Хозяйка приюта. Чудо под Новый год

Глава 1. Ветхий дом, голодные дети

— Что это? — я заглянула в котел, в котором бурлила серая клейкая масса по консистенции не гуще воды. — Вы собираетесь кормить этим детей? Теперь понятно, почему все они маленькие, хилые и постоянно болеют. С таким питанием недолго протянуть ноги.

И добавила про себя: «Возмутительно!»

Повариха с озадаченным видом поправила колпак на голове и посмотрела на меня сквозь клубы пара, что поднимались от горячей каши.

— Но это же было ваше распоряжение — экономить продукты. Вы сами сказали, что это отрепье не заслуживает ни масла, ни мяса.

К щекам прилил мучительный жар. Стало неприятно находиться в этом теле, словно душа, что побывала в нем до меня, успела замарать его своей грязью.

— И правильно, — продолжила повариха, прежде чем я успела ответить. — Нечего баловать их. Нормальные дети от достойных родителей заслуживают всего самого лучшего — это вне всяких сомнений, с этим никто не спорит. Но это же не нормальные дети! Это яблоко от яблони. Будущие воры, пьяницы и продажные девки. Чем меньше их доживет до взрослого возраста, тем чище будут улицы нашего Шаборо́.

— Линара!

— Правду ведь говорю, госпожа, — захлопала глазами повариха, искренне не понимая причин моего возмущения. — Одни дети — цветы, другие — сорняки. Нет здесь отпрысков благородных семейств. Кто-то попал сюда, потому что родители упились до смерти. Кого-то оставили на крыльце нашей «Милосердной Мариты», потому что не могли прокормить. Прочих сбыли с рук гулящие девки, чтобы скрыть последствия своего позора. А сколько младенцев принесли к нашему порогу блудницы с красного квартала! Рожают, как кошки, и всех тащат к нам.

— Линара, прикуси язык, — процедила я сквозь зубы, с трудом сдерживая гнев. — Не смей говорить так о наших воспитанниках. Все дети невинны и не отвечают за грехи родителей. Из каждого можно вырастить достойного члена общества.

Поймав мой сердитый взгляд, повариха склонилась над котлом и принялась активно мешать черпаком кашу.

— Добавь побольше масла, — велела я. — Чтобы было вкуснее и сытнее. Сегодня же составлю меню на неделю, и ты будешь ему следовать.

— Неужто проверка к нам едет? — Линара улыбнулась хитро и понимающе. Я без труда прочитала на лице ее мысли: «А-а-а, ясно теперь, чего вы добренькой такой стали. Надо ревизору пустить пыль в глаза, иначе денежек вас лишат да с высокой должности снимут».

— Да, именно. Поэтому старайся, а то шкуру с тебя спущу.

Я решила, что выводы Линары мне на руку, и не стала ее разубеждать.

Большой кусок масла полетел в котел и украсил серую размазню желтыми блестящими лужицами. Так-то лучше.

Оставив повариху заниматься завтраком, я спустилась в кладовую и взяла оттуда буханку белого хлеба, головку сыра и немного конфет — пусть дети порадуются.

В городе было не без добрых людей. Его Сиятельство граф Лареман регулярно снабжал сирот сладостями, но все угощения проходили мимо детских ртов. Конфеты, шоколад, ягоды в сахаре — то, что не оседало в карманах Сибилл Шевьер, бывшей хозяйки моего тела, делили между собой служащие приюта.

— Госпожа, — неободрительно покачала головой повариха, когда я встала рядом с ней за кухонным столом и принялась делать бутерброды, чтобы подать к завтраку вместе с кашей. — Куда этим голодранцам такая роскошь? И масло! И сыр! Хватило бы краюхи черного хлеба, а вы им пшеничный. Даже я такой не всякую неделю ем.

— Уймись, Линара, — цыкнула я на нее и добавила с многозначительным видом: — Проверка.

Волшебное слово «проверка» заставило повариху заткнуться. Я решила, что буду использовать это заклинание и впредь, чтобы аккуратно наводить в приюте свои порядки и при этом не вызывать подозрений.

В трапезном зале стоял дубарь. За окнами ревел студеный ветер и сугробы лежали выше человеческого роста, а трубы отопления были едва теплыми. Городское управление снабжало «Милосердную Мариту» углем, но его запасов едва хватало, чтобы пережить зиму.

Оконные рамы давно прогнили. Сквозь щели в комнаты задувал ветер. По коридорам гуляли сквозняки, оттого сироты постоянно мучались соплями и кашлем. На ледяном полу не было ковров, а у воспитанников — приличной обуви. При таком раскладе простуды не избежать.

Линара расставляла по столам тарелки. Женщиной она была тучной, хромала на одну ногу, поэтому едва двигалась. С видом, будто отрывает еду от сердца, повариха оставляла рядом с каждой миской бутерброд и конфету в бумажной обертке. При этом она что-то едва слышно ворчала себе под нос.

Я решила сама позвать воспитанников к завтраку и, кутаясь в шаль, принялась подниматься по темной скрипящей лестнице.

Всего под крышей «Милосердной Мариты» собралось двадцать детей. Самому старшему было одиннадцать, самой маленькой — пять. Сироты жили в спальнях по семь человек, и холод в этих спальнях царил такой же собачий, как и в столовой на первом этаже. Надо было что-то с этим делать. Срочно!

«Хорошая еда, теплая одежда, нормальная обувь, ремонт дома, обучение, — строила я планы, пока шла по коридору с обшарпанными стенами и пятнами плесени на потолке. — Где взять на все это деньги? Финансирования явно не хватает, да и персонал привык воровать».

Перед тем, как постучать в дверь ближайшей спальни, я глубоко вздохнула.

Глава 2. Маленький сюрприз, большой сюрприз

Куцые одеяльца не защищали от холода, и дети спали в одежде, старой и усыпанной разноцветными заплатками, — в штанах, в платьях и в штопанных-перештопанных чулках.

Три деревянные кровати стояли вдоль одной стены и четыре вдоль другой. На каждой койке лежал тюфяк, набитый соломой, и, когда дети зашевелились, проснувшись от дверного стука, комнату наполнил сухой шорох.

В конце прохода, образованного двумя рядами кроватей, светлел прямоугольник окна. Черная рама разделяла стекло на четыре одинаковых квадрата. За этими квадратами крупными хлопьями валил снег.

— Доброе утро, — сказала я. — Умывайтесь и спускайтесь завтракать.

Я старалась говорить мягко и ласково, но, услышав голос вечно злой директрисы, дети резко подскочили на своих матрасах. Солома под ними зашуршала громче.

Все сироты резко повернули лица к двери и замерли испуганными мышками.

— Умывайтесь и завтракать, — повторила я.

Никто не шелохнулся. Семь пар глаз тревожно блестели в полумраке спальни.

Собираться дети начали, только когда я вышла в коридор.

В следующей комнате жили мальчики. Они оказались смелее своих соседок и после моих слов сразу построились в очередь к умывальнику — жестяному тазу с холодной водой. Тумба с ним притаилась в дальнем углу в глубокой тени.

Дожидаясь своей очереди, чтобы умыть лицо и руки, дети зябко ежились и переступали с ноги на ногу. Многие, как цапли, стояли то на одной ноге, то на другой, потому что пол был ледяным, а их башмаки — дырявыми. И даже если обувь была целой, холод без труда прогрызал тонкие, почти картонные подметки.

То и дело из очереди, из-за стены, из глубины дома доносился чей-то надрывный кашель.

Сердце сжалось, когда старший из мальчиков поднял на руки малыша лет пяти, чтобы тот мог дотянуться до умывальника.

Я обошла три общие спальни и спустилась в трапезный зал. Дети уже рассаживались по столам. С голодными лицами они тянулись к каше и вдруг замечали рядом с миской бутерброд, а еще конфету. Наблюдать за их реакцией на этот небольшой сюрприз оказалось не радостно, а больно.

Тощая девочка, повязавшая голову платком, как старушка, при виде угощения шумно вздохнула. Затем она воровато покосилась на повариху и спрятала конфету в карман платья, а бутерброд целиком затолкала в рот, пока не передумали и не отобрали.

Зашуршали бумажные обертки. Тут я осознала свою оплошность. Дети спешили прикончить сладость и только потом принимались за бутерброд и кашу.

Сначала я хотела остановить их, сказать, что конфета — это на десерт, но поняла, что только напугаю малышей своим окриком.

Что ж, учту свою ошибку и впредь не стану подавать вкусности одновременно с нормальной едой.

Холод крепчал. Снаружи ветер закручивал снежные вихри и вскоре за окнами стало белым-бело. Свечи мы экономили и не зажигали даже пасмурными зимними днями, оттого столовая тонула в полумраке, ибо света от окон было недостаточно.

Сегодня в трапезном зале царило оживление. Вкусный завтрак поднял детям настроение, и они начали переговариваться за столом, хотя обычно ели в полном молчании.

— Ишь, расшумелись, — поджала губы Линара.

Вдруг снаружи раздался шум.

Мне показалось, что под окном столовой кто-то прошел, поскрипывая слежавшимся снегом.

— Да нет, вряд ли, — хмыкнула повариха, когда я поделилась с ней своим предположением.

Я прислушалась к гулу ветра и вскоре за воем метели уловила звук, похожий на стон.

— Неужто младенца подкинули на крыльцо? — недовольно цокнула языком Линара.

Я взглянула в окно, ужаснулась непогоде и со всех ног кинулась к парадной двери. В такую пургу хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а тут слабого новорожденного малыша бросили замерзать на пороге чужого дома.

Околеет же! Его, небось, не в шкуры завернули, а, как обычно, — в тонкие пеленки, а те, возможно, уже и мокрые насквозь.

— А может, пусть? — поймала меня за руку повариха и посмотрела долгим красноречивым взглядом исподлобья. — Лишний рот.

Далеко не сразу я поняла, на что она намекает, а когда сообразила, задохнулась от возмущения. Притвориться глухими и найти подкидыша, когда он замерзнет до смерти, — каким черствым сердцем надо обладать, чтобы предложить такое?

Закипая от гнева, я отняла у Линары свою руку и распахнула дверь. В холл ворвалось облако снежной крупы, ветер окатил меня холодом и взметнул полы моей юбки.

Я ожидала увидеть на пороге плетеную корзинку с шевелящимся свертком, но на запорошенном крыльце лежал человек в черном пальто. Мужчина.

— Пьяный, что ль? — раздраженно запыхтела за моим плечом повариха.

А если и пьяный, не оставлять же его здесь коченеть?

Незнакомец то ли спал, то ли потерял сознание. Он лежал на боку, согнув ноги. Длинные черные волосы закрывали его лицо.

С трудом я перевернула мужчину на спину и поразилась красоте его черт. Бледная кожа, внешность аристократа — прямой нос, высокие, выраженные скулы, волевой подбородок с ямочкой. Широкие угольные брови посеребрил иней. На черных ресницах, длинных и пушистых, как у девушки, лежали снежинки. Под белыми сомкнутыми веками двигались глазные яблоки.

Глава 3. Раненый незнакомец, первая помощь

— Возьмите его за руки, — скомандовала повариха, — а я за ноги.

Пока мы пытались затянуть незнакомца под крышу «Милосердной Мариты», ветер задувал в холл сквозь открытую настежь дверь. Глядя на это безобразие, я недовольно морщилась. Каких денег и усилий стоило протопить этот старый дом, а сейчас он стремительно терял драгоценное тепло — и всё из-за нашей медлительности.

Я бы и рада поторопиться, но бессознательный мужчина был тяжел, очень тяжел. Было видно, что под всеми этими объемными зимними тряпками он худой, зато высокий и плечистый. Учитывая, что мышцы весят больше жира, он, наверное, состоял из одних стальных мышц.

— Ох, не управимся вдвоем, — взвыла Линара, вся красная от напряжения.

Наконец мы перетащили нашего безвольного гостя через порог, и, к моему облегчению, смогли закрыть входную дверь, отрезав порывы кусачего, студеного ветра. Теперь нас ждал подъем на второй этаж. Я в отчаянии взглянула на крутую лестницу, убегающую во мрак. Проследив за моим взглядом, Линара тяжело вздохнула.

— Надо позвать Джораха, — выдала она.

— Если он еще не упился вусмерть.

— Утро ведь, не успел.

Джорах работал в «Милосердной Марите» зимой и поздней осенью — кочегарил в угольной котельной при доме, занимался мелким ремонтом, чистил двор от снега и помогал таскать тяжести, например, полные ведра горячей воды из кухни в банную.

Работник из Джораха был неважный, но другого при наших скудных финансах мы позволить себе не могли. Только этого любителя прикладываться к бутылке.

Покончив с завтраком, дети покидали столовую и замирали в дверях с открытыми ртами. Всем было любопытно, что за темная фигура распласталась на полу холла в луже талого снега. Я разогнала сирот по спальням, а самого старшего, Тима, отправила в котельную за помощью.

Джорах явился весь синий, помятый и пропахший яблочной настойкой. Наш кочегар едва держался на ногах. Я очень сомневалась, что этими дрожащими руками он удержит хотя бы вилку, не говоря уже о здоровенном мужике без сознания. Однако Джорах меня удивил.

Втроем мы кое-как подняли замерзшего незнакомца на второй этаж и отнесли в свободную спальню.

— Надо бы привести его в чувство, — Линара согнулась и уперла руки в колени. На ее обрюзгшем лице блестел пот. Дыхание вырывалось из груди с прерывистым свистом.

— Сначала осмотрим его. Вдруг ранен.

— Ага, и карманы пальто проверим. Может, кошель найдем или какую другую ценность. Скажем, что воры его обчистили. Поди докажи обратное.

Я посмотрела на Линару с укоризной, но мой взгляд ее совершенно не устыдил.

— А что? — насупилась повариха. — Просто так я что ль его сюда волокла, с больным-то бедром? Всякая помощь требует благодарности.

Я покачала головой.

Рубашка под суконным пальто была в странных бурых пятнах, на ощупь — какая-то неприятно жесткая, шершавая, заскорузлая.

Да это же засохшая кровь!

Вскоре я нашла подтверждение своей страшной догадки — прореху в шерстяной ткани, сквозь которую была видна рана, красная и воспаленная. Похоже, беднягу ударили ножом в бок.

К счастью, к тому моменту, как незнакомец попал в мои руки, кровотечение успело закрыться, но бедняга все равно нуждался в помощи. Оставлять все, как есть, в надежде, что само заживет, было нельзя.

— Тим, — позвала я мальчика-сироту, — принеси мне таз чистой воды, Джорах тащи сюда свою яблочную настойку, Линара…

Я посмотрела на повариху, которая до сих пор не могла отдышаться. Гонять по лестницам толстуху с больным бедром было бесчеловечно, так что за бинтами и нитками я отправилась сама, оставив повариху присматривать за раненым.

Прежде мне не доводилось зашивать раны, а у Сибилл Шевьер такой опыт был. Без присмотра дети часто попадали в неприятности, калечились, а услуги докторов стоили дорого. Директриса экономила и лечила воспитанников в меру своих сил. Об этом было стыдно и неприятно вспоминать, но ей нравилось причинять боль, оттого и не гнушалась она штопать рассеченные лбы и разбитые колени.

Когда я вернулась с аптечкой в спальню, наш гость все еще был без сознания. В который раз я невольно поразилась его утонченной красоте. Никогда не видела таких привлекательных мужчин. Даже в кино. Контраст белой матовой кожи и угольно-черных волос, бровей, ресниц просто завораживал.

— Ну я пойду? — спросила Линара и, не дождавшись ответа, похромала к выходу.

Мы с больным остались в спальне одни.

Снаружи закручивалась метель. То и дело слышался короткий дробный стук — это ветер бросал в оконные стекла снежную крупу.

Ножницами я разрезала на мужчине испорченную рубаху и кое-как избавила его от окровавленных тряпок. Рану промыла водой, обработала яблочной настойкой, которую Джорах с трудом оторвал от сердца. Воняло от бутылки так, что закладывало нос. Затем зажгла свечу и сунула иголку в огонь.

В теории и воспоминаниях Сибилл все было просто, но, когда пришло время заняться делом, мои руки дрогнули. Стало не по себе. Понадобилось несколько минут, чтобы собраться с духом.

— Господи, помоги мне, — шепнула я в тишину спальни.

Глава 4. Детский труд, учеба вместо работы

Было неловко растирать в ладонях руки незнакомого мужчины, благо тот почти спал и не обращал на меня внимания. Пальцы у него были длинные и тонкие, как у пианиста, кожа — нежная и гладкая, словно у девицы. Что тут скажешь: аристократ. Откуда взяться мозолям, если всю тяжелую работу за тебя выполняют слуги?

Укрытый до подбородка разноцветным одеялом, наш усталый дворянин смежил веки. На бледные щеки упала тень от густых ресниц.

Красив! Аж до неприличия. Настолько, что хочется любоваться и любоваться им, будто чудесной картиной или скульптурой.

Постепенно его ледышки согрелись, кожа потеплела, а потом явилась Линара и принесла две бутылки с кипятком. Пришлось обернуть их тканью, чтобы пациент нечаянно не обжегся во сне. Одну бутылку я устроила у него в ногах, другую — под боком.

В комнату боязливо, на цыпочках вошел Тим и протянул мне глиняную кружку, над которой клубился дымок.

— Чаю? — предложила я гостю, но мужчина на кровати только что-то неразборчиво промычал, не разомкнув глаз. — Ладно, отдыхайте. Загляну к вам позже.

— Ну что он сказал? — стоило выйти за дверь, Линара набросилась на меня с вопросами. — Кто он? Барон? Баронет? Ну явно же какая-то важная птица. Надеюсь, он изъявил желание щедро отблагодарить нас за помощь? Если сам не додумался — с господами это бывает, можно аккуратно ему намекнуть.

Я плотнее закуталась в наброшенный на плечи платок и начала спускаться по лестнице, держась за перила.

— Боюсь, ты будешь разочарована, Линара. Наш гость ничего не помнит о себе, даже имени.

— Как!

Судя по звуку, повариха за моей спиной всплеснула руками.

— Ну ничего, — добавила она спустя какое-то время, — вспомнит.

У подножия лестницы стояли, понурив головы, две хорошенькие девчушки лет восьми, одетые в шапки и поношенные тулупы. Обе курносые, белокурые, прозрачные от недоедания.

— Мы готовы, госпожа Шевьер, — пискнула одна, не поднимая на меня глаз. Ее соседка шмыгнула носом.

— К чему готовы? — нахмурилась я.

— Как это к чему? К работе, — раздался позади голос Линары. — Что-то вы, госпожа, стали больно забывчивой. Вева, — кивнула она на малышку слева, — с понедельника по субботу работает в лавке мадмуазель Гвенадет. А Инес, — указала она на девочку справа, — в доме мадмуазель Реко.

Тут я вспомнила одну вещь и задохнулась от возмущения. Хозяйка «Милосердной Мариты» и ее прихвостни нещадно эксплуатировали детский труд. Не жалели даже пятилетних малышей! Летом отправляли своих воспитанников вспахивать чужие огороды и смотреть за живностью, зимой отдавали в услужение зажиточным горожанам. Для тех — экономия, ведь ребенку можно платить меньше, а нагружать работой почти как взрослого. А для Сибилл Шевьер — несколько лишних золотых в месяц.

По законам королевства сирот в заведениях, подобных нашей «Марите», должны обучать чтению, письму, счету, а вместо этого несчастные дети пахали от зари до зари и не видели ни копейки — все заработанное директриса опускала себе в карман. Эти деньги шли не на нужды приюта, а на ее собственные — хорошая еда, дорогие наряды, драгоценности.

Кстати! Драгоценности!

Кажется, я придумала, где достать средства на ремонт этой развалюхи, насквозь продуваемой ветрами.

— Так, — обернулась я к Линаре, — передай мадмуазель Гвенадет и мадмуазель Реко, что девочки к ним больше не придут. И ни к кому не придут. С этого дня дети в «Милосердной Марите» будут обучаться грамоте и другим наукам, как им и полагается. Ни о какой работе в поле или в чужих домах не может быть и речи.

Инес и Вева переглянулись.

Повариха вытаращила на меня глаза:

— Но госпожа Сибилл! Как же так! Мы же договорились! Зачем этому отрепью грамота? Все равно толку с них не будет. Девки вырастут — и пойдут по рукам: прямая дорога в красный квартал. А эти гадкие сорванцы — будущие пьяницы да карманники. Научились считать до десяти, могут написать свое имя — хватит с них.

Я покачала головой.

«Конечно, в красный квартал, конечно, в карманники, — хотелось закричать мне. — Вы же у них собственными руками отбираете шанс на нормальную жизнь. Если с самого детства твердить ребенку, что у него нет будущего, его и не будет».

Но сказала я другое. То, что для таких, как Линара, было аргументом.

— Закон запрещает нанимать на работу детей младше двенадцати лет. Если кто-нибудь узнает, что мы… — я замолчала и посмотрела на нее многозначительным взглядом, позволив самой додумать мою мысль. — Проверка. Помнишь? Со дня на день ждем королевского ревизора.

Повариха побледнела до синевы и повторила дрожащим голосом:

— Ревизора…

— Да, ревизора.

С моего разрешения девочки побежали обратно в спальню. Было видно, что им не терпится поделиться новостью с подружками и обсудить перемены, наступившие в «Милосердной Марите»: теперь вместо того, чтобы мести двор, доить коз, таскать из колодца воду, они станут обучаться школьной грамоте.

— И книжки читать сможем. Представляешь? — услышала я восторженный возглас одной из воспитанниц. — Про принцесс и рыцарей!

Глава 5. История Сибилл Шевьер, беда с раненым

Сибилл Шевьер родилась в семье зажиточного торговца. Ее отец, рыжий пухлощекий гигант, держал мясную лавку и был уважаемым жителем Шаборо. Ее мать, изящная шатенка с яркими синими глазами, обладала редкой для этих мест красотой и передала эту красоту дочери.

Наверное, поэтому изящная, как статуэтка, Сибилл Шевьер не желала довольствоваться судьбой, которая с детства уготовлена девицам ее положения. Вести хозяйство, коптить колбасу на продажу, помогать родителям за прилавком, а когда придет час, отдать свою молодость, красоту и трудолюбивые руки такому же, как ее отец, грубому мужлану среднего достатка.

Выйти замуж, нарожать детишек и продолжить пахать от зари до зари, но уже не на отца, а на супруга — нет, это было не для нее. Сибилл считала себя птицей высокого полета. Она была уверена, что заслуживает большего.

В какой-то степени я ее понимала. Уважаемый всеми добряк господин Шевьер, этот рыжий весельчак, душа любой компании, за закрытыми ставнями поколачивал красавицу жену на глазах детей. Просто так. Для профилактики. Ибо сам был горбат, плешив, за годы семейной жизни наел объемное брюхо, которое колыхалось над поясом штанов, а его супруга произвела на свет четверых и осталась свежа, как майская роза.

Если жена хороша собой, считал господин Шевьер, ее надо учить уму-разуму, чтобы смотрела в пол, а не по сторонам, чтобы глаз не смела поднять и во всем слушалась мужа — тогда брак будет крепким и дети вырастут достойными людьми.

Сам господин Шевьер гульнуть налево любил и большого греха в этом не видел. Все-таки боги создали женщин и мужчин разными. Женщины по природе своей тихие, скромные, верные, а у мужчин кровь кипит и желания плотские выхода требуют. Так что своими похождениями господин Шевьер гордился, а тех девиц, которых валял по кровати, презирал: фу, шваль, раздвигает ноги без кольца на пальце.

В общем, ничего удивительного, что, насмотревшись на пример матери, юная Сибилл решила плыть против течения. Методы она, правда, выбрала не самые достойные. Единственным ее козырем была красота, и Сибилл использовала ее на полную катушку, чтобы пробиться наверх и стать независимой.

Начала она с того, что украла у родителей деньги, сбежала из дома и соблазнила какого-то мелкого дворянина. С каждым годом ее любовники становились богаче и влиятельнее. В конце концов, карабкаясь по постелям, эта расчетливая девица добралась до должности директрисы сиротского приюта «Милосердной Мариты».

Сейчас ей было двадцать восемь — не девочка, по местным меркам. Красота Сибилл чуть подувяла, интерес к ней со стороны знатных мужчин начал угасать. Впрочем, пригревшись на теплом, сытном местечке, она решила, что покровители ей больше не нужны. Теперь она сама могла обеспечить себя всем необходимым.

На собственное жилье Сибилл пока не накопила и снимала просторные покои на постоялом дворе мадмуазель Коззет. Ночевать в холодном унылом доме приюта, где зябко от сырости и гуляют промозглые сквозняки, она не собиралась, хотя и обустроила себе там личную комнату.

Сейчас я стояла посреди ее съемной спальни и осматривалась по сторонам, пытаясь вспомнить, где бывшая хозяйка моего тела хранит деньги. Память показывала кукиш.

Ладно, поиграем в сыщиков и пороемся для начала в ее шкатулках.

Звонких монет я так и не нашла, зато в одном из ящиков комода обнаружила сундучок, полный украшений. Золотые кольца, браслеты, серьги с камнями. Все это можно было продать, а на вырученные деньги купить что-то более нужное и полезное.

Далее тщательной ревизии подвергся шкаф. Тот был до отказа забит роскошными платьями. Как и всякая женщина, Сибилл Шевьер любила наряжаться. Некоторая ее одежда выглядела совсем новой, только-только пошитой, еще не знавшей но́ски. С ней я решила поступить так же, как и с драгоценностями.

Или вот обувь. Продам эти бархатные туфельки, в которых выйти можно только на бал, и куплю добротные детские ботинки на меху. Минус один сопливый кашляющий ребенок в приюте.

В «Милосердную Мариту» я вернулась в хорошем расположении духа. Надо было убедиться, что Линара приготовила нормальный обед, а то раньше она варила еду в двух котлах: для нас нажористый суп на мясной косточке, а для сирот — постную похлебку из одних только овощей.

Ветер стих. На синем небе сияло солнце. Орудуя лопатой, Джорах прокладывал в глубоком снегу тропинку от калитки до крыльца. Заметив меня, он выпрямился и оперся локтем на черенок.

— Там это, — кочегар сдвинул шапку набок и почесал лоб, — мужик тот, на которого вы мою настойку извели… Худо ему.

— Что значит худо?

Хорошее настроение испарилось вмиг. Под ложечкой засосало. Сердце ускорило ритм.

— Помереть готовится, — пожал плечами Джорах и вернулся к своему занятию. Лопата с хрустом вгрызлась в снег.

Подхватив юбки, я рванула к дому.

— Линара!

Сама не заметила, как взлетела по лестнице на второй этаж.

Повариха встретила меня в дверях спальни, где лежал раненый. От выражения ее лица меня бросило в пот.

— Что с ним?

Руки тряслись. В висках грохотала кровь.

— Сами поглядите, госпожа, — повариха посторонилась, пропустив меня в комнату.

Глава 6. Школа герцога, неприятная встреча

С фактами не поспоришь. Раненому и правда полегчало. Пришлось скрепя сердце отдать знахарке золотые серьги Сибилл Шевьер.

В другой ситуации я бы, может, поторговалась, но слабость и головная боль превратили меня в вареный овощ. Если нашему безымянному гостю стало лучше, то мое состояние, наоборот, ухудшалось с каждой секундой. Поэтому я поспешила выпроводить мадмуазель шаманку за дверь и закрылась в своей спальне на втором этаже.

Неужели заболела? Не дай бог! С местной медициной лучше себя беречь, иначе либо разоришься на лечении, либо протянешь ноги, пытаясь исцелить ангину или пневмонию плесенью с зеленого хлеба.

К счастью, мои опасения оказались напрасными. Два часа глубокого сна быстро поставили меня на ноги. С кровати я поднялась бодрая и полная сил.

Успела как раз к обеду. Когда я спустилась по лестнице, воспитанники уже сидели за столами, а Линара, переваливаясь, как утка, разносила тарелки с едой.

Я прошла на кухню и заглянула в котел: под чугунной крышкой дышали паром золотистые щи на говяжьей косточке. Страшась проверки, которая могла нагрянуть в любой момент, повариха постаралась на славу. Остатки капусты она пустила на пирожки, которые собиралась подать на второе.

В столовой снова царило оживление. Дети радовались вкусному обеду и удивленно переглядывались, словно спрашивая друг у друга, как долго продлится такое везение. Мясной суп! Пышные сочные пирожки! Для бедных сирот, привыкших довольствоваться объедками, это было королевское пиршество.

— А когда ждать ревизора? — спросила Линара, вытирая мокрые руки о передник.

— То мне неведомо, — напустила я туману. — Проверка будет внезапной.

Повариха недовольно цокнула языком.

После обеда я попросила детей не расходиться, остаться в трапезном зале, потому что эта комната была достаточно большой, чтобы вместить всех сирот, к тому же — одной из самых теплых и, благодаря наличию столов, могла заменить нам школьный класс. Пришло время примерить на себя роль учительницы.

Выяснилось, что почти никто из малышей не умеет читать, до десяти считают почти все, а вот до ста — единицы, написать свое имя могут только белокурые девчушки Вева и Инес да старший мальчуган Тим, которому, между прочим, уже одиннадцать. По местным законам, в следующем году он должен будет покинуть приют и отправиться в самостоятельное плаванье. Дети в этом мире взрослеют рано, впрочем, как и во всех остальных мирах, если у них нет поддержки в лице родителей или близких.

На первый взгляд, картина рисовалась печальная, но на самом деле у каждого человека в этих краях был шанс подняться довольно высоко, даже если родился он в нищей семье или вырос в приюте подобном нашему. И все благодаря его светлости герцогу Маркусу Денье.

Этот добрейший души человек построил при храме святого Лита школу для способных, но бедных детей. Брали туда не всех подряд, а только самых одаренных, после сдачи экзаменов. Поэтому так важно было научить сирот грамоте, чтобы после они могли попытать удачу и продолжить обучение за счет герцогской казны.

Для таких, как Тим, это был билет в счастливое сытое будущее, чуть ли не единственный шанс выбиться в люди. Так что Линара ошибалась, говоря, будто у сирот одна дорога: мальчикам — в разбойники, девочкам — в бордель. Нет. Выпускники школы святого Лита становились жрецами, писарями, более смышленых брали секретарями, менее — дворецкими и лакеями в богатые дома.

Получишь образование — с голода не помрешь, на кривую дорожку не ступишь, побираться на улицы не отправишься. Поэтому, когда Сибилл Шевьер вместо школы посылала детей батрачить на чужих дядь и теть, она ставила крест на их будущем.

Я собиралась исправить ее ошибку. Хотела дать детям шанс поступить в школу под покровительством герцога Маркуса Денье, вырасти, обрести достойную профессию и больше никогда ни в чем не нуждаться.

Однако, оценив знания и умения своих учеников, я приуныла. Все было очень, очень запущено, а у Тима до экзаменов оставался лишь год. Попробуй наверстай школьную программу!

И ни учебников, ни канцелярии в нужном объеме.

На все нужны были деньги.

С этой мыслью ближе к вечеру я засобиралась в Шаборо. В центре рядом с рыночной площадью был небольшой ювелирный магазинчик, где госпожа Сибилл покупала свои драгоценности. Возможно, хозяин согласится принять их назад, выплатив мне половину стоимости. Украшения не новые, ношеные, на многое я не рассчитывала.

До города решила идти пешком — экономить. Было еще светло, ветер к этому времени стих, снег скрипел под ногами, а еще падал с неба, но не летел в глаза колючей дробью, а неторопливо кружился в воздухе крупными ажурными хлопьями, и это зрелище радовало глаз. Словом, путь был неблизкий, но прогулка доставляла удовольствие.

Впрочем, вскоре мое хорошее настроение улетучилось. Уже в Шаборо на пересечении двух шумных улиц рядом со мной затормозила черная карета с огромными колесами. Из окошка высунулся молодой господин в темном котелке.

— Мадмуазель Сибилл! Какая встреча! Должен признать, я по вам скучал. Куда вы торопитесь? Позвольте подвезти вас.

И мужчина распахнул передо мной дверцу своего роскошного экипажа.

Этого кареглазого красавца с каштановыми кудрями и гусарскими усами я узнала сразу. И, в отличие от него, нашей встрече была ой как не рада.

Глава 7. Пропажа, находка

Из текстильной лавки я прямиком направилась в городскую стражницкую — серое каменное здание рядом с рыночной площадью. Благо до него было рукой подать. По дороге я вспоминала мальчика, сбившего меня с ног. Не хотелось подозревать его в воровстве, но он касался моего пальто, когда помогал мне подняться на ноги, и это был идеальный момент, чтобы стащить из кармана кошелек.

Пока я описывала нашу встречу усатому господину в сером форменном камзоле, другой усатый господин в таком же камзоле старательно заносил мои показания в блокнот, макая гусиное перо в банку с чернилами.

— Блондин, говорите? — уточнял стражник. — Лет десяти? С голубыми глазами? Знаем мы этого ловкача, давнишний наш знакомый. Ловим-ловим, за решетку сажаем, а он посидит-посидит на дармовых харчах, выйдет на волю да за старое принимается. Воровская шайка промышляет в этом квартале. Мамка да несколько пострелят, один другого меньше. Всех мать приучила к своему делу. Кто попрошайничает, с протянутой рукой ходит, а кто эту руку в чужой карман сует.

Мужчина поправил ремень на поясе.

— Вы, мадмуазель, домой ступайте. Воришку мы найдем и накажем, но денежки ваши уже наверняка тю-тю, так что вы особо ни на что не надейтесь.

Я тяжело вздохнула, на чем свет стоит ругая себя за беспечность и ротозейство. Остались сироты без теплых одеял, и все по моей вине. Надо было пришить к подкладке пальто потайной карман и носить все добро за пазухой — оттуда черта с два что стащишь.

Я уже развернулась к выходу, когда вспомнила вечерний разговор с Линарой.

— Господа, — снова обратилась я к стражникам в серых камзолах. — А не пропадал ли кто без вести в последнее время? Может, у кого родственник потерялся или друг? Нашли мы на крыльце нашего приюта одного месье с ножевым ранением. Тот даже имени своего не помнит, но видно — не простой господин.

Усачи переглянулись, и тот, чья растительность на лице была гуще, ответил:

— Нет, мадмуазель. Никто не заявлял о пропаже человека. У всех, похоже, друзья и родственники под боком.

Странно.

Наш подкидыш не выглядел одиночкой без роду и племени. Какие-то близкие у него быть должны. Неужели никто до сих пор его не хватился? Или эту птицу занесло сюда из другого герцогства?

Домой я отправилась с тяжелым сердцем и без теплых одеял.

На площади, но в стороне от рыночных рядов, мне на глаза неожиданно попался знакомый белокурый ангелок в заплатанной курточке с чужого плеча. Он сидел на ступеньках храма и на пару с другим тощим мальчуганом в рванье просил у прохожих милостыню.

Первым порывом было окликнуть воришку, но я подавила это желание и, подобрав юбки, быстро зашагала в сторону попрошаек.

Ух, сейчас как поймаю за ухо! Как отчитаю и заставлю вернуть украденное!

К сожалению, подобраться к цели незамеченной не вышло. Второй мальчик углядел воинственного вида женщину, решительно идущую к ним, и пихнул приятеля в бок. Блондинчик при виде меня распахнул свои ясные детские глазищи и как дал деру — только пятки сверкали. Я ноги в руки — и за ним. Через рыночную площадь, в узкую боковую улочку.

Только где мне угнаться за резвым сорванцом, да еще и в этих длинных юбках, да с разбитыми коленями. Успела заметить, как мальчишка нырнул в щель между двумя зданиями. Когда подбежала, запыхавшись, поняла, что мне, взрослой женщине с формами, ни за что туда не протиснуться. Да и боязно. Мало ли кто караулит с той стороны.

В общем, припала я к просвету между стенами соседних домов и увидела, как на другом конце лохматая женщина, замотанная в шерстяной платок, ругает моего воришку и трясет за плечо. Мелкий пытается ей что-то объяснять, размахивает руками и вдруг получает подзатыльник да такой увесистый, что белые кудряшки подскакивают пружинками. А потом эти двое уходят. Женщина все еще ругается, мальчишка бредет, понурив голову.

Интересно, это его родная мать? Или чужая тетка, которая использует детей в своих целях, заставляя воровать и попрошайничать?

Несмотря на то, что блондинчик меня ограбил, мне стало его жалко. При других обстоятельствах и в другом окружении из него мог вырасти достойный человек.

В «Мариту» я вернулась после обеда и застыла у калитки с отвисшей челюстью. Увиденное не укладывалось в голове. Наш больной, дворянин, потерявший память, орудовал во дворе лопатой, а Джорах, чья это была обязанность, стоял в стороне и дымил.

— Что это вы творите, месье, позвольте узнать? — подлетела я к раненому, расчищавшему снег. Тот был в своем пальто, а под пальто угадывалась старая саржевая рубашка нашего кочегара. — Вы же едва стоите на ногах!

— На ногах я стою не едва, а довольно крепко, — возразил этот ненормальный, а потом вогнал лезвие лопаты в белый наст и оперся руками на деревянный черенок. — И вообще чувствую себя здоровым и полным сил.

— Вы должны лежать в постели, а то все лечение пойдет насмарку.

— Взрослому мужчине стыдно валяться в постели дольше двух дней, даже если у него рана в боку. Идти мне некуда, денег у меня нет. Разрешите хотя бы предложить свои руки для помощи. Мужской работы у вас непочатый край, — и он кивнул в сторону ветхого дома, отчаянно молящего о ремонте.

— Что ж, — покачала я головой, понимая, что упрямца не переспоришь. — Делайте, что хотите, но, если швы разойдутся, будете зашивать себя сами. А если сляжете с лихорадкой, сами себя лечите.

Глава 8. Повседневные заботы, неожиданный визит

Ночь выдалась на редкость студеная. Ветер выл, как орда неупокоенных душ. Окна покрылись морозными узорами, которые красиво серебрились при свете луны, но делали стекла матово-непрозрачными. В наледи дети проковыряли пальцами окошки, чтобы смотреть наружу.

Холод в «Марите» стоял собачий. По моему приказу Джорах в котельной не жалел угля, но все тепло уходило сквозь крышу и щели в оконных рамах. С крышей я пока ничего сделать не могла, поэтому в первую очередь занялась окнами.

На чердаке я нашла много старых книг, белых от пыли и паутины. Убедившись, что для учебы они не пригодятся, я вырвала из них страницы и отнесла на кухню.

К тому времени Линара уже отправилась спать, и в помощь себе я отрядила месье Лорана и старших сирот. Последние аж подпрыгивали от любопытства — так им было интересно, что я задумала.

Вопросы задавать дети опасались, поэтому о своих планах я рассказала сама:

— Сейчас мы будем готовить бумажную замазку и утеплять окна, чтобы из них не дуло. Жаль, бумага у нас не совсем подходящая для этого дела. Нужна мягкая, но давайте мы сами ее размягчим, как сумеем. Покомкаем-покомкаем в руках.

Воспитанники приюта с энтузиазмом зашуршали вырванными из книг листами. Те были тонкими, серыми, почти газетными.

Мятую бумагу я размочила в воде и получила однородную массу, к которой для пластичности добавила толченый мел — к счастью, этого добра в «Марите» было навалом. Разгребая хлам на чердаке, я отыскала множество полезных вещей. Даже, к своей радости, наткнулась на небольшую школьную доску — ту запрятали в самый дальний угол и накрыли грязной простыней.

Приготовив раствор, мы все вместе принялись замазывать щели в окнах. Детей наше занятие развлекало и веселило. Что касается месье Лорана, всю работу с его лица не сходил мысленный вопрос: «Что за дичь я творю?» В успех моей затеи он явно не верил.

Ближе к полуночи я отправила своих маленьких помощников спать и каждому с собой в постель дала по бутылке горячей воды, завернутой в полотенце. Такие же грелки положила в кровати и остальным сиротам.

— Это был необычный опыт, — заметил наш таинственный М.Д. перед тем, как свернуть в свою спальню.

Ночь мы кое-как пережили, а утром я наведалась в городскую лавку текстиля и купила все одеяла, что были в наличие, — и пуховые, и ватные. Не взяла только из шерсти и магические — дорого. Всего получилось десять штук. И еще двенадцать мне должны были доставить через неделю.

Деньги я с собой взяла не все. Помня о своей прошлой ошибке, кошелек носила во внутреннем кармане у сердца. На оставшиеся монеты купила четыре аспидные доски. В Сантинье́ на таких в школах обучались письму. Это были пластины из твердого черного сланца, заключенные в деревянные рамы. По форме и размеру они напоминали современные электронные планшеты. Сначала дети учились писать грифелем на таких досках, а уже потом им давали на растерзание чернила и бумагу. Я решила не отступать от местных традиций.

Гуляя по рынку, я заметила, что прилавки пестрят товарами к празднику. Здесь, в Сантинье́, как и в моем родном мире, отмечали Новый год. Тоже ставили елку и украшали ее игрушками, только не стеклянными, а из дерева и соломы. Сейчас, прохаживаясь по торговым рядам, я любовалась миниатюрными фигурками на ленточках: птицы, звери, куклы, звезды, шары — всё яркое, искусно расписанное красками.

Пожалуй, и в «Марите» надо устроить праздник. Вот дети обрадуются! Это будет их первый настоящий Новый год.

Домой я вернулась, воодушевленная. Одеяла уже доставили. Я отдала их самым маленьким воспитанникам. Тем, кто постарше, придется потерпеть недельку, дожидаясь своих.

После обеда месье Лоран снял с чердака школьную доску и по моей просьбе поставил ее в трапезном зале, где я провела с детьми первый урок. Показала им алфавит, объяснила, чем гласные буквы отличаются от согласных. Некоторые дети очень тянулись к знаниям. Например, самый старший, Тим. Иные откровенно скучали. А были и те, кто не понимал, зачем я забиваю им головы всякими премудростями.

Специально для таких я устроила лекцию на тему: «Как добиться чего-то в жизни», рассказала про благотворительную школу и те возможности, которые открывались перед ее выпускниками.

Мою речь прервал стук дверного молоточка. Линара куда-то запропастилась, поэтому я была вынуждена оставить своих учеников и поспешила к незваному гостю.

На крыльце стоял знакомый усатый господин в серой форме городского стражника.

— Добрый день, месье. Чем могу быть полезна?

— Приветствую, мадмуазель. Я приехал сообщить, что воришка пойман. К сожалению, вашего кошелька при нем не оказалось. Похоже, все украденное он успел спустить.

Я не надеялась вернуть потерянное, поэтому слова стражника меня не огорчили.

Тот продолжил:

— Теперь я должен просить вас проехать со мной. Чтобы предъявить преступнику обвинения, нужны ваши свидетельские показания.

— Да, конечно. Дайте мне пять минут на сборы, а пока проходите в дом. Здесь теплее, чем на улице.

Мужчина благодарно кивнул и переступил порог холла, а я поспешила в спальню, чтобы одеться потеплее.

* * *

Снаружи снег валил крупными хлопьями. Оседал на ресницах, на пальто и сразу таял. За калиткой нас дожидался черный квадратный экипаж с большими колесами, запряженный двойкой лошадей вороной масти. При виде меня кучер на козлах вежливо поклонился и коснулся меховой опушки на своей шапке. Стражник галантно распахнул передо мной дверцу кареты и помог забраться в кузов. И мы поехали.

Глава 9. Новый ученик, неприятный сюрприз

Перед тем как вернуться домой, я купила на рынке двадцать сахарных петушков на палочке, чтобы порадовать своих сирот. Потом подумала и купила еще один — для Матео. Так звали вороватого ангелочка, которому я помогла избежать тюрьмы. Завтра, если сдержит слово и придет на урок, он получит от меня не только новые знания, но и сладкий подарок. Буду приручать его, словно дикого котенка.

На этой неделе я планировала снова отправиться за покупками. Золото из кошелька месье Лорана обеспечит нас углем на всю зиму, можно будет утеплить крышу, подготовиться к новогодним праздникам, весной, когда на улице потеплеет, поменять старые оконные рамы и купить воспитанникам обновки.

А лето придет — получим ежегодную материальную помощь от его светлости герцога Маркуса Денье, и жить станет еще легче. Этот мужчина с большим сердцем явно любит детишек, потому что каждый июнь выделяет значительную сумму на нужды сирот. Он помогает не только «Милосердной Марите», но и всем приютам, разбросанным по его землям.

Если бы мерзавка, в чьем теле я теперь обитаю, не присваивала себе бюджетные деньги, а тратила их на то, на что и полагалось тратить, наш детский дом сейчас выглядел бы как конфетка. И угля бы хватало, и еды, и одежды, и школьных принадлежностей. Окна стояли бы новые. Стены блестели бы свежей краской. На полах лежали бы пушистые ковры. Детки спали бы в удобных, крепких кроватках, а не на этой рухляди.

В том числе и поэтому я так торопилась с ремонтом нашего сиротского приюта. Если ревизор-таки приедет, если герцог Денье однажды решит посмотреть, на что идут его деньги, меня ждут подвальный холод и небо в клетку. Казенные средства расхищала настоящая Сибилл Шевьер, а отвечать за ее преступления буду я.

Надо как можно скорее привести «Мариту» в порядок!

Пока я шла домой по скрипучему снегу, одна мысль не давала мне покоя. На самом деле я думала об этом постоянно.

Не могла Сибилл спустить на тряпки и золото все деньги, что шли на содержание приюта. Наряды и украшения столько не стоили, а значит, где-то у этой прохиндейки была заначка. Она явно копила на собственный дом. Может, у нее открыта ячейка в банке? Как я ни напрягала память, не могла вспомнить.

Во дворе «Мариты» меня ждал неприятный сюрприз. Сначала я не поняла, что за хмырь в черном долгополом пальто крутится у нашего порога, но вот хмырь обернулся и сверкнул знакомыми по-гусарски подкрученными усами.

Жак.

Принесла нелегкая.

С трудом я поборола постыдное желание погулять где-нибудь часок-другой, пока незваный гость не уйдет несолоно хлебавши, но мороз крепчал, а мои ноги в модных, но не самых теплых сапожках уже покалывало от холода.

Нет, не буду бегать от этого мерзавца. Вот еще!

Я гордо вскинула голову и с независимым видом направилась к крыльцу по узкой, расчищенной от снега дорожке. С двух сторон от меня тянулись высокие сугробы.

Жак заметил меня почти сразу и криво ухмыльнулся, отчего выражение его лица стало еще более отталкивающим.

— Дорогая, надеюсь, ты мне рада.

— Не рада. И в дом не приглашаю. Простите, месье, но сегодня у меня много дел и совсем нет времени на гостей.

Улыбка усатой пиявки увяла, но тут же вернулась на место.

— Брось, Сибилл. Посмотри, что я тебе принес.

С этими словами он полез за чем-то в карман. Я, не теряя времени даром, нырнула в холл и уже собиралась захлопнуть дверь перед одним наглым носом, но не успела. Жак поставил на порог ногу, и дверь уперлась в его ботинок.

— Золотое колье с топазами. Ну разве не прелесть? — удерживая дверь ботинком, он сунул мне под нос открытую коробочку из синего бархата: внутри лежало настоящее произведение искусства. В тонкой паутинке из желтого металла сверкали камни, голубые, как небо. Красота, платить за которую придется очень дорого, пусть и не деньгами.

— Ваши попытки меня купить, месье, просто оскорбительны. Пожалуйста, уберите ногу, чтобы я могла закрыть дверь.

— А раньше ты не оскорблялась от подарков, а прыгала до потолка от восторга, — фыркнул приставучий гад. — И благодарила меня… по-всякому, — его глаза затянулись масленой поволокой, а губы под щеткой усов сложились словно для поцелуя.

Фу!

— Все изменилось, Жак. Я стала другой. Теперь все это мне не интересно. У тебя не получится меня вернуть.

Последнюю фразу я сказала зря, да только поняла это слишком поздно, когда увидела, как в потемневших глазах напротив зажегся азарт охотника.

«Ах не верну? — читалось в горящем взоре Жака. — Еще как верну. Вот увидишь! Ты бросила мне вызов».

Пока я лихорадочно пыталась сообразить, как исправить свою ошибку и погасить чужой внезапный энтузиазм, позади раздался тонкий голосок Вевы.

— Госпожа, а завтра занятия будут?

С робким видом малышка накручивала на палец нитку, вылезшую из рукава платья.

— Конечно, милая, — отозвалась я ласковым голосом. — Отойди подальше. От двери дует.

Девочка радостно кивнула и побежала к лестнице.

Когда я снова повернулась к своему собеседнику, на его лице играла хитрая скользкая улыбка.

Глава 10. Новогодние хлопоты, жаба-прилипала

Когда однажды после урока я объявила о том, что в «Марите» начинаются приготовления к Новому году, дети сначала опешили, а потом пришли в буйный восторг. Новость вызвала настоящий взрыв. Несколько дней наш сиротский приют гудел, как улей потревоженных пчел. Все разговоры были только о предстоящем празднике. Каждый из воспитанников считал своим долгом обрушить на меня град вопросов.

Будет ли елка? А угощение? Украсим ли мы дом бумажными гирляндами? Ведь если дом украшен, снежный дух может заглянуть в гости и положить под елку подарки.

— Представляете, госпожа, подарки! — сияла глазами Инес. — Для девочек куклы, для мальчиков деревянные солдатики, для тех, кто постарше, пряники с глазурью, гребни и ленты для волос. Дом надо украсить обязательно. Конечно, у нас нет магических фонариков, но, может, звезды из соломы тоже сойдут? Повесим их над крыльцом, чтобы колыхались на ветру. Как думаете, снежному духу такое понравится? Раньше он не приходил к нам на Новый год.

— И понятно почему не приходил, — вмешался Тим. — Все дома вокруг сверкают огнями, наш один стоит темный, мрачный, унылый, и пахнет из окон не пирогами, а кислой капустой. С чего бы снежному духу им заинтересоваться?

— Я бы хотела подарков, — вздохнула Вева.

— И я, — поддержала Инес.

— Почему бы нам и правда не порадовать ребятню? — раздался от двери мягкий голос месье Лорана. За нашей беседой он наблюдал из коридора. На его губах играла добродушная улыбка. — Если, конечно, средства, которыми располагает приют, позволяют это сделать.

Я мысленно подсчитала деньги в кошельке, спрятанном под половицей в моей спальне, а также прикинула, сколько золота и серебра могла бы выручить за оставшиеся у меня наряды и драгоценности. Пожалуй, мы могли бы купить детям недорогие подарки и устроить праздничный ужин. А елку срубим в ближайшем лесу, благо Джорах еще способен удержать в своих трясущихся руках топор, да и месье Лоран ему поможет.

Но прежде, чем начать украшать дом гирляндами и звездами из соломы, надо было привести его в порядок. Хотя бы обновить краску в ключевых комнатах и поменять шторы в гостиной, где я планировала собраться всем вместе в Новогоднюю ночь. Там на окнах висели какие-то унылые драные тряпки мышиного цвета. Это никуда не годилось.

В общем, на следующий день мы отправились на рынок. Мы — это я и несколько детей постарше, захотевших меня сопроводить. Для них поход на рынок был своего рода развлечением: поглазеть на выставленные товары, присмотреть игрушки на елку, оценить краску для стен.

Двойняшки Вева и Инес аж подпрыгивали от предвкушения, Тим вел себя сдержаннее девчонок, но и его радовала наша прогулка. Да и погода стояла расчудесная. Пройтись по скрипучему морозцу, наслаждаясь блеском снега под солнцем, было настоящим удовольствием. До центра Шаборо мы добрались румяные и довольные.

Чтобы еще больше поднять настроение своим маленьким помощникам, я купила сахарных петушков на палочке. Затем мы надолго зависли перед прилавком с новогодними игрушками — сегодня не собирались ничего покупать, но не удержались и выбрали несколько разноцветных деревянных шаров и одну глиняную собачку, чудо, какую хорошенькую.

Двойняшки едва не подрались за право ее нести. В итоге, чтобы никому не было обидно, пришлось отдать глиняную причину их раздора на хранение спокойному Тиму.

Пока гуляли по торговым рядам, в толпе я заметила знакомые блондинистые вихры. Не стоило и сомневаться, что в такую солнечную погоду, когда на рынке полно народа, Матео выйдет на охоту за чужими кошельками. Моя улыбка увяла, уголки губ поползли вниз. Суровая правда жизни испортила мне настроение.

В глубине души я понимала: не стоит ждать, что мои уроки и горячие обеды заставят воришку отказаться от своего преступного ремесла, но внутри теплилась надежда. Ничего. Вода камень точит. Когда-нибудь я наставлю этого белокурого ангелочка на путь истинный. По крайне мере, у него будет выбор — школа герцога Денье или грязная подворотня.

Штору и краску на рынке было не купить. Мы свернули на Цветочную улицу, где я не так давно заказывала одеяла для приюта и была ограблена. В этот раз моему добру ничего не угрожало. Кошелек я прятала во внутреннем кармане пальто, у сердца.

Удивительно, на весь Шаборо была лишь одна лавка, где торговали краской, но что поразило меня особенно — продавали там только краску и ничего больше, никаких других материалов для ремонта. Было неожиданно обнаружить в таком небольшом городишке настолько узкоспециализированный магазин.

Хозяин лавки, похоже, был в настроении и рассказал нам о своем товаре море интересного.

Мы узнали, что краску синего цвета готовят из толченного в порошок лазурита и стоит она баснословных денег, а вот желтая и коричневая краски дешевые — их получают из глины и земли. Зеленые — варят из растений, красный пигмент выжимают из мелких насекомых, а для черного, понятное дело, используют древесный или костяной уголь.

Для гостиной и столовой мы заказали краски зеленого цвета, а ремонт остальных комнат отложили до июня, когда получим ежегодную материальную помощь из герцогской казны.

В соседней лавке мы купили добротный кусок ткани для штор. На этом наши дела в Шаборо были закончены. С чистой совестью мы вернулись домой, где меня ждал усатый сюрприз.

В этот раз Жак подготовился к встрече еще серьезнее, чем в прошлый. В ход пошла тяжелая артиллерия.

Глава 11. Дамоклов меч, поиск средств

Угроза тюрьмы нависла надо мной дамокловым мечом. Всего неделя была у меня на то, чтобы найти деньги на ремонт и привести в порядок здание приюта. Первым делом я собрала все свои драгоценности и отправилась в ювелирную лавку господина Торо. Хозяин магазина не горел желанием покупать у меня старые украшения, уже знавшие носку. Пришлось давить на жалость и соглашаться на цену, которую он назначит. Сделка получилась невыгодной, лавку я покинула, чувствуя себя униженной и разбитой, зато в кошельке за пазухой звенели монеты.

На деньги, вырученные с продажи ненужных браслетов и ожерелий, я закупилась краской. Выбрала самую дешевую — желтую. Когда придет ревизор, главное, чтобы стены в доме выглядели аккуратно, а уж какого они цвета — дело десятое. Над дизайном подумаю потом, когда появится лишняя копейка и ничто не будет угрожать моей свободе.

К ремонту в доме я подключила всех. Помогали даже самые маленькие. Некоторые стены надо было избавить от чешуек старой краски, другие — просто отмыть или протереть от пыли. Малышам я дала в руки тряпки, а взрослым и детям постарше скребки — местный аналог шпателей. Целый день мы готовили поверхности под окраску, а за кисти взялись уже на следующий.

Местная краска была до того натуральной, что почти не воняла, но и цвета оказались блеклыми, скучными, грязными. И все равно в новой шубке спальни ребят преобразились. Теперь они выглядели уютнее и веселее.

Пока в одной комнате шел ремонт, детей надо было переселить в другую со всеми вещами. Вынести кровати, найти место, чтобы их поставить, потом, когда краска высохнет и помещение проветрится, затащить мебель обратно. Полы мы тоже облагораживали.

С тяжелой физической работой мне очень помогли наши мужчины — месье Джорах и месье Лоран. Первый сначала упрямился, но я соблазнила его яблочной наливкой. Второй вызвался помогать сам и для аристократа справлялся очень достойно. Из-за раны я боялась его нагружать, но упрямец М.Д. отчаянно рвался отплатить мне за гостеприимство.

А еще женское чутье подсказывало, что красавец брюнет хочет произвести на меня впечатление. Время от времени я ловила на себе его взгляды, долгие и полные очевидного мужского интереса.

Разумеется, у меня не было времени забивать голову всякими глупостями, хотя иногда перед сном, если я не совсем падала с ног от усталости, то вспоминала его красивые зеленые глаза и обаятельную улыбку.

Из-за ремонта школьные занятия пришлось поставить на паузу. Матео продолжал приходить в «Мариту» обедать, но мы с ним почти не разговаривали. Я была вся в делах, заботах. Каждую свободную минуту думала о том, где найти деньги.

Украшения свои я продала — настал черед нарядов. Сначала через Линару я попыталась предложить одежду Сибилл Шевьер нашим соседкам, но тем ее роскошные платья оказались без надобности. Тогда я отправилась в унизительный поход по городским ателье.

Там меня поджидала очередная неудача.

Как сказала владелица одной швейной мастерской: «На такой товар нет покупателя».

По ее словам, женщины, которые любят дорогие наряды, обычно при деньгах и оскорбятся, если им предложат вещь с чужого плеча. Клиенткам же попроще нужна одежда более практичная. Им мои красивые платья некуда носить.

Я была расстроена. После покупки краски, штор и ковров мой кошелек заметно отощал, а работы в доме было непочатый край. Время же утекало, как песок сквозь пальцы.

Удача улыбнулась неожиданно. Хозяйка постоялого двора, где Сибилл снимала комнаты, мадмуазель Коззет имела пять дочерей на выданье. Узнав, что я распродаю свой гардероб, она не упустила возможности урвать хорошие вещи по дешевой цене. Мы обе остались довольны друг другом.

Мой кошелек снова распух. Вместе с Тимом и двойняшками мы отправились покупать новую посуду для кухни. Старая вся была в трещинах и сколах.

С каждым днем «Милосердная Марита» выглядела все лучше, становилась чище, уютнее. Однако теперь гнилые оконные рамы, заклеенные на зиму бумагой, бросались в глаза еще отчетливее. И мебель… Она устала до такой степени, что почти разваливалась. На детские кровати было больно смотреть. Где взять денег, чтобы их сменить?

Я решила посетить местный банк.

* * *

Как и большинство значимых для города учреждений, банк Шаборо располагался рядом с рыночной площадью. Где-то между зданием суда и храмом. Это был солидный дом из серого камня с решетками на окнах и огромным крыльцом с колоннами. Три этажа надежности и величия.

В холле меня встретил учтивый молодой человек в серой форме служащего банка и проводил к высокой стойке из черного дерева. За ней стоял пожилой мужчина с серьезным лицом. При виде меня он изобразил дежурную улыбку.

— Мадмуазель Сибилл, какая честь.

На душе сразу стало легче.

Всю дорогу я размышляла о том, как вести себя в банке, как аккуратно разузнать, есть ли у меня вклад и сколько денег хранится на счету. А тут и выдумывать ничего не пришлось. Служащий сразу меня узнал. Получается, я здесь постоянная клиентка.

Я тихонько выдохнула.

Так вот куда Сибилл подевала награбленное. Надо было сразу идти в банк и не маяться ерундой — уже давно бы приют отремонтировала.

Мне почудился звон золотых монет. Перед внутренним взором разлетелся ворох картинок, греющих сердце, — новые оконные рамы из хорошего дерева, беленые потолки, добротные детские кровати, стоящие в ряд вдоль свежевыкрашенных стен, перекошенное от злости и разочарования лицо Жака, которого щелкнули по носу.

Глава 12. Проверка, графский ревизор

Жака я увидела из окна трапезного зала. Дети после завтрака убирали со столов грязную посуду, и в какой-то момент интуиция заставила меня подойти к стеклу, скованному морозными узорами. Было раннее воскресное утро. Кто-то из сирот проковырял в ледяной корке маленькое круглое окошко. В него я и заглянула. И как только это сделала, сердце в моей груди екнуло.

Я помнила, что мерзавец Жак обещал притащиться в «Мариту» на выходных, но его неприятный визит все равно застиг меня врасплох. Целую неделю я морально готовилась к этой встрече, а в итоге, заметив рядом с изгородью знакомую фигуру, растерялась. Почва, казалось, ушла у меня из-под ног.

За эти семь быстротечных дней, в самый кратчайший срок, мы придали зданию приюта более или менее приличный вид, но ключевыми словами здесь были — «более или менее». Появилась надежда пережить проверку и не попасть по ее результатам под суд, но только надежда, а не твердая уверенность. Меня преследовало стойкое ощущение, что я пытаюсь склеить разбитую вазу и выдать ее за новую, при том, что даже не всех осколков хватает.

— Соберись, — шепнула я себе.

Разговор меня ждал не из приятных.

Пока проложенная в снегу тропинка вела Жака от калитки к крыльцу, я накинула на себя пальто и выскользнула во двор навстречу гостю. Свирепый северный ветер выдернул из моих ослабевших пальцев дверную ручку и захлопнул дверь сам, с грохотом. Несколько сосулек, свисающих с оледеневшей крыши, упали в сугробы у крыльца.

— Сибилл! — под гусарскими усами мелькнула торжествующая улыбка. — Куда-то собралась? Или ко мне торопишься?

Взгляд Жака был склизким, как чешуя селедки. Он прошелся по моему телу, оставив на нем ощущение грязных следов. Весь вид негодяя кричал о том, что он ждет от меня теплого, даже горячего приема.

— Пригласишь меня на… чай? — последнее слово Жак произнес с двусмысленной улыбкой и потянулся к двери, но я подперла ее спиной, не дав открыть.

Видя, что я не собираюсь пускать его в дом, мужчина с недоверчиво-удивленным выражением вскинул брови. Потом он, похоже, решил, что это какая-то игра, форма женского кокетства, и снова улыбнулся — широко и блудливо.

— В чем дело, Сибилл? Ты меня дразнишь?

В этот раз его затянутая в перчатку рука устремилась ко мне. Не успела я опомниться, как меня ущипнули за бедро. Вернее, попытались. До тела Жак не достал — захватил пальцами только ткань пальто: на мне было слишком много одежды. Не самая бесстыдная вольность, но я почувствовала себя униженной.

— Никто не разрешал тебе так делать, Жак. Не смей ко мне прикасаться.

— Посмею. Еще как посмею. Или ты забыла наш недавний разговор, мадмуазель аферистка? Захотела сменить свои роскошные шелковые платья на тюремную робу?

И он взглянул на меня с чувством превосходства, с полным осознанием собственной победы: так кот смотрит на мышку, загнанную в угол.

По моим плечам бежали волны брезгливой дрожи.

— На каком основании ты называешь меня аферисткой? С какой это стати я должна переодеться в тюремную робу? Я чиста перед законом.

Брови Жака снова поползли вверх. Он расхохотался, но смех увял, когда негодяй заметил, с какой уверенностью я держусь.

— Я своими глазами видел, в каком состоянии дом.

— За неделю мы все отремонтировали.

На лице моего собеседника мелькнула тень сомнения.

— На какие деньги?

— На те, что этим летом пожертвовал герцог нашему приюту.

Блефуя, я изо всех сил старалась сохранять на лице маску невозмутимости. Это было похоже на игру в покер, когда надо скрывать от противников истинные эмоции. В душе теплился крохотный огонек надежды: а вдруг Жак поверит, что я подготовилась к проверке, и откажется от идеи натравить на меня графского ревизора. В конце концов, его сиятельство Лареман Шаборский ненавидит ложные доносы.

— Врешь! — прошипел Жак, поняв, что добыча ускользает из его жадных лап. Лицо подонка за секунду превратилось в уродливую гримасу ярости и съежилось от морщин. — Сейчас я посмотрю сам.

Он оттолкнул меня от двери, так что я поскользнулась на крыльце и едва не грохнулась с лестницы. Затем попытался войти в дом, но на пороге, преградив ему путь, неожиданно вырос месье Лоран.

— Вам пора, — спокойным, но твердым голосом произнес М.Д.

— А это еще кто такой? — взвизгнул Жак, но опасливо попятился от внушительной фигуры в дверях.

— Вам пора, неужели вы этого не понимаете? — повторил господин Лоран, сощурив потемневшие глаза. Несмотря на ровный тон, выглядел он угрожающе, и под его хмурым взглядом Жак продолжал отступать, пока каблуки его ботинок не оказались на самом краю ступеньки. В следующую секунду он покачнулся на этом краю, неловко взмахнул руками и кубарем скатился с лестницы на расчищенную тропинку перед домом.

Ахнув, я закрыла ладонями рот.

Не знаю, как сильно ушибся Жак, но он тотчас вскочил на ноги, весь белый от снега и красный от бешенства.

— Ты! — ткнул он в мою сторону трясущимся указательным пальцем.

Его маленькие глазки сверкали, рот кривился, крылья носа раздувались, закрученные кончики усов подрагивали.