и сказала, что я с этим справлюсь. И я справилась!

– Молодец, Лили! – похвалила сестренку Ханна, коснувшись ее белоснежных волос.

Старшие сестры, в отличие от нее, были темноволосы, да и к портняжному мастерству тяги не ощущали, а Лили, которой только на днях исполнилось девять, уже целый год работала в лавке портного на Корделиен-стрит, правда, всего лишь служанкой, но ее радости это не умаляло. – Глядишь, и ты станешь однажды известной портнихой, такой, что самой королеве платье пошьет, – сказала сестра, заставив Лили зардеться от радости. И добавила тут же: – Помнишь, вы с мамой мечтали, что ты попадешь в пансион миссис Палмер и станешь учиться прясть кружева? – Сестренка кивнула. – Так вот, твоя мечта исполняется! Завтра вы с Грейс отправитесь в пансион. Правда, чудесно?

Ханна старательно изображала восторг и легкость, которых, увы, не испытывала, только гнетущую тяжесть от мысли о разлуке с любимыми сестрами. И когда Лили спросила: «А ты?», она еле сдержала порыв уткнуться в ее белые волосы и разреветься от горя.

Глава 3

В первый раз Ханна сняла «королевский браслет» по любви. Хотела угодить человеку, небезразличному ей... Тогда дела в лавке шли хорошо, и родители принимали к ним подмастерьев, этот был одним из таких. Говорливый, веселый, он, особенно не стараясь, очаровал пятнадцатилетнюю девушку, внимавшую каждому его слову. А слов о несправедливости к перевертышам было особенно много в речах красноречивого Леланда... Он исподволь ругал королеву и заявлял, что подчиняться закону – все равно что поддерживать рабство, в которым их держат браслетами и самим отношением людей к ним. Призывал избавляться от пут и тем самым бороться с произволом властей...

Бороться с произволом властей девушка никогда не стремилась, но доказать Леланду свою смелость и исключительность очень хотелось, а потому как-то вечером Ханна и убежала с ним из дому. Парень увез ее в лес и торжественно снял с запястья браслет...

Она думала, у нее выскочит сердце, когда, обернувшись впервые, она снова перекинулась в человека и оказалась нагой перед ним... Леланд смотрел на нее не дольше секунды, а потом просто накинул на плечи плащ, а ведь Ханна готова была разделить с этим парнем не только первое обращение, но и нечто более важное.

Он, однако, ее устремлений не понял или понять не схотел, и Ханна, лишившись браслета, взамен ничего, кроме родительского осуждения, не приобрела. Парня в итоге выставили за дверь, а браслет Ханне восстановили у подпольного мастера за немалые деньги.

Теперь же все было иначе...

Ни торжественной атмосферы под пологом темного леса, ни трепетного волнения и предчувствия чуда в душе, ни осознания правильности поступка.

Только гнетущая пустота в глубине сердца.

И почти безразличие.

Вот что чувствовала она, сидя в клетке и направляясь на аукцион.

Ехали они, к слову, недолго, и вскоре, откинув брезент, ее клетку внесли в какое-то здание, судя по виду, небольшой особняк, возможно, пустующий. В одной из комнат ярко пылал растопленный кем-то камин и горели в подсвечниках свечи... Ее клетку поставили у окна, занавешенного портьерами, рядом с тремя прочими клетками. В них она рассмотрела еще двух волков и лисицу...

Интересно, что их привело в это место?

Нужда, как ее, или банальное принуждение?

От мыслей об этом делалось совсем тошно, и Ханна решила сконцентрировать все внимание на гостях. Оценить каждого и решить, который из них стал бы лучшим хозяином для нее...

Первым явился дородный мужчина за сорок с двойным подбородком и бегающими глазами. Он то ли смущался быть здесь, то ли просто боялся быть узнанным... Его пальцы почти поминутно нервным движением оправляли черную маску и теребили завязки. Ханна подумала, что такой робкий мужчина вряд ли станет жестоким хозяином, впрочем, кто знает, каким самодуром он сделается с нею наедине. А уж она отчетливо понимала, какие услуги ей придется оказывать толстяку...

И тут же скривилась.

Другой гость, тощий как жердь, одет был небедно, но без особенной помпы. Скупец, подумала Ханна, такие хуже всего. Он либо заморит свое приобретение голодом, либо выжмет все соки, ибо дорого заплатил за него...

Гость во втором ряду, по всему молодой совсем человек, казалось, и вовсе уснул, дожидаясь начала аукциона. Он явился под руку с приятелем, но теперь был один... Сидел, откинувшись на широкую спинку дивана, и даже сопел. Поначалу Ханна подумала, что такого мальчишку обвести вокруг пальца будет несложно, но, придя к выводу, что уснул он не без помощи алкоголя, сразу же испытала презрение, граничившее с гадливостью. Хватит с нее упившихся пьяниц: вся ее жизнь в последние годы сводилась к заботе о пьяном отце. Пьяным он, к счастью, был тихим, руку на дочек не поднимал, но Ханна знала и тех, кто поколачивал женушек в пьяном угаре... Вдруг и этот такой. Только этого не хватало!

Женщин Ханна в расчет не брала, их присутствие вообще удивило ее. Казалось бы, их не должны интересовать подобные вещи, но, как после она убедилась, некоторые матроны могли оказаться похуже мужчин...

В общем и целом она остановила свой выбор на гордеце, как она его назвала, сидевшем в первом ряду рядом с женщиной в голубом... Он так высоко задирал подбородок, что вряд ли видел что-то вокруг, и все-таки первым начал торги за волчицу, которую распорядитель выставил первым лотом.

– Молодая волчица двадцати с лишним лет, зрелая и выносливая. Страстная как тигрица! – расписывал он, подогревая интерес участников аукциона к товару. – Приготовьтесь испытать боль и удовольствие одновременно... Кто осмелится дать за нее десять фунтов?

Человек это был маленький, верткий, лжец до мозга костей. Вряд ли он знал хоть немного о каждом из перевертышей, продаваемом им, но, виртуозно играя на людских слабостях и пороках, он говорил именно то, что те желали услышать.

Гордец и скряга вскинули руки одновременно.

– Десять! – выкрикнул Скряга.

– Двадцать пять, – перебил его ставку Гордец.

Скряга, к удивлению девушки, поднял ставку до тридцати, но сдулся, когда оппонент выкрикнул тридцать пять.

Раздосадованная, что выбранный ею мужчина выбыл в первом же торге, девушка с замиранием сердца следила, кто уйдет следующим.

Им оказался Толстяк.

Он выложил за лисицу феноменальную сумму в шестьдесят фунтов и довольным поднялся со стула, прошествовав к выходу.

– А теперь, дамы и господа, позвольте представить вам наш особенный лот: молодую волчицу, до последнего времени запечатанную браслетом, – голосом хриплым, с некой многозначительной интонацией произнес распорядитель и указал в сторону Ханны. – Это юное, неискушенное существо только-только познает искусство... быть женщиной и волчицей. Кто станет ее непревзойденным наставником и поможет познать... радости жизни? – Он выдержал паузу, позволяя словам проникнуть в сознание слушавших, обволочь их своей паутиной и заставить желать нарисованное фантазией. – Начальная ставка двадцать пять фунтов. Кто даст больше?

Глава 4

Эту ночь Ханна провела в клетке.

Ее новый хозяин храпел на кровати, когда ее внесли в комнату по прибытии с аукциона и поставили у стены... Слуга, настороженно косясь в сторону клетки, стянул с хозяина сапоги, накрыл его одеялом и удалился, оставив девушку в темноте.

Впервые в жизни Ханна спала не человеком, а зверем. Долго возилась, пытаясь найти положение поудобней, и, наконец, все же уснула, измученная событиями этого дня...

А проснулась от грохота кочерги, свалившейся на пол...

Это горничная, пришедшая поутру вычистить и развести в камине огонь, выронила ее, заприметив в углу клетку с диким животным. Так и стояла, выпучив большие глаза, когда Ханна проснулась и вперила в нее взгляд своих магнетических волчьих глаз...

А уж стоило ей пошевелиться, как девчонка, истерически взвизгнув, стремглав выскочила из комнаты, позабыв и ведро, и совок, которым выгребала золу.

Тут проснулся и молодой человек. Сел в постели, глядя по сторонам и пытаясь понять, что его разбудило... Заспанный, со взъерошенной шевелюрой, выглядел он совсем пацаненком, будто только недавно перерос детские шелковые костюмчики.

Сколько же ему лет?

Вот ведь послал бог хозяина.

Ханна мысленно фыркнула... или не мысленно, судя по тому взгляду, которым, будто копируя горничную, одарил ее молодой человек. Замер, глядя на нее большими глазами, а потом завопил на весь дом:

– Дерееееек, черт тебя подери!

Буквально через минуту в комнату вбежал тот самый слуга, что стянул с хозяина сапоги перед сном.

– Вы проснулись, хозяин? Чего желаете?

– Что. Это. Такое? – тыча пальцем в сторону клетки, по слогам выцедил его перепуганный господин.

Слуга, молодой человек лет тридцати, с недоумением перевел взгляд с хозяина на клетку и обратно.

– Так это ж вы сами велели вчера в свою комнату занести... Вот мы и занесли.

– Я велел?! – вскинулся молодой человек, подскакивая с постели. И тут же скривился от прострелившей голову боли. – Ты, верно, путаешь что-то... – И тут же: – Это, наверное, Ричард чудит. Вполне в его духе: прислать мне волка в подарок. Смешно. Ха-ха-ха-ха! Сейчас со смеху лопну.

Слуга дождался, пока пантомима хозяина завершится, и преспокойно опроверг его предположение.

– Граф Лесли не имеет к этому... кхм, зверю никакого отношения, сэр. Как я уже и сказал, вы самолично велели внести его в дом и поставить «где-нибудь в комнате», – процитировал он. – Мне показалось, смею заметить, – он выдержал паузу, – что вы сами это животное... кхм, приобрели.

– Приобрел? – повторил молодой человек, и глаза его, как ни странно, сделались еще больше. Но в сознании, кажется, что-то мелькнуло, так как, застыв в странной позе, он вдруг глухо ойкнул. И тут же гаркнул на Дерека: – Убирайся отсюда!

Тот не заставил просить себя дважды и полным достоинства шагом проследовал к выходу.

А хозяин его, едва оставшись один, вцепился пальцами в волосы и метнулся по комнате, исполненный ужаса.

– Нет, я не мог этого сделать. Точно не мог! Подумать только... Мне точно приснилось! Это все происки Лесли, дурака эдакого. Решил меня разыграть! Ну конечно...

Беседуя сам с собой в таком духе еще какое-то время, он, наконец, остановился и несмело, с опаской покосился на клетку, и только после приблизился к ней. Опустился на корточки и заглянул в глаза зверя...

– Эй, ты, – произнес совсем тихо, – ты меня понимаешь?

Ханна, которой прискучило наблюдать метания странного парня, дернула головой: да, мол, чего уж тут не понять. Паренек отшатнулся от клетки, зажав рукой рот... А она лапой ткнула в замок: отопри, мол, хватит валять дурака.

– Выйти хочешь? – догадался – о чудо! – молодой человек. – А ты меня не... не сделаешь ничего? – Он сглотнул, тронув горло. И тут же: – Ты ведь перевертыш, не так ли? Я никогда вас толком не видел. – Только теперь в его блеклых глазах и мелькнул интерес.

Вместо ответа, что и понятно, Ханна опять ткнула лапой в замок.

– Да-да, понимаю, ты хочешь, чтобы я тебя выпустил, но где мне взять ключ…

Он подорвался на ноги, осматриваясь по сторонам, и заметил искомое лежащим на секретере. Сам он туда этот ключ вряд ли клал, но хотя бы кто-то другой позаботился о наличии оного.

– Сейчас мы тебя выпустим, – сказал он, вставляя ключ в замочную скважину, но помедлил секунду, снова глянув зверю в глаза. – Ты ведь точно не тронешь меня?

Будь на месте мальчишки кто-то другой, он вряд ли бы стал доверять недоуверениям дикого безгласного зверя и как-то обезопасил себя, но он, в самом деле, должно быть, не видел ни одного перевертыша, и любопытство в нем перевесило благоразумие.

Глупец!

Замок щелкнул, дверь приоткрылась – и Ханна стремглав метнулась за толстую штору. Там наконец-то и обратилась, испытав удовольствие от возвращения в привычное тело...

– Эм... привет, – позвал ее голос. – Покажись, кто бы ты ни был.

Ханна, прикрыв наготу тканой портьерой, высунула лишь голову.

– Доброе утро, – сказала она.

– Д-доброе... – автоматически отозвался мальчишка и тут же воскликнул: – Да ты девушка! Кто бы подумал?!

Ханна даже огромным усилием воли не смогла бы сказать ему «вы», а потому тыкнула как своим сестрам:

– А ты что подумал? Меня как-никак представляли на аукционе.

На лице парня отобразилось смущенное недоумение, он пригладил рукой особо торчащие волосы и несмело признался:

– Надо сказать, я мало что помню о вечере прошлого дня. Приятели обещали, что мой день рождения станет особенным и потащили меня в Саутворк... Где-то мы выпивали, где-то резались в хэзард, а потом они начали говорить, что мне бы не помешало поиметь опыт... и в прочих делах. – Он мучительно покраснел до кончиков ушей. – Но я думал речь идет о... – он запнулся, не в силах закончить.

– О борделе? – подсказала пареньку Ханна.

– Д-да, – кивнул тот. – А они меня... Я смутно помню, что было вчера. Вернее, вообще ничего не помню... Ты не могла бы...

Глава 5

– Ну, конечно, поместье. И как я сразу до этого не додумался?! – воскликнул молодой человек, едва слуга скрылся. И пояснил торопливо, заметив взгляд Ханны: – Если уехать в наше поместье в Нортумберленде, с меня не смогут стребовать долг. Вряд ли они отправятся в эту даль, как ты считаешь?

Ханна справедливо считала, что ради шестидесяти фунтов можно податься даже на континент, но не стала обезнадеживать собеседника. Ей хотелось расположить молодого человека к себе и попробовать освободиться от обязательств, не устраивая побег.

– Вполне возможно, – сказала она и продолжила, тщательно подбирая слова: – И потому, если ты не заплатишь... а просто уедешь в ваше поместье...

– Брат давно отправляет меня в Нортумберленд присмотреть за приготовлениями к свадьбе, – вставил воодушевленный ее поддержкой Оливер.

– Ты женишься? – отвлеклась от основной мысли Ханна.

– Не я – брат. Мне восемнадцать. Рановато еще думать о браке! Господи упаси.

Она кивнула, признавая его правоту в отношении брака, но как-то рассеянно – больше думала о продолжении прерванной темы.

– Так вот, Оливер, – снова заговорила она, – если ты не заплатишь, а спрячешься в Нортумберленде... то я как бы могу быть свободна... – Она посмотрела на парня, пытаясь не только словами, но и всем своим видом донести до него эту важную для себя мысль. – Понимаешь, купи ты меня по-настоящему, я не имела бы права уйти... так же...

Молодой человек спал с лица.

– А ты хочешь уйти? – спросил севшим голосом. – Как же карты? Ты обещала научить меня мухлевать... И вообще... я могу заплатить, если нужно! – озарился он новой идеей. – И тогда ты обязана будешь остаться.

– У тебя денег нет, – напомнила девушка.

Оливер не по-детски ругнулся, признавая сей факт.

– Но ты ведь можешь поехать со мной просто так...

– В каком качестве? – хмыкнула Ханна.

– В качестве... в качестве друга, – смутился молодой человек. – Я обещаю позаботиться о тебе, а ты в ответ научишь меня жульничать в карты.

Предложение оказалось заманчивым: приставать к ней с любовью мальчишка точно не станет, а ей бы не помешало отсидеться подальше от Лондона какое-то время. Попадаться на глаза Кетсби лишний раз не хотелось... Да и сестры пристроены.

– Почему бы и нет? – улыбнулась она. – Я никогда не видела Нортумберленда.

– Никогда-никогда? – удивился ее собеседник. – Ты в таком случае многое потеряла. Погодка, конечно, там не из лучших, особенно осенью накануне зимы, но какие просторы и запах. Соленый, терпкий, аж до нутра пробирает! – Он оглянулся на дверь, словно боялся, что кто-то подслушает его речь. И заключил полушепотом: – Ты только брату не говори, что я восторгался при тебе Нортумберлендом. Он свято верит, что я ненавижу наш Рейвен-холл...

И Ханна тем же таинственным полушепотом отозвалась:

– Я даже с братом твоим незнакома. Вряд ли мне выпадет честь беседовать с ним, особенно о тебе.

– И то верно, – не без облегчения выдохнул Оливер. И, подойдя к окну, глянул на улицу через портьеры. – Надеюсь, Дерек сумеет их убедить, что я уехал из города, – произнес он задумчиво. – А там к вечеру можно и в самом деле уехать, вот только брата предупрежу. Представляю, как он обрадуется!

– Рад будет избавиться от тебя? – чуть насмешливо осведомилась Ханна. – Похоже, тот еще тип...

Справедливости ради стоит заметить, что оговаривать старшего брата Оливер не стал, хотя мог бы.

– Да нет, Роберт хороший, просто устал оплачивать мои проигрыши. Твердит постоянно, что я безответственный, глупый ребенок, которому не помешало бы остепениться! И хочет отправить меня на учебу в Пемброк-колледж, но я сопротивляюсь.

– Не любишь учиться?

– Да нет, просто из вредности. Роб для меня, как отец, и я люблю его, но он вечно меня наставляет, и это достало.

– Понимаю. Но разве в колледже ты не будешь наконец предоставлен сам себе, как мечтаешь?

Оливер призадумался, да так крепко, что лоб его перерезала глубокая складка.

– А ведь ты в чем-то права, – признал он. – Как я сам до этого не додумался? – И хлопнул себя по коленке. – Вот что значит иметь хорошего друга! Спасибо, Ханна.

Ханна пожала плечами: ничего особенно умного она не сказала, но Оливер, кажется, думал иначе, и перечить ему Ханна не стала.

– Всегда к твоим услугам, – сказала она и тут же спросила: – Значит, вечером уезжаем?

– Чем скорее, тем лучше. – Молодой человек опасливо глянул на все еще занавешенное окно. А потом с некой обреченностью в голосе заключил: – И сейчас я спущусь к завтраку, чтобы побеседовать с братом, а ты сиди тихо как мышь. Он вряд ли поймет, если тебя здесь увидит!

Шуметь Ханна точно не собиралась, особенно в свете услышанного от Оливера о его брате. Тот явно поднял бы скандал, обнаружь в комнате опекаемого младшего брата девушку, а тем более перевертыша.

Нет, она и дышать станет тише, если придется, лишь бы не познакомиться, не дай Бог, с Робертом Солсбери!

– Как хорошо, что меня купил Оливер, а не его брат, – сказала она своему отражению, оставшись одна и усевшись у туалетного столика.

Отчего-то ее посетила уверенность, что добром бы подобное для нее точно не кончилось. Старший Солсбери представлялся ей жестким, авторитарным мужчиной с вечно нахмуренными бровями, от взгляда которого молоко в крынке скисало.

В дверь постучали, и Ханну метнулась в укрытие за портьерой. В голове пронеслось: Оливер проболтался, и сейчас ей всыпят по полной за развращение ангелочков. Как-никак она собиралась обучить младшего Солсбери мухлевать в карты...

– Мисс? – позвал Ханну голос слуги, и портьера, толщиной в несколько дюймов, всколыхнулась от вздоха ее облегчения.

– Я здесь, – отозвалась она и шагнула наружу.

Дерек стоял посреди комнаты с ворохом платьев в руках.

– Вы остаетесь, насколько я понимаю, – сказал он. – А ходить в таком виде... кхм, – он окинул девушку взглядом, – вам вряд ли будет удобно.

Глава 6

Рейвен-холл оказался совсем не таким, каким его представляла в своем воображении Ханна: ей рисовалась мрачная крепость с донжоном и подъемным мостом, а на деле дом оказался трехэтажным строением с ажурной крышей и венчавшими ее дымовыми трубами разных размеров. К главному входу вела подъездная аллея, ограниченная зелеными, ухоженными лужайками и аккуратными рядами деревьев пирамидальной формы.

Ханна как-то мгновенно прониклась теплым отношением к дому, встретившему ее потрескивающим камином и заботливым отношением слуг. Они, конечно, поглядывали на новую гостью с любопытством, но, следуя указанию молодого хозяина, приготовили ей гостевую комнату рядом с комнатой господина и в целом вели себя предусмотрительно.

В тот же день, отдохнув после дороги, Оливер повел ее в лес, показывая самые памятные для него места...

Ханна только и слышала: «Вот здесь, прямо у старой осины, я свалился с коня и ушиб себе ногу. Роберт нашел меня и отнес домой на руках!», «А вот здесь Роберт учил меня лазать за шишками... Мы кидали их вниз, набирая целую кучу, а потом сидели на берегу и лузгали их за милую душу».

Роберт присутствовал, по ощущениям Ханны, в каждом предложении Оливера, и под конец дня девушке стало казаться, что его старший брат тенью ходит за ними. Она даже несколько раз обернулась по дороге домой... Скрип деревьев в лесу, стрекот белки или шорох маленький птички в кустах – все казалось крадущимися шагами Роберта Солсбери.

Кажется, она думала о нем слишком много...

И все по вине Оливера, который даже в дороге развлекал ее бесконечными байками о своем старшем брате. Сам он твердил, что тяготился его постоянными наставлениями, но в итоге становилось понятно, что он скорее им восхищается и огорчает не по собственной воле. Просто так получается в силу его непоседливого характера и влияния нечистоплотных друзей...

– Хочешь, покажу тебе дом? – спросил Оливер после ужина.

И, подхватив канделябр, повел ее на экскурсию... Два крыла дома расходились от главной лестницы в разные стороны.

– Мы живем в южном, правом крыле, – рассказывал молодой человек, поднимаясь по лестнице. – Оно как бы семейное: здесь жили мама с отцом, когда были живы, наши с Робертом комнаты тоже здесь. Вот, это комната Роба... – Он толкнул дверь. – Он, правда, не любит, когда кто-то заходит к нему, но ведь его сейчас нет, – пожал парень плечами. – Он вообще редко здесь появляется в последнее время!

– Но ты сказал, у него скоро свадьба. Здесь, в Рейвен-холле?

– Да, здесь, – подтвердил молодой человек. – Он меня потому и хотел отправить сюда, чтобы вроде как за приготовлениями проследить. Но, ты видишь, слуги и сами неплохо справляются!

Ханна кивнула.

– И кто будет невестой? – вроде как невзначай, проведя пальцем по полированной спинке кровати, спросила она.

Комната Роберта Солсбери оказалась обставленной по-спартански: постель, дубовый комод, секретер и ни единой мало-мальски личной детали, отображающей индивидуальность хозяина. И Ханна, ни разу не видевшая Роберта Солсбери, приписала ему очередную черту: скучный до зубовного скрежета.

Не повезло же невесте...

– Поверишь, я толком не видел ее, – признался Оливер чуть смущенно. – Роберт якобы познакомился с ней в Девоне у близкого друга. Сразу влюбился и сделал ей предложение. Все получилось так быстро, что я и сам удивился! До этого Роберт не то чтобы о браке не помышлял, но не влюблялся по-настоящему, понимаешь?

– А теперь, выходит, влюбился? – Ханна проверила мягкость кровати, надавив на матрас кулаком, и плюхнулась на покрывало.

Было в этом простом вроде бы действии нечто запретно-сладостное... будоражащее кровь.

– Выходит, что так, – пожал парень плечами и встал напротив нее. Сесть на постель не решился, но спросил вдруг: – А ты когда-то... влюблялась?

Ханна вспомнила Леланда и все глупости, что по его вине сотворила. И материны слова: «Глупая ты моя: в любовь – как в омут с головой. Разве ж так можно?»

– Влюблялась, – призналась она. – Но ничего путного из любви той не вышло...

– Она была безответной? – каким-то дрогнувшим голосом спросил молодой человек.

Ханна поднялась с постели.

– Безответной, да. И я зареклась влюбляться так снова! – С такими словами она вышла из комнаты Роберта Солсбери и торопливо пошла по коридору в северное крыло.

Оливер бежал за ней следом, и пламя свечей танцевало по стенам, обитым палисандровыми панелями, создавая причудливые картины.

– А если она не безответная? – догнав ее, спросил молодой человек, заглядывая в глаза. – Если она... ну, ты понимаешь, ответная...

– Взаимная, хотел ты сказать?

– Да, если такая?

И по тому, как он смотрел на нее, как мучительно покраснел, Ханна враз догадалась, что это не просто вопрос – Оливер Квинсли, действительно, полагал, что влюбился в нее. И было бы глупо лукавить, сказав, что она не заметила признаков еще раньше, дорогой, но старательно избегала любого намека на романтическую привязанность со своей стороны.

Ее не было, но восторженный молодой человек мог подумать иначе...

Он так и сделал, судя по этому разговору.

– Если взаимная – дело другое, но я такой пока так и не встретила, – как по животу, рубанула она. И краем глаза заметила, как потух взгляд ее собеседника и опустились хрупкие плечи...

Значит, все верно: влюбился.

Следовало заранее предугадать, что так и случится...

– Хочешь, в карты сыграем? – предложила она. – Дом завтра досмотрим. В темноте все равно как-то жутко.

Оливер отозвался бесцветно:

– Давай. – И они целый вечер резались в хэзард.

И совершенствовали мастерство паренька в шулерстве и весь последующий день с краткими перерывами. О любви больше не говорили, но напряжение все-таки ощущалось...

Ханна даже подумала в какой-то момент: «А почему бы и нет? Оливер даже не представляет, как много ей дал в противовес ожиданиям, и плата ее – наука подтасовывать карты – ничтожная дань за подаренную свободу». Она, если задуматься, все равно что обманывала его, пользуясь добротой и наивностью бедного мальчика. Будь на его месте кто-то другой, с Ханны давно бы затребовали желаемое....

Глава 7

Следом за дерзкой девицей из комнаты выскочил Дерек. Знал, что виновен... Предатель! Роберт ему доверял, свято верил, что под его бдительным оком с братом ничего не случится. Ничего вот такого, как только что, когда какая-то лживая оборотница, заморочив братцу мозги, не только в кровать к нему прыгнула, но и сделала вид, что он должен кому-то там деньги за возможность с ней переспать.

Эти шлюхи всякий стыд потеряли! Бессовестные мерзавки.

– Ты тоже вставай, одевайся, – приказал он с меньшим апломбом, но все-таки веско. – Я велел закладывать экипаж – ты едешь в Оксфорд!

Оливер, хмуро глядя из-под бровей, буркнул в ответ:

– А вот и не еду...

– Едешь, – возразил Роберт. – И сию же минуту.

Молодой человек вскинул вверх подбородок.

– Ты не смеешь так со мной поступать: я уже не ребенок, в конце концов. Мне восемнадцать, и я могу делать, что пожелаю!

– И ты желаешь просаживать деньги в карты и спать со всякими девками? – вкрадчиво спросил брат, подавшись к нему. – Хороши же желания.

Оливер снова буркнул:

– Ханна – не девка, не смей ее оскорблять. Она, между прочим, мне друг!

– Видел я вашу «дружбу». Очень трепетная, я бы сказал!

– Не знал, что ты такой гадкий! – вскинулся молодой человек, вскакивая на ноги. – Даже если я спал с ней, что здесь такого?

Брат окинул его снисходительно-разочарованным взглядом.

– Ты в самом деле не понимаешь? Она лишь пользуется тобой, как удобной игрушкой.

– Может, и я пользуюсь ей? – вскинулся Оливер. И с не меньшим вызовом в голосе: – Все пользуются друг другом, если подумать. Так в чем же проблема?

Для Роберта младший брат продолжал оставаться ребенком, нуждающимся в опеке, и сама эта мысль, что он вырос и готов совершать собственные ошибки, неожиданно угнетала его. Ладно бы он влюбился в кого-то, обесчестил девицу, с кем ни бывает, но оборотница, да еще в этом доме... Неужели брат совершенно не понимает, почему ему, Роберту, тошно от одного ее вида?

– Разве случай с родителями ничему не научил тебя? – спросил он. – Я думал, ты достаточно сообразителен, чтобы понять: перевертыши – зло.

– Они такие же разные, как и мы, люди. Есть и хорошие, и плохие... Ты к ним напрасно предвзят!

Роберт с трудом справился со всколыхнувшимся раздражением.

– Тебе внушила это девчонка? – Он кивком головы указал в сторону двери. – Эта твоя... как ее там...

– Ее зовут Ханна. И нет, такие темы мы не затрагивали...

– Ну да, у вас были дела поважнее. – Роберт ударил рукой по кровати, вызвав у брата болезненный прилив крови к щекам. А после осведомился сквозь зубы: – Ты платил ей? Сколько она запросила?

Оливер, зажав уши руками, крикнул, желая перебить голос брата:

– Я не платил ей. Ты ужаснейший человек! Я, если хочешь знать, приобрел ее на аукционе, где бедняжку держали в клетке и продавали, словно товар. Так что жертва здесь Ханна – не я. И прекрати уже быть таким мерзким снобом. Это невыносимо!

От такого напора Роберт опешил, особенно в свете того, что Оливер упомянул аукцион перевертышей. Сам он слышал, что до пожара в доках почти год назад такие проводились частенько, но считал, они прекратились.

И вот...

– Ты ведь не хочешь сказать, что участвовал в чем-то подобном...

– А что? – Оливер рассердился. – Для тебя перевертыши – хуже животных, может, и я такой же бесчувственный, как и ты.

Его брат стиснул зубы, желваки его заиграли. Он прошелся по комнате, пытаясь справиться с мыслью, что брат его в самом деле уже не тот мальчик, что был...

– Я могу не любить перевертышей, – молвил размеренно, по слогам, – но это не значит, что я одобряю подобные... аукционы. И совершенно не верю, что ты... мог купить эту девушку.

Оливер, будто истратив весь свой запал, потух так же быстро, как вспыхнул.

– Я оказался там совершенно случайно и абсолютно не помню, как покупал ее, но знаю точно... что должен за нее шестьдесят фунтов.

– Шестьдесят фунтов... Боже мой.

Теперь Роберт понял, о чем говорил ему этот тип около дома: «Ваш брат задолжал мне за девушку, сэр. Будьте добры заплатить!» Он тогда разозлился и приказал слугам гнать негодяя дубинками, а потом, расспросив тех самых слуг, выяснил, что в ночь накануне отъезда его брат явился с каким-то волчонком. Тот всю ночь просидел в клетке у него в спальне, а утром... обернулся девицей, судя по их перешептываниям за дверью.

От этой новости Роберта прямо скрутило, он два дня загонял свою лошадь, злой как черт несясь в Рейвен-холл. А правда вышла еще отвратительней, чем казалась...

– Пожалуйста, не обижай ее, Роб, – умоляюще прозвучал голос его младшего брата. – Ханна не виновата ни в чем. Я сам упросил ее ехать сюда... Она... славная, – и покраснел.

Роберту стоило бы сдержаться, но он огрызнулся:

– Вряд ли настолько, чтобы стоить шестьдесят фунтов!

– Ты к ней несправедлив.

– А ты наивен. Дерек! – позвал он слугу. И когда тот с видом нашкодившего дитя обнаружился на пороге, велел безапелляционно: – Собирай вещи хозяина, вы отправляетесь в Оксфорд немедленно!

– Но как же Ханна? – взволновался молодой человек. – Ты не можешь просто выгнать ее.

– Так и быть, перед этим я заплачу ей... за оказанные услуги, – вскинув бровь, смилостивился и над братом, и над девушкой Солсбери.

Оливер, продолжая алеть, вперил взгляд в пол, да так и стоял, пока Роберт не вышел из комнаты, дав ему время одеться, а Дереку собрать его вещи. Сам он вошел в свою комнату, прикрыл дверь и только тогда стянул с лица маску жесткого и справедливого старшего брата. После смерти родителей год назад он невольно с ней сросся, уже даже не помня, когда был другим... Столько разом всего навалилось: дом, младший брат, обязанности в палате лордов. Было страшно не оправдать ожиданий... Чьих, собственно, он и сам не понимал, но держал в строгости не только себя, но и брата. Казалось, это единственно верный путь к их обоюдному благополучию... И стоило сделать одно послабление – позволить Оливеру жить в Лондоне – как его спокойная жизнь полетела в тартарары. Сначала брат начал играть, связавшись с разнузданными сынками местных дворян, а теперь и того хуже – сожительствовал у всех на глазах с перевертышем.

Глава 8

Из огня да в полымя...

Именно так ощущала себя Ханна, одеваясь под рассерженным взглядом Роберта Солсбери. «Тоже мне моралист выискался, – в сердцах думалось ей, пока она выходила из комнаты. – Можно подумать, у самого рыльце не в пушку. У подобных святош самые темные секреты в шкафу».

Слова вспомнились: «Притащить в родовое гнездо какую-то... девку... да еще оборотницу... Ты хоть ведаешь, что творишь?»

О да, ей хотелось сотворить что-нибудь эдакое, скандальное! Выпустить свое дикое «я» на свободу. Как бы дать себе волю, когда временно можно не думать о содержании на плаву аптекарской лавки и заботе о сестрах... Только теперь, сбросив на время груз подавляющей каждодневной ответственности, она понимала, какой другой могла быть: опрометчивой, вздорной... и чуточку мстительной.

Вот почему, повинуясь несдерживаемому порыву, она бросилась Оливеру на шею и целовала его – хотелось позлить его братца-зануду. И судя по взгляду убийственно-гневных глаз и той хватке, с которой ее потащили за руку прямиком в дом, с достоверностью она перестаралась... Но, вместо страха, в ней всколыхнулся азарт и желание противления.

– Отпустите меня! – Она попыталась выдернуть руку, но хватка графа оказалась железной. – Да отпустите же! – На этот раз девушка подкрепила слова взмахом руки, и сама испугалась, когда, изменившись, волчьи острые когти оцарапали Роберту Солсбери щеку.

Тот, к слову, даже не охнул, лишь глаза его сделались злее, а с губ сорвалось ядовитое:

– Не стройте из себя недотрогу... мисс. Вашу цену я знаю!

– Думайте так, как считаете нужным... сэр, но не смейте распускать руки.

Демонстративно растирая запястье, Ханна все-таки не могла отвести глаз от вспухших кровавыми всполохами царапин на щеке графа.

Она еще никогда такого не делала, не изменялась частично, как это случилось сейчас, а тем более не использовала клыки и когти против людей. Стоит графу пожаловаться властям, как ее четвертуют на площади...

Что вообще нашло на нее?

С этого станется донести на мятежного перевертыша без браслета. Вон какой злой!

– Убирайтесь из этого дома немедленно! – процедил Солсбери с расстановкой, наверное, чтобы такое дикое «животное», как она, поняло его речь.

Ха! Кровь Ханны снова вскипела от негодования.

– А то что? – осведомилась она. – Погоните прочь с собаками как животное?

– Что, если и так?

– В таком случае... – Ханна сама не знала, что именно скажет, но сказать захотелось что-нибудь веское и болезненно-колкое, – сами ответите перед братом за его не родившегося ребенка! – выпалила она на едином дыхании.

И насладилась в полноте ужасом, исказившим красивое лицо графа. Правда, длился восторг вряд ли больше секунды – потом пришло осознание лжи, сорвавшейся с языка.

Но уже было поздно.

– Ты лжешь, мерзкая тварь! – Граф припечатал ее спиной в стену, схватив за подбородок и вынудив глядеть себе прямо в глаза. – Признайся, что лжешь.

Говорить было сложно, так крепко сильные пальцы впивались ей в кожу, блокируя челюсть, но Ханна все-таки отозвалась:

– И тогда точно солгу. Ваш брат – страстный любовник, его семя множество раз изливалось в меня.

Мужские пальцы сжались сильнее и сползли ей на шею с весьма определенным намерением – удушить.

Ханна кляла свой проклятый язык, самоубийственный в данном случае, но прикусить его не могла. Мужчина напротив вызывал в ней горячую неприязнь и жажду сопротивления каждому его слову и действию.

– Ты нарочно соблазнила его, – процедил снова мужчина. – Думала понести от богатого мальчика и привязать таким образом, но не учла самого главного – Солсбери чтят чистоту крови и ублюдков не признают. Если ты вообще говоришь правду... – Он презрительно глянул на живот девушки. Но хотя бы чуть разжал пальцы, позволяя ей судорожно втянуть в себя воздух...

– А вы проверьте, – дерзко отозвалась она, сверкая глазами.

И по тому, как заходили его желваки, испугалась вдруг, что неровен час он полезет ей прямо под юбку. Против воли напряглись бедра, а сердце зачастило сильнее...

– И проверю, – услышала она хриплый голос. – А теперь убирайся.

Куда именно убираться, Солсбери не уточнил, и Ханна, радуясь, что свободна от его хватки, направилась к двери. В конце концов, ничего своего у нее в Рейвен-холл не было... А испытывать дальше и судьбу, и терпение графа у нее желания не было.

– Ты куда? – будто вонзилось ей в спину. Даже морозцем скользнуло по позвонку.

– Убираюсь прочь, как вы и хотели, – в тон ему отозвалась она.

– Не раньше, чем я смогу убедиться, что ты лжешь мне. – И сквозь зубы: – Когда привезут повитуху, тебя позовут. А теперь убирайся на кухню, где тебе самое место!

– Премного благодарна... сэр.

Язвительность ее тона не ускользнула от собеседника, и они вперились злыми, колючими взглядами в лица друг друга.

«Вот такие, как он, и мешают перевертышам жить, – билось с пульсом в голове девушки. – Полагают себя лучше всех, а внутри лютые звери, похлеще любого из оборотней. Им бы скинуть человеческую личину и показать свою суть! Вот тогда мы бы и посмотрели, кто из нас кто».

В конце концов, граф Солсбери первым развернулся и пошел к лестнице, положив руку на эфес шпаги, мерно покачивавшейся в такт каждому его шагу. Ханна какое-то время наблюдала за ним, а потом направилась на половину для слуг...

Те встретили ее настороженно, без восторга. Знали, кто она есть... Девушку выдавали глаза, которые по приезде в поместье она не стремилась скрыть бересклетом. Наверное, где-то в пику самим этим стенам, пропитанным настороженностью ко всем перевертышам, но в большей степени потому, что настойки у нее просто-напросто не было. А Оливер ее цветом глаз не тяготился, даже назвал его «благородным янтарным», чем очень польстил ей.

Но теперь щеголять своей принадлежностью к «отщепенцам» Ханне отнюдь не хотелось. Тем более, если придется путешествовать пешим ходом, напрашиваясь на ночлег к людям... Те точно не будут добры по отношению к перевертышам.

Глава 9

Лгала, она определенно лгала. Иначе и быть не могло!

Оливер не настолько глупец, чтобы заделать ребенка какой-то приблудной девчонке, особенно той, что, если верить ему же, торговала собой на аукционе.

Это немыслимо!

Отец с матерью перевернутся в гробу, если это... окажется правдой...

Но это неправда.

Иначе он собственными руками придушит младшего братца... и эту девицу с горящими, как у кошки, глазами. Впрочем, она вовсе не кошка, а зверь пострашнее – волчица. Вон как щеку ему исполосовала...

Он коснулся подсохшей корочки крови на пострадавшей щеке. Что скажет Ровена, когда это увидит? Что он сам ей ответит на вопрос, кто это сделал? О любовнице Оливера он точно предпочтет промолчать. Но что тогда говорить?

– Сэр, там пришла повитуха. Дожидается в холле. – Голос слуги заставил Роберта торопливо отнять от лица руку.

– Отведите ее в комнату наверху, в одну из пустующих спален. И приведите туда мисс Уэллс!

– Будет сделано, сэр.

Не думала же эта девчонка, что он поверит ей на слово... Всякому ясно, что перевертыши от природы двулики: верить им – себя не уважать. С каким особенным удовольствием он прогонит со двора эту девку...

А если она… в самом деле, окажется в тягости?

Но ведь не факт, что от брата... Он у нее точно не первый. Но как быть уверенным? Роберт схватился за голову, совершенно не зная, как быть... Каким бы циничным мерзавцем он ни был, выставить за порог женщину в положении он не мог.

– Так, для начала все-таки повитуха, а там глядишь, с божьей помощью, и решать не придется, – сказав себе так, он направился поприсутствовать на осмотре.

Который, впрочем, пришлось отложить из-за отсутствия мисс Уэллс. Расспросив слуг, мажордом Роберта сообщил, что девица расспрашивала о кустах бересклета, к ним, наверное, и отправилась... А они «сами знаете, где растут».

Роберт знал.

Там, у реки, в детстве было их с братом любимое место, но после смерти родителей Роберт его невзлюбил. Слишком сильно кусты бересклета напоминали о тех, кого он теперь особенно ненавидел...

Всех оборотней без разбора.

– Я ее приведу, – сказал он слуге и ринулся прочь из дома к хозяйским постройкам и дальше – прямиком в лес.

Если девчонка сбежала... если она...

Он и сам толком не понимал, почему эта мысль так его рассердила. Вроде бы надо радоваться: проблема решилась само по себе. Но радости не было... Совершенно.

Если девчонка сбежала...

Он почти налетел на нее, едва не сбив девушку с ног...

– Ай! – она вскрикнула и охапка из бересклета, вывалившись из ее рук, шлепнулась им обоим под ноги. – Вы напугали меня, – тут же посетовала она. – Торопитесь как на пожар...

После секундного замешательства Роберт взял себя в руки.

– На кой вам этот бересклетовый веник, скажите на милость? – взвился в сердцах. – Я велел дожидаться на кухне, а не шастать по лесу.

Девушка сдвинула брови.

– Вы не хозяин мне, между прочим. Захотела и отправилась в лес... – Она наклонилась, чтобы поднять уроненные цветы, но Роберт, схватив ее было за руку, тут же отдернул ладонь. Будто она была прокоженной…

– Нас ждет повитуха, – сказал, поджав губы. – Бросьте их здесь! – И веско добавил: – Приказываю, – видя, что девушка медлит.

– Но они мне нужны, – просто сказала девчонка.

И Роберт насмешливо пообещал:

– Коли вы, в самом деле, окажетесь в тягости, я самолично принесу проклятый этот букет в вашу комнату.

Спорить девчонка не стала, только вздохнула и последовала за ним. Казалось, смирилась с тем неизбежным, что вот-вот случится... И Роберт почти что уверился, что она просто-напросто солгала. В чем уже и раскаивается...

Что ж, сама виновата...

– Ложитесь, мисс, – велела девушке повитуха, едва они вошли в комнату. – Но для начала расшнуруем верхнее платье.

Женщина потянула завязки и принялась оголять ее лиф.

– Разве вы не собираетесь выйти? – уже не таким боевым голосом, как обычно, обратилась к Роберту девушка. – Я была бы вам очень признательна...

– Не раньше, чем выясню, лжете ли вы, – как отрезал мужчина. – К тому же, уверен, такие, как вы, давно растеряли весь стыд.

Девушка побледнела и покраснела одновременно. Никак у братца его научилась... А потом с решительным видом, прикусив губу, легла на кровать.

– Как давно вы были с мужчиной в последний раз, мисс? – осведомилась у нее повитуха.

– Я... э... этой ночью... – Она опять покраснела. Ни дать ни взять девственница! Или талантливая актриса. И второе скорее, чем первое.

Повитуха спросила:

– Как давно у вас были последние регулы?

– Р-регулы... я не знаю, – пискнула девушка еле слышно.

– Но впервые, мисс… как давно у вас ЭТО было?

– Не понимаю...

– Впервые с мужчиной, – терпеливо пояснила ей повитуха.

– Пять дней назад.

Роберт напрягся: хочет сказать, Оливер был ее первым мужчиной? Вот уж он ни за что не поверит.

Пыльцы сжались в кулак, когда он сказал:

– Вряд ли ОН был твоим первым... Не обманывай, лгунья!

– Вам-то какое до этого дело? – дрогнувшим голосом ответила Ханна. – Я ухожу. С меня хватит! – И попыталась подняться.

Роберт в два счета оказался рядом с кроватью и прижал ее плечи к перине.

– Ну уж нет, ты сама заварила всю эту кашу – теперь и расхлебывай. – И повитухе: – Делайте свое дело.

Женщина, явно смущенная происходящим, попросила:

– Согните ноги в коленях, мисс. – И тут же закинула вверх ее юбки.

Роберт заметил, как в глазах мисс Уэллс блестят злые слезы унижения и обиды. И чтобы не видеть ни этих слез, ни прикушенной до крови нижней губы, глядел на закинутые вверх юбки материнского платья и проклинал как саму эту странную ситуацию, так и жизнь в целом, ничуть его не щадящую.

Он ощущал, как девушка то и дело сжималась, сдерживая дыхание, когда руки женщины касались ее там, за юбками, а потом осторожно ощупывали живот.

Глава 10

Подслушанный у реки разговор нет-нет да всплывал в голове Ханны, пока она рвала бересклет. Интересно, о ком эти двое шептались, поминая пресловутые Острова? Насколько девушке было известно, там, на Шетланде, жили одни перевертыши, а эти двое на ей подобных были мало похожи. Особенно тот, в богатой одежде – сразу видно, что из дворян, а уж дворян среди перевертышей точно не было. Эти свято блюли чистоту своей крови, не допуская даже намека на брак с существом вроде нее.

Так они говорили: существо – не человек.

И вроде бы прежде Ханну подобное не задевало, но сейчас как-то скребло на душе. Никак общение с Солсбери-старшим негативно сказывалось на ней!

И только она так подумала, как лоб в лоб с ним столкнулась. Вскрикнула от неожиданности и бересклет выронила... Сердце в груди зачастило, как полоумное, и с языка сорвался какой-то упрек, привычная дерзость в общении с графом.

А он возьми и скажи:

– Нас ждет повитуха. – И добавил с насмешкой: – Коли вы, в самом деле, окажетесь в тягости, я самолично принесу проклятый этот букет в вашу комнату. – И поглядел на цветы бересклета.

Знал, что она обманула.

И ей бы стоило сразу признаться: «Не нужен осмотр, вы правы, я солгала», но она промолчала и наказала себя унизительным этим действом, когда повитуха расспрашивала о регулах и ее гипотетическом опыте, коего не было. От унижения и стыда захотелось не просто выть в голос, но вцепиться мерзкому Солсбери в глотку... Однако ничего этого она так и не сделала, так как слова повитухи внезапно оглушили ее:

– Госпожа, действительно, в тягости. Срок совсем маленький, но сомнений нет никаких!

Что?!

Граф, к счастью, не видел, как у нее вытянулось лицо и тот же вопрос, что и у него: «Вы не ошиблись?» едва не сорвался с ее языка. Уж она-то, как никто другой, знала, что в тягости быть не могла... Для этого нужно не просто уснуть в постели с мужчиной, а подпустить его ближе некуда.

Повитуха лгала. Но зачем?

– Зря вы солгали милорду насчет моего положения, – сказала она, едва они с женщиной остались одни. – Теперь все еще больше запутается.

– А разве вы сами не того же хотели, обмануть графа?

Ханна серьезно посмотрела на собеседницу. Что-то в интонации ее голоса заставило девушку насторожиться...

– Так вы сделали это ради меня?

Повитуха, если она вообще была ей, вдруг сказала:

– Если честно, мисс, у меня были собственные мотивы подыграть вам. Я помогла вам, а вы, может статься... поможете мне!

Вот теперь Ханна нахмурила брови.

– Я должна помочь вам? В чем именно?

– Я расскажу. Вы главное выслушайте меня не перебивая!

Ханна отметила, что манеры у женщины не деревенские, как и речь более правильная для обычной крестьянки.

– Вы не повитуха? – полуспросила, полуответила она своим мыслям.

И женщина подтвердила:

– Не повитуха. Когда графский слуга прибыл в деревню, он первым делом явился в таверну промочить горло с дороги, я же, обедая в общем зале, услышала, что граф требует повитуху. Посетители тут же понятливо закивали: были наслышаны о любовнице молодого хозяина, с коей он по приезде не расставался, и догадались, куда ветер дует. И я тут же решила, что это мой шанс осуществить намеченное...

– И что вы под этим подразумеваете? – не без опаски осведомилась Ханна. – Желаете навредить графу?

– Боже упаси! – развеселилась ее собеседница. – Никто вашему графу зла не желает. Пусть процветает и здравствует! Тут дело в другом...

Вообще-то граф не был ее, но Ханна не стала поправлять женщину: заинтриговано ждала продолжение ее речи.

– Так чего вы ожидаете от меня? – не выдержала она.

– Помогите мне выкрасть мальчика, – очень серьезно произнесла лжеповитуха. – И не просто забрать у его нынешних воспитателей, но поселить его в этом доме, в Рейвен-холле.

– Не понимаю... – Ханна тряхнула головой. – Вы меня совершенно запутали. О каком мальчике идет речь?

– Об Эндрю Нэше, ребенке трех лет, находящимся под опекой своего дяди Эдварда Нэша, у которого я сейчас и служу экономкой. Они проживают в коттедже близ Ингрема, и тамошняя служанка ежедневно водит ребенка гулять к старой капелле в лесу. Понимаете, куда я клоню?

Ханна снова затрясла головой, полагая, должно быть, от нервов последних нескольких дней у нее что-то сделалось с головой. Ведь никто в трезвом уме не обратится к незнакомому человеку с такой... мягко говоря, странной просьбой? Или все-таки...

– Кем вам приходится этот ребенок? – осведомилась она осторожно.

– Если вы имеете в виду кровные узы, то мы с мальчиком совершенно чужие, однако подобное обстоятельство не мешает мне любить его как родного. И желать ему самого лучшего!

– Выкрасть его из семьи – это, по-вашему, лучшее?

– Не судите, не зная всех обстоятельств, – ответила женщина.

– Так поведайте мне о них.

– Не сейчас. – Ответ прозвучал после некоторой заминки, в продолжение которой женщина будто гадала, открыться Ханне или же нет. – Возможно, потом... когда вы поможете мне...

– Но что я, по-вашему, должна сделать?

Лжеповитуха вздохнула.

– Мне ли учить вас, как, обернувшись диким животным, можно до смерти испугать человека? – спросила она. – Вам всего-то и надо, что выскочить из-за кустов и обратить в бегство молоденькую служанку. Когда она убежит, заберите ребенка!

– А дальше?

– А дальше мы с вами условимся, как и что делать, но только в том случае, если вы согласитесь помочь. Пока что, я вижу, вы сомневаетесь...

Ханна, действительно, сомневалась. И «сомневалась» – достаточно слабое слово для той бури чувств, что одолевала ее. Выкрасть ребенка... Шутка ли? Знать бы еще, для чего...

– Согласитесь, вы предлагаете не гуся украсть. Расскажите хоть, для чего вам ребенок! – попросила она.

Повитуха вздохнула.

– Ребенок несчастен в том доме.

– И вы полагаете, в Рейвен-холле ему будет лучше? Мне не понятны ваши резоны.