Хозяин подземелья

Хорошая ночь

Резкий холодный свет ламп дневного света резал чувствительные глаза Кира. Вытертая старая клеёнчатая скатерть в нелепый красный горох противно липла к рукам, поэтому он старался не касаться её. Пластиковый стол, на который он опирался локтями, покачивался и едва слышно скрипел. Как и стул, на котором Кир сидел.

Посетителей в этой забегаловке на окраине Тыага, одной из двух на весь посёлок, и так было немного, а с наступлением темноты зал опустел окончательно, лишь милая девушка сидела и вдумчиво пила чай за столиком неподалёку. Поэтому звук стучащего по разделочной доске ножа говорил о том, что повариха старается ради него, Кира.

Она готовила еду, которую Кир не может съесть.

Кир сидел в самом тёмном углу крохотного зала, если в освещённом этими ядерными лампами зале вообще можно было найти тёмный угол. Капюшон его чёрной застиранной вытянутой кофты был надвинут глубоко на лицо. Нечего пугать народ его внешностью. Да и от света немного защищает.

В свои сорок пять выглядел Кир на двадцать три года, на тот же самый возраст, в котором видел солнце в последний раз. Мода на безумные цвета волос среди школьников и студентов немного облегчала его существование в последние годы, он всё ещё мог сойти за одного из них. Он почти мог слиться с толпой. Почти.

Если бы он мог появляться на улице в сумерках, то его можно было бы принять за очередного субкультурного парня. Но Кир мог выходить только в глубокой чернильной темноте ночи, и его белая кожа и белые волосы вызывали у людей оторопь и тревогу. Как и обсидиановые радужки.

Да и готов и рокеров в маленьком сибирском посёлке было целых полтора человека, которые свою непохожесть выделяли разве что чёрными шмотками и самодельными браслетами с шипами. Кир на их фоне выглядел белой вороной. В прямом смысле этого слова.

Слишком много странностей в одном флаконе, чтобы люди легко списывали их на эксцентричные предпочтения в моде. Пусть люди и не были Видящими, но миллионы лет эволюции всё же учили их выживать в мире, где в ночи водились хищники пострашнее волков и медведей. Очень многие кожей чувствовали, что Кир опасен.

Все, и молодые, и зрелые, обходили его стороной. Да и он тоже старался не слишком высовываться и привлекать к себе внимание. Незачем. Лишнее внимание к таким, как он, ведёт к ненужным проблемам.

Кир жил один. К сожалению, его Братья и Сёстры имели непозволительно специфическую внешность, делавшую их непохожими на других сородичей и людей. Двое белокожих абсолютно седых мужчин привлекали бы слишком много внимания, и он расстался со своим сеньором семнадцать лет назад. Семнадцать лет он был один.

Со временем Кир привык жить в тени и одиночестве и даже смог убедить себя, что его это не тяготит. И тем не менее, он всё равно иногда выбирался из убежища и вот так выходил к людям. Наверное, просто не хотел забывать, как звучит живая человеческая речь.

– Ваш стейк, пожалуйста, – сказала женщина, ставя перед ним тарелку с куском мяса.

Кир приподнял голову так, чтобы глаза не показались из-под капюшона, улыбнулся ей одними губами и кивнул. Он старался не говорить с людьми, его голос, шелестящий, как ветер в скалах, мог показаться им странным.

Когда он приходил в такие места, он всегда заказывал что-то такое, что можно разрезать и растащить по тарелке. Легче создать иллюзию того, что он что-то съел. К тому же, стейк пах для него приятнее салата. Иногда он забирал растрёпанные остатки пищи с собой и оставлял где-нибудь для бездомных животных. С раннего детства он сохранял уважительное отношение к пище.

Кир взялся за столовые приборы и начал пилить стейк, раздумывая, не лизнуть ли кусочек. Иногда он пробовал еду, которую ему приносили, естественно, и не думая о том, чтобы её глотать. Наверное, это можно было бы сравнить с тем, как люди нюхают цветы: пахнет приятно, но неаппетитно.

Тело его больше не могло переваривать обычную пищу. Разве что, он иногда пил немного воды, когда тело этого требовало, а требовало оно крайне редко. Питаться теперь Кир мог лишь одним – человеческой кровью. И вот в оттенках её вкуса он стал настоящим специалистом.

Сладкая кровь диабетика, кислая, воняющая ацетоном – худеющей фифы, бедная – у малокровных… Теперь это было для него единственным доступным букетом аппетитных вкусов и ароматов.

Когда-то ему было интересно, каким образом его тело технически может переваривать кровь, если она по всем законам жанра в его желудке должна свернуться и превратиться в комок. К тому же, как на этой крови работают его мозги, если у него не бьётся сердце, и, соответственно, нет кровотока?

Во время редких контактов с сородичами Кир узнал, что некоторые из их племени пытались вести исследования в этой области, но толку было мало. Живые индивиды от вскрытия почему-то решительно отказывались, а от мёртвых тел сородичей толку не было никакого.

Для начала потому, что его сородичи являлись условно бессмертными. То есть, погибали они в основном от неестественных причин, что часто было связано с обширными повреждениями. К тому же, тела сородичей очень быстро разрушались, гораздо быстрее, чем человеческие, что делало их изучение невозможным.

Был, правда, род, знавший о теле вампиров если не абсолютно всё, то уж больше всех остальных сородичей – точно. Правда, с внешним миром этот род почти не контактировал ко всеобщему счастью.

Впрочем, интерес Кира со временем прошёл. Что толку от знаний, которые ты никогда и никуда не сможешь применить? Вынужденная изоляция вообще сильно уменьшает интеллектуальные аппетиты. Ну, или по крайней мере, значительно их меняет.

Всё время пребывать в одиночестве было утомительно, к сородичам Киру путь был заказан, но к людям он иногда выбираться мог. Такие вот вылазки в «светлый мир», как его называл Кир, были глотком свежего воздуха, который он потом вспоминал и анализировал месяцами.

Иногда ему даже удавалось урвать небольшой кусочек живого общения и… кое-чего ещё более приятного. И, похоже, сегодня у него будет удачная ночь. Девушка, что сидела за соседним столиком, пила чай уж очень медленно. От Кира не укрылось то, как она несколько раз бросила на него заинтересованный взгляд, полагая, будто густые тёмные волосы, падающие на лицо, могут это скрыть.

Милосердие

Вера прислонилась лбом к оконному стеклу и тяжело вздохнула. На оконном стекле образовалось запотевшее пятно, заслонившее ей вид на ночную улицу. Безлюдный парк под окнами центральной Братинской больницы был скупо освещён фонарями и напоминал лабиринт фавна.

В отделении было темно по случаю отбоя, и Вера отлично видела всё, что происходит за окном, а вот её собственное отражение в стекле казалось зыбким и призрачным. Будто бы она была прозрачной, эфемерной на фоне недвижимой реальности.

Она прикрыла саднившие глаза. Господи, в них будто песка насыпали! И голова раскалывалась неудержимо. Не мудрено! Она уже две ночи на ногах. Она бесконечно устала. Двое суток дежурства – настоящее испытание.

Выглядела Вера соответствующе. Её ярко-рыжие волосы свалялись в мочалку, медицинская форма превратилась в грязную тряпку, но привести себя в порядок не получалось. Всех комбустиологов вызвали в больницу по тревоге, но явились не все, и на плечи отозвавшихся легла страшная нагрузка. Вера старалась не думать о том, куда могли деться те, кто не прибыл в больницу.

За двое суток она и словом ни с кем не успела перекинуться, не ела и не спала толком. Она бегала от пациента к пациенту, прилагая все усилия к тому, чтобы помочь, а потом падала без сил на какие-то горизонтальные поверхности, будто сознание теряла. Время сна даже не откладывалось у неё в памяти, и дежурство превратилось в одну бесконечную наполненную стонами боли ночь.

А началось всё мгновенно. Никто не ожидал, что лесные пожары раскинутся на такую площадь. В новостях только и было, что один сюжет, призывающий людей не разводить костры. Такие у них крутят каждый год. А потом, за один день, в одночасье, огненный кошмар накрыл половину Сибири.

Никто даже не успел осознать, что произошло. Говорят, люди выбегали из домов, не успев одеться. А некоторые и выбежать не успевали. Ни дым, ни вонь – ничто не предупредило о пожаре. Только внезапно всполошившиеся животные насторожили жителей некоторых сёл, чем спасли их всех.

А дальше – темнота и неизвестность. Огонь отрезал Братин от внешнего мира, оборвал электричество, и люди сидели по домам перед мёртвыми без питания телевизорами, страдали над потухшими телефонами не в силах узнать, выжили ли их близкие, жившие неподалёку.

Огромная глобальная трагедия, состоявшая из тысяч таких же огромных, но личных трагедий. Кто-то потерял имущество, кто-то – дом, кто-то – близких, кто-то – здоровье и даже жизнь.

Тайга вокруг Братина полыхала – ад для ожогового отделения. Чудом выживших грибников и сельчан десятками доставляли в больницу вертолётами, автобусами и машинами спасательных служб. Счастливчики те, кто пострадал не слишком сильно, ибо у них появился шанс на спасение. Несчастны те, кто обгорел сильнее, ибо их мучения многократно продолжатся.

Мужчины, женщины, старики, дети… Их лица начали сливаться для Веры в сплошное перекошенное болью и страданием лицо. Коридоры больницы наполнились тихим плачем и молитвами. Кошмарный, рвущий душу неизбывный шум, который Вера никак не могла заглушить, как ни пыталась.

Устала, она бесконечно устала. Вера устала настолько, что сознание милосердно начало уплывать от тела, превращая всё происходящее вокруг в какую-то нереальную анимацию с максимальной детализацией. Чувства просто выключались.

Пару часов назад, когда в город снова подали электричество, она пыталась дозвониться коллеге, но её телефон выдавал только долгие гудки. Витя не отвечал, а значит, ей придётся остаться на третьи сутки. Вера и злилась, и боялась увидеть его среди поступивших в отделение пациентов. С чего бы ещё ему так пропасть?

Говорят, сейчас из города можно выбраться разве что вплавь, да и то опасно – даже на корабле или лодке посреди Великой Ангары можно было задохнуться от дыма. Так что, все, оставшиеся в Братине люди, были заперты здесь на неопределённый срок.

Как и она была заперта в этой больнице пожаром. Пусть огонь и не подступал к стенам здания, но всё же именно он не позволял ей вернуться в свою уютную светлую квартиру из этого тёмного ада.

Вид больницы, и днём наводивший уныние, ночью становился попросту жутковатым. Вера долго привыкала к выложенному чёрно-белой плиткой полу, здорово смахивавшему на гигантскую шахматную доску, к облупившейся краске на стенах, к проложенным прямо по поверхности проводам, к жужжащим и мигающим под потолком лампам. Шаги, голоса и стоны пациентов в коридорах отдавались гулко и теперь, в условиях экономии электричества, в темноте, этот эффект вызывал безотчётную тревогу.

Грохнула дверь лифта. В перечерченной шепотками и всхлипываниями тишине ночной больницы отразившийся от стен металлический лязг казался громоподобным. Вера подпрыгнула на месте и обернулась. Усталая дремота мигом слетела с неё.

Из лифта бегом выкатили каталку. Бегом – значит, всё плохо, а мест в реанимации больше нет. Вера помчалась за ней.

– Что там?! – крикнула она.

Ей не ответили, это было и не нужно. Мужчина, за сорок, если судить по тому, что осталось от его лица. Большая часть его кожи представляла собой кровавое жареное месиво, сквозь которое там и тут проглядывали чёрно-жёлтые кости. Третья и четвёртая степень ожогов.

Ноги были относительно свободны от ожогов, но перетянуты жгутами у самого паха. На бинтах, покрывавших голени и колени, обильно проступила кровь. Видимо, мужчину придавило чем-то. Груз спас кожу от жара, но перебил кости и сосуды. Беда.

На глаз площадь поражения – только спереди ладошек двадцать. Очень плохо. Обгоревший безгубый раззявленный рот страшно скалился, из него вылетали нечленораздельные звуки. Единственный уцелевший глаз мужчины бездумно вращался, не останавливаясь ни на чём. Руки и ноги едва заметно подёргивались.

Господи боже… Он до сих пор был в сознании. Пусть в спутанном, но в сознании. Вера надеялась, что он не чувствует боли. Надеялась и не верила. Она видела его страдания, едва ли не чувствовала их сама.

Запертый светом

Кир проснулся от животного визга, стоявшего вокруг него. Он подскочил на месте, запутался в одеяле и едва не сверзился с кровати. Он заполошно оглянулся, пытаясь собрать сознание в кучу, но никого, кроме него, в комнате не было, и он с протяжным выдохом осел на пол, потирая лицо ладонью.

Кир всегда был настороже, всегда готов обороняться, эта привычка быстро въедалась в сознание рода Утер, но в этот раз защищаться было не от кого. Визг пришёл совсем не из этого мира. Кир чуял Смерть.

Такова была их особенность. Их Сила, их Дар. И Проклятие.

То, что вампиры спят беспробудным сном, пока солнце не зайдёт за горизонт – полнейшая чушь. Они спят чуть крепче и чуть менее подвижно, чем люди, но всё же их так же легко разбудить. Светом, болью, запахом. Или звуком.

Визг, сорвавший с Кира покров сна, звучал не в этом слое бытия. Он пришёл от Грани. И из-за неё. Духи погибающих были настолько ошеломлены и напуганы собственной смертью, что не сразу осознавали своё состояние и продолжали кричать, уже отойдя в Безвременье.

Звук был таким громким, что ослепил Кира, он давил на уши так сильно, что Кир поморщился, пытаясь ослабить боль. Не помогло, и Кир потряс головой. Не вполне проснувшийся, он не сразу сообразил выставить барьер. Он дышал, будто выброшенная на берег рыба.

Вздохнув пару раз и собравшись с духом, Кир усилием воли приглушил крики. Когда звенящая боль в голове чуть утихла, Кир смог открыть глаза и проморгаться. Ощущения были, как после хорошего удара в морду. Белая пелена, накрывшая зрение, уходила медленно.

Постепенно перед взором Кира проступало его убежище, освещённое мягким тусклым тёплым светом ночника. Старая квартира с кривыми стенами, оклеенными пожелтевшими обоями в какой-то невнятный коричневый ромбик, протёртый ковёр на полу. В санузле за дверью шумели трубы – у какого-то соседа был неисправный смеситель. Двойные деревянные окна, люстра с пластиковыми висюльками-сосульками, гробообразная стенка, ковёр с оленями на стене… Квартиру будто перенесли неизменной прямо из его юности.

Спал Кир на раскладной тахте с продавленным днищем из ДВП, на которые были уложены старые поролоновые подушки. Как хорошо, что его спина теперь не жаловалась на сон на такой поверхности. Были всё-таки и плюсы в его немёртвом состоянии.

Обычная квартира, типичная для маленького посёлка, в каких живут тысячи семей. Больше, чем могут позволить себе начинающие работяги, а по меркам нищих студентов, так вообще хоромы. Кир, в отличие от его сородичей, смело вращавшихся в человеческих финансовых кругах, перебивался случайными заработками, слишком скудными, чтобы позволить себе то, что могли позволить себе другие вампиры.

Впрочем, он давно перестал роптать – спать на комковатых подушках было лучше, чем дневать в канализации, а Киру приходилось проделывать и такое. В первую же ночь здесь он наглухо затянул стёкла окон фольгой и занавесил их плотными шторами, теперь свет солнца не мог ему повредить, если никто не ворвётся в его убежище.

А незамеченным не ворвётся никто, ведь у него был верный охранник. Кир стрельнул глазами на небольшое человеческое ребро, лежавшее на книжной полке.

Визг всё ещё продолжал сотрясать пространство, настойчиво ввинчиваясь в его мозг, и Кир сдался. Он уселся поудобнее и, прикрыв глаза, опустил ментальный барьер, блокировавший его особое зрение. Он держал его постоянно, иначе не смог бы спокойно существовать в реальном мире.

Сородичи Кира вели своё происхождение от двенадцати династий, двенадцати родов, каждому из которых Тьма, изрыгнувшая их всех из своего чрева, даровала своё особое умение. Кир был сыном рода Утер и он мог видеть Смерть.

Рой образов обрушился на Кира, как цунами. Вокруг него кружили и метались духи. Они были повсюду, обезумевшие, потерявшиеся между Безвременьем и реальным миром, жестоко вырванные и тел и брошенные за Грань.

Кир едва не задохнулся от хлынувших на него ужаса, боли и отчаяния. Такого с ним ещё не бывало, он никогда в своей жизни не видел такого количества свежих духов раньше. Где-то недалеко произошла катастрофа.

Кир сначала думал отгородиться от всего этого кошмара, но не стал. Следовало разобраться, вдруг опасность угрожает и посёлку. Он попытался вглядеться в мельтешение перед ним, но ничего не получалось.

Духи буйствовали, сливаясь в единый рой, чуть светящийся в темноте. Люди, звери, птицы – все были здесь, будто в его квартирку открылся Ноев ковчег. Гвалт стоял такой, что было трудно вычленить человеческие голоса. С животными Кир общаться не умел.

Такой поток мёртвой энергии оглушил Кира, тело его пронзила боль, суставы начало выворачивать. Он едва не заорал. Усилием воли он закрыл свой разум для этого потока смертей и обратил внимание на кость на книжной полке.

– Матвей, – хрипло позвал Кир и пустил в кость слабый импульс призыва.

Едва заметная волна голубовато-белёсого света прокатилась по поверхности кости, и Кир почувствовал тёплый приветливый ответ. В продавленном уродливом кресле рядом с Киром начал сгущаться туман, видимый лишь ему одному.

В комнате повеяло холодом. Призраку потребовалось несколько секунд, чтобы обрести форму, и вскоре в кресле, подвернув под себя ногу и дрыгая другой, сидел парнишка лет шестнадцати. От растянул губы в открытой улыбке, демонстрируя Киру сколотый в драке передний зуб.

– Здрассе, КирСаныч! – бодро выкрикнул он звонким голосом. – Что, хозяин, надо? – деланно пробасил он, пытаясь спародировать фразу из известного мультика.

Мальчишка был одет в безразмерные шорты и растянутую футболку с большим пятном, происхождение которого не мог объяснить сам, на одной ноге из ботинка не торчал носок. На щеке его навечно осталась длинная подсохшая царапина, и Матвей не помнил, как получил её. Волосы его неопрятно, но задорно торчали в разные стороны.

Крик во тьме

Огонь. Огонь повсюду. Пламя белое, как Солнце, разросшееся до размеров вселенной. И чёрный дым, что беснуется между его языками. Вязкий, густой, он лезет в рот, в нос, в глаза, проникает вглубь неё.

Испепеляющий жар на коже порождает чудовищную слепящую боль, столь запредельную, что сознание не в силах её объять. Дым разъедает лёгкие и глаза, словно кислота. Жар проникает в тело, пронизывает его насквозь, грызёт, выедая внутренности, превращая их в пар. Она растворяется в нём, теряется без остатка. Исчезает.

Боль внутри, боль снаружи, она сама стала болью. Пламя ревёт, заглушая её крик. Это ад. Пекло. Вокруг неё беснуются демоны и тянут, тянут к ней свои полыхающие щупальца. Всё исчезло, кроме этого инфернального бесконечного заполненного муками раскалённого Никогде.

Всё её естество вскипело от этого невозможного жара и стало разбухать, разрастаться, взрываться паром, теряя границы. Оно ширилось, пока не вспыхнуло, слившись с бушевавшим вокруг адом, и не перестало быть.

Вера подпрыгнула на кушетке в ординаторской, захлёбываясь собственным криком, оступилась и рухнула на пол на четвереньки. Не в силах сбросить липкий кошмар, она, охваченная паникой, метнулась в сторону и толкнула столик на колёсиках, на котором звякнули какие-то склянки. Что-то полетело на пол и разбилось.

Вера вытаращенными, но всё ещё слепыми глазами оглядывала пустую ординаторскую и тихо поскуливала от ужаса. Видение было слишком ярким, оно никак не желало уплывать обратно в царство мрачных грёз, из которого и выползло.

Вера забилась в угол и подвывала в такт своему дыханию. Как назло, в ординаторской замигал свет, заставляя её ещё больше сжаться. Страх отпускал медленно, но через пару долгих секунд она осознала, что это всё было просто сном.

Она наконец перестала выть и смогла выдохнуть, уткнувшись лбом в собственные колени. Сон. Просто сон. Вера вскинула голову. Ей нужно на воздух или хотя бы попить. Что угодно, чтобы отвлечь себя от этого кошмара. Такие яркие сны ей не снились уже давно!

Видимо, кошмарная усталость последних дней, тотальный недосып, вечная тревога и отчаяние от невозможности спасти всех привели её в то состояние, когда мозг начинал порождать пугающие образы. Ну а долг службы, обязывавший её работать с ожоговыми больными, дал этим образам направление и окрас.

Надо выйти! Хоть на минутку!

Вера так давно не была на улице и не дышала полной грудью. Запах дыма чудился ей теперь повсюду, будто гарь навечно въелась в её нос и глотку. Впрочем, город был накрыт дымовой завесой, и им пропахло абсолютно всё. Говорят, пульмонология тоже переполнена, люди валились с ног от отравления дымом, страдали от астмы.

Свет продолжал мигать, вызывая нервную дрожь. Опять перебои с электричеством, они доставляли особенно много хлопот в реанимации и операционных. Конечно, к больнице подогнали дизель-генераторы, но топливо не вечно, привезти его в город, объятый огненным кольцом, было не только проблематично, но и смертельно опасно. Кто решится ехать на бочке бензина через пожар?! Их заставляли экономить по максимуму.

Естественно, в первую очередь они бросали ресурсы на самые неотложные нужды, а свет в коридорах не так уж и необходим. В больнице быстро появились фонарики, работавшие на батарейках. Вера уже привыкла к отключениям и ощущению веса фонарика в руке.

А к чёрту всё! Вера с трудом поднялась на тряские, как у новорожденного оленёнка, ноги и, держась за стену, побрела к выходу. Она дышала, как выброшенная на берег рыба, сердце заполошно колотилось в её груди, рыжие волосы растрепались и свисали на лицо.

Ей нужен глоток воды. В горле пересохло от судорожного дыхания и криков. Она толкнула дверь и практически вывалилась из ординаторской в коридор. Свет мигал и здесь. Ну и наплевать. Вера знала это отделение наощупь и могла спокойно ориентироваться даже с закрытыми глазами.

Держась за сдавленное спазмом горло, она тяжело пошла в сторону общего кулера, стоявшего в коридоре около сестринского поста. Дыхание всё ещё было хриплым. Коридор был пуст, чему она сейчас была только рада. Судя по заметному красноватому оттенку неба, чуть светлевшего за окном, солнце только село. Вера отключилась всего на несколько минут.

Она доползла до кулера и жадно выпила два стаканчика чуть тёплой невкусной воды. Это немного привело её в чувства и позволило смягчить горло, смыв с него фантомный вкус гари. Вера глубоко и вдумчиво вздохнула, стараясь выпустить напряжение.

Сестринский пост был пуст. Кто там сегодня? Вроде бы, должна быть Маша. Тоже замоталась, наверное, бедолага. Все они в ожоговом в последние дни с ног сбились и засыпали прямо на ходу, Вера её понимала и ничуть не осуждала.

Вера выглянула в окно, выходившее на больничный сквер. В уходящем свете солнца можно было разглядеть два чёрных крыла больницы, обнимавшие островок зелени. Вере не нравился этот вид.

Некогда больница, выстроенная в советское время, была одним из немногих белых домов в сложенном из чёрного камня городе. Тогда типовые панели производили одинакового для всей огромной страны цвета на огромных заводах.

Центральная больница, на Верин взгляд, выглядела единственной свечкой в окружавшем её чёрном мрачном мареве, лучиком света. Но кому-то она показалась бельмом на глазу, выбивающимся из общего исторического вида Детинца, центрального и старейшего района Братина.

В какой-то степени это было правдой. Весь центр города и некоторые другие районы были выстроены из чёрного базальта, который с царских времён здесь добывали и, конечно же, воровали с карьера жители города.

Чёрные дома, чёрные мостовые, чёрная набережная великой Ангары. Как это ни странно, в этом городе посреди Сибири камень был доступнее леса, что и породило такую странную особенность. Кто-то находил в этом очарование, а Вера не очень любила этот вид.

Каково же было её возмущение, когда администрация города на выделенные на ремонт деньги решила привести больницу к общему знаменателю с её мрачным и таинственным окружением.

Бегство из ада

Кир метался по своей комнатке, не в силах усидеть на месте. Матвей молча съёжился в углу на кресле, взгляд его панически плясал между костью, Киром, наглухо закрытым окном и стоявшими на тумбочке часами.

Кир на него не смотрел. Он всей кожей ощущал надвигающуюся окончательную смерть. То, что ещё ночью казалось незначительным и обычным явлением, за несколько часов приобрело масштабы апокалипсиса.

Кир больше не мог сдерживать напор духов, и их вой порывался сквозь все его блоки, сводя с ума. Они орали, вопили и кричали ему, что к нему идёт Смерть, пожирающая всё на своём пути. Смерть, которой здесь ещё не видели.

Кир бы и без этого обошёлся. Дымный чад пробирался в квартиру сквозь щели в окнах, дверях и вентиляции. Он был настолько густым, что заметными клубами витал в тёмной комнате. Ему не нужно было открывать окно, чтобы понять – снаружи всё затянуто густым дымом. Только то, что Киру требовалось в десятки раз меньше кислорода, спасало его от смерти.

Правда, угарный газ из воздуха никуда не делся и на кровь в его жилах он действовал ровно так, как ему и полагалось. Только вот это вызывало у Кира не удушье, а всё усиливающийся голод. Для вампиров снижение функций или объёма крови означает голод.

И это было дерьмовее некуда. Мало того, что Кир мог запросто изжариться живьём в этой квартирке, если он не сможет выбраться из неё до того, как огонь доберётся до дома, так ещё теперь ему вполне ясно грозил Делирий.

Люди в шоковом состоянии или под психоактивными веществами не осознают собственных действий, могут бегать по стенам, нападать на окружающих. Это вполне может дать некоторое представление о состоянии вампирского Помрачения, наступающего от крайнего истощения. С одним нюансом: вампиры гораздо сильнее людей.

Делирий наступал плавно и незаметно, и только сильнейшие могли долго сопротивляться ему. Кир сильнейшим не был. Если его накроет – лишь Небетхет знает, что тогда случится. Кир может открыто напасть на человека. Ребёнка, взрослого – не важно. Его будет вести нюх и древние инстинкты, полученные с Кровавым поцелуем. Он может наброситься на свежий труп.

В любом случает, за такое любой Видящий будет обязан разорвать, сжечь или любым другим способом уничтожить его на месте, как нарушителя закона о Тайне. Для тех, кто продемонстрировал людям сущность Видящих, правило о Ненападении на сородичей не действовало.

Если Кира захватит Помрачение, и он выйдет к людям с клыками наголо, его просто убьют свои же. Ну или Кир в безумии рванётся на улицу и вспыхнет факелом под солнечными лучами.

– Может, одеялом накроетесь? – проскулил вдруг Матвей.

– И что? – напряжённо и резко ответил Кир, ходя кругами по комнате. – Во-первых, одеяло должно быть свинцовым и толщиной в пять сантиметров, а во-вторых, что? Бежать, не зная, куда? Натыкаться на стены? Прыгнуть по незнанию в огонь?!

Голос его разросся помимо его воли. Когда он увидел, как Матвей сжался под его взглядом, он тут же ослабил напор. Кир мог бы устыдиться, но был слишком занят страхом.

– Я могу Вас повести… – тихо предложил Матвей.

Вообще, это была идея. Матвей был достаточно силён, чтобы проявляться и днём и нырять сквозь какую-нибудь светонепроницаемую завесу. На секунду в его одурманенном паникой мозгу эта идея вспыхнула, озарив всё вокруг надеждой, но Кир тут же оборвал себя.

Серьёзно? Он серьёзно об этом подумал? Для начала, насчёт того, чтобы укрыться одеялом, это была правда. Ни одно одеяло не защитит его в достаточной степени, Кир не выносит света вообще, ни в каких количествах. Это, может, и прошло бы для другого вампира, но не для Утер.

Кир выйдет на солнце, быстро получит обширные ожоги, впадёт в Помрачение и сбросит одеяло в попытке найти пищу. В ту же секунду он вспыхнет.

Но даже если бы у него была возможность надеть какой-нибудь светонепроницаемый цельный скафандр, он бы ослеп. Фигура, замотанная, как адская мумия, слепо бредущая по улицам, точно привлекла бы ненужное внимание.

Матвей, воспрявший было духом при виде быстрой работой мысли на лице своего мастера, сдулся, когда Кир отбросил эту идею.

– Спасибо, Матвей. Но ты и сам понимаешь, что хватаешься за соломинку, – тихо сказал Кир, и Матвей опустил голову. – У меня единственный шанс – дождаться темноты.

– Я подслушал, там вертолёты должны летать, эвакуировать всех… Можно сказать, что документы сгорели! Говорят, в Новосибирск, – тут же залопотал Матвей.

– Я их уже слышу, – глухо проговорил Кир. – Посматривай, пожалуйста. Как только солнце сядет, я тут же выйду. Я должен знать, куда бежать.

Матвей кивнул, как болванчик, и рванул во внешнюю стену. Привидения не взрослеют, конечно же. Подросток с радостью побежал исполнять поручение, ощущая собственную нужность. На самом деле Киру не нужен был проводник, чтобы добраться до единственного на весь посёлок стадиона, на который вертолёт и сажали.

Кир тупо уставился в то место, где исчез призрак. Он не стал озвучивать мысль, посетившую его только что: «Сколько вертолётов отправят в маленький посёлок? Хватит ли их, чтобы дождаться Кира? Полетят ли они в ночь или постараются завершить эвакуацию днём?» Пусть Матвей сохранит надежду до самого конца. Незачем пугать парнишку.

Абсурд! Привидение боится умереть! А впрочем, разве не в шаге от смерти у нас просыпается непреодолимая воля к жизни?

В отсутствие Матвея Кир перестал пытаться держать лицо. Он не мог устоять на месте, паника от приближающейся угрозы начала прорываться из него тихим стоном сквозь сжатые зубы. Клыки его от напряжения удлинились и теперь заметно проступали, давя на нижнюю губу.

Кир бегал от стены к стене, понимая, что это усиливает голод и приближает Делирий, но не мог остановиться. Неподвижность была слишком мучительна. Стрелки часов ползли слишком медленно, настолько медленно, что Киру казалось, что они остановились вовсе.

Как крыса в клетке, которую медленно несут к костру!

Матвей беззвучно влетел обратно в комнату и застыл, испуганно и как-то виновато глядя на Кира.

Пища для Трупоеда

– Я это… понял, где мы, – сказал Матвей и вытер предплечьем несуществующие сопли. – Пока за кормом бегал.

– И где же? – без особого интереса спросил Кир.

– В Братине, – ответил Матвей и с какой-то надеждой посмотрел на старшего товарища.

Кира известие не огорчило и не обрадовало. В сущности, ему было всё равно. Радовало только то, что город был достаточно большим, чтобы охотиться. С другой стороны, в крупных городах всегда живут Видящие и среди них, естественно, обязательно будут вампиры. То есть, конкуренты и потенциальная угроза.

Впрочем, сейчас его насущная проблема трубила о себе достаточно громко, чтобы рискнуть. Кир прислушался к себе и понял – нужно искать пропитание, иначе быть беде. Он вырвался из огня, но жизнь его всё ещё в опасности.

Его плоть не до конца исцелилась и требовала подпитки, а боль и открытые раны только усугубляли голод. Говорят, кто-то из Утер, Невид и Блаэд могли лечить себя сами, но Кир этим умением не обладал. Он мог немного помогать другим, но не себе.

Для него существовал только один способ исцелиться.

– Матвей… – просипел Кир, прикрыв глаза.

– Да, КирСаныч?

– Мне нужно питаться. Сейчас, – тяжело обронил Кир.

– Сейчас? – в ужасе переспросил Матвей и начал оглядываться по сторонам, будто мог в пределах досягаемости увидеть холодильник с консервированной кровью.

– Да, Матвей.

Парень выругался сквозь зубы, но встал на ноги с самым серьёзным видом. Кир почувствовал острую вспышку благодарности к этому парню.

– Командуйте, КирСаныч.

Кир выдавил вторую пачку корма на пол рядом с Нарой и тяжело встал. Охоту на человека планировать совершенно бессмысленно. Слишком много помех, главная из которых – свет. Заманить в тень человека на расстоянии он сейчас не сможет.

Что нужно внушить человеку, чтобы он уверился, что ему необходимо вдруг залезть в канализацию, закрыть за собой люк и пройти несколько десятков метров туда, где за поворотом его будет поджидать Кир? То-то и оно…

Ему оставалось одно. И он ненавидел то, что ему придётся сделать.

Кир чувствовал, что находится совсем рядом с крупным кладбищем, но не собирался туда идти. Чаще всего тела туда доставляли далеко не первой свежести, а возможности к употреблению мёртвой крови были сильно ограничены даже у рода Утер. К тому же, кажется, это был скорее колумбарий, нежели обычное захоронение.

Дневной свет сильно мешал ему, ослабляя и так не слишком сильный Дар, но Кир раскрылся и попытался нащупать скопление мертвецов где-нибудь поблизости. К счастью, способность ощущать мёртвых не была активной, и её не могли засечь другие вампиры. Ему не хотелось бы сейчас столкнуться с необходимостью защищаться или искать новое убежище.

В городе было несколько мест, которые светились для Кира, как маячки на карте. Он сможет дойти до нескольких и попросить Матвея провести разведку на месте. Рюкзак он бросил без сожаления. Ценного там мало, а если кто-то и сопрёт его, то Матвей быстро найдёт его по лежащей в кармане кости.

Кир, стиснув зубы от боли во всём теле, поплёлся вперёд, надеясь, что этот тоннель не закончится тупиком. Матвей понятливо полетел вперёд, заглядывая во все ответвления. Он вернулся к Киру через пару минут:

– Тоннель идёт через весь город, похоже.

– Это радует, – пробормотал Кир сквозь зубы.

– Там есть пара решёток, но я вскрою, – с готовностью подхватил Матвей и посеменил впереди, освещая путь.

Кир смог только кивнуть и потащился дальше. Делирий приближался, Киру было совсем худо. Зрение плыло, боль выкручивала кости и суставы, он дышал через рот, будто воздух был переполнен паром. Наверное, так же себя чувствуют наркоманы в ломке. Кир не знал, но почему-то ему казалось, что это ощущается именно так.

По левую руку от себя он оставил кладбище, по правую – какой-то дом, занятый очень беспокойным духом. В туннеле началась капель. По ощущением Кира, он шёл под рекой или под сетью ручьёв.

В это засушливое лето так редки были дожди, что этот звук падающих капель, отражённый от бетонных стен, даже немного успокаивал его. В тоннеле на удивление неплохо пахло: водой, сырым бетоном, немного – водорослями и прелой листвой.

Кир прикрыл саднящие глаза, хоть это и не помогало. Он пальцем указал Матвею на ответвление в туннеле, и парень понимающе юркнул туда. Стало совсем темно, и Киру почудилось, будто ему стало самую малость легче.

Матвей вернулся через секунду и покачал головой:

– Тупик.

Кир кивнул и поплёлся по туннелю дальше. В следующем ответвлении обнаружилась современная канализация, в которую мог протиснуться разве что ребёнок. Кир упрямо тащился вперёд, сжимая зубы.

Они приближались к оному из самых больших скоплений покойников в городе, и Кир с надеждой указал Матвею на тоннель. Парень исчез и вернулся гораздо быстрее, чем раньше, на лице его было написано крайнее воодушевление.

– Можно пройти! Там, похоже, больница! Туннель выводит в какой-то подвал. Пробуем?

Кир кивнул. Больница – это хорошо. В больнице всегда можно найти способ выжить. Матвей даже ярче засветился и пошёл впереди, то и дело оглядываясь на Кира. Скоро Кир понял, что они на верном пути – запахло кровью.

Жажда ударила Кира, как таран. Кир знал, что так будет, но не был готов к такой боли. Он глухо вскрикнул и упал на колени, все его конечности задрожали, пальцы скрючились, а тело пронзило такой болью, будто он вернулся в полыхающую тайгу.

Какое-то змеиное шипение вырвалось из его глотки, а позвоночник начал изгибаться, пригибая его к земле. Кир оперся на руки, пробуя, насколько удобно передвигаться на четырёх конечностях.

– КирСаныч! Вы чего?!

Обеспокоенное лицо Матвея замелькало у Кира перед глазами, когда он бросился на колени перед старшим товарищем. Кир отшатнулся от друга, рывком возвращаясь в реальность. Боль не прошла, но это было сродни пощёчине, выдёргивающей из забытья.

Кир, не пытаясь ничего объяснить, просто задержал дыхание и кивнул Матвею, а потом вскочил на ноги и, хромая, поспешил дальше. Призрак полетел за ним.

Подслушанный разговор

– Ну а теперь надо осмотреться по-настоящему, – пробормотал Кир.

Вместе с ясным сознанием к нему вернулась и способность анализировать ситуацию. Судя по всему, он в большом городе, где обязательно будут другие вампиры и вообще Видящие. Ни один из которых не пылает любовью к вампирам рода Утер. А значит, Киру нужно быть быстрее, ловчее, а главное – более осведомлённым, чем другим.

Кир выбрался из морга через дверь, в которую вошёл. Для того, что он собирался сделать, ему требовалось уединение, ни к чему сейчас быть замеченным случайно вошедшим работником. В небольшой тёмной комнатке у морга он сел на пол, сосредоточился и раскрыл своё зрение.

Ему хотелось осмотреться именно в больнице. Для него призраки могли быть глазами, и чем больше их, тем чётче он видел то, что видят они. Ритуал Ка йир, призыв духа, был активным проявлением силы, и его могли засечь, а в больницах неупокоенных было всегда пруд пруди. Киру не понадобится проявлять свой Дар, только лишь открыться, да и призывать никого не понадобится, нужно будет лишь попросить.

– Матвей, помоги мне, – прошептал Кир и откинул голову на стену, освобождая своё сознание.

Понемногу ощущение собственного тела начало оставлять его. Его сознание ширилось, ширилось и становилось всё более похожим на гладь пруда: его легко мог поколебать любой ветерок, но оно всегда возвращалось к спокойствию.

Кир снимал барьеры понемногу, справедливо опасаясь того, что количество духов в таком месте может быть настолько большим, что они его оглушат. Капля за каплей его защита иссыхала, а слух обретал привычную сверхчувствительность.

Постепенно тишина, разбавленная лишь гудением холодильной установки за стеной, начала расцвечиваться для него шепотками и всхлипываниями. Они отдавались странным эхом, превращаясь в нескончаемый канон.

Они становились громче, ближе, более осязаемыми.

– … как же дальше?..

– … остался там…

– … что мне делать…

– … не сказал, почему не сказал…

Они перебивали друг друга, наслаивались, перемешивались и в то же время для Кира они были вполне различимы. Каждый по отдельности. Он чувствовал их, здание было переполнено духами от подвала до самых верхних этажей. Некоторые совсем уже растворились, а другие только-только отлетели от ещё тёплых тел.

Кир постарался успокоить свой разум, чтобы вычленить какой-нибудь голос поадекватнее, чтобы обратиться за помощью. Всё-таки общаться с беснующимся духом – всё равно, что общаться с беснующимся человеком. Он просто не услышит, а выпускать силу и принуждать призрак к подчинению Кир не хотел.

И тут Кир, перебирая светлячки душ, ощутил в больнице один огонёк, настолько явно отличающийся ото всех, что невольно распахнул невидящие глаза. Да не может быть! Проклятый! Полусущий! Прямо сейчас среди бела дня в больнице находился Сородич из рода Блаэд.

Что, не один Кир решил найти пропитание здесь? Да нет, бред! Как можно охотиться посреди людной больницы, да ещё и днём? Нет, тут что-то другое. И Киру было чертовски любопытно, что. В конце концов, он сородича видел последний раз несколько дет назад, социальная изоляция порождает повышенный аппетит к контактам с себе подобными.

Кир решил присмотреться к Сородичу поближе. Он раскрыл своё сознание и прощупал парящих рядом духов, но днём они были слишком слабы. Да и чёрт с ним, ему было слишком любопытно. Кир всё равно стал растворять своё сознание в пространстве, улавливая то, что воспринимали призраки.

Он выпустил едва различимую каплю Дара, не решаясь действовать более напористо. Он порхал от сознания к сознанию, пока не наткнулся на лёгкое, удивлённо распахнутое создание какой-то бабушки, ушедшей вполне осознанно и тихо, а оттого – спокойной и приветливой.

Она не стала выталкивать его, а послушно впустила в своё едва ощутимое тело, позволяя смотреть её глазами. Матвей, когда они попробовали сделать то же самое впервые, говорил, что это ощущается довольно интимно, и больше Кир не просил гетеросексуального парня впускать его в разум. Сейчас он старался не думать о том, что ощущает старушка, в голове которой он так нагло обосновался.

И Кир увидел его. Сородич, одетый в наглухо застёгнутый костюм-тройку, шёл по больничному коридору, держа телефон у уха. Он распустил длинные каштановые волосы, чтобы прикрыть ими лицо, на глазах у него красовались густо-чёрные очки.

Довольно симпатичное лицо, худощавое тело. Полусущий не был гигантом, но и не производил впечатления малыша. Солнечный свет, который Кир увидел глазами призракаё, казался ему ослепительным, но этот сородич, казалось, не испытывал особого дискомфорта. А то, что это был сородич, было несомненно.

Коридор был запружен народом: рыдающие женщины, бегающие медсёстры и доктора, лавирующие между бродящими туда-сюда пациентами и посетителями, звенящие тележки с лекарствами, но вокруг этого мужчины образовался пузырь пустоты. Люди инстинктивно чувствовали хищника и отступали подальше. И пусть Блаэд был самым слабым и молодым из родов вампиров, они всё-таки были хищниками, одними из самых опасных в мире. Для людей, по крайней мере.

Кир попросил захваченного им духа приблизиться к сородичу, прислушался к звукам, шедшим из телефона, и на грани своих возможностей смог разобрать:

– … она говорила что-то про кровь, поэтому я обратился к тебе, – донеслось из трубки.

– Ильдар, я думаю, она имела в виду переливание, – отозвался Блаэд.

– Скорее всего, но я ничем не могу ей помочь. У неё не осталось живых родственников, в банке, насколько я знаю, подходящей нет.

– Я понял. Сделаю всё, что смогу. Перезвоню тебе, – ответил Блаэд.

– Дарья в четвёртой палате. Спасибо тебе.

– Хорошо, – ответил Блаэд и завершил вызов.

Кир незримо проследовал за сородичем и вплыл за его спиной в палату. Он не сразу понял, к кому направляется сородич, но когда увидел маленькую фигурку, прикрытую промокшими кровью и сукровицей бинтами, в сердце его что-то дрогнуло.

Исцеление

– Мяу? – послышалось у Кира над ухом, и он мгновенно проснулся.

Он вздрогнул от неожиданности и слепо завертел головой. В ухо ему тут же ткнулся холодный нос в обрамлении щекочущих усов. Нара? Как она сюда попала. Кир машинально нащупал кошку, ну точно, это её тощее тело, и запустил пальцы в её шерсть. Нара тут же довольно затарахтела.

– Извините, КирСаныч, – повинился Матвей, проявляясь перед ним. – Увязалась за мной, а я не прогонял. Обещал ей, что уши надеру, если Вас побеспокоит, а она вот…

Кир сонно проморгался и вздохнул. В неярком свете, лившемся от Матвея, он осмотрелся, вспоминая, что уснул в больничном подвале. Наручные часы показали одиннадцать вечера, на улице уже было темно, но большинство пациентов и медсестёр ещё бодрствовали. Он подождёт ещё немного, к полуночи больница точно уснёт. Для того, что Кир задумал, свидетели ему были не нужны.

– Да ничего, я поспал достаточно, – ответил Кир и с удивлением подумал, что это действительно было правдой.

После кормления, пусть и мёртвой кровью, он чувствовал прилив сил, а отдых вернул сознанию ясность. Он потянулся всем телом и сел на старом больничном матрасе, который бросил на пол. Нужно было поискать водопровод.

Конечно, вампиры не нуждались в обычных удобствах, но всё же пыль и грязь на них цеплялась, как на обычных людей. К тому же, они теряли влагу через кожу и таким же способом избавлялись от небольшого количества отмерших клеток поглощённой крови. На их коже медленно образовывался коричневатый налёт, незаметный поначалу, но вполне ощутимый и неприятный. Особенно, если не удалять его несколько дней.

Да, можно было и просто обтереться сухой тряпицей, как Кир и поступал, когда у него не было иной возможности, но всё же он любил плескаться в воде. Прикосновение холодной воды к лицу всё ещё был освежающим, а тёплая ванна – приятной. Эта его любовь не ушла с Кровавым поцелуем. Да и никакие другие пристрастия, кроме пищевых, в общем-то не исчезли.

Вампиры сохраняли способность испытывать удовольствие от тактильных ощущения. Те писаки, что уверяли, будто бы наслаждение вампира сводится лишь к экстазу во время кормления, просто ничего о них не знали. Ах, если бы эти сочинители имели возможность в правильное время заглянуть к особо падким на такие развлечения представительницам рода Мена, они были бы ну очень удивлены. И весьма смущены.

А чёрт… Снова Кира потянуло не туда. Всё из-за того, что у него довольно редко случались женщины. Политкорректно выражаясь, финансовая неустойчивость Кира не сильно способствовала привлекательности его в глазах прекрасной половины человечества, а добиваться расположения женщины через ментальное воздействие Кир считал моветоном что ли.

Конечно же, об отношениях с вампиршами нечего было и думать. Утер никогда не подходили друг к другу достаточно близко, чтобы не привлекать ненужного внимания, ну а все остальные сородичи просто начинали по ним невежливо стрелять.

Подумать только! Кир сидит в больничном подвале на старом тюфяке, одет он в прожжённую тряпку, вокруг него большой город, в котором точно есть Видящие, представляющие для него смертельную опасность, а он думает о женщинах!

Кир усмехнулся сам себе и поднялся на ноги.

– Пойду, поищу, где умыться.

– Ага, – кивнул Матвей. – Я это… Рюкзак принёс. С Нарой посижу тут.

Конечно же, Матвей нервничал, когда его кость была далеко от Кира. Чувствовал себя незащищённым. Кир кивнул и выскользнул из комнаты. Быстрый обыск показал, что водопроводного крана в подвале всё-таки не было, равно как и любого другого подобия санузла. Не с его везением. Что ж, это будет вторым делом, которое Кир осуществит.

Вернувшись ни с чем, Кир сел на тюфяк рядом с Матвеем и посмотрел на наручные часы. Одиннадцать двадцать. Рановато.

– Мрр? – осведомилась Нара, подбираясь под руку Кира и выпрашивая ласку.

Кир скосил глаза и посмотрел на кошку. Жар горящей тайги не пощадил и её – некоторые усы завились залихватским штопором, шерсть кое где была подпалена и отчётливо пованивала жжёным волосом, а на задней лапе виднелся неглубокий, но обширный ожог.

Кошка не жаловалась, просто берегла раненную лапу, но Кира вдруг пронзила такая волна сочувствия к живой твари, что он протянул к ней руку и сосредоточился.

Сородичи считают, что в Истинной Книге Мёртвых, Каноне рода Утер, со вкусом описываются мерзостные ритуалы поднятия навий, способы совокупления с мертвецами, рецепты ядов на основе мёртвой крови и тому подобная ересь. Но нет.

Её лишь называют книгой мёртвых. На самом деле «Хека ру ну перет эм хару» означает «Истинные сказания о восхождении в свет». Это не книга мёртвых, это книга для живых. Вся её первая часть была посвящена способам достижения духовной чистоты, оберегающей сына рода Утер от дыхания Смерти.

Был там и раздел для тех, кому Тьма даровала способность отвести Смерть от того, к кому она подступила слишком близко. То, что Кир задумал, этот ритуал назывался Уапи, ритуал, позволяющий отделить мёртвую плоть от живой.

Повинуясь свои наклонностям, Кир больше погружался в тот раздел Истинной Книги Мёртвых, в котором описываются способы общения с бесплотными духами, но всё же что-то из целительства с переменным успехом пробовал.

Лучше сначала потренироваться. На кошках. Сила защипала кончики его пальцев, непривычно тёплая и ласковая. Кир мягко погладил чёрную шёрстку, и Сила полилась нежным потоком. Кошка насторожённо округлила глаза, но не убежала.

Кир гладил костлявую спинку, и с каждым взмахом его ладонь будто бы смахивала с кошки обожжённые части шерстинок, желтоватую жидкость, скрытую до этого под ожоговой коркой, почерневшую кровь и что-то ещё, в чём Кир не особо разбирался.

Через минуту Нара уже лежала на спинке, блаженно подставляя Киру мягкое пузико, распялив лапки во все четыре стороны. Кир мягко засмеялся, когда на поиграла с его пальцами, не выпуская когтей. Заднюю лапу она больше не берегла.