Холодная кровь

ЧАСТЬ 1 Глава 1

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Глаза слезились, и Агна почти ничего не видела, только в полумраке туман да светлевшее небо, затянутое рваными облаками, что мелькало сквозь сосновый полог, который покачивался — голова кружилась и слабость одолела. Девушка боялась сбиться с пути или — что ещё хуже — свалиться прямо в гущу папоротника. Вскоре жёлтый свет начал пронизывать лес тонкими нитями, возвещая скорый рассвет, запахло от земли тёплой палой листвой и хвоей. Сколько живёт уже тут, вдали от родного стана, а многих мест окрест и не знала. Агна потёрла пальцы, подышала на них: суконный плащ не грел. Холодно, будто морозы скоро ударят, но до зимы далеко — вон, ещё деревья в зелени, хоть и Грудень во всю силу вступил, и прошёл Родогощь, да отзвучали последние песни во славу плодородия — теперь время для долгих вечерних посиделок в натопленных до духоты избах. Просто Агна отдала слишком много. Воймирко призвал ещё вчера на заре к капищу, Агна даже не предупредила Ерию — верную помощницу, с которой жили они вдвоём, вот уже третья зима подошла, исчезла на целую ночь — неприятностей не оберёшься: Ерия отругает, хотя доверяла ей всегда. Но последний год выдался тяжёлым — Воймирко спуску не давал, и Агна часто ходила к месту силы. Слишком часто, и Ерия затревожилась о ней. Ещё вздумает весточку отцу послать, а тот — не дай Боги! — вернуться потребует. И так волновался, что ушла она далеко с границ княжества в небольшую общину к вольным людям.

Агна посмотрела на свои руки — пальцы дрожали, значит, с глаз ещё не спала марь. Она сбилась с шага, теперь решая, спешить ли? Не пугать же своим видом людей, да и ко всему уже многие не спят, трудясь с утра, ещё примут за нежить, в деревню не пустят. Хоть каждый знал, кто она, а поди, докажи, коли неладное увидят.

Наконец, завиднелись сквозь чёрную чащу проблески воды. До Ледницы — крохотной деревеньки на берегу речушки, которые местные прозвали Полозь — было уже недалеко: на лодке перебраться на другой берег да по излучине чуть — и на месте.

Агна подхватила надетые поверх рубахи длинные юбки, вымокшие в росе — будь они неладны! — посетовав что не надела мужскую одежду для большего удобства пробираться через чащобу, и пошла быстрее. Вырываясь из сумрака, вышла на край холма под ещё тусклый свет, и задержалась, любуясь на благодать, что распростёрлась перед ней, даже дыхание застыло в груди: словно в снегу лес, облепленный туманом, в котором скапливалась заря. Он тянулся клочьями к самому берегу неширокой реки, окутывал тонкие сосны, что роняли в воду росу с хвои, стелился по ровной, как сталь, глади, и скудел только к середине русла.

Агна тряхнула тяжёлыми от сырости косами, поторопилась, цепляясь за влажные стволы и колючие ветки. Благо, в обилии света изменения не так были заметны. Скользя по крутому спуску — шею можно свернуть — девушка кое-как добралась до русла — там, где-то в зарослях рогоза, спрятана лодка. Девушка поторопилась туда, продираясь сквозь высокую траву, путаясь в тяжести юбок, думая о том, чтобы поскорее добраться до печи, отогреться и хотя бы немного поспать. В лицо пахнуло тиной. Громкий всплеск, раздавшийся от берега, и неуловимое движение прохладного воздуха заставили Агну вздрогнуть. Вглядываясь в высокую стену камыша, она попятилась, намереваясь броситься обратно в чащу, да наткнулась на что-то твёрдое — поймав на уловку, сталь упёрлась в шею, обожгла кожу, как укус змеи, и страх прокатился ледяной крупой по спине.

— Не двигайся, — прозвучал позади приглушённый и такой вкрадчивый, достающий до самого нутра мужской голос.

Оглушённая грохотом собственного сердца, Агна сглотнула, ощущая спиной давящую угрозу. Лезвие исчезло, но шею сдавили жёсткие пальцы, и Агну мгновенно припечатало спиной к твёрдому телу, закованному в панцирь брони — уж она могла отличить.

— Где он? — горячее дыхание обожгло ухо.

— Кто?

— Не прикидывайся дурочкой, — послышалось в голосе раздражение. — Воймирко, где он? Веди меня к нему.

— Нет! — Агна рванулась из хватки, вцепившись ногтями в руку, продирая её, но напрасно — словно из железа вылита. — Пусти!

Забилась яростно, но в ответ её хорошенько встряхнули, как стираную тряпку — грубо и жёстко, давая понять, что лучше вести себя смирно.

— Показывай дорогу, откуда только что пришла, — процедил он сквозь зубы, подобрав косу, потянул и дёрнул больнее. Взглянуть на напавшего не было никакой возможности. — Иди!

Грубый толчок, и Агна полетела вперёд, ногой зацепилась за корни и неуклюже рухнула на землю, но помочь тот, кто только что грозил отрезать ей косы, само собой не собирался. Тем и лучше — это дало девушке передышку, чтобы осмыслить происходящее. Она зло зашипела и, если бы была дикой рысью, то, наверное, ощерилась бы вся, не собираясь ни о чём говорить, хоть трясло всю от страха. Кто он и откуда только взялся?

Воймирко выдавать она ни за что не станет, и выход был один — бежать. Но куда? Хотя бы потянуть время, чтобы жрец смог уйти. Мысль о том, что его могут поймать, обожгла Агну, словно ядовитым соком, выжигая нутро — особенно остро это ощутила после совсем недавней столь длительной связи со жрецом.

Шуршание травы позади вынудило принять решение мгновенно. В следующий миг Агна вцепилась в траву, рванулась вперёд, подрываясь с земли так стремительно, что сама не помнила, как бросилась в рогоз — в воду в тяжёлом панцире воин не решится, хотя этому, видно, было всё нипочём. Даже не окрикнул её. Агна не чувствовала, как лезвие камыша нещадно рассекало кожу — нужно любой ценой вырваться. Слышала, как он приближался неотвратно и быстро, грозно и яростно раздирая камыш прямо за спиной, и даже не спешил, зная, что нагонит. Казалось, жёсткие ручищи вот-вот схватят, больно сомнут, и тогда уж точно не вырваться. Он сможет выбить из неё ответ — в этом девушка почему-то не сомневалась.

Глава 2

Глава 2

Агна, поправив кольца на очелье, вышла из тёплой избы. Хоть земля под ногами всё ещё пошатывалась, она ступила на высокое крыльцо. Княжеские кмети ожидали у завалинки сруба — шесть человек. Местные — самые смелые — выглядывали кто из ворот, кто из дверей построек, близко не подходили — опасались. Оно и понятно — иные и вовсе видели оружейных впервые. Скрипнула дверь позади — Ерия всё же не удержалась и вышла вслед за девушкой. И Агна не стала её в том упрекать. Спустилась по высокой лестнице не спеша — а куда торопиться, братья ещё были в доме старосты.

Небо сегодня низкое, тяжёлое и тревожное, тучи серые солнечное коло уже давно скрыли, того и гляди посыплет снег. Изредка налетал ветерок, вороша волоски на висках Агны, они щекотали кожу. И как бы ни зеленели ещё деревья, а холод тянул тепло из тела, как пряха нить из кудели.

С её появлением по двору разлилась тишина. И ничего не оставалось, как тоже ждать. Приглушённые переговоры кметей и женщин, что разговаривали меж собой у хлева, раздавались будто издалека. Внутри росла тревога, хотя Агна уже и смирилась, что покинет Ледницы. Ничего, доберётся до княжества Роудука, а там свидится с князем, и пусть он со своими сыновьями разбирается сам и делает с ними, что хочет, а её назад отпустит и прикажет ни на шаг к ней не приближаться. Хотя в последнем, вспомнив взгляд старшего княжича, Агна сильно сомневалась: такой всю душу вытрясет — с него не станется.

Надышалась свежим холодным воздухом — и легче стало, и голова будто прояснилась. И всё же зачем им нужен Воймирко? Агна задумалась. Много ли она сама знает о жреце? И осознание кольнуло вдруг остро — и не знает ничего. Все три года они встречались у капища, он учил разговаривать с духами — лесными и теми, что живут среди людей, и теми, кто под землёй, об укладе Когана. Бывало, он пропадал на много месяцев, и Агна жила обычной жизнью в общине, занималась хозяйскими делами, теми же, что и все остальные: трудилась на земле, а зимой рукодельничала — пряла и вышивала. Хоть Ерия её и берегла, не позволяла много брать на себя, а порой и не подпускала ни к чему, напоминая, что княжне не пристало тяготиться нелёгким трудом, но Агна трудности в такой простой жизни и не видела, хотя не под силу ей дров наколоть, но на то добровольцы всегда имелись.

Агна встрепенулась, взглядом быстро пробежалась по постройкам, выискивая сына местного кузнеца, да так и не выискала. Может, на реку удить пошёл — хорошо бы. Она перемялась с ноги на ногу — куда же эти осхарцы запропастились?! И не успела разозлиться толком, как из-за дальних срубов поднялась суета. Слава Богам!

Ерия вышла к пришлым, вернув им княжеские одежды, что высохли уже давно — и правильно: по примете ничего нельзя оставлять, чтобы не вернулись больше сюда. Едва Ерия поднялась на крыльцо, бросив на Агну взволнованный взгляд, кмети, что у избы толпились, подобрались вдруг.

Впереди вышагивал старший муж Гостибор — высокий и крепкий, в кожухе длинном нараспашку. За ними шли княжичи — уж в росте с ним не соперничали — тонкие и молодые, как ясени, и другие мужчины общины чуть позади. И по тому, как Гостибор спокойно глянул на Агну, чуть кивая, поняла, что мирно обо всём договорились. Да и как по-другому, коли сами княжичи Роудука явились в такую глушь! Даже если они и против были бы пустить княжну, то поперёк вооружённым кметям не пойдут. Агна улыбнулась ему безмолвно. Гостибор шагнул к ней, обхватив тёплыми мозолистыми ладонями лицо Агны, поцеловал в макушку, отошёл.

Вротислав махнул своим кметям выходить со двора, пошёл к воротам. Анара́д, бегло глянув на крыльцо, где стояла Ерия, опустил взгляд на девушку, посмотрел свысока и по-прежнему холодно — ничуть его взгляд не потеплел, острый, как у ворона. Ветер смахивал ему на глаза пряди волос. Он развернулся и, не сказав ни слова, пошёл прочь со двора, давая понять, чтобы за ним следовала. Агна выдохнула сдержанно, унимая поднимающуюся бурю негодования, да толку от того никакого не было, а только вред — нужно сохранять спокойствие да терпение обрести. Посмотрев ему вслед, пошла за ними, не оборачиваясь больше.

Спустились с пригорка, пройдя тропой, что вела к речке, а когда деревья расступились, Агна увидела крутобокую ладью: немаленькую — двенадцати вёсельную, оно и понятно — путь неблизкий, на простом ушкуе не пройти. С низкими бортами, с вздёрнутой носовой оконечностью, украшенной головой зверя с разинутой пастью. Резьба была и на бортах, висели на боках и круглые щиты, выкрашенные солнечно-жёлтой и красной краской.

И всё же, как ни пренебрежительно отнеслись к ней, а пропустили-таки первую — Вротислав, улыбаясь елейно, широким жестом указал проходить, да, видно, и неспроста — рисовался перед общинниками, строя из себя порядочного. Двое кметей помогли спрыгнуть на борт, поддерживая. Сходни загрохотали под множеством сапог. Поднявшись по ним, мужчины один за другим разбрелись по своим местам.

Агна скользнула взглядом по лесистому берегу и взгорку, на который вышел староста Гостибор с остальными мужчинами да детишками, которые, едва воины опустили вёсла, срывая ладью с места, бросились к берегу с весёлыми криками. Агна невольно улыбнулась, вздохнула и отвернулась, чтобы не рвать сердце понапрасну, да напоролась вдруг на взгляд Анара́да.

Агна от его какого-то непримиримого неприступного вида дыхание потеряла. Княжич отвернулся, пройдя неспешно к самой корме.

Ладья поплыла ходко и весело, и вот уже берег дома затерялся среди лесистых оранжево-зелёных холмов. Агна так и стояла, смотря вдаль и сдавливая брусья пальцами, пока русло уже совсем чужим стало — так далеко она не забиралась от деревни. Это Красен — сын кузнеца — мог пропасть надолго и прийти только на следующий день, рассказывая, в каких местах побывал да что видел. А смотреть тут, кроме как на лес и болота, не на что — кругом дремучесть сырая, непролазная.

Глава 3

Глава 3

Анара́д войдя в хоромину, бросил на лавку плащ, что по дороге снял с плеч, прошёл к столу и, подхватив чару, припал надолго. Сбитень был горький и сухой на вкус, но жажду с дороги утолял. Вротислав сидел в кресле уже без верхней одежды, разморённый духотой, и посмотрел на него с интересом.

— Что-то ты хмурый какой-то. Случилось что?

Анара́д, напившись, отставил пустую чарку, подумал немного и налил из крынки ещё.

— А чему радоваться?

Вротислав потянулся за орехами, зачерпнул горсть, хотя челядь уже хлопотала на стол накрывать, накормить прибывших княжичей, внося лотки да ендовы со снедью разной. По прибытию князя в стане не оказалось — не вовремя. Переговорить бы с ним нужно было.

— А разве нечему? Пусть не нашли жреца, но не совсем же бесплодным оказался поход. Девка его теперь с нами, — поднёс к лицу горсть, высыпав в рот всё разом.

Девка… Анара́д хмыкнул, поболтав золотисто-мутную жидкость, пить перехотелось. Анара́д отставил чару, опустился напротив Вротислава.

Никакого толку с того не было, только спугнули жреца. И будет ли толк с неё? С этой несносной гордячки, возомнившей о себе невесть что! Порой её хотелось отходить ремнём по одному месту или за борт спустить. Анара́д почти пожалел, что потащил её за собой, только смуту наводила лишний раз среди воинов. Та, какая бы нестерпимая и скверная по нраву не была, а женский подол туманил глаза кметям. Да и назло девка оказалась на лицо смазливой: нос тонкий точёный, будто из берёзы выструганный, и губы что цветок шиповника розовые, мягкие, глаза сине-серые, как вода речная, волосы вьющиеся блестящие, свитые в тугую с кулак косу русую с медным отливом, и хотелось порой до слепоты и какого-то приступа безумия намотать их на кулак да дёрнуть побольнее, чтобы прятала их, перед мужскими глазами не хвастала, не выпускала из-под платка. Выводила из себя страшно, как бы он ни старался отрешиться. Но такое буйство находило, когда смотрела свысока, надменно, кровь вскипала в жилах. Он держался подальше от неё намеренно, чтобы не сотворить непоправимое. Вротислав прав — она ещё сгодится. И предстоит поговорить, вытрясти ответы, хотя разговаривать с ней у него не было никакого желание. Одно то, как она рванулась от него и пыталась ускользнуть ради этого жреца, бросилась в воду, сумасбродная, вытряхивало его наизнанку. Пусть Вротислав и говорит с ней, у него это — Анара́д глянул на брата — получится лучше. Внутри неприятно свернулось, вспомнив, как Вротислав прохода почти не давал лесной дикарке. Хотя это не должно его трогать — настоял взять её, вот и пусть теперь сам с ней и разбирается.

— Куда ты её отправил? — вырвался сам собой вопрос.

— Голубку нашу? — Вротислав, засучив рукава полотняной рубахи, потянулся к лотку с утицей, что поставила в середину стола чернавка, отламывая добрый кусок горячей исходившей паром мякоти. — В баньку первым делом. Что? Что на меня так смотришь? С дороги же. А там дальше чернавки позаботятся.

Анара́д тоже отщипнул ломоть птицы.

— Найтар как скоро вернётся?

— А кто знает? Зар сказал, должен через день-два.

Князя Найтара он никогда не звал отцом, хотя тот вырастил его с малолетства — слишком явственна память о родном отце… Да и Найтар не сильно на то обижался, но относился всегда так же, как и к своему родному сыну Вротиславу. А этим летом бояре и старейшины поговаривают уже собрать сход да закрепить княжий стол истинному наследнику, поставить Анара́да во главу его, как бы ни оттягивал он, отгораживаясь от разговоров о том. С одной стороны долг и род призывает его к тому, но с другой… Найтар был ещё крепок и духом, и телом, и правил он добросовестно, стеной стоял за свой народ. А потому вновь неугасаемое невыносимое желание найти отца вспыхнуло в Анара́де с новой силой, испепеляя его изнутри. Анара́д ощущал, будто чья-то немая воля звала его, толкая встать на путь. Этот жрец — Воймирко — был ниточкой к той давней загадке, случившейся пятнадцать зим назад. Он жив — Анара́д это ощущал, и Домина твердит о том, а ей он верит.

Наевшись до отвала, Анара́д отодвинулся от стола, и усталость разом навалилась на плечи, будто в отместку за те бессонные ночи, что он провёл в пути.

— Куда ты? — поднял на него взгляд Вротислав, когда Анара́д поднялся со скамьи.

— Пойду, расспрошу, чего тут без нас произошло, да куда и по какому делу князь уехал. А потом в баню.

Вротислав, развалившись в кресле вальяжно, ухмыльнулся каким-то своим мыслям, а потом, зевнув широко, взбил пальцами волосы.

— Хорошо, а я прикорну сначала, пожалуй, что-то глаза слипаются.

На этом и разошлись.

Едва Анара́д вышел на крыльцо, остановился, слыша со двора лай псов и голоса челяди, и запах дыма, наполненный пряным ароматом еловой смолы, перед глазами мгновенно появилась огневолосая дева с карими до красной ржавчины глазами. Запах дыма всегда напоминал ему эту чародейку, которая имела слишком много власти над ним, чем думал сам Анара́д, ощущая, как внутри будоражится всё от предчувствия скорой встречи. Голос Вротислава, донёсшийся из хоромины, отдававший указания чернавкам, заставил охолонуть да одуматься вовремя. С Доминой он увидится потом, и ему самому не помешал бы сон, но не сейчас.

Выйдя на лестницу крутую, Анара́д скользнул взглядом по полнившемуся кметями двору, приметил белокурую голову Грошко — отрока тринадцати зим. Мальчишкой желторотым взяли ещё позапрошлой зимой обучаться ратному делу.

— С нами девица одна пришла, видел? — спросил у него, когда тот подбежал прытко.

Грошко кивнул, щуря голубые глаза.

— Зовут Агна, найди её и передай, чтобы отдохнула как следует, а утром разговор будем с ней вести.

Глава 4

Глава 4

Как ни удивительно, спала Агна на новом месте крепко, и снились ей леса зелёные, облитые тягучим жёлтым солнечным светом. Казалось, воздух светился и пах, наполненный цветочной патокой, и был так сладок, что дышалось с трудом, и голова шла кругом. Еще снилось поставленное неведомо кем средь чащи лесной древнее капище, громоздились птицы на вершинах деревянных, от времени мхом покрытых истуканов. И так хорошо было, спокойно на душе в этом месте, что уходить никуда не хотелось, сидела бы до самого заката и слушала, как шуршит трава под ногами, колышет ветерок соцветия белых ромашек, как звенит воздух чистотой, и поют птицы. Агна закрыла глаза, наслаждаясь священным торжеством жизни, сама становясь частью его, как вдруг что-то случилось — смолкли птицы, и потемнело вдруг разом, подул холодный ветер, нагнав на ясное небо глыбы сажевых туч. Агна почувствовала, как тонуть начала, теряя твердь под собой, глянула вниз — ноги вязнуть стали, будто в песке зыбучем, утягивая под землю, что топкой, как трясина, становилась.

Агна всколыхнулась в постели, да так, что зацепила случайно крынку с водой, что на ночь рядом с собой поставила, опрокинула ее, та об пол и раскололось на черепки, разбрызгав воду. Послышался топот за дверью, створка распахнулась.

—Ты чего? — просунула простоволосую голову одна из челядинок — переступать через порог не решилась.

— Приснилось что-то, — рассеяно ответила Агна и провела по растрепавшимся волосам дрожащей рукой. Отдышаться не могла, но страх постепенно отпускал, боль, что скручивала всё тело, помалу унялась.

— Жили себе спокойно, нет вот — пустили неведомо кого, — просочилось недовольное ворчание в щель из соседней клетушки.

— Просыпаться уже пора, а ты спишь всё, — шикнула в ответ старшая, возвращаясь к себе, так и не сказав Агне ни слова больше.

Оставшись одна, Агна оглядела простую, но не малую клеть, куда вчера привели её переночевать, а то, что к чернавкам подселили, её нисколько не удивило — с княжичей станется. Да и не знают они, кто она и чьего рода, потому сердиться на них не следовало, но не получалось, ведь как не плети нить, а привезли её сюда силой. Да если и узнают, нрава скверного всё равно не спрячешь. Им хоть чернавка, хоть княжна — всё одно, если в крови жестокость холодная — она никуда не денется.

Остатки страшного сна сползли с Агны, покалывало только кончики пальцев да ступни, и сердце ещё билось неспокойно, и пот этот липкий на шее и вдоль спины проступил — душно. Во рту сухо, а вода вся на полу осталась. Сон растолковать несложно было, ведь увязла она на беду тут — и не гадай, всё и так ясно. И чего ждать от неприятелей? Не знала княжна, а потому готовой нужно быть ко всему. И всё же вразумить не могла она — зачем потащили с собой? Издёвки ради? Ведь всё одно не скажет ничего, и не смогут выпытать из неё ни слова — это она с самого начала дала понять, а то, что Вротислав охоч руки свои пускать — управу Агна на него найдёт.

Вспомнила княжна — вчера о́трок прибегал, оповестил, что братья толковать с ней утром станут — повернулась, рукой скользнула под подушку, нащупав прохладу стали, сомкнув пальцы, нож вытащила, к груди приложила, согревая отцов подарок у сердца — пусть только попробует приблизиться! Не зря Воймирко малость обороняться учил от зверя лесного — княжичи от тех не шибко отличались. Посидев ещё немного, Агна откинула тяжёлое меховое покрывало, поднялась торопливо, надев мягкую обувь — пол холодный в это время. Прошла к столу, взяв лучин, подожгла от углей в очаге, расставила в клети, стало ещё спокойнее.

Тихонько собрала осколки и на стол их положила, к окну прошла, отодвигая волок — свежесть утренняя пахнула в лицо запахом осени глубокой и холодной, на небе бледном ещё стыло блестели бусинками звёзды, но скоро и они погаснут — утро занималось хоть и медленно, но неотвратимо, как и должно быть. Да не желала она такого скорого утра, и видеться с осхарскими княжичами. Впору хоть побег учиняй. Агна даже разозлилась на себя за собственное малодушие, да только как не тревожиться, ведь от о́трока узнала, что князя Найтара в городище не было, и вернётся неизвестно когда. Закрыв окошко, Агна вернулась к постели, заправила её хорошенько, нашла наряд в мешке своём с добром скромным. Выбрала платье попроще, что имелось у неё, из мягкого льна — под низ, и ещё одно — тёплое из сукна не крашенного, и пока одевалась да волосы в косу тугую заплетала, послышались голоса за дверью — просыпалась челядь. Недовольное ворчание и смешки обрывистые, шёпоты — наверное, о ней толковали, о чужеземке, что княжичи с собой приволокли. Как бы Агне это не нравилась, а поделать ничего не могла, пока она здесь пленница, и никто не поверит ей, посмеются только. Только князя ждать — уж он-то её речи поймёт. Должен.

Как в клети совсем светло стало, Агна погасила лучины. Не знала, чем себя и занять. К окну подходила, выглядывала, да только, кроме клочка неба да высокой городни из толстых вязовых колод, ничего и не видела. Тогда неутешно на лавку опускалась, кладя ладонь на рукоять, что спрятана были в складках платья, на дверь запертую смотрела, слушая зыбкую тишину — чернавки уж все разошлись, поутренничав, по делам своим, к ней не заходили, и Агна поняла, что неспроста — видать, приказали. Как ещё замок на дверь не повесили. Да куда оно побежит? Тут в самом тереме заблудишься, один детинец чего стоит, огромный со стенами дубовыми в два ряда, башнями высокими — не так просто пройти мимо стражников. Родной Збрутич — не маленькое княжество, а против Роудука и не поставишь. Стены массивные так и давили, хоть отстроен, видно, не так уж давно — по срубкам, ещё не иссушенным солнцем, не почерневшим от времени. Неприветливые были стены, а может, отвыкла она от хором высоких сумрачных — всё на воле да на земле. Когда за дверью шаги торопливые гулкие послышались, княжна так и вспорхнула с лавки, вытягиваясь тетивой, да напрасно — чернавка пришла. Из разговора вчерашнего помнила имя её — Катая. Та, что раздосадована шибко была её появлением.

Глава 5

Глава 5

Утро было ещё прохладнее, чем вчера, ворочались хмуро на небе всё те же серые облака, дрожали от ветра почти голые ветви деревьев. Детинец внизу погружался в дымное марево — время костров. Анара́д скользнул рукой к шее, сомкнул пальцы на витой гривне — прохладное железо обожгло. Наверное, он вчера сильно напугал лесную жрицу, но по-другому не мог поступить. Вчера такой гнев в нём клубился, что почти не отдавал отчёта в том, что делал. И этот поцелуй… Тогда его что-то толкнуло изнутри — Анара́д сам не понял, в какой миг утонул в этих синих глубинах, столько борьбы в них, неспокойствия, и этот её запах тягучий и дурманный, как липа цветущая, и подрагивающие от возбуждения губы сочные, будто вишни спелые, мягкие и такие сладкие, невыносимо упоительные, и сбившееся дыхание… Нет, он этого всего не ожидал. Растерянность оглушила его, а потом и парализовало от того, как сильно и остро в нём всплеснуло желание.

И болели нещадно мышцы. Вчера он после разговора с Агной отправился на ристалище, до одури махал мечом, разминаясь, лишь бы сбросить это безумство, выместить пыл, иначе… Иначе он бы вернулся и продолжил то, что начал, подчиняясь неведомо какой силой, о которой раньше не знал в себе. Но то, что это волчица смогла взбудоражить его одним взглядом, так, что кровь вскипела и ум помутился, будто на край пропасти вступил — это удивило его не меньше, как и то, что смог найти в себе силы и оставить её. В эту ночь он думал пойти к Домине, но так и не сделал этого, и это совершенно запутало его — Домина могла утолить даже самый острый его голод. Но, зная, что в его доме она, это упрямая дикарка — сидит взаперти и ждёт проклятого жреца, думает о нём и, наверное, хочет…

Анара́д отошёл от окна, потушил горящий фитиль пальцами — уже достаточно рассвело. Белёсый утренний свет окутал его, стоящего недвижимо в глубине хоромины. Она здесь, в стенах, заперта и одинока. И запах… Этот одуряющий и напрочь вышибающий ум запах… И почему думает о ней, ведь кроме брезгливости, что она поднимает подол этому Воймирко, не должна вызывать ничего.

Анара́д тряхнул головой, выбрасывая это навязчивое болезненное наваждение. Если и дальше он будет слишком часто вспоминать её — он точно рехнулся или поддался проклятию. И это был весьма скверный знак. Сегодня должен вернуться Найтар. Придётся рассказать о жрице. И чувствовал Анара́д, что князю это не понравится, да и ему не нравилось, но вышло, как вышло — он должен добраться до Воймирко.

Таких упрямиц он ещё не видывал в своей жизни. Ишь, нашлась, с князем хочет разговаривать! И откуда столько заносчивости в девке простой? Да и не простой с другой стороны — жрицей как-никак. Пусть посидит, может, уймётся, хотя в это уже и не верилось. Даже сейчас, когда она от него за стенами, ощущение её губ всё касалось его губ, и земля уходила из-под ног, от чувства падения скручивалось, немея, нутро. Проклятие! Может, наворожила чего! Хотя ещё кто кого, этот Воймирко с уст её не сходит, за него стеной выросла.

Внезапная злость полоснула грудь, и к лопаткам холод прилип. Анара́д, отлепившись от стола, прошёл к бадье, запустил сомкнутые в горсти ладони в ледяную воду, резким движением плеснул в лицо — губу прокусанную защипало: он даже не почувствовал укуса, боли не почувствовал, теперь она напоминала о той стычке — он был ошарашен настолько, что отступил. Анара́д размашистыми рывками сполоснул лицо и шею, бодрясь ощутимо. В пруд бы — самый раз. Верить ей определённо не следовало, этот жрец явно что-то с ней сделал, кроме того, что пользовался ей. И поэтому было всего лишь два выхода: первый — её нужно дать время, чтобы их связь ослабла, а второй — может, предположения Вротислава верны, и жрец сам явится сюда. Хотя в последнее мало верилось. Скорее, он найдёт себе другой источник, но с другой стороны, не так и просто его найти, да ещё такую…

Анара́д вспомнил её глаза, полные страха, когда он сказал, что Коган — их враги. Испугалась? Навряд ли. Скорее, посчитала за уловку. И на то были весомые причины. Волхвов Ворожеских лесов почитали и уважали, и, наверное, одно княжество сумело внести раздор между всеми племенами, семена которого и хотел откопать Анара́д. Ведь урон за последний год был ощутимый: скудеет город, что славился раньше богатством и плодородием, а теперь закрома полупусты, и женщины не рожают потомство, уходят люди в другие земли, помалу, но всё же покидают насиженные места земли своих пращуров — это самая ощутимая причина бить тревогу. Раньше Анара́д не придавал тому значение, но теперь видел отчётливо, что влияние Когана сильное над осхарцами, настолько, что от осознания его границ холодело внутри — к чему это всё может привести, к какой беде? Разрушалось изнутри княжество.

Злило и то, что ему приходится возиться с этой служительницей, когда есть дела куда более важные — хотя бы отыскать сам Коган, да потребовать справедливого ответа. Хотя какой тут может быть разговор, коль столько урона, тут уже — война. Дело чести и долга. И гневило не только это, чего уж скрывать. Гордячка это сумела вытянуть жилы не только у него — Анара́да, и Вротислав смотрит на неё, что волк голодный, разве только не облизывается, видно по нраву упрямство её, которое только дразнит. И тесно делалось внутри от того, что это почему-то волнует Анара́да, хотя не должно. Никак. Но почему-то и это пошло против него, и запер её не по этой ли причине?

Анара́д глаза закрыл, ощущая, как стекает ручейками вода с подбородка на шею и грудь. Спокойствия так и нашёл внутри себя. Ерунда какая-то творится. Он сорвал рушник с верёвки, вытерся насухо плотной тканью, оделся наскоро, потянулся за поясом, что лежал с ножнами на сундуке, застеленным узорной скатертью. И пока опоясывался, в хоромину Грошко вбежал, едва не споткнулся о порог, так спешил с вестью.