Гроссмейстер страсти

Пролог

Себастьян появился без предупреждения. Его тень легла на нас, и холод в его взгляде пробрал меня до костей.

— Вставай, — тихо сказал он.

— Себастьян, мы просто…

— Я сказал. Вставай.

Тон не был громким, но в нём было столько стали, что я подчинилась, не споря. Дерек открыл рот, но встретил его взгляд — и слова застряли у него в горле.

Мы шли к машине молча. Но дома тишина треснула от его голоса.

— Ты совсем рехнулась? — он шагнул так близко, что я почувствовала жар его дыхания. — Я сказал: никаких мужчин. Это было непонятно?

— Это просто друг детства! — обида вырвалась острее, чем я хотела.

— Мне плевать, кто он, — ладонь ударила в стену возле моей головы, и я вздрогнула. — Плевать! Если я сказал, что ты не пойдёшь — значит, ты не пойдёшь.

— Ты не имеешь права…

— Имею, Сара. — Он схватил меня за подбородок, заставляя поднять взгляд. — Потому что в моём мире за такие встречи убивают. Не тебя — его. И да, я сделаю это, если придётся.

— Ты просто контролируешь меня, как вещь!

— Я защищаю тебя, — его голос был низким и опасно ровным. — И если для этого придётся быть чудовищем — я им буду.

Я вырвалась, но он перехватил меня за запястья.

— Я не дам тебе тронуть Дерека.

Его зрачки потемнели. Он медленно подошёл вплотную, глядя сверху вниз.

— Повтори.

— Он мой друг. И я не дам тебе разрушить его жизнь.

Его руки легли мне на плечи, крепко, почти болезненно.

— Друг? Это мужик, с которым ты пошла за моей спиной. Это плевок в лицо.

— Это человек, которому я доверяю! — крикнула я, сама не понимая, откуда во мне эта дерзость. — Не всё в жизни про предательство и кровь!

— В моей — всё, — он прижал меня к стене так, что я почувствовала, как напряжено его тело. — И если ты ещё раз выберешь его вместо своей безопасности… ты не увидишь его никогда.

— Тогда тебе придётся пройти через меня, — шепчу я, глядя прямо в глаза.

На его лице мелькнула опасная ухмылка. В следующее мгновение он поднял меня на руки, как будто я ничего не весила, и понёс по коридору.

— Себастьян, отпусти…

— Поздно, феникс, — голос стал хриплым, в нём слышалась не только ярость, но и жёсткое желание. — Ты сегодня перешла черту.

Дверь в его спальню захлопнулась за нами. Он поставил меня на ноги, но тут же прижал к двери, впиваясь взглядом. Его пальцы обвили мои запястья, прижимая их к дереву, а дыхание обожгло щёку.

— Думаешь, можешь бросать мне вызов и при этом остаться безнаказанной? — он говорил тихо, но в его голосе была угроза, от которой сердце сбивалось с ритма. — Сегодня я напомню тебе, кто здесь устанавливает правила.

Глава 1

Сара

Я всегда завидовала этим девушкам — тем, кто смеётся в школьном дворе, болтает с подругами у кофейни, кто может просто уйти из дома, не спрашивая разрешения у десятка охранников. Они живут так, как хотят. Им доступны ошибки, первая любовь, глупые поступки, настоящая радость.
А я… Я живу в золотой клетке.

В нашем доме не бывает тишины. В нём слишком много секретов и слишком мало воздуха. С раннего утра за мной следят люди в чёрном, за стеклом моего окна постоянно дежурит охрана. Я могу получать лучшие знания, читать любые книги, но не могу сделать самого простого — выбраться наружу, просто чтобы посмотреть, как живут остальные.

Как же я хотела бы быть птицей. Свободной, бездомной, ничейной. Вылететь из этого дома, расправить крылья и раствориться в небе.

— Сара, твой отец ждёт тебя в гостиной, — тихо говорит Мария, единственная служанка, которой я доверяю.
Я киваю, прячу дневник под подушку и иду туда, где всегда пахнет дорогим виски и холодной властью.

— Вы звали? — тихо спрашиваю я, медленно входя в его кабинет.

Он не отвечает сразу — продолжает читать какой-то документ, даже не взглянув на меня. Ему уже пятьдесят, а в душе он, наверное, всегда был стариком: холодным, упрямым, застывшим во времени. Я ненавижу его столько, сколько себя помню. Для него я — не дочь, а ценный бриллиант, вещь, которую можно выгодно обменять на власть, влияние, деньги. В любой момент.

Он держит меня в этой золотой клетке и называет это заботой. Но я знаю — единственное, что его по-настоящему волнует, — это его собственная сила. Его безумие, его мания контроля сводят меня с ума.

Наконец он откладывает бумаги и смотрит на меня своими холодными, тусклыми глазами.

— Сара, — произносит он, — сегодня у нас особый гость. Будь любезна, веди себя достойно. Ты знаешь, что на кону.

Я молчу, потому что все уже давно сказано и решено не мной.

— Иди готовься. И веди себя прилично, — бросает отец, даже не смотря в мою сторону.

— Да, отец, — отвечаю тихо и быстро ухожу к себе.

Я начинаю приводить себя в порядок: прячу волосы в аккуратную причёску, достаю из шкафа самое скучное платье. Я знаю — если ослушаюсь, накажет, как и всегда. Эта мысль придавливает к земле, но в то же время внутри нарастает злость.

В комнату заходит Мария, её глаза полны сожаления и усталости. Только она всегда понимает меня.

— Моя единственная... Он опять за своё? — шепчет она, осторожно поправляя мне воротник.

— Да, как всегда, — выдыхаю я.

Мария качает головой.

— Лучше бы он сдох, — тихо, но яростно говорит она. — Если бы могла, давно бы помогла ему отправиться к праотцам.

Я криво улыбаюсь.

— Не думай об этом, Мария. Но если появится шанс — я его не упущу.

Она хмурится, но понимает. Мы обе знаем: таких шансов почти не бывает. Но иногда даже мысль о свободе — это уже начало пути к ней.

Я обнимаю Марию крепко, как в детстве.

— Когда он сдохнет, мы будем танцевать на его могиле, — шепчу я ей на ухо.

Мы обе не выдерживаем и смеёмся. Тихо, почти беззвучно — только плечи дрожат, слёзы от смеха и боли в глазах. Эти минуты — как глоток свободы среди мрака.

Мария работает в этом доме дольше, чем я себя помню. Она была рядом, когда я ещё была ребёнком — учила меня шнуровать ботинки, утирала слёзы после ночных кошмаров. После того как мамы не стало, Мария стала для меня всем: и поддержкой, и советчиком, и единственной, кто по-настоящему любит меня. Ей сейчас пятьдесят пять, и я не представляю, как бы выдержала всё это без неё.

Я спускаюсь по широкой лестнице, стараясь держаться прямо, как учила мама. В гостиной уже собрались отец и несколько мужчин — все в дорогих костюмах, с лицами, на которых написаны амбиции и усталость.

Как только я вхожу, разговоры смолкают. Все взгляды обращаются ко мне, и я чувствую себя как на витрине: их интерес в глазах — не просто любопытство, а холодная оценка. Будто я не человек, а редкая, загадочная вещь, чья истинная ценность ещё не раскрыта.

Отец — Альберто Викторович Дюваль — поднимается со своего места, выпрямляется и жестом приглашает меня войти в центр комнаты.

— Познакомьтесь, — говорит он, его голос звучит особо твёрдо, — моя дочь Сара.

Я киваю и стараюсь не показать, как внутри всё сжимается. Знаю: для него я — лишь фигура на шахматной доске. Для них — возможно, новая возможность, тайна, которую хочется разгадать.

Отец всегда выставляет меня напоказ, как редкий товар на аукционе. Каждый раз, когда в доме собираются его гости — голодные, алчные, иногда просто откровенно извращённые — он гордо представляет меня, как свою самую драгоценную собственность. Когда кто-то из них заговаривает о браке, начинает торговаться: оценивает меня в выгодах, землях, обещаниях. Но если цена не устраивает — с лёгкостью отказывает, будто речь не обо мне, а о каком-то фамильном кольце.

Раньше, если я перечила или смела возразить, он наказывал меня. Мог не давать еды по несколько дней, запирал в подвале — там было темно и холодно. Бить он не решался: слишком боялся, что потом кто-то заметит следы и «цену» на меня собьют. Урод. Зато у него были свои изощрённые методы сломать меня.

Со временем я научилась не бояться. Грубо отвечала ему, спорила — хоть и знала, чем это грозит. И тогда он начал наказывать Марию. За каждое моё слово, за каждую дерзость. Это было уже невыносимо. Я могла терпеть боль и унижения, но не могла позволить, чтобы страдала единственная близкая мне женщина.

Мужчины играют, пьют дорогой коньяк, смеются неестественно громко. Время от времени кто-то из них кидает в мою сторону долгий взгляд, будто оценивает очередной лот на торгах. Я стою в углу, стараясь быть незаметной, молча и смиренно — как дрессированная собака, которую хозяин вывел показать друзьям.
Отец улыбается своим хищным ртом, поднимает за меня бокалы, щедро обещает будущим союзникам любые чудеса — кроме, конечно, меня самой, если цена его не устраивает.

Глава 2

Себастьян

Я ненавижу эту жизнь. Ненавижу всё, что происходит здесь — грязные игры, бесконечные предательства, вечные долги и кровь, которая въелась под ногти.
Я — глава северной мафии. Для всех вокруг я легенда, имя, которое шепчут вполголоса, если хотят остаться живыми. Для врагов — призрак, для друзей — гарант защиты. Но для самого себя я — человек в ловушке.

Я не мечтал стать королём среди воров. Просто оказался сильнее других, когда это стало нужно. Теперь у меня есть всё, что принято считать богатством: деньги, оружие, верные люди. Но ощущение свободы исчезло давно, если оно вообще когда-нибудь было.

В каждом бокале вина — яд. В каждом дружеском рукопожатии — скрытый нож. Я смотрю в зеркало и вижу усталого мужчину с глазами, которые уже видели слишком много.

Иногда я думаю: что бы я выбрал, если бы мог? Обычную жизнь? Спокойствие? Любовь? Но времени на эти мысли нет. Север ждёт силы, а слабость — смерть.

— Себ, у нас проблема на складе.
Рэй, не отрываясь от бокала, спрашивает:
— Опять эти восточные?
— Да. Говорят, хотят больший процент.

Я смотрю на Рэя:

— Поехали, разберёмся. Не хватало ещё, чтобы на моей земле кто-то качал права.

Я впервые увидел Рэя ночью, много лет назад. Тогда я ещё не был главой мафии, только начинал подниматься — и врагов, и друзей было немного.
На дворе стояла зима. Скользкие тротуары, пустые переулки, город дышал грязью и холодом.

Я возвращался с одной из первых сделок, когда за углом услышал шум — драка. Обычно я не вмешивался в чужие разборки, но тогда что-то меня остановило. Может, лицо Рэя, когда он в одиночку стоял против троих, кровь из носа, но взгляд упрямый и дерзкий. Даже избитый, он не просил пощады.

Я заступился за него. Тогда всё решалось быстро: пара точных ударов, и незнакомцы разбежались. Рэй вытер кровь с губ, усмехнулся сквозь зубы:

— Думал, меня уже не спасут.
— Я тебя не спасал, — ответил я. — Просто не люблю, когда в моём районе шумят без спроса.

Он засмеялся, хоть и тяжело дышал. С тех пор мы больше не расставались. Рэй оказался не только уличным бойцом, но и тем, кто умеет слышать город — находить людей, узнавать новости раньше других. Со временем он стал моим другом, а потом и правой рукой.

С Рэем можно было идти хоть на смерть — он никогда не предаст, никогда не сбежит в последний момент. Иногда я думаю: если бы не та драка, многое в моей жизни сложилось бы иначе. Но тогда я выбрал доверять ему. И пока не пожалел.

Склад в промзоне встречает нас тусклым светом и запахом дешёвого табака. У ворот уже толпятся трое — наши люди держат их под прицелом, но те ведут себя нагло, будто не в первый раз нарушают наши правила.

Рэй выходит первым, руки в карманах, взгляд ленивый, но опасный.

— Ну что, мальчики, решили нам тут проценты пересчитать? — спокойно бросает он.

Один из чужаков делает шаг вперёд, пытаясь выглядеть уверенно:

— Мы считаем, нам мало. Работаем не первый год, заслужили больше.

Я выхожу следом, встаю рядом с Рэем. Молчу, просто смотрю на наглеца. Тишина давит сильнее любых слов.

— На моей земле никто ничего не «заслуживает», кроме того, что я даю, — спокойно говорю я. — Хочешь больше? Ищи новую крышу. Или новую жизнь.

Парень нервно сглатывает, на лице появляется пот. Его двое быстро отступают назад.

Рэй усмехается:

— Всё просто, парни. Или работаем по правилам, или не работаем вообще.

Ситуация разряжается так же быстро, как и накалялась. Они уходят, понимая, что второй шанс бывает не у всех.

Когда ворота захлопываются за спинами чужаков, Рэй тихо выдыхает:

— Не понимаю, зачем они лезут. С каждым годом всё глупее.

Я лишь киваю:

— Значит, надо держать руку крепче. Город не прощает слабых.

У меня есть не только Рэй, но и те, кого могу назвать друзьями и партнёрами, хоть доверять в нашем деле опасно. Мы держим этот город четверыми руками. Каждый за свой район, каждый со своей армией, своими законами.

Арт — глава запада. Холодный расчет, никаких лишних слов. В его районе даже птицы по ночам летают тихо.

Маттео — хозяин востока. Улыбается , но всегда знает, что творится на его улицах. С ним лучше дружить, чем воевать.

Массимо — юг. Старше нас всех, но характером горячее любого мальчишки. Его боятся даже те, кто никогда не бывал в его районе.

И я — север. Мы держимся друг за друга, потому что понимаем: только вместе можно выжить в этом городе.
Время от времени кто-то из нас попадает в неприятности. Тогда остальные всегда рядом — помочь, поддержать, не дать погибнуть в одиночку.

В этом бизнесе друзей почти не бывает. Но я знаю — если кто-то из нас падёт, остальные подставят плечо.

Я возвращаюсь домой уже за полночь. Живу я один — если не считать охраны, пары поваров и домработниц, что появляются и исчезают, будто призраки. Иногда этот особняк кажется мне клеткой, слишком большой, слишком холодной и до тошноты пустой.
В тишине здесь слышен каждый собственный шаг.

Я поднимаюсь наверх, бросаю одежду прямо на кресло, принимаю долгий душ. Хочется смыть с себя этот день, всю городскую грязь, но, кажется, она въелась под кожу.

Только выхожу из ванной — телефон начинает вибрировать. Рэй.

— Да, — бросаю я в трубку.

— Тебя пригласил Дюваль, — отвечает он коротко.

— Напомни, кем он был? — у меня в голове столько лиц и фамилий, что часть стирается сама собой.

— Чиновник, давно не выходит из дома. Все дела ведёт только у себя — гостям редко радуется, если не выгодно. Помнишь, брал у тебя оружие пару лет назад. Теперь зовёт на свой день рождения.

— Пиздец, — выдыхаю я. — Ну что ж, пойдём. Всё равно скучно в последнее время.

Рэй хмыкает, и я почти вижу его улыбку:

— Окей, завтра в шесть вечера. Не забудь галстук

Утро проходит тихо — как и все 365 дней в году. Тишина этого дома уже стала частью меня: ни звонков, ни визитов, только шелест шагов охраны где-то вдалеке и стук моих собственных мыслей.

Глава 3

Я заметил её сразу, хотя вокруг хватало красивых женщин. Но она... она была другой.
Длинные тёмные волосы падали по спине, словно поток тени в лучах закатного света. Кожа светлая, будто она редко выходит из дома — может, так и есть. В её лице сочетались что-то утончённое и дикое, словно она — редкая птица, которую держат в клетке. Глаза — большие, миндалевидные, зелёные с янтарными искрами. Взгляд цепкий, прямой, почти слишком честный для этого зала.

Я видел: она не улыбается и не прячется, но во всём её облике — тонкая, едва уловимая печаль. Губы чуть приоткрыты, на них — ни следа кокетства, только усталость и тишина. Она стояла с такой осанкой, будто держит на себе весь груз этого вечера, но отступать не собирается.

Одежда на ней простая, светлое платье облегает фигуру — и в этом нет ни грамма показной роскоши, только естественная грация. Она выглядела чужой среди этих блестящих, фальшивых людей, и, может быть, именно этим меня и зацепила.

Я поймал себя на мысли, что хочу узнать её историю.
Почему в её глазах — тоска? Почему в каждом её движении — настороженность?
И почему именно её взгляд заставил меня забыть обо всём остальном?

Я не мог оторвать от неё взгляд. Всё в ней было каким-то неправильным для этого вечера: она не играла роли, не улыбалась на заказ, не искала внимания. Напротив, будто старалась стать невидимой — и от этого становилась ещё заметнее. В её глазах отражались тоска и сила одновременно, и я, черт возьми, впервые за долгое время поймал себя на том, что просто не могу смотреть ни на кого другого.

— Себастьян, — тихо фыркает Рэй у меня за спиной, — если ты уставишься на неё ещё пять секунд, Дюваль тебя сам ей в мужья впишет.
Он усмехается и бросает:
— Можешь моргнуть, кстати. Иначе подумают, что ты завис, как дешевый компьютер.

Я чуть улыбаюсь, но взгляд всё равно не отвожу.
— Ты бы и сам не смог, — бросаю Рэю тихо, — если бы увидел её так, как я.

Рэй смеётся, пожимает плечами:

— Вот оно что, началось... Только, ради всего святого, не пались так, а то отец этой красавицы к нам и охрану вышлет.

Но мне плевать. Что-то в ней не даёт мне отпустить этот взгляд.
И кажется, впервые за много лет мне становится по-настоящему интересно — кто она такая и почему всё вокруг замирает, когда она смотрит на меня.

Я двигаюсь к ней через зал, ощущая, как на мне висят взгляды гостей и людей Дюваля. Любое неловкое движение — и слухи разлетятся по всему городу. Но мне плевать.

Она стоит с той самой упрямой грацией, что бросается в глаза даже среди чужих людей и фальшивых улыбок. Я ловлю её взгляд и останавливаюсь рядом, чуть отступив, чтобы не нарушать границ.

— Ты не похожа на тех, кто любит подобные сборища, — говорю я тихо.

Она смотрит прямо, не прячась и не улыбаясь:

— А вы? Кажется, вам здесь тоже не место.

Я усмехаюсь — невольно, чуть дерзко:

— У меня дела с вашим отцом. Не всегда есть выбор.

На её лице появляется лёгкая тень иронии:

— Значит, вы один из его многочисленных партнёров?

— Скорее… соперников, — отвечаю честно, не вдаваясь в детали.

Она кивает, будто уже знала ответ.

— А вот с именами у меня хуже, — отвечаю с полуулыбкой. — Познакомишься?

Она смотрит чуть снисходительно, как будто я опоздал с этим вопросом на много лет:

— Сара. Меня зовут Сара Дюваль.

Имя ударяет будто током. Дочь моего врага.
Теперь всё становится на свои места.
Именно поэтому её взгляд такой — учившийся быть сильным рядом с хищниками.

— Красивое имя, — говорю я чуть тише, — и, похоже, опасное.

— А как вас зовут? — неожиданно спрашивает она, глядя прямо в глаза. В её голосе — неподдельный интерес, но и доля вызова.

— Себастьян, — отвечаю коротко.

Сара смотрит внимательно, и вдруг её губы чуть трогаются, словно она разгадывает загадку.

— Я вам нравлюсь? — произносит она так спокойно, что у меня перехватывает дыхание.

Внутри всё сжимается — от её прямоты, от этого почти детского, но опасного вопроса. Она не просто красива — у неё есть характер. С таким не скучают.

— Разве здесь есть хоть один, кому вы могли бы не понравиться? — парирую я, стараясь сохранить самообладание.

Она улыбается — чуть дерзко, даже нагло. Затем склоняет голову, будто принимает важное решение.

— Я сейчас пойду в уборную. Жду вас там, — бросает тихо, но уверенно. И разворачивается, оставляя меня в ступоре посреди шумного зала.

Я стою, не веря себе. Она что, только что предложила мне уединиться?
Такого напора я не ждал. Девочка с характером, опасно притягательная — точно дочь своего отца.

Несколько минут я жду, чтобы не привлекать внимания. Сердце колотится, мысли путаются.
Через пять минут выдыхаю, делаю вид, что просто ищу выход, и направляюсь вслед за ней.

В голове только одно: Хрен я упущу такой момент.

Я захожу в уборную. Она стоит спиной ко мне, смотрит в зеркало — её глаза встречаются с моими отражением.
Тишина давит сильнее, чем шум в зале.

— Можете закрыть дверь, — говорит она спокойно.

Я прикрываю дверь, но не делаю шагов к ней.
— Ты не боишься, что я могу воспользоваться моментом… и убить тебя? — спрашиваю, стараясь скрыть волнение и ту жажду, что распирает изнутри.

Она не моргает, даже не вздрагивает:

— Нет. Ты этого не сделаешь.

Её дерзость обжигает. Я сжимаю кулаки, чтобы не дать себе сорваться, не вцепиться в её тонкую талию прямо сейчас. Желание — дикое, голодное — давит внутри. Я делаю шаг к ней — она отступает, но не поворачивается. Ещё один шаг — и она снова пятится, но в глазах уже не страх, а вызов.

— Теперь строишь из себя недотрогу? — усмехаюсь хрипло.

— Нет, — отвечает она спокойно, — но у меня к вам одно предложение.

Я прищуриваюсь.

— Говори.

Она медленно выдыхает, лицо застывает маской храбрости:

— Я отдам вам свою девственность… за мою свободу.

У меня перехватывает дыхание.

Глава 4

Сара

Я всегда ненавидела этот день. Каждый год одно и то же — отец устраивает роскошный приём, собирает вокруг себя людей, которые улыбаются ему, но мечтают увидеть его мёртвым. Служанки суетятся с самого утра, охрана удваивается, Мария помогает мне выбрать платье — не слишком яркое, не слишком скромное, чтобы никто не посмел обвинить меня в вызове или вялости.

Я стою у зеркала и смотрю на своё отражение. Холодные пальцы нервно поправляют тёмные волосы. В глазах — пустота и какая-то усталость, которой не замечает никто кроме Марии. Она шепчет мне на ухо:

— Терпи, милая. Ещё один вечер, и всё пройдёт.

Я улыбаюсь для неё — только для неё — и выхожу из комнаты. В гостиной уже полно людей: мужчины в дорогих костюмах, женщины с наигранными улыбками, их дети, которые смотрят на меня с любопытством и завистью. Они все знают, кто я — Сара Дюваль, дочь самого Альберто Викторовича, “бриллиант” в его коллекции.

Я иду по залу, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из гостей. Отец держит меня чуть в стороне, чтобы можно было показать, но не дать лишней свободы. Я знаю это ощущение — быть вещью, которую хвалят, но которой не дают дышать.

Отец время от времени бросает на меня короткие взгляды: строгие, оценивающие, как на товаре на витрине. Я чувствую, что сегодня он особенно напряжён — возможно, ждёт кого-то важного, нового партнёра или потенциального врага.

Я поджимаю губы, заставляя себя не думать о будущем. Главное — не показывать слабости. Главное — выдержать этот вечер, не сорваться, не позволить им увидеть, как мне противна эта роскошь, эти фальшивые поздравления, эти бокалы вина, которые я не пью, и эти разговоры, в которых я не участвую.

Я стою в углу зала, смотрю на разноцветные огни люстр, слушаю голоса, которые сливаются в неразборчивый шум. Каждый год я говорю себе, что когда-нибудь это закончится. Может быть, когда-нибудь… но не сегодня.

Я делаю глубокий вдох, расправляю плечи и жду — как всегда, молча, терпеливо, готовая прожить этот вечер ещё раз.

Отец подзывает меня, как всегда — тихим, но холодным жестом.
— Сара, — говорит он громко, чтобы все услышали, — поприветствуй гостей.

Я киваю, на лице появляется дежурная улыбка. Он перечисляет имена — кто-то чиновник, кто-то банкир, кто-то просто старый друг семьи, хотя настоящих друзей у отца нет. Они все поздравляют меня с его днём рождения, одобрительно кивают, делают вид, что им есть до меня дело. Я слышу их вопросы — «Как учёба, Сара?», «Какие планы на будущее?» — но отвечаю ровно столько, сколько требуется. Внутри хочется закричать, сбежать, исчезнуть, стать невидимой хотя бы на этот вечер.

Отец держит меня чуть позади себя, словно витрину с драгоценностью. Я ощущаю его руку на плече — твёрдую, тяжёлую, слишком долгую. Когда он, наконец, отпускает, я тихо выдыхаю, как будто возвращаю себе хоть крохотный кусочек свободы.

Я снова оказываюсь на своём месте — чуть в стороне, как всегда. В этот раз я даже не пытаюсь влиться в шумный поток гостей, не ищу никого глазами. Просто стою и смотрю мимо — туда, где никого нет.

И вдруг… среди шумных разговоров, блеска посуды, искусственных улыбок я замечаю его.
Мужчина в тёмном костюме, взгляд которого сразу цепляет. Он не смеётся, не пытается понравиться, не ведёт себя как остальные.
Между нами на мгновение — будто проваливается тишина. Я вижу, как он смотрит на меня — не оценивает, не сравнивает, а будто ищет что-то своё.

Я не знаю, кто он, но ощущаю, как внутри вдруг становится теплее и страшнее одновременно.
Я отвожу взгляд, но спустя секунду снова ищу его глазами.
Я стою у стены и замечаю, как он приближается.

— Ты не похожа на тех, кто любит подобные сборища, — тихо говорит он.

Я смотрю прямо в его глаза, не отвожу взгляда. Я устала прятаться, устала быть "удобной" для всех.

— А вы? Кажется, вам здесь тоже не место, — отвечаю почти машинально, но внутри чувствую, как вспыхивает интерес.

Он усмехается, и во взгляде появляется что-то упрямое, почти мальчишеское.

— У меня дела с вашим отцом. Не всегда есть выбор.

Я не удерживаюсь, позволяю себе лёгкую иронию:

— Значит, вы один из его многочисленных партнёров?

— Скорее… соперников, — признаётся он без тени страха.

Я чуть киваю. Мне кажется, я всегда знала, что для отца почти все — соперники, не друзья. Но этот человек — совсем не из их числа.

Он смотрит на меня и неожиданно спрашивает с полуулыбкой:

— А вот с именами у меня хуже. Познакомишься?

В его тоне нет ни снисхождения, ни давления.

— Сара. Меня зовут Сара Дюваль, — произношу я спокойно.

— Красивое имя, — говорит он чуть тише, — и, похоже, опасное.

Я улыбаюсь краем губ, ощущая, как нарастает напряжение.

— А как вас зовут? — спрашиваю прямо, немного удивляя саму себя. Я привыкла, что меня спрашивают, а не я спрашиваю других.

— Себастьян, — отвечает он.

И тут мне в голову приходит не очень хорошая, даже безумная мысль. Может быть, это мой шанс? Может, если не попробовать — так и останусь навсегда в этой клетке, под каблуком у отца. А вдруг он тот самый человек, кто сможет вытащить меня из-под власти старого идиота? Вдруг… Если не рискнуть сейчас — не рискну уже никогда.

Я внимательно смотрю на него, пытаясь разглядеть: кто он на самом деле? Враг? Спаситель? Просто очередной гость на этом нелепом празднике?

И вдруг слова сами срываются с губ — тихо, почти чужим голосом, голосом другой меня:
— Я вам нравлюсь?

Я не узнаю себя. Словно это не я — а кто-то, кто умеет быть смелой, кто не боится будущего.

Он отвечает дерзко, но я слышу в его голосе и восхищение, и уважение:
— Разве здесь есть хоть один, кому вы могли бы не понравиться?

Я невольно улыбаюсь, чувствуя, как внутри всё переворачивается. Это уже не просто разговор — это игра, опасная, захватывающая. Я ощущаю себя живой, впервые за столько лет.

Я склоняю голову, набираюсь смелости, и тихо, почти шёпотом бросаю:
— Я сейчас пойду в уборную. Жду вас там.

Глава 5

Себастьян

Я выхожу из этой комнаты, будто выныриваю из ледяной воды. Всё вокруг — снова холодный свет, суета, запах дорогого алкоголя и чужие лица. Возвращаюсь к Рэю — тот, как всегда, расслабленно опёрся на стену, в руках стакан с виски.

— Ну что, все живы? — усмехается он. — Я уж думал, твоя дипломатия кого-нибудь прикончит до полуночи.

— Пока всё под контролем, — отмахиваюсь я. — Есть новости по северному складу?

Рэй тут же становится серьёзнее, опуская голос:

— Есть движения. Похоже, кто-то из южан сунулся на нашу территорию. Нужно завтра с утра встретиться с Артом.

Я киваю, обдумывая детали, но мысли упрямо возвращаются к её глазам, к её голосу. В голове — не бизнес, не план действий, а удивительное слово, вырвавшееся между нами в тесной тишине: «феникс».

Она смотрела на меня так, как не смотрел ни один враг и ни одна женщина за все эти годы. В этом взгляде — страх, вызов, надежда и та самая внутренняя сила, от которой хочется либо сжечься, либо остаться.

Рэй хлопает меня по плечу, мы садимся в машину. Я бросаю короткое:

— Поехали.

Машина трогается с места, ночь уносит нас дальше в северный город, но внутри всё крутится вокруг неё.
Её лицо, её слова, даже дрожь в голосе — как заноза под кожей. Уж слишком сильно она зацепила меня. Не отпускает. И, кажется, это только начало.

Я возвращаюсь домой ближе к рассвету. Дом встречает меня тишиной и полутемнотой коридоров — всё здесь кажется вымершим, как и мои эмоции после долгой ночи. Сбрасываю пиджак, рубашку, кидаю всё на кресло и иду в душ. Вода стекает по коже, смывает чужие взгляды, но мысли всё равно не утихают.

Я прокручиваю варианты в голове снова и снова. Всё, что нужно — убрать её отца. Тихо, чисто, без шума, чтобы ни один след не вёл ко мне. Но это почти невозможно — старый Дюваль не выходит из дома уже много лет, его охрана работает лучше любого часового механизма.

Есть только один человек, кто способен убрать Дюваля с первого раза.
Это не наёмник и не боец, а жена моего друга Арта — глава Запада. Только она стреляет так легко, будто просто дышит.
Но есть одна проблема: она исчезла. Сбежала так тихо, что даже Арт не может вычислить её след. И найти её — задача не для каждого.

Арт сразу отрезал:
— Это моя женщина. Я сам должен её искать.

Меня такая позиция не устраивает. Время играет против меня. Сара не может ждать, и я не намерен медлить.

Но у меня есть свой козырь — тот, кто может найти любого. Человек, который не оставляет следов, и знает, как дотянуться даже до призраков.
Он мне понадобится.
Я привык добиваться своего. В этот раз я сделаю всё, чтобы получить то, что хочу — и защитить ту, кто уже стал для меня слишком важной.

Я прошу Рэя найти мне его номер. Он не задаёт лишних вопросов — через час номер уже у меня.
Смотрю на экран, пару секунд, потом нажимаю «вызов». Гудки длятся бесконечно, пока не слышу холодный, отстранённый голос:

— Да.

— Цербер, нужно найти одного человека. Срочно.

В трубке тишина, потом хриплая усмешка:

— Не приказывай мне, Ройс. И я не сказал, что согласен.

— Говори свою цену.

— Если найти и убить...

— Нет, — перебиваю жёстко. — Просто найти. И сказать мне.

Короткое молчание. Потом сухо:

— После оплаты — будет результат.

— Договорились.

Он отключается первым. Почти сразу приходит смс с банковскими деталями.
Я слышал о Цербере многое.
Говорят, он — тень среди теней, хищник, который чувствует жертву на другом конце города. Убийца, что не оставляет следов. Если кто-то исчезает — ищи Цербера. Но чаще всего, искать уже некому.

Я перевожу деньги, ощущая, как с каждым шагом эта игра становится всё опаснее.

На следующий день, уже вечером, приходит сообщение от Цербера: адрес, имя, всё до мелочей. Уж слишком быстро он её вычислил — это пугает и восхищает одновременно. Я пока не говорю Арту ни слова. Это не его дело, не сейчас.

В тот же вечер еду по указанному адресу. Она работает врачом — парадокс для такой, как она, но для маскировки подходит идеально. Жду её возле выхода из клиники, наблюдаю из машины, пока она не появляется в дверях: быстрая, нервная, с тем же дерзким взглядом.

Почти не изменилась. Такая же психованная, такая же взрывная.

После того как она садится в свою машину, я быстро сажусь рядом.

— Привет, Малия, — говорю , не убирая взгляда.
Она сразу напрягается, сжимает сумку, как будто за ней не кошелёк, а револьвер. Что ж, зная её, это близко к истине.

— Что вы тут делаете? Как вы меня нашли?
— Долго искал. И не только я, — отвечаю тихо, без спешки, наблюдая, как в её глазах мелькает тревога.

Она держится жёстко, отчуждённо, но я чувствую: в любой момент она готова выстрелить — в прямом и переносном смысле.
— Давай на "ты", — предлагаю, — всё-таки ты — жена моего друга.
— Бывшая жена.
— Развода, насколько я знаю, не было, — ухмыляюсь.
— Это ничего не значит, — отрезает.
— Пока что... пока он не найдёт тебя.

Она замирает, смотрит с подозрением и болью.
— Он знает, где я?
Я отвожу взгляд, не хочу врать. Она не глупая — поймёт.
— Хочешь сказать, ты всё ещё не рассказал ему?
— Это не мне решать… и нет, не рассказал.

— Тогда зачем ты здесь, Себастьян?
— По личному делу. Мне нужна твоя помощь.

— Нет, — сразу, холодно. Даже не выслушав.
— Ты даже не выслушала.
— И не хочу. Я не полезу в это. У вас никогда ничего нормально не бывает.

Я вижу, как она уже берётся за ручку двери, чтобы выйти. Хватаю её за локоть, тяну обратно — мягко, но жёстко. Она вырывается, достаёт из сумки пистолет и, не моргая, направляет прямо мне в лоб.

— Блядь, убери ствол!
— Ты не имеешь права трогать меня, — её голос леденит, — ещё раз — и я вышибу тебе мозги, понял?

Поднимаю руки, показывая, что сдаюсь. Она медленно убирает оружие, но напряжение только растёт.

Глава 6

Я возвращаюсь домой поздно ночью. В доме тихо, только где-то в глубине коридора мерцает тусклый свет. Сажусь за стол, отправляю Малии всё, что обещал: документы, фотографии, записи. Я знаю, что она всё проверит — иначе не станет двигаться дальше.

Откидываюсь на спинку кресла, позволяя себе короткую передышку. Завтра начнётся новый этап — и ставки теперь не просто высоки, они личные.

Наутро я спускаюсь на кухню, собираясь быстро выпить кофе и уйти по делам. И вдруг слышу голос, до боли знакомый — строгий, заботливый, как из детства:

— Себастьян, опять не ел ничего толком? Сколько можно?

Я останавливаюсь в дверях. У кухонной стойки — моя домработница, точнее, как я всегда звал её про себя, тётя Глин. Она в этом доме с тех пор, как мне исполнилось десять. Заменила мне мать. Даже теперь, когда я привык быть один, её присутствие для меня — дом, тепло, воспоминания.

Она смотрит на меня с упрёком, но в глазах — только забота.

— Иди сюда, голодранец. Пока я жива, никто не уйдёт из дома без завтрака.

Пока я завтракаю, тётя Глин выходит в коридор и с кем-то начинает оживлённо разговаривать.

Она опять играет в сваху, но на этот раз её жертва — Малия. Я едва сдерживаю улыбку.

— Нет, вы… — начинает Малия оправдываться, но я не могу удержаться от вмешательства:

— Она замужем, — бросаю с ленивой ухмылкой, появляясь в дверях в одних штанах, с голым торсом. Пусть у неё немного дрогнет голос.

Вижу, как она поднимает бровь — привычная смесь иронии и раздражения.

— Заходи, Малия, — киваю ей.

— У меня не так много времени. И… иди, оденься, ради Бога, — бурчит она.

— Я тебя возбуждаю? — не удерживаюсь, нагло усмехаясь.

— Даже близко нет, — фальшиво улыбается она.

— Всё ещё мечтаешь о своём муженьке, да? — продолжаю цеплять её.

— Ты сейчас вместо Купидона или что? Хватит уже обсуждать мою личную жизнь, — резко отсекает она.

Я едва сдерживаю смех.

— Так что за дело? Здесь?

— Ты и в спальню со мной зайдёшь? — поворачиваюсь резко, не успеваю — она почти врезается мне в спину.

— Чёрт… Нет! Просто двигайся!

Я смеюсь, исчезаю за дверью, а она остаётся в холле, где, кажется, всё пропитано запахом денег и моего прошлого.

Через пять минут я уже в спортивной одежде, снова рядом.

— Пошли, принцесса, — тяну её ближе, крепко и по-свойски.

— Не называй меня так, — шипит сквозь зубы. Но от меня не уйдёшь — держу крепко, будто мы действительно команда.

— Не рыпайся. Мы же не чужие люди, — поддразниваю её.

Она ворчит что-то, но садится на переднее сиденье. Я захлопываю за ней дверь, обхожу машину и сажусь за руль.

— Ты будешь со мной? — спрашивает она, впервые чуть тише, чем обычно.

— Да. Я отвечаю за тебя головой.

— Перед кем?

Я смотрю на неё внимательно.
— Ни перед кем. Просто… ты мне нравишься. Я был бы счастлив, будь ты моей сестрой.

Она удивляется, будто не верит ни одному слову.

— Ты единственный в семье?

— Да, — отвечаю спокойно.

Мы подъезжаем к многоэтажке. Я выхожу первым, автоматически осматриваю двор — привычка, от которой невозможно избавиться. Малия уже тянется к ручке двери, но я с резким щелчком захлопываю её обратно, ловлю её растерянный взгляд и, не сдержавшись, ухмыляюсь:

— Это должен был сделать я.

Она чуть хмыкает, едва сдерживая смех, но я вижу — её по-настоящему ничего не смущает. Этот человек — сама непредсказуемость.

Беру из багажника сумку, иду вперед.
— Пошли, принцесса.

— Я же просила… — шипит за спиной. Я ускоряю шаг, издеваюсь нарочно — пусть побудет чуть не в своей тарелке.

На восьмом этаже начинаю собирать оружие. Смотрю, как она молча наблюдает — в её взгляде не просто интерес, а настоящий профессионализм.

— Это CheyTac Intervention?
Она разбирается.

— О, ты разбираешься, — не скрываю удивления.

— Ага, — бросает коротко.

Когда заканчиваю, встаю, смотрю ей прямо в глаза.

— Ты понимаешь, что у нас только один шанс? Второго не будет. Ни плана Б, ни отступления.

— Понимаю, — уверенный взгляд. Ни капли сомнений.

— Ты уверена, что справишься? Через минуту запускаю таймер.

— Дай сюда, — спокойно забирает оружие и занимает позицию у окна.

Я объясняю точку стрельбы, держу бинокль. Запускаю таймер.
3… 2… 1…
Выстрел.
Пуля летит — идеальная траектория, идеально между глаз.

Малия передаёт мне винтовку:

— Пошли.

Я в ступоре. Не могу оторвать от неё взгляда. Она только что совершила невозможное — и ни один мускул на её лице не дрогнул. Я забираю вещи, и мы спускаемся вниз. Молчу всю дорогу, потому что внутри — как будто граната разорвалась.

В машине тишина. Я чувствую, как пальцы на руле дрожат — злюсь на себя за это.

— Всё хорошо? — спрашивает она, не поворачивая головы.

— Да… Нет. Блядь. — останавливаю машину на обочине, не выдерживаю.

Поворачиваюсь к ней:

— Что. Это. Было?

— Ты недоволен?

— Нет! Да! Чёрт… — запинаюсь, потому что сложно подобрать слова. — Я знал, что твой отец был хорош. Но ты… Ты даже не моргнула. Ни секунды колебания. Это пугает, Малия.

Она спокойно смотрит вперёд, словно всё это — обычная работа.

— Потому что я не могу позволить себе сомнения.

— Ты раньше это делала, — бросаю без вопроса, просто зная.

— Было пару раз, — отвечает легко, но я чувствую, как она внутри напряжена. — На вопросы не отвечаю. Закроем тему, пожалуйста.

Я вижу, что она не хочет обсуждать это — уважаю.

Но не могу не сказать то, что крутится на языке:

— Знаешь… Я могу платить тебе хорошие деньги за такую работу, — шучу, чтобы снять напряжение.

— Мою доброту не путай со слабостью. Как помогла — так и закопаю, — бросает она, смотря в окно.

— Прости, — тихо выдыхаю и завожу машину.

Подвожу её до дома. На часах почти восемь утра. Она устала, но держится, будто внутри у неё всё из стали.

Глава 7

Сара

После очередной ссоры с отцом и его привычных угроз «наказать», я устаю спорить и иду к себе. В душе горячая вода смывает обиду, а мысли, как всегда, возвращаются к порядку: аккуратно сложенные вещи, идеально ровная пижама, книжки на полке под прямым углом. Мой перфекционизм — не спасение, а проклятие. С детства я не могу иначе: всё должно быть идеально, чисто, симметрично, иначе внутри начинает зудеть беспокойство.

Я ложусь в постель, зарываюсь лицом в подушку и, несмотря на нервную дрожь, мгновенно проваливаюсь в сон.

Меня будит шум за дверью: торопливые шаги, голоса. На часах — половина седьмого. Кто-то стучит.
— Моя малышка… — слышу голос Марии. Она заходит в комнату, бледная, как стенка, почти неслышно закрывает за собой дверь. За ней встают двое громил, как тени, у самого порога.

— Что происходит? Зачем они здесь? — я пытаюсь подняться, чувствую, как сердце колотится.

Мария подходит вплотную, обнимает меня за плечи, её руки дрожат:

— Ох, моя девочка… Весь дом полон людей. Твоего отца… его убили сегодня утром.

Я смотрю на неё в полном шоке, пытаясь понять смысл сказанных слов. Убит. Утром. Всё.
Внутри вспыхивает не страх, не боль, а странное облегчение.

Я знаю, кто это сделал. Он сдержал слово. Он сделал свой ход.

Я должна ли быть рада этому? Я и правда рада.
Он заслужил это. Он отравил мою жизнь, превратил детство в клетку.
А теперь — я впервые чувствую, что могу дышать.
Может быть, наконец-то, начнётся моя свобода.

К вечеру дом наполняется родственниками, почти все они — чужие мне люди. Но среди всех их лиц я замечаю одного, кого ненавижу больше всех на свете — брата моего отца, Эдуарда. Его появление всегда превращает воздух в холодную жижу. Он пугает меня с детства, одним только взглядом, который скользит по мне, будто я вещь.

Я сижу между своими кузинами, пытаясь не встречаться с ним глазами, когда он заходит в комнату. Его взгляд — тяжёлый, цепкий, будто ищет повод сжать меня в кулак.

— Моя любимая племянница, как же мне жаль… Я буду рядом, моя дорогая, — его голос сочится фальшью, от которой тошно.

Он уже тянется, чтобы обнять меня, но Мария быстро оказывается между нами, твёрдо загораживая мне путь.

— Она сейчас идёт в душ. Ей не до объятий, — спокойно, но уверенно говорит она. — Вы можете пойти к мужчинам.

Эдуард бросает на Марию взгляд, полный отвращения и злости, но спорить не решается. Разворачивается и выходит, хлопнув дверью.

Смотрю на Марию с благодарностью, в которой смешаны и облегчение, и страх.
Она кивает, садится рядом. Только с ней я могу чувствовать себя хоть немного в безопасности.

Я сижу среди родственников, слушаю их пустые слова сочувствия, но внутри меня только одна мысль: скоро всё изменится.
Впервые за долгие годы я чувствую — приближается свобода. Может быть, совсем скоро я смогу жить как обычный человек, выбирать за себя, дышать полной грудью. Могу позволить себе исполнить любые мечты и желания — даже самые простые: гулять по городу, учиться, смеяться без страха, что кто-то услышит.

У меня есть шанс.
Мама позаботилась обо мне, даже тогда, когда сама уже почти не верила в счастье. Она скрыла для меня большие деньги в банке, о которых отец никогда не узнал. Об этом секрете знала только Мария.
В день моего совершеннолетия Мария рассказала мне всё — дала реквизиты, объяснила, как пользоваться этим спасением.
Теперь я не одна и не беспомощна. У меня есть выход, есть сила — а значит, есть право на свою жизнь.

Я жду, когда всё закончится, и с каждым часом чувствую: свобода становится всё реальнее.

День тянется мучительно медленно. В доме постоянная суета: кто-то хлопает дверьми, кто-то перешёптывается в коридоре, в гостиной плачут и разливают вино. Меня всё это раздражает — я не выношу, когда чужие люди трогают мои вещи, переставляют чашки и книги, как попало, рушат мой порядок. Перфекционизм становится настоящей пыткой: руки дрожат, хочется вернуть всё на свои места, но сейчас это невозможно.

Мария не отходит от меня ни на шаг. Она знает, как мне тяжело. Её руки то касаются моего плеча, то убирают со стола случайно сдвинутую салфетку — и этим возвращают мне ощущение, что я не одна.

Весь день я остерегаюсь дяди Эдуарда. Каждый раз, когда слышу его голос или замечаю в дверях его тень, всё внутри сжимается в комок. Я стараюсь держаться подальше, выбираю те комнаты, где многолюдно, и всегда с Марией рядом. Только она понимает меня — и только ей я могу доверить страхи.

К вечеру всё наконец замирает. Дом наполняется тревожной тишиной: все готовятся к завтрашнему дню.

Утро начинается слишком рано — так, будто ночь едва закончилась, а новый день не успел начаться.
Я просыпаюсь от того, что Мария уже тихо собирает мои вещи: чёрное платье, туфли, строгий жакет. Она гладит ткань руками, словно пытается передать мне своё спокойствие. Я одеваюсь автоматически, ощущая себя чужой в этом зеркале — глаза покраснели, лицо бледное, губы крепко сжаты.

В доме всё сдержанно, холодно, даже голоса звучат тише обычного. Кузины и тёти собираются в гостиной, где уже расставлены венки и свечи.
Я не слушаю их — только жду, когда Мария снова окажется рядом.

Она держит меня под руку, крепко, уверенно, будто боится, что я могу упасть. Она не даёт никому подходить слишком близко, отводит меня от чужих слёз и ненужных объятий. Мне становится чуть легче — рядом с ней я всё ещё могу быть собой.

Когда приходит время спускаться к катафалку, Мария стоит позади меня, чуть сжав мои плечи.
Я вижу дядю Эдуарда — его холодный взгляд на секунду встречается с моим. Я сразу отвожу глаза, иду дальше, не давая себе остаться одной в этом коридоре.

Вся церемония проходит, как в тумане. Люди что-то говорят, кто-то плачет наигранно громко, кто-то шепчет фамильные молитвы. Я ничего не слышу. Только ощущаю руку Марии — она словно единственная ниточка, что удерживает меня в реальности.

Глава 8

Всю ночь сон не идёт. Я лежу в темноте, уставившись в потолок, и мысли крутятся, как бешеная карусель. А вдруг это был не Себастьян? А если отец погиб по чьей-то другой воле, и теперь никто не спасёт меня из этой клетки?
Я боюсь, что надежда была иллюзией, что завтра всё начнётся по-новому, только хуже.

В какой-то момент мне становится невыносимо — я встаю, накидываю халат и просто хожу по комнате, едва сдерживая слёзы. Каждая тень кажется угрозой, каждый шорох — шагами Эдуарда.

Вдруг на телефон приходит сообщение.
Незнакомый номер.
Всё внутри обрывается.

Будь готова.

Я читаю эти два слова и замираю.
Сердце начинает бешено колотиться, по коже бегут мурашки.
Я чуть ли не подпрыгиваю от счастья.
Это Себастьян. Это он.
Значит, я не одна.
Значит, я всё ещё могу надеяться — и, может быть, на этот раз мне действительно удастся сбежать.

Дом погружён в полумрак и тишину. Все устали после похорон, охрана расслабилась, двери открыты настежь для чужих слёз. Я стою у окна в своей комнате, сжимая телефон и повторяя про себя: «Будь готова». Сердце колотится, в груди раскалённый ком.

Вдруг тишину нарушает едва слышный скрип. Дверь распахивается, и я замираю — на пороге появляется Себастьян. Его лицо спокойно, но в глазах ледяное напряжение.

— Пошли, — шепчет он коротко.

Я не спрашиваю ничего. Хватаю сумку, заранее собранную, и следую за ним по тёмному коридору. Мы идём бесшумно — мимо спящих родственников, по лестнице, где в полутьме слышно только наши шаги и мой бешеный пульс.

На выходе мелькает Мария. Она встречает мой взгляд, кивает едва заметно, а в её глазах — столько поддержки и тревоги, что хочется разрыдаться.
Но нельзя.

Во дворе стоит чёрная машина. Себастьян молча открывает мне заднюю дверь, прикрывает плечом от случайных взглядов. Я сажусь внутрь, он обходит авто и садится за руль.
Двигатель зарычал, машина тронулась.

Через секунду дом остался позади, а за окном закрутились ночные огни. Я всё ещё дрожу, не веря, что это не сон.

Он заводит машину и смотрит на меня в зеркало заднего вида.
Я не могу не спросить, голос всё ещё дрожит от адреналина:

— Как ты вообще зашёл в дом? Там же охрана на каждом углу…

Себастьян усмехается:

— Там были мои люди.

— В смысле? — я моргаю, не сразу веря.

— После нашей первой встречи мои ребята убрали твою охрану. С того вечера там стояли только они.

Я округляю глаза, ощущая, как по коже пробегает мурашки — и от страха, и от неожиданного восхищения.

— Ого… Похвально.

Он бросает на меня взгляд, приподнимает бровь:

— Это был комплимент?

Я делаю вид, что задумываюсь, и невольно улыбаюсь:

— Нууу… может быть.

Машина мчится по ночному городу, за окнами огни тянутся в тонкие нити, а внутри становится не по себе. Теперь, когда всё случилось, страх только нарастает. Я получила свободу — но какой будет её цена?

Вдруг вспоминаются разговоры на кухне — шёпотом, чтобы никто не услышал. Кузины и тёти всегда повторяли:
«Мужчины жестокие, девочка. Не думай, что первая ночь — это сказка. Это больно. Тебя не спросят, тебя возьмут. Ты — товар, особенно для таких, как он...»

Я стискиваю пальцы на коленях, не решаясь даже взглянуть на Себастьяна. Он дал мне шанс на новую жизнь, но я помню условия. Моё тело — это расплата за свободу. Моя невинность.

Сердце сжимается. Я никогда не думала, что буду мечтать о свободе с такой болью внутри. Мне страшно, но я не могу остановиться — не сейчас, когда всё уже началось.

Может, всё будет иначе? — где-то глубоко звучит слабая надежда.
Но воспоминания о чужих рассказах, о шрамах и слезах женщин в этом доме, не отпускают меня ни на секунду.

— Всё нормально?
Себастьян бросает на меня быстрый, внимательный взгляд. Я молча киваю, стараясь не смотреть ему в глаза.
Внутри всё сжимается — и не только от страха, но и от неизвестности.

Мы подъезжаем к огромному особняку, его фасады теряются во тьме, будто дом уходит прямо в небо.
Пипец, он живёт тут…
Машина мягко останавливается. Себастьян выходит первым, обходит автомобиль и открывает мне дверь.

Я выхожу — на мне всё ещё короткий халат и сжата в руке маленькая сумка. Когда ступаю на холодные плиты, край халата поднимается выше, и на бедре проступает синяк — тёмное пятно, воспоминание о прошлом. Я резко вскидываю голову — встречаю его взгляд.

Его глаза цепляются за мой след, острые, внимательные, будто прожигают дыру прямо в коже. Я тут же выпрямляюсь, прохожу мимо него, не позволяя себе ни дрогнуть, ни обернуться.

Внутри пульсирует страх и какое-то странное, глухое чувство — впервые в жизни я не уверена, что хочу, чтобы меня видели насквозь.

Я иду вперёд, стараясь казаться спокойной и независимой, но чувствую — Себастьян идёт сзади, почти вплотную. Его шаги уверенные, неторопливые, в каждом движении сквозит внутренняя сила. Я чувствую, как его взгляд буквально скользит по моей спине, задерживается на каждом изгибе, изучает меня так, будто читает открытую книгу.

На мгновение бросаю взгляд через плечо — он смотрит на меня так уверенно, с какой-то довольной полуулыбкой, будто ему принадлежит весь мир. От этого становится ещё неуютнее, и я отвожу глаза, сосредоточившись на своих мыслях.

Но стоило мне замешкаться на лестнице, как нога соскальзывает со ступеньки. Я едва не падаю лицом вперёд, но сильная рука Себастьяна ловит меня за талию и резко прижимает к себе. Его грудь — как каменная стена за спиной.

— Осторожнее, маленький феникс, — шепчет он сдержанно, почти ласково.

Я задыхаюсь от неожиданности, оправдываюсь, сбивчиво:

— Я… не заметила.

Он усмехается:

— Я понял. Ты пыталась изучить меня, да?

Я быстро вырываюсь из его рук, оборачиваюсь, стараюсь скрыть смущение:

— Вовсе нет.

— Ну-ну, — его улыбка становится чуть мягче, но в глазах всё тот же опасный огонь.

Глава 9

Себастьян

Я вышел из спальни, чтобы немного остыть — хотя остыть после такого невозможно. Принял холодный душ, переоделся в чистую футболку и спортивные штаны. Надеялся, что, когда вернусь, эта жара хоть чуть спадёт.

Открываю дверь в спальню — и замираю на пороге.

Сара стоит посреди комнаты — полностью голая, как сама невинность и вызов в одном теле.Я смотрю на неё — полностью обнажённую, сияющую в тусклом свете моей спальни, — и понимаю, что ни одна из женщин, которых я знал, даже близко не стояла к такой красоте.

Её тело — совершенное сочетание изгибов, нежной кожи, точёных линий талии и бедер. Маленькая грудь, тонкая шея, гладкие колени и этот взгляд — упрямый, гордый, не по годам взрослый. Я едва могу дышать, не говоря уже о том, чтобы оставаться спокойным.
Моё тело отвечает мгновенно: в штанах становится тесно, стояк такой, что больно даже просто стоять на месте. Никогда не думал, что обычный взгляд может свести меня с ума. Но она — не обычная. Она не игрушка, не очередная победа. Она — мой личный вызов, моя маленькая феникс.

Я хочу её до дрожи в руках. До боли в груди.
Каждый инстинкт кричит взять то, что она предлагает, здесь и сейчас — как обещано, как условие её свободы.
Но я не могу. Потому что знаю: стоит мне перешагнуть эту грань, она уйдёт. Заберёт себя из моей жизни, исчезнет навсегда.

А я не хочу её отпускать. Ни сегодня, ни завтра, никогда.

Пусть пока она об этом не узнает. Пусть думает, что всё по её правилам — но однажды я сделаю так, что ей самой не захочется уходить.

Я чувствую, как теряю контроль. Каждый нерв дрожит, внутри пульсирует злое, дикое желание.

Но я сжимаю зубы, разворачиваюсь, иду к двери — каждое движение даётся с трудом, будто борюсь сам с собой. Я ухожу по коридору, с каждым шагом пытаясь сбросить нарастающее напряжение. Сердце всё ещё колотится так, будто меня выдернули из огня. Я слышу за спиной быстрые шаги — оглядываться не хочу, иначе сорвусь.
И вдруг — её голос, звонкий, злой, почти истеричный:

— Эй! Чем я тебе не угодила?!

Я останавливаюсь, медленно поворачиваю голову. И, чёрт возьми…
Она стоит в коридоре абсолютно голая. Волосы растрёпаны, губы приоткрыты, в глазах дерзость. Я хмурюсь — не от злости, а потому что внутри всё сжимается от желания и… какого-то дикого раздражения: на неё, на себя, на этот дом.

В этот момент из глубины коридора раздаётся топот.
Не хватало только этого…
Я подхожу к ней за секунду, хватаю за талию, разворачиваю, заслоняю собой. Чувствую, как она почти врезается в меня — горячая, дрожащая, упрямая.

— Босс, привезли еду…

Я даже не оборачиваюсь, просто рявкаю так, что стены дрожат:

— Вышел нахер отсюда!

Тот срывается с места, воздух становится чище.

Мы остаёмся вдвоём. Она смотрит на меня снизу вверх, её руки сами ложатся мне на плечи. Всё вокруг будто сужается до одной точки — до её взгляда, до моей злости, до этой безумной близости.

— Ты вообще нормальная? — шепчу с трудом, стараясь сдержаться. — Могла бы хотя бы полотенце надеть…

Она не отступает, смотрит прямо в глаза:

— Ты не ответил на вопрос!

Я не выдерживаю больше ни секунды. Просто поднимаю её на руки — она лёгкая, горячая, живая, будто вся из огня и света. Несу в спальню, захлопываю за нами дверь. Не могу отпустить, не хочу ждать ни мгновения.

— Думаешь, ты мне не угодила? — мой голос хриплый, низкий, едва сдерживаю себя, чтобы не стиснуть её сильнее. — Сейчас покажу тебе, насколько ты ошибаешься.

Я бросаю её на кровать, нависаю сверху. Вижу, как в её глазах страх и желание сплетаются в одну линию, как она прикусывает губу, вся дрожит. Это сводит меня с ума.

Я впиваюсь в её губы — не нежно, а по-настоящему, как мужчина, который слишком долго себя сдерживал. Мои руки жадно скользят по её телу — грудь, живот, бёдра. Я хочу знать каждую линию, каждую выемку, каждый изгиб. Чувствую, как она дышит — быстро, тяжело, будто тоже не может больше бороться с этим пожаром между нами.

Неожиданно я опускаюсь на колени у края кровати, обхватываю её бёдра — такие хрупкие, такие идеальные, и тяну к себе. Её кожа горячая, я чувствую, как она сгорает в моих руках. Когда я прикасаюсь к ней губами, языком — всё вокруг перестаёт существовать. Только её тело, только её вкус, только это её беззащитное дрожание подо мной.

Я слышу, как у неё перехватывает дыхание. Вижу, как в этот момент весь мир сужается только до нас двоих.
Я хочу довести её до края, показать, как сильно она меня зацепила, как легко может свести меня с ума.

Она кончает у меня на губах, и я с трудом выпрямляюсь, чувствуя себя победителем в самой вкусной войне. Аккуратно вытираю с губ её сладкие следы, бросаю взгляд вниз — она лежит в шоке, щёки горят, глаза огромные, будто я только что превратил её мир в хаос.

Выходя, бросаю через плечо:

— Одевайся. Через двадцать минут спускайся к ужину.

Когда тётя Глин заканчивает накрывать на стол, в доме становится удивительно тихо. Она уходит, оставляя после себя порядок и запах горячей еды. Я спускаюсь на кухню, сажусь за стол и на автомате набираю Рэя.

— Что там?

— Всё как ты и планировал, — отвечает Рэй, в его голосе слышится одобрение. — Всем не до девушки. Сейчас вся охота — за главными, за большими игроками. О ней даже не вспоминают.

— Если появится хоть что-то подозрительное, дай знать сразу, — предупреждаю я, не отпуская ситуацию из-под контроля.

— Понял.

Всё идёт по плану. Перед тем как украсть Сару, я уже отрубил голову одному из самых опасных партнёров её отца. Теперь все в панике, ждут, кто станет следующим. Я специально направил их внимание на другую цель — пусть думают о войне за власть, пусть забывают про неё.
Это единственный способ дать ей время и покой.

Теперь главное — чтобы никто не догадался, за что я борюсь на самом деле.

Я только успеваю отключить телефон, как слышу лёгкие шаги по коридору. Поднимаю взгляд — в дверях появляется Сара. Она идёт медленно, словно неуверенно ступая на новую территорию, но в каждом её движении всё та же осторожная грация.

Глава 10

Сара

Что я такого сказала? Серьёзно, всего лишь поделилась мечтами. Ну да, модель. Ну да, влюбляться. Что в этом криминального? Хотя… стоп. Тут ведь всё вокруг — сплошной криминал.

Смотрю ему вслед и думаю: кто этих мафиози вообще понимает? Вот уж действительно, особый вид психики. Только скажи слово "влюбиться", у него уже скулы ходуном, будто я собралась сбежать на край света и выйти замуж за курьера.

Может, надо было добавить: «А ещё мечтаю стать астронавтом, летать на Луну, открывать магазины с идеальными полками!» Интересно, как бы он на это посмотрел? Наверное, начал бы срочно покупать космический корабль и ставить охрану у каждой ракеты.

Вздыхаю и улыбаюсь сама себе:
Нет, ну правда — мужчины странные. Особенно когда они… твои тюремщики.

После ужина не могу просто уйти — идеальный порядок требует жертв. Собираю тарелки, вытираю стол, двигаю всё по местам: чашки к чашкам, приборы по линеечке. Себя это успокаивает, даже если дом не мой.

Остаётся только поставить тарелки на верхнюю полку. Встаю на стул — и, конечно, в этот момент теряю равновесие. Всё происходит слишком быстро: ноги скользят, руки машут в воздухе. В следующую секунду меня ловят крепкие руки.

Себастьян появляется из ниоткуда, будто ждал этого момента:

— Осторожнее, феникс. Ты что, на крыльях решила летать?

Я фыркаю, цепляясь за его плечи:

— Вот найду себе мужа, отправлю его к тебе на курсы ловли жены. Пусть научится держать меня в любой ситуации.

Он усмехается, чуть наклоняет голову:

— Думаешь, твой муж справится лучше меня?

— А вдруг, — дерзко отвечаю, моргая невинно.

В ответ он, почти играючи, мягко опускает меня… а точнее, кидает прямиком на пол, аккуратно, но с характером.

— Ай! — восклицаю я, потирая пятую точку. — Больно же!

Он смеётся, смотрит сверху вниз:

— Жить будешь. Привыкай, тут у нас не подиум.

Я убираю посуду, но замечаю, что Себастьян направляется к себе в кабинет. На цыпочках иду за ним, будто невидимка. Дверь открыта — и я заглядываю внутрь.

Кабинет у него — как на обложке мужского журнала: идеальный порядок, кожа, дерево, дорогой запах. Только книги на одной из полок стоят чуть-чуть не по линеечке. Я не выдерживаю, подхожу и поправляю их, чувствуя на себе его взгляд.

— Ты всегда всё переставляешь под себя? — с лёгкой усмешкой спрашивает он.

— Если хочешь жить в гармонии — да, — парирую я и замечаю на столе изысканные шахматы.
— Ты умеешь играть? — спрашиваю, пальцем обвожу фарфоровую фигуру.

— Можно и так сказать, — отвечает он, взгляд чуть лукавый.

— Я тоже. Люблю шахматы.

Он вскидывает бровь, будто о чём-то подумал, и его взгляд становится чуть внимательнее.

— Поиграем? — предлагаю, поворачиваясь к нему с дерзкой улыбкой.

— Да, с удовольствием, — кивает он, проходит к столу и садится напротив.
Я тоже устраиваюсь поудобнее, уже предвкушая дуэль.

— Только предупреждаю: проигрывать не люблю, — улыбаюсь я, расставляя фигуры.

— О, я тоже, — усмехается Себастьян, и в его глазах появляется азарт. — Значит, придётся бороться до конца.

— Боюсь, ты не выдержишь моего перфекционизма, — поддразниваю я.

— Мы не просто будем играть, — говорит он вдруг серьёзно, и по голосу понимаю: тут не до шуток.

— То есть? — спрашиваю настороженно.

Он смотрит пристально, опирается локтями о стол и чуть подаётся вперёд:

— За каждый съеденный шахмат будет желание. Но главное — одна партия, по ходу в день. Если выиграешь ты, я лично помогу тебе уйти. Ты станешь свободной.
Он делает паузу, глаза горят опасно:
— Выиграю я — ты станешь моей женой.

Я замираю. Внутри всё холодеет, по спине мурашки. Смотрю на него в шоке, почти не верю:

— Но…

Он перебивает, полуулыбка — жесткая, волчья:

— Испугалась, феникс? Я так и подумал…

— Я согласна, — выдыхаю, с вызовом смотрю в глаза. — Но если я выиграю — ты исчезаешь из моей жизни. Навсегда.

Он не моргает:

— Договорились. Но если выиграю я — ты остаёшься со мной. И… — взгляд становится ещё темнее — …родишь мне детей.

Я смотрю на него, почти сверля глазами, срываюсь на злость:

— Договорились, — протягиваю руку.

Он резко хватает мою ладонь, тянет к себе и вдруг неожиданно целует меня в нос.

— Удачи, моя маленькая королева, — шепчет с тихой ухмылкой.

В этот момент я понимаю — началась самая опасная партия в моей жизни.

Я аккуратно выставляю шахматные фигуры, будто от этого зависит порядок во всём мире. Себастьян наблюдает за мной пристально, лениво развалившись в кресле, но по глазам вижу — он не упускает ни одного моего движения. Его взгляд обжигает, будто предупреждает: любая мелочь может стать решающей.

Я выравниваю доску, проверяю, чтобы все фигуры стояли идеально ровно.
Он смотрит на меня, улыбается едва заметно, но внутри этой улыбки больше вызова, чем нежности.

— Готова? — спрашивает, голос чуть ниже обычного.

— Всегда, — отвечаю. Беру белую пешку, чуть задерживаю руку над доской — первый ход, первый вызов.
Делаю шаг вперёд:
— Е2-Е4.

Он смотрит на меня, хмыкает:

— Агрессивно. Мне нравится твой настрой.

Медленно, не спеша, берёт свою чёрную пешку и делает зеркальный ход:

— Е7-Е5.

Я сдерживаю улыбку, будто каждый наш ход — не просто движение, а ещё один шаг в опасной игре, где на кону не только свобода, но и что-то большее.

Я собираюсь сделать ещё один ход, рука уже тянется к следующей фигуре, но вдруг чувствую лёгкий, но уверенный хлопок по пальцам. Себастьян тут же перехватывает мой взгляд.

— В день по одному ходу, — спокойно напоминает он, улыбаясь своей фирменной ленивой улыбкой.

— Но блин, — возмущённо тяну я, — это же так мало!

Он смеётся, откидывается в кресле:

— Терпение, маленькая королева. Чем выше ставка, тем слаще победа.

— А если я не выдержу и схожу ночью? — поддразниваю его.

Глава 11

Я надеваю топ и леггинсы, сажусь на кровать. Обида всё ещё сидит внутри — колючая, как иголка под кожей.

Сколько себя помню — всегда была эта глухая строгость. Нельзя говорить ни с кем, нельзя выходить никуда без разрешения. Говорить только то, что одобрил отец. Друзей не было, подруг тоже. Только Мария — и то, она больше была няней, чем настоящей подругой.
Всё детство — как по расписанию. Одеваться строго, как скажет отец: «Юбка слишком короткая», «Сара, распусти волосы — нет, завяжи», «Эта кофточка тебе не подходит».

Я так устала. Я хочу не просто выживать, как на войне, а жить. Хочу смеяться с кем-то, болтать ночами, спорить о глупостях. Хочу подругу, хочу человека, который позвонит мне просто так.
Я даже боялась дружить. Был у меня друг, Дерек. Мы прятались во дворе, смеялись, делились тайнами. Пока отец не узнал. Больше я его не видела.

Слёзы подступают, но я не даю им волю.
Я устала быть вечно чьей-то дочерью, чьим-то трофеем, объектом чужого контроля.
Я просто хочу…
Жить. По-настоящему.

Воспоминания.
Мне было десять, а Дереку — двенадцать . Он был сыном садовника, с весёлыми глазами и вечно перепачканными ладонями. Мы вместе прятались от взрослых, забирались на старую липу во дворе, обсуждали книжки, мечтали сбежать далеко-далеко, где никто не будет командовать и запрещать.

Дружба с ним была единственным настоящим светлым пятном в детстве. С ним я могла быть собой — смеяться, злиться, молчать, не боясь услышать «так нельзя». Мы мечтали однажды выбраться за стены этого проклятого дома, гулять по городу, покупать мороженое — просто быть детьми.

Отец узнал. Как-то раз увидел, как мы смеёмся во дворе.
Сначала были крики, потом… Потом он запретил мне даже смотреть в сторону Дерека. Но я осмелилась ослушаться. На следующий день отец избил маму — жестоко, так, что я всю жизнь не забуду ни её взгляд, ни кровь на ковре.
После этого он подошёл ко мне, ледяным голосом сказал:

— Ещё раз заговоришь с этим мальчишкой — убью его у тебя на глазах.

Я написала Дереку короткое письмо:
"Прости, я не могу больше с тобой общаться. Я не хочу, чтобы тебе причинили боль. Пусть это будет наша тайна."

Положила его между страницами старой книги в саду. Больше мы не виделись.
Но однажды, когда я пряталась на чердаке, нашла его ответ — аккуратный листок, с кривым детским почерком:

"Сара, ты не виновата. Мы ещё встретимся. Я обещаю. Ты должна верить в это, как верю я."

С тех пор я каждый день вспоминала эти слова — когда было страшно, когда не было никого рядом, когда казалось, что вся жизнь — это чужие правила.

Я всё ещё верю. Может быть, когда-нибудь…

Я вытираю слёзы и глубоко вдыхаю, заставляя себя вернуться в настоящий момент. Вечер в доме тянется медленно и пусто. Голова тяжёлая, внутри всё будто опустело. Я не спускаюсь ужинать, не отвечаю на стук.
Просто ложусь в кровать, уткнувшись лицом в подушку. Я включаю светильник у кровати — всегда так делаю. Я слишком боюсь темноты. В детстве Мария заметила это раньше всех: как только уходила тьма и тени ложились на стены, я не могла заснуть, сердце бешено стучало, а мысли становились совсем чужими.

Мария знала, через что мне пришлось пройти. Знала, почему мне страшно ночью, почему я не переношу тишину за закрытой дверью. Она всегда накрывала меня одеялом, оставляла свет в коридоре и тихо шептала: «Ты не одна».

С тех пор прошло много лет, но я так и не научилась по-настоящему быть сильной. Я только делаю вид, что могу всё выдержать. Для всех — я холодная, железная, упрямая. На самом деле я сломана. Сломана так сильно, что иногда кажется — собрать себя обратно уже невозможно.

Дверь в комнату тихо приоткрывается, в полосе света появляется Себастьян.

— Пошли, покушаешь, — голос твёрдый, но без приказа.

— Я сыта по горло, — отзываюсь, не двигаясь с места.

— Хватит упрямиться, — его тень скользит по стене.

— Не указывай мне, — бросаю, пытаясь сохранить остатки гордости.

— Сара, — его имя звучит чуть мягче.

— Что?

Он вздыхает и вдруг меняет тему:

— Ладно, ты хочешь ход сделать свой? Или я могу?

Я резко сажусь, будто меня кто-то толкнул:

— Даже не смей трогать мою партию!

Быстро встаю, прохожу мимо него, намеренно не глядя в глаза.

— Уффф... — слышу за спиной его театральный вздох.

Останавливаюсь, оборачиваюсь — и вижу, как он откровенно пялится мне вслед. Взгляд залип на моих ногах и, кажется, даже выше.

— Мечтай, — фыркаю и иду дальше.

— Уже, — лениво отвечает он, не скрывая довольной улыбки.

Я подхожу к доске, немного театрально поправляю белую ладью и объявляю:

— Ладья с D1 на D3. Пусть будет немного давления, — смотрю на Себастьяна с вызовом.

Он, не отрывая от меня взгляда, медленно берёт своего коня и двигает его:

— Конь с F6 на G4. Ты любишь давление — я люблю риск.

Я прикусываю губу и невольно улыбаюсь:

— И не боишься остаться без фигуры?

— С тобой всегда риск, — бросает он и чуть склоняет голову.

— Подожди, — останавливаю я. — Я хочу ещё кое-что изменить в правилах.

Себастьян прищуривается, в его глазах проскакивает искра интереса:

— И что же на этот раз?

— За каждую съеденную фигуру... — я делаю паузу, наблюдая за его реакцией, — тот, кто забирает, может попросить у соперника одно действие. И задать один вопрос — без вранья.

Он тихо свистит, чуть склоняя голову:

— Серьёзные ставки, Сара. Готова быть честной до конца?

Я фыркаю:

— Если не боишься сам.

Он откидывается на спинку кресла, его взгляд становится по-настоящему азартным:

— Мне начинает нравиться эта игра всё больше и больше.

Утро началось слишком шумно для моего вкуса.
Едва я открыла глаза, в коридоре кто-то бодро и громко шагал, доносились запахи кофе и чего-то хрустящего. Я вылезаю из-под одеяла, натягиваю худи поверх пижамы и выхожу в коридор.

Глава 12

Мы ещё долго гуляем по городу — обсуждаем любимые цвета (он неожиданно называет тёмно-зелёный, а я смеюсь, признаваясь в любви ко всему солнечному), спорим о музыке, спорим даже о мороженом: он за классику, я за что-то яркое и необычное. Лёгкие шутки, случайные касания — всё как в жизни, о которой я всегда мечтала.

В какой-то момент я просто смотрю на него со стороны: как он смеётся, как взлохмачены его волосы после воды, как на солнце мерцают капли на его футболке. Он красивый, невероятно сексуальный. Честно? Я бы хотела, чтобы он стал моим парнем… Но едва позволяю себе эту мысль, как внутри поднимается тревога. Себастьян — не просто парень с улицы. Он глава мафии, он может быть опасен, он способен на страшные вещи. Это не для меня. Я хочу простую жизнь, где можно радоваться мелочам, где можно смеяться и не бояться, что за углом ждёт опасность.

Мы идём ещё немного, и вдруг он, с загадочной улыбкой, говорит:

— Пошли, кое-куда тебя свожу.

— Куда? — хмурюсь я, но он лишь отмахивается:

— Скоро узнаешь.

Я с неохотой соглашаюсь, но внутри уже гложет азартное волнение. Мы едем на машине через полгорода, пока он не останавливается у большого здания с неоновыми огнями.

Когда я захожу внутрь, у меня перехватывает дыхание: музыка, свет, смех, запахи, толпа людей… Это клуб. Настоящий. Я видела такие только в кино и соцсетях, сама же — никогда не была ни в чём подобном.

Я останавливаюсь на пороге, растерянная и очарованная одновременно. Себастьян смотрит на меня с загадочной улыбкой:

— Добро пожаловать, феникс. Сегодня твоя ночь.

Себастьян берёт меня за талию, уверенно проводит к угловому столу с мягким диваном. Свет играет на его лице, музыка гремит в ушах, вокруг всё кипит: кто-то танцует, кто-то обнимается, кто-то курит в самом центре зала. Для меня это другой мир — яркий, шумный, непредсказуемый.

Я с интересом наблюдаю за всем этим, стараясь не выдать, как мне непривычно. Себастьян наклоняется ко мне:

— Жди тут, я за напитками, — и уходит к бару.

Я остаюсь одна, чуть поёрзав на месте, оглядываюсь вокруг. И вдруг ко мне подходит парень — высокий, в яркой рубашке, с самоуверенной улыбкой. Протягивает руку:

— Потанцуем, красавица?

Я чуть растеряна, не знаю, как реагировать, когда вдруг за спиной раздаётся низкий, глухой голос, полный угрозы:

— Руки убрал. И ушёл. Пока я тебе хребет не сломал.

Я вздрагиваю. Парень резко отдёргивает руку, извиняется и буквально исчезает в толпе.

Себастьян стоит за его спиной, взгляд ледяной, в руках — два бокала.
Он садится рядом, смотрит на меня внимательно:

— Я не против знакомств, — бросаю Себастьяну, дерзко встречая его взгляд.

— Сара… — предупреждающе тянет он, но я уже исчезаю в толпе.

Я растворяюсь в музыке, позволяю себе впервые просто танцевать, не думая ни о чём. Люди вокруг кажутся счастливыми, свободными. На мгновение я почти забываю, кто я.

Вдруг сзади меня кто-то крепко хватает за талию. Я резко оборачиваюсь — передо мной незнакомый мужчина. Его руки слишком настойчивы, мне становится не по себе. Я пытаюсь вывернуться, но он только сильнее прижимает меня к себе.

— Пусти! — шиплю сквозь зубы.

В этот момент взглядом цепляю Себастьяна — его лицо меняется, в глазах вспыхивает ярость. Следующая секунда — и мужчина, схвативший меня, буквально летит в сторону, падает на пол. Начинается драка: кулаки мелькают, кто-то кричит, музыка будто стихает. Я в панике, быстро пробираюсь обратно к столу и прячусь под него. Сжимаю уши руками, закрываю глаза — не хочу ничего слышать, не хочу видеть.

Не знаю, сколько времени прошло. Всё внутри дрожит.
Чьи-то руки осторожно убирают мои ладони с ушей. Я открываю глаза — напротив меня Себастьян,с растрёпанными волосами. Он опустился на колени передо мной, в глазах — не злость, а тревога.

— Испугалась, моя королева?

Я не сразу нахожу слова:

— Я… но… там же…

— Иди сюда, — тихо просит он.

Он аккуратно тянет меня к себе. Я обнимаю его за шею, чувствую, как его рука гладит меня по спине, мягко и заботливо. В этот момент весь шум клуба, все чужие лица исчезают — есть только он, только его дыхание рядом.

Я вдыхаю его запах, и с каждой секундой дрожь уходит, словно он забирает её вместе со страхом. Всё, что осталось — это его руки, его присутствие, и странная, парадоксальная уверенность: рядом с ним мне сейчас нечего бояться.

Себастьян помогает мне подняться, не отпуская ни на секунду, будто опасается, что я снова исчезну в толпе. Его рука всё ещё на моей спине, и с каждым шагом я чувствую, как он ведёт меня сквозь шумный зал — прямо к выходу.

На улице прохладно, неоновые огни клуба мерцают за спиной, а я всё ещё ощущаю на себе взгляды прохожих. Себастьян молчит, но держит дверь машины открытой, пока я сажусь на переднее сиденье.

Он садится за руль, заводит двигатель, и мы трогаемся с места. Несколько минут — полная тишина, только ровный гул мотора. Я всё ещё сжимаю пальцы, не зная, что сказать, а он будто читает меня без слов.

— Он тебя тронул, — произносит он, не отрывая взгляда от дороги. Это не вопрос, а холодное утверждение.

— Себастьян… — начинаю я, но он перебивает, голос стал ниже и жестче:
— Если бы я подошёл на секунду позже, всё закончилось бы хуже. Для него.

Я хмурюсь:
— Ты же не…

Он поворачивает голову, и в его глазах нет ни тени сомнения:
— Я сломал ему руки. Чтобы он никогда больше не коснулся ни тебя, ни другой женщины.

— Ты не можешь так решать… — пытаюсь возразить.

— Я могу всё, Сара, — он смотрит вперёд, возвращая внимание к дороге. — Потому что я Себастьян Ройс. И в моём мире касаться того, что моё, — это смертельная ошибка.

— Ты называешь меня своей, — тихо говорю я, — но я тебе никто.

Он чуть прищуривается, не замедляя скорость:
— Ошибаешься. Ты моя. Просто ты ещё не до конца это поняла.

— Себастьян, люди — не вещи, — отвечаю с вызовом. — Ты не можешь владеть человеком.

Глава 13

Прошлое. Сара одиннадцать лет.

Крики прорезали дом, как нож. Я сначала подумала, что мне показалось… но потом услышала ещё один, громче, и сердце ухнуло куда-то вниз.

Я босиком побежала наверх, в спальню родителей. Дверь была приоткрыта, и я толкнула её, не понимая, что увижу.

Мама лежала на полу. Платье разорвано, волосы растрёпаны. Отец стоял над ней, замахиваясь снова. Его лицо было перекошено яростью.

— Папа! — закричала я, бросаясь вперёд. — Перестань!

Я вцепилась в его руку, но он резко схватил меня за волосы и дёрнул так, что я вскрикнула. Удар пришёлся в скулу, и в глазах потемнело. Я почувствовала тёплое на губах и поняла — кровь.

Мама попыталась подняться, заслонить меня собой, но он толкнул её с такой силой.

— Мама! — я закричала, но тут отец достал пистолет.

Всё произошло слишком быстро. Вспышка, грохот, и мама упала рядом со мной. Я не верила, что это происходит.

Он медленно повернул оружие на меня.
— Запомни, — его голос был страшно спокойным. — Ослушаешься меня — и так будет со всеми, кого ты любишь. А потом — с тобой.

Отец вышел, дверь за ним захлопнулась, и я рухнула на колени рядом с мамой.

— Мама… мама, вставай… — шептала я, тряся её за плечи. Но она не двигалась.

Я провела руками по её лицу, пытаясь хоть как-то разбудить, и только тогда заметила — мои ладони полностью в крови. Я уставилась на них, и мир начал кружиться.

Губы дрожали, голос не слушался. Хотелось закричать, но из горла вырывался только тихий хрип.

Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вбежала Мария. Её глаза широко раскрылись, когда она увидела нас, но она быстро пришла в себя.

— Сара… — тихо, но очень твёрдо сказала она.

Она резко подняла меня на руки, прижимая к себе, и я услышала, как у неё стучит сердце. Её платье пахло мылом и домом, и этот запах был единственным, что удерживало меня от того, чтобы потерять сознание.

Мария вынесла меня в мою комнату, закрыла дверь и присела на пол, держа меня на коленях, пока я дрожала всем телом.

— Не смотри туда больше, слышишь? — шептала она, гладя меня по волосам. — Не смотри…

Но я уже знала — забудь я или нет, это останется со мной навсегда.

После того дня я почти не ела и не пила. Мария уговаривала, приносила любимые сладости, поила из кружки, как маленькую… Иногда я делала глоток, только чтобы она перестала плакать.

Но однажды об этом узнал отец.

Он ничего не сказал — просто схватил меня за руку и потащил вниз по лестнице. Запах сырости ударил в нос, и я поняла, что он ведёт меня в подвал.

— Папа, пожалуйста… я не буду… — начала я, но он толкнул меня внутрь.

Дверь захлопнулась, заскрежетал замок.

Я кричала, стучала в дверь, звала Марию, но слышала только собственное эхо.

Через несколько часов голос сорвался, и я просто сидела в углу, прижав колени к груди.

Так было не один раз. Каждый раз, когда я ослушивалась или задавала «лишние» вопросы, меня ждала темнота и тишина подвала.

А потом он запретил Марии приносить мне еду и воду. Я не знала, что хуже — жажда, голод или ощущение, что мир за дверью продолжает жить, а я исчезла.

И, наверное, именно тогда я поняла: в этом доме любовь — это миф. А наказание — реальность.

Настоящее.

Горячая вода в душе больше не греет. Я стою, обхватив себя руками, и понимаю, что эти воспоминания снова вырвались наружу.

Подвал. Запах сырости. Холодные камни под ногами. Голос отца, который всегда звучал как приговор.

Я выдыхаю, но сердце всё равно колотится, будто я там — маленькая, напуганная, снова считаю минуты, пока за дверью не щёлкнет замок.

Может, поэтому слова Себастьяна бьют так больно? Он другой, но этот тон, это «по моим правилам»… Оно слишком похоже. Слишком близко к тому, что я уже пережила.

Я провожу ладонью по лицу, смывая вместе с водой слёзы, которые даже не заметила.

Я хотела обычный день. Хотела быть свободной хоть немного. Но, похоже, свобода — это то, чего мне не дадут ни в одном доме.

Я выключаю душ, заворачиваюсь в полотенце и долго стою перед зеркалом, глядя на своё отражение. И думаю, что, может быть, хуже темницы — только иллюзия того, что её нет.

Я быстро переодеваюсь в свободный топ и короткие шорты — всё, чтобы чувствовать себя комфортно. Волосы стягиваю в небрежный хвост.

Спать? Нет, спасибо. После всего, что произошло, сон точно не придёт.

Так что я тихо открываю дверь и выскальзываю в коридор, стараясь идти мягко, чтобы не разбудить никого из тех, кто, возможно, спит. Полы под босыми ногами прохладные, и это немного бодрит.

Моя цель — кухня. Хочу чего-то сладкого, а ещё лучше — чего-то, что можно утащить в комнату и съесть прямо в кровати, закутавшись в плед.

Я тихо ступаю по прохладному полу, зажимая в одной руке бутылку воды, в другой — пакет с печеньем. Шум доносится откуда то, а я иду за этим шумом. Медленно приоткрываю дверь… и замираю.

Внутри — спортзал.
Себастьян в одних тёмных шортах, его спина блестит от пота, мышцы играют при каждом ударе по тяжёлой груше. Он двигается быстро, хлёстко, и от этого зрелища трудно отвести взгляд.

Не знаю, сколько времени я так стою, пока он вдруг не произносит своим низким, чуть хриплым голосом:
— Ты до утра там собралась стоять?

Я чуть не выронила воду. Откуда он меня заметил?! У него, кажется, глаза и на затылке.

— Нет, блин… — бурчу я, пытаясь скрыть смущение.

Он продолжает бить грушу, даже не оборачиваясь:
— А чё стоишь тогда?

— Смотрю, как ты мучаешь бедный мешок, — отвечаю, делая шаг внутрь.

— Он не жалуется, — сухо бросает он и наконец разворачивается ко мне. Его взгляд скользит по мне сверху вниз — от распущенных волос до босых ног. — А ты, похоже, решила устроить ночной тур по дому?

— Просто кушать захотела, — пожимаю плечами и показываю пакет с печеньем. — Разве это преступление?

Он ухмыляется, но глаза всё ещё строгие:
— Зависит от того, кто тебя застал.

Глава 14

Себастьян

В парке я поймал себя на том, что слишком долго смотрю на неё. Смешная, лёгкая, с каким-то детским восторгом смотрит на всё вокруг. Ест мороженое так, будто это самое важное событие дня.
И мне нравится.
Слишком сильно нравится.

Я привык оценивать людей за секунду — кто они, чего стоят, сколько проживут. Но в ней нет этой грязи, к которой я привык. Она не прячется за маской, не играет в роли… и именно поэтому мне хочется держать её ближе.

А потом был бар.
Тот придурок, что посмел к ней прикоснуться, не успел понять, что сделал. Я видел, как она отшатнулась, и всё — у меня в голове включился один-единственный инстинкт: убрать угрозу. Быстро. Жёстко.
Да, я сорвался. Но в моём мире иначе нельзя.
Её тронут — тронут меня.

Когда я нашёл её под столом, дрожащую, с зажатыми ушами… Чёрт, я почувствовал, как во мне что-то сжалось. Я могу быть жестоким, могу сломать любого, но к ней у меня руки поднимаются только для того, чтобы прижать и спрятать.

Я знаю, что она злится. Что в машине я говорил с ней слишком жёстко. Но она должна понять: пока она рядом со мной, она играет по моим правилам. Не потому что я так хочу. А потому что это единственный способ выжить.

И да, я приказал всем своим людям, чтобы всё вокруг было идеально ровно.

Её перфекционизм… он меня временами смешит.
Стоит чему-то быть чуть не на своём месте — и я вижу, как у неё начинают «чесаться руки». Она делает вид, что терпит, но в итоге всё равно идёт и поправляет. С таким серьёзным видом, будто спасает мир.

Но за этой привычкой — следы прошлого. У неё есть раны, до которых я доберусь. Каждую излечу.
Я знаю, что она боится темноты. Я видел, как она прячется за бра, как проверяет, горит ли свет. Я всё время наблюдал. И, возможно, именно поэтому мне хочется держать её ближе.

Я знаю, что она не доверяет никому. Живёт, будто каждый следующий шаг — это ловушка.
В её взгляде есть осторожность, и я понимаю, откуда она. Но я не позволю ей оставаться в этом состоянии.

Её страхи — мои цели.
Я разберу их один за другим, аккуратно, без спешки. Так, что она сама не заметит, как начнёт дышать свободно.

Она боится темноты? Значит, я буду рядом, пока она не сможет спокойно заснуть даже в полной тьме.
Она привыкла к клетке? Я научу её жить за её пределами — но на моих условиях.

Я — не святой. Но если уж я что-то забрал, я это берегу.
И Сара… уже моя. Даже если она этого ещё не поняла.

Сейчас она спит на моей груди. Такая маленькая, но при этом… аппетитная. Я бы съел её целиком, если бы можно было. Сопит тихо, а ведь пару часов назад спорила со мной из-за каких-то подушек, как будто от этого зависела её жизнь.

Я продолжаю наблюдать за ней. Уже семь утра. Она чуть дёргается, морщится и медленно открывает глаза. Стоит ей увидеть, где она, — резко дёргается и… бьёт меня кулаком по носу.

— Сарааа, твою ж… — выдыхаю я, держась за переносицу.

— Ой, прости! Ты меня напугал! — она садится, виновато смотрит. — Я забыла, что ты тут спал.

— Пиздец память у тебя, — фыркаю я.

— Ну прости, я рыбка Глория.

— Чё?

— Это из мультика. Она всегда всё забывает.

— Мультик?

— Да! Ты что, мультики не смотрел?

— Нет, феникс, — качаю головой, поднимаясь. — Я в душ.

Выхожу из душа, накидываю одежду, пока она всё ещё лежит, утонув в подушках. Но как только я беру футболку, она резко садится.

— Ты куда? — в её голосе больше любопытства, чем беспокойства.

— Мне надо уехать.

— А я?

— Ты дома.

— Но мне скучно.

— Сара… — предупреждаю я, но эта упрямица всегда делает наоборот.

— Пошли в твой кабинет, — и уже рвётся к двери.

Я успеваю перехватить её за талию, когда она почти вышла. Прижимаю к себе, чувствуя, как под моими пальцами напрягается её тонкая талия.

— Малышка, на тебе слишком мало одежды, чтобы вот так выходить перед охраной.

— На мне топ и шорты.

— Это мало. И они не скрывают то, что должны скрывать.

— Ну и пусть глядят на мой зад.

— Я твой зад укушу, — роняю тихо, но достаточно, чтобы она поняла — я не шучу.

Держу её спиной к себе, ощущая тепло её тела. Чёрт, с каждой секундой отпускать хочется всё меньше.

— Прикажи своей охране, чтобы не поднимались наверх, — продолжает она.

Улыбаюсь сам себе. Она ещё не поняла, что охране я могу приказать всё, что угодно. А вот её — контролировать куда сложнее.

Мы заходим в кабинет. Сара, с таким серьёзным видом, будто сейчас подписывает приговор, садится за стол.

— Ты так ждёшь конца этой игры? — спрашиваю, устраиваясь напротив.

— Да. От этого зависит моё будущее, — отвечает она, ни на секунду не отвлекаясь.

— Не боишься, что проиграешь?

— Я выиграю. В это надо верить.

— Упрямая... Делай ход, моя королева.

— Почему "королева"? — спрашивает она, поднимая на меня взгляд.

— Потому что только ты можешь командовать мной. И я даже рад этому.

— Не привыкай. У нас разные пути в этой жизни.

Она делает ход.
Bc4xf7+ — её слон ест моего коня и одновременно даёт шаг.
Я хмыкаю, недовольно щёлкаю пальцами и делаю защитный ход.
Ke8-f8.

Она довольно улыбается:

— Сегодня я задаю вопрос. И требую действие.

— Я тебя внимательно слушаю, — откидываюсь в кресле, сцепляя пальцы на груди. — Только учти, феникс... слова могут быть опаснее оружия.

Она будто игнорирует предупреждение. Подвигается чуть ближе, не отводит взгляда.

— Вопрос: если бы не мафия… если бы ты мог быть кем угодно — кем бы ты стал?

Я прищуриваюсь. Такой вопрос... не из лёгких. Не провокация. Глубже.

Молчу несколько секунд, потом говорю спокойно:

— Я бы всё равно был тем, кто защищает своих. Тех, кого люблю. Только, возможно, с менее кровавыми методами. Так что… кем бы я ни стал — я бы всё равно нашёл тебя.

— Теперь действие, — говорит она, и в голосе уже нет игривости — только решимость. — Я хочу научиться водить машину. Ты научишь.

Глава 15

Сара

Я просыпаюсь от жары. Душно, будто воздух застрял в комнате. Открываю глаза — передо мной мужская грудь. Приподнимаю голову и понимаю: Себастьян спит, крепко прижимая меня к себе, словно я не человек, а его собственность.

Вот гусь блин. Вчера кинул меня, а теперь спит как ни в чём не бывало.

Я прикусываю его грудь так, чтобы он точно проснулся. Он рывком поднимается, хватает себя за место укуса:
— Ты за ночь вампиром стала? Твою ж… Больно же!

— Мало тебе, — фыркаю я. — Какого чёрта ты меня вчера бросил? Ты должен был выполнить действие.

— Если ты не забыла, я глава Севера, — отвечает он лениво, но в голосе сталь. — У меня бывают дела.

— Мне плевать.

— Вот эгоистка, — усмехается он, глядя на меня так, будто это комплимент.

Я встаю, прохожу мимо него, и вдруг — шлёп! — его ладонь приземляется на мою попу.

— Себастьяяяян!

— Да, моя королева.

— Пошёл бы ты к чёрту.

— Как прикажешь, моя госпожа, — ухмыляется он.

Я хлопаю дверью так, что стекло в шкафу дрожит, и иду в душ. После надеваю свободную белую футболку и джинсовый сарафан чуть выше колен. Волосы собираю в высокий хвост.

Спускаюсь вниз. На кухне — Себастьян, как всегда в своей расслабленной, но опасной позе: сидит за столом, пальцы лениво перебирают чашку кофе, взгляд холодный. Рядом — Рэй. Он вообще как тень: никогда не поймёшь, когда он появился и куда потом исчез.

— Доброе утро, — киваю Рэю и, чуть улыбнувшись, нежно целую Глин в щёку.

С Глин мы уже подружились. В её спокойных глазах я всё время вижу тёплый, почти забытый образ Марии. И каждый раз, при встрече, внутри щемит одно и то же обещание: когда я выберусь отсюда, я заберу Марию с собой. Во что бы то ни стало.

— Доброе, — отвечает Рэй с лёгким кивком.

Себастьян, молча, обводит меня взглядом с головы до ног. Этот его прищур мне уже знаком: сначала скользит по лицу, потом задерживается на ключицах, спускается ниже, оценивает каждый сантиметр. И хмурится.

Я демонстративно делаю вид, что не замечаю, и сажусь за стол. Наливаю себе кофе, намазываю вафли кремом, откусываю с вызовом, будто это мой способ сказать: "Да, я в сарафане, и что?"

Я допиваю кофе, делая вид, что всё внимание сосредоточено на вафле.

— Сара, — голос Себастьяна тихий, но в нём есть что-то, от чего по спине пробегает ток. — Ты в чём это пришла?

— В сарафане, — отвечаю как ни в чём не бывало, и откусываю ещё кусок.

— Выглядит так, будто ты собираешься свести с ума половину моих людей.

— А что, им запрещено смотреть? — поднимаю на него бровь.

Он медленно наклоняется вперёд, опираясь локтями на стол, и в его глазах появляется хищный блеск:

— Им запрещено мечтать о том, что уже моё.

Я чуть закашливаюсь от кофе, а Рэй прячет ухмылку.

— Себастьян… — начинаю я.

— Оставь девушку в покое, она прекрасна, — говорит Глин мягко, чуть касаясь моего плеча.
— Не спорю, — отвечает Себастьян, глядя на меня с прищуром, в котором читается не только признание, но и скрытая угроза.

— Когда ты собираешься выполнять действие? — поворачиваюсь к нему. — Я хочу научиться водить машину.

Он поднимает бровь, чуть откидывается на спинку стула.
Я опускаю глаза в чашку, скрывая усмешку. Я умею водить. Даже лучше, чем многие его люди. Отец приказал мне научиться ещё в детстве — не объясняя зачем, просто сделал это требованием. И я научилась: быстро, чётко, без права на ошибку.

Но Себастьяну об этом знать не обязательно.
Как и о том, что отец учил меня обращаться с ножами — метко, хладнокровно, так, будто готовил меня не к жизни, а к войне. Возможно, именно так оно и было.

Он никогда меня не любил.

— Я своё слово сдерживаю, — говорит Себастьян, вставая из-за стола. — Позавтракаешь, и пойдём, научим тебя.
— Я уже всё, — отмахиваюсь, вставая и направляясь за ним в гараж.

Металлические двери с тихим гулом поднимаются, открывая вид на настоящий автосалон мечты. Ряды машин — каждая как произведение искусства. Лак, хром, запах дорогой кожи и бензина.

Я замираю перед чёрным матовым BMW M8. Настолько дерзкий, что к нему хочется прикасаться кончиками пальцев.
— Охренеть… — вырывается у меня.
Себастьян идёт рядом своей ленивой, опасной походкой, и, кажется, замечает мой взгляд.

— Понравилась? — в его голосе скользит ухмылка.
— Она… идеальна, — отвечаю, продолжая смотреть на машину.
— Ладно, — он достаёт ключи, легко прокручивая их в пальцах. — Покатаемся на этом.

Он нажимает кнопку, и BMW оживает, тихо рыча, словно зверь, ждущий команды хозяина.

Себастьян открывает водительскую дверь и поворачивается ко мне:
— Садись.
— За руль? — удивлённо поднимаю бровь.
— На колени.

Я смотрю на него в упор. Он серьёзен… и в то же время в глазах опасная насмешка.
— Ты издеваешься?
— Нет, малышка. Я просто люблю контролировать процесс.

Я вздыхаю, но всё же обхожу машину и устраиваюсь к нему на колени. Его грудь упирается мне в спину, руки сразу обхватывают мою талию. От его тепла и запаха кожи у меня внутри всё сжимается.

— Держи руль крепче, — шепчет он мне в ухо, и тёплое дыхание щекочет кожу. — И не забывай, я всегда могу перехватить управление… как в постели.
— Себастьян! — возмущённо шепчу, чувствуя, как щеки предательски горят.
— Что? Это же просто техника безопасности.

Его ладони скользят вниз, берут мои руки и вместе с ними ложатся на руль. Я слышу, как он тихо усмехается:
— Ноги чуть шире, феникс. Не для того, о чём ты подумала. Хотя… и для этого тоже подойдёт.

Я уже не знаю, на что обращать внимание — на то, что мы медленно выезжаем из гаража, или на то, что его губы то и дело задевают мою шею.

— Себастьян! — я вцепляюсь в руль сильнее, пытаясь хоть как-то игнорировать, что он делает.
— Что? — его голос звучит абсолютно невинно, но рука чуть сильнее ложится на моё бедро. — Я всего лишь слежу, чтобы ты держала ровно… дорогу.
— Ты мешаешь.
— Я вдохновляю. Это разное.