Химера, дитя Феникса

Глава1. Становление храмовника.

– Даже не знаю, с чего начать. Я родился и жил в большой семье. В нашем контейнере проживало, помимо меня, два моих старших брата Грот и Марик, мать с отцом, дед Тит и сестра Кошья. Бабушку Агату сожгла лихорадка, когда мне не было еще и пяти лет от роду, – переминаясь с ноги на ногу, произнес Я, худой с болезненным румянцем на щеках, босоногий мальчик двенадцати лет. Одежда на мне висела, как мешок, и сразу видно, что она с чужого плеча. Куртка размера на четыре больше и светилась крупными прорехами, штаны из мешковины перевязаны на голенях и поясе травяной верёвкой.

– Представься для начала, – снисходительно улыбнулся старший Септорий Дознания.

– Простите моё невежество, господин Старший Септорий [1]. Имя, данное мне при рождении, Босик. Я родился в третью луну 217 года после Исхода. Третий сын четы охотника и мастерицы, мастера Богарда и Стеллы, – потупив взор, тихим голосом Я произнес ответ.

Септории потеряли ко мне интерес и начали активно перешёптываться. Пользуясь случаем, Я поднял глаза и оглядел помещение, в которое меня запихал отец. Запах перегара от дешевой сивухи и лучной смрад от родителя до сих пор жгли маленький нос. А посмотреть было на что. Вокруг непозволительная роскошь, деревянные полы, крепко сбитые и накрашенные соком черных ягод, были начисто вымыты, даже страшно стоять на них чёрными ногами. Натянутый пластиковый пакет на оконной раме давал много света и причудливым образом менял цветовую гамму помещения. На стенах развешано много фотокарточек разных людей и красивых мест с Земли до Исхода. Да за одну такую фотографию можно безбедно жить и питаться в корчме целую луну, а если ещё она и цветная, то и пить очищенную воду. Сами Септории заседали за большим столом из Старого дерева, скорее всего, что-то из твёрдого и ярко-жёлтого цвета, но не ядовитого. Цвет благородный, затертый до блеска от многочисленного использования. Чем-то белым были расписаны стены, скорее всего, или известь, или толченные кости зверья, смешенные с соком хватай-дерева. На Храмовниках чистые сутаны черного цвета с красной лентой на правом предплечье. На повязке вышит глаз в треугольнике – святой знак нашей церкви.

– Расскажи нам о Таинстве Посвящения, на котором у тебя обнаружили Талант, да поподробнее, – внезапно отвлек меня от созерцания деталей помещения голос Септория.

Пришлось крепко задуматься. У меня крутились в голове сотни мыслей и рассказов других ребят, не всегда приятных, отношение к Таинству отца и собственные ощущения. Мрак, сын водовода – из тех, что тянут воду зеленого цвета из болот, затем фильтруют и продают большими кадками, – рассказывал, что на каждом Таинстве его ощупывают, порой больно, хватают за причинные места и смеются. Девушка Марта, дочь учительницы грамматики и основам счета, смущённо закатывала глаза, но каждый раз после обряда уходила домой с туеском, полным снеди. Папенька матом крыл церковников, говоря о том, что требования каждую луну проводить обряд, это просто другая форма подати; попробуй не прийти, тебя плетьми погонят, да ещё и виру повесят на человека. Благо, хоть Старшие братья уже получили знаки следопыта и охотника. Сестра слаба здоровьем, так что ходить приходилось лишь со мной. Папенька меня недолюбливает за то, что Я хилый и не гожусь на охоту ходить, и лишь возможность зайти после Таинства в корчму и жахнуть бражки перед дорогой домой, немного его успокаивала. Папенька Богард на ласку скуп, но хоть побои редки, не чаще двух раз в седмицу, и то радость. Маменька настояла мне ходить в учительскую комнату и постигать цифру и буквицу, а также появилась возможность читать святые тексты с картинками. Сам обряд не бесплатный, хошь не хошь, а чешуйку отдай или товар неси на ту же сумму, да не абы какой, а лучший. Но это говорить нельзя. Нужно своими мыслями и пониманием ответить.

– В тот день солнце трижды появилось на небе, что редкость, и даже успело просушить камень поселения. Мы с отцом, помолившись и как следует натощак, пошли в храм за Таинством, дорогу плохо запомнил через лесолесье, больно скользко все оказалось, да и змей несчитано. На помосте уже набралось много людей, что пришли на праздник. Там, помимо известных мне храмовников, Я увидел нового, с острым лицом и цепким взглядом; у брата церкви не было левой руки и шаг неровный. Все шептались и тыкали в него пальцами. Нервозность передалась всем. Братья Ишум и Брутос в тот день не брали пожертвования, а лишь страшно пузырили глаза. – Моя речь была прервана каркающим смехом Септориев.

– Смотри, малёк-то не промах, даром, что третьей луной взращён. И походку узрел, и мздоимство младших, за солнцем следит, не удивлюсь, что и счёт разумеет, что редкость в его годы, – проскрипел самый противный из септов, с длинным шрамом на лице, что разбил его правую бровь на треть, исковеркал бельмом глаз, посек нос и оттопырил жеванный кусок нижней губы.

– Продолжай, – с теплотой вторил ему Старший.

– Отец Богард сразу подобрался и подмигнул мне, как будто дичь крупную принёс домой, кривонога там или куслицу. Я понял, что он в сильной радости находится. Потом нас разбили парами, мне досталась Марта, она была очень встревоженная и кусала губы. На сей раз все было иначе, речи братья церкви не вели, про стройку тёплого храма не поминали. Тот, кто зашёл, выходили через заднюю длинную дверь, и узнать, что там происходит, не представлялось возможным. Дождавшись очереди, мы с Мартой зашли, нас рывком усадили на скамью причастия. Новый брат наложил длань на лицо Марты, отчего она сразу начала плакать и дрожать. Брат снял с неё руку ополоснул в чане и сказал: – "Сгинь, блудница". Девушка тотчас вскочила и, не разбирая дороги, помчалась прочь. Ко мне однорукий долго примерялся, зажёг лучину об палец и начал кружить ею у носа. Мне стало вдруг тепло и уютно, как на теплом камне после мороза. Я начал засыпать, но всё видел. Я видел топор двухсторонний у брата за спиной и как будто обе его руки, стены в красных пятнах, себя в болячках, хотя, господа, мое тело чистое, Я песком каждый день утираюсь да на костре одежду сушу.

Глава 2. Посвящение.

Утро не задалось, в поселении мы встаём рано, дабы согнать росу на полу дома, да счистить плесень. Как завещали нам родичи, бей плесень каждый день, или она залезет тебе в дыхало, и ты не сможешь дышать. Может, врут, но Петро, из Ожогиных [2], тех, что не боятся от костра потравиться и каждый день жгут под камнем поселения, дабы люд мог согреться, говорят, от плесени ушёл за Грань. Раньше, говорят, жгли прямо в контейнерах, но деревья сильно потравило, и теперь найти дерево без яда – сравни с чудом. Одни при горении шипят сильно, и всех, кто рядом, душит кашель, что с кровью отходит. Другие на иглах своих капельки выдают, зацепишь такую рукой – кожа лоскутами отходит, а если сильно поранишься, то и до кости пожрёт. Как плесень и воду отогнали с полов и стен, встают на камень. Потом старшие, как мой дед Тит, выходят и смотрят на болота долго, что-то нюхают, шепчут. Морщась, как от боли, выдают, можно ли идти на охоту или сбор кореньев. Они не ошибаются, те, кто не послушал советов старейшин, сгинули. Богард часто ворчит, но сам трусит ходить в лесолесье без разрешения.

Отвлёкся Я. Утро началось с крика Ивана, что пинками и палкой будил новобранцев. Стражи вскакивали с кулаками, но, памятуя о Таране, понуро шли на построение. Остальные были более покладисты и быстрым шагом покинули зал. На мне Иван остановился, быстро огляделся, и сказал:

– То, что ты видел вчера с ветераном Стивом, молчи. Он недавно с Пустошей пришёл, ещё не привык к спокойной жизни и заснуть может, только приняв гушку [3]. А так, Я ему спину и жизнь доверяю каждый день, а он мне. Днём, после обедни будем тебя немного разгонять. Не дело с зародышем Таланта в Пустошь ехать. За седмицу кой-чего успеем. И не болтай лишнего. То, что ты вчера обедом поделился, это правильно. По-людски.

Глядя на мои широко раскрытые глаза, ветеран улыбнулся.

– Это мой лагерь, Я тут всё вижу и слышу. И про вчерашнюю беседу со Стражами в курсе, так что не удивляйся. Следопыт дальше побег, остальные лагеря предупредить об орде, если на нас сунутся, увидишь, как Септы отродье рвут, да и мы втроём много чего стоим. В случае чего, держись за мной или Септорием Олегом – у него на тебя есть виды. Мирко одиночка, ты его только обременишь. Всё, заболтался Я, бегом на построение!

Придав ускорение обидным пинком под зад, Иван громко засмеялся.

Выскочив, как ужаленный лесными пчелами, встал в строй с раскрасневшимся от обиды лицом.

За мной вальяжно шествовал Иван.

– Бойцы, будущие братья церкви. Сегодня перед лицом Септы вы дадите вечный обет послушания перед церковью нашей, да хранит её Свет нас всех. Также вы получите звание Младший брат. Трудитесь на благо храма, и вас заметят. Отдайтесь целиком великой цели служения люду, и вам воздастся. Те, кого вы оберегаете от орды, выродков и отродья, делятся своей пищей, водой и кровом. Брат церкви всегда найдёт себе крышу над головой и полный стол, а зачать от Нашего Брата есть мечта и лучшая доля любой девушки в нашем крае. Вы – их щит и опора в этом мире, на вас лежит ответственность за их жизни и за порядком в целом. Отныне вы освобождаетесь от всех податей, кроме храмового сбора. Первая тренировка после посвящения.

Пока Иван, проходя сквозь строй, вводил нас в курс дела, на площадь вышли три черные тени Септов. Первым шел Олег, Старший Септорий, за ним с изуродованным лицом Вязь. Третьим – Старший брат с неизменно накинутым на голову капюшоном.

– Спасибо, ветеран Иван. Дальше мы сами. Ещё вчера вы в своих поселениях выполняли привычную и честную работу. Промышляли охотой, собирательством, рыбной ловлей или мастерили инструменты, помогая отцам и матерям, но при обряде, что проводят младшие братья, у вас был выявлен Талант. И он очень нужен простому люду, миру, порядку и, главное, Храму. У каждого из вас есть свое предназначение. Стражи, неизменно крепкие ребята, есть наши руки и торс. Именно они стоят живым заслоном от мерзости и нечисти, откидывая тварей обратно в лесолесье. Следопыты – наши глаза и уши. От них не спрятаться изменённым. Найдут по следам, по запаху, сломанным веткам и примятой траве. Самые первые из нас, кто встречает врага, а умение скрываться позволяет им выжить и предупредить лагеря об опасности. Волокуши – наши ноги. Требуется перейти реку или потравленное озерцо, али закрепиться на топях и сделать дорогу? Они смогут. Следующие братья получат белую нашивку, так как их предназначение ещё не определено. Септа и Старшие Братья есть разум, что управляет всем телом. Храм – наше сердце и душа, без него и разум и все органы мертвы. – Олег окинул строй ласковым взглядом.

– А Светоч тогда кто? – Высказался недоуменно один из Волокуш.

– Рот закрыл, когда Старшие глаголят! – рявкнул на него Вязь.

– Я отвечу, но впредь подними руку, вопрошая, если кто-то из нас готов ответить, тебе дадут свое позволение. Светоч – это как интуиция, чуйка, через него Наш Храм, отец Небо и Мать земля дают наитие, как поступить, чего ждать. Каков враг и как его заборонить, – мягко ответил Старший Септорий.

Я, слушая септов и ветерана, пытался войти в состояние Таланта, как говорил Иван, зародыш нужно развивать. Потому и братьев отец нещадно гонял неделями, так как, спустя пару лет без развития, останется от Таланта одна пыль и тень. Неожиданно легко провалился в нужное состояние, когда краски мира блекнут, а им на смену приходят пятна. От Олега волнами шла жёлтая энергия, что не огибала людей, а их укутывала. От Вязя веяло смертью, видел только холодную, ледяную гору, перечерченную на лице синей дымкой. А третий и вовсе был для меня одним большим чёрным пятном. Перевёл взгляд на строй, практически все покрыты жёлтой паутиной, а многие светились пятнами травм и увечий. На мне же жёлтые нити плавились и падали хлопьями, как первый снег. На земле и вовсе исчезали. Неожиданно для меня моё внимание приковала чёрная туча за спинами новобранцев, так как люди своими расцветками и пятнами мешали обзору. Я вышел из строя и уперся взглядом в клубящуюся тьму. Вдруг свет вокруг потух, и моё сознание улетело за многие версты от этого места. Святой храм, спаси меня! Свет, картинки, что Я увидел, пугали до дрожи в коленках, сотни тварей невиданных, разной формы и размеров пробивались через лес, ломая и круша. За ними по проделанной дороге чинно шли человекоподобные создания, горбатые, с круглыми животами и кривыми руками.

Глава 3. Приманка и церемония жертвоприношения.

На помост вышел Старший Храмовник в белой рясе, украшенной кисточками и вышивкой. В руках у него богатый посох с кривой завитушкой вместо навершия. Громким поставленных голосом он начал созывать горожан к молитве. Вои и стража, преклонив колени и оголив оружие, тихо шептали заговоры и тексты святых писаний. Горожане собрались очень быстро, люд из соседних поселений всё прибывал под защиту городских стен. Дозорные на стене поднимали воротом большой перекидной мост, оставив маленький пешеходный, по лестницам сновали Младшие братья и послушники, таская камни, стрелы и дротики. Городище готовились к осаде.

– Слушай, люд, и не говори, что не слышал. Орда пошла на юг, пожирая людей и круша всё на своём пути. Наши братья в осаде, знаменитые Септы Олег, Марук и Вязь. Те, кто сделал многое для нашего процветания и нанёс несчётно урона ворогу. В этот момент они нуждаются в нашей помощи, и Я спрашиваю: отвернёмся ли мы?

Толпа скандировала: – НЕТ, НЕТ!!

– Заплатим ли вероломством за долгие годы службы на благо Люда?

– НЕТ!!!

– Примем бой под защитой стен?

– Да!!!

– Побьём супостата, откинем его в болота и топи?

– Да!!! Да!!! Да!!!

– Сегодня к нам пришёл новый Светоч Светоносный, первый за долгие годы. Измученный тяжёлой дорогой и битвами с погонщиками и нюхачами, дошёл к воротам и рухнул, как подкошенный, все вы видели горбуна, что занёс его на плече. И он готов пожертвовать собой на благо мира, жизни и Во имя Святой Церкви. Приветствуем Героя!! Только сегодня он получил Послушание, но не встретил поздравлений от братьев и положенного праздника жизни. И вот он...

Стоя за ширмой и слушая Пастора, Я дрожал от волнения. Меня переодели в белую, грубую рясу, подпоясали широким красным кушаком. В руку вложили мой трофей – Нож из когтя Погонщика. В нём просверлили отверстие и продели красный шнур. Волосы подобрали тесёмкой со святым орнаментом.

После речи проповедника меня толкнули на помост, сделав два шага, два быстрых шага босыми ногами, Я огляделся и оторопел. Глаза и руки сотен людей тянулись ко мне, Стражники лениво затягивали людей в обратную сторону. Проходя мимо воев, Я посмотрел на них, в ответ они вставали с колена и поднимали вверх оголенное оружие. Дойдя до Пастора, я преклонил колено. Все громко захлопали и закричали, подбадривая меня. Старший поднял за плечи и, откинув приличия, крепко обнял меня. Находясь близко, Я чувствовал аромат неизвестных мне цветков и видел натертое мелом рыхлое лицо.

– Давай сынок, не подведи, – сказал Храмовник и оставил меня одного, сделав шаги назад, за мою спину.

Тут же подбежали служки и, преклонив колени, протянули мне два глиняных бутылька.

Срезав сургуч когтем, по очереди выпил их.

Пастор крикнул из-за спины: – Слезы Матери!!

Народ на площади хором ахнул, кое-кто даже не сдержал слезы. Даже Вои и Стража потемнели лицом.

Почувствовав прилив сил, Я начал видеть пятна, легко провалившись в свое особое состояние.

Толпа горела золотом, стражи полыхали рыжим. За городской стеной стояла большая чёрная туча.

С криком, – Сделаем это вместе! – Я полетел над полями и лесолесьем, стремясь своим сознанием к лагерю, где мои Младшие братья бились с ордой. Вокруг горели деревья, дымились постройки, на стене у детинца резвились ветераны и септории. Таран со своими держали щиты, Волокуши швыряли камни и дротики. Поле перед стеной было усыпано трупами, но основная часть ворога ещё не вышли на лагерь. Олег что-то почувствовал, развернулся и широко улыбнулся, махнув рукой. Вдруг Я почувствовал страшное возмущение, это завыли короли. Не сдерживая свой порыв, я подлетел к ближайшему из них и махнул рукой с зажатым в ней ножом, целясь в глаза. Черепушка лопнула, как пустой глиняный кувшин. Повернувшись ко второму, Я увидел в его глазах страх. В следующим миг моя голова со стуком упала на помост…

Сознание возвращалось толчками, сначала шумы и страшный скрежет начали формироваться в узнаваемые модуляции, звуки – складываться в слова, слова приобрели интонации, узнавание голоса человечьего.

– Голова, начисто снесл... Рубили их рубили... Дальше помчались прям на городище... Много полег... Все в огне, смрад, трупы... А... Крови много, всё залито... Следом сами пошли, после обедни, толстого того, что койки нам определял, помнишь? Обосрался, прям как был... А Олег кричит, – «Смотри, Светоч летит!», и у этого пузана бошка хлоп... И за лепешку спасибо, всю жизнь буду помнить... Куница, друг твой, не трус, Я в яме, значица, с нюхачом бьюсь, морду ему ломаю. Только он это, того... А тут следом погонщик, тварь худая, но шустрая, как ты прям.... И на меня завалилась, лапами живот дерёт, всё прикусить пытается. Тут Куница сверху её и пригвоздил жердиной, потом лесенку кинул, и мы вдвоём, прям как в молитве, плечом к плечу, спиной к спине. Побратим он мне теперича. Кровь смешали на одном ноже, у ихних фермерских так повелось, говорит, старый обычай. Из наших треть ушла за Грань, но милостью Храма родным и близким послабления будут, да помощь инструментом или одежей. Ветерана Смита жалко, посекли его крепко, не вытянет. Ты это, давай штолива, просыпайся, тебя ждут, как героя. Мирко вот спать ушёл, три дня без роздыха сидел, а Я сижу, тебе всякое болтаю, Я за месяц столько не говорил вообще, сколько за сегодня, ага. Так, пять капель из синего или красного бутыля? Тьфу ты, иглобрюх тебя побери, забыл. Куница, проснись, браток, ты не помнишь: пять капель... Ага, из синего, спи-спи, Я посижу ещё. Теперича во фляжку с водой, давай, Светоч, глоточек... Пей, родненький, пей...

Следом пришёл свет, клубились пятна, разваливаясь на цветной песок и разлетаясь в стороны, формируя новые фигуры и очертания, затем, снова рассыпавшись мухами красного цвета, собираясь в новом месте. По стене от окна ползли ломанные линии, рисуя комнату и разбивая её мебелью, прикроватной тумбой, двумя бутылями на ней и широкой чашей. В бутылках кипела жидкость, пенясь и бурля. Красное пятно справа постоянно перемещалось, второе поодаль лежало без движения. Куница и Таран. Зрение восстановилось, но теперь Я плохо разбирался, где заканчивается моё и начинается от дара. На теле Куницы видны тонкие синие и чёрные линии, руки Тарана сплошь ими покрыты, как паутиной. Поверх этих ран натянута чистая, хоть и грубая повязка.

Глава 4. Основы мира.

Утром мне вежливо постучались в дверь. Оторопев от неожиданности, Я быстро соскочил с кровати, напялил одежду и подобрал отросшие волосы под тесьму. Открыв дверь, увидел служку с ворохом одежды. Удивился не только Я, глядя на широко раскрытые глаза молоденькой девушки, увидел в них восхищение и недоумение одновременно. Быстро опустив глаза в пол, незнакомка протараторила явно заученный текст, потому как сложные слова она произносила с особой тщательностью.

– Милостью Святой Церкви и знанием о крайней нужде в чистой и достойной одежде для героя, святой отец Пастор пре-под-но-сит Вам эти необходимые в обиходе вещи, с надеждой на скорую ау-ди-енцию. Потом Я должна поклониться и вручить вещи. Ой, извините, Светоч Путеводный Босик. Не извольте злиться – мне наказали вас одеть к торжеству.

– Спасибо за участие, но как видишь, Я одет и обут.

– Как же так, мне поручили важное дело, а Я опять все испортила, – более не сдерживая слез, произнесла служка.

Втянув её в комнату и усадив на кровать, Я принялся её успокаивать. Проревев первый испуг, незнакомка вскочила, низко поклонилась.

– Не дело девочкам восседать в комнате молодого господина. Наша матрона говорит, что так и до греха недалече.

Я от души рассмеялся.

– А как ты меня одевать собралась? Через порог и не глядя?

– Я не подумала. Молодой господин не сердится? – с надеждой в голосе вопрошала девчонка.

Мне она показалась открытой и родной, скорее всего, напомнила сестру Мошью. Потом Я рассердился, небось разузнали про меня, и теперь не блудница шлют, а наоборот. Хотя, девку жаль, она такой же инструмент.

– Как твоё имя, представься?

– Агнешка.

– Кто же так представляется? Я Босик, третий сын мастера Богарда и Стеллы. Ныне брат Святой Церкви Светоч Путеводный. Давай ты теперь.

– Я Агнешка, не знаю, какая по счету дочь постояльца корчмы и блудницы Амели, ныне вещь святого отца Пастора, по праву долга. Пока его не выплачу усердием и прилежанием, не могу называться иначе.

– А как бы ты хотела, чтобы люди тебя называли?

Девчонка приосанилась, подняла подбородок и выпятила вперёд грудь.

– Я, Агнесс Огненная, дочь Святой Церкви Воительница Северной Пустоши.

– Почему Огненная?

– Ну, у меня будут длинные, рыжие волосы, собранные в косу. Красное платье и железный меч. Я назову его Карающая Длань. Я буду командовать большим отрядом и наводить ужас на отродья и тварей. И в каждой корчме будут мои портреты и барды будут петь баллады про меня. Вот.

– У тебя все получится.

– Эх, если бы не долг, пошла бы учиться. Тем, кто знает буквицу и цифры, больше платят.

– Велик ли долг?

– Ну, Маменька продала меня за 30 монет. Распорядитель, как он говорит, вложил в меня ещё столько же. А торганул за двести. Значица, хозяину Я должна выплатить четыреста.

– А почему не двести?

– Вот ты неразумный какой, а в чём интерес меня за ту же деньгу отдавать, тута всё честно.

– И много отдала?

– Эх, за полгода, что я тут, бремя только выросло. Сама виновата, то болтаю много, невнимательная, посуду недавно расколотила, скорее бы уже двенадцать зим случилось. Тогда могу греть постель господам и получать за это чешуйки. Тогда бы лет через двадцать отдала бы.

– Но это же рабство! – возмутился от души.

– Что ты, рабство – это, если бы Я выкупиться не смогла. А так всё по уму. Маменька получила возможность выплатить виру, господин – служку, я – кров, еду и надежду. Что мы тут болтаем, давай одевайся, скоро завтрак, а потом у тебя, у Вас, простите, учителя. – Поправилась Агнешка и начала готовить одежду.

Да уж, выбор Горбуна мне больше по вкусу. Широкие штаны соломенного цвета с оторочкой, такая же рубаха, то бишь косоворотка с красным воротом, поверх – безрукавка, отбитая гладким мехом. Кушак под цвет и соломенная шляпа с большими полями. Головной убор убрал сразу – только мешал смотреть и постоянно падал на нос. В завершении обувка, открытые носы и без подпятника. Да как же Я на улицу в нем выйду, али в лесолесье. Замерзну. Мысль, которая следом мне пришла в голову пронзила хуже ножа. Благодетель и не хочет, чтобы Я покидал городище. Оттого и одежда лёгкая. И всё что-то меня смущало, какая-то мелочь, пустяк, помимо того, что выйти надолго или сбежать в ней Я не смогу. Посмотрев на Агнешку, желая выспросить ответ, как узрел на груди её нашивку с стилистическим рисунком соцветия. Этот цветок Я знаю – это лилия королевская. На нашивке, конечно, не она, но очень узнаваема. Два крючка с утолщением сверху расходятся, как лира, посреди три линии с точками, символизирующими пестики и тычинки. Оглядев одежду, увидел на каждой детали такие же узоры или нашивки. Ну уж нет, клеймо на себя ставить не позволю. Взяв нож-коготь, подцепил нитку и распустил её, отрезав тем самым тавро. Оглядел результат, выглядело всё достойно. Штаны с прокрашенным узором Я отринул, оставив свои, одел лишь рубаху, пояс и безрукавку. Поверх – добрая куртка с карманами. Закинув подарок убийцы за голенище, был готов к аудиенции, не знаю, что это, но название очень грозное.

Повернувшись к служке, обратил внимание на её состояние: страх, близкий к панике, в кулаке зажаты нашивки.

– Избавься от них, лучше в огне. Я – Брат Церкви и принадлежу ей, а не святым отцам. Пошли уже, и не трусись, это мой выбор. Приходи вечером с лампадкой и углем, будем грамоте учиться, – попытался успокоить Агнесс Огненную.

В ответ она пронзительно взвизгнула и полезла обниматься.

– Полно тебе, а то, как говорит твоя Матрона, до греха недалече. – Смутив девушку, отстранился и пошёл на выход. Смешно семеня ногами, девка меня догнала, крепко сжимая кулачок и держа широкополую шляпу в другой руке.

– Куда ты, нам в обеденный зал, а это в другой стороне, – окрикнула меня и, схватив за руку, потащила прочь. Лишь краем глаза увидел тень, что шмыгнула в темноте коридора.

Ещё седмицу назад Я восхищался залом, где Септорий Олег задавал мне вопросы о таинстве посвящения. Сейчас же Я просто застыл столбом, жадно оглядывая открывшуюся картину.

Глава 5. Не верь никому.

– Ах, вот вы где, Босик, сын Богарда. Знаете ли, утомился Вас искать. Видел Вас за завтраком, такой демарш, знаете ли, как минимум не оставил никого равнодушным. И ведь по уму-то как, поклонились, высказали уважение. Подождали, когда к Вам соизволят обратить взор, без приглашения за стол не сели. Но чересчур Вы поспешны оказались, каких-то две-три смены блюд, и Вас бы заметили. Но спешка – удел молодых. Понимаю... М-да, Олега явно ждёт успех, как минимум, узнавание. Каков птенец, меньше недели Младший Брат и вдруг – Герой, такую карьеру, знаете ли, только во времена Смуты делают. Не соизволите ли отобедать в моей компании? Не трудитесь с даром, рано Вам ещё Святых отцов проверять. И это не просьба. Это наставление отца Святого Храма. Пойдёмте. Славно Вы нашивочки отпороли. Кое-кто явно в бешенстве будет. Мой Вам совет, обзаведитесь достойным покровителем, и станет легче жить, понятнее – уж точно.

– Прошу прощения, не знаю, как к вам обращаться, Святой отец. Вы кого-то конкретного имеете ввиду или есть выбор?

– Забыл совсем, что Вы в беспамятстве валялись три дня. Было посвящение Младших Братьев и награждение отличившихся. Там всех представили, в том числе и мою скромную персону. Обращайся ко мне: Святой Отец Павел Креститель. Что касается выбора, он невелик. Одного тигра Вы за усы подёргали – Пастора Якова. Второй – Я. Третий – Амир Полумесяц. Очень сложный человек, совершенно не умеет договариваться. Проходите в малый зал.

Ну уж точно не малый – покои, сравнимые со спальным домом в лагере. Аккуратная и даже скромная обстановка, но не лишена уюта и практичности, всё явно на своём месте. И чувствуется порядок во всем, а как уложены тряпицы на столах, явно утюженные горячим камнем, они были будто натянуты. Стулья стояли в строгой линии, кроме одного. Цвет помещения сравним с блёклым золотом или чистым песком, коим мы в своём поселении натирались для чистоты тела. Полы каменные в светло-зелёном цвете, причудливо уложены в узор креста.

Сев во главе стола, жестом пригласил последовать его примеру. Стул был отодвинут только один, потому выбора у меня было мало. И тут за меня всё решают. Громко хлопнув в ладоши, приглашая других участников трапезы. Двери открылись, и люд без суеты и спешки занимал своё, строго отведённое место. О, как у них тут всё устроено, по линии да распорядку. С таким не забалуешь, вмиг место укажут. Но, если сравнивать с Яковом... Хотя, какая разница молотку, кто его в руке душит.

Каждый, вновь зашедший, низко кланялся Крестителю, садился на стул и, сложив ладони лодочкой у лица, терпеливо ждали. Последний занял своё место. За столом воцарилась тишина.

– Братья, с нами сегодня вкушать пищу пришёл Светоч Босик. Прошу оказать ему всесторонне поддержку, в рамках разумных начинаний. Мальчик только сегодня столкнулся с выбором покровителя, потому дадим ему время сделать выбор, будем молить Господа нашего о разумности этого дитя. Сегодня изменим немного наше правило и дадим гостю право произнести молитву. Босик, прошу тебя, поблагодари Бога за дарованную пищу.

Глубоко вздохнув и помянув Деда Тита, отринув робость, Я начал:

– Отец-Небо, молю тебя за благодатный дождь, что льёт и орошает Мать. Мать-Земля, молю тебя за рождение новой жизни, что наполняет этот мир. Мир, в котором есть Я, и найдётся мне пища. Мир, в котором есть Святой Храм во славу Неба, есть Святая Церковь, во славу земли. Благослови нашу пищу, Отец-Небо, да не отвернётся от нас Мать-Земля.

– Аминь. Очень хорошо. Пожалуй, одна из самых интересных и самостийных молитв, что Я слышал. Единственный вопрос, это Ваши слова или так в твоём роду принято?

– Дедушка Тит так говорит. Он в моём селении что-то типа Святых отцов в городище, к его словам прислушиваться нужно…

– Довольно слов! Слуги, время! – Дважды хлопнув, Креститель запустил череду блюд.

Глядя на изобилие еды, кишкоглотка забурлила, заурчала, явно давая понять, что рада такому столу. Из узнаваемого на столе: помнидоры, сушеное мясо куслицы ярко-жёлтого цвета и запечённые в мёде ядрица подсолнуха; остальное мне было неизвестно. Запах приправ ударил в нос похлеще обуха топора, травы разных цветов стояли в прозрачных горшках. Передо мной поставили большую глиняную лоханку и вёсла с вилами разного размера. У нас во всём поселении столько приборов для еды нет, сколько собралось вокруг меня. Как бы не опростоволоситься. Первым поставили глиняный горшок с пылу, с жару. Я оглядел соседа, в надежде взять нужное весло, ага, третье по левую руку с хвостовиком, напоминающим рыбью голову.

– Уха по-царски, с водкой и разносолами, – громко и чинно произнёс важный дядька, что командовал служками.

Я набрал до краёв, принюхавшись к отвару. Рыба, но почему-то без запаха тины и гнили. Когда пригубил глоточек, мне обожгло горло горячим. Не привычны мы к готовке на огне, да и тут, в основном, сушенное или сырое едал. Клубни или корешки были мягкие и сладкие, и слегка скрипели на зубах, что-то кислое и водянистое попалось на язык, но в общем аромате и вкусе это было лишь на пользу. После, как горшочек попустел, Я мог видеть кусок рыбицы серо-белого цвета и без чешуек, странно-то как: рыбка и без чешуи. Закинув кусочек на язык, примял его нёбом, да это белорыбица, понял Я, никакой горечи и тошноты, как от обычной. Мне казалось, что кусок растаял на языке, так и не достигнув кишкоглотки. От удовольствия Я прикрыл глаза. Просто нега. Очнулся Я от хлопка важного дядьки, что громко сказал:

– Первая смена.

Со спины зашёл служка и отобрал у меня горшок и весло. Стало обидно, что не доел, но сам дурень, вкушал, как знатный, а сам... Тьфу. Проглотил горечь обиды и сожаления, обратил внимание, что предо мной стояла маленькая чаша, заполненная прозрачной водой. Понюхав, Я поморщился, резкий запах ударил мне в нос, хмельное мне противно, и Я отставил её в сторону. Павел, глянув, удовлетворительно крякнул.

Следующее было более понятно: каша на древесном масле, с кусками мяса и овощей. Приправа дёргала за нос, приятно его щекоча и возбуждая жор. Оглядевшись, узрел, как сосед принял вилы-трезубцы с круглым рисунком. Повторив за ним, с трудом закинув вилами первую партию, начал судорожно пережевывать.