Гроза

Вечер уже окутывал окрестности, когда издалека донесся рокот грома, а небо прорезали вспышки молний. В воздухе витал тот особенный, предгрозовой запах, предвещающий бурю. Кроны деревьев, что росли неподалеку от моего дома, начали тревожно раскачиваться, словно сами пытались укрыться от надвигающейся стихии. Странное, необъяснимое воодушевление охватило меня в предвкушении непогоды – какая-то бодрость духа, от которой становилось не по себе. В такие моменты мне хотелось действовать, но что именно делать в такую погоду, я не знал, хотя смутно догадывался. И эти догадки пугали меня своей необычностью. Интуитивно я сравнивал себя с теми, кто под влиянием полной луны испытывает обостренные ощущения. Где-то на подсознательном уровне мне тоже хотелось крови. Чужой крови.

Это страстное желание терзало меня с неимоверной силой, мучило и пугало. Порой казалось, что оно не исчезнет вместе с бурей. Казалось, что утолить его можно лишь убийством, испив крови жертвы. Мысль эта была ужасающей, но одновременно и возбуждающей. Иногда, особенно по ночам, мне действительно хотелось кого-то убить – самым жестоким и изощренным способом, на который только способен человеческий разум. С течением времени это желание лишь росло, разгоралось, как лесной пожар от малейшей искры в сухую погоду. Оно бурлило во мне, подобно кипящей лаве.

Да, я понимаю, что мог бы обратиться к психологу или другому специалисту. Но я боялся. Боялся, что меня запрут в сумасшедшем доме пожизненно, хотя я ничего не совершил – лишь за пугающие меня мысли. Поэтому я поступил так, как считал самым разумным: уехал из большого города в глухую сельскую местность, туда, где людей почти нет.

К моему величайшему сожалению, я осознал одну очень важную для себя вещь: даже здесь я не смог убежать от трех факторов: погоды, самого себя и, что самое главное, от того, как погода на меня влияет. Радовало лишь то, что людей здесь немного, все друг друга знают, а главное – любая новость разлетается по деревне за пару часов. Этот факт служил для меня сдерживающим фактором, который, как я надеялся, поможет справиться с состоянием, вызываемым грозой. И вот, спустя пару месяцев жизни в деревне, свободных от подобных погодных явлений, гроза наконец-то явилась. Отчасти я даже был рад этой встрече, воспринимая ее как испытание для себя и своего состояния.

Страх, тем не менее, был огромен. Я принял все необходимые, как мне казалось, меры предосторожности. Заперся в доме, убрал все потенциально опасные предметы, которыми мог бы навредить себе или, что еще хуже, другим людям и животным. Увы, даже кошку и собаку, которых я успел завести за короткий срок жизни в деревне, пришлось запереть в сарае, подальше от себя. Затем я начал ждать, когда непогода обрушится на деревню.

Ожидание было томительным, временами скучным. Попытки отвлечься не помогали. Я чувствовал, как мое состояние ухудшается, как растет жажда крови и человеческих внутренностей. Это желание стало особенно тревожным около десяти вечера, когда за окном уже сгустилась тьма из-за непогоды. Иногда молнии освещали мою комнату, вырывая ее из мрака. Я же метался из угла в угол, словно дикий зверь в клетке. Признаюсь, мне было немного легче, чем в городе, но я ожидал более действенного эффекта. Особенно остро я это понял, когда очередная молния, сверкнув за окном, на мгновение осветила мою комнату, как раз в тот момент, когда я стоял напротив зеркала. В отражении я увидел уже не себя. Я увидел настоящего монстра, готового в любую секунду разорвать человека, жадно поглощая его плоть и кровь. И я был рад этому монстру, который навел бы ужас на любого, кто встретил бы его на улице.

Я отчаянно пытался вырваться из ловушки, которую сам же себе и уготовил. Зная свою натуру, я, к счастью для окружающих, предусмотрел почти все возможные сценарии. Почти... Я забыл про решетки на окнах. Именно окно манило меня, обещало выход. Теперь я не мог думать ни о чем другом, кроме него, представляя, как выбираюсь навстречу своей зловещей судьбе, неся бремя смерти тем, с кем успел познакомиться, подружиться, даже почувствовать симпатию. Что-то удерживало меня в последний момент. Казалось, убийство и каннибализм, от которых я так долго и тщетно бежал, в одно мгновение сложились в четкий план, требующий лишь исполнения. Оставалось сделать то, что, как мне казалось, предначертано свыше. Но я сопротивлялся изо всех сил.

Утро встретило меня голым, в крови, на полу, под оглушительный женский крик. В этом крике звучал животный ужас, паника, отчаяние и безумие. Я знал природу этого крика, понимал, что его вызвало. Это были жалкие останки нашего соседа, алкоголика, никому не нужного человека, существующего лишь для статистики. Жаль бедолагу, он никому не делал зла. Для местных он был "своим", почти родным. Но я знал, что горевать о нем долго не станут.

Что касается меня... Несмотря на то, что буря утихла, и мое состояние стабилизировалось до уровня среднестатистического человека, раскаяния я не чувствовал. Скорее наоборот, ощущал возбуждение и какое-то извращенное удовольствие. Мои конечности непроизвольно вздрагивали, напоминая о прошлой ночи. Я помнил все до мельчайших деталей. Как беспрепятственно, обойдя все свои же предосторожности, вышел на улицу, где гроза усилила мое безумие. Под шум ливня и раскаты грома, под вспышки молний и тусклый свет редких фонарей, я будто интуитивно направился к дому своей жертвы, зная, что сопротивления не будет. Три громких стука в дверь... И вот, передо мной открывается дверь, а абсолютно пьяный хозяин приглашает меня разделить его скромную выпивку. Увы, я ответил ударом ножа в печень, а затем перерезал ему горло. Я помню его глаза. Из мутного, пьяного взгляда, в них прояснилось осознание неминуемой смерти. Я был очарован этими глазами с первого взгляда. Но я знал, что вот-вот в них угаснет жизнь.

Из его ран кровь текла, словно фонтан, унося с собой жизнь. В тот момент я осознал ужас содеянного. На мгновение меня охватил страх от осознания того, на что я способен под влиянием этой погоды. Раскат грома вновь вернул меня к реальности, и я продолжил делать то, ради чего пришёл. Я начал пить его кровь, пока она была ещё свежей и тёплой, как парное молоко. Когда безжизненное тело рухнуло на пол, я взял топор и принялся разрубать несчастного на куски. С огромным удовольствием слушая, как топор вонзается в мясо, я испытывал почти оргазмическое наслаждение от своих действий. Кости трещали, сухожилия рвались, а кровь стекала с отрубленных частей. Это было возбуждающе.
Мне потребовалось около двух часов, чтобы разрубить бедолагу на куски, периодически поедая его плоть и кровь. Ещё полтора часа ушло на то, чтобы аккуратно сложить останки в мешок и отнести их домой. Я выбирал их с особой тщательностью, отбрасывая всё самое противное и ненужное. Пальцы, половой член, нос и уши я оставил на месте — соседка, вероятно, их заметила. Всё остальное я бережно положил в подвал. К счастью, этот несчастный весил немного, и мяса у него было совсем чуть-чуть. Я быстро расправлюсь с этим, быстрее, чем могло бы показаться. Но сколько вкуса в этом мясе, сколько эмоций я получаю благодаря ему. Да, единственное, что сделал этот пьянчуга, — это позволил себя убить. Видимо, в этом и заключался смысл его жизни.
Как бы мне ни хотелось полежать в крови, мне нужно было выйти на улицу, предварительно умывшись. Я не хочу привлекать к себе подозрения. По крайней мере, не сейчас. Я всё ещё слишком голоден. Мне нужно больше жертв. В разы больше. Остаётся только надеяться, что следующая гроза не заставит себя ждать и начнётся до того, как я «проголодаюсь» после того, как доем это мясо.
Выйдя на улицу, я направился к месту трагедии. Там уже собралась толпа деревенских зевак. Картина была до боли знакомой: женщины плакали, мужчины нервно курили в сторонке, изредка отходя за угол дома, чтобы выпить за упокой убитого. Что касается меня, то, признаюсь, мне стоило немалых усилий сдержать ликующую улыбку. Убийство принесло мне несказанное удовольствие, поедание тела – еще больше, а увиденное место преступления подарило не меньшее счастье от последствий. Но истинным апогеем стало зрелище, объединившее все три действия воедино. В этот момент я почувствовал себя по-настоящему счастливым. Наконец-то внутреннее напряжение отступило, уступив место безмятежности, нахлынувшей, словно легкий бриз в знойный день. Глаза невольно закатывались, усиливая наслаждение. Когда же оно достигло своего пика, я потерял сознание, рухнув лицом вниз в ближайшую лужу.