Хозяйка Его Виноградников-1

Пролог

Аннотация

Всем в своей жизни Рей обязан своему названному отцу. Этот человек стал ему самым лучшим отцом, о котором только можно мечтать, он дал ему любящий дом, любимую профессию и партнёршу…

Нет, к его большому сожалению, не в том, о чём вы подумали. И снова нет! Сожаления его связаны вовсе не с тем, о чём вы подумали.

Его любимый и безмерно почитаемый им отец навязал ему свою непутёвую дочь в качестве партнёра по бизнесу!

А ладно бы она была просто пустоголовой прожигательницей жизни, с этим Рей ещё кое-как смирился бы, но она – алчная, аморальная и совершенно беспринципная особа, способная ради денег на всё, в том числе, и отравить собственного отца!

В тексте:

– Попаданка в чужое тело (ага, той самой алчной, аморальной и совершенно беспринципной особы)

– Противостояние характеров: нашла коса на камень.

– Сложные отношения: от недоверия и подозрений к абсолютному доверию и любви.

– Магический детектив

– Виноделие и виноградарство

– курьёзные ситуации, и юмор

ВНИМАНИЕ! СОДЕРЖИТ СЦЕНЫ РАСПИТИЯ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ. ЧРЕЗМЕРНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ АЛКОГОЛЯ ВРЕДИТ ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ.

Пролог

Рей молча наблюдал, как мозолистые руки человека, заменившего ему отца, откупоривают бутылку Каберне Тори двадцатипятилетней выдержки и затем разливают его по бокалам.

День выдался неудачным, и, судя по настроению партнера и тому какую именно бутылку вина он выбрал, вечер тоже не предвещал ничего хорошего.

– Ты помнишь ещё, что сегодня её день рождения? – подтвердив самые плохие предчувствия своего названного сына, спросил он.

– Помню, – кивнул Рей.

– Будь я лучшим отцом, мы могли бы сегодня все вместе отмечать её двадцатипятилетие, – меж тем со вздохом проговорил его собеседник.

– Дэвид, ты несправедлив к себе. Ты был Виктории лучшим отцом, о каком только можно мечтать. Я знаю это как-никто другой. Потому что ты вырастил меня.

– Это потому, что тебя было очень легко растить. Я всегда мечтал о сыне, а ты был мальчиком, а не девочкой, как Тори. Ты всегда с удовольствием проводил время на виноградниках, тогда как для Тори их посещение всегда было тяжкой повинностью. Тебя интересовало всё то же, что интересовало и меня. Ты стал мне не только сыном, но и другом и напарником. Я уже через неделю после твоего появления в поместье не представлял без тебя своей жизни. Что же касается Тори, то я никогда не знал, что с ней делать и мне никогда не было до неё дела. С того самого момента, когда я узнал, что у Алисии будет дочь, а не сын. Мне уже тогда не было до неё никакого дела. Она была делом Алисии…

– Мне, кажется, ты преувеличиваешь Дэвид, – заметил Рей. – Просто у девочек больше общего с матерями, а у сыновей с отцами. Поэтому в том, что ты считал дочь «делом» жены – не было ничего ужасного. Так думает большинство отцов.

– А сколько отцов, по-твоему, желает смерти своей дочери? – горько усмехнулся его названный отец. – Тоже большинство отцов? А я не просто желал, я молил богов забрать дочь, а не жену. Сколько отцов даже смотреть не могли на свою дочь в течение целого года?! Да и потом… Я так и не научился смотреть на Викторию и не вспоминать Алисию. Думаешь, она это не чувствовала?! Думаешь, она не видела, как я каждый раз отвожу глаза, чтобы она не заметила слёзы в моих глазах?!

– Дэвид, и в этом тоже нет ничего ужасного, – поспешил заверить Рей. – Виктория знала, как сильно ты любил её мать. И знала, что она её копия.

Названный отец кивнул.

– Знала. Вот только меня это нисколько не извиняет. Поэтому не спорь, Рей, Виктория заслуживала лучшего отца, чем я. Она заслуживала отца, который любил бы её, а не откупался от неё подарками и нарядами! Она заслуживала отца, который бы уделял ей время, интересовался её жизнью, наконец, видел бы её, смотря на неё, а не её покойную мать. Она заслуживала отца, который бы сразу в тот же день, когда она уехала, бросился бы вслед за ней, попросил у неё прощения, умолил бы вернуть в отчий дом, а не успокоил свою совесть ежемесячным содержанием!

Рей мог бы и хотел бы поспорить с этим утверждением. Он мог бы напомнить названному отцу, что Виктория не просто обожала подарки и наряды, она только ими и интересовалась! Только ради них и жила, настолько алчной и пустоголовой она была! Но он знал, что пытаться переубедить Дэвида бесполезно. Слишком сильно в нём чувство вины. Настолько сильно, что, прекрасно видя и осознавая, что из себя представляет его дочь, чтобы она не делала, насколько бы аморальными не были её поступки, он считал виноватым себя! И только себя!

Ещё он мог бы рассказать названному отцу, почему, на самом деле, уехала Виктория…

Что, правда, мог бы? Мысленно переспросил себя Рей. Кому ты это рассказываешь! Ты прекрасно знаешь, что никогда этого не сделаешь! Потому что не хочешь причинить боль Дэвиду и потому что боишься, что он тебе не поверит! Боишься? Мысленно усмехнулся он. Нет, не боишься. Ты уверен в этом! Абсолютно уверен! Дэвид, никогда не поверит в то, что его бедная, несчастная девочка пыталась его отравить, радо того, чтобы стать богатой наследницей и ни в чём себе не отказывать! Можно подумать отец ей хоть в чём-то, хоть когда-то отказывал! Дрянь! Не сдержавшись, мысленно выругался Рей. А если всё же Дэвид ему поверит… То это ещё хуже, потому что он, как обычно, обвинит во всём себя, и вина сведет его либо с ума, либо в могилу.

Глава 1

Глава 1

За один день до описываемых в прологе событий…

О-у-у-у! Боже! Боже… Моя голова! Как же сильно она болит! О-у-у-у! И не только болит, но и кружится… Все как в тумане. В густом тумане. Во рту пересохло. Не знала б точно, что я вчера не пила, решила б, что у меня зверское похмелье…

Стоп! Вчера… А что было вчера?! Или хотя бы позавчера? Или неделю назад?

Сквозь туман блеснуло какое-то воспоминание. Девушка отчаянно потянулась за ним, пытаясь понять о чём оно… Но раскалывающаяся от боли голова не выдержала подобного напряжения и сознание отключилось.

В следующий раз, когда она пришла в себя, голова болела столь же немилосердно. А вот пить, пить хотелось ещё больше.

– Пи-ить, – простонала она без всякой надежды на то, что будет услышана. Это был скорее крик души, чем просьба. Крик души, который она не могла в себе больше держать. И потому очень удивилась, когда её сухие губы вдруг перестали быть сухими.

С жадностью облизав губы, она теперь уже попросила: – Пи-ить… Ещё… Пи-ить…

– Прости, милая, старший целитель пока разрешил лишь смачивать тебе губы, – извиняющимся ласковым тоном ответили ей.

«Старший целитель?! Это она о ком? О старшем враче, что ли? Значит ли это, что я в больнице?..»

Она попыталась открыть глаза, чтобы подтвердить свою догадку, но веки категорически отказались это делать… Как в тот раз в девятом классе, когда она уснула с накладными ресницами, которые сама же и приклеила, использовав для надежности весь клей в тюбике. Ну что сказать… Накладные ресницы приклеились не просто надёжно, а, в прямом смысле слова, намертво. Настолько намертво, что отдирать их пришлось вместе с ресницами и кожей век. К слову, именно поэтому она с ними и уснула. Надеялась, что до утра они сами отпадут.

Не отпали.

Зато на всю жизнь отпало желание, когда-либо вновь самой себе клеить накладные ресницы.

«Странно… – Вдруг пришло ей в голову. – Про ресницы помню. Причём помню так, словно это было только вчера. А что вчера было не помню. И как я попала в больницу, тоже не помню. Если я, конечно же, в больнице… Разумеется, ты в больнице, где же ещё? Но та женщина, она сказала: «Старший целитель» – напомнила она себе. И тут же сама себе возразила: – Тебе послышалось!»

Решив, что зачем мучиться сомнениями, если можно просто спросить, она спросила:

– Где я? – она планировала спросить и про больницу тоже, но решивший было передохнуть от праведных трудов молотобоец вновь принялся с силой лупить отбойным молотком по стенкам её черепа.

– В целебнице Святого Августина, милая.

– Где-где?

– В целебнице, говорю, Святого Августина! – повторила неизвестная женщина.

«А я точно вчера не пила? – усомнилась больная. И тут же себе и ответила: – Сама ж знаешь, что не точно! Не помнишь же ничего! Ни про вчера. Ни про позавчера. Ни про, кажется, последний год… Или два?.. Или три...

– А вы кто?

– Теми я, милая.

– Это ваше имя?

– Да, милая. Это моё имя. А ты своё имя знаешь?

«Имя?.. Да, кажется, знаю…»

Она собиралась назвать полностью своё имя, фамилию и отчество, но молотобоец в её голове позволил с трудом вытолкнуть из горла лишь:

– Виктори-и…

– Умница, – похвалила её женщина. – А сколько вам лет, помните?

«Конечно! Мне… Ой! Девятый класс помню. Что ещё? Девичник… Кажется это свадьба Кожемякиной. Да, точно, это был последний раз, когда я пила шампанское…»

– Двадцать се?.. – предположила она.

– Вы уверены?

– Тридцать се?..

Но женщина молчала.

– Сорок се?..

Продолжала гадать Виктория.

– Двадцать пять, – наконец подала голос женщина.

«Двадцать пять?! Но я точно помню, что на свадьбе Кожемякиной мне было двадцать семь! Потому что Кожемякиной тоже было двадцать семь! И я тогда ещё подумала, что мне тоже пора замуж… Значит ли это, что я не замужем?.. Разумеется, не значит, потому что одно с другими никак не связано. А вот то, что ты не помнишь своего мужа, это да, это может значить, что ты не замужем, – менторским тоном мысленно объяснила она себе. И тут же сама себе и возразила: – Я и сколько лет мне не помню, но это не значит, что мне двадцать пять!»

Она не знала откуда она это знает, но она точно знала – ей не двадцать пять.

– Мне не…

– Вы вспомнили и это! – обрадовалась Теми. – Ну уж простите меня, что добавила вам один день. Зато вы сразу вспомнили сколько вам лет! Меня двадцать пять лет тоже когда-то пугали! Но поверьте мне, ничего страшного в этом возрасте нет. Наоборот… – она мечтательно вздохнула. – Ах, где вы мои двадцать пять лет! Не верите?.. Ничего доживёте до моих лет, поверите! Но продолжим. Вы помните, что с вами произошло?

– Нет, – покачала головой Виктория и тут же вновь поморщилась от пронзившей виски боли, настолько сильной, что перед её мысленным взором, словно бы огненная молния промелькнула.

А в следующее мгновение, она, задыхаясь от ужаса, уже мчалась куда-то в кромешной тьме. Её сердце колотилось как сумасшедшее, в боку кололо так, что было невозможно дышать, ноги подгибались, но она знала, что ей нужно бежать…

Потому что слышала за своей спиной:

– Стоять, с*ка! Хуже будет!

Бежать! Только бежать! Ей нельзя останавливаться! Нельзя останавливаться ни на мгновенье! Бежать! Только бежать!

И гонимая животным ужасом она бежала. Бежала, не разбирая дороги. Бежала, пока…

Однако тут её виски вновь пронзила нестерпимая боль, только на сей раз перед её мысленным взором пронеслась не ослепительно-яркая огненная молния, наоборот, она, словно бы влетела в бездонный чёрный омут… Точнее, даже не влетела, а нырнула вниз головой, подобно пловцу, прыгающему с вышки с разбега.

Горло вдруг перехватил спазм. Грудь зажглась огнём.

– Прости, милая, – услышала она, словно издалека. – Прости, меня любопытную старую дуру. Отдыхай, милая.

В следующий раз, когда Виктория пришла в себя. Ей было очень жарко. Очень-очень жарко и душно. И ещё это одеяло! Подумала она и скинула его с себя. Однако ни легче дышать, ни прохладней ей от этого не стало. Зато начало трясти.

Глава 2

Глава 2

Недолго думая, Теми переадресовала вопрос по поводу стряпчего своей пациентке.

– Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы иметь дело со стряпчим? – удивив свою пациентку переходом на «вы», поинтересовалась она.

Впрочем, Виктория почти сразу же поняла в чём причина. Причина, собственно, стояла в дверях и ждала её ответа.

– Стря-аапчим? – озадаченно переспросила она, пытаясь понять, кто это такой и какое у него может быть к ней дело.

– Вот и я об этом же, – по-своему интерпретировав её озадаченность заметила целительница. – Он же ж наверняка принёс какие-то бумаги на подпись, а для этого нужна хорошо соображающая голова, а то еще подсунет вам на подпись какую-нибудь левую бумажку и потом же ж не объяснишь, что вы плохо себя чувствовали и потому туго соображали. Понимаете, о чём я?

Виктория понимала не всё. Например, она понятия не имела, что за бумаги ей принёс ожидающий её за дверью загадочный стряпчий. И почему он вообще к ней пришел. Но всё же подтвердила.

– Понимаю, – кивнула она. И задумалась…

С одной стороны, соображала она определенно не очень. Если не сказать, хуже. С другой, ей катастрофически не хватало информации, а она очень хотела понять, что с ней случилось и куда она попала. Что же касается бумаг, то насильно подписывать их, по крайней мере, при Теми, стряпчий её не заставит, а вот понять, что он от неё хочет, они ей помогут.

– Давайте! – решительно мотнула она головой. И, вспомнив, что девчушка назвала её госпожой, добавила: – Скажите ему, что я приму его, но только при свидетелях! – Вслед за чем ещё и ручкой повелительно махнула. В конце концов, госпожа она или не госпожа!

– Вот и правильно! – похвалила её Теми, как только девчонка исчезла за дверью. – А то знаю я этих крючкотворцев! Только и ждут, как бы выгоду свою поиметь! Наверняка прослышал, что ты нездорова, вот и пришёл, чтоб обиходить себе в корысть! Но не переживай, пусть только рискнет воспользоваться твоим состояниям, я его мигом на чистую воду выведу!

– Спасибо, – искренне поблагодарила Виктория под стук в дверь, который и в этот раз тоже был чистой формальностью, поскольку дожидаться позволения войти снова никто не стал.

Дверь распахнулась, пропуская в комнату девчушку и степенно следующего за ней долговязого мужчину в старомодном плаще и шляпе, в руках которого был довольно объёмный саквояж.

– Сеньорита, прошу прощения, что беспокою вас, но ваш отец очень обеспокоен вашим здоровьем и поэтому мне пришлось настаивать, чтобы мне позволили вас увидеть…

– А сам он, конечно же, как обычно, ужасно занят! – невольно вырвалось у Виктории, сердце которой вдруг наполнилось обидой. И не одной, а многими. Её отцу никогда не было до неё дела. Сколько раз сначала в детском садике, а затем и в школе, она с надеждой смотрела в зрительный зал, надеясь увидеть там среди родителей не только маму, но и папу, но никогда не видела. И вот сейчас опять. Пришел не сам, а, как обычно, кого-то прислал!

– Сеньорита, как только ваш отец узнал, что вы больны он хотел приехать, но…

– Не важно, – отмахнулась Виктория. – Не обращайте внимания, я всё понимаю!

Всё да не всё. Она помнила, что отец всегда был занят. Понимала, что этого ничто и никогда не изменит, но не помнила его самого. И не только его, но и маму…

– А мама? Мама разве не с вами? – спросила она и глянула на приоткрытую дверь с такой надеждой, словно бы ожидала, что она сейчас распахнётся и в неё войдёт мама.

Лицо собеседника вытянулось, а глаза стали по пять копеек.

– Ваша мама, Сеньорита? – переспросил он и растерянно посмотрел на Теми.

Та почти незаметно покачала отрицательно покачала головой. Но Виктория заметила.

– Да, мама! Почему она не с вами? – с вызовом подтвердила она, пытаясь выудить из памяти образ матери. Что-то мелькало, но такое туманное и далекое, словно она пыталась вспомнить что-то не из ближайшего будущего, а из далекого детства.

– Сеньорита, ваш отец… Он вам всё объяснит дома, – уклончиво ответил стряпчий. Однако Виктория уже почувствовала неладное и потому ответ её не удовлетворил.

– Что с мамой?! – потребовала она ответа.

– Милая, тебе нельзя волноваться, – попыталась успокоить её Теми.

– С ней что-то случилось?! Что с ней?! – уже не просто начав волноваться, а почти ударившись в истерику, на повышенных тонах вновь потребовала она ответа.

– Милая, твоя мама уже много лет, как мертва, ты просто забыла, – подбежав к Виктории и обняв её, проговорила целительница. – Вот знала же, что нельзя его к тебе пускать, знала… И что с памятью твоей плохо знала… И что волноваться тебе нельзя, тоже нельзя… Но к то ж знал, что речь о твоей матери зайдёт, кто ж знал… – пробормотала она.

– Мертва?.. – ошарашено переспросила Виктория. – Давно мертва... Не может быть… – пробормотала она. – Не может быть… Этого не может быть… – повторяла она снова и снова, понимая при этом, что её память говорит об обратном.

«Моя память? – мысленно усмехнулась она. – Моя память не может мне подсказать даже того, что было три дня назад. Она и отца тоже не помнит. А он, судя по словам присланного им стряпчего… Стряпчего! – хмыкнула она. – Такое ощущение, что я перенеслась в одну из театральных пьес, в которых я участвовала… Я что, актриса?.. – забыв о чём она до сей минуты думала, озадачилась она новым вопросом. Но и этот вопрос тоже остался без ответа.

К счастью, память её была не совсем уж дырявой, посему вынырнув из раздумий и посмотрев на стоявшего напротив неё с растерянным видом мужчину, она сразу же вспомнила о том, что он ей только что сказал.

– Как давно мертва?

Мужчина снова посмотрела на целительницу. Та пожала плечами, мол, а я что? Сам выкручивайся.

– Очень давно, вы её и не знали почти, – выкрутился мужчина. И дабы избежать уточняющих вопросов, сразу же сменил тему. Причём сменил так, чтобы гарантировано переключить внимание собеседницы на более интересную для неё тему, коей, по его мнению, были деньги: – Поздравляю, Виктория! Вы теперь очень богатая женщина! Ваш отец переписал на вас всё его недвижимое имущество!

Глава 3

Глава 3

Целительница тяжело вздохнула и призналась:

– Я боялась, что рано или поздно ты спросишь об этом, а мне уже не удастся сменить тему.

Сердце Виктории ёкнуло. Что могло с ней случиться такого, что эта добрая женщина боится ей об этом рассказать?

– Почему?

– Потому что не хотела тебя расстраивать…

– Расстраивать? – удивленно переспросила девушка. И вдруг с ужасом вспомнила, что с тех пор, как очнулась ни разу не видела себя в зеркале. – Зеркало! Дайте мне зеркало! – нетерпеливо потребовала она, обхватив ладонями лицо.

Догадавшись, что обеспокоило её пациентку, Теми поспешила успокоить её.

– С твоим лицом всё в порядке, милая, – подавая зеркало, сказала она.

Виктория не то, чтобы ей не поверила, просто ей очень уж не терпелось в этом убедиться, поэтому старинное зеркало на ручке она из рук целительницы, в прямом смысле слова, вырвала.

С лицом, и в самом деле, всё было в порядке, вот только само лицо…

С ним определенно что-то было не так.

Нет, оно было вполне симпатичное, даже красивое, если, конечно, не обращать внимание на бледную, похожую на пергамент кожу и огромные синяки вокруг глаз. Именно вокруг, а не только под глазами. НАСТОЛЬКО ОНИ БЫЛИ ОГРОМНЫМИ И ТЁМНЫМИ. В остальном же, вполне ничего, точеные скулы, огромные, слегка раскосые зеленые глаза, брови вразлёт, слегка вздёрнутый небольшой носик, пухлые губы… Потрескавшиеся, правда, и цвета всё того же пергамента.

Викторию, однако, смутила не кожа цвета пергамента и не громадные синяки под глазами, её смутило то, что она НЕ УЗНАВАЛА СВОЁ СОБСТВЕННОЕ ЛИЦО!!! И СВОИ СОБСТВЕННЫЕ ГЛАЗА!!! Хуже того, она откуда-то знала, что это определенно и точно не её лицо, не её глаза и не её волосы. Она посмотрела на завивающиеся кольцами каштановые с рыжим отливом пряди. ЭТО НЕ ЕЁ ВОЛОСЫ!!! У НЕЁ НИКОГДА НЕ БЫЛО ВЬЮЩИХСЯ ВОЛОС!!! У НЕЁ НИКОГДА НЕ БЫЛО ЗЕЛЕНЫХ ГЛАЗ!!! Она знает об этом, потому что всю жизнь мечтала о вьющихся волосах и зеленых глазах!!! Она это точно знает!!!

Виктория зажмурилась, плотно-плотно смежив веки.

Она, конечно, всё понимает. У неё амнезия и всё такое… Но настолько не узнавать своё лицо, чтобы быть уверенной, что это лицо никак не может быть её – это уже слишком!

Сделав глубокий вдох и выдох, она открыла глаза. Но чуда не произошло. Из зеркала на неё по-прежнему смотрела незнакомка.

– Это не я… – прошептала она. – Это не я-ааа!!! – не сумев сдержать истерику, завопила она во все горло.

Присев на край постели своей пациентки, Теми обняла её и прижала к своей груди её голову.

– Тшшш, хорошая моя, – прошептала она. – Тшшш… Маленькая… Тебе нельзя нервничать. Ты ведь не хочешь, чтобы у тебя опять начала болеть голова? А, милая? – ласково спросила она, нежно поглаживая девушку по голове.

– Но это не я, – плаксиво пожаловалась Виктория. – Я точно знаю, что это не я.

– Ты просто не узнала себя, такое порой случается, – ласково сказали ей.

– Нет, – захныкав от досады, возразила Виктория. – Вы не понимаете… Вы просто не понимаете… Это не моё лицо. Не мои глаза. Не мои волосы.

– Они тебе не нравятся? – спросила Теми.

– Да нет, почему же не нравятся? Наоборот, нравятся, – честно ответила Виктория и столь же честно заметила: – Просто они не мои.

– Конечно же, они твои, маленькая моя, – возразила целительница. – По-другому просто не может быть. По-другому просто не бывает, – с ласковой улыбкой заметила она.

Виктория и сама понимала, что по-другому просто не может быть, потому что по-другому просто не бывает, но она знала! Она знала, что это не её лицо! Она была в этом совершенно уверена! Хотя…

Откуда ей знать? Как она может быть в этом уверена? Если она ни в чём не уверена? Ни в чём ВООБЩЕ не уверена.

– Точно не бывает? – уточнила она у целительницы, на всякий случай. Сама не зная, зачем.

– Нет, не бывает, – тоном каким родители объясняют своему малолетнему ребёнку прописные истины, ответила ей Теми.

– Это хорошо, – кивнула Виктория. – Это очень хорошо, – повторила она и снова посмотрела в зеркало. – Значит, это всё-таки моё лицо, мои глаза и мои волосы, – сказала она сама себе и решила больше в этом не сомневаться. Вслед за чем, переведя вопросительный взгляд на собеседницу, напомнила ей: – Вы обещали мне рассказать о том, что со мной случилось.

– Вообще-то не обещала, а скорей наоборот, – мягко поправила целительница. – Но так, как продолжая молчать я всё равно заставляю тебя волноваться и… – она хотела добавить что-то ещё, но её перебили.

– Ещё как! – подтвердила Виктория.

– На ваш фиакр[1] напали разбойники… – со вздохом сообщила женщина. – По крайней мере, дознаватели считают именно так… Они считают, что лошади испугались разбойников и понесли… Но не прямо по дороге, а свернули в лес. Так как дело происходило ночью, и ночь была пасмурной и по этой причине безлунной, лошади, видимо, не сразу увидели, куда именно они несутся. А когда наконец увидели… по-видимому, испугались и резко развернулись… В результате чего коляска застряла между деревьями… Ты, судя по обширной гематоме на правом боку, выпала из коляски и каким-то чудом сбежала… И поэтому осталась жива, а твой муж… – делая между предложениями большие паузы, словно бы каждое слово давалось ей с трудом, проговорила она. Хотя почему, словно бы? Именно так это и было.

– Разбойники? Напали на фи-ии… – удивленно начала было уточнять Виктория, но тут её догнала вторая мысль: – У меня есть муж?!

Целительница отвела глаза и в очередной раз тяжело вздохнула.

Виктория тоже вздохнула. Правда, с той большой разницей, что её вздох, в отличие от доброй женщины, только прозвучал горестно, на самом же деле она испытала облегчение. Ей, конечно, тут же стало стыдно. Очень стыдно. Но не настолько, чтобы перестать испытывать облегчение по поводу того, что мужа у неё больше нет. Но только тут её догнала третья мысль…

Глава 4

Глава 4

После визита дознавателей остаток дня она провела, советуясь с Теми, как будет правильней: провести ещё несколько дней в лекарне или же отправится со стряпчим в неизвестную ей Арканцию, в которой она родилась и выросла и которая считалась её домом. Именно считалась, потому что в душе Виктории ничто, ровным счётом ничто не отзывалось на это слово.

Теми жаль было расставаться со своей пациенткой, но она понимала, что чем быстрее та окажется в знакомой обстановке, тем больше у неё шансов на то, чтобы вспомнить свою жизнь.

– Ты всё ещё не в лучшей форме, но твоя жизнь уже точно вне опасности. Дорога не очень долгая, поэтому не думаю, что она навредит твоему здоровью. Кроме того, мягкий и теплый климат Арканции отлично подходит для лечения как физических, так и нервных, и душевных недугов. Я и старший целитель напишем вам заключение и подробные рекомендации по лечению для местного лекаря. Уверена, что у вашего батюшки есть на примете хороший целитель.

Виктория согласно кивнула. Она в этом тоже не сомневалась. В чём она сомневалась, так это в том, что в Арканции находится её дом. Ей почему-то казалось, что город, в котором она родилась и выросла, называется как-то по-другому.

«Арканция. Арканция. Арканция», – мысленно повторяла она снова и снова и… ничего. Эти звуки ровным счётом ничего ей не говорили. Как и известие о том, что она выросла в виноградарском крае.

– А если память и дома ко мне не вернется? Что… что мне тогда делать? – обеспокоенно спросила она.

– Пока рано об этом говорить, – улыбнувшись, уклончиво ответила Теми. – Но я почему-то уверена, что, когда ты окажешься в знакомой обстановке, память к тебе вернётся, – заверила она. – Возможно, конечно, на это потребуется некоторое время, но к тебе обязательно вернётся память.

На следующее утро Виктория вновь проснулась с ужасной головной болью. Она провела беспокойную ночь: ей снова снился кошмар, в котором она убегала от кого-то по лесу в кромешной тьме. Однако, несмотря на головную боль, ставшую ей почти родной лекарню она покинула ещё до полудня.

Следуя рекомендациям целителей, стряпчий заказал не экипаж, путешествие на котором позволило бы сократить дорогу практически вчетверо и примерно в столько же раз обошлась бы дешевле, а купил билеты на делающий огромный крюк вдоль побережья поезд.

Глядя в окно на машущих ей с перрона Мариту и Теми, Виктория с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться: да, она знала этих двоих всего несколько дней, но в тот момент никого роднее них для неё не было.

Она улыбнулась, вспомнив расставание с забавной девчушкой.

– Я так тебе завидую! Как бы я хотела поехать с тобой! Я так хочу путешествовать! – в свойственной ей непосредственной манере воскликнула она. – Я буду скучать по тебе! Ты хорошая.

– Я тоже буду по тебе скучать! – сказала ей Теми, смаргивая слезы. – Вот, я сделала это для тебя, – она открыла сумку и достала деревяную фигурку. – Это Святая Эржина! Она охранит тебя!

– Может вы приедете ко мне в гости? – с надеждой спросила Виктория. И внезапно загорелась этой идеей. – Или может вообще навсегда переедете?! Ко мне, я имею в виду! Дом ведь мой! – дабы придать приглашению солидности, привела она аргумент. И тут же засомневалась. – Вроде бы… Как бы…

– Я хоть сейчас! – с энтузиазмом воскликнула Марита и вопросительно посмотрела на тётку.

– Ты поезжай сначала, а там видно будет! – улыбнувшись, в свойственной ей манере отвечать уклончиво, ушла от ответа Теми.

Виктория понимала, что добрая женщина не рассматривает её предложение всерьёз. Да и кто она ей такая. Это для неё Теми и её племянница – единственные во всём мире люди, которые не кажутся ей чужими и непонятными. Рядом с которыми она чувствует себя в безопасности. Поэтому она не стала настаивать. Да и разве могла она настаивать? Могла ли она приглашать кого-то в, так называемый, её дом? Который она совершенно не чувствует ни своим. Ни домом.

Виктория прижала пальцы к стеклу, чувствуя вибрацию, тянущего поезд парового котла. Фигурки Теми и Мариты все удалялись и удалялись, пока не стали совсем невидимыми. Девушка тяжело вздохнула. Всё вокруг было не таким, как должно было быть. Всё вокруг было не просто незнакомым, а слишком незнакомым! Даже этот поезд. Что-то с ним было не так. Неправильный он был какой-то!

«Не очень долгая» дорога заняла трое суток! Поскольку, за счёт скорости, путешествие на поезде занимало практически столько же времени, сколько и путешествие в экипаже, это отчасти объясняло то, почему, якобы обеспокоенный здоровьем дочери отец не приехал навестить её в лекарню.

Но лишь отчасти.

«У него дочь при смерти! – рассуждала в своих мыслях Виктория. – А он вместо того, чтобы бросить всё и мчаться, надеясь успеть застать её живой, сидел себе и ждал, выкарабкается она или не выкарабкается! Интересно, у стряпчего были инструкции и на случай, если бы она не выкарабкалась? В этом случае он бы просто привёз домой поездом труп? Или всё же отец соизволил бы приехать и забрать её хладное тело лично?»

Ответ ей был очевиден. Разумеется, стряпчий бы просто доставил её труп. Но она всё же не удержалась и к концу третьих суток-таки озвучила этот вопрос. Шутка ли, трое суток ехать в соседних купе. Как тут выдержать, чтобы не излить раздражение?

Что, однако, вовсе не означало, что озвучить упомянутый выше вопрос ей удалось так же легко, как пройти из одного купе в другое. Нет-нет, дело было вовсе не в состоянии её здоровья. Для того, чтобы дойти до соседнего купе его хватало с лихвой. Дело было в том, что господин стряпчий избегал оставаться с ней наедине! Причём делал это столь умело, что сомнений не оставалось, у него в этом деле очень богатый опыт!

Вот только, во-первых, не на ту напал! Во-вторых, обстоятельства всё же были против него: и купе соседние, и заняться Виктории, кроме как отловом стряпчего было больше нечем, и как маленькую, так и большую нужду никто не отменял.

Глава 5

Глава 5

Проезжая по зеленым волнам холмов Арканции, Виктория с напряженным ожиданием рассматривала раскинувшиеся под куполом ясного июльского неба горные виноградники. Это был её дом. Она здесь выросла. И она ждала, что вот сейчас что-то внутри неё щелкнет и она почувствует родственную связь с этим местом. Она ожидала, что окружающие её ароматы горного разнотравья и винограда, шелест ветра и насыщенные оттенки окружающего её пейзажа вызовут в ней волну узнавания и теплоты, пробудят забытые воспоминания. Но вместо этого ощущала непонятное отторжение, словно она была даже не чужестранкой, а иномирянкой. Каждый шаг по этим землям, каждый вздох ветра, каждый луч солнца, вместо того чтобы согревать, лишь подчеркивали отсутствие связи, которую она так отчаянно искала. Все вокруг казалось ей невыразимо прекрасным и столь же невыразимо чужим, и каждая минута, проведенная среди зеленых холмов Арканции, лишь усиливала это ощущение. Вместо ожидаемого чувства дома и принадлежности, она испытывала лишь пустоту и странное чувство утраты. Именно утраты. Горькой и тягучей, острой и мучительной, как, если бы она теряла… себя. Вместо того чтобы напомнить ей о прошлом, мир вокруг лишь углублял и расширял пустоту в её душе.

Из терзавших её душу переживаний её вырвал голос стряпчего.

– Видите вон ту вершину? – мягко прозвучал его голос, когда он указывал на север, туда, где склоны гор, казались, соприкасались с облаками. – Там начинаются владения вашего отца, то есть уже ваши. Если присмотреться, уже можно даже разглядеть очертания вашего замка, возвышающегося над этими владениями.

Виктория подалась вперед, сосредоточенно вглядываясь в каждую деталь открывшегося её взору внушительного строения. Увенчанное многочисленными башнями оно царственно возвышалось над живописной долиной.

И снова, кроме восхищения и в этот раз ещё и удивления, поскольку замок явился для неё полной неожиданностью, она ничего не почувствовала. Ни гордости, ни всплеска узнавания, ни тёплой волны принадлежности, которая должна была бы охватить её, глядя на родовой замок. Её РОДОВОЙ ЗАМОК! А она ничего не чувствует. Ровным счётом ничего.

Возможно дело в том, что она смотрит на него издалека? Может быть, чтобы ощутить с ним связь, она должна прикоснуться к его стенам, пройтись по его залам, услышать эхо своих шагов в тишине его коридоров?

Ободренная этой мыслью, приближаясь к замку по извилистой дороге она с затаенной надеждой наблюдала за тем, как солнечные лучи, отбрасывая тени от высоких башен, играют на его каменных стенах, как ветер ласкает зеленые ветви деревьев в долине. Однако… чем ближе она подъезжала, тем яснее она осознавала, что восхищение красотой и величием замка не перерастало в затрагивающее её сердце и душу переживание.

Наконец, миновав извилистый, длинный подъездной путь, экипаж остановился возле массивных кованных ворот.

– Добро пожаловать домой, – сказал ей Мануэль Коэрли.

«Домой ли?» – хотелось спросить ей, но она спросила о другом:

– Вы не против, если я немного просто посижу, посмотрю на свой… дом?

– Конечно, – заверил стряпчий. И проявив такт и понимание, добавил: – Я попрошу, чтобы вас пока не беспокоили. Вам полчаса хватит?

Виктория благодарно кивнула.

– Вполне.

Как только стряпчий ушёл Виктория во все глаза уставилась на замок. Теперь она могла видеть не только его очертания, но и детали, ускользнувшие от её взгляда ранее.

Стены замка украшал пышный клематис, обрамляясь волшебным цветочным водопадом, а у центрального его входа, подобно величественным стражам, располагались симметрично подстриженные кипарисы. Фасады замка украшали изящные рельефы и фризы, изображающие, как она предположила, мифических существ и сцены, в которых рыцари сражались со сказочными чудовищами.

Из множества башен выделялась одна особенно величественная – высокая и изящная. Её узкие, стройные арки придавали ей особый шарм, а на вершине возвышался изысканный балкон. По всей видимости, с этого балкона можно было наслаждаться видом на простиравшуюся внизу долину.

Виктория закрыла глаза и прислушалась к своим ощущениям. И снова не почувствовала ничего. Кроме разве что тёплого дыхания летнего ветерка на своем лице.

Тяжело вздохнув, Виктория выбралась наконец из экипажа.

Пришла пора встретиться со своим, так называемым, отцом и, так называемым, братом…

Сердце её колотилось в предвкушении и тревоге. С каждым шагом, что приближал её к кованным воротам волнение нарастало. И стало почти непереносимым, когда она увидела спешащего навстречу ей молодого человека, чьи волосы играли оттенками золота на солнце. Одежда его была простой. Однако эта простота лишь подчеркивала его статус хозяина и достоинства его сильного, привычного к тяжёлой физической работе хорошо сложенного тела. Идеально чистая, белоснежная рубашка идеально обтягивала его мускулистый торс, подчёркивая широкие плечи и загорелые сильные руки. Выполненные из качественного материала тёмного цвета брюки сидели на нём как влитые, подчёркивая стройность его длинных ног. Его талию подчеркивал кожаный пояс с небольшой, но стильной пряжкой, на котором висели инструменты, необходимые для работы в виноградниках.

Когда мужчина подошёл ближе, Виктория, готова была поклясться, что ощутила лёгкий аромат винограда и земли, однако тут она посмотрела в его тёмные, словно небо безлунной ночью глаза и… в ту же секунду, будто бы перенеслась в самый разгар чудовищной в своей ярости грозы. Настолько жгучей ненавистью и нетерпимостью полыхал его взгляд.

– Тебе всё же хватило бесстыдства приехать?! – в его голосе прозвучало столько презрения и даже брезгливости, что Виктория, еле сдержалась, чтобы тут же развернуться и со всех ног побежать прочь. Остановило её лишь то, что ей некуда было бежать.

Остановило и разозлило.

Возможно, она в прошлом и домогалась этого надменного красавчика. И возможно, делала это так, что заслужила его презрение и даже ненависть. Возможно, она поссорила его с его любимой девушкой. Возможно, пыталась женить его на себе, прикинувшись беременной. Или того хуже, забралась в его постель без приглашения, надеясь, что это заставит его на ней жениться. Возможно, она пыталась поссорить его со своим отцом. Возможно, даже обвинила в изнасиловании. Возможно, очень многое, вот только… Только ей категорически не верилось, что она на всё вышеперечисленное способна. Виктория не знала, откуда она почерпнула столь богатый выбор возможностей, но почему-то была уверена, что не из собственного опыта. Не в её это характере. Не в её характере домогаться мужчину! Не могла она опуститься до подобного, как бы сильно она ни была влюблена. Или что там ещё могло ею руководить? Ей казалось, что она, наоборот, из тех девушек, чей девиз: «Я вам не нравлюсь, вы мне не надо!» И, даже более того, она была из тех, кто никогда сами не делают первый шаг, а ждут его от мужчины. Вот это ей было близко. Это она понимала. Такое поведение не вызывало в ней отторжения. Был, конечно, вариант, что вместе с памятью она утратила также и личность, которой была, но ей почему-то в это не верилось. Чувство собственного достоинства и моральные принципы они либо есть, либо их нет. А у неё было и первое, и второе. А потому сам собой напрашивался только один вывод: взиравший на неё с ненавистью и презрением красавчик был мерзким и беспринципным интриганом! Который сделал всё, чтобы она ушла из родного дома! Не просто дома, а замка! Всё дело в наследстве! Решила она. Он хотел заграбастать всё себе! Алчный мерзавец! Её отец вырастил его как родного и наверняка дал ему всё то же, что давал и ей. Но этого ему показалось мало, и он решил лишить её законного наследства! И это ему почти удалось. Он почти лишил её всего: отца, дома, земли её предков! Вот уже ж сволочь! И к тому же умная! Очень умная и расчётливая! Иначе б ему не удалось выставить её из дому. Иначе б ему не удалось заставить всех поверить в то, что она его домогалась. Вот только удалось не до конца. Мысленно усмехнулась она. Я вернулась! И не просто вернулась, а вернулась наследницей всего! Так вот с чем связана твоя ненависть, дорогой братец! А в том, что перед ней стоял именно её сводный брат, Виктория не сомневалась ни секунды с того момента, как увидела его, идущим по направлению к ней. Так вот почему ты так взбешен! Что ж, как говорится: «Game on!»[1] Она не помнила, где так говорится, но это было не важно, важно было то, что она так чувствовала.

Глава 6

Глава 6

Войдя в замок, Виктория ощутила приятную прохладу. Высокий потолок поддерживали несколько резных балок из темного дуба, освещенный проникающими сквозь оконные проемы лучами солнца мраморный пол играл тёплыми оттенками, красивая деревянная лестница вела на второй этаж. Изготовленная из всё того же дуба она обращала на себя внимание удивительной работой резчика: поддерживающе поручень балясины были украшены удивительной красоты орнаментами флористических мотивов.

– Тори, я думаю, тебе приятно будет узнать, что твоя комната осталась такой же, как ты её и оставила, – вдруг раздался за её спиной вкрадчивый голос сводного брата.

Его тон был аж настолько вкрадчивым, что Виктория сразу же заподозрила подвох, правда, пока не могла понять, что он задумал.

– Спасибо… – не зная, что ещё сказать, растерянно проговорила она.

– Не меня благодари, а своего отца, – с лёгкой насмешкой в голосе ответили ей.

– Спасибо, – на сей раз уже не растерянно, а с искренней благодарностью и теплотой в голосе, поблагодарила она, посмотрев на смущенно потупившегося пожилого мужчину.

– Ну что ты, дочка, – проговорил он. – Как же ж иначе? Это ж ведь твой дом!

Не зная, что на это ответить, Виктория просто кивнула. После чего в холле на несколько секунд установилась неловкая тишина.

– Дэвид, думаю, Тори хотела бы немного отдохнуть с дороги, ну или, по крайней мере, переодеться, – в очередной раз проявил подозрительную, по мнению Виктории, заботу о ней сводный брат. – Поэтому пойдём, – предложил он приёмному отцу, – подождем её на веранде за бокальчиком вина, а она, как только будет готова, спуститься.

– Ах, да, конечно! – кивнул пожилой мужчина. – Что это я, в самом деле? Конечно же, дочка, иди отдыхай! Отдыхай столько, сколько нужно, а мы, столько, сколько нужно, подождём, – сказал он дочери. Вслед за чем повернулся с явным намерением уйти и оставить её одну.

Не то, чтобы Виктория была против отдыха, наоборот, она была очень даже «за». Однако слишком уж ей не давала покоя вдруг проявленная о ней сводным братом забота.

«Он определенно и точно что-то задумал, – думала она. – И это что-то как-то связано с моей комнатой. Иначе б он о ней не заговорил. Или же он для чего-то хочет от меня избавиться…» – предположила она.

И потому в пику довольной физиономии сводного брата возразила:

– Но мне не во что переодеваться…

Что было чистой правдой.

Разумеется, её посетила мысль о посещении дома, в котором она жила вместе со своим покойным мужем. Как, впрочем, и о самом муже и его похоронах. Однако, когда она заговорила об этом с Тэмми утром перед отъездом, выяснилось, что, пока она была без сознания, к ней приходили люди, которым, по их словам, её муж должен очень большую сумму денег. Собственно, именно поэтому Тэмми и хотела, чтобы Виктория покинула Ристаллберг, как можно скорее. Ей Темми ничего не сказала, потому что не хотела её тревожить, а вот дознавателям рассказала и то, что приходили и то, что нехорошие это были люди.

– Я сразу людей чувствую. Дар у меня такой. И дознаватели об этом моём даре знают, – объяснила она. – Потому они здесь постового оставили, чтобы эти двое опять тебя не побеспокоили.

– А я… я – хороший человек? – спросила Виктория и… на те несколько секунд, что ждала ответа, забыла, как дышать.

– Очень хороший, – заверила её Темми. – Даже слишком хороший, потому и переживаю так за тебя. Не ходи никуда, поезжай сразу из больницы к отцу, – скорее даже не посоветовала, а попросила она.

И Виктория, которой не давал покоя приснившийся ей кошмар, её послушалась. Объяснила ситуацию стряпчему, подписала все необходимые поручительства и прямо из лечебницы, в той одежде, которую он для неё, под чутким присмотром Мариты, подобрал, и поехала на вокзал.

– Вообще не проблема! – заверил её сводный брат. – Твоя комната ломится от твоей старой одежды. И, судя по тому, что я вижу, – окинув взглядом не мужчины, но таксидермиста её фигуру, уверено проговорил он, – она будет тебе в самую пору.

– Может, я всё же сначала покушаю, а потом отдохну и переоденусь? – исполненная ещё больших подозрений, чем прежде, просительно посмотрела она на отца.

– Конечно, – кивнул тот. – Сейчас же прикажу, накрыть на стол.

Увидев, как нахмурился сводный брат и как сузились его глаза, Виктория не удержалась от легкой улыбки.

«1:0 в пользу Тори, дорогой братец!»

Наполненная солнечным светом, просторная столовая излучала уют и домашнее тепло.

– Сегодня у нас на ужин инсалата миста[1], свежий багет, карпаччо из говядины[2], паста алла карбонара[3] и оссобуко[4] на белом вине, – объявила средних лет женщина с теплым взглядом, уверенными движениями выставляя на стол с тележки блюда со спагетти, гуанчале, овощным салатом, тонко нарезанными ломтиками говядины, которая чередовалась ещё более тонко нарезанными ломтиками пармезана. Говядина и пармезан были сбрызнуты лимонным соком и оливковым маслом, и сверху припорошены щепоткой черного перца.

– Присаживайся дочка, – отодвинув один из мягких стульев от стоящего в центре комнаты большого деревяного стола, предложил Девид. – Надеюсь, ты по-прежнему любишь спагетти с ломтиками гуанчале? Я попросил Эллу, – кивнул он на женщину, – приготовить его специально для тебя.

– Выглядит безумно аппетитно, – улыбнувшись ответила Виктория и посмотрев при этом сначала на отца, затем на Эллу, которая занималась тем, что раскладывала по тарелкам салат. – Поэтому, вероятней всего, да, я по-прежнему люблю спагетти с ломтиками гуанчале.

«Даже, несмотря на то, что я и понятия не имею, что такое «гуанчале», как, впрочем, карпаччо, карбонара, какая-то там салата и оссо… что-то», – мысленно добавила она.

Дэвид и Элла при её словах улыбнулись, сводный брат хмыкнул.

– Элла, подай мне, пожалуйста, вино, – попросил Дэвид. – И садись за стол. Я хочу сказать тост!

Женщина кивнула и тут же выполнила его просьбу.

Глава 7

Глава 7

Получив от приёмного отца выговор, оставшуюся часть ужина Рей гордо и независимо молчал, исподволь наблюдая за сводной сестрой.

«Надо отдать Виктории должное, она определенно стала намного умнее, – думал он. – А значит, и намного расчётливее. Что же до её актерских талантов, которые и ранее были на высоте, теперь… – он вздохнул. – Теперь, не знай он с кем имеет дело, она вполне могла б обмануть и его. Плохо. Очень плохо, – мысленно посетовал он. – Несдержанная, своевольная, изворотливая, злокозненная и лживая девчонка выросла в хорошо воспитанную, расчётливую, коварную женщину, которая себе на уме. Плохо. Очень плохо, – снова подумал он и задумался: – Чем же интересно таким она занималась все эти семь лет, чтобы превратиться из маленькой зловредной гадюки в смертельно опасную помесь королевской кобры и паучихи, да ещё и при этом в шкуре ягненка? Надо бы навести справки. И как можно скорее. Причём не только ради Дэвида, но и ради себя».

Эта новая Виктория его откровенно пугала. Не просто пугала. Ужасала. Та, какой она была семь лет назад – просто вызывала в нём раздражение, а после того, как она попыталась отравить собственного отца – омерзение. Сейчас же, глядя на спокойную, сияющую искренней улыбкой женщину – он чувствовал ужас. Не тот, разумеется, от которого тряслись поджилки и хотелось бежать и прятаться, а ужас тонкий, едва уловимый, проникающий в самые глубины души. Ужас перед неизвестным, перед тем, что скрывалось под сидящей перед ним маской безмятежности и невинности, перед тем, что было скрыто под вуалью мягкой улыбки и лучащегося кажущегося неподдельным интересом взгляда. Эта новая Виктория говорила мягко, её голос журчал как ручеёк, всё в ней дышало благородством и достоинством. Но он её ЗНАЛ! Он слишком хорошо ЕЁ знал! Она не могла измениться. Не настолько! Никто неспособен настолько измениться! Благородство души – это не то, что приобретается. Это то, с чем рождаются. А в Виктории его не было ни на грамм. Ни благородства. Ни достоинства. Ни сострадания. Ни благодарности. Маленькая каприза, ябеда и истеричка, чьим первым словом, как рассказывала их общая кормилица, было: «дай», выросла в эгоистичную безжалостную стерву, уверенную в том, что ей ВСЕ ВСЁ должны!

Но с той старой Викторией, по крайней мере, всё было ясно, с этой же…

Он добрых полчаса прислушивался к каждому её слову и приглядывался к каждому жесту, каждой тени на её лице, пытаясь услышать фальшь в её словах, увидеть в жестах наигранность, а на лице истинные чувства и… так ничего подобного и не увидел.

– Ре-ээй! – вырвал его из нерадостных дум голос Дэвида. – Ре-ээй!

– Что, а? – растерянно спросил он, посмотрев на приёмного отца.

– Я рассказывал Тори о том, что ты отлично знаешь работу в поле. И что никто не знает больше тебя о лозах и бочках.

– Кроме тебя, па, – с улыбкой ответил Рей, обратившись к приемному отцу так, как называл его в детстве. И как практически не называл его с тех, пор, как он разрешил ему в одиннадцать лет звать себя по имени.

«Сынок – мы партнёры, – сказал ему тогда Дэвид, а партнеры зовут друг друга по имени». Однако и тогда, и сейчас Рей знал, что Дэвид сделал это из-за истерик Тори, которая делала вид, что безумно ревнует отца к приемному сыну. На самом же деле ей просто нравилось изводить отца и портить жизнь окружающим. Рей не раз замечал, как она широко и счастливо (именно, счастливо, а не самодовольно) улыбается после того, как сделает кому-то гадость. Разумеется, он не подал виду, что предложение приёмного отца его задело. Однако обида была. И осталась с ним на долгие годы. И вот сейчас, годы спустя, она снова дала о себе знать.

– Не прибедняйся, – улыбнулся Дэвид.

Рей испытующе посмотрел на приёмного отца, но тот, если и заметил непривычное к себе его обращение, вида не подал.

– Я хотел бы, Рей, чтобы ты взялся за обучение Тори всему тому, что знаешь и…

– Что-ооо?! – в унисон не воскликнули, а практически истерично взвизгнули и Виктория, и Рей. Правда, дальше, их возражения несколько разошлись.

– Ни за что! – прорычал Рей.

– Не надо! – умоляюще попросила Виктория.

– Дети, – укоризненно покачал головой глава семейства. – Ну вы, право дело, как маленькие дети. Не хочу! Не буду! И это при том, что одному из вас принадлежит земля и винодельня, другому счёт в банке. Ну и вот как? Как, скажите мне, вы планируете вести дела, если один всё время будет кричать: «Не хочу!», а второй: «Не буду!», а?

– Но у нас есть ты, – умоляюще посмотрев на отца, напомнила Виктория. И затем для пущей убедительности добавила: – У МЕНЯ есть ты!

Что очень не понравилось Рею.

А Виктория тем временем продолжала давить на отцовские чувства:

– Я думала… я надеялась, что меня ты всему научишь, отец, – чуть не плача, жалобно проговорила она, ничуть при этом не играя. Она и в самом деле, даже не думала или надеялась, а была уверена, что её всему научит новообретенный отец. И тут такая, даже не подстава, а издевательство! И не просто издевательство, а чистой воды зверство! Неужели этот такой добрый и приятный на вид мужчина не понимает, на что он её обрекает?! Она же его дочь! А дочерей положено жалеть, а не отдавать на съедение волкам!

Глава семейства посмотрел на дочь со смесью вины и нежности. Он знал, как к его идее относится Рей и предполагал, что и Тори тоже будет не в восторге. Но был решительно настроен настоять на своём. Вот именно, что был. Потому как сейчас, глядя в умоляющие глаза дочери, он уже не чувствовал ни решительности, ни желания настоять на своём. Наоборот, он вдруг понял, что принятое им накануне решение было в корне неправильным!

«Что же я за отец такой?! – мысленно спросил он себя. – Ещё и дня не прошло, как моя девочка вернулась ко мне после семилетнего отсутствия, а я уже пытаюсь спихнуть её на кого-то другого! Как и обычно, не задумавшись даже на мгновение о её чувствах, а руководствуясь лишь интересами дела! Будь я хорошим отцом я сначала дал бы ей время прийти в себя, привыкнуть к жизни в поместье, наладить отношения с Реем! Вместо этого я выставил ей ультиматум во время первого же совместного ужина и заставил умалять меня. Ну и чего я добьюсь таким образом? Того, что она убедится, что её чувства и мнение для меня по-прежнему не важны? Что она, как и раньше, не может рассчитывать на мою поддержку?»