Гридень. Из варяг в греки

Глава 1, в которой все начинается

Валерий Большаков

ГРИДЕНЬ

Глава 1, в которой все начинается

Меня зовут Игорь Тучин, мне 32 года, я неудачник.

А как еще можно назвать человека, здоровяка вот с таким кулаком – и прописанным на маминой жилплощади?

Да, вот так с маманькой и проживаю. У нее квартира в Ленинграде, который всякие собчаки перетолмачили в Санкт-Петербург. Ну, не знаю – кому мил «град Петров», а по мне, так «город Ленина» милее.

Вот, пишу сейчас все это, и думаю: а что именно я затеял? Дневник? Нет, мне скучно калякать, как последний русский царь: «После завтрака читал. Хорошо и долго погулял. В 7½ поехал в город. Обедал у Мамá». Какая яркая, насыщенная жизнь!

Удивительно, как это «Николай Вторый» не догадался описать такие важные события, как отправление естественных надобностей!

Тогда что я пишу? Мемуары? Вроде как, рановато еще.

В общем, не знаю. Пишу, и все! Вернее, набираю на компе – писать почти разучился, и почерк ужасный стал. Да и привычка к гаджетам въелась – надо записку черкануть, а рука сама к клавиатуре тянется…

Вот, состарюсь, достану эти свои записки (распечатку!) и буду с умилением перечитывать, шамкая беззубым ртом: «Ну, и придурок ты был, ну, и лошара…»

Нет, лучше так, по-пушкински: «Ну, и дурачина ты был, ну, и простофиля…» Хотя хрен редьки не слаще.

Вот, мысль сейчас мелькнула: а вдруг кто чужой прочитает повесть сию? Да и фиг с ним! Посторонним вход разрешен.

* * *

Информация для размышления.

Детство мое легким и счастливым не назовешь – СССР уже развалили, а нынешнюю РФ еще не построили. Маялись между.

Дурные родители затеяли развод, чем нанесли моральную травму подрастающему поколению. И тогда бабушка Аня, дама весьма энергичная, решила, что внуку лучше не наблюдать сцен из семейной жизни. И увезла к себе в Новгород.

Жила она с дедом Антоном, приватизировав большую квартиру в доме, выстроенном еще до революции. Баба Аня сразу потребовала, чтобы «старый» хоть изредка отрывался от своих ученых занятий, и вел со мной воспитательную работу.

Дед был историком, но отнюдь не домоседом…

Я опять отвлекся от писанины, и задумался. Вдруг посторонние не поймут, зачем им все  эти фамильные преданья? Объясняю: если бы не мой дед, то мне сейчас и писать было не о чем. Разве что, как царь: «Проснулся в 7.00, после завтрака поехал на работу. Вернулся домой. Посидел перед телевизором и лег спать».

Так что читайте, чтобы было понятно. Дальше будет интересней, обещаю.

В общем, дед мой обожал ездить в археологические экспедиции. Бабушка, правда, уверяла, что деда вовсе не раскопки влекли, а студентки третьего курса. Ну, а что такого?

Дед Антон – мужчина видный, а седина и аккуратные усы лишь придают ему, я бы сказал, опасной элегантности. Он смахивает не то на дипломата, удалившегося от дел, не то на гангстера.

На дона Антонио, который между двумя затяжками спокойно приказывает своим «гориллам» кого-нибудь кокнуть.

И что делать той студентке, если у нее куча пропусков и легкий туман в голове? Протягивать деду зачетку – и расстегивать бюстгальтер…

Меня редко допускали в дедушкин кабинет, где шкафы до потолка были забиты всякими учеными книгами, а ковер над диваном - увешан мечами, настоящими, старинными. Но самую жгучую тайну хранили не клинки, и даже не ящики фундаментального стола, а узкая дверь за шторкой. Красиво обитая полосами позеленевшей бронзы, она всегда была закрыта.

Уж как я изнывал, пытаясь перешагнуть запретный порог! Увы.

Бабушка делала вид, что не понимает моих мольб («Ну, дедушка же уехал! Я только загляну, и все. Одним глазиком!»), и переводила разговор на другое. А «дон Антонио» бодро шутил – про чулан Синей Бороды или про подвал с привидениями.

Однажды я прочитал книжку Кира Булычева про Алису, про миелофон – в общем, ту самую, по которой после фильм сняли, «Гостья из будущего» называется.

Так там тоже рассказывалось про вот такую дверь. Главному герою повезло, он ее отпер – и увидел самую настоящую машину времени. Вот я деда и спросил, вернее, коварно подначил: «А я знаю, что там! Там у тебя спрятана машина времени!»

И дед вздрогнул. Напрягся старый, рассмеялся очень уж натужно, и повторил свой заезженный пассаж про Синюю Бороду.

Самое забавное, что дед, не страдавший чадолюбием (он вообще не любил детей, даже своих собственных), привязался ко мне. Это он записал меня в секцию фехтования, и брал с собой в походы – мы все леса вокруг исходили, катались на лошадях, на настоящей яхте по Ильменю, а веслами я такие мозоли натер, что ладонь твердой стала.

Еще дед учил меня старорусскому языку, на котором разговаривали давным-давно, когда всеми этими землями правил Господин Великий Новгород. Нет, он не заставлял меня зубрить правила и заучивать нудные «топики», как на школьных уроках английского. Дед просто читал древние берестяные грамоты, проговаривал напевно старинные речения, а память у меня хорошая…

Пришла пора, и замаячило 1 сентября.

Я очень не хотел идти в школу, но куда ж тут денешься! Хотя мне повезло – именно в своем 1 «А» я встретил друзей.

Мишку Ховаева, Коляна Белого и Яшку Амосова. Мы как-то сразу перезнакомились и сдружились.

Они потом, все трое, в ту же секцию, что и я, ходить стали. Вряд ли их так уж фехтование влекло. Просто наш тренер, Дим Димыч, затеял снимать кино про мушкетеров, вот их и проняло.

В старших классах все трое это дело забросили, а тогда пыхтели,  потели, упорствуя, каждый божий день занимались – и получили-таки главные роли! Все по-честному.

А Галка, серьезная личность с косичками, играла госпожу Бонасье. Хотя ей-то, известной вредине, роль миледи подошла бы куда больше.

Кстати, Дим Димыч первый заметил наше сходство с героями Дюма. Я был повыше, покрепче, посдержанней - и стал Атосом. Маленькому и чернявому Яшке подошла роль д`Артаньяна, утонченный и воспитанный Колька сыграл Арамиса, а плотный, в меру упитанный Мишка – Портоса.

Глава 2, в которой открывается тайная комната

Глава 2, в которой открывается тайная комната

Побегал я по кабинетам, оформил все, и Яша подъехал к самому бабушкиному дому – старинному четырехэтажному зданию из темного кирпича, чудом уцелевшему в войну. Я поднялся на знакомый этаж, и позвонил в дверь Веры Павловны.

Старушка долго не открывала, но вот послышалось шарканье.

- Кто там? – спросил дребезжащий голос.

- Это я, теть Вер! Игорь!

- Ах, Игореша…

Дверь открылась, и щупленькая Вера Павловна выглянула на лестничную площадку.

 - Здравия желаю, Вера Павловна! – гаркнул Амосов по-строевому.

- Здравствуйте, Яша, - церемонно ответила старушка. - А я тут приболела немного, сквозняки же кругом, не убережешься… Вот ключики, Игорек.

Сморщенная лапка, похожая на куриную, протянула мне брелок с парой ключей.

- Спасибо, теть Вер, - сказал я, плохо скрывая нетерпение. -  Выздоравливайте!

- Ага, ага…

Я открыл дверь, и вошел в квартиру номер пятьдесят. Я помнил тут все – и блестящую дверную ручку, и порез на дерматиновой обивке, и скрипучий паркет. А квартира помнила меня.

Стояла тишина, даже напольные часы в зале не отбивали секунды – кто бы за ними смотрел? Это только все бабушкины цветы Вера Павловна перетащила к себе, а механизм ей не было жалко.

Неожиданно я почувствовал разочарование. Квартира словно выдохлась, я не воспринимал тех, привычных мне запахов, которые создавали ранее незримую ауру дома.

- Ну, вот, - сказал Яша с удовлетворением, - теперь ты, наконец, сможешь купить себе отдельную квартиру. В Питере жилье подороже будет, но площадь тут  - ого-го! Да и дачу продашь заодно, и гараж… Нет, денег хватит! Улучшишь жилищные условия.

- Пожалуй… - рассеянно протянул я.

Пройдя в дедов кабинет, я остановился. Все было, как прежде. «Дон Антонио» не позволял бабушке убирать здесь, сам наводил порядок. И тут я поежился – дверь в тайную комнату была закрыта, но вожделенный некогда ключ торчал в замке.

- А книг-то сколько… - пробормотал Яков. – А это что? Инка… Иконо…

- Инкунабула, - подсказал я.

- Дорогущая, наверно…

Не ответив, я повернул ключ в замке, и толкнул дверь. За порогом было темно. Рука сама нашарила выключатель на стене, и яркий свет залил небольшое квадратное помещение.

Я обомлел. Не зря, ох, не зря я так рвался сюда в детстве.

Тайная комната была набита сокровищами!

Нет-нет, передо мной не сверкали золотые самородки, а из ларцов не вываливались груды бус, ожерелий и прочих колье, как в фильмах про графа Монте-Кристо.

Справа располагался стеллаж, сколоченный из досок, заваленный футлярами с папирусами; ножнами с кинжалами, кривыми и прямыми, одинаково разукрашенными каменьями; парой кожаных панцирей, наколенниками, налокотниками, наплечниками, поножами, кольчужными рукавицами…

Тут же лежала толстенная книжища, переплет которой застегивался хитроумными замочками, стояло несколько мраморных бюстов, изображавших кого-то из римских императоров, статуэтки-ушебти из египетских гробниц, кубки из полупрозрачного алебастра, целый сервиз тарелок китайского фарфора и настоящая коллекция шлемов – круглого с выкружками для глаз, который напяливали викинги, остроконечного – именно такой в мультике нахлобучивали на Илью Муромца или Добрыню Никитича, хотя додумались до них ромеи, то бишь византийцы. И бронзовый, с нащечниками, шлем легионера тут присутствовал, и рыцарский топхельм.

А стена напротив была сплошь увешана копьями, мечами, секирами, щитами круглыми и миндалевидными.

Я наклонился, присел и потянул из-под нижней полки неприметный, но весьма тяжеленький сундучок. Его крышка откинулась на кованых петельках, и передо мной тускло заблестела древняя наличность – серебряные дирхемы, тонкие, словно из жестяной банки вырезанные, с полустертой вязью; золотые динары с шахадой на арабском: «Раб Аллаха Аль-Мутасим, амир аль-муминин, халиф, уповающий на Аллаха»; сасанидские серебряные драхмы с царским профилем; золотые номисмы со смешными, полудетскими изображениями императора Юстиниана II – «точка, точка, запятая, вышла рожица кривая…»

Да, - подумал я отстраненно, будто вчуже, - выродилось искусство в Византии… При Адриане или Цезаре все римляне хохотали бы над этими варварскими каракулями.

- Ни фига себе… - выдохнул Яшка. – Да ты богач…

- Думаешь? – спросил я, занятый совсем другим.

- Да ты посмотри, сколько тут!

Амосов набрал полные жмени тусклых кружочков, и просыпал их обратно – монеты зазвенели, зашелестели, зазвякали.

- Ты лучше туда посмотри, - сказал я.

Поднявшись, я шагнул к стене напротив – она была совершенно пуста. И стеллаж не доходил до нее, и «арсенал», а пол в этом закутке занимал странный механизм.

Представьте себе толстую квадратную плиту, примерно метр на метр, и толщиной в пару кирпичей. Сверху на этой плите прочно сидели два зеркальных шара и три темных матовых конуса, связанных толстой трубой, завернутой в спираль. Спираль эта была как бы вплавлена в шары и конусы, а под нею мягко светился здоровенный, с голову человека, кристалл-октаэдр.

Яшка быстро встал на колени, и доложил деловитым тоном:

- У этой штуки ножки! Короткие! Не, не ножки, просто выступы такие, полушариями. Сверху они поменьше – видишь? А снизу побольше…

Ухватив за край непонятный артефакт, он поднатужился.

 - Тяжелый! Как холодильник. Но вдвоем унесем…

Обойдя механизм на четвереньках, он сказал:

- Ух, ты!

- Чего там? – утомленно спросил я.

- Не знаю… Наверное, это его передок. Да ты сам глянь!

Я подошел, и перевесился, держа руку на одном из шаров. Поверхность шара была гладкая, словно полированная – и теплая.

А спереди торчало что-то вроде гриба – большого, такого. Ножку двумя ладонями только и обнимешь.

Думаете, почему это я был такой спокойный и заторможенный? А просто до меня стало многое доходить.

Глава 3, в которой я иду на разведку

Глава 3, в которой я иду на разведку

Николай с Михайлой добрались до нас в тот же день, вечером.

- Чё случилось? – спросил с порога Белый.

Яшка поманил обоих за собой, и завел в тайную комнату.

- Включаем? – спросил он у меня, как у хозяина.

- Врубай! - махнул я рукой.

И снова засиял кристалл, и мерцающий квадрат словно вырезал проем в стене.

Михаил в это время хотел  ухо почесать, да так и застыл с поднятой рукой. Коля тоже изображал статую.

В мире 881-го года вечерело, как и здесь – протягивались длинные тени, облака по-над лесом окрашивались в багрец. Смутно белели избы, издалека доносилось коровье мычание и стук топора – уже не плотницкого, а обычного – кто-то рубил дрова.

За крепостной стеной разожгли большой костер, и огонь высветил большую лодью с полосатым парусом. Ветер дул попутный, но и гребцы тоже старались, в лад макая весла.

Амосов выключил «штуковину», и «дверь» в прошлое закрылась.

- И чё это было? – спросил Николай напряженным голосом.

- А это такая машина времени, - криво усмехнулся Яков. - Понял теперь, куда дед Антон шастал? Не с раскопок все это, а прямо оттуда, из IX века! Кто там сейчас, ты говорил? Олег Вещий?

- Он самый, - важно кивнул я. – Вообще-то, Вещий не совсем князь, Олег как бы регент при малолетнем Ингоре, или Игоре, сыне Рюрика. Сам Рюрик помер в 879-м, когда его наследнику годик исполнился. Сейчас Ингорю три. Значит, Олег останется князем новгородским еще лет двадцать, как минимум, а в будущем году и великим князем киевским заделается.

- Вот это ничего себе… - пробормотал Ховаев, и тоже поискал, куда бы присесть.

- Да что мы здесь толчемся, - опомнился я, - пошлите в комнату!

Все расселись, кто на диване, кто в креслах, и стали думу думати.

- Вы хоть представляете, какие тут возможности вырисовываются? – начал Амосов.

- Да уж, - хмыкнул Михаил, - можно живого Олега Вещего сфотать!

- Или в Константинополь смотаться, - сказал Николай задумчиво.

- Смотаться! – презрительно скривился Яшка. – Сфотать! Да мы всю историю российскую перевернуть можем! Как вы этого не поймете?

- Назовемся волхвами, - развил я его мысль, чувствуя, как она захватывает меня, - а сами прогрессорами поработаем. Отгрохаем там заводики, станем оконное стекло выпускать, бутылки и стаканы – они там ценятся, ну, может, и не на вес золота, но на вес серебра – точно. Бумагу начнем делать, сукно ткать и лен – и на экспорт! Но прежде всего надо к Олегу в доверие войти, боярами стать, пусть даже не великими, а светлыми.

- Это не просто… - поскреб щетину Амосов.

- Ясное дело! – бодро сказал я. - Так ведь не сразу же, а постепенно. И этот год – самый подходящий. Судя по всему, там лето в разгаре. А будущей весной Олег в поход двинет – Смоленск брать, Киев… Вот, и мы с ним! Тут ведь как? Вещий затеял не просто Киев брать, он хочет под себя подмять весь путь из варяг в греки. Киев – мелочь!

- Да? – оспорил мой вывод Яшка. – А чего ж он тогда Киев назвал матерью городов русских?

- А ты подумай! – парировал я. - Он же ведь сам править хочет Русью, а тут этот несмышленыш на руках. Вот Олег и сует Ингорю Киев – на, мол, играйся! Ничего из себя Киев не представляет, Ладога с Новгородом в разы важнее. Почему? Да потому что они стоят на важных торговых путях, и их каждый год посещают арабские купцы, скупая меха и прочий местный товар. Если ты княжишь в Новгороде, то тебе перепадает изрядная доля серебряных дирхемов, а в Киеве ты будешь сыт, но и только, никакое богатство тебе там не светит. Вспомните Рюрика! Куда он Трувора с Синеусом поставил? В Изборск и Белоозеро – опять-таки, это крепости на важных торговых путях. Куда он прочих посадников своих поставил? В Муром, где в Волгу впадает Ока, а это и вовсе стратегически важный пункт. Напротив Мурома – Булгария, по Волге тянется путь из арабов в варяги, а по Оке добираются на веслах и волоком к Днепру, где стоит Смоленск. Это и вовсе перекресток – туда по Западной Двине купцы из Европы добираются, с востока – арабы. Олег хочет и там своего человечка посадить, чтобы финансовые потоки мимо не проходили. Он даже в степи остроги строить будет, чтобы путь по Днепру уберечь от всяких, там, печенегов. Вот только всего ему не успеть, и не смочь. Знаете, почему он решил отомстить неразумным хазарам? Потому что те обнаглели – с каждого арабского корабля, что вверх по Волге поднимался, десятину требуют! Хорошо устроились ребята. Вот, и смотрите теперь – чтобы Русь была могуча, надо оседлать все важные коммуникации. Не только Днепр, но и Волгу на всем протяжении, и Дон, а это означает войну с булгарами, союзниками хазар, и с самими хазарами. Может Олег победить их без конницы? Ответ отрицательный. Вот, мы ему и поможем! Никакой дружиной все племена не удержать в повиновении, тут армия нужна, регулярная, как у Чингис-хана. Десятки собираем в полусотни и сотни, сотни в тысячи, тысячи – в тьмы. Тьма – это десять тысяч воинов. Вот, и начнем со звания десятского! Глядишь, так мы и до тысяцкого дослужимся, а то и до темника.

Колька с Михой смотрели то на меня, то на Яшку.

- Вы что, охренели? – выдавил Ховаев. – Так же можно всю историческую последовательность порушить!

- А на хрена тебе такая последовательность? – сказал я агрессивно. - Чтобы князь Владимир, придурок, единую землю на уделы раздал? Чтобы нас потом монголы поимели? Чтобы продвинутый Новгород Москва одолела? Московскому царю ноги надо было целовать, подползая к трону, а новгородцы другие, они так говорили: «Мы только Богу кланяемся!» А чего хорошего в крепостном праве было? Почему Россия вечно должна кого-то догонять и перегонять? Может, давайте, сейчас Олегу поможем, чтобы потом, в будущем, уже нас пытались догнать! История начинается сейчас, ребята. Вот, выйдем мы в 881-й, ничего делать не станем, и у нас впереди будет блестящая перспектива – пятьсот лет грызни, пока Иван Грозный не соберет воедино раздробленные земли. Пятьсот лет! Чего удивляться нашим либерастам, что слюнки пускают по Европе? За те же пять веков европейцы университетами обзаведутся, цехами да гильдиями, каравеллы с галеонами станут слать в Африку и Америку. А мы? А мы будем догонять и перегонять! Да?