Гувернантка для троллей.

Глава 1.

Глава 1.

Нянька с чемоданом (и нервным смехом)

С Земли всё началось с понедельника, который маскировался под четверг. Я проснулась от того, что телефон орал будильником «Встань и блистай», а я блистала только лбом об дверцу шкафа. На кухне чайник рассудительно кипел через край, кот Бублик философски смотрел на катастрофу из-под табурета, а в духовке сгорало моё достойное «утешение» — чизкейк, который должен был спасти вечер после собеседования.

— Полина, — сказала я себе в отражение чайника, — у нас план: работа, собес, выжить, не продать душу за кофе.

Чайник плюнул кипятком на плиту. Кот замурлыкал: ну да, ну да, ты сильная независимая женщина, только кофейком бы не помешало.

Я — Полина Бурцева, двадцать восемь с хвостиком, рост 168 и «плотная комплектация», как выразилась одна злая тётка в ателье: «фигура русская, добротная, для жизни, а не для манекена». То есть не «толстая», а в теле, с бёдрами, упрямым подбородком и характером, который любит говорить честно. И с чувством юмора, потому что без него — ну, вы понимаете.

Собеседование было в приличном кафе с претензией на «фьюжн», где бариста говорили на «вы» даже с капучино. Я рассказала им, как умею считать закупки, как смешиваю соусы на глаз и помню рецепты в деталях, если хоть раз их попробую. Девочка-менеджер посмотрела на меня как на чудо света, пообещала «перезвонить», и я пошла домой пешком, потому что деньги на проезд — а что это вообще?

В метро на эскалаторе я загадала желание: «Пусть всё станет проще. Пусть будет дом. И работа, которая моя. И кто-нибудь, кто скажет: “Полина, ты дома”». Эскалатор вместо того, чтобы сбывать желания, остановился, как капризный принц на танцах. Толпа гулко вздохнула, я удержалась — и споткнулась у самого верха, влетев грудью в зеркальную стенку. Удар, вспышка — и мир, как в старых телевизорах, сведённый в одну сияющую точку, распахнулся… в другую сторону.

— Ой, мама, — сказала я в пустоту. — Только не это сериал.

Щёлк.

---

Я упала не на рельсы и не на небесную дорожку. Я упала на гладкий бетонный пол какого-то светлого атриума, где пахло свежим деревом и апельсинами. Над головой — стеклянный потолок, через который текло голубое небо. Вокруг — белые колонны, мягкий свет, и… стойка ресепшена, за которой стоял мужчина в идеальном костюме, ростом с шкаф, и явно не человек. То есть человек, но очень большой человек. Красивый до бессовестности. И, судя по тому, как у него лежали плечи, — тролль.

— Добрый день, — сказал он бархатным голосом, где мигнуло железо. — Вы на собеседование?

— Я… — Я огляделась на всякий случай, вдруг где-то камера скрытая и ведущий с микрофоном. — Ка-какое?

— «Гувернантка для близнецов» в Доме Вель, — уточнил он. — Объявление развешано по городу третьи сутки. Запись у стойки. Уровень допуска… — Он посмотрел на планшет. — Без допуска. Новая.

Я кивнула. Мозг принял решение без меня. Если это сон, то пусть у него будет климат-контроль и зарплата. Если не сон — тем более.

— Да. Я — на собеседование, — твёрдо сказала я, поправляя сумку. — Полина Бурцева. Я люблю детей, не горю с первого раза и умею готовить. И у меня есть гримаса строгой тёти, — продемонстрировала. Получилось как у кота, который сидит на шнурке утюга и делает вид, что он — электрик.

Гигант не улыбнулся (но в глазах точно хмыкнул).

— Прекрасно, — сказал он и протянул мне карточку. — Пропуск на сегодня. Дом Вель. Холм «Северный склон». Вас встретят.

— А… — Я моргнула. — А как тут, значит, с транспортом? Такси? Метро? Воронка времени?

— Лифт, — спокойно ответил он и кивнул в сторону блестящей двери. На ней вместо цифр было выгравировано: «домовладения», «районы», «лесные оконечности» и скромное «Северный склон, Дом Вель».

— Отлично, — сказала я. — Главное — без эскалаторов.

Двери раскрылись бесшумно. Я вошла. Лифт пах сосной и чем-то пряным. Двери закрылись, я вдохнула — и лифт… не поехал. Он перешёл. Как будто весь воздух сделал шаг вперёд.

Двери открылись в свет, в ветер, в запах мокрой травы и кофе.

---

Дом Вель стоял на склоне холма — современный, светлый, много стекла и светлого камня, широкие ступени, кованные, но минималистичные, перила, длинная терраса с низкой мебелью и пледами. Это не было ни замком, ни «хай-теком». Это было место, где знают, что такое тёплые полы, хорошие ножи и свои люди.

На площадке у входа меня уже ждали. Женщина — высокая, стройная, с той осанкой, которая убивает безоружно. Лет… я бы сказала «не спрашивай», потому что про таких говорят «вечно молодая строгость». Серые волосы подняты в гладкий валик, на ней — белая рубашка, тёмные узкие брюки, туфли, которые не стучат, а разговаривают с полом. И двое детей — мальчик и девочка — очень красивые, очень похожие, в одинаковых тёмных жилетах и белых рубашках. Слишком хорошие для мира, где есть столовые приборы и хрупкая посуда.

— Мадам Грета Вель, — представилась женщина. — Дом. — Она сделала короткий кивок, как будто ещё раз укрепила крышу на моём имени. — Это Торин и Агата.

— Тори и Гата, — уточнил мальчик, ловя мою реакцию. Глаза у него были светло-янтарные, как кошачьи, в уголках загнуты к вискам, как будто кто-то на микрон подтянул мир. Девочка улыбнулась зеркально, но внимательнее. В её улыбке было больше знать бы ещё, кто ты.

— Полина, — сказала я. — Я… — Кем я? — Я — гувернантка, — честно призналась. — И по совместительству пожарный, если что.

— У нас давно никто не горел, — сказала мадам Грета с достоинством.

В этот момент справа, на террасе, занавеска вспыхнула маленьким голубым огнём, тихо, как свеча, и так же тихо погасла. Торин сделал вид, что зевает. Агата очень заинтересовалась собственным носком туфли.

— Давно — это по сравнению с чем? — уточнила я ровно. — С историей мира?

Мадам Грета секунду смотрела на занавеску, на меня, на занавеску. Потом очень медленно улыбнулась — взглядом, не лицом. Засчитано.

— Войдём, — коротко сказала она. — Обсудим условия.

Глава 2.

Глава 2.

Правила огня (и пирожки на дипломатии)

Утро началось честно — с запаха тёплого хлеба и мысли: а вдруг лифт назад не везёт? Проверять я не стала. С таким хлебом — куда мне назад.

На кухне Тихон уже разогревал сковороду, у плиты бдительно дымила турка, а на столе лежал белый лист — «распорядок дня», отпечатанный Гретиной рукой, ровной и железной.

— Доброе, Полина, — кивнул Тихон. — У нас сегодня «вводный день». Дети покажут все свои таланты, бабушка — выдержку, вы — чудеса.

— Начну с кофе, — сказала я трезво. — Чудеса — после второй чашки.

Кофе был адекватным. Мир — тоже. Я выложила на стол овсяно-пшённые блины (местная крупа пахла солнцем и чуть-чуть орехами), медовую сметану и миску с ягодами, которые назывались «муровки», на вкус — как дружба клубники с крыжовником: кисло и весело. На дверях кухни повесила табличку: «Входим с добром. Добро моет руки.»

— Эта табличка спасёт нам нервы, — одобрил Тихон. — Особенно если «добро» — близнецы.

Близнецы материализовались как по заказу: сначала — смех в коридоре, потом — шорох носков, потом — оба сразу, как два одинаковых восклицательных знака.

— Мы голодные, — деловито сообщил Тори (официально — Торин, но очевидно, что «Тори» ему в лоб написано).

— Я — очень голодная, — уточнила Гата, и глаза у неё блестели наконец-то-утро.

— Завтрак — это экзамен, который каждый день можно пересдавать, — пояснила я и пододвинула тарелки. — Начинаем с блинов, заканчиваем правилами.

— Какими правилами? — подозрительно.

— Домашними, — улыбнулась я. — Правила огня и воздуха.

Грета вошла вовремя, как всегда: не стукнула каблуками, а просто стала так, что всё в комнате встало прямо.

— Я слушаю, — сказала она. — Особенно «правила».

— Очень простые, — я разложила листы. На первом — коротко:

1. Огонь дружит с водой. У кого в кровати стоит ведро — тот герой.

2. Искры — только там, где Тихон говорит «можно».

3. Шторы — друзья, друзей не поджигаем.

4. Воздух не выдувает пирожки из духовки.

5. Кто нарушил — моет миски.

— Добавлю пункт шесть, — серьёзно сказала Грета. — Правила пишутся мелом на доске в учебной и читаются вслух каждый день. Кто читает громче — тот выбирает, какой чай вечером.

— А если очень громко читать — можно какао? — уточнил Тори.

— Можно, — решила я. — Но без «пожаров из какао».

Мы сели. Ели. Смех шёл в такт вилкам. Я наблюдала: Тори ест быстро, но дисциплинированно — на автомате «солдат завтрак не пропускает». Гата — аккуратно, как миниатюрная леди, но между кусочками — успевает то потрогать корочку блина, то поймать в ложке одинокую «муровку», то посмотреть на меня а вы справитесь? Я подмигнула справлюсь, куда я денусь.

— После завтрака — учебная, — объявила Грета. — Полина, дети ваши. До полудня. Полдень — перерыв. После — «по дому»: Инвентаризация шкафов, «не трогай это, это — память», и «трогай вот это, это — пыль». Вечером — лавка.

— Принято, — кивнула я.

— И последнее, — сказала Грета уже мягче, для меня. — Если что-то… не так — говорите. Я не за тем вам доверенность выписала, чтобы потом гадать, что горит.

Я моргнула.

— Вы мне выписали… что?

— Доверенность, — повторила она спокойно, как будто речь о хлебе. — На ведение учебной части, бытовых расходов и всего, что касается детей и кухни. По закону — в роду распоряжается мужчина. Но сын — в отъезде, — она произнесла это слово отчётливо, спокойно, — и доверил дом мне. А я доверяю вам часть своих обязанностей.

Я почувствовала, как внутри у меня что-то щёлкнуло и стало ровнее — как когда нож попадает в правильный паз.

— Тогда — работаем, — сказала я.

Учебная, дробь первая: «Изгой и победитель»

Учебная встретила нас привычными полосками ковра и доской, на которой я заранее вывела: Азбука кухни. Под буквами «Щ», «П», «Ч» я нарисовала щи (шапка пары), пирожок (косичка теста) и чайник (с сердечком на пузике).

— Начнём с простого, — сказала я. — Командир огня: кто сегодня?

— Я, — вскинулся Тори. Искры в зрачках — как фейерверки на эконом-режиме.

— Командир воздуха?

— Я, — подняла руку Гата. В волосах у неё всегда живёт дуновение ветра — лезут пряди, как цветы.

— Задача простая: досчитать до десяти, не поджигая мел, не сдувая буквы, не ухудшая настроение учителя.

— А если настроение уже плохое? — прищурился Тори.

— Тогда учитель пьёт чай и делает вид, что его нет, — ответила я. — Но сегодня — не тот случай. Я выспалась. Погнали.

На «три» у Тори пальцы зачесались; на «пять» у Гаты дёрнулся локон — и мел едва не сдуло; на «семь» я подняла палец — вижу. На «десять» — победа. Мел сухой. Буквы на месте. Учитель — горд.

— Ура, — сказала Гата тихо, но счастливо.

— Скучно, — мрачно сказал Тори, а потом добавил честно: — Но когда скука — вместе, даже весело.

— Добро пожаловать во взрослую жизнь, — вздохнула я. — Там так везде.

Я переключила режим — принесла из кухни три миски: мука, вода, соль.

— Практика. Левая — мука. Средняя — вода. Правая — соль. Задание: не перепутать и не устроить «солёный снег». У нас будет тесто на лепёшки.

— Мы же не на кухне, — усомнился Тори, но уже хрустнул пальцами. Я видела, как у него в ладони собирается тёплый воздух. — Ладно.

Гата приложила ладони к миске с водой — на поверхности дрогнули маленькие круги, как будто рядом прошёл кот-перебежчик. Я почувствовала, как изнутри включается моя новая «карта кухни»: подсказки не в словах, а в ощущениях — вот это тесто не любит стремительных людей, этому подай терпение, а соль — всегда сверху, как совет.

— Тихо, — попросила я. — Слышите? Мука шепчет. Она просит не «швырни меня», а «позови». Можешь?

Гата кивнула; Тори фыркнул, но послушался. Мука медленно потянулась в миску, вода ответила, соль упала щепоткой — как звёздная пыль. Мир в этот момент был потрясающе управляем, как будто просто нужно говорить правильно.

Глава 3.

Глава 3.

Шкала шалостей

Первый день прошёл на удивление мирно — и это сразу насторожило. Я знала: дети, которые едят овсяные блины с таким серьёзным видом, явно строят планы похлеще восстания. Поэтому утром, вооружившись чашкой кофе и запасом терпения, я пошла проверять, что они приготовили для меня.

---

Учебная встретила подозрительной тишиной. Торин и Агата сидели по разные стороны стола — в одинаковых позах, подбородки на руках, глаза невинные, как у кошек, которые только что спрятали колбасу под диван. На доске мелом было написано:

Добро пожаловать, гувернантка N 12!

— Двенадцать? — переспросила я. — Так, значит, я в длинной очереди на выживание?

— Одиннадцать не справились, — честно ответила Гата. — Одну вынесло в окно, двоих — в истерику, один убежал сам.

— А одна сказала, что ей срочно нужен отпуск, — добавил Торин. — На веки вечные.

Я поставила чашку на стол и прищурилась.

— Ну что ж, поздравляю. Вы встретили занозу. Я не из тех, кого можно вынести в окно. Я врасту в раму и буду скрипеть веками.

У близнецов синхронно дёрнулись губы. Агата первой не выдержала — прыснула.

— Проверим, — пообещал Торин.

---

Проверка началась с магии. У Тори она лезла наружу, как искры из костра: то ладонь задымится, то карандаш загорится снизу. У Агаты — наоборот: её дыхание сдувало всё лишнее. Когда она зевала, страница в книге переворачивалась сама.

— Хорошо, — сказала я, когда очередной мел шмякнулся со стола, не выдержав «зевоты». — Значит так. У нас будет шкала шалостей.

— Шкала чего? — синхронный хор.

Я нарисовала на доске лестницу. Снизу подписала: «1 — случайная искра». Наверху: «10 — апокалипсис со шторами».

— Каждая ваша выходка получает балл. Накапливаете пять — моете всю посуду. Десять — сидите с бабушкой час и слушаете про историю рода.

— Это пытка, — ужаснулась Гата.

— Это воспитание, — поправила я. — Зато за хорошие дела — баллы снимаются. Помогли на кухне — минус два. Держали себя в руках, когда очень хотелось — минус один.

Тори подозрительно посмотрел на доску.

— А если мы специально будем копить? Чтобы потом всё сразу отработать?

— Не выйдет, — сказала я. — Шкала живая. Она учитывает ещё и настроение учителя. А настроение учителя непредсказуемо, как кот Бублик на кухне.

Они замолчали, обдумывая. Я видела по глазам: идея им понравилась.

---

Полдень застал нас за «кухонной алфавитной игрой». Я заставила их писать букву «П» и рядом — пирожок. Тесто они лепили сами: Гата — слишком тонко, Тори — слишком толсто. В итоге мы получили «пирожок для зубастых» и «пирожок для тех, кто любит жевать до завтра».

Грета заглянула в этот момент и на секунду задержалась в дверях. Обычно она входила как страж — ровно, уверенно. А сейчас просто смотрела: дети с мукой на носах, я с тестом на локте, кухня в муке.

— Это что? — спросила она.

— Образовательный процесс, — отчеканила я. — Урок по букве «П».

— «Пыль», «паника» и «пирожки», — уточнил Тори.

Грета прикрыла глаза. Я почти услышала, как внутри неё кольнуло воспоминание.

Сын уезжает. Говорит: «командировка». Целует детей по макушкам. В комнате пахнет его табаком и чернилами. «Мама, я оставляю доверенность на тебя. Ты всегда знала, куда вложить правильно». Она кивает, хотя сердце протестует. Он уходит легко, как будто вернётся завтра. Завтра не наступает. Тишина длиннее года.

Я кашлянула, чтобы вернуть её в комнату. Грета открыла глаза. Взгляд снова стальной.

— Вечером совет по лавке, — сказала она. — Полина, вы идёте. Дети тоже. Пусть видят, что дом не падает.

— Дом не падает, если у него фундамент в пирожках, — парировала я.

Уголок её губ дрогнул. Это, наверное, и было местной версией смеха.

---

Совет проходил в малом зале. За столом сидели трое: Клён — сухой бухгалтер с лицом вечного «нет денег», Тихон — наш повар, и ещё один молодой тролль в светлом костюме, явно «из совета родов». Грета вела собрание.

Я сидела в углу и слушала. Разговоры шли о лавке: аренда, закупки, долги. Близнецы вертелись рядом, но на удивление вели себя тихо — видно, чувствовали, что у бабушки болит голова.

— Нужны вложения, — сказал Клён. — Но лишних средств нет.

— Значит, нужны клиенты, — сказала я.

Все повернулись. Я спокойно продолжила:

— Лавка не должна быть мёртвым музеем. Пусть люди приходят не только за украшениями, но и за атмосферой. Кофе, десерты, музыка. А украшения — как часть истории рода. Вель — это сила и вкус.

Клён нахмурился:

— Мы — тролли. Нам не коктейли.

— Зато деньги нам нужны, — заметил Тихон. — А дети любят сладкое. Где дети — там родители.

Грета молчала. Я почувствовала, как она смотрит сквозь меня. В её глазах было: ты дерзкая. Но дерзость иногда полезна.

---

Вечером я устала, как после марафона. Дети, наоборот, разошлись. Тори подкинул в воздух искру — она зацепилась за люстру. Я поймала её ладонью. И впервые поняла, что моя «магия разума» работает шире: я сказала искре, что ей не место на люстре, и она погасла.

— Вы всё равно меня не выживете, — сказала я им твёрдо. — Я заноза. Я остаюсь.

Они переглянулись и… улыбнулись. Не злые, а довольные.

— Тогда придётся привыкать, — заключил Тори.

— А я не против, — сказала я и пошла на кухню ставить чайник.

Дом дышал ровнее. Грета сидела у окна с папкой, пальцы массировали виски. Я знала: у неё опять мигрень. Но в этот вечер она позволила себе роскошь — отложила бумаги и тихо сказала:

— Полина, спасибо.

И это было больше, чем целая зарплата.

---

Я легла в кровать и подумала: «Вторая ночь. Я всё ещё здесь».
И смех сам вырвался наружу — тихий, довольный, как будто мир согласился: да, оставайся.

Глава 4.

Глава 4.

Дом, где стены слушают

Я проснулась от того, что потолок решил пошутить. Нет, не рухнуть — просто слегка дрогнул, как будто зевнул. Сначала я подумала: «Опять метро привиделось», потом вспомнила — никакого метро. Есть холмы, лифты, тролли и дети, которые наверняка уже придумали новый способ выжить гувернантку №12.

---

Дом Вель был огромным, но не таким, где теряешься. Он дышал — буквально. Днём пах свежим деревом и травами, ночью — горячим камнем и тихим дымом. Стены не были идеально ровными: камень чуть светился прожилками зелёного кварца, от которых казалось, что в доме всегда раннее утро. Полы — тёплые, деревянные, широкие доски, на которых приятно босиком.

Окна в пол, без занавесок, только жалюзи, которые закрывались сами, если слишком светило солнце. На подоконниках — тяжёлые глиняные горшки с растениями, похожими на лаванду, но пахнущими чуть горько, как полынь.

Всё выглядело строго, но уютно. Не «богатый дом», а «дом, который хочет, чтобы ты в нём остался».

---

Грета Вель, старшая хозяйка, вошла в столовую так, будто её шаг — закон. Высокая, под два метра, плечи прямые, спина как стрела. На ней был длинный тёмно-синий жакет с серебряной застёжкой и узкие брюки — ничего лишнего, но всё сидело так, что любая модель бы позавидовала.

И да — зелёная кожа. Чистый, матовый, ровный оттенок, как свежая весенняя листва в тени. Не уродство, а красота. Лицо чёткое: скулы, прямой нос, губы тонкие, глаза светлые, почти прозрачные — как ледяное озеро. Взгляд у неё был такой, что им можно резать металл.

Её руки были особенные. Длинные пальцы, сильные, с чуть заметным золотистым отливом на коже. Такими руками она могла держать ребёнка, подписывать доверенности и ломать железо — одинаково уверенно.

— Доброе утро, Полина, — сказала она, и её голос прозвучал так, будто в доме стало меньше углов. — Сегодня у нас будет разговор.

---

Торин и Агата сидели уже за столом.

Тори — мальчишка лет десяти, высокий для своего возраста, но вечно сутулится. Кожа — чуть темнее, зеленоватая, волосы чёрные, жёсткие, всегда торчат, будто он только что встал после драки. Глаза янтарные, яркие, и в них — всегда искра: то смеха, то упрямства, то реального огня. Он первый кидается в любую шалость, а потом гордо молчит, когда его ловят.

Агата — его отражение, но мягче. Волосы тоже тёмные, но длинные, заплетены в косу, которую она сама же и растрёпывает. Глаза светло-зелёные, как у бабушки, только теплее. Она хитрее брата: всегда найдёт оправдание, всегда прикроет, но сама шалит не меньше. В её улыбке есть что-то от кошки: нежность и коварство в одном.

Одеты они одинаково — белые рубашки, жилеты тёмные, брюки. Но у Тори всё мятое, у Гаты — аккуратно.

---

— Сегодня у нас учеба, — напомнила я, наливая им травяной чай. — Правила помните?

— Помним, — вздохнула Агата. — Но можем забыть.

— Тогда напомню, — ответила я. — Особенно пункт про шторы.

Тори скосил глаза на угол комнаты. Там, у окна, ткань едва заметно подрагивала — он думал об искре. Я стукнула ложкой по столу. Искра погасла, не успев родиться.

— Скучная вы, — пробурчал он.

— Зато живая, — ответила я. — В отличие от ваших прошлых гувернанток.

Оба прыснули.

---

После завтрака я повела их в учебную. Там они сразу приготовили «сюрприз»: в центре стола стояла банка с искролапом. Маленькое чёрное существо с лапками-искрами шипело и жадно тянулось к моим пуговицам.

— Он любит всё блестящее, — сладко сказала Агата. — Мы хотели посмотреть, как вы будете кричать.

— Не буду, — я спокойно накрыла банку полотенцем. — Я буду считать. Раз, два, три…

На «десять» искролап уже мирно спал. Я просто сказала ему в голове: «Дружище, отдыхай, всё под контролем». И он послушал.

Дети смотрели на меня широко раскрытыми глазами.

— А вы… с магией? — выдохнул Тори.

— А вы как думали? — ухмыльнулась я. — Я же не просто так заноза. Я ещё и магическая заноза.

Они переглянулись — и впервые посмотрели на меня не как на жертву, а как на союзника.

---

Вечером Грета пригласила меня в кабинет. Это была комната без лишних украшений: книжные шкафы, стол из тёмного дерева, на стене — карта города и холмов. На полке стоял альбом.

— Сядьте, — сказала она.

Я послушно села. Она открыла альбом. Первое фото — семья: мужчина в чёрной рубашке, высокий, красивый, улыбается. Дети маленькие, смешные, с мягкими щёчками. Женщина рядом — усталая, но счастливая.

— Моя невестка, — сказала Грета. — Умерла при родах. Сын остался с детьми и со мной. Он… — она перевернула страницу. Там фото Каэля один, в парадном костюме. Глаза — те же, что у Тори. — Он уехал по делам. «Командировка». Уже больше года.

Она говорила ровно, но пальцы её дрожали.

— Я держу дом. Но дети… они хотят отца. Я даю им дисциплину. Но они жаждут тепла. Вот почему я решила — нужна гувернантка. Кто-то, кто не сломается.

Я посмотрела на фото. И на секунду мне показалось, что мужчина на снимке смотрит прямо на меня.

— Я не сломаюсь, — сказала я тихо. — Я держусь лучше, чем выгляжу.

— Я знаю, — ответила Грета. — У вас магия разума. Я чувствую. Ей нельзя жечь или рушить. Ею можно держать дом.

--

Позже, сидя на террасе, я рассматривала город. Светлые дома, улицы с фонарями, широкие мосты. Мир выглядел патриархальным: у главных зданий стояли только мужчины, печати и подписи — мужские. Но на рынке, в лавках, у счётных контор — женщины. Они разговаривали, торговались, держали детей за руки.

Этот мир говорил: «Руководят мужчины». А на деле управляли те, кто умел. И я видела — Грета из таких.

---

Ночью дети снова пытались «выжить» меня. Спрятали в шкафу искры, которые должны были вспыхнуть, когда я открою дверцу. Я открыла. Вспыхнуло. Я захлопнула ладонь — и огонь исчез.

— Шкала шалостей, пункт десять, — сказала я строго. — Апокалипсис со шторами. Минус пять баллов сразу.