Хозяйка поместья Вудсборн

Глава 1

Скрежет сминаемого металла. Этот звук, кажется, навсегда впечатался в мой мозг. Я помню его так же отчетливо, как и яркий свет фар чëрного внедорожника, вылетевшего на мою полосу. Будь он неладен! Потом была боль и наступила темнота. Наверное, я потеряла сознание…

Первым ко мне вернулось осязание. Ткань, касающаяся кожи, была тяжелой и прохладной, как шелк, но пахла не свежестью кондиционера, а чем-то пудровым, сладковато-приторным, вроде увядших цветов. Голова гудела от тупой, ноющей боли, будто после самой грандиозной попойки в моей жизни, хотя я не пила уже лет пять, ведя здоровый образ жизни.

Я попыталась открыть глаза. С огромным усилием мне удалось разлепить их на крошечную щелочку.

Боже мой, где я? Это больница? Но почему тогда здесь так… старомодно? И к тому же, роскошно. Высоченный потолок с потрескавшейся лепниной, массивный шкаф из темного дерева с тусклой резьбой, туалетный столик с посеребренным зеркалом, которое, кажется, не протирали месяцами. Воздух был спертым, тяжелым.

Я попыталась сесть. И вот тут начался настоящий кошмар.

Мое тело… оно не слушалось. Руки, которые я с трудом подняла перед лицом, я не узнавала. Они были пухлыми, белыми, с короткими, обломанными ногтями. Кожа была мягкой, но какой-то рыхлой, дряблой. Я с ужасом опустила взгляд ниже. Пододеяльник из плотного дамаста топорщился на большом животе и массивных бедрах. Это было не мое тело! Мое тело, которое я лепила годами, изнуряя себя диетами и тренировками, исчезло.

Паника ледяной волной прокатилась по венам. Сердце заколотилось где-то в горле, бешено, отчаянно. Дыхание перехватило. Я рванулась с кровати, но неповоротливое, чужое тело подвело меня. Ноги запутались в одеяле, и я с глухим стуком повалилась на мягкий, но пыльный ковер.

— Черт, черт, черт! — прохрипела я, но даже голос был не моим. Он был выше, слабее, с какой-то одышкой.

Кое-как поднявшись на четвереньки, а затем, опираясь на край кровати, я пошатываясь, двинулась к туалетному столику. Сердце стучало так громко, что закладывало уши. Я боялась. Мне никогда в жизни не было так страшно.

Я вцепилась пухлыми пальцами в край столика и заставила себя поднять глаза.

Из тусклого, заляпанного зеркала на меня смотрела совершенно незнакомая женщина. Ей было лет двадцать пять, не больше, но выглядела она старше. У неё было широкое, одутловатое лицо с двойным подбородком, который плавно перетекал в шею, и тусклые, мышиного цвета волосы, спутанные и безжизненные. Но хуже всего были глаза. Большие, водянисто-голубые, с красными прожилками, они смотрели на мир с выражением забитого, несчастного существа. В них не было ни искры, ни огня, ни даже намека на волю. Пустота.

— Нет… — выдох сорвался с чужих, полных губ. — Кто ты? Кто?!

Я отшатнулась от зеркала, споткнулась о ножку стула и снова рухнула на пол. Тело было тяжелым, непослушным. Я ударилась больно, но физическая боль была ничем по сравнению с леденящим ужасом, который сковал мою душу.

Это не я. Я — Инна. Мне тридцать два. У меня была своя успешная фирма по ландшафтному дизайну. А ещё черные, как смоль, волосы, стрижка-боб, зеленые глаза и тело, которому могли бы позавидовать двадцатилетние. Я бегала марафоны. Я занималась йогой. Я не ела сахар и глютен. А это… это чудовище в зеркале…

Я зажмурилась, пытаясь прогнать наваждение. Может, это кома? Галлюцинация, порожденная умирающим мозгом? Я должна проснуться. Сейчас я открою глаза и увижу белый потолок больничной палаты, услышу писк приборов.

Я медленно открыла глаза.

Ничего не изменилось. Все та же холодная, роскошная спальня. Все то же тяжелое, чужое тело.

В дверь резко, без всякой деликатности, постучали, и тут же, не дожидаясь ответа, она со скрипом отворилась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти в строгом темном платье и белоснежном накрахмаленном переднике. Ее седеющие волосы были туго стянуты в пучок, а лицо с тонкими, поджатыми губами не выражало ничего, кроме застарелого раздражения.

Она окинула меня, валяющуюся на полу, презрительным взглядом.

— Подъем, миледи. Уже почти полдень. Неужели собираетесь весь день провести на полу?

Миледи? Что за бред?

Я попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь сиплый звук. Голова кружилась.

— Кто… кто вы? — прошептала я, и голос этот, высокий и слабый, снова резанул по ушам.

Женщина закатила глаза так театрально, что в любой другой ситуации я бы рассмеялась.

— Что с вами сегодня, миледи? Опять всю ночь читали свои глупые романы при свечах? Я Мирта, ваша горничная. Служу вам уже третий год. Или вы и это изволили забыть?

Мирта. Горничная. Миледи. Слова складывались в безумную, невозможную картину. Я в каком-то другом мире? Или в прошлом? Или мне так сильно прилетело по голове, что я сошла с ума?!

— Где я? — мой голос окреп, в нем зазвенели нотки паники.

Мирта тяжело вздохнула, словно я была самым утомительным созданием на свете.

— В собственном доме, миледи. В поместье Вудсборн. Где же еще? Прошу вас, встаньте. Негоже хозяйке валяться на ковре, как мешку с картошкой.

Она даже не попыталась мне помочь. Просто стояла и смотрела, скрестив руки на груди. Унизительно. Я, Инна, которая никогда ни от кого не зависела, теперь не могла даже подняться с пола без посторонней помощи! Стиснув зубы, я опёрлась о ножку туалетного столика и, кряхтя от натуги, медленно, с огромным усилием, поднялась на ноги. Мышцы, которых, казалось, не было вовсе, ныли. Дыхание сбилось от такого простого действия.

Глава 2

Дневник Сесилии. Он манил меня, обещая ответы, которых я жаждала больше, чем глотка свежего воздуха.

Я, пошатываясь, подошла к кровати и опустилась на ее край. Матрас жалобно скрипнул и прогнулся под моим новым весом. Я взяла в руки дневник. Кожа была мягкой, потертой на уголках от частого использования. На обложке не было ни имени, ни даты — только маленький, изящный замочек из потускневшего золота. Закрыто. Ну разумеется.

Где человек, который боится всего мира, будет хранить ключ от своих самых сокровенных тайн?

Мой взгляд снова обежал комнату. Может в шкафу? Я открыла массивную дверцу гардероба. Внутри висели ряды платьев. Темно-серые, грязно-коричневые, уныло-бордовые. Все они были сшиты из тяжелых, дорогих тканей, но фасон… Фасон был один — бесформенный мешок, призванный скрыть, а не подчеркнуть. Ни одной яркой ленты, ни одного смелого выреза. Это была одежда человека, который отчаянно хотел стать невидимым. В карманах было пусто.

Я двинулась к туалетному столику. На его поверхности в беспорядке были разбросаны баночки с густым, жирным кремом, пудреница с самой светлой пудрой и флакончик духов с тяжелым, удушающе-сладким запахом увядающих лилий. Ни помады, ни румян. Ничего, что могло бы придать лицу живости. Словно Сесилия сознательно стирала с себя все краски жизни.

Я принялась выдвигать ящички. В первом — спутанные ленты для волос тех же унылых цветов, что и платья. Во втором — несколько пар перчаток и носовые платки с вышитой монограммой «С.В.». Третий оказался заперт. Дернув посильнее, я поняла, что он не поддастся. Возможно, ключ от дневника и ящика — один и тот же.

Оставалось одно место. Маленькая, изящная шкатулка для драгоценностей, стоявшая в стороне. Она была единственным красивым и ухоженным предметом в этой комнате. Я открыла крышку. Внутри, на бархатной подкладке, лежало несколько украшений: тонкая жемчужная нить, простые серебряные сережки и… вот он. Крошечный золотой ключик на тонкой цепочке. Слишком маленький для ящика, но идеально подходящий к замку дневника.

Мои пальцы, непривычно пухлые и неуклюжие, дрожали, когда я вставляла ключ в замочную скважину. Щелчок! Я сделала глубокий, прерывистый вдох и открыла первую страницу.

Почерк Сесилии был мелким, округлым и очень ровным, почти каллиграфическим. Почерк хорошей девочки, которую учили угождать. Но чем дальше я листала, тем более неровными и скачущими становились буквы, а на некоторых страницах виднелись расплывшиеся пятна — следы слез.

Я начала читать.

«Десятое число месяца Цветов. Сегодня отец сообщил мне новость, которая изменит всю мою жизнь. Он сказал, что я выхожу замуж. За лорда Алистера Вудсборна! Я видела его лишь однажды, на зимнем балу у герцога. Он так красив, так высок и серьезен. Похож на принца из моих любимых сказок. Отец сказал, что это большая удача для нашей семьи. Что лорд Вудсборн богат и влиятелен, и этот брак спасет наше родовое гнездо от разорения. Я знаю, что это мой долг. Но в глубине души я так надеюсь… Я надеюсь, что смогу ему понравиться. Что мы сможем стать счастливы. Разве я многого прошу?»

Жалость кольнула сердце. Бедная, наивная девочка. Ее продали, как породистую кобылу, чтобы поправить финансовые дела семьи, а она мечтала о сказке. Я горько усмехнулась. Я-то в своей жизни давно поняла, что принцы существуют только в книжках, а в реальности мужчина, который «спасает» тебя, рано или поздно выставит счет.

Я перелистнула несколько страниц. Свадьба, переезд. Сухие, формальные записи, в которых сквозь вежливые фразы сквозило разочарование. А потом я нашла то, что искала. Запись, сделанная дрожащей рукой.

«Первое число месяца Жатвы. Сегодня была наша первая ночь в качестве мужа и жены. Я так волновалась, что не могла дышать. Надела лучшую сорочку, которую сшила для меня мама. Он вошел в спальню, даже не взглянув на меня. Он пах вином и чужими женскими духами. Он сказал… он сказал: "Давайте исполним наш долг, леди Сесилия, и покончим с этим фарсом". Фарсом. Нашу свадьбу он назвал фарсом. Было больно и унизительно. Когда все закончилось, он просто встал, оделся и ушел в свои покои. Я плакала до самого утра. Кажется, мой принц оказался чудовищем».

Я с силой захлопнула дневник. Воздух застрял в легких. Какой же мразью нужно быть, чтобы так поступить с молодой, напуганной девушкой в ее брачную ночь? Этот Алистер Вудсборн рисовался в моем воображении холодным, жестоким подонком. И жалость к Сесилии сменилась жгучей, праведной злостью.

Снова открыв дневник, я стала листать дальше, пропуская недели унылых описаний погоды и съеденных обедов. Меня интересовали люди. Те, кто довел ее до такого состояния.

«Двадцатое число месяца Жатвы. Сегодня я впервые попыталась отдать распоряжения на кухне. Я лишь хотела попросить испечь яблочный пирог, как пекла моя мама. Кухарка, миссис Гейбл, посмотрела на меня так, будто я попросила ее подать мне на ужин жареного дракона. А потом я услышала, как она шепталась с горничной, Миртой. Они назвали меня "деревенщиной". Сказали, что мои вкусы под стать моему происхождению. "Тощая была, а теперь разъедается на хозяйских харчах, как свинья перед забоем". Мне стало так стыдно, что я убежала в свою комнату и не выходила до самого вечера. Больше я на кухню не ходила».

Мирта. Ну конечно, эта змея была здесь с самого начала. Я сжала кулаки. Теперь ее презрение было мне понятно. Они с самого начала не видели в Сесилии хозяйку. Они видели в ней бедную родственницу, выскочку, которую можно безнаказанно унижать. И никто, абсолютно никто ее не защитил.

Следующие записи были пронизаны одиночеством. Муж ее игнорировал, появляясь лишь на официальных ужинах, где вел себя с ней подчеркнуто холодно. Слуги не замечали. Гости, друзья мужа, смотрели на нее свысока. И тогда в дневнике все чаще стало появляться одно слово. Еда.

Глава 3

Ярость — отличное топливо. Она прогоняет апатию, сжигает жалость к себе и заставляет двигаться. Пока я читала дневник Сесилии, я сидела, сгорбившись под тяжестью чужой боли. Но теперь, когда последняя страница была перевернута, я выпрямилась. Мое новое, тяжелое тело налилось решимость.

Хватит сидеть в этой пыльной гробнице, которую Сесилия считала своей спальней. Пора познакомиться с моим новым домом.

Я подошла к двери и впервые за все это странное утро взялась за ручку с твердым намерением выйти. Дверь недовольно скрипнула, словно жалуясь, что ее потревожили. Я вышла в длинный, широкий коридор второго этажа. Здесь было темнее, чем в спальне. Солнечный свет едва пробивался сквозь высокое арочное окно в конце коридора, стекло которого было покрыто таким толстым слоем грязи, что казалось матовым. Вдоль стен висели портреты каких-то суровых, бородатых мужчин и женщин с кислыми лицами. Предки Вудсборнов, надо полагать. Они смотрели на меня с немым укором, и казалось, их глаза следят за каждым моим шагом.

Я двинулась к главной лестнице. Мои шаги были почти бесшумны на толстом ковре. И тут я услышала голоса. Тоненькие, хихикающие. Они доносились из-за поворота. Я замедлила шаг, превратившись в слух.

— …и тогда он говорит, представляешь, Полли, говорит: «Твои волосы пахнут сеном на рассвете!» — пропищал один голос.

— Ой, Дженни, врет он все! — ответил второй, заливаясь смехом. — Конюх Том всем так говорит! Он на прошлой неделе мне то же самое про сено заливал!

— Да ну тебя! А я-то уж подумала…

Я завернула за угол.

Две молоденькие горничные в серых форменных платьях стояли, прислонившись к стене. Одна, рыженькая и веснушчатая, держала в руках стопку чистого, как ей казалось, белья. Вторая, темненькая и хорошенькая, лениво обмахивалась пыльной метелкой из перьев, гоняя пыль с места на место. При моем появлении они замерли, как пара напуганных мышек. Хихиканье оборвалось на полуслове. Их глаза округлились, и они торопливо сделали неуклюжий реверанс, едва не уронив белье и метелку.

— Миледи! — пискнула рыженькая Полли.

Я ничего не ответила. Просто остановилась и посмотрела на них. Сверху вниз. Медленно. Я видела их растерянность. Они явно не ожидали увидеть меня здесь. Судя по дневнику Сесилии, она редко покидала свои покои до обеда, а то и до ужина. Я окинула взглядом их форму: передник у одной был помят, у второй — с небольшим пятном. Волосы выбились из-под чепчиков. Они не ждали хозяйского взгляда. Они вообще не ждали, что их кто-то будет контролировать.

Я молча смотрела на них секунд десять. Этого оказалось достаточно. Девчонки покраснели, начали ежиться под моим взглядом. Темненькая Дженни вдруг спохватилась и начала ожесточенно тереть метелкой ближайшую вазу, поднимая в воздух целое облако пыли.

Не проронив ни слова, я пошла дальше, к лестнице. Я слышала, как за спиной они испуганно зашептались.

— Что это с ней сегодня?

— Не знаю… Никогда так не смотрела… жуть…

Я позволила себе легкую, мстительную улыбку. Правильно, девочки. Привыкайте. В этом доме появился новый босс.

Я спустилась по широкой дубовой лестнице в главный холл. И на мгновение замерла, пораженная. Даже в таком запустении это место было великолепно. Огромное пространство, высоченные потолки, уходящие в сумрак второго этажа. Гигантская хрустальная люстра, которая, будь она чистой, сверкала бы тысячами огней, сейчас висела под потолком, как огромный, затянутый паутиной скелет. Мраморные плиты пола были тусклыми и покрытыми слоем пыли. На стенах, обшитых темными дубовыми панелями, виднелись светлые прямоугольники — здесь когда-то висели картины, но их, видимо, сняли.

Я провела пальцем по перилам. На руке остался толстый серый слой грязи. Я с отвращением вытерла руку о платье. Все равно оно было таким же унылым, как и все вокруг.

Из холла вело несколько дверей. Я наугад толкнула первую. Это оказалась гостиная или что-то вроде салона. Мебель из дорогого дерева была накрыта белыми чехлами, которые из белых давно превратились в серые. Камин был холодным, в нем чернели остатки давно прогоревших поленьев. В углу стоял рояль с закрытой крышкой, тоже покрытый слоем пыли.

В комнате находился мужчина. Высокий, худой, с абсолютно бесстрастным лицом, он методично протирал маленькую серебряную шкатулку. Это был единственный блестящий предмет во всей комнате. Вокруг него царил хаос запустения, а он сосредоточенно наводил глянец на крошечный, ничего не значащий предмет.

Он заметил меня не сразу. Лишь когда я кашлянула, он медленно поднял голову.

— Миледи, — произнес он ровным, без всякого выражения голосом и слегка поклонился. — Чем могу служить?

— Кто вы? — спросила я. Мой голос все еще звучал слабо, но я старалась говорить ровно.

— Дженнингс, миледи. Дворецкий. — его брови удивлённо поползли вверх.

Ах, вот значит как. Дворецкий. Главный после хозяина. И судя по его виду, такой же холодный и бесчувственный, как его лорд.

— Эту комнату часто используют? — спросила я, обводя взглядом пыльные чехлы.

— Лорд Алистер иногда принимает здесь деловых партнеров, миледи, — ответил он, делая ударение на имени мужа. Словно подчеркивая, что я к этому не имею никакого отношения.

— Понятно, — кивнула я. — А почему мебель накрыта?

На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Чтобы не пылилась, миледи.

Иронично. Мебель накрыта, чтобы не пылилась, в комнате, где пыль лежит слоями на всем остальном! Он даже не счел нужным придумать более правдоподобное оправдание. Он просто не считал меня достойной того, чтобы распинаться.

Я снова кивнула и вышла, оставив Дженнингса наедине с его сияющей шкатулкой посреди царства пыли. Запомнила. Дженнингс. Союзник Мирты. Или просто еще один человек, которому на все плевать.

Глава 4

Звон упавшей вилки еще долго отдавался у меня в ушах, пока я шла прочь из столовой. Я не вернулась в свою пыльную спальню-тюрьму. Это было бы поражением. Признанием того, что Мирта права, и мое место — в четырех стенах, наедине с пирожными и жалостью к себе. Нет. Я хозяйка этого дома. И я буду вести себя соответственно.

Я свернула в библиотеку, единственное место во всем этом огромном, запущенном поместье, которое вызвало во мне что-то кроме отвращения и злости. Здесь, среди тысяч молчаливых свидетелей чужих историй, я чувствовала себя… спокойнее. Я опустилась в одно из глубоких кожаных кресел у окна, и оно недовольно скрипнуло, принимая мой вес.

Время шло. Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо за окном в нежно-розовые и золотистые тона. Эта красота резко контрастировала с унынием, царившим внутри. Я не читала. Я просто сидела, смотрела на заросший сад и ждала. Ждала встречи с главным архитектором этого персонального ада. С моим мужем. Лордом Алистером Вудсборном.

Я знала, что он должен вернуться вечером. Мирта об этом упомянула, да и весь дом, казалось, затаил дыхание в ожидании своего хозяина. После моей выходки в столовой наступила странная, напряженная тишина. Слуги передвигались по дому почти на цыпочках, их перешептывания прекратились. Они ждали, чем все это закончится. Ждали, когда вернется лорд и поставит взбунтовавшуюся женушку на место.

Когда сумерки окончательно сгустились, в холле послышалась торопливая возня. Дворецкий Дженнингс, которого я не видела со времени нашей встречи в гостиной, прошел мимо библиотеки, неся зажженный канделябр. Его бесстрастное лицо было непроницаемо, но движения стали более четкими и быстрыми. В доме зажигали огни. Для него.

Я поднялась с кресла и вышла из библиотеки в главный холл. Я не собиралась прятаться. Я встала у подножия широкой лестницы, на самом видном месте. Руки были сложены перед собой, подбородок слегка приподнят. Я позаимствовала эту позу из своей прошлой жизни — так я себя держала на сложных переговорах. Она говорила: «Я здесь. Я спокойна. И я готова ко всему». Хотя внутри у меня все скручивалось от тревожного ожидания. Каким он был, этот человек? Чудовищем из дневника Сесилии? Или просто холодным эгоистом?

Спустя, как мне показалось, целую вечность, снаружи донесся стук копыт и скрип останавливающегося экипажа. Затем — громкий стук в парадную дверь. Дженнингс, который, оказывается, все это время неподвижно стоял у входа, как восковая фигура, распахнул тяжелые створки.

На пороге стоял он.

Лорд Алистер Вудсборн.

В первую секунду у меня перехватило дыхание. Дневник Сесилии не врал. Он был красив. Даже слишком. Высокий, широкоплечий, с идеально прямой осанкой. Темные, почти черные волосы были коротко острижены и аккуратно уложены. Лицо — словно высеченное из мрамора: высокие скулы, прямой нос, упрямый волевой подбородок. На нем был идеально скроенный темный дорожный костюм, на котором, в отличие от всего в этом доме, не было ни единой пылинки. Он был воплощением порядка и контроля посреди всеобщего запустения.

Он шагнул внутрь, снимая на ходу перчатки. Дженнингс бесшумно принял у него плащ.

— Доброго вечера, милорд, — произнес дворецкий своим ровным, безэмоциональным голосом.

— Дженнингс, — коротко бросил в ответ Алистер. Его голос был низким, бархатным, но абсолютно лишенным тепла.

Он даже не посмотрел в мою сторону. Его взгляд был устремлен куда-то вперед, сквозь меня, сквозь стены этого дома. Он прошел в центр холла, и только тогда его глаза, холодные, как зимнее небо, скользнули по моей фигуре.

Это не был добрый взгляд. Это была оценка. Быстрая, мимолетная, лишенная всякого интереса. Так смотрят на предмет мебели, который стоит не на своем месте. Он на долю секунды задержал на мне взгляд, и в его глазах не отразилось ничего: ни удивления, ни раздражения, ни любопытства. Пустота.

— Леди Сесилия, — произнес он.

Вот и всё приветствие! Просто констатация факта. «Стул. Стол. Леди Сесилия». Мое имя, произнесенное его ледяным голосом, заставило меня поежиться.

Я молчала. Что я могла сказать? «Привет, я не твоя жена, а попаданка из другого мира, а ты — первостатейный козел, который довел свою жену до смерти»? Поэтому, я просто смотрела ему в глаза, не отводя взгляда. Я хотела, чтобы он увидел. Увидел, что я не потуплю взор, как это, скорее всего, всегда делала Сесилия.

Он, кажется, даже не заметил моего вызывающего молчания. Или ему было все равно. Словно мое присутствие было не более значимым, чем скрип половицы под его сапогом.

Он развернулся и, не говоря больше ни слова, направился к одной из дверей, ведущих из холла. К своему кабинету, как я догадалась. Его шаги гулко отдавались в тишине. У самой двери он остановился, но не обернулся.

— Дженнингс, ужин через час. В моем кабинете, — бросил он через плечо.

— Слушаюсь, милорд.

Дверь за ним закрылась с глухим, окончательным стуком. Щелкнул замок.

И все. Спектакль окончен.

Я осталась стоять посреди холла, чувствуя, как напряжение медленно отпускает мои мышцы. Из разных углов, словно тараканы после того, как погасили свет, начали появляться слуги. Мирта выскользнула из коридора, ведущего к кухне, и бросила на меня быстрый, злорадный взгляд. Две горничные, Полли и Дженни, выглянули из-за угла. В их глазах читалось разочарование. Они ждали скандала. Ждали, что лорд устроит мне разнос за дневные выходки. А он меня даже не заметил.

Для них это было доказательством моей ничтожности. Он не стал меня ругать не потому, что не знал о моих действиях — я была уверена, что Мирта или Дженнингс уже доложили ему обо всем, — а потому, что я была ему настолько безразлична, что даже скандал со мной был ниже его достоинства.

Глава 5

Я закрыла за собой дверь спальни, и прислонилась к холодному дереву, тяжело дыша. В коридоре — тишина. В доме — тишина. Весь мир замер в ожидании, пока хозяин отужинает в своем кабинете. А я… я была заперта в этой комнате, в этом теле, с яростью, которая горела так ярко, что, казалось, могла бы сжечь этот дом дотла.

Его безразличие. Это было хуже удара. Хуже оскорбления. Это было полное, абсолютное обнуление меня как личности. Леди Сесилия. Просто слово. Звук. Не имеющий за собой никакого веса.

Сон этой ночью был невозможен. Адреналин бурлил в крови, мозг работал с лихорадочной скоростью, прокручивая раз за разом сцену в холле. Его ледяные глаза. Его пренебрежительный тон. Ясно. Война объявлена. Вернее, он даже не знал, что находится на войне. Он думал, что давно победил, раздавив волю своей жены и превратив ее в покорную тень.

Я отошла от двери и заходила по комнате. Вперед-назад, вперед-назад. Мягкий ковер поглощал звук моих шагов, но я чувствовала, как под весом этого тела протестующе скрипят половицы. Каждый шаг был напоминанием о том, в какой я ловушке.

Но я не собиралась биться головой о стены. Я была деловой женщиной. Стратегом. Когда я сталкивалась с проблемой в своей прошлой жизни, я не впадала в панику. Я брала лист бумаги и составляла план. Четкий, пошаговый, помогающий мне увидеть решение проблемы со всех сторон.

Я подошла к изящному письменному столу Сесилии. Он был завален какими-то счетами от модисток и недописанными письмами к матери, полными фальшивого оптимизма. Я сгребла все это в одну кучу и безжалостно сбросила на пол. Мне нужен был чистый лист.

В ящике стола я нашла стопку дорогой гербовой бумаги, чернильницу и перо. Пальцы, все еще чужие и неуклюжие, с трудом ухватили тонкий стержень. Я макнула перо в чернила и на мгновение замерла над девственно-чистой страницей.

Вверху я крупно, с нажимом вывела: «ПРОЕКТ "ВОЗРОЖДЕНИЕ"».

И ниже, первый пункт. Самый важный. Самый сложный.

1. ИНСТРУМЕНТ.

Я встала из-за стола и подошла к большому зеркалу в полный рост, которое стояло в углу. Я заставила себя посмотреть. Не отворачиваясь. Не морщась от отвращения. Я смотрела на себя глазами инженера, оценивающего запущенный механизм.

Это тело. Тело Сесилии. В этом мире это был мой единственный актив. Мое оружие. И сейчас оно было в ужасном состоянии. Рыхлое, слабое, тяжелое. Оно было физическим воплощением ее отчаяния. Оно кричало всему миру: «Мне больно, я несчастна, я сдалась».

Мой тренер по кикбоксингу, суровый бывший военный по имени Макс, говорил мне: «Твое тело — это твоя броня, Инна. Если в ней дыры, тебя пристрелят первой».

Я не могу внушать уважение или страх, выглядя как заплаканный пудинг. Я не могу управлять поместьем, задыхаясь после подъема по лестнице. Я не могу противостоять ледяному лорду, если при одном взгляде на себя мне хочется плакать!

— Так, — прошептала я своему отражению. — С чего начнем, леди Вудсборн?

Женщина в зеркале смотрела на меня испуганными, водянистыми глазами Сесилии. Но я заставила себя увидеть в них свой родной стальной блеск.

— Начнем с топлива, — ответила я сама себе.

Я вернулась к столу и записала под первым пунктом:

а) Питание. Конец жирным завтракам. Конец пирожным в полночь. С завтрашнего дня — только то, что я прикажу приготовить. Овсянка. Яйца. Овощи. Никакого сахара, никакой дряни. Кухня — первая территория, которую я должна отвоевать.

Я представила себе лицо Мирты, когда я потребую овсянку на воде. Или сварливой кухарки, чье имя я узнала из дневника — миссис Гейбл. Она, наверное, решит, что я сошла с ума. Прекрасно. Пусть так и думают.

б) Движение. Это тело атрофировано от бездействия. Каждый день, с самого рассвета — физическая нагрузка. Пробежка по парку. Да, пробежка. Пусть слуги смотрят и шепчутся. Пусть считают меня сумасшедшей. Их мнение — последнее, что меня волнует. Мне нужна выносливость. Мне нужна сила.

Я вспомнила огромный запущенный парк. Идеальное место. Там меня никто не потревожит. По крайней мере, поначалу.

Это будет сложно. Я знала это. Первые недели будут пыткой. Мышцы будут гореть, легкие — разрываться. Но я помнила то чувство, когда преодолеваешь себя. Ту эйфорию после марафона. И я знала, что смогу. Потому что моя мотивация была сильнее любой боли. Я боролась не за кубики на прессе. Я боролась за свою жизнь!

Я обвела первый пункт жирной рамкой. Это была основа всего. Без исправного инструмента все остальные планы были обречены на провал.

Теперь второе.

2. ПОЛЕ БИТВЫ.

Поле битвы — это дом. Поместье Вудсборн. Сейчас это не мой дом. Это территория врага. Я здесь чужая. Прислуга меня не воспринимает. Нужно это исправить.

а) Разведка. Я уже начала это сегодня. Нужно продолжить. Обойти каждый угол. Каждую кладовую, каждый погреб, конюшню. Я должна знать это место лучше, чем кто-либо другой. Я должна знать, где воруют, где лентяйничают, где прячут недопитую бутылку вина.

б) Иерархия. Нужно понять, кто есть кто.

Я взяла еще один лист и начертила схему.

Враги (явные):

Мирта (экономка/горничная). Главный идеолог. Умная, язвительная, пользуется авторитетом. Нужно лишить ее власти. Найти повод для увольнения или перевести на другую, менее значимую должность. Или… перевербовать? Маловероятно.

Миссис Гейбл (кухарка). Союзница Мирты. Контролирует кухню.

Нейтралы/Колеблющиеся:

Дженнингс (дворецкий). Холодный профессионал. Ему, кажется, наплевать на все, кроме приказов лорда. Если я смогу доказать свою компетентность, он может перейти на мою сторону. Или, по крайней мере, не будет мешать. Он уважает силу и порядок. Я должна дать ему и то, и другое.

Глава 6

Начать нужно было немедленно.

Я подошла к шнурку звонка и решительно дернула. Где-то в недрах дома раздался тихий, дребезжащий звук. Я знала, что по утрам ко мне приходит не Мирта, а одна из молодых горничных. Кажется, ее звали Полли. Рыженькая, веснушчатая. Та, что вчера хихикала в коридоре. Идеальная аудитория для первого акта моего спектакля.

Прошло минут десять, прежде чем за дверью послышались торопливые, шаркающие шаги. Затем — робкий стук.

— Войдите, — сказала я громко и четко.

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась взъерошенная рыжая голова. Полли была явно заспанная, ее чепчик съехал набок, а на лице читалось откровенное недоумение. Обычно Сесилия просыпалась не раньше десяти, а то и одиннадцати.

— Миледи? — пролепетала она, протирая глаза. — Вы… вы уже проснулись? Я думала, мне послышалось…

— Я проснулась, Полли, — ответила я спокойно, глядя на нее в упор. — Доброе утро.

— Д-доброе утро, миледи, — она сделала неуклюжий реверанс, окончательно входя в комнату. — Я… я сейчас принесу ваш завтрак. Миссис Гейбл как раз испекла свежие сдобные булочки с корицей. Ваши любимые.

Она уже развернулась, чтобы убежать на кухню за привычной порцией холестерина, но мой голос остановил ее.

— Подожди.

Полли замерла. Я видела ее растерянный взгляд, отражающийся в зеркале.

— Я не буду сдобную булочку, — произнесла я медленно, с расстановкой. — Передай миссис Гейбл, что я хочу овсяную кашу. На воде. Без сахара и без масла. И одно вареное яйцо. Вкрутую.

Полли медленно обернулась. На ее веснушчатом лице застыло такое выражение, будто я попросила ее принести мне на завтрак жабу. Она открыла рот, потом закрыла.

— Овсянку… миледи? На воде? Но такое же есть невозможно!

— Именно так, — подтвердила я, невозмутимо встречая ее взгляд. — Ты меня не поняла?

— Н-нет, я поняла, миледи, просто… — она запнулась, не зная, как выразить свое изумление. — Вы уверены? Может, вам нездоровится?

— Я чувствую себя превосходно, Полли. Именно поэтому я хочу овсянку. И еще принеси мне, пожалуйста, стакан чистой воды. Не сока. Не молока. Воды. А теперь иди. Я жду.

Я отвернулась к окну, давая ей понять, что разговор окончен. Я слышала, как она еще секунду постояла в нерешительности, а потом пулей вылетела из комнаты. Я усмехнулась. Новость о странном завтраке леди Вудсборн разнесется по кухне быстрее, чем огонь по сухому сену. Отлично. Пусть привыкают. В этом доме все меняется.

Пока Полли бегала на кухню, сея панику, я подошла к гардеробу. Для пробежки нужна была подходящая одежда. Я перебрала вешалки. Шелк, бархат, тяжелая шерсть. Бесформенные, длинные, неудобные платья, в которых можно было только сидеть или медленно ходить. Ничего даже отдаленно напоминающего спортивную одежду.

Придется импровизировать.

Я нашла самое простое платье. Оно было из темно-зеленой, плотной хлопковой ткани. Почти без отделки, с длинными рукавами и высоким воротником. Судя по всему, Сесилия надевала его в самые мрачные дни. Но для моих целей оно подходило идеально. Ткань была прочной и не такой громоздкой, как у остальных.

Я сняла с себя тяжелую шелковую ночную сорочку и принялась облачаться в это платье. Это была пытка. Оно было сшито по меркам Сесилии, но, видимо, давно. Сейчас оно трещало по швам, обтягивая мое новое тело, как вторая кожа. Я с трудом застегнула пуговицы на груди. Дышать стало тяжело.

Нужно было что-то делать с волосами. Длинные, тусклые пряди Сесилии будут мешать. Я нашла на туалетном столике ленту и туго, как только смогла, заплела их в косу. Затем я отыскала самые прочные и разношенные туфли на низком каблуке. Не кроссовки, конечно, но лучше, чем ничего.

Когда Полли вернулась с подносом, я была готова. Она вошла в комнату и застыла на пороге, глядя на меня во все глаза.

— Миледи! Куда вы собрались в такую рань? И… в этом платье?

На ее лице был написан неподдельный ужас. Видимо, этот наряд считался верхом неприличия или предназначался для траура.

— Я иду гулять, — ответила я, подходя к столику, на котором она оставила мой завтрак.

На тарелке действительно лежала серая, безрадостная масса овсянки, а рядом — одинокое яйцо. Стакан с водой выглядел единственным привлекательным предметом на подносе.

— Гулять? — переспросила Полли, будто я сказала, что собираюсь лететь на Луну. — Но… в парк? Одна?

— Да. А теперь, будь добра, помоги мне.

Я повернулась к ней спиной.

— Расстегни нижние три пуговицы на спине.

— Но миледи…

— Просто сделай это, Полли, — мой тон стал жестче.

Ее пальцы дрожали, когда она возилась с пуговицами.

— И еще, — продолжила я, когда она справилась. — Возьми ножницы и разрежь юбку по боковым швам. Примерно на фут от подола.

Тут горничная, кажется, чуть не лишилась чувств.

— Разрезать?! Миледи, это же… это же платье! Его нельзя… Неприлично!

— Полли, — я медленно обернулась и посмотрела ей в глаза. Мой взгляд был холодным и тяжелым. — Я отдала тебе приказ. Ты будешь его выполнять или мне найти того, кто будет?

Она сглотнула, ее веснушчатое лицо побледнело. Не говоря ни слова, она взяла с туалетного столика маленькие ножницы для рукоделия, опустилась на колени и принялась кромсать подол. Звук рвущейся ткани был музыкой для моих ушей. Это был звук разрушения старой жизни Сесилии.

Когда она закончила, платье стало выглядеть еще более странно, но теперь я хотя бы могла свободно двигать ногами.

— Спасибо, — сказала я, и в моем голосе даже прозвучала нотка тепла. Она это заслужила. — А теперь мой завтрак.

Я села за стол и принялась за овсянку. Она была пресной, клейкой и отвратительной. Но я ела. Медленно, методично, ложку за ложкой. Это было мое лекарство. Яйцо я съела за три укуса, запив все стаканом прохладной воды. Никогда еще вода не казалась мне такой вкусной.

Полли все это время стояла у двери, наблюдая за мной, как за диковинным зверем в цирке. Она не понимала ровным счетом ничего.

Глава 7

Обратный путь от старого дуба был не легче, но теперь меня вела вперед не только ярость, но и маленькое, теплое чувство триумфа. Я дошла. Я смогла. Каждый шаг отдавался болью в натруженных мышцах, но эта боль доказывала, что этот неповоротливый механизм, мое новое тело, еще можно заставить работать.

Когда я, мокрая от пота и росы, с растрепанными волосами и грязным подолом, вошла в дом через ту же боковую дверь, меня уже ждали. Не буквально, конечно. Никто не стоял с полотенцем и приветственной улыбкой. Но атмосфера в доме изменилась. Она звенела от напряжения и подавленных перешептываний. Моя утренняя выходка произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Я шла по коридорам, и из-за каждого угла на меня устремлялись любопытные, шокированные, насмешливые взгляды. Я не обращала на них внимания. Я шла с высоко поднятой головой, глядя прямо перед собой. Моя цель — спальня. Мне нужно было смыть с себя грязь и пот и переодеться. Но мой путь лежал через кухню. И я знала, что следующая битва состоится именно там. Пункт первый, подпункт «а». Питание. Контроль над тем, что попадает в мое тело.

Кухня в поместье Вудсборн располагалась в полуподвальном помещении. Еще на подходе я почувствовала густые, тяжелые запахи: жареного бекона, пекущегося хлеба и чего-то сладкого, с корицей. Запах старой жизни Сесилии. Запах, который еще вчера утром показался бы ей раем, а сегодня вызывал у меня лишь легкую тошноту.

Я остановилась у приоткрытой двери и прислушалась.

— …я вам говорю, она рехнулась! — это был резкий, скрипучий голос, который я не знала. — Овсянка! На воде! Да коней и то лучше кормят! А потом… Полли говорит, она платье на себе порвала и в парк побежала! Как полоумная!

— Ш-ш-ш, миссис Гейбл, тише, вдруг услышит, — пропищала испуганная Полли.

— И пусть слышит! — пророкотал бас. — Что она мне сделает? Пожалуется лорду? Так он ее и слушать не станет! Он вчера даже ужинать с ней не сел. Сказал Дженнингсу, чтоб ее близко не было.

Я стиснула зубы. Так вот оно что. Мой «муж» не просто меня игнорирует. Он отдает прямые приказы держать меня подальше. И, разумеется, это известно всем слугам. Прекрасно. Просто прекрасно.

Я сделала глубокий вдох и толкнула дверь.

Кухня была огромной. Потолки с закопченными балками, гигантский очаг, в котором мог бы зажариться целый бык, медные кастрюли и сковороды всех размеров, развешанные на стенах. Посреди комнаты стоял массивный дубовый стол, заваленный мукой, овощами и кусками мяса. Здесь было жарко, шумно и пахло едой.

Все, кто был на кухне, — а их было человек пять, — замерли и уставились на меня. Полли пискнула и спряталась за спину огромной, тучной женщины в белоснежном, но заляпанном жиром переднике.

Это, без сомнения, была она. Миссис Гейбл. Хозяйка этого царства жира и холестерина.

Она была почти одного роста со мной, но вдвое шире. Ее лицо, красное от жара плиты, было суровым и властным. Маленькие, глубоко посаженные глазки-бусинки смотрели на меня без
малейшего намека на почтение. В руке она держала большой тесак для мяса.

— Миледи, — произнесла она. Ее голос был таким же тяжелым, как и еда, которую она готовила. Это было не приветствие, а вызов. — Чем обязаны такой честью? Неужели оголодали после прогулки? Могу предложить чудесную булочку. Свежую, еще теплую. Вкусную!

Она махнула тесаком в сторону подноса, на котором громоздилась гора румяных, источающих аромат корицы булочек. Тех самых, что Полли назвала моими «любимыми».

Я медленно вошла в кухню. Мой вид, должно быть, был ужасен. Растрепанная, в грязном, порванном платье. Я видела усмешки на лицах кухонных девчонок. Миссис Гейбл даже не пыталась скрыть своего презрения. Она смотрела на меня, как на нечто чужеродное, что ввалилось в ее чистую вотчину.

— Нет, спасибо, миссис Гейбл, — ответила я спокойно, останавливаясь у большого стола. Я окинула взглядом царивший на нем беспорядок. — Я не голодна.

— Да что вы говорите, — хмыкнула она, с шумом опуская тесак на разделочную доску. — Никогда бы не подумала.

Ее подчиненные тихонько хихикнули.

— Я пришла поговорить о моем меню, — продолжила я, игнорируя ее выпад.

— О вашем меню? — кухарка уперла руки в бока. Ее огромная фигура, казалось, заполнила собой все пространство. — А что с ним не так? Вы всегда были довольны. Чем больше масла и сахара, тем шире ваша улыбка, разве не так, миледи?

Это была открытая, наглая грубость. Она унижала меня перед всеми, будучи абсолютно уверенной в своей безнаказанности. Сесилия бы уже залилась краской и убежала, чтобы заесть обиду той самой булочкой. Но я не Сесилия.

Я сделала то, чего она от меня точно не ожидала. Я улыбнулась. Легкой, почти дружелюбной улыбкой.

— Вы правы, миссис Гейбл. Я была очень… довольна, — я сделала паузу, обводя взглядом ее владения. — Но времена меняются. И мои вкусы тоже.

Я подошла к столу и взяла в руки пучок свежей зелени. Петрушка, укроп, базилик.

— С сегодняшнего дня я бы хотела, чтобы мое питание было другим. Более… легким. Диетичным.

Миссис Гейбл фыркнула.

— «Легким»? Это как та овсянка на воде? Миледи, вы же с голоду помрете на такой еде. Лорд не одобрит, если его леди отощает.

— Лорд, — произнесла я, перебирая пальцами ароматные листья базилика, — ест то, что считает нужным. А я буду есть то, что считаю нужным я. И с этого дня вы будете готовить для меня отдельно.

Я подняла на нее глаза. Моя улыбка исчезла.

— На обед я хочу овощной суп. Без жирного мяса и без сливок. Просто бульон и много овощей. И кусок отварной куриной грудки. Без кожи и без соуса. На ужин — салат из свежих овощей и запеченную рыбу. Это ясно?

На кухне повисла тишина. Было слышно только, как потрескивают дрова в очаге. Кухарка смотрела на меня, ее лицо из красного стало багровым.

— Но… у нас по плану сегодня на обед жареная свинина, а на ужин — пирог с почками! — выпалила она. — Я не могу переделывать все меню из-за ваших… капризов!

Глава 8

Приняв ванну — холодную, бодрящую, а не горячую и расслабляющую, как, я была уверена, любила Сесилия, — я почувствовала себя почти человеком. Боль в мышцах никуда не делась, но стала тупой, ноющей, приятной. Я переоделась в другое платье, такое же бесформенное и унылое, как и предыдущее, но хотя бы чистое.

Я села в кресло у окна, положив на колени свой трофей — книгу о травах. Ее страницы были желтыми и хрупкими от времени. Я листала их, вдыхая пряный аромат и рассматривая изящные, детальные рисунки. Розмарин для памяти, лаванда для сна, зверобой от тоски… В моем мире, мире биодобавок и синтетических витаминов, это казалось сказкой. Здесь же, судя по всему, это была обыденность. Практическое знание.

Мой взгляд скользнул по комнате и остановился на подоконнике. Там, в простом глиняном горшке, стояло нечто, что когда-то, видимо, было цветком. Сейчас это было жалкое зрелище: пожухлый, сухой стебель, с которого свисали несколько коричневых, скрученных листочков. Он был так же мертв, как и все в этой комнате. Как и его бывшая хозяйка.

Я подошла к нему. В графине на столике оставалась вода после моего завтрака. Я взяла его и вылила немного в сухую, потрескавшуюся землю. Вода тут же впиталась, не оставив и следа.

— Бедняга, — прошептала я, прикасаясь кончиком пальца к сухому стебельку. — Тебя тоже никто не любил, да?

Я не знала, что это был за цветок. Может, роза. Или герань. Сейчас это было уже неважно. Он был мертв. Просто сухая палка в горшке с землей.

Но что-то внутри меня… воспротивилось этому. Я провела всю свою прошлую жизнь, создавая красоту из ничего. Я превращала заброшенные пустыри в цветущие сады. Я заставляла расти самые капризные орхидеи. Я не могла просто так смириться со смертью этого маленького, никому не нужного растения.

Я закрыла глаза и положила обе ладони на теплый от солнца глиняный горшок. Я не думала о том, что делаю. Это был инстинкт. Тот же инстинкт, который заставлял меня разговаривать с моими цветами в оранжерее. Я представила себе этот сухой стебелек. Представила, как по нему, от самых корней, начинает бежать живительный сок. Как он наполняет каждую клеточку, каждую жилку. Я представила, как расправляются сморщенные листья, как они наливаются силой и зеленью. Я представила, как на самой макушке набухает бутон. Маленький, тугой, полный жизни.

И я… я захотела этого. Не просто подумала, что было бы неплохо. А захотела всем своим существом. Я вложила в это желание всю свою ярость, все свое упрямство, всю свою отчаянную, злую волю к жизни, которая горела во мне с самого пробуждения в этом теле.

«Живи, — мысленно приказала я. — Ты не умрешь. Не в моем доме. Не на моих глазах. Слышишь? Живи!»

Я почувствовала легкое покалывание в кончиках пальцев. Тепло, исходящее от горшка, стало интенсивнее. Оно поднималось по моим рукам, приятное, щекочущее. Я не придала этому значения, полностью сосредоточившись на образе цветущего растения.

А потом я открыла глаза.

И чуть не закричала.

Это было невозможно. Этого не могло быть!

Сухой, безжизненный стебелек… он изменился. Он все еще был тонким, но уже не коричневым. Он стал зеленым. Насыщенным, живым. Несколько сморщенных листочков, висевших на нем, расправились. Они были маленькими, но сочно-зелеными, и на них блестели капельки влаги, хотя я не поливала их. А на самой макушке… на самой макушке был он. Крошечный, едва заметный зеленый бугорок. Почка.

Я отдернула руки, как от огня. Сердце заколотилось в груди так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет.

— Что… что это было? — прошептала я, глядя то на свои руки, то на оживший цветок.

Я снова протянула палец и осторожно, боясь, что это мираж, коснулась одного из листочков. Он был упругим. Живым. Настоящим.

Магия.

Это слово оглушило меня. В этом мире есть магия! Настоящая, действующая магия. И я… я, кажется, только что ее использовала.

Я рухнула обратно в кресло, ноги меня не держали. В голове был полный сумбур. Попаданка в другом мире, в чужом теле — это я уже как-то приняла. Но магия? Это было слишком. Это выходило за все рамки моего понимания.

Я вспомнила слова миссис Гейбл о матери лорда Алистера. «Она все увлекалась этим… колдовством». Значит, это не было чем-то из ряда вон выходящим. По крайней мере, для некоторых.

Неужели у Сесилии была эта способность? Или это мое? Что-то, что пришло в это тело вместе с моей душой?

Я снова посмотрела на книгу, лежащую у меня на коленях. «Лечебные травы и растения». Может, это не просто сборник рецептов? Может, это учебник?

В дверь постучали. Резко, требовательно. Я вздрогнула.

— Войдите!

На пороге стояла Мирта. Она окинула комнату своим обычным презрительным взглядом, который задержался на мне, потом на открытой книге, потом на пустой тарелке из-под завтрака, которую до сих пор не убрали.

— Миледи, — начала она своим скрипучим голосом, — я пришла, чтобы прибраться в ваших покоях.

Она явно пришла не просто прибраться. Она пришла на разведку. Узнать, что со мной происходит. Убедиться, что я все еще та самая слабая, безвольная Сесилия.

— Не нужно, Мирта, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. — Я хочу побыть одна.

— Но, миледи, в комнате беспорядок, — она сделала шаг внутрь. — Лорд не одобрит, если узнает, что в покоях его супруги царит запустение.

Она лгала. Лорду было плевать. Это была просто попытка продавить меня, показать, кто здесь главный.

— Тогда тем более не стоит беспокоиться, — парировала я. — Ведь лорд Алистер никогда сюда не заходит, не так ли?

Ее тонкие губы сжались в ниточку. Она не ожидала такого ответа.

Глава 9

Открытие магических способностей не ввергло меня в эйфорию. Наоборот, оно заставило меня быть еще осторожнее. Это был козырь, который следовало прятать в рукаве до самого последнего момента.

После скудного, но правильного обеда из овощного супа и пресной куриной грудки, который Полли принесла мне с видом великомученицы, я с новыми силами взялась за реализацию своего плана. Пункт первый, «Инструмент», касался не только внутреннего состояния тела, но и его внешней оболочки. А моя нынешняя оболочка была… удручающей.

Я распахнула дверцы огромного платяного шкафа и критически оглядела его содержимое. Это был не гардероб. Это было кладбище надежд. Ряды платьев висели, как унылые призраки: грязно-коричневые, мышино-серые, тоскливо-бордовые. Все из тяжелых, дорогих тканей, но скроенные так, чтобы скрыть любой намек на фигуру, превращая женщину в бесформенный колокол. Это была одежда человека, который отчаянно хотел исчезнуть, раствориться в тенях собственного дома.

Я вытащила одно из платьев. Оно было из плотного темно-синего бархата. Тяжелое, как свинцовый саван. Я поднесла его к зеркалу. Оно делало меня на десять лет старше и на двадцать килограммов тяжелее. В этом наряде можно было идти только на собственные похороны.

— Нет, — сказала я своему отражению. — С этим покончено.

Я не могла завоевывать уважение, будучи одетой как бедная родственница. Одежда — это заявление. Мои платья кричали: «Я — ничтожество, не обращайте на меня внимания». Мне нужна была одежда, которая будет говорить: «Я — хозяйка. Я здесь главная».

Я дернула шнурок звонка. На этот раз я ждала недолго. Полли, видимо, уже поняла, что игнорировать мои вызовы — себе дороже. Она впорхнула в комнату, уже без утренней заспанности, но с вечным выражением испуганной лани на лице.

— Миледи? Вы звали?

— Да, Полли, — кивнула я, не отходя от шкафа. — Мне нужен портной.

Горничная удивленно моргнула.

— Портной, миледи?

— Да. Или портниха. Тот, кто шьет одежду. Мне нужно обновить гардероб. Передай, пожалуйста, управляющему, чтобы он немедленно послал за лучшим мастером в городе.

Полли закусила губу, ее взгляд забегал по комнате.

— Управляющему… мистеру Флетчеру?

— А у нас есть другой управляющий? — спросила я с легкой иронией.

— Н-нет, миледи, но… — она замялась. — Все финансовые вопросы… их решает мистер Флетчер. А он… он очень строг в том, что касается расходов… особенно ваших.

Ну разумеется. Конечно же, у моего ледяного мужа есть верный цербер, который следит за каждым потраченным мной пенни.

— Тем не менее, Полли, передай ему мой приказ. Скажи, что леди Вудсборн желает его видеть. Немедленно. Здесь, в моих покоях.

— Прямо здесь? — ужаснулась она. — Но, миледи, мужчины не входят в спальню леди…

— Этот мужчина, — отрезала я, — управляет моими деньгами. Значит, он войдет туда, куда я ему скажу. А теперь иди.

Она выскользнула за дверь, и я осталась ждать. Я знала, что это будет еще одна битва. И противник на этот раз будет серьезнее, чем сварливая кухарка. Управляющий — это человек лорда. Его доверенное лицо.

Минут через пятнадцать в дверь вежливо, но настойчиво постучали.

— Войдите.

На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Сухопарый, высокий, с редкими седыми волосами, зачесанными на пробор. На нем был безупречно чистый, но потертый на локтях черный сюртук. Лицо его было худым, с тонкими губами и проницательными серыми глазами за стеклами очков в тонкой металлической оправе. Он держал в руках гроссбух, словно рыцарь — свой щит. Это был мистер Флетчер.

— Леди Вудсборн, — произнес он, слегка поклонившись. Его голос был сухим, лишенным дружелюбности. — Вы желали меня видеть.

Он не выказал ни удивления, ни возмущения тем, что его вызвали в женскую спальню. Он был профессионалом. И он смотрел на меня так, будто я была очередной статьей расходов, которую нужно проанализировать и, по возможности, сократить.

— Да, мистер Флетчер. Проходите, — я указала на кресло. Сама я осталась стоять, возвышаясь над ним. Маленькая психологическая уловка из прошлой жизни. — Я хочу обновить свой гардероб. Мне нужен портной.

Он не сел. Он остался стоять у двери, прижимая к себе свой гроссбух.

— Портной, миледи?

— Вы плохо слышите, мистер Флетчер? — спросила я холодно. — Да. Портной. Я хочу заказать несколько новых платьев.

Он откашлялся в кулак и открыл свою книгу.

— Боюсь, это будет затруднительно, миледи.

— Затруднительно? — я вскинула бровь. — Полагаю, в ближайшем городе есть хотя бы один портной? Или мне придется ехать за ним в столицу?

— Портные есть, разумеется, — его тон оставался бесстрастным. — Проблема в другом. Согласно указаниям лорда Вудсборна, бюджет на ваши личные расходы, включая гардероб, на этот квартал уже исчерпан.

Он сказал это так просто, так обыденно, будто сообщал, что на ужин будет рыба.

Внутри меня вскипела ярость. Исчерпан? Да Сесилия, судя по дневнику, не покупала ничего нового уже почти год! Куда же ушли деньги? На изумрудные колье для любовниц?

— Исчерпан? — повторила я, и мой голос, к моему собственному удивлению, не дрогнул. — Странно. Я не припомню, чтобы делала какие-то покупки в последнее время. Не могли бы вы показать мне отчет, мистер Флетчер?

Он на мгновение замер. Его серые глаза за стеклами очков внимательно изучали меня. Он явно не ожидал такого вопроса. Сесилия бы просто смирилась.

— Отчеты по хозяйственным расходам предоставляются только лорду, миледи, — ответил он ровно.

— Но это касается моих личных расходов, — возразила я. — Я имею право знать, на что были потрачены деньги, выделенные на мое содержание.

Глава 10

Вечер опустился на поместье Вудсбор.

После моей стычки с Флетчером по коридорам пронесся невидимый ураган. Слуги двигались быстрее, говорили тише, а в их взглядах, когда они думали, что я не вижу, теперь плескалось не только презрение, но и растерянное любопытство. Они не понимали, что происходит, но чувствовали — старый, привычный порядок рушится.

Я провела остаток дня в библиотеке, погрузившись в книгу о травах и составляя меню на неделю. Не для них. Для себя. Я описывала простые, здоровые блюда, которые должны были стать основой моего нового рациона. Я была так увлечена, что почти забыла о возвращении хозяина дома.

Стук копыт по гравию подъездной аллеи вернул меня в реальность. Он вернулся. Лорд Алистер Вудсборн.

На этот раз я не стала выходить в холл, чтобы встретить его. У меня не было ни малейшего желания снова ощущать на себе его ледяной, обесценивающий взгляд. Я осталась в полумраке библиотеки, прислушиваясь к звукам, доносившимся из холла.

Вот хлопнула входная дверь. Вот ровный, безэмоциональный голос Дженнингса: «Доброго вечера, милорд». И ответ Алистера — такое же короткое, лишенное тепла «Дженнингс». Шаги. Тяжелые, уверенные, хозяйские. Они не направились сразу в кабинет, как вчера. Они замерли.

Я выглянула в щель приоткрытой двери. Алистер стоял посреди холла и… принюхивался. Его красивое, аристократическое лицо было непроницаемым, но в линии бровей промелькнуло едва заметное удивление.

— Дженнингс, что это за запах? — его низкий голос разнесся по холлу.

— Запах, милорд? — переспросил дворецкий.

— Да. Что-то… изменилось. Пахнет не так, как обычно.

Я знала, о чем он. Утром, после своей победы на кухне, я заставила Полли и Дженни не просто проветрить комнаты на первом этаже, но и разложить на подоконниках пучки мяты и лаванды, которые я нашла в кухонных запасах. Я сказала, что это «от моли», но на самом деле я просто не могла больше дышать этой спертой атмосферой пыли и уныния.

— Леди Сесилия распорядилась разложить в комнатах травы, милорд, — доложил Дженнингс ровным голосом.

Алистер нахмурился. Он медленно обвел холл взглядом. Я видела, как его глаза скользнули по перилам лестницы, по которым я утром заставила горничных пройтись влажной тряпкой. Они все еще не сияли, но хотя бы не были покрыты вековой грязью.

— Распорядилась? — в его голосе прозвучало удивление. Он произнес это слово так, будто оно было из иностранного языка.

— Именно так, милорд.

Алистер ничего не ответил. Он постоял еще мгновение, словно пытаясь осознать эту новую, не укладывающуюся в привычную картину мира информацию. Затем, так же молча, он прошел в свой кабинет. Дверь за ним закрылась.

Я тихонько прикрыла дверь библиотеки, и на моих губах появилась улыбка. Он заметил. Маленький, незначительный сдвиг. Но он его заметил. Это было начало.

Как и вчера, я отказалась от ужина, хотя и думала изначально подкрепиться. Но когда Полли пришла забирать поднос с нетронутой едой, я остановила ее.

— Подожди, Полли. Это для лорда. Отнеси ему в кабинет.

Девушка уставилась на меня, как на сумасшедшую. На подносе стояла тарелка с моим ужином: большой салат из свежих овощей и кусок рыбы, запеченной в травах.

— Но, милорд… он заказывал себе ростбиф с пудингом, — пролепетала она.

— Ростбиф подождет, — сказала я. — А это… скажи, что это специальное блюдо от леди Вудсборн. С травами для… улучшения пищеварения.

Я знала, что это наглость. Я вторгалась на его территорию, в его кабинет, нарушая его священный ритуал ужина в одиночестве. Но мне было все равно. Я бросала ему еще один камешек. Маленький, но раздражающий.

Полли, бледнея и краснея, взяла поднос и, пошатываясь, понесла его к кабинету. Я не стала подслушивать. Я знала, что он, скорее всего, просто прикажет убрать это и принести то, что он заказывал. Но, пусть чувствует моë присутствие. И чем чаще, тем лучше.

Следующие несколько дней прошли в том же духе. Каждое утро, на рассвете, я выходила на свою мучительную пробежку. Сначала я едва могла дойти до старого дуба. Потом я смогла пробежать половину пути. Следом — почти весь. Слуги перестали открыто смеяться. Теперь они просто молча и с каким-то суеверным ужасом провожали меня взглядами. Леди Вудсборн, которая всегда спала до полудня, теперь вставала раньше петухов и истязала себя в парке. Это не укладывалось у них в головах.

Каждый день я сражалась за свой рацион. Миссис Гейбл все еще пыталась саботировать мои приказы, то «случайно» добавляя в суп масло, то «забывая», что я просила рыбу, а не свинину. Но я была неумолима. Я молча отодвигала тарелку и требовала принести то, что было заказано. После двух таких инцидентов, когда ей пришлось переделывать блюдо, она сдалась.

Алистер возвращался каждый вечер. Я больше не встречала его, но я знала, что он замечает перемены. То в холле появятся свежие цветы в вазе. То потускневшее серебро на консольном столике вдруг начнет блестеть. Мелочи. Но они накапливались, как капли воды, которые точат камень. Он никогда ничего не говорил. Но я чувствовала его удивление. Я знала, что он спрашивает Дженнингса, и дворецкий ровным голосом отвечает: «Это распоряжение леди Сесилии, милорд».

На четвертый день после моего бунта, вечером, произошел еще один сдвиг.

Я была в своей комнате, когда в дверь постучали. Это был не робкий стук Полли и не требовательный — Мирты. Это был уверенный, мужской стук.

Мое сердце на миг замерло.

— Войдите.

Дверь открыл Дженнингс.

— Милорд желает вас видеть, — произнес он своим обычным бесстрастным тоном.

Я поднялась с кресла.

— Где?

Глава 11

Разговор в кабинете мужа оставил странное послевкусие. Да, он заметил меня, признал мое существование. Но его слова — «посмотрим, надолго ли хватит вашего нового увлечения» — были брошенной перчаткой. Он все еще считал это капризом, временным помутнением рассудка. Он ждал, когда я сломаюсь и снова превращусь в тучную, плаксивую тень.

Что же, ждать ему придется долго. До скончания веков.

На следующее утро, после пробежки, которая далась мне уже чуточку легче, и привычной порции овсянки, я ждала. Ждала мадам Леклер, лучшую портниху в графстве, как отрекомендовал ее мистер Флетчер. Это был следующий шаг моего плана. Внешняя трансформация.

Около десяти утра Полли, вся запыхавшаяся и с горящими от любопытства глазами, влетела в мою комнату.

— Миледи! Она приехала! Мадам Леклер! Мистер Флетчер провожает ее в Синюю гостиную!

Синяя гостиная. Та самая, где я впервые встретила Дженнингса, натирающего серебряную шкатулку посреди царства пыли. Я усмехнулась. Видимо, Флетчер, опасаясь моего гнева, все-таки заставил слуг привести хотя бы одну комнату в божеский вид.

— Хорошо, Полли, — сказала я спокойно, откладывая книгу о травах. — Помоги мне привести себя в порядок. И принеси, пожалуйста, чай. На двоих.

Когда я вошла в Синюю гостиную, я была приятно удивлена. Чехлы с мебели были сняты, обнажив изящные диваны и кресла, обитые синим шелком. Пыль была вытерта, потускневшее серебро на каминной полке — начищено. Даже в камине горел небольшой, уютный огонь. Флетчер постарался.

У окна стояла женщина. Невысокая, худенькая, лет сорока, с живыми, как у птички, черными глазами и ловкими, тонкими пальцами. Она была одета просто, но с безупречным вкусом в темно-серое платье, которое выгодно подчеркивало ее стройную фигуру. Это была мадам Леклер. Рядом с ней на полу стояли две большие корзины, набитые рулонами тканей и модными журналами.

Увидев меня, она сделала изящный реверанс.

— Леди Вудсборн, — ее голос был мелодичным, с легким, приятным акцентом. — Для меня большая честь получить ваше приглашение.

— Мадам Леклер, — я кивнула ей с улыбкой. — Рада знакомству. Прошу, присаживайтесь. Сейчас нам принесут чай.

Я села на диван, указав ей на кресло напротив. Она опустилась на краешек, ее взгляд был быстрым, оценивающим. Она смотрела не на мое лицо. Она смотрела на мое платье, на то, как оно сидит на мне, на мои руки, на мою осанку. Она была профессионалом.

— Мистер Флетчер сообщил, что вы желаете обновить гардероб, — начала она, когда Полли внесла поднос с чаем и бесшумно удалилась.

— Совершенно верно, — подтвердила я, наливая чай. — Мой нынешний гардероб меня категорически не устраивает.

— Я понимаю, — кивнула она, принимая из моих рук чашку. — Мода не стоит на месте. Сейчас в столице в большом почете струящиеся шелка, пастельные тона…

— Нет, — мягко перебила я ее.

Мадам Леклер удивленно вскинула брови.

— Простите, миледи?

— Мне не нужны модные платья для балов, мадам Леклер. По крайней мере, пока. Мне нужна одежда для жизни. Для моей новой жизни.

Я отставила свою чашку.

— Послушайте, я буду с вами откровенна. Я… меняю свой образ жизни. Я много двигаюсь, гуляю по парку, собираюсь работать в саду. Мне нужна практичная, удобная, но в то же время элегантная одежда.

— Работать в саду? — переспросила она с вежливым недоумением.

— Именно, — я улыбнулась. — Я хочу восстановить розарий покойной леди Вудсборн.

При упоминании матери Алистера ее лицо смягчилось.

— О, это было бы чудесно! Ваша свекровь была моей первой и самой любимой клиенткой. У нее был безупречный вкус.

— Вот видите, — подхватила я. — Значит, вы меня понимаете.

Я встала и подошла к ее корзинам.

— Давайте посмотрим, что у вас есть. Мне нужны светлые тона. Кремовый, бежевый, небесно-голубой, мятный. Ткани — легкие, дышащие. Хлопок, лен, тонкая шерсть.

Она встрепенулась, ее профессиональный азарт взял верх над удивлением. Она тут же подскочила ко мне, открывая свои сокровища.

— Конечно, миледи! Вот, взгляните! Чудесный ирландский лен, цвет утреннего тумана. А это — тончайший муслин, идеально для летних платьев. А вот шерсть, легкая, как пух, для прогулок в прохладную погоду.

Мы склонились над тканями, и я почувствовала себя в своей стихии. Я всегда любила фактуры, цвета, сочетания. Я выбирала ткани, описывая ей фасоны, которые рождались у меня в голове. Никаких рюшей, бантов и лишних деталей. Простые, чистые линии. Чуть завышенная талия, чтобы скрыть пока еще существующие недостатки фигуры. Длинные, но не слишком широкие юбки, не стесняющие движений.

— Мне нужно три дневных платья, — говорила я, раскладывая отрезы на диване. — Одно из этого голубого льна. Второе — из кремового хлопка. И третье, пожалуй, из этой мятной шерсти.

— Прекрасный выбор, миледи, — кивала мадам Леклер, ее глаза горели. — Фасоны очень… современные. Смелые.

— Они практичные, — поправила я. — А теперь — самое главное. Мне нужен рабочий костюм.

— Рабочий костюм? — она снова была озадачена.

— Да. Для работы в саду. Что-то вроде… широких брюк.

Слово «брюки» заставило ее замереть.

— Брюки, миледи? Но… женщины не носят брюк! Это… это неслыханно! Неприлично!

— Значит, я буду первой, — спокойно ответила я. — Я не могу полоть розы в длинной юбке. Мне нужны широкие, удобные брюки из плотной темной ткани, вроде тех, что носят ваши мужчины-садовники, только сшитые по моей фигуре. И простая рубашка из хлопка свободного покроя. Вы сможете это сшить? А перед и зад можно прикрыть фартуком.