— Дурочка она у тебя, — заявил каэр Кромер. — Другая бы радовалась, что ее знатный человек осчастливил, а эта в слезы.
Нильс Аски не решился посмотреть в глаза своему господину, но выдавил:
— Девица была…
— Что ты там пробурчал?
Нильс сглотнул, но повторил громче:
— Нетронутая была, мой каэр.
Кромер дернул уголком губ. Он знал, что девушка невинной была – потому, помимо прочего, и приметил. Да, лакомым кусочком показалась ему дочка простофили Нильса, но не ожидал каэр, что эта тихоня заплачет и обмякнет от ужаса, едва он коснется ее. Он, конечно, и так взял свое, но в итоге особого удовольствия не получил.
— Хватить из себя обиженного строить, — бросил раздраженно Кромер. — Сам же ее в замок пристроил с расчетом подыскать мужа из благородных. Да только кому она без имени и приданого нужна?
Нильс смолчал. Этот худой, рано постаревший рэнд выглядел побитым псом, который трусливо поджимает хвост перед хозяином. И все же Кромер нервничал: в замке повсюду глаза и уши, и могут поползти дурные слухи. А ему это надо, да еще и перед тингом? В общем, каэр решил замять дело по-хорошему.
— Так и быть, дам твоей Кэрис приданое да подыщу мужа из рэндов, — сказал он.
Нильс ушам своим не поверил.
— Устрою все как можно быстрее, — продолжил Кромер. — Ну, что глядишь? Иди к девке да скажи, что все улажено. И чтоб помалкивала, ясно?
— Да, мой каэр! Благодарю, мой каэр! — выдохнул Нильс, попятился и, выйдя из залы, поторопился к дочери.
Кэрис временно приютила у себя жена кастеляна; войдя, Нильс устремился к кровати в углу комнаты, на которой лежала лицом к стене его дочь. Чем ближе он подходил к ней, тем неувереннее становился его шаг. Бледная какая, точно неживая лежит… Но что толку переживать? Кромер в этих краях полноправный хозяин и всегда берет, что хочет, а тут даже приданое дать пообещал – невиданная щедрость!
— Она крепко спит, я ей отвара особого дала, — пояснила жена кастеляна, тоже подойдя к кровати. — Ну, что каэр-то сказал?
— Что приданое даст и замуж выдаст! — объявил Аски чуть ли не радостно.
Кастелянша огорченно покачала головой. Жаль Кэрис: все витала в облаках, грезила о благородном и галантном женихе, но первым до нее добрался старый боров Кромер. Рабыня бы встала да отряхнулась после такого, а Кэрис хрупкая, как бабочка. Много ли надо, чтобы бабочку погубить?
— Бедная девочка, — вымолвила женщина.
— Ничего, оправится, — уверенно произнес Нильс. — Каэр не допустит толков и быстро выдаст ее замуж. А там муж, дом, хозяйство, детишки пойдут… Все она забудет.
— Ни одна женщина такого не забудет, — процедила кастелянша. — И еще поглядеть надо, какого мужа Кэрис найдут, а то не попала бы она из огня да в полымя.
Нильс кивнул, но на самом деле ему было, в сущности, все равно, за кого дочку замуж выдадут – главное, выдадут. Сам-то он не мог наскрести ей на приданое, так что, можно сказать, эта ситуация для них обернулась выгодой. А о плохом думать не надо. Жизнь-то продолжается!
***
Чуть позже в залу, где сидел у камина каэр Кромер, вошел высокий мужчина; его видавший виды плащ намок от дождя, а на уставшем лице темнела щетина.
— Надеюсь, вы по срочному делу заставили меня тащиться сюда в такой ливень, — проворчал гость.
— Ты непочтителен, — упрекнул каэр.
— Я здесь – это ли не почтение?
Кромер поморщился: бедные родственники всегда его раздражали, а именно этот родственничек, с юных лет отличающийся паршивым характером, раздражает особенно. Но, стоит признать, в некоторых делах он полезен; его бы приструнить, чтобы знал свое место. И как раз подвернулся подходящий случай…
— Сколько тебе лет, Стейн? — поинтересовался Кромер, окинув мужчину взглядом.
— Двадцать пять.
— Самое время жениться.
— Это шутка? — Стейн приподнял бровь.
— Какие уж тут шутки? Твой старший брат жрец и принял обет безбрачия, а значит, род продолжить не может, так что эта обязанность переходит к тебе. Или ты забыл о ней?
— Брак не для таких, как я, и вы это знаете.
— Напротив, я считаю, брак тебя облагородит, — возразил каэр и перешел к сути дела: — Один из моих рэндов подыскивает мужа для своей дочери – девушка она прехорошенькая.
— У меня этих хорошеньких и так не счесть, — ухмыльнулся Стейн и сложил руки на груди. — Может, я и женюсь когда-нибудь, но не сейчас.
— Сейчас, — возразил каэр, — и на той, на которую укажу. Ты мой родич, хоть и дальний, и я не хочу тебе приказывать, да и упрямец ты известный. Но твой брат…
— Он-то при чем?
— Я могу отвести от него подозрения; ты знаешь, о чем я.
Стейн замер; его напряженная поза говорила сама за себя. После недолгих раздумий он уточнил:
— Взамен я должен жениться? Почему я?
— Она умирает?
— Что ты такое говоришь?!
— Долго лежит. Белая, как покойница.
— Ей лучше, жар спал.
Мужчины находились в коридоре и говорили негромко, но я все равно отлично слышала их – спасибо приоткрытой двери.
— Ехать-то может?
— Лучше погодить.
— Не могу я ждать. Еще и возиться с этой болезной… Вот что. Ты в храме на хорошем счету, тебя легко отпустят домой. Как девка очухается, отвези ее в деревню, покажи все, растолкуй.
— Но она твоя жена, это ты должен ее за порог перевести, хозяйкой назвать, ключи вручить да людям представить.
— Какой порог, какие ключи? Ее мне навязали, еще и порченую.
— Неважно. Ты взял ее в жены.
— Это не значит, что я должен с ней нянчиться. Ты сам отвезешь ее, а я уезжаю. Дела не ждут.
Послышались шаги, отдаляющиеся и приближающиеся; один из мужчин зашел ко мне в комнатушку. Я тут же закрыла глаза – пусть думает, что я еще сплю. Почувствовав на себе изучающий взгляд, я постаралась расслабиться, чтобы не выдать себя, но, видимо, актриса из меня так себе, потому как вошедший спросил:
— Тебе лучше?
Я открыла глаза, решив не притворяться больше, и взглянула на мужчину; мне хватило пары мгновений, чтобы его «узнать». Это Тронд Кромер, жрец из храма, расположенного около города Анскомба, и по совместительству – мой деверь. Высокий, худощавый, русоволосый, он показался мне молодым, не старше двадцати пяти, и симпатичным. А главное – неопасным.
— Тошнит? — обеспокоенно спросил Тронд.
— Немного, — ответила я сдавленно.
— Это потому, что ты долго была без сознания. Но все равно надо заставить себя поесть: еда вернет силы. Сегодня в трактире сварили доброй мясной похлебки, и тебе надо осилить хотя бы пару ложек.
— Я осилю больше, — протянула я, примерно оценив свои возможности.
Тронд улыбнулся и, сказав, что быстро вернется, вышел из комнаты.
Я же решила попробовать встать, но стоило мне поменять положение, как звездочки начали танцевать перед глазами, да и в общем меня вело от слабости. В итоге я так и осталась в кровати, разве что приподнялась, а там и Тронд вернулся с миской в руках. Сев ко мне краешек кровати, он начал кормить меня с ложки горячим, густым и вкусным варевом с кусочками разваренного мяса и корнеплодов. Хоть меня и мутило, я съела все, и Тронд, убрав опустевшую миску на стол, произнес умиленно:
— Умница.
Сыто вздохнув, я пощупала свой лоб.
— Долго жар держался, — посетовал Тронд, — но отвар ивы помог.
— Ивы? — спросила я, чтобы только поддержать разговор и заодно попривыкнуть к новому голосу.
— Да, надо измельчить кору ивы, заварить крутым кипятком, выдержать полчаса и давать больному понемногу несколько раз в день. Тогда спадет жар. Но я и так знал, что ты быстро одолеешь хворь, ведь молодость – лучший лекарь.
Ой ли? А по мне, так победила именно хворь – и меня, и Кэрис…
Последнее, что я помню из своей реальной жизни, это как начала заваливаться в обморок прямо перед входом в универ, а очнулась уже Кэрис Кромер, в девичестве Аски, на кровати в комнатенке с низким потолком, и на меня нахлынула ее жизнь в подробностях последних дней.
Кэрис было плохо еще на свадьбе, на которую ее привели силком, и она едва на ногах стояла, опоенная чем-то, затем новоиспеченный муж – изрядно выпивший, кстати – повез ее в родную деревню, не оставшись даже переночевать в замке каэра, чтобы консумировать брак. В пути Кэрис стало хуже, она впала в беспамятство и… дальше я ничего не могу сказать определенно. Реальности смешались, как и наши с Кэрис воспоминания, и только сегодня я проснулась в сносном состоянии с более или менее ясной головой. Который день я уже здесь? Смогу ли вернуться к себе – во всех смыслах?
— Еда наружу просится? — спросил Тронд.
— Еда? — растерялась я. — Нет, просто все смешалось в голове.
— Представляю, как страшно тебе было покинуть родные места и уехать с теми, кого ты совсем не знаешь, — посочувствовал жрец. — Потому ты и занедужила, ведь тело человека всегда так или иначе отвечает на волнения души. Но бояться не надо, Кэрис. Что бы ни говорили о моем брате, на самом деле он человек достойный и будет тебе хорошим мужем.
«Припомнив» щетинистого здоровенного супруга, от которого несло перегаром, когда он произносил клятву перед жрецом, я протянула:
— Он похож на головореза.
— Просто крупный, — улыбнулся Тронд. — Ему пришлось уехать, так что о тебе пока что позабочусь я, отвезу в твой новый дом. Все будет хорошо, Кэрис.
Звучит обнадеживающе, но что-то подсказывает мне, что с «хорошо» могут быть трудности; муженек явно не в восторге от меня, раз назвал «порченой». Да и я от него не в восторге, хотя и не знаю, по сути. И вообще – мне легче принять факт, что я оказалась в другом мире, чем то, что я теперь замужем! Это что же, мне теперь подчиняться какому-то отсталому мужику? Всю жизнь?
— Не так я свой брак представляла… — выдавила я.
Когда мы уже были в трактире и ждали в общем зале на первом этаже свой обед, мне стало досадно, что я струхнула на улице. Подумаешь, мужики подошли, глазеть начали и заговорили! Если буду при каждом таком случае нервничать до дрожи в ногах, то превращусь в неврастеничку.
Тем более вот и обед несут! Я с воодушевлением посмотрела в сторону подавальщицы, усталой худенькой женщины, которая аккуратно несла поднос, и, дождавшись, когда она подойдет и расставит содержимое подноса на нашем столе, тут же склонилась к своей миске.
— Похлебка грибная, — сообщила подавальщица и улыбнулась мне, отчего ее возрастное лицо сразу же показалось мне молодым. — Тронд сказал утром, что ты не любишь рыбу, вот мы и сготовили из грибов. Или грибы ты тоже не любишь?
— Люблю, — ответила я удивленно. — Спасибо вам за такую заботу.
— Всегда рады угодить Тронду, — ответила подавальщица и, задержав на мне взгляд, проговорила: — Ты красивая, но худая; ешь получше, девочка, а то превратишься в такую же засохшую селедку, как и я.
Мы с Трондом в один голос завозражали, что никакая она не селедка, но подавальщица только усмехнулась и отошла.
— Они правда готовили для меня лично? — спросила я у жреца.
— Я попросил, — скромно произнес он. — Ты ешь, пока горячо.
Меня не нужно было упрашивать, и я взялась за ложку; похлебка оказалась вкусной, а вот хлеб – так себе. Это в замке каэра Кромера пекли белый пшеничный хлеб, мягкий и пышный, а здесь в основном едят ржаной и ячменный, да еще и такой жесткий, что можно и зуб сломать, если неаккуратно укусить. Я стала отщипывать маленькие кусочки от хлеба и отправлять их в рот, и краем глаза поглядывала на людей в зале.
— Сможешь выдержать поездку, если мы отправимся завтра? — спросил Тронд. — Сегодня я потолковал со знакомым – он готов отвезти нас в Лорни.
— Да, — пожала я плечами.
— Хорошо, — обрадовался мужчина. — Значит, сегодня все подготовим, а завтра тронемся.
— Ты из-за храма спешишь или из-за мужчин, которые нам на улице встретились? — поинтересовалась я.
— И то, и то, — усмехнулся Тронд. — Если кто-то из старших жрецов узнает, что я сейчас в Анскомбе, то мне потом несдобровать. Они считают, я еще на юге по делам. А Гарт с дружками по всему городу разнесут, что я здесь, так что чем быстрее уедем, тем лучше.
— Почему они рассмеялись, когда узнали, что Стейн женился? — спросила я.
Каждый раз, когда я завожу речь о нем, Тронд мнется, уводит тему или увиливает, но сейчас почему-то ответил сразу и честно:
— Да потому что сложно представить его мужем. Его не привлекает оседлая жизнь, ведение хозяйства, он с юных лет стремился улизнуть из дома. Я порой по несколько лет не знал, где он и что с ним. Мы бы и сейчас не встретились, если бы его не призвал каэр Кромер и не приказал на тебе жениться.
— Стейн мог ослушаться приказа?
— Неподчинение каэру опасно, — вздохнул Тронд. — А мы хоть и родичи Кромера, он все равно нас ни во что не ставит.
— Он и своих-то домашних ни во что не ставит, — сказала я. — Мнит себя единственным благородным человеком на всем севере, а сам ест руками и вытирает пальцы об одежду, которая стоит больше, чем какая-нибудь деревня. Свинья, — закончила я.
— Какой бы ни был, ему лучше не возражать. Но ты и сама знаешь, — тихо произнес Тронд, глядя на меня с жалостью.
— Кого тебе жальче – меня или брата? Нас ведь обоих заставили пожениться.
— Конечно же, я больше сочувствую тебе. Стейну-то что с гуся вода, и докучать он тебе точно не будет. Хорошо бы хоть изредка появлялся дома, — протянул Тронд обеспокоенно, а я, наоборот, обрадовалась.
Чем больше времени я буду предоставлена самой себе, тем лучше!
Как и планировал Тронд, в путь мы тронулись утром следующего дня; я сидела в телеге, втиснувшись между своим сундуком и прочим багажом. Правил телегой лысый мужчина с рыжей бородой, заплетенной в мелкие косички; мужчина показался мне до того колоритным, что я назвала его про себя «викингом». А что, похож же! Только не хватает боевого топора и свирепости в лице.
Телегу тащила крепкая невысокая буланая лошадь, на такой же ехал верхом рядом с телегой Тронд. Таких лошадей здесь называют «фьордскими», и хотя они отличаются добродушным нравом, покладисты, выносливы и очень сильны, популярностью за пределами севера не пользуются, и здешние каэры предпочитают высоких лошадей из Атрии, которых привозят по морю.
Часть пути я благополучно проспала, накрывшись накидкой, и проснулась только чтобы отобедать жестким хлебом с вяленым мясом, запивая водой; «викинг» мне еще дал украдкой глотнуть пива с можжевеловыми ягодами.
— Нехорошо, — бросил Тронд, заметив это, хотя ехал впереди. — Юной девице не следует пить пиво; голова должна быть ясной.
— Да на таком ветру что пиво, что вода – нет разницы, — бросил в ответ «викинг». — Девчонка вся озябла, вот я и дал ей глотнуть.
— Нехорошо, — повторил убежденно Тронд.
Я заметила, что жрец как-то странно покачивается в седле; кажется, он уже сильно устал.
На ужин нам с Трондом выделили хлеба с сыром и согрели молока; еда была нехитрая, но я сразу отяжелела от нее и была готова улечься чуть ли не на полу у очага. Мой деверь, тоже отяжелевший и разрумянившийся после еды, повел меня вдаль дома, где была огорожена деревянными стенами и занавесью спальня хозяина.
Одернув занавесь, Тронд указал мне на деревянную кровать на высоких ножках с приступком спереди; кровать была достаточно широкой, чтобы на ней могли разместиться двое, а на стене над ней были вырезаны руны, означающие «урожай», «семя», «кровь» и «дом». Эту комбинацию легко расшифровать, особенно если взглянуть еще и налево, где «скучает» симпатичная деревянная колыбелька в виде драккара.
Не первый раз мне приходит в голову, как Ренс похож на нашу Скандинавию; визуально даже «их» руны похожи на «наши». Да и фьорд, внешность местных и их «повадки» говорят сами за себя; получается, меня занесло к викингам из другого мира!
Эта мысль истощила меня, утомленную, поэтому я уточнила, указав на кровать:
— Это хозяйская кровать?
— Да, и раз хозяин теперь Стейн, а ты его жена, это твое ложе.
Это все, что мне требовалось узнать! Я поднялась к кровати, стащила с ног туфли, легла на «ложе» и начала отключаться.
— Тронд, — сонно протянула я, — я очень устала, поэтому, будь добр, забери у Хайдрун связку ключей, пересчитай все сундуки и ящики в доме и закрой их, если открыты. После этого вели Вильде и Айне погасить огонь в очаге и присмотреть за Хайдрун и рыжей… как ее там…
— Бранка.
— Да, и за ней. А еще лучше, пусть Вильда и Айна дежурят всю ночь по очереди – завтра я позволю им отоспаться, сколько нужно. Если Хайдрун с Бранкой поднимут шум или драться начнут, то разбуди меня… если сможешь, — добавила я с сомнением.
— Я все понял, спи спокойно, — заявил Тронд.
Исчерпав себя на этом, я, накрывшись одеялом, прямо так, в платье, мгновенно заснула.
Когда утром меня разбудил Тронд, я выяснила, что у меня болит все тело – вообще все. Даже, кажется, волосы… Кряхтя и постанывая, я поднялась, обулась, перекинула лохматую косу за спину и вышла с деверем из спальни.
— А я говорил, что надо в телеге ехать, — произнес Тронд, наблюдая, как я страдаю. — Ради чего только мучила себя?
— О-ох, — вздохнула я и, зевнув, спросила, куда можно наведаться, чтобы облегчиться.
Тронд ответил, что нужник находится в глубине двора, и пошел меня провожать – и хорошо, что пошел, ведь сама бы я наверняка заплутала. Вчера в темноте мне казалось, что на пригорке стоит один только дом, ну, может, еще спрятался где-то рядом сарай, а вот утром, при свете, обнаружилось, что построек вокруг предостаточно и даже есть собственный колодец! Также выяснилось, что солидная территория огорожена высоким забором, но вчера я и это прозевала – в прямом смысле слова.
Но сейчас мне было не осмотра владений; когда Тронд указал на туалет в самой задней части двора, мало чем отличающийся с виду от деревянного туалета в реалиях нашего мира на многих дачах, я поспешила к нему. А вот на обратном пути я поглядывала вокруг с любопытством, да и деверь в охотку объяснял и показывал: там – сараи, левее – хлев; амбар, конюшня, кузня и пивоварня давно закрыты, но в былые времена не простаивали. Вон в том низком домике раньше жили рабы, а теперь там летом разве что Вильда ночует.
— А это что? — поинтересовалась я, указав на оставшийся домик.
— Баня.
Вот это да – тут и баня есть!
— Да у вас тут настоящая усадьба!— воскликнула я.
— Я ведь говорил, что наш дед был каэром и торговал, — улыбнулся Тронд, но сразу же померк и добавил грустно: — Жаль, те времена давно прошли, и усадьба обеднела. Стейну плевать на землю и урожаи, поэтому нет проку в амбаре или пивоварне. В хлеву и том только козы остались и домашняя птица.
— Чем же тогда занимается Стейн и откуда у него водится серебро, раз он забросил усадьбу? — спросила я, гадая, расколется ли в тот раз Тронд.
— Сам бы хотел узнать, — пробурчал жрец, не разочаровав меня и, сделав вид, что озяб, поторопил: — Идем-ка в дом, тебе надо поесть.
Я на время прекратила расспросы; умывшись водой из ведра, стоявшего из колодца, я зашла вместе с Трондом в дом. Там нас встретила Вильда; поклонившись, она указала мне на стол, где меня ждали миска с кашей, хлеб, сыр и молоко. Завтракая, я разузнала, что Хайдрун отдала вчера Тронду ключи, а потом они с Бранкой собрали свои вещи и рано утром покинули усадьбу. Меня насторожило, что женщины сдались так быстро, отдали ключи и ушли, взяв с собой мало вещей, но ни Тронд, ни Вильда мне толком ничего не объяснили, а деверь еще и посоветовал не думать о «глупых».
Меня начало бесить, что родственничек постоянно утаивает от меня важное, но я решила не устраивать ему по этому поводу взбучку, тем более что и так нашла прекрасный источник информации. Когда Вильда занялась обедом, а Тронд отправился в деревню узнать, кто приютил на время Хайдрун с Бранкой, я нашла во дворе Айну, и девочка выложила мне все, что знает.
Оказывается, раньше Хайдрун была рабыней Отто Кромера, деда Стейна и Тронда, а потом он сделал своей наложницей и пообещал, что она станет его женой и свободной женщиной, если понесет от него дитя. Но она так и не забеременела, а Отто умер; Стейн позволил Хайдрун с дочерью Бранкой остаться в доме и содержит их, а Бранка, как и ее мать в свое время, лелеет надежду забеременеть от Стейна, чтобы стать его женой.
Тронд вздрогнул так, что чуть не выронил это самое сердце, а точнее, сердечко, из руки. А я вот не то чтобы сильно удивилась. Мы вчера не очень хорошо познакомились со старостой, вот он и срежиссировал представление, подлюга, чтобы выставить меня перед деревенскими в дурном свете. Кажется, понял это и Тронд. Покачав головой, он неожиданно уверенно и четко сказал:
— Нет.
— Отказываешься помочь своей невестке? — спросил Колби. — Южанке, оказавшейся так далеко на севере, не помешает прибавить здоровья и удачливости. Так ведь? — обратился он к толпе, и его поддержали одобрительными возгласами.
— Нет, — повторил Тронд.
— Решать не тебе, а Кэрис, — заметил староста и посмотрел на меня.
Я, конечно, плохо разбираюсь в местных ритуалах, потому что Кэрис настоящая в них не разбиралась, но точно знаю, что сердце жертвенного животного всегда отдают человеку, которого уважают. Это, как ни странно, честь, и здесь верят, что это странное действо сделает тебя здоровым и везучим на ближайший год. Но для этого сердце надо именно что съесть, то есть проглотить и удержать в себе. А я смогу? Ну, конечно, нет, ведь проглотить за раз не такое уж маленькое сердце невозможно, как и прожевать – мышца же. А потом меня сто процентов вывернет на потеху собравшимся… Или нет, если разрезать сердце на маленькие кусочки и быстро проглотить один за другим.
— Какая честь, спасибо большое, — ответила я и улыбнулась Колби.
— Кэрис… — вымолвил неверяще Тронд.
— Я не ожидала, что меня так тепло встретят, — продолжая улыбаться, сказала я ему и подошла к мужчинам. Пульс у меня подскочил, съеденный завтрак уже упорно просился обратно, но я приказала себя не сомневаться, решив, что сердце я должна съесть, и точка. — Тронд, дай мне, пожалуйста, нож и сердце.
Пораженный жрец передал мне их автоматически; глаза у него были как блюдца. Я взвесила в ладони сердечко – хорошо хотя бы, что его промыли в воде, а в другой – тоже промытый нож. Затем я стала резать сердце.
— Так нельзя, надо прожевать и проглотить, — вставил староста, наблюдающий за мной, не скрывая злорадства. Ох, наверное, как он доволен собой, как рад, что поставил меня на место!
— Вы что же, забыли? — мягко укорила я. — Сердечко обязательно надо разрезать на две части: одна часть отвечает за удачу, а другая – за здоровье.
— Первый раз слышу! — бросил Колби. — У нас всегда целиком сердце глотали.
— Это неверно, впредь делайте все по правилам, а то как бы не прознал верховный жрец, что в Лорни действуют не по его указаниям.
Староста уже не выглядел таким довольным, а Тронд продолжал поражаться. Я нагло наврала про разрезание сердца на две части, но меня это не заботило. Взявшись за нож, я принялась резать, стараясь не порезаться; сосредоточенность немного убаюкала тошноту, и для успокоения я стала убеждать себя, что это мармеладное сердце.
Резалось оно тяжело, и как только я получила одну половину, объявила: «За удачу!» и проглотила. От стресса «удачливая» половина сердечка проскочила, как по маслу, и я даже не поняла ее вкуса; люд подбодрил меня, хотя слышались и недовольные голоса. Не теряя времени, я подняла другую половину, сказала: «На здоровье» и… в этот раз подавилась!
Тут помог Тронд: ударил легонько меня по спине, и кусок вылетел, где застрял, а потом я его проглотила; вкуса я опять, собственно, никакого не почувствовала, а потому и причин для тошноты не прибавилось.
— Не так все должно быть! — крикнула Хайдрун.
— Покажи язык! Докажи, что съела! — потребовал седой мужчина из толпы.
Я показала язык Тронду и старосте – последнему со злорадством, вернула должок, так сказать.
— Они провели вас! Испортили ритуал! — возмущалась Хайдрун.
— Да хватит уж, развопилась, — вступилась за меня женщина, стоящая рядом. — Она съела сердце.
— Но разрезала! И…
— Молчать! — рявкнул Тронд, и тут пришла моя очередь поражаться, не говоря уже о других. — Что вы устроили? Как вы смеете пререкаться во время ритуала? Как смеете не признавать очевидного? Или забыли, какова власть богов? Кару на себя навлечь хотите?
Староста открыл рот, а Хайдрун, наконец, закрыла. Тронд забрал у меня нож и прошелся перед людьми, яростно сверкая глазами; в этот момент он жутко похорошел – уверенность все-таки так красит! Да и нож в его руке удачно вписался в картину.
— Доброты вы не понимаете, тихого голоса не слышите, а значит, не слышите и богини Миры, богини милостивой и всепрощающей, которая говорит кротко и ласково. Или мне напомнить вам, — прогремел он, и люди в первом ряду вздрогнули, — что боги могут и наказывать, а жрецы – проклинать и отлучать от обрядов?
Правильно говорят: бойтесь гнева терпеливого человека. Довели, видимо, Тронда, так что вырвалась наружу его другая сторона, и эффектная, надо признать: некоторые люди, когда орут, выглядят истеричками, а он и правда как посланец богов рокотал, и голос его звучал так… круто.
— Ленточки пришли пустить, желания свои богине передать? — уже обычным своим голосом произнес он. — А заслуживаете ли вы такого внимания от милостивой Миры? Милостивы ли вы сами?
— Милостивы, жрец, — сказала женщина, которая все это время меня подбадривала. — Не отлучайте нас из-за глупости некоторых.
Был поздний вечер; Вильда уже отправилась спать и похрапывала на своей лежанке, а мы с Айной сидели у очага и плели пояса. Дело это довольно простое, главное узор контролировать, но я частенько путалась и пыхтела. Настоящая Кэрис и прясть умела, и ткать, и вышивать, и плести, но мне что толку с того? Все равно приходится учиться как будто с нуля.
— Вы совсем не умелица, — вздохнула тихонько девочка, когда я, ошибившись, снова стала распускать пояс.
— Это правда, — усмехнулась я тихо, — с рукоделием у меня всегда было туго.
— Ничего, научитесь, — ответила мне Айна.
За эти дни я узнала, что ей скоро четырнадцать, но она с виду еще ребенок без намека на пубертат; наверное, все дело в здешнем климате, ведь чем севернее, тем позже созревание. И хорошо – пусть уж лучше детство длится дольше, чем скорее придет юность с ее проблемами.
Присмотревшись к девочке, я сказала:
— Айна, не уходи больше из усадьбы одна. Надо будет куда, вместе сходим.
— Да, госпожа, — кивнула она и добавила: — Только фьорд меня не заберет. Нужна я ему, лягушка такая!
— Когда я была в твоем возрасте, тоже себя лягушкой считала, и даже жабой, — улыбнулась я, — а прошло немного времени, и я стала очень даже хорошенькой. А ты уже хорошенькая, так что не ходи одна.
— Да, госпожа, — кивнула довольная комплиментом девочка.
Первое время она вздрагивала иногда, когда я ней обращалась, словно ожидала, что я накричу на нее или даже ударю, но вскоре расслабилась, стала поглядывать с любопытством. Вильда тоже словно плохого от меня ждала, но при этом держалась спокойнее – или безразличнее.
Продолжать разговор о фьорде мне не хотелось на ночь глядя, поэтому я спросила о другом.
— Айна, а каков из себя хозяин?
Девочка пожала плечами и проговорила:
— Его почти всегда нет, а когда есть, он уставший и сердитый.
Следующий вопрос замер на моих губах – мне показалось, я услышала какой-то звук во дворе. Насторожилась и Айна. Мы переглянулись, и тут уж совершенно определенно обе услышали какой-то шум и подскочили.
— Кого это ночью принесло? — выдохнула я.
— Н-не знаю… — дрожащим голосом произнесла Айна, глядя на меня округлившимися серыми глазищами.
— Сиди здесь, — велела я, вручила девочке свое рукоделие, а сама, обойдя очаг, взяла с полки нож…
Айна вскрикнула, храп Вильды прекратился, и пожилая рабыня поднялась со своего места. Я же, изучив нож, решила все-таки вернуть его на место и произвела замену, выбрав сковороду с длинной ручкой. Кого бы ни принесло, инициатором поножовщины я быть не хочу, а сковорода… ну, безопаснее.
— Госпожа, — подала голос Вильда, и я услышала, как она обувается.
— Сидите с Айной здесь, у очага, — сказала я ей, а сама стала продвигаться к входной двери, которую мы не только запираем на засов, но еще и на ночь придвигаем к ней сундук.
Чем дальше я отходила от очага, тем становилось темнее и тем быстрее билось мое сердце. Ни один нормальный человек из деревни не додумался бы прийти к нам в такое время, а значит, гость ненормальный. Но какой именно ненормальный? Эксцентричная вёльва или фьордский убийца?
В дверь ударили, и я выставила сковороду перед собой.
— Открой, Хайдрун! — рявкнули по ту сторону.
— О, милость Миры! — воскликнула с облегчением Вильда и поспешила ко мне. — Это хозяин вернулся, госпожа!
Хозяин? Я «обрадовалась» ему примерно так же, как обрадовалась бы наведавшемуся к нам убийце. Отложив сковороду, я стала помогать Вильде отодвинуть сундук от двери, и муженьку задержка не понравилась.
— Хайдрун! Ты что там делаешь?
К нам присоединились Айна, и мы, отодвинув сундук, открыли дверь. Внутрь сразу же решительно вошел Стейн, зловещий такой, весь в черном и с капюшоном на голове; мы отпрянули в разные стороны. Пройдясь по гостиной, он бросил:
— Где Хайдрун? Растолкайте, если спит. Что она удумала с воротами, почему я не смог открыть их?
— Это я ворота закрыла, — сказала я. — Придумала уловку, чтобы чужой не пролез. А Хайдрун нет.
— Что значит нет?
— Они с дочерью плохо себя вели, вот мы с Трондом их и выгнали.
Я думала, что из-за Хайдрун и начнутся самые сложности, но Стейн сильно меня удивил.
— Они у старосты? — спросил он.
— Да, и мне кажется, он рад их приютить.
— Еще бы, Хайдрун не первый год с ним спит. Вот и хорошо, одной заботой меньше, — произнес Стейн и сбросил с головы капюшон; моему взгляду открылись темные, но не черные волосы, лежащие в беспорядке, и усталое щетинистое лицо. — Лошадью я займусь сам; подготовьте мне чистую тунику и согрейте еды. Пиво есть?
— Да, — ответила я.
— Принесите.
С этими словами он, усмешкой судьбы назначенный моим мужем, прошел мимо нас и вышел во двор, прикрыв за собой дверь. Я посмотрела на рабынь, а они посмотрели на меня. Сообразив, что без меня они ничего не сделают, я наведалась к себе в спальню, где прямо так, на кровати, оставила связку ключей, ведь хорошая еда у нас закрыта, как и сундуки с хозяйским добром.
После того разговора мы со Стейном держались друг от друга подальше: я ушла в дом и занялась прядением шерсти, а он что-то делал во дворе, стучал, волочил. Любопытство гнало меня выйти и посмотреть, что именно он делает, но обида требовала оставаться на месте. Зачем к нему подходить и узнавать что-то? Его же, господина такого, нельзя беспокоить по пустякам и навязываться…
Но когда «господин», проголодавшись, зашел в дом и велел рабыням принести ему колбасы, лепешек и пива, то сам меня подозвал:
— Эй.
Я никак не отреагировала.
— Подойди, — слегка раздраженно произнес он в мою сторону.
Я снова не отреагировала.
— Кэрис! — громко окликнул, и только тогда я повернулась к нему и спросила невозмутимо:
— Что такое, муж?
— Подойди.
Я подошла неспешно и, сев напротив него за столом, посмотрела в его лицо. Во всем читалось, что Стейну не нравится мое поведение и, наверное, вообще не нравится, что я здесь, но ничего, потерпит! Я тоже не в восторге.
— Я прошелся по усадьбе, — начал Стейн. — Колодец справный, вода в нем чистая, так что к реке ходить не придется. Я побуду здесь седмицу, наловлю вам рыбы и дичи – что-то засушите, что-то завялите, что-то засолите. А вечером в усадьбу привезут зерно, муку и сено; соли пока достаточно. — Помолчав немного, мужчина добавил: — Без большой надобности никуда не ходи, и рабынь тоже не отпускай, пусть ходят только по деревне и когда светло.
— Если нас приметит деревенский убийца, то и прямо в доме напасть может, — сказала я, — так что надо бы забор укрепить в некоторых местах, и ворота тоже.
Стейн приподнял брови.
— Тронд мне все рассказал, — пояснила я.
— Что все? — теперь уже Стейн нахмурился.
— Что в Лорни убивают молодых красавиц и топят их тела в воде.
Муж поинтересовался, снизив голос:
— Это Тронд так сказал? Что сначала убивают, а потом топят?
Я задумчиво покачала головой и ответила:
— Нет, это просто предположение. Надо видеть, чтобы сказать наверняка.
— Видеть? — Стейн склонился ко мне.
— Тело надо видеть, — склонилась и я к нему и тоже голос снизила, а то как бы Вильда не испугалась, слушая нас. — Если человека сначала убьют, а потом его тело бросят в воду, это одно дело, а если утопят – другое. А тут совсем непонятно, Тронд и сам ничего не мог сказать, ведь ему только рассказывали, в каком виде тела находили.
— И он все выложил тебе?
— Да, — кивнула я. — Что в этом такого? Я должна знать, куда попала и как себя обезопасить.
— Нет, я о другом, — произнес Стейн. — Почему он сказал об убийце, а не о проклятии фьорда?
— Да потому что не существует никаких проклятий, а вот больные люди или просто ублюдки – еще как существуют. Уж ты-то понимаешь, правда? Это ведь твоя работа, ловить таких ублюдков. — Сказав это, я на всякий случай слегка отстранилась, если вдруг Стейн рассердится.
Однако он, как и я, тоже отстранился плавно и произнес:
— Надо же, каким разговорчивым стал брат.
— О твоей работе мне еще в Анскомбе рассказали и пожалели заодно, — усмехнулась я. — Как же так, нежная красавица замужем за… — я не стала говорить «чудовищем» и тактично замолкла. Тем более, если уж быть честной самой с собой, то Стейн довольно симпатичный и не такой уж неадекватный. Скорее, просто замороченный.
— Так уверена, что ты красавица? — парировал он.
— Вкусы у всех разные, но будь я убийцей, обязательно бы приметила такую, как я. А еще ваша милая вёльва сказала, что я буду пятой жертвой.
— Значит, мне не придется с тобой разводиться? — улыбнулся Стейн.
— Не торопись радоваться, — протянула я, сложив руки на груди, — тебя могут прикончить раньше с твоей-то работой.
Стейн улыбнулся шире и кивнул подошедшей Айне; девочка наполнила его кубок пивом из кувшина, а потом пошла нарезать колбасу, которую принесла из погреба. Мне и самой захотелось есть, поэтому я нагло взяла часть колбасы и лепешек, которые донесла нам Айна. А вот пива не просила, хотя и было сухо в горле.
— Я буду приезжать довольно часто, — сказал Стейн и сам придвинул ко мне свой кубок, — чтобы люди не думали, что я не уделяю тебе внимания и не ложусь с тобой в кровать. Вильда умная, лишнего не скажет, — он глянул на старшую рабыню, — а вот девчонка может и сболтнуть чего, ты за ней пригляди.
Я порядочно хлебнула пива, облизнула губы и, придвинув кубок обратно Стейну, предложила:
— Раз мы должны выглядеть настоящими мужем и женой, то возьми меня с собой в деревню, покажи, где что – так я немного осмотрюсь, запомню, где дом старосты и другие дома, где можно что-то купить, а люди поглазеют на нас.
Стейн согласился, что показаться нам надо, и, еще раз наполнив кубок пивом из кувшина, подал мне.
— Напоить хочешь? — хмыкнула я.
— И напоить, и накормить, — сказал он, оглядывая меня. — Ты худая, кожа да кости, а под глазами тени. Не хватало еще, чтобы подумали, будто я тебя голодом морю.
Окончательно я пришла в себя в усадьбе. Мной занялись рабыни – осмотрели осторожно, и, убедившись, что серьезных травм нет, смыли с лица и рук грязь, начали переодевать. Айна чуть ли не плакала, глядя на мое тело в синяках разных размеров и цветов, а Вильда проговорила задумчиво:
— Богиня Мира уберегла вас, госпожа. Ведь если упасть с лошади, то и помереть можно, а то и калекой остаться.
Ну-ну. Пару лет назад мы с подругой ходили на курсы женской самообороны, организованные при универе, и там нас, помимо прочего, научили, как правильно падать, так что уберегла меня от переломов и прочего вовсе не богиня Мира. Но головой я все-таки ударилась и отключилась. Вопрос: насколько сильно ударилась? Почему не могла шевелиться в доме вёльвы? Не привиделось ли мне все это? А то ведь мозг мог и придумать все это насчет «прибывшей из другого мира невесты» и «проклятия рода Кромеров, которое может разрушить Стейн».
Кстати о нем: он подошел ко мне позже, мрачный, как туча, и, отослав Айну, обежал взглядом мое тело, а потом и лицо.
— Прости, — произнес напряженно, — я не должен был злиться и кричать на тебя. Моя глупость дорого тебе стоила. Больше этого никогда не повторится. Что я могу сделать, чтобы облегчить твою боль?
Не отвечая, я разглядывала бесстрастное лицо мужа, ища в нем хоть намек на вину, но без толку – Стейн казался роботом, который произнес запрограммированные слова. Но все-таки он признал, что был неправ, а для такого непрошибаемого мужлана это уже достижение.
— Вёльва дала кое-что для отвара, снимающего боль, — добавил он. — У тебя звенит в ушах? Мельтешит перед глазами? Попробуй осторожно повернуть голову. Не закружилась ли она? Не затошнило?
— Сотряса нет, — ответила я, наконец, и Стейн приподнял удивленно брови. Пришлось объяснить: — Все, что ты сказал, случается, если сильно или неудачно удариться головой, и называется это сотрясением мозга. — Брови Стейна поднялись выше, и я пояснила повторно: — Сотрясением головы.
— Значит, раза четыре в жизни у меня было сотрясение головы, — заключил муж.
— Оно и видно, — сухо сказала я. — Мне твои извинения не нужны, если ты продолжишь вести себя, как раньше. Заруби себе на носу, что я не служанка тебе и не очередная девка, с которой можно не церемониться. Я – жена, и если ты не будешь меня уважать, то я уйду, и мне плевать, насколько сильно ты ущемишься.
— Я тебя понял, — процедил Стейн и повторил: — Больше этого не повторится.
— Заодно и посмотрим, чего стоит твое слово, — проговорила я.
Вид у муженька стал еще мрачнее, чем когда он начал разговор, но, по крайней мере, никаких истерик в духе: «Я мужчина, слушай меня и подчиняйся!» он не закатил. Наверное, все же здорово перепугался, когда я упала с Пепла и надолго отчалила, так что даже пришлось обращаться к вёльве. Возможно, я могу сейчас прожать его на более выгодные для себя условия, но голова не варит.
Я пошевелилась, чтобы принять более удобное положение в кровати, и поморщилась: все тело болело, но хуже всего бок, на который я упала. Стейн приблизился ко мне, склонился и спросил:
— Я могу тебя коснуться?
— Зачем? — с подозрением спросила я.
— Чтобы проверить, как твоя голова. Кое-что о сотрясениях я тоже знаю.
Мне сейчас сгодится помощь любого человека, который хоть что-то знает о травмах головы, поэтому я кивком дала ему разрешение, и муж осторожно коснулся моего лица: приподнял подбородок, ощупал шею, стал проверять, насколько она подвижна и насколько мне больно. Затем Стейн стал ощупывать мою голову, и его пальцы зарылись в мои распущенные волосы; это все мне не нравилось, и я была готова в любой момент отстраниться. Когда Стейн нащупал на голове выпуклость от ушиба, и я ойкнула, то произнес уверенно:
— Это неопасная шишка.
— Ты это на ощупь определяешь? — скептически протянула я.
— И так тоже. — Не отпуская моей головы, муж склонился еще ниже и посмотрел в мои глаза настолько близко, что я начала готовиться отбиваться, если что. — Зрачки одинаковые, — оценил он, и только тогда меня отпустил. — Так приготовить тебе отвар, притупляющий боль? Или отвар, чтобы заснуть?
— Ничего не надо, — покачала я головой.
Кивнув, Стейн ушел.
Думаю, происшествие с Пеплом повлияло на Стейна сильнее, чем на меня, потому что следующие две седмицы он вел себя образцово: был вежлив, насколько это возможно в его случае, работал без продыху и, вроде бы, больше не отлучался к Бранке и не приводил ее к нам. Он в одиночку укрепил забор, стены и крыши сараев, навел в них порядок, подготовив для хранения сена и инструментов; сами инструменты тоже проверил и почистил. В доме также приложил руку ко всему, что требовало мужского участия. Закончив разбираться с поломками в усадьбе, принялся забивать кладовую и погреба запасами – то на рыбалку уходил, то на охоту, и никогда не возвращался с пустыми руками.
Поглядев, как обращаются с мясом и рыбой рабыни, я тоже вскоре включилась в работу по очистке, разделке и заготовке. Дни в заботах пролетали незаметно: только встанешь утром, поешь, посидишь немного с прядением, как уже возвращается Стейн или с уловом, или с дичью, а то и с грибами. Закончишь с обработкой продуктов – уже вечер, пора ужинать. После ужина только возьмешь в руки вышивание – глаза сами закрываются, до того спать хочется. И так было каждый день, пока Стейн не уехал…