Холодное правосудие Астрея.

Глава 1: Тени над Сеной.

Октябрьский Париж захлебывался в тисках собственных мрачных секретов. Сена, что днём искрилась серебром, теперь волочилась по городу, словно свинцовая удавка, в мутном зеркале отражая багровое, истекающее кровью небо. Недельный дождь превратил мостовые Латинского квартала в зыбкие отражения, где плясали дрожащие огоньки газовых фонарей, словно души неприкаянных. Осень, облачив город в багрянец листвы, принесла с собой и леденящий душу страх, что шептал в кофейнях, змеился меж прилавков рынков. В народе судачили о "Тени" — незримом биче правосудия, карающем пороки, что ускользали от закона. Но ходили слухи и о другом – о демоне, заключённом в смертную оболочку, чьё лицо навеки застыло в гримасе вечного проклятия.

Сесиль, едва расставшаяся с беззаботностью юных лет, предавалась этим россказням с прохладцей. Её вселенную составляли старые книги, пыльные фолианты и рутина, едва позволяющая сводить концы с концами. Служа переписчицей в крохотной антикварной лавке месье Дюваля, приютившейся в тени исполинского Нотр-Дама, сегодня она задержалась допоздна над редким манускриптом. Ветер выл в узких переулках, словно голодный зверь, заставляя её кутаться в старое, но добротное пальто.

Торопливо ступая, она ощущала, как с каждой минутой удушающее предчувствие сжимает горло. Одинокие шаги гулко отдавались эхом в ночи, словно стук костей. Впереди, за поворотом, где обычно кипела студенческая жизнь, царила зловещая тишина. Сесиль замедлила шаг, силясь различить хоть что-то в пелене мороси. Внезапно, словно из чрева мрака, возникли две фигуры. Мощные, плечистые, лица скрыты под широкополыми шляпами. Во взглядах их таилась хищная, голодная жадность.

— Куда спешишь, голубка? — прорычал один, преграждая ей путь, — Не составишь компанию?

Сердце Сесиль забилось в груди, как пойманная птица. Она отпрянула, пытаясь обойти их, но второй мужчина, словно тень, перекрыл дорогу. Спазм ужаса сковал горло. Это были не просто уличные воришки. В их глазах плескалась тьма, от которой веяло могильным холодом. Они охотились.

— Я… я тороплюсь домой, — прошептала она, пытаясь унять дрожь в голосе.

— Не спеши, у нас уйма времени для развлечений, — ухмыльнулся первый, протягивая к ней грязную руку, словно лапу хищника.

Сесиль шарахнулась, но пути к бегству не было. Зажмурившись, она приготовилась к худшему. И в этот миг, сквозь шум дождя и грохот собственного сердца, до неё донёсся новый звук. Лёгкий, почти неслышный. Словно шёпот осенних листьев … обернувшийся поступью по крыше.

Когда она открыла глаза, её преследователи замерли, уставившись куда-то за её спину. Их лица исказились гримасой животного страха.

— Что… что за чертовщина?! — прохрипел один, его голос дрожал, как осенний лист на ветру.

Сесиль обернулась. Во мраке, на фоне старинного здания, словно высеченная из самой ночи, возвышалась фигура. Высокая, величавая, закутанная в тёмный плащ, сотканный из самой тьмы. Но поразило её не это. Лицо фигуры скрывала Маска. Маска демона с острыми рогами и хищным оскалом, словно сорванная с лика самого ада. Но самым ужасающим были глаза. Два алых уголька, пылающих в глазницах Маски, пронзали преследователей Сесиль взглядом, испепеляющим души. И в этот миг, словно из жерла преисподней, оскал Маски стал ещё шире, ещё яростнее, обнажая острые клыки, готовые разорвать саму ткань бытия.

Один из бандитов взвыл, как раненый зверь, и бросился наутёк, второй метнулся следом. Тень пришла в движение. Нет, не побежала. Она словно растворилась в воздухе, а затем, словно призрак, возникла перед беглецами. Послышались короткие, приглушённые звуки ударов, и вскоре всё стихло, лишь дождь монотонным шёпотом оплакивал мостовую.

Сесиль, прижавшись к стене, трепетала от ужаса и странного, обжигающего восторга. Тень медленно повернулась к ней. Маска всё так же грозно скалилась, а глаза пылали адским пламенем. Казалось, что сам дьявол пришёл за ней. Но затем, Тень шагнула к ней, и оскал Маски начал меняться. Медленно, неестественно, он превратился в гримасу глубокой, почти человеческой скорби. Красные глаза, казалось, потускнели, отражая печаль и сочувствие.

— Вы в порядке? — Голос был глубоким, низким, с лёгким металлическим призвуком, но в нём не было ни капли угрозы.

Сесиль лишь безмолвно кивнула, слова застряли в горле, словно комья земли. Тень скользнула ближе, словно ночной призрак, и протянула руку, чтобы поднять ее из пучины страха. Прикосновение его было обманчиво нежным, подобно бархату крыльев ночной бабочки, но в то же время сильным, как стальной капкан, и осторожным, словно он держал в руках хрупкий цветок. Сквозь кожу перчатки она ощутила тепло, горячее, чем дыхание летнего ветра, словно искра тлеющего костра, согревающая в ледяной ночи.

"Идите домой, Сесиль," – прозвучал его голос, низкий, как раскаты далекого грома, и в нем была такая уверенность, такая интимная знакомость, что сердце Сесиль подпрыгнуло в груди, будто пойманная птица. "Здесь больше не рыщут тени, голодные до твоей души."

И прежде чем она успела соткать из чувств вопрос, прежде чем губы смогли произнести хоть звук, он выпустил ее руку, словно отпуская на волю запертую птицу. Он отступил в непроглядную тьму, растворяясь в моросящем дожде и густых тенях, исчезая бесшумно, как первый проблеск рассвета. Сесиль осталась одна на мокрой, словно слезами омытой улице, с сердцем, колотящимся в груди, как безумный барабан, и с образом Маски – вечно меняющей свои личины, от яростной гримасы демона до скорбного лика ангела, – выжженным каленым железом в самой глубине ее памяти.

Дождь, словно слезы небес, омывал булыжную мостовую, смывая последние отпечатки трагедии, но не изглаживая ее из памяти Сесиль. Очнувшись от оцепенения, она, словно марионетка, чьи нити оборвались, двинулась вперед, не чувствуя ни ледяного прикосновения дождя, ни изматывающей усталости. Мысли, как потревоженные осы, жалили сознание, требуя объяснений. Тень… Он знал ее имя. Как? И что скрывалось за этой чудовищной маской?

Глава 2: Приют в тенях.

Каллио, словно тень, скользил с Сесиль на руках сквозь запутанный лабиринт парижских улиц, не чувствуя ни веса ее хрупкого тела, ни усталости, будто подгоняемый крыльями мрачного ангела. Дождь, словно слезы небес, оплакивал рану девы, и его капли уже не обжигали холодом, а скорее нежно касались кожи, как прощальные поцелуи. Сесиль, балансируя на грани сознания, ощущала лишь плавность его движений, странный, почти обжигающий жар, исходящий от его тела, несмотря на ледяной металл Маски. Она прижималась к его груди, пытаясь уловить ритм жизни под демонической гримасой, глухой стук сердца, доказывающий, что под личиной мстителя бьется не просто призрак, а живая плоть. Боль в плече пульсировала, словно ядовитый цветок, но рядом с ним росло странное, неземное спокойствие, словно он был щитом от всех бед.

Наконец, они достигли его убежища, спрятанного глубоко в чреве Парижа. Это были не избитые туристами катакомбы, а забытые артерии города, в которых обитали лишь крысы и эхо городских легенд. Здесь воздух был густым, как застоявшееся вино, и запахи плесени сплетались с ароматом вековых тайн, словно страницы древнего гримуара.

Он осторожно опустил ее на мягкое ложе, устланное ветхими, но безупречно чистыми тканями, словно заботливый садовник укладывает хрупкий цветок. В нише стены трепетали факелы, рисуя танцующие тени на каменных сводах, создавая театр теней, где он был главным актером. Убежище было простым, но функциональным, словно келья отшельника, обставленная небольшим столом, стулом, полкой с книгами и странными устройствами, словно арсенал алхимика. Все было чисто и упорядочено, словно вызов образу безжалостного мстителя, словно рояль посреди поля боя.

Сняв плащ, Каллио предстал в облегающем костюме из темной кожи и ткани, с металлическими вставками, словно осколки его проклятия, что перекликались с Маской. Не теряя ни мгновения, он склонился над Сесиль. Его руки, облаченные в перчатки, зависли над ее раненым плечом, словно крылья ночной бабочки над увядающим цветком. От Маски исходило едва заметное багровое свечение, словно дыхание раскаленного ада, которое он направил на рану. Сесиль почувствовала не просто тепло, а обжигающий поток молнии, пронзающий плоть до самых костей. Кожа вокруг раны начала меняться, стягиваться, словно лепестки, закрывающиеся на ночь. Кровь, сочилась из раны, остановилась, и края пореза медленно, словно под действием волшебства, начали смыкаться. Боль отступила, сменившись странным, пульсирующим оцепенением, словно она погружалась в летаргический сон.

Маска на лице Каллио застыла в выражении глубокой скорби, словно окаменелая слеза, но в его алых глазах, словно два тлеющих уголька, мелькнула острая концентрация. Его сверхспособности были неразрывно связаны с его проклятием, словно две стороны одной медали, и это исцеление стоило ему внутренней силы, ощутимой, как ноющая боль в груди, словно осколок льда в сердце. Он использовал их не для демонстрации, а из отчаянной необходимости, словно последний глоток воды в пустыне.

Затем он отошел к небольшому очагу, где уже тлели угли, словно воспоминания о былом пламени. Достал из холщового мешочка сушеные травы, размял их пальцами, словно перебирая четки, и заварил в глиняном котелке, вскипятив воду одним движением руки, не касаясь ее, лишь сосредоточив на ней энергию, словно волшебник, творящий заклинание. Пока душистый пар поднимался от травяного чая, словно призрак исцеления, Каллио вернулся к Сесиль с грацией хищника. Его движения были осторожными, почти нежными, словно он боялся сломать хрупкую бабочку. Он достал из скрытого кармана небольшой пузырек с прозрачной жидкостью и чистые бинты, словно готовясь к священному ритуалу.

«Это будет немного больно», — предупредил он, его голос был глухим, как эхо в пещере, но в нем звучала нежность, пока он протирал рану антисептиком. Сесиль вскрикнула, но боль была уже намного слабее, словно острый нож притупился. Он аккуратно наложил свежую повязку, надежно закрепив ее, словно кокон, защищающий хрупкую куколку.

«Что это было?» — спросила она, ее голос был слабым, как шепот ветра, но взгляд серых глаз, устремленный на него, был полон решимости, словно луч солнца, пробивающийся сквозь тучи. — «Как ты…?»

Маска медленно повернулась к ней, и выражение скорби на ней углубилось, словно тень, нависшая над бездной. «Мое имя Каллио. Моя Маска – мое проклятие, словно клеймо, выжженное на душе. Она скрывает мое истинное лицо, словно непроницаемый занавес, и дарует мне силу, словно дар и проклятие в одном флаконе. Но она же не дает мне лгать, словно невидимый ошейник. Мои эмоции – это ее лицо, словно зеркало, отражающее все мои чувства. И сейчас она выражает мою скорбь… и вину, словно вечное бремя, которое я вынужден нести. Я не успел защитить тебя полностью, словно страж, уснувший на посту».

Он опустился на колени у ее ложа, словно рыцарь, преклоняющийся перед дамой сердца, и его багровые глаза, проникающие сквозь прорезь Маски, казалось, смотрели прямо в ее душу, словно в бесконечный колодец.

«Мое проклятие… оно не только про красоту, словно бутон, несущий ядовитый нектар», — начал Каллио, и его голос звучал так, будто каждое слово вырывалось из самой его груди, причиняя невыносимую боль. — «В мое время… в эпоху, когда короли были богами на земле, а их словом вершились судьбы, словно печатью власти, чрезмерная красота считалась грехом, словно проклятый дар. Отклонением, словно трещина в идеальном зеркале. Разрушением гармонии, которую так свято оберегало общество. Мое лицо… оно было слишком идеально, словно вызов небесам.Я был словно изваян из самой боли, и эта проклятая красота стала моей Голгофой». Его взгляд, словно блуждающий огонек, провалился в бездонный колодец прошлого, и Сесиль ощутила леденящий душу сквозняк, пронесшийся по тоннелю, словно Каллио распахнул врата в давно ушедшие века.

«Королева…» – Голос Каллио обволакивал тьму, становясь почти неслышным шепотом. – «Она узрела меня. И возлюбила. Безумно. До исступления, что затмило её разум. А Король… он боготворил её. С той же обезумевшей страстью. Он не мог постичь, как его божественная королева могла пасть ниц перед простым дворянином, чья внешность бросала вызов его собственной власти. Ревность обуяла его, словно ядовитый плющ, душа отравлена до основания. Он объявил на меня охоту, но моя красота была… зачарована. Я был неуловим, как ускользающая тень, слишком быстр, чтобы меня схватить».