Груз

***

Вы когда‑нибудь встречали мертвеца? Не покойника в гробу, а того, кто выбрался из него, нарушив порядок вещей. Я однажды встретил.

Я работал в службе перевозки тел. Но после того случая всё изменилось. После того, что произошло, я не могу больше этим заниматься.

***

Ржавая «Газель» несётся по просёлочной дороге, оставляя за собой тяжёлый пыльный шлейф. На корме криво выведена надпись: «Груз 200». Эта надпись утяжеляет машину на двести килограммов — вес тела и гроба. И существенно увеличивает заработную плату водителя. Работа не из лучших, но всё же это лучше, чем развозить фастфуд на велосипеде или самокате.

Я вцепился в руль обеими руками и, не сбавляя скорости, ухожу от выбоин. Подвеска скрипит, кузов гремит на каждой кочке, машина ведёт себя так, будто хочет сбросить меня в кювет. Глаза прикованы к дороге, лишь изредка я бросаю взгляд то в зеркала, то в маленькое окошко за спиной, выходящее в кузов‑рефрижератор — там гроб.

От жары воздух в кабине густой и тяжёлый. Пыль проникает через открытые окна, ложится на панель, на сиденья, но хуже всего — на моё лицо, мокрое от пота. На мне костюм с моей свадьбы, которая была так давно, что кажется, и не было её вовсе, или была, но в какой‑то другой жизни. Он мал и стесняет движения. Теперь, насквозь пропитанный потом, костюм стал невыносимо тесным. Я надел его лишь затем, чтобы выглядеть соответствующе перед родственниками умершего — показать уважение. Покойнику в кузове рефрижератора сейчас, наверное, лучше, чем мне в этом костюме.

Под тяжестью горячего воздуха стрелка температуры медленно ползёт к красной зоне. Нужно остановиться, долить воды в систему охлаждения. Мотор «Газели» умирает — возможно, это её последний рейс. А может, ей подарят новое железное сердце, и она будет жить дальше. Я бросаю взгляд в окошко за спиной. Когда‑нибудь у людей всё станет так же просто: заменил неисправный орган — и жизнь продолжается. Но тогда я остался бы без работы. Тогда бы я доставлял запасные сердца и лёгкие вместо гробов.

Но тогда в ад перестанут поступать новые проклятые души, и адский огонь начнёт угасать. Смерть станет работать в две смены, чтобы ускорить поток умирающих, а я — в две смены развозить органы по больницам. И начнётся война — война между смертью и живыми. И я на своей «Газели» в этой войне буду возить запасные органы, как боеприпасы на поле боя.

Но пока я не доставщик органов — я водитель такси. Только мои пассажиры слишком тихие. Страшно тихие. Никто не выбирает себе такую работу: все боятся этого мёртвого спокойствия. Живой, шумный, даже скандальный пассажир за спиной лучше, чем мёртвый и безмолвный.

На панели замигал красный индикатор перегрева двигателя. Вместе с ним вспыхнула надпись «STOP», требуя немедленной остановки. Зуммер давно неисправен, и я научился вовремя замечать беззвучные крики приборки.

Человеку после смерти обещан рай. Машине — мясорубка. Умершие механизмы отправляются на разборки, где их тела рвут на куски, выдирают органы из железа и пластика и отдают туда, где мёртвое железо оживает вновь. Представьте кладбище, по которому бродят люди, выбирая себе подходящие органы для замены — зрелище до дрожи жуткое. Потом они приносят эти органы мне, и я отвожу их туда, где им находят нового хозяина.

Я останавливаюсь на обочине. Солнце жарит, облака медленно плывут по небу. На поле под лёгким ветерком колышется золотистая пшеница. Поднимаю капот — из‑под него вырываются клубы пара. Открываю крышку расширительного бачка, чтобы долить воду, и обжигаю руку.

Обхожу машину, открываю двери кузова. Меня обдаёт свежим морозным воздухом. Рядом с гробом стоит канистра с водой. Беру её, возвращаюсь к капоту и доливаю воду. Когда иду обратно, чтобы поставить канистру на место, замираю: у открытых дверей кузова стоит человек. Ничем не примечательный, средних лет мужчина, в простой одежде. Лицо обычное, не запоминающееся — таких встречаешь каждый день. Я не помню, чтобы кого‑то обгонял, и впереди на дороге тоже никого не было. Вокруг — бескрайнее поле пшеницы, ровное и открытое. Я бы его заметил. Там негде спрятаться. Но он здесь. Стоит неподвижно, будто вырос из земли. Он просит подвезти. Я ставлю канистру на место. Соглашаюсь.

В кабине замечаю, что у него перевязана грязным бинтом рука. Он ловит мой взгляд и, чуть усмехнувшись, говорит:

— Производственная травма.

Я киваю:

— Я тоже руку обжёг.

Дальше едем молча. В кабине тишина, лишь надрывается задыхающийся мотор и донимают мухи. Я отмахиваюсь от одной, резко дёргаю руль — грузовик тряхнуло. Попутчик хватается за панель, потом с тревогой смотрит через окошко в кузов.

— По‑моему, гроб приоткрылся, — произносит он негромко.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть, но в этот момент снова появляется муха. Я отмахиваюсь, руль дёргается, машина подпрыгивает, её всю трясёт. Я резко жму на тормоз, но она не останавливается. Колёса визжат, скользят по песку. В кузове слышен глухой шум, будто что‑то внутри сдвинулось. «Газель» наконец останавливается.

Я выхожу и первым делом смотрю на колесо — оно спущено. Иду назад по дороге, на обочине замечаю острый камень, и прямо по нему проходит след от шины моего грузовика. Возвращаясь к машине, вспоминаю: есть ли у меня запасное колесо?

Мой попутчик, склонившись, разглядывает спущенное колесо.

— Есть запаска? — спрашивает он, не поднимая глаз.

Я, ничего не отвечая, достаю инструмент.

Через полчаса с колесом покончено. Мужчина помогает закрепить пробитое колесо на место запасного. Я заглядываю в кузов. Гроб сдвинут. Крышка приоткрыта. Внутри — никого! Я смотрю на попутчика. Он смотрит на меня. В воздухе висит немой вопрос: где покойник? Я первым нарушаю тишину.