Воздух здесь казался тяжёлым, насыщенным чем-то мрачным и зловещим. Но не от того, что место было гиблым или злачным, а от той скорби, боли и горечи, что витали кругом. Казалось, что именно здесь мог бы быть обнаружен новый газ - чудо алхимии. Газ ядовитый, но отравляющий не лёгкие, а душу, закрадывающийся в самые её глубины и уничтожающий последнюю надежду в счастливое и доброе будущее, которая ещё теплилась в сердцах живших здесь людей. Говорят, что проезжая мимо той деревни, можно до сих пор услышать чьё-то тихое всхлипывание, чей-то жалобный стон или слова молитвы, взывающие к тому, кто вдруг решил, что в праве распоряжаться чужой жизнью.
Дверь ветхого домика приоткрылась. Это было типичное жилище любого пахаря и пастушки, работавших на ближайшем поле. Его крыша давно покосилась, а меж брёвен завелись мхи да лишайники.
В комнату, освещённую одной лишь свечой, вошёл высокий мужчина, одетый в длинные одежды серого цвета с эмблемой на плече. Так одевались госслужащие. Считалось, что чем темнее серый оттенок одежд, тем выше должность или статус. Тёмно-тёмно серую носил лишь монарх исполнительной ветви. На плече красовалась эмблема с миниатюрой из двух фигур, по-видимому, чем-то обменивающихся на фоне светлого неба, а ниже была надпись, гласившая: «Помни о тех, на чьей земле живёшь и не скупись на почести». Такой знак говорил о том, что сей мужчина был из тех, кто приходит за имуществом простого люда, которое по закону, должно достаться государству. В народе этих людей прозвали разрушителями, ибо после их прихода оставалось лишь горе тех, кто отдал свою последнюю крошку, следуя «долгу». Конкретно в тот вечер, мужчина пришёл за детьми.
Следом за ним в комнату вошли ещё несколько человек - его подчиненных. За столом сидела женщина. Она штопала какую-то одёжку. Лицо её было ужасно уставшим, морщинистым и болезненно-жёлтым. Из-за впалых щёк и измученного вида, она казалась сильно старше своих 35, и только ультрамариновые локоны, спадавшие на плечи и загадочно мерцавшие при свете дрожащей свечи, выдавали её возраст. Возможно, если бы не изнурившая её работа, она была бы даже красива.
-Сударыня, закон требует, что бы вы показали нам ваших детей. - наконец проговорил старший по званию. Звучало это в какой-то степени даже мерзко. В конце концов это же люди. Хочется верить, что для него они хоть немного люди!
Женщина подняла на него свой взгляд. Её глаза казались остекленевшими:
-У меня нет детей. Я похоронила единственного сына ещё 10 лет назад.
-А муж ваш где?
-В соседней деревне. Работает в поле. Там был хороший урожай в этом месяце.- Она вновь опустила глаза и принялась пришивать заплатку.
Молчание продолжалось с минуту. Затем мужчина прошагал в своих массивных сапогах до стола и уселся на стул рядом с хозяйкой дома. Та не повернула головы. Тогда он схватил её за руку и сам заглянул ей в лицо. Терпение его, по-видимому, было на исходе.
-Вас видели с двумя ребятишками. - Прошипел тот. - Вам лучше сознаться сейчас, если не хотите лишиться руки. - Он крепко сжимал её запястье. - У нас нет времени на ваши недомолвки. Говорите сейчас же!
Каждое слово он произносил с расстановкой, пропуская половину звуков сквозь зубы. Казалось, что вслед за ними, между резцов покажется тоненький раздвоенный язык. «Змей, какой же ты змей!» - пронеслось в голове женщины, но на её лице не дрогнул ни один мускул:
-Это не мои. Они принесли яиц из курятника, а я просто дала им по куску хлеба.
-Вы лжёте!
Женщина отвернулась, а «Помни о тех, на чьей земле живёшь» принялся трясти её, требуя, что бы та сказала «правду».
-Но что это? - Мужчина схватил её за лицо. - Вы плачете. Видимо не надолго вас уж хватило. - По щеке женщины скатилась слеза. Её холодность не выдержала и уступила внутреннему отчаянию. Женщина вскрикнула, но тут же стихла, будто боясь, что её кто-то услышит. Она всё ещё старалась сохранить самообладание, хоть это уже вряд ли помогло бы ей. - Ай, как не хорошо, Карен. Как не хорошо обманывать государство. Обманывать тех, кто вас кормит, тех, на чьей земле вы живёте. - У них всегда и на всё были одни и те же аргументы: государство, правительство, власть! Он обернулся к своим подчинённым: -Обыскать!
-Нет! - Карен Шермуд вырвалась из железной хватки своего мучителя и ринулась к шкафу, стоявшему в углу комнаты. - Я не позволю! Не позволю! Только через мой труп!
Тем временем в шкафу сидели в обнимку, дрожа от страха, двое детей - мальчик и девочка. Они были двойняшками и почти не отличались друг от друга, за исключением глаз и роста: девочка была чуть выше. Мальчик сидел у неё на коленях, а она крепко сжимала его в своих объятиях. Им обоим было по 6 лет, и они оба, кажется, плакали.
Когда мать кинулась к шкафу, девочка закрыла рот мальчика рукой, что бы тот, не закричал. Хотя, наверное, это было уже бесполезно. Теперь все эти люди знали об их укрытии.
Женщину оттащили, дверцы шкафа распахнулись, и детей тут же вынесли. Девочка дрожала и истошно ревела, а мальчик настолько сильно брыкался и норовил выпрыгнуть, что его пришлось ударить по затылку. «Мама! Мама!»- всё кричал он.
Но самое ужасное случилось, когда детей погрузили в крытый прицеп. Они услышали выстрел; оглушительный выстрел, после которого все звуки и сопротивления, доносившие из дома, затихли. Оба издали истошные вопли и разразились слезами. Они пытали порвать брезент, накрывавший их прицеп, и всячески вырваться. Успокоились лишь тогда, когда им пригрозили той же участью.
В доме раскидали сухую солому, затем подожгли. А машина с прицепом двинулась в сторону самой окраины сего государства.
* * *
На самой окраине сего государства стоит театр. Да-да, вы не ослышались, именно театр. «Что же он там делает?»- спросите вы меня. А я вам отвечу.
Государство это представляло из себя круг, а как и любой круг оно стремилось к замкнутости. Система должна на чём-то замыкаться и ровно от туда же начинать по-новой свой круговорот. Такой точкой служил этот самый театр. Но всё по порядку.